«Думали, в коридоре мешки с сахаром, а это тротил». От работы с Коржом в Афганистане до фильма про кулачные бои
Интервью с режиссером «Кулаков».
Азар Страто – режиссер и музыкант, который делал клипы для Макса Коржа и Скриптонита, а теперь вместе со студией United от Спортса’’ снял сериал «Кулаки» – про кровавую кулачную культуру в России.
Мы с ним поговорили – как стать режиссером, если учился на экономиста, и постигать уличную культуру.
«Кто-то кого-то ударит, тот ударится головой о бордюр – и все». Жизнь в русском гетто и съемки в Лондоне
– Я родился в Ачинске Красноярского края. Это провинциальный глубинный городок со своим колоритом, радостями и трагедиями. В таких местах людям, особенно творческим, развиваться не так уж легко. Ты обычно достигаешь потолка и думаешь, что надо оттуда уезжать.
– Ачинск – русское гетто?
– Конечно. Очень много криминальных элементов. Обычно там все решает сила. Ты приезжаешь туда и такой: «Блин, да это гетто». Даже можно там не жить, почти все понятно сразу. Суровый климат, архитектура, судьбы… Хотя, говорят, в последние годы город стал сильно лучше.
– Каково расти в таких условиях?
– Да нормально. Я там как рыба в воде, со всеми всегда находил общий язык. Ни капельки не жалею, что родился в этом городе. Наоборот, это заложило в меня фундамент взглядов на жизнь, закалило. Поэтому с удовольствием съезжу туда. Очень хочу посетить, давно не был.
Моя мама до сих пор там живет и не планирует переезжать. Она уже там настолько обосновалась, что, наверное, не представляет жизнь где-то в других местах. Конечно, сама приезжает в гости, но живет там, потому что друзья, работа.
– Наркотики, драки, криминал – насколько много всего этого было вокруг тебя?
– Хватало. Я всегда на это смотрел со стороны, но никогда не был участником. Хотя тогда каждый второй промышлял чем-то незаконным. Кто не завязал с продажами – тот сидит в тюрьме. Кто не завязал с употреблением – тот ушел на тот свет. Такие были и среди друзей.
– Много дрался в тот период?
– Вообще никогда. Знаешь, я больше опирался на дипломатические способности: когда конфликт возникал, мы его решали словами. В драках не участвовал, но очень много видел – особенно когда работал в ночном клубе графическим дизайнером.
А там происходило самое страшное. Бывали убийства, потому что все пьяные, неадекватные. Пару историй видел лично, очень много – слышал. Слово за слово, кто-то кого-то ударит, тот упадет, ударится головой о бордюр – и все.
– Однажды ты снимал в Лондоне и сказал: «Меня привезли в гетто, и я понял, что в этом гетто мог бы жить и вообще не тужить».
– «Жить не тужить» – это в плане архитектуры, облагороженности территории. Если вспомнить, из какого я городка, то вот там визуально гораздо больше ощущается гетто. А в Лондоне, даже на окраине, все чистенько, везде газончик. Домики аккуратные. Естественно, там очень много группировок, которые могут к тебе подойти на улице. Если ты не знаешь местность и вообще никого, то тебя разденут на раз-два.
– У тебя были такие ситуации?
– У меня – нет. Я проводил время с такими ребятами, которые сами из криминализированного общества. Большинство из них ходят в балаклавах, не показывают лица на улице. Но когда приходили на студию, то там уже все на расслабоне.
– Российская действительность на фоне этого правда мрачнее?
– Мне показалось, что да. Но зависит от географии. Может быть, в Лондоне есть места гораздо суровее, в которых я просто не был. Но в России реально мрачнее в этом плане – достаточно приехать на окраину Санкт-Петербурга, на Канонерский остров, эта локация убирает весь Лондон, который я видел.
При всем этом у нас гораздо безопаснее: какие-то алкаши-наркоманы вряд ли причинят тебе вред. Просто визуально суровее, брутальнее. В Лондоне воспринимается иначе.
«Тогда казалось: «Вау, ни фига себе!» Первые деньги от режиссуры – клип для Слима и Гуфа за ₽45 тысяч
– Как в такой среде ты стал режиссером и занялся музыкой?
– Мой путь в музыке начался именно с Ачинска. Я занимался рэпом, рос в хип-хоп-среде. Мое окружение было, как правило, более креативное, более творческое. Но все эти творческие люди, если сравнивать с европейской частью России – все равно те еще гопники и колхозники. Хотя в целом среда адекватная. Люди вокруг добрые, интересные.
– Когда понял, что хочешь быть режиссером и заниматься музыкой?
– Музыку слушал с детства, еще в начальных классах подсел на рэп. Потом появилась программа Hip-Hop eJay. Пока все играли в компьютерные игры, я играл в музыку. Там очень простой алгоритм: выставляешь квадратики из готовых сэмплов – и получается бит. Затянуло. Потом познакомился с более серьезными программами. Появился FL Studio – для меня открылся портал в космос.
С видео – по-другому. У нас был рэп-коллектив, записывали треки – и нам снимали клипы, которые мне всегда не нравились. Однажды я решил сам себе снять клип: нашел оператора с фотиком и говорил ему, что делать. Тогда я даже не понимал, кто такие режиссер, оператор.
Когда мы сняли, я забрал материал, смонтировал. И этот клип в узких кругах взорвал. После этого мне написал Слим [сейчас – Slimus]. Сказал: «Очень круто! Хочу, чтобы ты мне снял клип». И пригласил в Москву. В итоге я снял Слиму и Гуфу клип для их проекта GUSLI, потом – первый и мой самый знаковый клип для «Питерского Щита» [бренд одежды] – и пошло-поехало.
– Та режиссерская работа со Слимом и Гуфом – первая, за которую ты получил деньги?
– Да, но гонорар составил всего ₽45 тысяч. Хотя мне тогда казалось: «Вау, ни фига себе!» Причем я делал все: операторская работа, режиссура, сценарий, монтаж, постпродакшн. Максимально закрыл весь цикл производства – я даже приехал в Москву со своим оборудованием, так как не знал, что его можно просто арендовать на месте.
– Как к твоим увлечениям относились родители?
– Они всегда меня поддерживали, никогда не говорили (за что им большое спасибо), что я занимаюсь чем-то не тем. Их единственное желание – чтобы я получил высшее образование. Наверное, это как у всех родителей в тот период. «Без вышки сейчас никуда», – такая фраза звучала очень часто.
Я окончил ВУЗ, вручил маме диплом – наверное, он ей душу греет до сих пор. Моя специальность – экономика и управление на предприятии в строительстве. То есть я дипломированный экономист, но по профессии не работал. Это такое подтверждение, что высшее образование далеко не всегда что-то значит. Ну какой из меня экономист? Смешно.
«Наверное, в обществе есть надрыв, озлобленность – общество требует конфликта, крови, выбитых зубов». Зачем снимать фильм про кулачные бои?
– Ты снял сериал «Кулаки» – про кулачные бои в России. Почему взялся за проект?
– Предложили продюсеры, которые отправили тритмент [предварительная версия сценария], концепцию. Очень понравилось, потому что тема брутализма мне очень близка. Хоть я и в кулачных боях понимал очень поверхностно, никогда особо не интересовался, но зацепило. До этого всегда в моих работах мелькал кто-то из спортсменов-бойцов. Думаю, продюсеры это понимали, поэтому предложили именно мне.
– Насколько эстетика кулачной культуры тебе близка?
– Скажу честно, я никогда не смотрел кулачные бои, не интересовался ни Hardcore, ни Top Dog, ни другими лигами. Этот фильм для меня как образовательный. Работая над ним, углубился в это движение.
– Почему в России так любят бои?
– Не сказал бы, что их любят только в России – в целом в мире. Просто есть такой контингент людей, которым нравятся бои, кровавое зрелище. Когда бои вообще появились в медиа, мы увидели, насколько это интересно массе.
Наверное, в обществе есть надрыв, озлобленность – общество требует конфликта, крови, выбитых зубов, увечий. То есть попадание в дух времени, поэтому это пользуется таким спросом. С чем конкретно связана такая озлобленность и настроение, сказать сложно.
– Самому выскочить на бой после проекта не захотелось?
– Выскочить – нет. Интересно хотя бы просто позаниматься, растрясти тело. В школе же я четыре года занимался дзюдо. Учитывая возраст, получалось довольно успешно. Дома у родителей хранится большая папка с грамотами. Всегда попадал в призовые места.
«Думали, в коридоре лежали мешки с сахаром, а это тротил». Работа с Коржом в Афганистане – экшен
– Как ты познакомился со Скриптонитом?
– Я снял ему два клипа. Мы познакомились на первом, когда Скриптонит приезжал в Санкт-Петербург и делал фит с чернокожими ребятами – Gee Baller и Octavian. На меня вышли его менеджеры: «Адиль хотел бы, чтобы ты занялся клипом. Простенький, лайфстайловый». Я согласился.
Сняли клип – Скриптониту понравилось. Дальше продолжили работать – снимали в Казахстане. Когда первый клип вышел, его менеджер мне позвонил: «На самом деле у Адиля лежит не один забракованный клип. По нескольким последним ему не понравился результат, поэтому они не вышли. А твой клип понравился. Это очень хороший знак».
– Кроме Казахстана, ты снимал в Афганистане, Индии, том же Лондоне. Чем вызван такой разброс?
– Интересом заказчиков. У меня не было такого, что завтра полечу в Лондон, через два месяца – в Афганистан. Приходили люди, которые хотели, чтобы я снял в определенных странах. Кому-то отказывал, с кем-то соглашался взаимодействовать. Все зависело от концепции проекта и моей заинтересованности в нем.
– Клип в Афганистане для Макса Коржа – как вообще на это решились?
– Это предложение Макса. Я, не раздумывая, согласился. Мне всегда нравятся такие нетронутые места, откуда можно привезти эксклюзивный материал. Хотя до этого Корж снимал все клипы с одним человеком, но тот, насколько мне известно, отказался ехать в Афганистан. А мы поехали в такой период, когда талибы* активно готовились брать власть – и мы попали в самый горячий момент.
– Афганистан – самое опасное место, где ты работал?
– Да, 100%. Причем мы летали туда два раза. Сейчас оглядываюсь и понимаю, что я подошел к этому легкомысленно. Не понимал всей серьезности, рисков.
– Насколько сложно туда попасть?
– Мой маршрут: Санкт-Петербург – Минск – Дубай – Кабул. Когда приезжаешь в Арабские Эмираты, там тебе делают визу. Причем у нас это происходило подпольными путями: приехал чувак в отель, сфоткал на телефон на фоне стены, а через день привез наши паспорта с визами. Вторая поездка в плане маршрута и визы получилась такой же, но подход к съемкам – уже совершенно другой.
– Что изменилось?
– Когда мы приехали туда в первый раз, нас встретили на бронированном крузере. Перед нами – пикап с военной охраной и пулеметом. Сзади – пикап с охраной и пулеметом. Полный фарш – разумеется, на это обращают внимание местные, что приехали какие-то ребята. В итоге мы протусовались и проснимали там четыре дня. А потом дошла информация, что кто-то нами заинтересовался, поэтому нужно было улетать ближайшим рейсом.
А мы до конца не сняли. Нам сказали: «Это не обсуждается. Вы валите отсюда ближайшим рейсом, иначе будет все очень плохо». Мы улетели, нас было четверо. Потом Макс сказал: «Блин, мы же не досняли – надо доснять». Я его поддержал. Поэтому полетели туда еще раз, но уже втроем.
Во второй раз мы двигались более скромно – на убитой Toyota. То есть не на бронированной машине и без охраны, чтобы меньше привлекать внимание. Единственное – помню, ездили с красными номерами. Мы были «представителями» организации «Врачи без границ», которую никто не трогает. Но, опять же, очень рисковали.
– Вы с кем-то договаривались, чтобы организовать съемки?
– В Афганистане камеру называют шайтан-глазом. С ней никого не приветствуют. Но был хороший человек – афганец, в юношестве учился в России, знает русский язык – который нам со всем помогал. Он договаривался, объяснял, что это наши люди, нормальные, снимают клип. Этот человек – очень влиятельный и авторитетный в Кабуле, поэтому почти все получилось.
– Корж вспоминал: «Только за наш первый день было убито семь человек, на второй – взорвали автобус, потом – где-то расстреляли толпу. И мы перестали интересоваться новостями». Насколько тебе было страшно?
– Там не то, что страшно. Ты прилетаешь в Кабул, выходишь из аэропорта и попадаешь в совершенно другой мир. Насколько все серьезно: сотни военных, повсюду – блокпосты, пулеметы, летают американские вертолеты. Атмосфера – тревожная. В стране – хаос: жизнь кипит, очень много людей, нет правил дорожного движения, шум. И меня это очень вдохновило.
Приезжаешь в отель, а там бронированные ворота. Твою машину тотально проверяют, залазят под дно, что-то ищут. В номерах отеля бронированные двери большой толщины. Естественно, это настораживает.
– При тебе убивали людей?
– Нет. Лично не видели, но каждый день открывали сводку новостей, а там: смертник взорвался, теракт произошел, что-то еще. Мы приехали в очень горячее и волнительное время, а улетали вместе с американскими военными. Помню, аэропорт был полностью забит американцами. Это период, когда США выводили войска из Кабула.
– Еще одна цитата Коржа: «Все то, что мы считаем проблемами, здесь просто вызывает улыбку. Жизнь тут не стоит ничего – точнее полбакса за патрон или наоборот». Что ты понял после поездки в Афганистан?
– Полностью согласен с Максом. Все наши проблемы – цветочки. Ты прилетаешь туда и понимаешь: вот где настоящие проблемы, а мы у себя как сыр в масле катаемся. Если сравнивать жизнь в Афганистане с нашей местностью, то контраст очень сильный.
– Сейчас бы полетел в Афганистан?
– С удовольствием, но должно сойтись много звезд. Первое – вопрос безопасности. Ну и сейчас там все более-менее устаканилось в плане боевых действий. Талибы пришли к власти. На самом деле в Афганистане очень гостеприимные люди. Причем я понял, что люди во всем мире в глубине души одинаковые. В человеке нет такого, что он хочет причинить кому-то зло. Если что-то подобное и происходит, на это всегда есть весомые причины.
– Что самое памятное?
– Например, как мы взорвали машину. Поехали в Панджшерское ущелье к бывшим боевикам, попали в дом к оружейному барону, он начал хвастаться арсеналом. Мы думали, что у него в коридоре лежали мешки с сахаром, а это был тротил. Помню, как хозяин дома распорол один мешок, черпанул поварешкой порошка, размешал в тазике – бах, и бомба готова. Присоединили сотовый телефон и взорвали тачку в горах. Для кадра, разумеется.
«Я не любитель мрака – просто такие проекты»
– По клипам кажется, что все образы тяжелые, мрачные, депрессивные. Тебе нравится мрак?
– Да нет, я не любитель мрака – просто такие проекты. Мне нравится все, что вызывает нерв, экстрим, сильные чувства. По крайней мере – во мне. Я бы с удовольствием снял что-то из разряда лакшери. То, что снято мной ранее, просто более доступно. В это не вкладывались большие деньги, можно выйти с камерой на улицу и снимать. Если брать более искусные излишества, то, как правило, нужен серьезный бюджет.
– Если судить по твоим клипам, получается, наша действительность – мрак? Что в ней светлого?
– Для меня то, что я снимаю, – светлое. Светлый вайб. Я не пытаюсь показать уныние, а, наоборот, какие талантливые люди в этом всем присутствуют. Точно не как все плохо. Наоборот, из всего того, что вам кажется мраком, я пытаюсь высечь красоту. Она у всех перед глазами каждый день, но ее не замечают. Главный критерий – честность.
– Как бы ты тогда охарактеризовал жанр, в котором работаешь?
– Не люблю делить на жанры, но, наверное, андеграунд. Это, конечно, растяжимое понятие, но, думаю, мое творчество под него подходит.
– Можно ли понять андеграунд, не находясь в нем?
– Мне кажется, нет. Например, есть очень много доморощенных режиссеров. Они смотрят очень много фильмов, клипов, и их работы – всегда отсылки к чему-то, всегда с рефами. А когда у тебя есть личный опыт, когда ты сам это проживал, общался с реальными людьми, то и твои работы получаются более оригинальными, более самобытными.
Смотрите двухсерийный фильм «Кулаки» в ВК
* – «Талибан» – организация, признанная террористической, деятельность запрещена на территории РФ
Фото: личный архив Азара Страто
