Павленко: «Теперь понимаю: когда впервые встретил Карпина в ночном клубе, надо было убегать»
Александр Павленко помнит, что такое чемпионство «Спартака», и при этом до сих пор играет в премьер-лиге. В интервью «Матч ТВ» он вспоминает, как Невио Скала запретил в Тарасовке борщ, называет сумму премиальных за победу над ЦСКА и рассказывает, где познакомился с лидером группы «Сплин» Александром Васильевым.
– После двух лет в ФНЛ вы вернулись в премьер-лигу. Самая неожиданная встреча, которая случилась после этого?
– С Ромой Павлюченко. Он приехал в «Урал» на следующий день после меня. Помню, как шел по базе и увидел его: «О, Павлик! А ты как здесь оказался?» Сто лет с ним не виделись, но он, по-моему, вообще не изменился: все такой же позитивный, веселый и общительный.
– «Урал» – единственный клуб, где президент смотрит матчи не из вип-ложи, а со скамейки запасных. К этому быстро привыкаешь?
– Ну, телевизор-то у меня хорошо показывает, так что сюрпризом это не стало. Вообще, атмосфера здесь замечательная. Во время матча президент может подбодрить игроков, когда что-то не получается, но в то же время в раздевалке ничего не говорит – просто заходит перед выходом на поле, минут за пять.
– Как вообще появился вариант с «Уралом»?
– Был конец июня. Я находился в Киеве с семьей, тренировался самостоятельно, потому что понимал, что в «Шиннике» не останусь. И вот мне позвонили и сказали, что есть возможность приехать на просмотр. Я тут же купил билет и вылетел в Екатеринбург.
– Зачем устраивать просмотр для 31-летнего игрока, которого и так все знают?
– Чтобы в команде убедились, что ты жив-здоров, не хромаешь. А то как в «Нашей Раше» – подписали бы какого-нибудь Абелардо на одной ноге. Плюс во время тренировки видно, в каком функциональном состоянии ты сейчас находишься, как обращаешься с мячом. И все остальные нюансы. Но тренерский штаб и президент меня действительно знали, так что важно было просто приехать и показаться.
– Вы – последний игрок чемпионского «Спартака», который еще не завершил карьеру. Помните первую тренировку?
– Я прилетел из «Лозанны» и должен был ехать домой, но меня вызвали на тренировку. Приезжаю в Тарасовку, заселяюсь в главный корпус и иду на поле. Первое время работал не с основным составом, а с дублем, который тогда тренировал Сергей Родионов. Там еще Паша Погребняк играл, его я хорошо помню. Тренировки у основы с дублем были похожие: те же квадраты, удары, все то же самое – игровая философия у Родионова с Романцевым была одинаковая.
Дней через пять меня впервые позвали на тренировку к основе. Мне было 16 лет, и единственное, что от меня требовалось – это отобрать мяч и отдать своему. Старшие первое время не издевались, разве что между ног могли проверить во время квадрата. Но молча! Шутки начались, когда уже адаптировался в команде. Вася Баранов на тренировках постоянно надо мной смеялся: «Ну куда ты бьешь! Быстрее мяч отдавай!»
Кстати, дебютировал я ровно 15 лет назад. Была игра за дубль, а на следующий день я попал в заявку на игру. Помню, как разминался за воротами, а потом смотрю – меня зовут для замены! Задача была той же: отнять мяч, отдать своему. Но все 20 минут, на которые меня выпустили, я носился как электровеник. После матча ко мне подошел Вячеслав Грозный и сказал, что теперь я всегда тренируюсь с основным составом.
– С кем жили в Тарасовке?
– С Барановым. Он сначала так посмотрел на меня: «Елки-палки, куда его, молодого, привели?» А потом ничего, подружились, фильмы даже смотрели вместе. На базу Вася любил приезжать пораньше и постоянно меня будил: «Чего спишь! Подъем!» Но никакой дедовщины не было. Однажды Баранов попросил собрать бутылки из-под пива, которые валялись под кроватью, но это была обычная просьба – я взял сумку и сходил их выкинул.
– Говорят, у Баранова вся стена над кроватью была исписана телефонами девушек.
– Номера были, да. Но не вся стена, конечно – гораздо меньше.
– Вы ведь застали Кебе, который пришел на обед в национальной африканской одежде?
– Я читал много интервью, в которых Кебе называли странным и чудаковатым. Но знаете, он был странным, потому что это мы о нем ничего не знали и понятия не имели, как человек живет, какую религию исповедует. Я, например, только потом узнал, что Кебе – мусульманин, соответственно, ему нельзя есть свинину. А в то время я удивлялся, зачем он в столовой каждый спрашивал, из чего сегодня блюда. Доходило до того, что мы с Кебе подходили к поварам, и я, так как знаю французский, переводил ему: «Это говядина, а вот здесь – курица». Отсюда и рождалось недопонимание. На самом деле, просто они не такие как мы, а мы – не такие как они. Из-за этого африканские легионеры и казались странными.
– Но тарасовский борщ-то Кебе ел?
– Наверное, со временем научился. Хотя, если свинину ему нельзя, скорее всего, он какой-то другой суп на обед брал. Борщ, кстати, запретил Невио Скала. Это был караул! На завтраке – ни яичницы, ни сосисок, ничего – только джем, тосты и масло. Я как вспоминаю – у меня прям перед глазами это все стоит. Даже кашу нельзя было, представляете? Зато после игры – «фанта» и яблочный пирог, нормально вообще?
Тренировочный процесс Скала тоже изменил. По сравнению с тем, что было при Романцеве, стало все по-другому. Появились новые упражнения, тактические идеи, но ничего не прижилось. Невио – хороший человек и тренер, но он пришел в команду, где было много новичков, и мало времени. Чтобы создать новую команду, нужен год. А у Скалы как что-то не пошло – все, до свидания.
– Никита Баженов рассказывал, как однажды на выезде с базы команду встретили фанаты в одеждах Ку-клукс-клана и с баннером «Мы вас повесим». Вы тоже были в том автобусе?
– Да, кажется, это перед игрой с ЦСКА было. Как раз пошла мода на то, чтобы болельщики как-то влияли на жизнь клуба: устраивали встречи после поражений, высказывали претензии игрокам. Но мы тогда в автобусе над всем этим только посмеялись. Сами представьте, 20 игроков в команде – 20 разных людей. Кого-то, может, это и напрягло, кто-то вообще не обратил внимания, а кто-то посмотрел в окно и сказал: «Ну, давайте повесьте нас, а еще закопайте». И махнул рукой.
– На концерт группы «Сплин» вы тоже с Баженовым ходили?
– Да, Никита тоже любит такую музыку. Однажды его подруга, которая занималась организацией концерта, провела нас в гримерку. Там мы познакомились с Александром Васильевым, пообщались. А когда я уже играл в «Тосно», мы приехали на матч в Самару и случайно оказались в одной гостинице. Причем я об этом не знал, пока ко мне не подошел их руководитель: «Саша Васильев уже лег спать, но попросил передать тебе привет».
– Федор Кудряшов рассказывал, что когда Карпин начал совмещать посты, выглядело это так: «Заходишь в кабинет, а перед тобой сидит гендиректор, который закинул ноги на стол, курит и разговаривает матом». Каким Карпин запомнился для вас?
– Когда он стал гендиректором и приехал знакомиться в Тарасовку с командой, то сел на стул и закинул ногу на ногу. Выглядело это немного вальяжно. Мата особо не было, но в целом общение казалось надменным.
– Роман Асхабадзе до назначения гендиректором вел себя иначе?
– Он всегда был рядом с Веллитоном и Майданой, переводил им. Даже когда мы виделись в ночных клубах, он все равно был с ними. А мы там периодически пересекались – Москва, конечно, город большой, но по заведениям она маленькая. Так что мы без проблем здоровались, могли чуть-чуть вместе посидеть и расходились. Изменился ли он, когда стал гендиректором, я не знаю – меня уже не было в команде.
– С Карпиным в ночных клубах вы не пересекались?
– Пересекались, и это, конечно, была огромная ошибка. Когда мы впервые его встретили в таком заведении, были шокированы, но однажды он к нам присоединился – мы посидели, пообщались, вроде все нормально. Это теперь я понимаю, что как только Карпин заходил в клуб, нужно было сматываться при первой возможности. Потому что субординацию никто не отменял, ее необходимо соблюдать – и в первую очередь нам, игрокам, а не ему. Он-то знал, зачем он туда ходил. А мы ничего не подозревали. Но это возраст такой и наше восприятие – хитрее нужно быть. Мы-то думали, что раз общаемся с гендиректором в неформальной обстановке, значит, пойдет на пользу. А оно видите, как пошло: тех, кого Карпин видел в ночных клубах, в «Спартаке» быстро не оказалось.
– В «Спартаке» вы застали Дмитрия Аленичева. Тогда могли представить, что он будет тренировать?
– Нет, потому что я об этом просто не задумывался и так далеко в будущее не заглядывал. Но вообще, для меня это очень обидный момент: я почему-то был уверен, что у Аленичева все получится. Он же настоящий спартаковец: с духом, мышлением, тренировками. Мне сложно сказать, почему все так произошло – для этого нужно находиться внутри команды.
– Когда вышло знаменитое интервью Аленичева о Старкове, вы как раз были внутри команды.
– Честно говоря, все эти события помню очень туманно. Само интервью я увидел в газете, когда приехал в Тарасовку – гаджетов тогда еще не было, в интернет по дороге было не зайти. Для меня это был сложный момент. Было немного неприятно, потому что это касалось команды, в которой я играл. Но в то время я до конца не понимал, почему это произошло. С Аленичевым я никогда не обсуждали такие моменты, не разговаривал по душам – мне тяжело судить и разбираться в мотивах. Те, кто был рядом с ним, наверное, знают ту историю лучше меня.
– Вы дважды уходили в «Шинник». Когда играли там последний раз, с финансированием уже было все плохо?
– Мне повезло, потому что когда я был в команде, мы еще жили в хороших гостиницах, летали на рейсовых самолетах, кормили нас хорошо. Правда, зарплату могли задерживать по четыре месяца. Что там сейчас, даже не знаю, но, боюсь, что кардинальных изменений не произошло. А звонить каждый день и спрашивать, когда вы мне вернете деньги, – не знаю, какой в этом смысл.
– В «Ростове» тоже задерживали зарплату? Вы ведь застали время, когда официальная зарплата футболистов была 15 тысяч рублей?
– Да, это у них финты такие были. Просто у каждого было дополнительно соглашение, так что не придерешься.
– В «Тереке» вы играли у Рууда Гуллита. Это самый странный тренер в вашей карьере?
– Сейчас Гуллит – это больше шоумен, который живет за счет того, что все его помнят как великого футболиста. В «Тереке» у него сразу не пошло. Вообще-то он человек веселый, но иногда случались какие-то совсем странные вещи. Например, он ввел разделение команды на предыгровой тренировке: основной состав тренировался на одном поле, а запасные уходили на другое. Зачем он это делал, никто не понимал. Так что менталитетом он не сошелся, да и времени ему особо не дали. Поэтому Гуллит заработал денег – и спокойно уехал домой.
– К Черчесову после Гуллита было тяжело привыкнуть?
– Я ведь уже работал с ним в «Спартаке», поэтому мне было очень приятно, что пришел тренер, который меня знает. На самом деле, той команде нужна была дисциплина, поэтому все правильно сделали, что пригласили именно его. Станислав Саламыч ситуацию быстро поправил и гайки закрутил.
Но Черчесов – это не только железная дисциплина. Вы же помните эту историю, как на тренировке Стауче встал в ворота и начал отбивать мячи, а Черчесов, увидев это, сказал при всей команде: «Видите, какой вратарь? А ведь он в команде был только вторым после меня». Мы с Павлюченко даже здесь, в Екатеринбурге, эту фразу вспоминаем.
– Подарки от Рамзана Кадырова вы в «Тереке» застали?
– Они были, но не часто. Рыбус, например, в свой день рождения забил «Динамо» два мяча – ему Кадыров подарил машину. А потом и Черчесову – за хорошее выступление в сезоне. Ну и премиальные могли быть двойными или даже тройными. В раздевалку Кадыров заходил редко, но когда это случалось, особенно если мы выиграли, кто-то все время кричал: «Двойные!»
– В зоопарк Кадырова ходили?
– Мы ездили в его резиденцию. Там большая огороженная территория, все очень красиво. Есть приемный холл, ресторан и небольшая зона, где стоят вольеры с львами и тиграми.
– Тигр – тот самый, которому Черчесов сказал: «Не рычи! Я такой же»?
– Да-да, это там было! Ха! Это стопроцентная правда. Меня рядом не было, но пацаны когда рассказали – вся команда просто рухнула.
– Вы три месяца играли в «Луче». Что должно произойти, чтобы из «Тосно» уехать играть во Владивосток?
– Любовь к футболу должна произойти. Нужно было где-то играть, а вариантов, кроме «Луча», не было. Да, лететь долго, тяжело – я все это понимал и знал, потому что с тем же «Спартаком» летал играть в Находку, а это еще дальше Владивостока. Но в тот момент повторял себе: «Надо, надо! Это на три месяца». Вот с этим настроением я и поехал.
– Выезд в Находку – самый памятный в карьере?
– Пожалуй, да. Сначала мы из Москвы прилетели во Владивосток, а потом еще три часа ехали на автобусе. Первое, что увидели, когда добрались до Находки, был знак: «Здесь начинается Россия». Короче говоря, впечатления очень сильные. Выходишь из самолета – и не понимаешь, где находишься. Все-таки вылетел вечером, прилетел – уже утро.
– Вы летать не боитесь?
– Долгие перелеты всегда тяжело даются, но ко всему привыкаешь. Так что после четвертого-пятого выезда ты эти восемь-девять часов в самолете переносишь легче. Аэрофобии у меня никогда не было – тут я сразу вспоминаю Васю Баранова. Когда к нему подходила стюардесса и просила пристегнуться, он отвечал: «Я верю в пилота».
– Матч, после которого в «Спартаке» выплатили рекордные премиальные?
– За победу в Кубке России в 2003-м я получил 16 тысяч долларов. Но в других клубах, по сравнению со «Спартаком», платили больше, это я точно знаю. Бывало, что командам, против которых мы играли, обещали раз в пять-шесть больше, чем нам.
– Самое ужасное поле, на котором приходилось играть?
– Ох, и столько было! Да взять хотя бы снежное дерби с ЦСКА – я же весь матч тогда отбегал, хотя на таком поле последний раз, наверное, в школе играл. В тот день вообще какой-то сумасшедший дом творился. Мы приехали на стадион, размялись, а дальше началось. Сидим в раздевалке, и каждую минуту кто-то заходит и говорит, что матч то отменяют, то не отменяют, премиальные такие-то, а в это время снегоуборочные машине ездили и очищали поле. Кстати, денег за победу над ЦСКА обещали прилично в тот раз, это я тоже хорошо запомнил. Тысяч 20-30 долларов каждому. Получается, больше, чем за победу в Кубке.
