19-летний хореограф, которого приметила команда Тутберидзе: 1,5 млн подписчиков в тиктоке и танец с Щербаковой
Увлеченные тренеры получаются, как правило, из не самых результативных спортсменов: когда недосказал, недокатал собственную историю, есть что передать ученикам.
Артему Федорченко 19 лет – он мог бы проводить третий или четвертый взрослый сезон, но давно тренирует и ставит программы (зовут даже в «Хрустальный»). У Артема больше 1,5 млн подписчиков в тиктоке, зажигательные совместные видео с Анной Щербаковой и Элизабет Турсынбаевой и статус одного из самых перспективных ледовых хореографов.
Ниже – большое интервью Федорченко о том, зачем на льду нужны балетмейстеры, как растанцовывать спортсменов, почему все фигурное катание сосредоточено в Москве и Питере и что мешает молодым тренерам на старте карьеры.
***
– Чем ты сейчас в большей степени занимаешься: тикток, тренерство, постановки?
– Главное – это постановки. Очень-очень много постановок было вплоть до июня. Каждый день я ставил программы, в неделю порядка пяти.
На тикток элементарно нет времени, да и сейчас у меня травма. В общем, не до него, хотя само приложение не любит, когда пользователь перестает выкладывать видео – от этого начинают срезать просмотры. Правда, были недавно видео, которые по миллиону просмотров набрали, но это сейчас предел, потому что несезон. Летом людям это не так уж интересно.
– Значит, сейчас ты больше не тиктокер, а все-таки тренер, хореограф?
– Да, я себя так и позиционирую, да и не представляю себя каким-то суперблогером. Я просто выкладывал свое творчество и был рад, что, раз у меня не получилось это показать в спорте, то хотя бы таким способом.
В целом, важнее профессиональный рост и работа. Я же не просто люблю кататься, я слишком люблю кататься! И слишком люблю ставить программы. При этом я всю жизнь любил танцевать и много танцевал в различных стилях. Бросив спорт, купил абонемент в очень хорошую студию в Екатеринбурге и начал профессионально заниматься. Ежедневно по много часов танцевал в течение нескольких лет по всем стилям, по всем направлениям прошелся.
– Но вместо танцора стал хореографом?
– Да, меня попросили попробовать поставить программу ребенку. Я начал ставить, совмещать современную часть танца с фигурнокатательной. И вдруг понимаю: получается! Все позитивно отзываются: «круто/неплохо/очень даже прилично». Так я и начал: одному ребенку программу поставил, второму, третьему – и понял, что кайфую.
От постановки прыжков и техники я не горю так, как от эстетической части, где просвечивает искусство. Не зря говорят: фигурное катание – не только спорт, а два в одном, спорт и искусство. Я и себя отношу к части искусства и несу фигурное катание как творчество.
– А как получилось, что к тебе просто пришли и сказали: попробуй поставь. Счастливый случай?
– Тогда была очень сложная финансовая ситуация в семье, из-за чего я в принципе спорт бросил. И нужно было срочно зарабатывать деньги, я даже звонил своему первому тренеру: «Пожалуйста, дайте мне детей, ребят, кого угодно, лишь бы я ставил их на коньки – мне нужно зарабатывать». И чудом мне доверились. Я попробовал, и за пару месяцев пошли результаты. Сперва одна девочка уверенно поехала – то есть стабильно начала делать подсечки, троечки, потом вторая поехала.
А потом ко мне подошла мама девочки, которую я тренировал. Оказалось, у другого тренера занимается ее старшая дочь – уже со спортивным разрядом, со всеми элементами, с дорожкой шагов. И подходит эта мама: «Артем, давайте с тренером поговорю и мы попробуем с вами позаниматься». Я согласился. Но сам этот эпизод – случайность. Мне кажется, так бы и не было ничего, если бы маме этих девочек не понравилось, как я работаю с младшей. Спустя пару месяцев на старте та девочка уже показала дорожку шагов третьего уровня. После этого ко мне пошли люди.
Вот так колесо закрутилось, понеслось сарафанное радио по Екатеринбургу. А спустя полтора-два года я начал работать с очень талантливыми ребятами и ставить программы уже для сборной Екатеринбурга.
– В каком возрасте, получается, ты стал тренером?
– Начал в 15. А сейчас мне 19. Но я уже занимался с ребятами, которые старше меня. И с ними как раз прикольно работать, им что-то говоришь вполне по-дружески, и они просто берут и делают это.
– Нет переживаний на этот счет: как я приду в группу к старшим, как поставлю себя?
– Нет, у меня скорее есть другие проблемы. Например, в плане постановок: из-за того, что очень сильный поток, я начинаю себя изнутри выгрызать, что вдруг буду ставить одно и то же? А вдруг я сейчас что-то поставил, а оно и близко не такое интересное? как казалось? Вот такая рефлексия уже началась, но я стараюсь от этого избавляться, развиваюсь: активно занимаюсь хореографией, продолжаю ходить на классы, сейчас работаю у Ильи Авербуха в шоу «Анна Каренина».
Мы в Сочи со 2 июля, и это очень интересно. Илья Изяславич – волшебный человек, который нереально работает: включает музыку, импровизирует и каждый раз выдает что-то новое. И вот смотришь на это и все впитываешь. Перебираешь, перенимаешь этот опыт.
– Какая у тебя роль в шоу?
– Конкретной роли нет, сольную мне бы сейчас и не дали – рано, это же мое первое шоу в принципе. Тем более четыре года как я спорт бросил – и все четыре года не выступал вообще, только видео снимал. Признаюсь, браться за сольную роль мне было бы страшно. А пока я в балете.
Но мне главное – посотрудничать с Ильей. Я исключительно за этим туда пошел. Коллектив очень крутой, я со всеми стараюсь дружить: и солисты, и балет – все прикольные. Я доволен. А еще мы сходили на шоу Татьяны Навки «Руслан и Людмила». Мне понравилось, отличное представление. И с ребятами, которые там выступают, мы живем в одном отеле, вместе проводим время, общаемся.
***
– Все навыки для работы ты набирал уже после спортивной карьеры, когда пошел в профессиональную хорео-студию?
– Ну, еще я много бывал на мастер-классах, танцевал с хореографами. А сначала, да, пришел в студию PROтанцы. Там работали два хореографа: Настя Маленьких и Боря Рябинин – суперпрофессиональные ребята, которые меня и привели в танцы.
По сути, у меня была очень базовая хореографическая подготовка: классика та же, да и сам я иногда танцевал, но здесь был полностью профессиональный класс.
Мой первый раз – это что-то с чем-то: прихожу на класс по хип-хопу, они что-то выделывают, какие-то слова говорят – для меня не понятные, а я стою как дерево, не понимая, что происходит. Боря после занятия ко мне подошел и сказал: слушай, ну тело у тебя пластичное, просто деревянное. И понимайте как хотите.
Сейчас я понимаю: тело деревянное – это спина колом, видно, что фигурист, и нужно растанцовывать. Так я и пошел «ломать спину» – то есть переходил на все классы по растанцовке корпуса: регетон, афро и всякое такое.
Я продолжу ходить, когда вернусь с шоу. Начну, так сказать, готовиться к следующему постановочному сезону. Я ведь понимаю, что если вот это «колесо» продолжит крутиться, то в следующем году постановок может быть больше, а я хочу быть лучше готовым.
– Правильно ли я представляю механизм: после напряженного межсезонья всегда идет период, когда нужно накопить опыт, чтобы в следующем году не ставить то же самое? Похоже на правду?
– Похоже. По сути, все перерабатывается в опыт: и жизненные обстоятельства, и повседневные ситуации влияют – и к следующему сезону ты уже немного с другим подходом. У меня нет колоссального постановочного опыта, я работаю в этой сфере третий год (именно ставлю, тренирую четвертый год). Но за эти три сезона мое восприятие поменялось: с каждым годом я подходил более ответственно, больше выкладывался, искал новые фишечки.
В прошедший сезон случился переезд в Москву – тоже развитие: я со многими хореографами тут познакомился, смотрел вокруг, пытался все впитывать. Сейчас стартовал очередной сезон – и все, что за этот год в моем опыте и восприятии накопилось, стараюсь вкладывать в детей. Постоянно идет «взросление», идут изменения внутри меня, и поэтому постановки выглядят во многом по-другому.
– Когда ты начинаешь работу, от кого исходит самое главное в постановке – тема и музыка?
– По-разному. Порой: «Артем, мы музыку выбрали – ставь». Либо: «Артем, музыку нужно найти». Во втором случае я сперва смотрю, как ребенок катается, на что он способен, что ему пойдет как по эмоциям, так и по скольжению. И подбираю варианты. Но чем больше ты ставишь, чем больше предлагаешь, тем меньше отслушанной и заготовленной музыки остается. И начинаешь под конец сезона паниковать: «Ааааа! Что делать? Куда деваться?» Но в итоге находишь все равно.
У меня с музыкой такое бывает, что я просто лежу, листая инстаграм или тикток в четыре ночи, и – опа! Услышал трек и думаю: господи, как круто! То есть я уже не могу музыку спокойно слушать – на все, что слышу, сразу накладываю движения на льду/на полу. Я могу идти по улице в наушниках и начать танцевать.
А возвращаясь к подбору музыки: бывает и так, что я нахожу цепляющий трек, откладываю его. Например, музыка сложная, и когда нужно будет поставить серьезную программу у меня, получается, уже есть вариант. Однако не всем этот вариант подходит (у меня такой музыки накоплено достаточно), на многие треки я не нашел еще спортсменов, которые способны на уровне выкатать. Серьезной музыке нужно соответствовать.
– А как быть если 10-летней фигуристке родители предлагают поставить взрослый образ – Кармен или Тоску? Ты в таких случаях отговариваешь?
– Это полностью зависит от ребенка. Приведу пример: я ставил танго девочке 2010 года рождения.
И, понятно, танго тянет за собой очень много женственных движений, но она настолько справляется, что хореография и образ естественно ложатся. Она не выглядит старательным ребенком, здесь видно уже совершенно взрослое катание. И стиль ей идет. Я подметил еще до идеи, но как только увидел, сразу понял: все, хочу ей танго поставить – теперь она выходит с ним в сезон.
Иногда приходят: «Мы хотим программу под…» и музыку называют. А сам ребенок в достаточно разобранном состоянии. Я сразу предупреждаю, что лучше не надо, потому что я-то поставить поставлю, но для спортсмена это будет невыполнимая задача на сезон.
– Почему столько постановок по золотому фонду? В мире так много музыки, но повсеместно фигуристки и в 10 лет, и в 15, и в 20 выходят под условное «Лебединое озеро».
– Ну, это бессмертная классика, что ли. Это как гонка: кто лучше справится с образом, достоверней отыграет роль. То же самое «Болеро»: кто только ни брал, кто только ни катал – и все делают это по-разному. Лично мне интересно на эти вариации смотреть. В итоге сравниваешь у себя в голове, что тебе ближе.
Какая музыка в фигурном катании приносит медали? Оказывается, есть проклятье Рахманинова и Вивальди
А то, что музыка из сезона в сезон одна и та же... Да, есть проблема. Частенько даже подбираешь ребенку музыку, и тут тебе родитель скидывает трек – и там музыка из «Ромео и Джульетты». И вот 20-30 человек на одном городском старте, у всех этот трек – так точно не должно работать, хочется же, чтобы оставалось интересно. Только со временем, думаю, подход будет меняться.
– Многие тренерские штабы привлекают классических танцоров, балетмейстеров: Рамиль Мехдиев, Николай Цискаридзе, Юрий Смекалов. Все они не умеют кататься на коньках – выходит, это не принципиальный навык для создания программы?
– Тут нужно разделить. Постановка шагов, связок, композиции, всей именно фигурнокатательной части – этим в большей степени занимается хореограф ледовый. А все остальное – пластика рук и корпуса, эмоции, передача образа – этим может спокойно заниматься балетмейстер, почему нет?
Не обязательно такая возможность есть, но если есть – то лучше воспользоваться, потому что у балетмейстеров в любом случае постановочного танцевального опыта больше, чем у вышедшего из спорта фигурнокательного специалиста. А человек из профессиональных танцев – это другая индустрия с историей. И профессиональные танцоры в большинстве случаев делают свою специфику лучше.
– То есть, по сути, для идеальной программы нужно два хореографа: один поставит шаги и ноги на льду, а другой – руки и корпус уже в зале?
– Да, именно. У всех, правда, разные ситуации и разные базы для подготовки. Бывает так, что где-то один ледовый работает, но хорошо, может поставить и руки, и ноги. А есть достаточно много штабов, где хореограф работает только на полу. То есть, основной тренер поставил ноги, переходы, транзишены; а на хореографа, который ставит на полу, скидывают руки и эмоции.
И они либо в зале, либо приходят на арену, чтобы придумать, создать, отработать. Ну и, конечно же, рядом тренер. Он контролирует и, если что, может сказать: спортсмен вот эту руку здесь сделать не сможет – не туда плечо пойдет, элемент развалится, или не так шаг будет сделан и не засчитают. То есть получается командная работа над постановкой.
У меня была ситуация полгода назад: поставил девочке программу, а потом уехал в другой город на старты с детьми. Вернулся спустя полторы-две недели, а с этой программой поработала балетмейстер. Я приезжаю, смотрю и думаю: какая красота! Там воедино собралось все, что было от меня (интересные связки, шаги, перебежки, переходики), и то, что она поставила (украшения, крутые руки, эмоции). Плюс балетмейстер все это еще и отработала со спортсменкой. Стало намного эффектней смотреться. И зачастую такое сотрудничество крайне полезно, особенно когда балетная программа.
И как бы плотно я сейчас ни работал, мой постановочный опыт как хореографа мал. Да и не балетмейстер я, а именно фигурист – это сказывается. Может, скажу банальное: нужно ходить в театр, танцевать, интересоваться хореографией. Ведь хореография постоянно меняется, появляются новое направления танцев, новые движения. Все творчество построено на развитии. Знаменитые Ше-Линн Бурн и Бенуа Ришо тоже не сразу такие стали, сперва были опыт и эволюция.
– И у Бурн, и у Ришо есть узнаваемый стиль, хореографический почерк. Как думаешь, у тебя он уже проявляется?
– Мне говорили, что мои программы «видят», это еще в Екатеринбурге пошло. Я могу только предположить, по каким критериям люди понимают. Например, очень много современного добавляю, ставлю всякие выкрутасы руками, плечиками – я такое очень люблю, обожаю геометрию рук.
Естественно видно, что работал адепт современной хореографии. Но про почерк не знаю, есть ли именно свой. Может, со временем, когда пробьюсь, выйду на топовый уровень, будет уместно обсуждать – и почерк найдется
Но вот чужой почерк на глаз всегда определяется. Я сразу могу понять, кто ставил хореографию конкретному фигуристу, например, из российской сборной.
***
– Назови пару программ прошлого сезона, которые тебе запомнились, не обязательно победные.
– Мне очень понравилась на контрольных прокатах программа Жени Медведевой «Цирк дю солей». Понравилась именно по потенциалу, по задумке, по хореографии. Я тогда подумал: как это будет все красиво смотреться, когда будут чистый прокат, платье, образ. До сих пор надеюсь, что мы увидим эту программу.
Еще очень крутой «Белый ворон» Миши Коляды, ее ставил Илья Авербух. По моему мнению, лучшая постановка мужской одиночки в прошлом году, очень сильная, очень впечатляющая.
– Сейчас фигурное катание ориентировано на прыжки, сложность, но ты также тренер по скольжению. Насколько эти вещи взаимосвязаны?
– Напрямую. Ощущение ребра и ощущение хода конька влияют на положение тела. Если ребенок элементарно не может выкатить чистую дугу, как он прыгнет многооборотный прыжок? В каждом заходе все построено на скольжении, на чистых уверенных дугах, на том, как ребенок стоит на коньке, чувствует ли он ребро.
Но да, в основном сейчас упор на прыжки – и это грустно, потому что само фигурное катание хотелось бы видеть. Имею в виду не только со стороны спортивной, атлетической, но и со стороны искусства, красоты катания, скольжения.
Есть штабы, где главный тренер за этим очень следит. Там, например, полтора часа льда, и из них минимум полчаса дети скользят. А есть штабы, где раскатились за пять минут и идут прыгать. Еще есть система, где скольжением занимаются в основном летом на сборах. Занимаются именно чистым исполнением шагов, сложных поворотов, той же хореографии уделяют больше времени, а в течение сезона напрыгивают, напрыгивают и напрыгивают.
У всех разная система, но сейчас с малых лет учат прыгать – это гонка, кто раньше прыгнет и скрутит. Большинству тренеров интересно, чтобы ребенок быстрее запрыгал. Потому что в российском катании без этого никуда: как бы ты хорошо ни катался, тебе без тройных прыжков по второму спортивному или первому спортивному уже делать нечего.
– А ты какую систему считаешь более оптимальной?
– Я за то я за то, чтобы дети скользили. Много, хорошо и постоянно скользили. Я по полной дрючу спортсменов за каждый недотянутый носок, за коленку не развернутую. И я люблю в течение сезона детей гонять и по программам, и по хореографии, ругаться за каждую несделанную руку – это нормально. Но при этом сказать, что какая-то система больше подходит, а другая неправильная – нельзя, у всех она разная и дает разный результат.
– Ты, выходит, строгий тренер?
– Это за последние полгода жизни в Москве я сильно поменялся. Когда работал в Екатеринбурге, то был супердобряком. Тренер, который меня всему жизни научил, это папа Максима Ковтуна – Павел Алексеевич. Он как раз весельчак, был очень добр ко мне, как к сыну относился. Вот и я так же с детьми работал.
А потом я переехал в Москву и понял, что подход к работе нужно менять, заново выстраивать процессы. В столице все более дистанцированно, что ли, совершенно иные отношения между тренером и спортсменом. Я в итоге применил новый опыт на себя и стал сильно строже. По общению, может, и не скажешь, но пересмотрел точку зрения на тренерство.
– А хотел бы присоединиться к какому-нибудь тренерскому штабу?
– Я последние полгода как раз поработал в тренерском штабе, с января по май. Очень хороший мощный штаб – Армия фигурного катания – у Юлии Лавренчук и Алексея Василевского. Эти несколько месяцев были замечательными в плане опыта.
Как пример, приходил Александр Лакерник, проводил семинар по правилам дорожек, вращений, прыжков, рассказал про новое, освежил в памяти старое. Потом приходил Никита Михайлов, ставил программы – было интересно наблюдать. В общем, видишь, как другие работают, узнаешь то, что сам бы не спросил, видишь и слышишь что-то интересное – обмен информацией постоянный, не как в Екатеринбурге.
Работа в Армии фигурного катания – это причина переезда в Москву. Но в мае я от них ушел. И единственная причина – шоу. Я ведь прыгаю до сих пор, все тройные у меня есть, как-никак что-то катаю сам. Вот и подумал, почему бы еще не покататься в шоу? Пока есть возможность, пока мне тело позволяет. Да и хотелось поставить побольше программ, поездить по России, а не на одном льду работать.
Но мы продолжаем сотрудничать, просто в другом формате: я помогаю, ставлю программы. Мне как нравилось с ними работать, так и нравится.
– Сейчас ты катаешься в шоу, но скучаешь ли по спортивной карьере?
– Если честно, такая беда с этим... Мне недавно даже рассказывал тренер, с которым я работаю, что ей все снилось и снилось, как она выступает чуть ли не до 30 лет. Вот и у меня тоже бывает: долго не могу уснуть – хотя на работу в 7 утра вставать – слушаю музыку и представляю, как под эту музыку выступаю.
Я понимаю, что свое недосказал. До сих пор есть мысли вернуться в спорт, еще покататься – чисто ради того, чтобы выйти и показать свое видение фигурного катания, то, как я слышу музыку, как вижу этот спорт. Хотя бы на один сезон. Повыступать на Кубках России, например. И потом думаю: для чего мне это? Тем более сейчас хороший старт карьеры, столько постановок, других направлений для развития. И так это все логикой и аргументами перекрывается.
Когда я бросал спорт в 15 лет, мне было легко. Меня предупреждали, что депрессия начнется через пару недель, но ничего подобного не было. Я бросил кататься и погрузился в танцы – меня все устраивало. После осознания, насколько тяжелая финансовая ситуация в семье, я понял: дальше нет развития, нет возможности поехать в Москву или Питер тренироваться – а значит, не надо тратить время. Поэтому я сдал на мастера спорта и все.
– А из регионов нельзя выстрелить на топовый уровень?
– Правда жизни в том, что это очень тяжело сделать, потому что нет нужных условий: необходимого количества льда и системы.
Определенное количество ледовых часов, определенное количество СФП, ОФП, танцы, джаз, классика, массажи, постановки, отработка с хореографом в зале – это должно быть по ступенькам правильно разложено. Должна быть четко выстроенная, надежная система, которой нет у регионов. При этом специалисты очень хорошие, у них дети в таких условиях прыгают тройные – и по итогу многие вывозят детей в Москву и Питер, где их берут именитые тренеры. Много примеров, та же Юля Липницкая.
В регионах тянут детей изо всех сил. Когда я тренировался, получал 45 минут бюджетного льда в день. Были еще аренды, дополнительные льды, но всегда не больше чем полтора часа в день. То есть вообще ни о чем по меркам Питера или Москвы. И это грустно. Хотелось бы, чтобы у любого провинциального ребенка был шанс выбиться, а сейчас все держится только на хороших специалистах.
***
– Этим летом ты провел совместный мастер-класс с хореографом штаба Тутберидзе – Алексеем Железняковым. Как это получилось?
– Организовалось спонтанно. Мне позвонил сам Алексей: у него уже был мой номер, но мы не были знакомы. Перекинулись парой слов, а потом он внезапно пригласил вместе провести мастер-класс. И для меня это, конечно, был шок. Но вообще без вопросов, с удовольствием.
По итогу впечатление от совместной работы замечательные. Мне понравилось преподавать с Алексеем, интересно было побывать в его студии. Думаю, мы будем сотрудничать. Получилось очень продуктивно: я специально подготовил связку на растанцовку корпуса – это ровно то, что обычно нужно фигуристам. Ребят было много, вроде все довольны: и я, и ребята, и родители. Дальше больше.
– У тебя вообще связь с «Хрустальным» прослеживается: самое первое пересечение – с Элизабет Турсынбаевой в тиктоке.
– Она очень прикольная девчонка! Вообще, многие знакомства получаются через социальные сети. Например, я давно на кого-то подписан, а тут мне приходит уведомление «на тебя подписался вот такой знакомый человек». И спустя пару дней мы начинаем отвечать друг другу на истории, потом слово за слово и уже пообщались, познакомились, встретились, погуляли. То есть это в порядке вещей, я так со многими знакомился. Тем более разговаривать с человеком вживую, лично его узнавать – это не то же, что интервью, например.
Так и с Элизабет познакомились. Скажу одно, она – ну очень лучезарный человек, редко таких солнечных людей встречаешь, открытых, искренних, добрых.
– А как получился совместный танец с Аней Щербаковой?
– Да то же самое, мы просто подписались друг на друга в инстаграме. Сперва пообщались и все, а потом встретились, когда я пошел на постановки в «Хрустальный», делать программы. Там увиделись, поболтали.
Аня тоже очень классная! Она такая спокойная, интеллигентная, но одновременно крутая. Мы решили заснять какую-нибудь хорео вместе – тренд из тиктока, я ей и скинул тогда один. «Аня, учи вот это – будем снимать». Вот выучили, засняли и пока все. Аня на самом деле очень разносторонняя, она столько всего умеет танцевать.
– А ты разве что-то ставишь в «Хрустальном»?
– Это не на постоянку, просто мне написали тренеры «Хрустального»: нам нужна постановка. Я пришел – поставил.
Получается, что тикток и инстаграм продвинули меня, сделали тем, кто я есть. Сейчас именно благодаря соцсетям меня узнают. Я слишком рано бросил спорт, люди вообще не видели ни моего катания, ни того, на что я вообще способен.
Я достаточно долго не верил в свои силы после спортивной карьеры. Тогда я уже шел тренировать детей, но один «специалист», который работал в команде с моим последним тренером, сказал: «Из тебя никогда не получится ни хороший хореограф, ни тренер. Ты ничего не можешь, ничего не умеешь». И вот эта ужасная мысль надолго засела в моей голове. Год, два, три. Пока меня не начали через интернет замечать другие специалисты, более именитые. По сути, они выправили мою самооценку после тех слов. Очень бы хотелось, чтобы в нашем спорте было поменьше таких «спецов», которые отбивают желание развиваться, работать, достигать.
Цену своему труду я в данный момент знаю, но тогда было очень неприятно. Так не должно работать. Настоящий тренер мотивирует, а не добивает, тем более когда ты бросаешь спорт. Ты лишаешься того, чем занимался последние 10-13 лет, и нуждаешься в поддержке и мотивации.
По сути, все мои достижения, успехи, навыки построены на поддержке и усилиях конкретных людей. Это и мой первый тренер Ирина Савчук, и первый балетмейстер – Василий Зверков, и тренер, у которого я катался практически всю карьеру, Павел Ковтун, и последний тренер Елена Левковец – она готовила меня на мастера спорта.
А еще тренеры нашей школы, которые вошли в мое положение и дали тренировать детей, доверились мне, когда я только начинал. Это Ирина Кадушкевич, Ирина Савчук, Вера Савкина и Александр Тарасов, спасибо им огромное. И я рад, что сейчас тружусь – это все не зря.
Телеграм-канал автора – «На лед приглашается»: там еще больше про фигурное катание
Фото: Instagram/_mr.tema._; РИА Новости/Владимир Песня, Максим Богодвид
парню удачи, встречала его в тт: очень обаятельный.
хореография у него действительно своеобразная. Мир танцев очень прогрессивен, а мир ФК, увы, консервативен. Надеюсь, этот парень и другие его ровесники принесут что-то свое, новое, свежее.
Вот есть взрослые хореографы: Авербух, Жулин. Они ставят замечательно, но все же очень традиционно, чистенько, "на века". При этом оба таланливы, поэтому у них добротное "на века", а не плесневелое получается.
Вот пришел Глейх, и стал ставить чуть-чуть по-другому. У него есть очень неожиданные и красивые решения, как Парфюмер. При этом Глейх все же находит что-то новое не в самой хореографии как таковой, а в общей композици, музыке, темпе, отсутствии очевидного кульминационного момента. Ну и мамина балетная школа в постановках проглядывает везде.
Короче, здорово, если будут приходит новые молодые постановщики, и разбавлять мейнстрим.