Жизнь. До и после ядерного взрыва

Плоская безжизненная пустыня. Полотно дороги тянется к горизонту, упираясь в зубастые горы. Небо чистое, прозрачное, как вода в тихой искрящейся в солнечных лучах речке. Но вот краешек небесной ткани, точно промокает, темнея, поедаемый мрачными тучами.

Женский голос: …и самое трудное – решить, что я должна тебе рассказать, а что не должна. В любом случае у меня есть время пока ты не станешь достаточно взрослым, чтобы понять…

Белобрысый мальчишка, немного неуклюжий, как кажется со стороны. Ему всего двадцать один, у него прожигающий взгляд и резкие скаты скул, из-за которых кажется, что щеки впалые, как у сильно исхудавших людей. Его зовут – Никита Безлихотнов. Он один из двух воспитанников московского “Торпедо” в нынешнем составе. А еще он родился девятнадцатого августа 1990-ого года, через месяц после смерти Эдуарда Стрельцова. Это новая генерация, это другая, чистая, волна, не заставшая ни сам испепеляющий взрыв, ни его прямые последствия. Ветер уже развеял пепел, время само собой расчистило выжженную дотла поверхность, память обнулилась…

То было странное время, непонятное и даже необъяснимо непонятное для сегодняшнего взгляда. Тогда только-только закончилась война, оставившая после себя изнасилованное в прямом и переносном смысле пространство. Началось же все как раз в эту смутную, тяжкую пору, в конце сороковых – начале пятидесятых, еще ничего не подозревающая страна с трудом восстанавливалась, увлекаясь футболом, забивая стадионы до отказа и болея так, как не болелось больше никогда.

Именно в то время были добыты два Кубка Советского Союза. В обороне блистал баск – Августин Гомес, а в нападении солировал – Александр Пономарев [третий бомбардир за всю историю] и уже тогда тренировал Виктор Александрович Маслов, впрочем, то и дело бравший паузы, уезжая то в Горький, то в Кишинев. Подходило время для главного взрыва. Они уже рядом, уже близко, уже искрился воздух, предвкушая такую бурю, равной которой не было по силе.

Они появлялись вспышками молний, появлялись за секунду до мощного, сотрясающего пространство и приводящего в трепет раската грома. В пятьдесят третьем в “Торпедо” дебютирует Иванов, годом позже – Стрельцов. Так уж вышло, что они собирались вместе, словно кто-то специально нанизывал их души на нить времени кучно, точно собирая жемчужное ожерелье. Островский, Метревели, Гусаров, чуть позже появляется Шустиков [второй игрок в истории по количеству матчей в чемпионатах СССР и первый по числу игр, проведенных подряд, без замен – 253!], а за ним след в след - Валерий Воронин.

Они сошлись в одной точке пространства, собрались в одной команде, и реальность не выдержала. Мир лопнул, высвободив гигантский ядерный гриб. Это был огонь, ослепивший, лишивший разума, это было чудо, материализовавшееся наяву, это была фантазия, заменившая реальность. Прошлое померкло и скрылось где-то далеко позади, а будущее выгнулось в пространстве, будто устоявший перед ударной волной металл, но утративший идеальную вертикаль, прогнувшийся, выпуклый.

Можно назвать это стечением обстоятельств, можно – судьбой, да хоть чем бы то ни было еще, суть не изменится. Это было взрывом, это было убийственной вспышкой. Так совпало, так пересеклись узкие тропинки жизней и таков был их итог – команда, равной которой не было, нет и, может статься, больше никогда не будет.

Они выиграли два чемпионата из трех в истории клуба, причем третий [в 1976-ом году] был осенним, половинчатым, а первые два – полноценными.

Огонь их игры был настолько яростен, настолько беспощаден, что его пламя едва не уничтожило целиком карьеру, возможно, самого талантливого русского футболиста в истории. Он был в эпицентре, он был одним из тех от кого с треском исходили кривые линии молний, он был тем, кем стать было не суждено никому, даже ему самому. Дебют в сборной СССР в 17! лет, Олимпийский чемпион в 19 и осужденный на 12 лет лагерей в 21. Его выплюнул эпицентр урагана, его растерзала сила, частью который он был. Спустя пять лет, Стрельцова освободили, а еще через два года он вернулся в футбол, вернулся домой, его втянула обратно против воли, против сил и второе чемпионство было уже с ним.

А затем небо начало проясняться, затем они стали пропадать из виду, тускнея, тлея изнутри. Ураганы улеглись, оставив после себя истерзанную поверхность, взрыв осел пеплом. Буря закончилась.

Нужно было жить дальше, вспоминая и содрогаясь всем телом, нужно было привыкнуть к последствиям, которые брели, точно потерянные люди по обочинам дорог из ниоткуда в никуда. Будет еще осень 76-ого, будут два кубка СССР и один России, будут новые игроки, но это уже иная история, это осколки былого, точно генные мутации, преследующие тенями истерзанную память, то и дело возвращающую ослепительно-смертельную вспышку во снах.

Современный мир забудет о них, так же, как стираются из памяти лица людей поколениями нарождающейся поросли. Жизни свойственно забывать самые убийственные трагедии, даже если они были невозможными чудесами. Будут лить дожди, размывая почву, спуская в нее пепел ушедших огненных вспышек, расчищая пространство, которое зашумит новой травой, распрямится стволами деревьев и задышит новой жизнью. Жизнью, которая не вспомнит их всерьез, разве что отрывочным всплеском статистики, точно камнем факта, брошенным в реку и тронувшим струны легких прозрачных волн.

Вылет в первый дивизион впервые в истории, затем вылет во второй, после - снятие с турнира и год в ЛФК… Так стирается память, так обнуляется мир, забывая даже то, что забыть кажется невозможным. А они будут уходить неспешно и по-своему тяжело, даже тяжко. Воронин аварией и жутким финалом в 84-ом, Стрельцов истлеет раком легких, Иванова поглотит болезнь Альцгеймера.

Угли таят на ветру, и чем сильней его порыв, тем быстрее огонь выжигает сердца, сотворившие самый большой взрыв.

Современный мир не даст и шанса тому, кто строится от себя, изнутри. Сейчас такое невозможно. Тот же Бильбао живет уже тридцать лет без трофеев, даже на внутренней арене, имея отлаженную систему воспитания молодых игроков, о чем черно-белым можно только мечтать.

Но, когда реальность становится непоколебимой, отвергая любую вероятность, тогда на выручку приходит фантазия. Потому что жизнь сильнее всех возможных преград, потому что на новой земле уже уверенно держится двадцатиоднолетний мальчишка, в чьих глазах видны еле заметные, но вполне живые, настоящие язычки того, ушедшего пламени. Его зовут Никита Безлихотнов и он – один из двух воспитанников клуба в нынешнем составе московского “Торпедо”.

Ростки пробиваются сквозь землю и тянутся к небу, тянутся к солнцу, жадно впитывая жизнь. Они – надежда на будущее, надежда на новое чудо, на новый взрыв.

Из-под колес машины вырываются облака пыли, ветер гонит по пустыне тревожное, будто живое, ощутимое кожей предчувствие. Над горами, на горизонте, небо заволакивают тяжелые тучи.

Звучит женский голос: …и самое трудное – решить, что я должна тебе рассказать, а что не должна. В любом случае у меня есть время пока ты не станешь достаточно взрослым, чтобы понять…

Надвигается буря…