«Я смотрел запись аварии и не верил, что горящий пилот - это я». Глава 4. Нюрбургринг
В четвертой главе автобиографии Ники Лауда делится воспоминаниями об одной из самых ужасных аварий в истории Формулы-1.
Я разбился на Нюрбургринге 1 августа 1976 г.
В СМИ говорили о каком-то личном противостоянии между мной и трассой, излишне драматизировали ситуацию и писали о превратностях судьбы. Они умудрились найти мистику там, где ее никогда не было. Позвольте рассказать эту историю с самого начала.
Впервые я познакомился с Рингом в 20 лет (1969 г.), выступая в Формуле-Ви. Все были в восторге от увиденного и не могли дождаться начала заездов. Мы получали истинное удовольствие от проезда по трассе. Вылетая с трека, ты оказывался в густых зарослях, скрывавших тебя от людских глаз. Мы вовсе не боялись, это было захватывающе.
Я проникался все большим интересом к трассе. Можно сказать, был ею увлечен. Но речь уже шла не об испытываемых мною эмоциях, а о технической составляющей. Я стремился идеально проехать Ринг. Невероятно длинная трасса, сложнее других, но этим она и привлекала меня.
Выступая в 1973 г. в ДРМ на двухклапанной «БМВ», я проехал круг за 8:17.4 минут, заставив зрителей дрожать от волнения.
Конечно, у меня случались аварии. В 1973 г. я проскользил 300 метров вдоль ограждения. А в 1974 г. столкнулся с Джоди Шектером. Что поделать, все это неотъемлемая часть спорта.
Но к 1976 г. число погибших в гонках пилотов – как на Ринге, так и на других трассах по всему миру – стало велико. Скорости увеличивались, а для повышения безопасности ничего не предпринималось. Было абсолютно ясно, что, закрывая на это глаза, мы подвергали опасности не только свои жизни, но и спорт как таковой. Заинтересованные в реформе пилоты, журналисты и организаторы приступили к совместной работе. Джеки Стюарт был главным поборником изменений.
Недостатки Нюрбургринга были видны невооруженным глазом. По своей конструкции это была самая сложная трасса, которую только можно представить. Оборудовать защитными сооружениями прорубленные сквозь лес 22,5 км. было почти невозможно. В долгосрочной перспективе Рингу не было места в календаре чемпионата. Тем не менее была запущена трехлетняя программа реконструкции (1974-76 гг.), предусматривавшая повышение мер безопасности на трассе, например, установление отбойников. Но даже это не могло спасти Ринг. Было ясно, что в скором времени ФИА лишит автодром лицензии на проведение гонок.
В год моего первого чемпионства – 1975 – мир стал свидетелем невероятного достижения: впервые в истории для прохождения круга потребовалось менее 7 минут. Это произошло в ходе субботней квалификации и только потому, что, будучи в особом настроении, я решил пойти ва-банк и пренебречь своими же принципами, чего впоследствии себе не позволял. Промчавшись мимо пит-лейн, я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел размахивающих руками механиков. Я понял, что преодолел 7-минутный барьер. Если быть точным, новый рекорд круга равнялся 6:58,6 минутам. И остается таким по сей день – никто не сумел пройти круг быстрее меня. Можно проследить с какой периодичностью устанавливались рекорды на трассе: первым из 10 минут вышел Херманн Ланг на «Мерседесе» в 1939 г.; пилот «Феррари» Фил Хилл в 1961 г. преодолел 9-минутный барьер; и в 1968 г. Джеки Стюарту за рулем «Матры» впервые потребовалось менее 8 минут для прохождения круга.
Я заставил себя проехать тот круг в 1975 г. так быстро, хотя подсознание твердило, что это абсолютная глупость. Контраст между современным гоночным болидом и трассой каменного века был так велик, что жизнь каждого пилота была буквально в его руках.
На собрании пилотов весной 1976 г. я высказался за бойкот гонки. Большинство меня не поддержало и я смирился с его решением; в конце концов, следовало признать, что на повышение безопасности были потрачены значительные суммы денег. Но одного только моего предложения об отмене этапа оказалось достаточно для создания мифа о Лауде и его нелюбви к Нюрбургрингу. Чушь – я лишь высказал профессиональное мнение.
Собрание пилотов в 1976 г.
Моя авария произошла позже по ходу сезона. В конце года ФИА, как и планировала ранее, лишила Нюрбургринг лицензии. Это решение никак не было связано с тем, что произошло со мной. Чистое совпадение.
Журналисты то и дело просили меня вернуться к месту аварии, чтобы я совершил какой-то ритуал. Одному Богу известно, что они хотели увидеть. Может, как я даю волю эмоциям и начинаю безостановочно рыдать? Или падаю в обморок от нахлынувших воспоминаний? К несчастью для них, если я когда-нибудь вернусь на Ринг, на тот самый безобидный левый поворот, который мы всегда проходили на максимальной скорости, скорее всего я произнесу: «А, вот где я поджарился». И они уйдут, думая о том, какая же бездушная скотина этот Лауда.
Возвращение к месту, где все произошло, не пробуждает во мне никаких эмоций. Хоть 50 раз туда вернусь – ничего не изменится.
Фрагментарно я помню то, что было до и после аварии. Но ею саму вспомнить не могу. Ни черта, кроме большой черной дыры.
Итак, какие события мне удалось восстановить?
Я прибываю во вторник и еду в своем автомобиле через паддок. Попадаю в небольшую пробку. К машине подбегает человек и бросает в открытое окно фотографию: могила Йохена Риндта. Очевидно, он очень доволен собой и тем, что сделал. Что он пытался этим сказать? Какую реакцию ждал от меня? Понятия не имею.
Этот эпизод всплывает в сознании, потому что тогда много говорилось о смерти, и, кажется, некоторые люди испытывали от этого извращенное удовольствие.
Затем вспоминается спортивная телепередача. Я смотрю ее в номере отеля в Аденау. Кто-то разглагольствует о том, что такой-растакой трусливый Лауда стоит во главе всей этой направленной против Нюрбургринга кампании. В двух словах тирада сводилась к следующему: если Лауда такой трус, если ему страшно, пусть убирается из Формулы-1. Я сидел один в номере перед телевизором, взбешенный тем, что я вынужден терпеть эти оскорбления.
Помню встречу с журналистом Хельмутом Цвиклем воскресным утром. Он рассказывает об обрушении моста Райхсбрюке. Да это же просто невероятно: крупнейший во всей Австрии мост вот так вот взял и рухнул в Дунай. Но, так как это произошло рано утром, погиб только один человек, а не несколько сотен, если бы это случилось в середине дня. Я не знаю, как реагировать на эту абсурдную новость. Я потрясен. Нужно как можно скорее забыть о ней.
Последнее воспоминание о гонке – замена дождевой резины на слики и выезд из боксов.
Следующее воспоминание – шум вертолета. Я лежу в постели. Я устал. Хочу спать. Больше ничего не желаю знать. Скоро все кончится.
Только спустя 4 дня интенсивной терапии становится ясно, что я сумею выкарабкаться. Кровь и легкие серьезно пострадали в результате вдыхания дыма и паров бензина. Ожоги лица, головы и рук серьезные, но не критические, хотя шрамы от них, скорее всего, останутся навсегда.
К счастью, я был не в состоянии читать газеты. «Бильд» вышел с заголовком: «Господи, где его лицо?». Ниже пояснение: «Ники Лауда, самый быстрый в мире гонщик, лишился лица. Теперь это не более чем месиво с вытекающими глазами». Когда опасность смерти миновала, но я все еще не мог читать, «Бильд» напечатал продолжение: «Ники Лауда выжил, но как он сможет существовать без лица?». Статья продолжалась рассуждениями о том, какая жизнь ожидает Лауду: «Как он сможет лицезреть жизнь без лица? (прим. перевод. - игра слов в англ. варианте: "How can he face a life without face?") Звучит ужасно, но даже если его организм полностью восстановится, он не отважится появляться на публике по меньшей мере полгода. Нос, веки и губы будут изменены. Новое лицо сумеют создать только к 1979 г., но оно не будет иметь ничего общего с прежним. Друзья смогут узнать Лауду только по голосу и жестам».
Признайте, не так уж все и плохо, как они предсказывали.
Как только меня выписали из госпиталя, и я вернулся в Зальцбург, мне показали запись аварии, снятую 15-летним мальчиком на 8-миллиметровую пленку. Видно, как «Феррари» резко бросает вправо, она пролетает сквозь защитную сетку, врезается в ограждение и отлетает обратно на трассу. Все это, должно быть, происходило на скорости в 200 км/ч. В момент возвращения машины на трек, можно заметить, как бензобак пролетает по воздуху. «Феррари» останавливается прямо посередине трассы, задом по направлению движения. С ней сталкивается болид Бретта Лангера, и она отлетает еще на сотню метров, охваченная пламенем.
Фотографии свидетельствуют о том, как беспомощны были маршалы из-за отсутствия огнеупорной экипировки. И как другие водители – Бретт Лангер, Гай Эдвардс, Харольд Эртль – пытались спасти меня. Но своей жизнью я обязан Артуро Мерцарио, который, пренебрегнув опасностью, бросился в пламя и расстегнул ремни.
Артуро Мерцарио
Когда я смотрел запись в первый раз, то, конечно, понимал, что в машине нахожусь именно я, что все случившееся произошло именно со мной. Но почему-то я не чувствовал себя участником всего этого. Кто-то попал в жуткую аварию, но я не мог понять, какое имею к ней отношение. Я ничего не помнил. Не было никакой взаимосвязи между записью и мной. Горевший в болиде пилот не был знаком мне. И насколько же ужасная авария: удар об отбойник, столкновение с другой машиной, разгорающееся пламя. «Вы только посмотрите на это. Боже мой, посмотрите на это», - проносилось у меня в голове.
Официального заявления о причинах аварии сделано не было. В «Феррари» молчали. Я ничего не помнил, поэтому тоже не мог помочь в расследовании. Рискну предположить, что сейчас смог бы ответить на этот вопрос. Моя догадка очень близка к предположению, высказанному вскоре после произошедшего главным инженером «Феррари» Эрманно Куоги.
Силовая установка является несущим элементом и соединена с подвеской колес магниевой деталью. Если эта деталь, продольный рычаг, сломается, то заднее колесо потеряет поддержку, вывернется и начнет влиять на управление машиной. Очевидно, именно такая поломка стала причиной отклонения машины вправо. Куоги знал, что «Феррари» и раньше сталкивалась с подобными проблемами.
Кажется, непосредственно перед аварией, я заехал на поребрик левым передним колесом. Конечно, это было ненамеренно, и ошибка была незначительной, т.к. поребрики на Нюрбургринге практически плоские и не представляют серьезной опасности. Но я допускаю, что именно эта встряска могла стать причиной поломки.
Примечание. После премьеры фильма "Гонка" итальянские журналисты взяли интервью у Мауро Форгьери. По версии бывшего технического директора "Феррари", причиной аварии стала ошибка Ники Лауды.
- Лауда покинул боксы на холодных покрышках и сразу же попытался набрать гоночный темп. Я тогда не был на трассе, остался на фабрике, чтобы посвятить время разработке будущих узлов, но знаю, что Ники очень энергично вышел из поворота перед Bergwerk, и попал задним колесом в канал для стока воды. Машина разбалансировалась, Лауда потерял контроль над ней и разразился ад...
Я всегда утверждал, что авария никак не сказалась на моем психическом состоянии, характере и поведении. Это так, хотя я не уверен, в какой степени пройденное испытание огнем влияет на мое подсознание.
По правде говоря, мое умение контролировать эмоции посредством трезвого анализа фактов и событий сильно помогло мне. Зачем переживать из-за потери половины уха? В этом нет никакого смысла. Посмотрите хорошенько на себя в зеркало: вы такой, какой вы есть. А если кому-то вы таким не нравитесь – забудьте об этом человеке. Я даже извлек выгоду из облысения, подписав с «Пармалат» соглашение о размещении их логотипа на моей кепке. Моя карьера в спорте завершилась, но кепка продолжает приносить доход.
Во сне или наяву, события того дня не преследуют меня, не завладевают моими мыслями. Я был без сознания, когда пламя объяло болид. Лишь однажды, находясь в беспамятстве после курения марихуаны, я вспомнил, как боролся за свою жизнь. Это было в 1984 г. на Ибице.
Один приятель забыл у нас в доме самокрутку. Марихуана популярна на Ибице, но мы с Марлен никогда этим не баловались. Тем не менее, почему-то в ту ночь мы решили попробовать и закурили косяк.
Сидим в гостиной. Проходит 20 минут или около того. Ничего не происходит. И вдруг меня так резко и сильно накрывает, что уже потом, наутро, я понимаю – травка-то явно была необычной. Может, какой-то особый сорт. Не знаю.
Мы болтаем о том и сем и хохочем от самых обычных фраз. Марлен просто не может остановиться. Оцепенелый, я лежу на диване и ощущаю, как тяжелеет мое тело. Не могу пошевелить ни единой конечностью. Изо рта высунут язык. Прекрасное чувство.
Наркотик явно оказал на Марлен меньший эффект. Внезапно, она пришла в себя и, увидев меня, не на шутку встревожилась.
- Сконцентрируйся, - говорит она мне, - сконцентрируйся, сделай что-нибудь.
Но я просто лежу в блаженном забытьи и продолжаю повторять: «Надо выбраться отсюда». Подсознательно я понимаю, что происходящее со мной ненормально, но мне слишком хорошо, чтобы я хотел сопротивляться.
А Марлен не сдается.
- Сделай что-нибудь! ДА СДЕЛАЙ ЖЕ ТЫ ЧТО-НИБУДЬ! Щелкни пальцами!
Я вытягиваю пальцы, фокусируюсь, пытаюсь щелкнуть ими и промахиваюсь. Марлен не знает что и делать. Ее охватывает паника.
- Давай поговорим о чем-нибудь, - говорит она. – О чем угодно. Скажи первое, что придет в голову. Кто изобрел пенициллин?
- Господин Пенициллин.
Я потерял всякий контакт с реальностью.
И вдруг меня словно осенило. Нюрбургринг. Отделение интенсивной терапии. Я проваливаюсь в большую, черную дыру. Я медленно падаю, переворачиваясь в этом огромном пространстве. Скоро наступит конец.
- Пожалуйста, позволь мне умереть, - прошу я Марлен.
Такое потрясающее чувство. Я падаю. Я словно невесом. Все так же, как тогда в госпитале.
- Прекрати нести эту чушь! - говорит Марлен. – Вставай на ноги.
Ноги не слушаются меня. Все-таки с помощью Марлен мне удается подняться. И тут я начинаю валять дурака. Это продолжается какое-то время, и затем Марлен предлагает пойти спать.
Я иду в ванную. Мое внимание привлекает сливное отверстие раковины. Я смотрю на него как завороженный. Еще одна дыра. Я заглядываю в нее. И вот опять.
- Дай мне провалиться в нее.
Но Марлен ни на секунду не оставляет меня. Она дает мне пинка под зад.
- Ну все, идиот, довольно!
Да я и не думал дурачиться. Все это отнюдь не кажется мне смешным, напротив – смертельно опасным. Вот дыра, и я хочу упасть в нее. Точно так же я чувствовал себя после аварии.
В отделении интенсивной терапии я слышал обрывки разговора, – Марлен с хирургом – что помогло мне вернуться к реальности, понять где я, и что со мной произошло, заставить себя бороться за жизнь. Я должен был выжить. Нужно было думать о чем-то реальном. Нельзя было поддаваться этому прекрасному чувству, нельзя было падать в пустоту. Всеми силами я ухватился за этот кусочек жизни, – разговор между двумя людьми – и это помогло мне выжить.
В ту ночь на Ибице я спал отвратительно, и наутро все еще пребывал в оцепенении. Я отправился в кафе в Санта Эулалии, где рассеянно улыбался всем посетителям. От моей серьезности не осталось и следа: я вел себя непринужденно и готов был болтать с кем угодно.
Протрезвев, я поклялся больше никогда не прикасаться к этой дряни. Опыт, конечно, был занимательным. В том плане, что я чувствовал себя точно так, как после аварии. За 10 лет, прошедших после катастрофы, это был единственный раз, когда я невольно вновь пережил те мгновения в госпитале.
Жизненно важные органы быстро восстановились. Хуже проходило заживление обожженных участков лица.
Веки сгорели. Каждый из шести хирургов, к которым я обращался, предлагал свой подход к их лечению. В итоге я остановил свой выбор на швейцарском специалисте из Санкт-Галлена. Он пересадил кожу с заушной области. На протяжении нескольких лет меня ничего не беспокоило, но к концу 1982 г. я начал испытывать проблемы с правым глазом. Нижнее веко даже во время сна закрывалось не полностью, сам глаз сильно воспалился.
Я обратился к лучшему специалисту в этой области – Иво Питанги, Микеланджело среди пластических хирургов, как его называли. Он живет в Рио, но я впервые встретился с ним в Гштаде, где Микеланджело катался на лыжах.
Едва взглянув на меня, его глаза загорелись. Ему понадобилось не более двух секунд, чтобы осмотреть то, что меня действительно волновало: нижнее веко правого глаза. А затем он с восторгом начал рассматривать другие повреждения. Половинку моего правого уха, брови, рубцы.
- Прекрасно! - сказал он. – Для создания нового уха используем часть реберного хряща; волосы возьмем с затылка – будут у вас новые брови; таким же образом избавимся от лысины справа; пересадим это отсюда туда и т.д.
Он был в своей стихии.
Иво Питанги
Понадобилось не менее получаса, чтобы объяснить ему простую вещь: я буду участвовать в следующем сезоне, который стартует через три месяца, и мне всего лишь нужно вылечить глаз. Одно только это потребует достаточно времени, а новое ухо из реберного хряща мне не нужно.
Питанги явно расстроился от того, что ему удалось уговорить меня не на полный техосмотр, а лишь на 500-мильный прокат. Наконец, мы назначили дату, и я полетел в Рио с Марлен и Лукасом. Это был первый полет Лукаса, что делало поездку более приятной.
Операция прошла под наркозом. Я проснулся 4 или 5 часов спустя с перевязанными глазами. Меня тошнило. Через три дня мне позволили вернуться в отель, оставив перевязанным только правый глаз. Полоска кожи длиной в дюйм и шириною в четверть дюйма была пересажена с затылка на нижнее веко. Для фиксации оба века сшили.
Пересаженная кожа прижилась, и через неделю швы сняли. Я ничего не видел. Дело в том, что глазное яблоко впервые за несколько лет вновь соприкасалось с веком, терлось об него, что доставляло дискомфорт. Но через пару дней все пришло в норму, и с тех пор я ни на что не жалуюсь.
Что касается других ожогов – уха, лба, головы – пусть остается, как есть. Они меня не беспокоят, поэтому нет и надобности в косметической операции.
