«Марсель» предлагал проиграть 0:3. Мы отказались и получили шесть»
Полное весёлых и грустных историй интервью с бывшим защитником ЦСКА и «Зенита» Василием Ивановым. Не пожалейте 15 минут.
Такие персонажи быстро располагают к себе. Добродушное лицо, весёлый нрав и исконно русские имя-фамилия – Василий Иванов был обречён на сердечное отношение болельщиков. И ощущал его, где бы ни играл, вплоть до Земли обетованной. Но было в ленинградском блондине кое-что ещё подкупающее тренеров и зрителя – солдатская исполнительность. Он без разговоров шёл туда, куда требовалось, и везде был одинаково полезен.
Сегодня так по-простецки, Васей, его только близкие называют. Теперь Василий Владимирович важный человек – месяц назад стал генеральным директором «Химок». С актуального и начали беседу. Но большей частью всё-таки вспоминали прошлое – ленинградское, армейское, израильское…
◊
— Как в вашей жизни возникли «Химки»?— Три года назад министр спорта Московской области предложил возглавить училище олимпийского резерва. Комплектовали его, собирали лучших ребят. Пришли результаты. У меня была идея создать в Химках региональный центр подготовки и превратить одноимённый клуб во флагмана футбола Подмосковья. По области масса талантов, но они уходят в другие клубы, пропадают. Поэтому предложение Романа Игоревича Терюшкова – министра спорта МО занять пост гендиректора «Химок» воспринял с воодушевлением.
— Флагманство в Подмосковье предполагает возвращение в Премьер-Лигу?— Как таковой цели выйти в РФПЛ пока не стоит, но если все механизмы заработают должным образом, предпосылки для повышения появятся. Сейчас важнее выстроить систему подготовки, приостановить отток футболистов из области.
— Красножан, Ширко, Ульянов – сложно было сколотить такую представительную руководящую бригаду?— Отнюдь. Всех этих людей я давно знаю. Идея им понравилась. Красножана увлёк проект – работать с молодёжью он любит и умеет.
— Футболисты по завершении карьеры обычно идут в тренеры, реже – в агенты, судьи. Вы пошли своим путём.— В 2008 году Дмитрий Баранник, спортивный директор «Локомотива», пригласил в школу на должность менеджера по селекции. После краткосрочного периода на аналогичном посту в ЦСКА вернулся в «Локо», со временем стал генеральным директором второй команды.
— Кого из юных дарований разглядели?— Например, Гордюшенко. Мне его Кирилл Терешин, бывший директор ДФЛ, посоветовал посмотреть. Астемир тогда в «Приалите» из Реутова играл. Видно было: умненький мальчик, хороший футболист. Взяли на заметку. Когда в ЦСКА ребят 1997 года собирали, пригласили на просмотр. Подошёл. Мы его сейчас хотели на три месяца в аренду взять – в «Химки». Самому Гордюшенко, возможно, это было бы полезно – получить игровую практику. Раз ЦСКА не отпустил – значит рассчитывает на него. Дай бог Астику удачи.
— Из нынешней плеяды «железнодорожников» кто пришёл в «Локо» плюс-минус одновременно с вами?— Миранчуки были. Лысова я во Владимире заметил, Баринова из училища взял.
— Какими запомнились Миранчуки?— Хлипенькими мальчишками. Одно время даже вопрос стоял, оставлять или не оставлять. К счастью, по ним было принято взвешенное решение – ждать и терпеть. Ребята-то обученные, с головой.
— Почему вы ушли из «Локо»?— Ольга Юрьевна Смородская решила упразднить «Локомотив-2». Я считал, что это неправильно, и дальнейшее возрождение команды, под брендом «Казанки», мою правоту только подтвердило. Но тогда моё слово ничего не решало.
— Чем Смородская аргументировала своё решение?— Финансовыми расходами, отсутствием перспективных футболистов. Хотя как раз игроки неплохие были.
— Например?— Джикия. Сколько раз предлагали посмотреть его в основном составе – только однажды на неделю взяли. Георгий с юности выделялся характером. Боец! При этом очень воспитанный человек – до сих пор такой. Допускаю, что до основы «Локо» Жора тогда ещё не дозрел, но подключать к тренировкам можно было.
— Со старыми партнёрами по ЦСКА видитесь?— Каждый год собираемся на кладбище у Павла Фёдоровича. Никто никого не обзванивает – все знают даты. В 12 часов вдова Татьяна Яковлевна уже ждёт. Последний раз я заехал на четверть часа – человек 15 было. Корнаухов, Гришин, Сергеев, Минько, Колесников…
— Вы – ленинградец, воспитанник «Зенита». В Питере Садырина застали?— Так он же меня, 16-летнего, в 1986-м и выпустил в Москве против «Динамо». «Иди, Вася», — говорит. Я на второй тайм и вышел. За год до этого мы с юношеской сборной взяли бронзу чемпионата Европы в Греции. ГДР по пенальти обыграли. Игнатьев тренером был. После этого в клубе начали подключать к молодёжному составу, а потом и к основному. Для меня тогда даже в запас попасть за счастье было: стоишь за воротами, разминаешься, а на тебя весь стадион смотрит…
— В команде оставалось ещё много чемпионов.— Баранник, Дмитриев, Кузнецов, Степанов, Ларионов, Желудков, Бирюков, Чухлов. На первых порах глядел на них широко раскрытыми глазами. С Баранником впоследствии мы сдружились. Наши жёны в одну школу ходили. В «Зените» тогда серединки не было: или молодые, или старые.
— Желудков на тренировках так же круто штрафные крутил?— И сейчас своей левой «клюшкой» исполняет! Пожалуй, самый душевный человек той плеяды. Никогда его злым не видел. Усы постоянно крутил – до сих пор привычка осталась. Как и прозвище – Старенький.
— Бирюков каким был?— Когда орал «Я», и свои, и чужие разбегались (смеётся).
— Обвинение Владимира Долгополова в убийстве супруги шокировало?— Мутная история была, много непонятного. Я хорошо знал Володю, он у меня на свадьбе был. Добрый, отзывчивый человек. Мы, молодые, к Долгополову с любой проблемой могли обратиться – всегда выслушает, подскажет, поможет.
— Из той команды первым Степанов ушёл?— Да, Лёха Степанов. Бежал по перрону, опаздывал на поезд – тромб оторвался… Помню, двусторонку со «стариками» играли. У них защита: Степанов, Тимофеев Гена, Давыдов, Ларионов. А у нас в нападении Боря Матвеев бегал, Питерский Марадона. На фланг забредёт – ему Давыдов: «Куда пришёл? А ну иди отсюда». Он в центр – там Степанов: «Ты чего здесь делаешь?». Рядом Тимофеев грозит: «Сейчас по обеим как дам!». А Ларионову и говорить ничего не надо было – одного взгляда хватало, чтобы у молодого всё желание играть пропало. Матвеев туда-сюда помыкался – и к тренеру, Булавину: «Вячеслав Иванович, замените, пожалуйста – не хочу играть!».
— Артём Безродный как-то имел неосторожность Онопко «между» мяч прокинуть – и незамедлительно получил по ногам за такую дерзость. С вами – бывало?— Мы уважали старших и знали своё место. В столовую, в автобус только после «дедушек» заходили, мячи безропотно таскали. Нам это со школы прививали. Один раз я вздумал дядю Толю Давыдова обыграть. Два месяца потом не тренировался…
— Накостылял?— Просто жёстко встретил, но мышца настолько забилась, что бегать не мог.
— С Саленко общаетесь?— Сейчас – нет, а в молодости нормально ладили и в «Зените», и в юношеской сборной. Сало уже тогда здоровый был, как слон. Подтравливали его по этому поводу. А он нас по гостинице гонял, бегал за нами.
— В «Зените» тех лет хорошо платили?— Свою первую зарплату – 50 рублей – я получил сотрудником завода «Ломо».
— То есть?— Туда всех дублёров «Зенита» определяли – чисто формально. У меня даже запись в трудовой имеется. Только должность, хоть убей, не помню. Ставка основного игрока была 180 рублей. В ЦСКА накидывали сверху – звёздочками и пайками. Пришёл рядовым – после победы в Кубке стал младшим лейтенантом. После чемпионства – лейтенантом. После победы над «Барселоной» ещё одну звездочку добавили.
— Тяжело было решиться на переезд из Ленинграда в Москву?— Очень. Я ведь к тому времени уже женился. Познакомились с будущей супругой в 16-17 лет, на 8 марта. На улице увиделись: «Девочки, пойдёмте отметим». Так и закрутилось. «Старики» отговаривали от женитьбы: «Спятил, что ли?! 19 лет – вся жизнь впереди». Димка Баранник говорил: «Не торопись». Тем не менее я принял решение, и, считаю, правильное. У нас трое детей, замечательная семья. В следующем году юбилей – 30 лет свадьбы.
— Как происходил переход в ЦСКА?— Им я, как и многим в жизни, Садырину обязан. В «Зените» наступили смутные времена: сменилось руководство, игрокам раздали на руки трудовые книжки. Потом пришло новое руководство: хотели забрать их обратно. И тут звонок Павла Фёдоровича: «Давай к нам». Как раз время служить подошло. Я уже решился было, и тут Юрий Андреевич Морозов увещевает: «Оставайся, квартиру получишь».
— Дилемма.— Дня два-три раздумывал. Квартирный вопрос стоял остро: после свадьбы мы жили у родителей супруги. Нас в ЦСКА с Борисом Матвеевым приглашали, другом детства. Боря через месяц после меня женился. Всё шутил: «Не знал бы тебя – до сих пор счастливым был бы». Так вот, он остался – и получил квартиру.
— А вы – отказались?— Я видел, что за команда собралась в ЦСКА, понимал, что там перспектив больше.
— Присягу принимали?— Естественно. Пришёл в часть. Мимо проходил солдатик моей комплекции – попросили одолжить форму. А у меня волосы длинные, носочки красные – тот ещё боец. Ничего, прочитал присягу, переоделся и ушёл. На этом армия для меня и закончилась. Это раньше Брошина, Татарчука казармами воспитывали. При мне ничего подобного уже не было. Сами понимали: плохо сыграешь – вылетишь из состава. Если даже Корнеев, Масалитин присаживались на лавку, что о других говорить?
— Как ленинградца приняли в столице?— Замечательно. Повезло, что в команде были знакомые по «Зениту» ребята – Колотовкин, Дмитриев. Коллектив был дружный, на шашлыки семьями выбирались. В Строгино, где жил Татарчук, в Крылатское.
— Кузнецова Кузьмичом звали, Масалитина – Хомяком. А вас?— Брошин Петрушей звал. У жены девичья фамилия Петрова – может, поэтому. Я не обижался. Валерка хороший парень был…
— Но тоже нережимный.— Были нарушения, ещё в Питере. Но ЦСКА он много пользы принёс.
— По соседству с вами в Архангельском хоккеисты жили. Они, говорят, нарушали как никто.— Зато тренировались, как лошади. Выходим в восемь утра с кофе на балкончик – а они уже бегают, на время. На нас недобро косятся: мол, халявщики. Весело было.
— Садырин умел создать коллектив. Самый забавный эпизод с его участием?— Был момент в 1991 году, зимой. Я только перешёл в ЦСКА. Испания, мой первый сбор в команде. Как такое дело не обмыть? А поскольку денег не было, захватили бутылку вина из гостиничного ресторана. Зашли с Мишей Колесниковым в номер, я дверь запер. Только разлили – стук. Спрашиваю: «Кто там?». Садырин из-за двери: «Вася, открывай». Ну, думаю, попал! Испугался страшно.
— И?— Пал Фёдорыч зашёл, осмотрелся и говорит: «Вася, это тебе не «Зенит». В ЦСКА, если пьют, не закрываются». Махнул стаканчик и ушёл. Пал Фёдорыч ровно относился ко всем. Но умел создать атмосферу.
— Колесников после окончания карьеры прилично раздобрел.— Мы с Мишей с цээсковских времён дружим, часто видимся, поэтому мне это не бросилось в глаза. Тем более сейчас он чуть-чуть сбросил (улыбается). Главное, он не комплексует по этому поводу. Весёлый парень.
— Он же в ГАИ работал.— Да, а когда уволился, я его в «Локомотив-2» пригласил водителем. Он нам по старой памяти на автобус, клубные машины красивые номера организовал – с двойками.
— Каким запомнился Ерёмин, трагически погибший летом 1991-го?— Очень хороший человек и настоящий мужик на поле – в игре никому спуску не давал. Его гибель настолько потрясла, что два дня вообще в себя прийти не могли. На базу перед «Шахтёром» заехали, но какая тут тренировка? Пошли на природу, сели… Все в шоке. Потому так и сыграли с «Шахтёром» — 3:4 уступили.
— Кто вам об аварии сообщил?— Серёга Дмитриев, он этажом выше в общежитии на Щукинской жил. Там такая сборная солянка была – все виды спорта в одном подъезде.
— Совместные кутежи?— Не без этого. Кто-то гуляет, кто-то пытается поспать, кто-то бабушку-вахтёршу на шкаф посадит.
— За что?— 11 часов вечера – дверь на замок, никого не выпускает. А волейболистам выйти приспичило – вот и взгромоздили старушку на шкаф. Открыли дверь, ушли. Вернулись – сняли. У неё кличка была – Божий Одуванчик. Говорю же, весело жили.
— За победу в Кубке щедро команду наградили?— Мне только одна премия запомнилась.
— 25 тысяч долларов за «Барселону»?— Естественно. Выплачивали частями, в марках – за пару лет рассчитались.
— Начальник команды Мурашко, говорят, страшно жалел о том, что сгоряча пообещал эту премию.— Так в нас же после 1:1 дома никто не верил! Все говорили, что в Барселоне ЦСКА минимум пятёрку мячей получит – вся страна. Ну Мурашко и выдал: «Ребята, пройдёте – каждый по 25 получит». Его словам и значения никто не придал. А теперь представьте картину: финальный свисток на «Камп Ноу», все обнимаются, радуются – и одинокий Мурашко в растерянности сидит на скамейке. В то время как все на поле рванули, ему впору было удирать со стадиона (смеётся).
— В «спартаке» начала 90-х резко повысили зарплаты – с 300 до 5000 долларов. В ЦСКА дело обстояло иначе?— В ЦСКА существовал оклад – 300 рублей и доплаты. У меня больше полутора тысяч долларов никогда не набегало.
— А премиальные за «Барсу» на что потратили?— Я ждал квартиру, ну и накупил бытовой техники – кухонный комбайн, печку. Пока съезжал из служебного жилья в собственное, всё из общаги вынесли, подчистую. Никто никого не видел, никто ничего не знает. Дверь ключом открыли и закрыли. Никаких зацепок.
— Своё персональное задание в первом матче с «Барсой» помните?— В общих чертах. Все настраивались сыграть достойно. Понимали, что за соперник, каждый хотел показать себя на фоне таких грандов.
— Кому противостояли?— Кривоногий такой, маленький…
— Гойкоэчеа?— Точно, правого хава исполнял. Сразу было видно: ребята мастеровитее нас. Поле нам чуть-чуть помогло – испанцы, наверное, такого никогда не видели (усмехается). Раньше в «Лужниках» одуванчики росли, подорожники. Для нас нормально, а они обалдели слегка. Примерно как мы – в Барселоне, но в хорошем смысле. Мы ведь тоже на таких газонах отродясь не играли.
— Правда, что Быстрова от Барселоны в последний момент отцепили – подшофе в аэропорт приехал?— Да. Уже в аэропорту в Чкаловском ждали вердикта руководства по нему. А Дима был резким парнем. В какой-то момент просто развернулся и уехал.
Мы с Димой близко дружили, квартиры – через дорогу, на Ленинском проспекте. Для меня его смерть стала потрясением. Я тогда в Астрахани находился и, к сожалению, не смог на похороны приехать: игра была, не отпустили…
— Когда 2:0 «Барса» повела, что на скамейке чувствовали? Вы ведь ответную игру в запасе начали.— Ощущение было, что пятёрку нам действительно отгрузят. Мысль мелькнула: «Ё-моё, уже два! Правду страна говорила». После гола Бушманова немного отлегло: хоть не крупно проиграем. А когда сравняли, об одном думали: «Отстоять! Во что бы то ни стало».
— Вы, кажется, вышли на поле ближе к концу матча.— Да. Задание от Костылева было простое: отработать, не дать пройти. Колесников к тому времени «наелся» — его и поменял. 15-17 минут на поле пролетели быстро.
— Сколько раз мяча коснулись?— Пару раз по трибунам дал (улыбается). Ну а чего – время-то потянуть надо. Своих 80 тысяч белыми платочками провожали, а нас – аплодисментами. Ощущения – божественные!
— Успели с кем-то из соперников футболками поменяться?— Все этого хотели, но успели человека три-четыре. Потом попросили через переводчика, но испанцы уже отказались – они были очень сильно расстроены. Вы, кстати, в курсе, что «Барселона» нам реванш предлагала?
— Да ну?— Серьёзно. Готова была оплатить ЦСКА все расходы – лишь бы ещё раз приехали, на матч-реванш, пускай даже товарищеский.
— А вы?— Отказались. Зачем нам это надо (смеётся)? Рассудили, что не стоит статистику портить.
— С месяц назад на вашем месте сидел Христо Стоичков. Его слова: «Сыграй мы ещё 100 матчей с тем ЦСКА – выиграли бы 99». Чувствовали высокомерное отношение со стороны звёзд?— Это уже по походке ощущалось – как они на поле выходили. Гранды! Если бы у нас состав 1991 года сохранился, ещё неизвестно, как матч сложился бы. А так команда прилично обновилась, омолодилась – отсюда и недооценка. Они рассчитывали нас легко убрать.
— Почему не получилось удачно выступить в группе?— Давайте начистоту: с «Барселоной» нам крепко повезло. Слишком молодая была команда. Всё закономерно.
— 0:6 от «Марселя» — разве не перебор?— Там была детективная предыстория. Французам, чтобы занять первое место в группе, надо было выиграть с разницей в три мяча. Прошёл разговор, якобы они посулили кому-то из наших деньги за нужный результат.
— Действительно предлагали?— Что-то такое было – не то агенты, не то переводчики. Но мы же красноармейцы. Отказались от денег – и бесплатно пропустили вдвое больше (смеётся). Колотовкина потом на разбирательство в УЕФА вызывали. Ничего не доказали, да и не могли доказать. Не было сдачи, сто процентов.
— У вас до Израиля была возможность уехать за рубеж?— В конце 1991 года звали в Испанию, в Сантандер. В ЦСКА пришло предложение на нас с Серёгой Дмитриевым. Но клуб заломил несуразную цену, чуть не по миллиону долларов за каждого. И всё сорвалось. Дмитриев вскоре после этого в Австрию уехал. А я в Израиль.
— После «Барселоны» не было чувства, что дальше дела ЦСКА неумолимо пойдут на спад?— Наоборот, в 1994-м, с приходом Тарханова на пост главного тренера, ощутил прилив сил. Хотелось играть, доказывать. По окончании сезона Фёдорович сказал: «На кого будем рассчитывать – вызовем». А я на исходе года травму получил и вызова не дождался. Зато получил предложение из Израиля – меня о нём технический директор Светиков уведомил. И без разговора с Тархановым понял: в ЦСКА больше не рассчитывают. Собрал вещи и полетел.
— И осели на несколько лет в заштатном «Маккаби» из Герцлии.— Сначала-то я в «Маккаби» Тель-Авив приехал. Сашка Уваров в воротах, Авраам Грант – тренер. С месяц провёл там, всё понравилось. Проблема была в лимите – три иностранца на поле. Грант и предложил несколько месяцев поиграть в Герцлии. «А летом, — говорит, — я тебя заберу». Я, как натуральный Вася Иванов, поверил. И, естественно, никто меня никуда не забрал.
— Обманул старик Грант?— Выходит так. Потом судьба нас свела ещё раз – в «Маккаби» из Хайфы. Мы перед этим провели отличный сезон, взяли серебро. А он пришёл – и снова меня зачехлил.
— Иврит осилили?— Читать и писать не научился, а заговорил довольно быстро. Интервью на телевидении давал. До сих пор с бывшими одноклубниками созваниваемся, общаемся. Задержись я там ещё на два месяца – гражданином Израиля стал бы.
— Почему не дождались?— Не знал, что в договоре между клубами был пункт, согласно которому из Хайфы я мог перейти только обратно в Герцлию. А она к тому времени вылетела из высшей лиги. Интерес к игре поостыл, плюс с детьми что-то надо было делать. Дочке в первый класс идти, а она по-русски ни говорить, ни писать не умеет. Начали переучивать – справа налево пишет. Я с ней на иврите общаюсь – жена ничего не понимает. Тут ещё и взрывать начали…
— Вас коснулось?— В Герцлии было кафе, хозяин – болельщик. Мы к нему после тренировок ходили шаурму кушать. Через неделю после моего отъезда туда вошла террористка-смертница…
— Хозяин тоже погиб?— К счастью, только ранило.
— Что, совсем никак нельзя было эти два месяца дотерпеть?— У меня ещё два с половиной года контракт действовал. Попросил руководство по-человечески: «Я вам больше не помощник – отпустите домой». А мне в ответ: «И не думай». Обещали перекрыть таможню. И тогда я начал втихомолку собирать вещи и переправлять на родину.
— Почтой?— Ну да. Коробку упаковал – отправил. В Питере тёща принимала. Под конец в квартире голые стены остались. Ребята из команды втихаря провожали. Благополучно прошёл паспортный контроль, из России уже набрал в Герцлию: «Всё, я уехал».
— Могли дисквалифицировать?— Могли. Но, получив компенсацию от Новороссийска, угомонились.
— Вы поиграли в Герцлии с Романом Пилипчуком, который сейчас помогает Каррере в «спартаке». Сильный был нападающий?— Рома высокий, крепкий физически. Я из защиты успевал прибежать вперёд, пока он мяч держал. Мы не только на поле отлично взаимодействовали – близко дружили. Кумовьями стали. Я дочку его крестил.
— Её смерть в прошлом году потрясла футбольное сообщество. Что с ней всё-таки случилось?— Родила ребёнка. Два дня всё хорошо было, пока не начались резкие боли. При родах занесли инфекцию. Ребёнок жив, а она умерла…
— В вашей израильской жизни был ещё тренер Баль, редкой доброты человек.— Очень душевный мужик, счастлив, что судьба свела с ним. Отставка Баля здорово нас огорчила. Собрались с ребятами, пригласили его в ресторан. Сидим, и вдруг Андрей Михайлович выдаёт: «Как же меня не уволить, если вы так гуляете?!».
— В Израиле подлежат призыву и девушки, и парни. Среди ваших одноклубников были военнослужащие?— Конечно. Приходили на стадион, вешали автомат на крючок, оттренировались и назад в часть. Поначалу диковато смотрелось. Потом привык.
— ЧП случались?— Только ДТП. Опаздывал на установку перед матчем – и въехал в другую машину. С собой ни документов, ничего. Ну, думаю, застрял. Приехала полиция: «Жертвы есть?». «Нет», — отвечаю. Сфотографировали место аварии и разъехались. Я тогда даже на матч успел.
— Болельщики в Израиле темпераментные.— О да! Для израильтянина всё равно, какая у тебя фамилия – Иванов, Петров или Сидоров. Если выходишь на поле и не отдаёшься по максимуму, соответствующим будет и отношение. А у меня под конец энтузиазма поубавилось. Ну и наслушался с трибун: «Езжай домой» и всё в таком роде. Приятного мало. Может, и это тоже подтолкнуло к отъезду – всё одно к одному сошлось.
— Самая большая зарплата, которую получали на руки?— 10 тысяч долларов в Хайфе. В Герцлии пять-шесть платили.
— На жизнь хватало?— Вполне. Клуб снимал квартиру и машину. Ну как машину – миниатюрную такую машинку Fiat Uno. Недвижимость я не покупал – всегда знал, что вернусь домой, в Россию. А вот дочка средняя – она в Израиле родилась – рвётся туда. 18 лет, может гражданство уже получать. Хотя противогаз при рождении ей не дали – только гражданам Израиля положен. А мне в клубе выдали – на случай тревоги. Слава богу, не пригодился.
— Не можем не спросить про вашего колоритного новороссийского наставника.— Гамулу, что ли? Игорь Васильевич – мой друг. Мы с ним на связи. Когда проводил разбор игры – со смеху умирали. На пол в гостинице падал, крутился-вертелся, пародируя наши «страдания» на поле. «Вот так ты, Иванов, на поле играешь», — комментировал он. Потом вместе шли пить кофе-чай.
— До 36 доиграли исключительно из любви к футболу?— Всё прозаичнее. Во-первых, не представлял, чем заняться после карьеры. Во-вторых, денег за карьеру не скопил. Квартиру купил – вот и весь капитал. Деньги что в «Волгаре», что в «Черноморце» платили небольшие, но надо было зарабатывать, обеспечивать семью.
— Вас до зрелого возраста травмы обходили стороной.— До 26 вообще не ломался. В Израиле только с коленом проблемы возникли да ахилл под конец карьеры порвал. Он у меня целый год ныл – так, что с утра ходить не мог. На игру на уколах выходил – как раз при Гамуле. Потом вместо него пришёл Павлов. С «Рубином» сыграли – на носу матч с «Локомотивом». А у меня боли адские. Подошёл, говорю: не могу играть. А он: «Давай, Вася, надо. Ещё один укол – и я тебя в конце сезона в Германию отправлю, пролечу». Я поверил, сделал два укола и… не услышал свой фамилии на установке в стартовом составе.
— Какой был смысл в уколе?— У меня такой же вопрос возник. Внятного ответа от Павлова не добился. После первого тайма «горим» 0:1. Предпосылок к моему выходу вроде бы нет, а он возьми да и выпусти во втором тайме. Идёт подача – чувствую, будто сзади по обеим ногам саданули. Оборачиваюсь – никого. Дорвался. На восемь месяцев вылетел. И никакой Германии не дождался – здесь оперировали и лечили.
— Сами кого-то ломали?— Карпин однажды в газете сказал: «Спасибо Иванову – из-за него я не поехал в сборную».
— Даже так?— В «Лужниках» на фланге столкнулись. Я жёстко встретил. Когда Валера потом со сборной в Израиль приезжал – нормально общались.
— Что в жизни переиграли бы, будь такая возможность?— Наверное, отношение к футболу поменял бы. Оно было не то чтобы легкомысленным – не очень серьёзным. Я думал: всё впереди, а время пролетело очень быстро и незаметно.
— Кем всё-таки был по амплуа Василий Иванов?— Куда отправляли, туда и шёл. Не играл разве только нападающего и вратаря. Универсал. Помню, в Минске Колесникова завалили, минут пять лежал. Садырин подозвал: «Видел, что с твоим другом сделали?». «Видел». «Вперёд». Я выскочил и с первого касания жёлтую огрёб – зато отомстил.
— При вас Минько на Тверской под машину попал?— А то. Переходили дорогу – я, Гриня, Сергей Востриков, хоккеист. Слышим – визг тормозов, удар. Глядь – Валеры нет. Вдруг поднимается с асфальта, отряхивается и к нам. Стоим, разговариваем – подбегает таксист: «Извините, я не вас сейчас сбил?». «Меня». «Пойдёмте, там ГАИ…» Смотрим: крыло разворочено, а Валере хоть бы хны! Четвертак штрафа за переход в неположенном месте заплатил – и пошли дальше.
— Вас с актёром Харатьяном никогда не путали?— Было раз в Израиле. В ресторане автограф взяли. Краем уха слышу: «Харатьян, Харатьян». Ну я и не стал людей разочаровывать.
