«Гонки прекрасны, когда ты полон энтузиазма, но когда это становится работой, надо остановиться» - Фанхио
Коричневый цвет на трофейном шлеме Боттаса после квалификации в Мексике в прошлом году был недостаточно темным, ну да ладно. Это был приятный подарок, и Валттери – пример финского спокойствия, изменился в голосе, когда получал его из рук Джеки Стюарта. Сила Хуана Мануэля Фанхио жива и всегда будет. Стюарт прокомментировал тот момент словами: «Величайший гонщик всех времен». И многие согласятся с этим.
Однажды на трассе Интерлагос я видел, как он подошел и хлопнул Сенну по плечу. Тот моментально почувствовал раздражение, обернулся, и, когда увидел, кто это был, со слезами сразу же обнял Фанхио, который был живым богом для него.
Впервые я встретил Фанхио в Монако в 1971, на утро после гонки. Это произошло возле ресторана Rampoldi’s, недалеко от площади казино – там явно что-то происходило, и мне стало интересно. На месте было множество людей из мира кино, а между ними за столом сидел Хуан Мануэль. Я был буквально парализован, и он, наверное, заметил это, потому что, когда возникла пауза в съемках, он подозвал меня. Кого – меня? Когда я обрел дар речи, я сказал ему, что я журналист, новичок, и позже мы, пожав руки, обменялись визитками. После этого он, что примечательно, запомнил мое имя, говоря на испанский манер – Нигель. Я ушел оттуда как в тумане.
Хотя я встречался с Фанхио много раз в последующие годы, брал интервью я у него лишь однажды. В июне 1979 он приехал в Англию, чтобы управлять Mercedes-Benz W125 в Донингтоне на мероприятии памяти Гуннара Нильсона. В субботу утром мы встретились в легендарном клубе Steering Wheel на Curzon Street. Как и всегда, тихий маэстро, которому было 68 лет, был очаровательным, в первую очередь представив меня переводчику, испанской девушке. Она была весьма привлекательной, и это не ускользнуло и от него. Это было забавно, так как это подчеркивало нюансы его анекдотов. В какой-то момент я сказал что-то про напарников, об играх, которые ведут гонщики, чтобы получить преференции в команде, и Фанхио покатился со смеху: «В Монце в 1953 на моей Maserati все тренировки были какие-то вибрации, и это нельзя было исправить. В каждой команде, где я ездил, я старался привлечь механиков на свою сторону, я отдавал им 10% от призовых. Вечером перед гонкой я пожаловался на вибрации, и в воскресенье волшебным образом они исчезли, и я победил! Понятия не имею, как они все исправили, но я помню, как во время гонки у Феличе Бонетто выпало несколько зубов…»
У каждого великого гонщика есть свой самый великий день, и у Фанхио это гонка на Нюрбургринге в 1957. После пит-стопа он гнался за Ferrari Питера Коллинза и Майка Хоторна, обновив по пути свой рекорд круга на 24 секунды – та гонка стала легендой. Если это считать его величайшей гонкой, тогда никакой другой лучше не было и не будет. Он вспоминал тот день, как никакой другой, с облегчением: «Даже сейчас, говоря с тобой спустя 20 лет, я чувствую страх, вспоминая ту гонку. Я любил Нюрбургринг больше любой другой трассы, я мастерски покорил ее, но в какой-то момент она могла покорить меня. В следующий год там погиб Коллинз… У меня было странное ощущение после той гонки – никогда до этого я так не ехал, и я знал, что больше и не получится. Моей Maserati не хватало мощности, но это была прекрасная машина, и я чувствовал, что за ее рулем могу все. Все всегда говорили, что это была моя лучшая гонка, и это правда».
А самая сложная? Хуан Мануэль закатил глаза: «Ох, Гран-При Аргентины 1955, потому что было очень жарко – гонщики выбывали из гонки, сдавались. Я тоже чувствовал себя плохо, как и они, но смог это преодолеть, представляя, что я глубоко в снегу…»
Фанхио решил уйти из спорта в конце 1957, когда он завоевал свой пятый титул: «Мне было 46, и я очень устал от постоянных путешествий и гонок. Мне нравились те годы, что провел в гонках, но не скучал по ним впоследствии, потому что я тогда многим жертвовал. Да, это были необходимые жертвы, чтобы оставаться лучшим, но все же жертвы. За годы моих выступлений погибло 30 гонщиков. Я не позволял этому влиять на меня, но это огорчало меня все сильнее. Гонки прекрасны, когда ты полон энтузиазма, но когда это становится работой, надо остановиться. К концу 1957 это стало работой…»
Питер Коллинз, Хуан Мануэль Фанхио и Майк Хоторн после гонки на Нюрбургринге в 1957
Через 24 часа после нашей встречи он управлял Mercedes в Донингтоне. Когда он выехал из шиканы на первом круге (на машине, с которой он не был знаком, с двигателем 5,6 литров), он нажал на газ немного раньше, чем следовало. Заднюю часть занесло, мы все затаили дыхание, побоявшись, что он будет выглядеть смешно. Нам не следовало волноваться. Мы даже моргнуть не успели, занос был пойман, педаль была снова нажата. Рядом со мной на пит-уолл был Дэн Герни и Марио Андретти – они радовались, будто школьники. Великий все еще был хорош.
Последний раз он гонялся в Реймсе в 1958 в качестве одолжения Maserati – он очень любил людей из этой команды: «У меня было много времени подумать о той гонке, потому что в Реймсе в основном были прямые, и я много думал о своей карьере: как я приехал в Европу сначала на год, не ожидая вообще выиграть хотя бы одну гонку, а в итоге я задержался там на 10 лет и выиграл 5 титулов! И в тот момент я думал, что я там делаю, и понял, что теперь начнется новая жизнь. И знаешь, когда я закончил гоняться, я стал президентом Mercedes-Benz в Аргентине – я, парень из маленького городка…»
Величайший гонщик. Скромный и обаятельный джентльмен.
Это перевод статьи Найджела Робака из журнала GP Racing UK за январь 2022.
Фото: MotorsportImages.com;
Самые влиятельные люди Формулы 1 1950-х
Этот блог в соцсетях:
