Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 39
Перевод - Phoebe Caulfield. иллюстрации и загадка - mandragora.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 14 (начало)
Ещё в 1993 году Джимми Коннорс организовал тур чемпионов для игроков старше 35, достигших высоких результатов в ходе своей профессиональной карьеры – тур, который еще называют ветеранским. Джимми, который был совладельцем тура вместе с предпринимателем Рэйем Бентоном, в том году по-прежнему набирал очки в рейтинге АТП и даже в возрасте 41 года был непростым соперником, почти не потерял в скорости и по-прежнему безумно хотел побеждать. Соответственно первые несколько лет в туре ветеранов он направо и налево громил почти всех. А потом появился я. Первый раз я принял участие в турнире ветеранского тура в апреле 1995 года в Москве и выиграл. Но жизнь у меня была такая запутанная, что первые пару лет я смог поучаствовать всего в нескольких турнирах, а Джимми, будучи совладельцем, участвовал в них постоянно, собирая урожай побед. Однако когда мы с Патти поженились, и моя жизнь немного устаканилась, я начал все больше играть и все чаще выигрывать.
Где у Джона ракетка?
Патти задала мне правильное направление. Заметив, как плохо я воспринимаю поражения, она сказала: «Если ты собираешься играть в туре, играй как следует». 1998 год выдался отличным, я обошел Коннорса и выиграл больше всех турниров. Джимми это не понравилось. У нас с ним всегда были сложные сопернические отношения, начиная с нашей первой встречи в раздевалке Уимблдона и вплоть до сегодняшнего дня. Джимми – странный человек: сейчас он твой лучший друг, а через минуту уже с тобой не разговаривает. Он живет своей жизнью, сумев избегнуть подводных камней, присущих жизни знаменитостей – по большей части ему удалось остаться вдали от света софитов и заработать при этом большие деньги (в 1997 году он в итоге за кругленькую сумму продал свою долю в ветеранском туре концерну «Интернэшнл Менеджмент Груп», сохраняя тем не менее контроль над составом участников в тех турнирах, в которых он играл сам.
Джимми был по-настоящему азартной натурой. Существует даже легенда, что несколько лет назад он играл с Мартиной Навратиловой и обязался использовать только один вид подачи, а ей можно было использовать и коридор. Он поставил на кон весь свой гонорар за участие в турнире на свою победу в двух сетах – и ведь победил. Мне всегда казалось, что их с Питом Роузом разлучили во младенчестве, только Джимми достиг куда большего. Наши разногласия дошли до точки в сентябре 1998 года на финале в Далласе в матче, который стал одним из самых интересных из всех сыгранных мной в ветеранском туре. Стояла жуткая жара, он вел в первом сете 3-2. Мой мяч попал в аут, во всяком случае, так сказал судья на линии. Вы уже знаете, что случилось потом? Я подошел к судье на вышке и повел себя в своем репертуаре – согласитесь, это уже практически входит в цену билета. Публика даже разочаровывается, если я хотя бы раз не взорвусь за время матча (смешно то, что раньше меня штрафовали, когда я выходил из себя, а сейчас – если я не выхожу из себя). Но в данном случае я был искренне вне себя, так как Коннорс на том этапе был моим основным соперником, и мне совсем не улыбалось, чтобы он так влегкую выиграл очко. Я настаивал на своем, но судья на вышке так и не присудил мне очко. И надо же было такому случиться, что как раз в тот момент, когда Коннорс уже вернулся на свою половину корта и приготовился подавать, кто-то выкрикнул:
– Джимми, играй честно!
– Кто это сказал? – заорал он в ответ.
Но никто не признался. Джимми кипел, а потом, походив минуту туда-сюда, бросая грозные взгляды на зрителей, предложил:
– Пусть тот, кто это сказал, поднимет руку!
Никто руку не поднял, и тогда руку решил поднять я. Мне просто хотелось подшутить (ну, для разнообразия), чтобы разрядить ситуацию, но Джимми почему-то не развеселился.
– Все! – закричал он, – с меня хватит!
Он последовал к своему стулу, схватил сумки и прошествовал прочь с корта. Наступила мертвая тишина. Никто не знал, что же делать дальше. Прошло несколько минут. В конце-концов судья на вышке сказал:
– Коннорс дисквалифицирован. Гейм, сет, матч – Макинрой.
Публика негодовала, но никто и не думал уходить. Все нервничали. И я не исключение. Я стоял и не знал, что делать. Мне не хотелось, чтобы все вот так закончилось. Спустя несколько минут я снова услышал:
– Гейм, сет, матч – Макинрой.
Вся эта ситуация начинала меня раздражать. И тут какой-то парень из публики выкрикнул:
– Вот поэтому-то от тебя и ушла жена!
Я выругался. Ситуация выходила из-под контроля, но при чем тут я? Я взял микрофон у судьи на вышке и сказал:
– Послушайте, мне не нужна такая победа, я готов играть. Я официально заявляю, я не хочу, чтобы меня засчитали победителем из-за дисквалификации соперника. И я готов ждать, пока он не вернется.
Джимми по-прежнему не было. Тем временем тот парень на трибунах продолжал оскорблять меня. Я подумал: «Нет, я не собираюсь это терпеть». Я пошел в раздевалку – Коннорс сидел на стуле. Я сказал:
– Джимми, что происходит? У нас бывали стычки и похуже. В чем дело? Он ответил:
– Да мне просто надоело. Я слишком стар для всего этого дерьма. Мне это попросту больше не нужно. Тогда я сказал:
– Слушай, ну давай не будем. Это же, прямо скажем, не Уимблдон, это ветеранский тур!
Я напомнил ему, что нас ждет три тысячи человек, которым не терпится досмотреть финал – не можем же мы их оставить практически ни с чем после каких-то 20 минут игры. – Забудь, не пойду я играть.
Но я видел, что он начал слегка смягчаться. Я поуговаривал его еще немного:
– Ну давай, Джимбо, пойдем на корт и сыграем! Он странно на меня посмотрел и сказал:
– Ладно, я буду играть, если ты выиграешь со счетом 6-3, 6-2. Что?! Услышать такое от самого Джимми Коннорса? Может, он хотел меня запутать? Я ответил:
– Забудь, пошли на корт играть.
На выставочных матчах и раньше бывало, что когда один из нас чувствовал себя неважно, первый сет в матче мы играли в полную силу, потом тот, кто выигрывал первый сет, проигрывал второй, а потом мы разыгрывали третий. Таким образом мы старались развлечь публику, чтобы у них не осталось чувства, что они зря пришли на матч. Ни у одного из нас не было ни малейшего желания просто выйти на корт и разыграть выставочный матч со счетом 6-1, 6-2. Нет, все было по-другому. Мы по-настоящему боролись – мы играли. Но Джимми был неумолим. Он улыбнулся улыбкой азартного игрока.
– Хорошо, один сет выиграешь ты, один сет – я, но победа останется за тобой. Я не знал, что и думать:
– Слушай, давай просто сыграем, а?
Но он не ответил – просто взял сумку и зашагал на корт. Под громкие аплодисменты. Мы сыграли первый сет – дело дошло до тай-брейка, который остался за мной. Мы показывали очень даже неплохой теннис. Джимми вернулся в игру. Затем во втором сете он снова начал проигрывать. Он потерял концентрацию. Он даже не садился на перерыве при смене сторон, громко рассказывая мне:
– Я собираюсь слить матч, надоело, буду просто стоять и делать двойные ошибки.
И все это слышали. Ужасно неловкая ситуация. А потом вдруг (вечно это «вдруг») Джимми начал лупить удары на вылет, выигрывая очко за очком. Причем не то чтобы он прилагал какие-то особенные усилия – такое впечатление, что он внутренне поставил на матче крест, тем не менее, когда у него начали проходить удары, он вошел во вкус. В итоге он выиграл матч на тай-брейке в третьем сете. Когда игра закончилась, я сказал себе: «Ни за что не пожму ему руку». Но когда я поднял глаза, то увидел, что он уходит с корта, не предложив пожать руку мне! И здесь он меня переплюнул. А публика принимала все это за чистую монету. Я так расстроился из-за произошедшего, что даже не пошел на пресс-конференцию (опасаясь, что скажу что-нибудь, о чем потом буду сожалеть – т.е., например, расскажу, что случилось на самом деле) и сразу поднялся к себе в номер. Матч начался в два, а в пять у меня был рейс на самолет. При нормальном раскладе у меня должна было остаться куча времени, чтобы успеть на самолет, но из-за задержки и прочего бреда я опоздал. Причем до этого я же пообещал детям, что «Папа будет дома вечером, утром он отвезет вас в школу», и теперь просто кипел. Чтобы улететь домой, мне пришлось ждать до утра, а когда я в аэропорту Далласа купил газету, увидел, что заголовки гласили: «Джимми спас положение!».
Мы с Джимми были главными козырями в ветеранском туре: многие годы Борг то участвовал в нем, то нет, но по большей части он был не в состоянии набрать свою прежнюю форму и выигрывать. Теперь же, когда Джимми тоже начал терять интерес (кроме того, ему вот-вот должно было исполниться 46), бремя ответственности за тур все больше ложилось на мои плечи. Я не возражал стать гвоздем программы, да я и любил соревнования (а также деньги, которые они приносили), но в то же время я был обеспокоен. Мне казалось, что у этого тура есть будущее, что теннису необходим турнир, где могли бы встречаться ветераны. Однако когда набираешь людей в тур, очевидно, что далеко не все в нем будут спортсменами одного уровня. Я играл множество матчей против соперников, которых я побеждал, и которым было совершенно все равно. Все чаще и чаще я выходил из себя и не знал, то ли я вел себя так, потому что этого от меня ждали, то ли я действительно был не в состоянии себя контролировать. Иногда я чувствовал себя словно в цирковом представлении, которое вызывало все меньше и меньше интереса. Мне хотелось чего-то большего.
И, о чудо из чудес, мои желания начали сбываться. В июне 1998 Патти снова забеременела, но начиная с декабря за ребенка пришлось бороться: на этот раз врачи сказали, что последние четыре месяца Патти нужно будет провести лежа на спине. В начале 1999 года Татум проходила курс реабилитации от наркотиков, Кевин, Шон и Эмили нервничали за состояние здоровья своих матерей – обстановка в доме Макинроев накалялась. Мне пришлось отказаться от поездок на турниры и выставочные матчи. Первый раз в жизни на мне оказалось пятеро детей. К нашему огромному облегчению, 28 марта 1999 года в больнице Ленокс Хилл у нас родилась здоровая девочка Ава Чарли Макинрой весом 7 фунтов 11 унций. Теперь в нашей семье стало 8 человек. Восемь! Я вспомнил то время, когда я юный и свободный профессиональный теннисист страстно мечтал о детях. Будь осторожен со своими желаниями... Мне нравилось быть отцом. Но быть отцом означало самый тяжелый труд из всего того, чем мне доводилось заниматься в жизни. Когда у тебя дети разных возрастов: от совсем малыша до подростков, ты чувствуешь себя словно заведующим лабораторией, проводящей множественные эксперименты, все опасные и легко возгорающиеся, но вполне возможно жизненно важные взрывоопасные, но жизненно важные. Каждый день преподносил ситуации, которые довели бы до белого каления и святого, а что уж говорить о Джоне Макинрое. Конечно, временами я не выдерживал (да и сейчас такое случается), но когда ты несешь ответственность за других, а тем более за маленьких, приходится быстро учиться способам овладеть собой. Как бы тебе ни хотелось выпустить пар, на первом месте всегда оказываются потребности тех, кто от тебя зависит. В сорок лет я все еще работал над собой. И – подумать только – делал успехи!
Патти и Джон со старшими детьми: Шоном, Кевином и Руби, 1998 год
И до кучи младшая троица, но через пять лет: Ава, Эмили и Анна, 2003 год
В этом году я ехал в Уимблдон с новой задачей. Наряду с ТВ обязательствами я собирался снова сыграть на турнире в миксте – впервые с 1979 года. Я был взволнован: ведь мне предстояло играть в паре с легендарной теннисисткой всех времен и народов – самой Штеффи Граф. Столько лет агент Штеффи говорил моему агенту о ее желании сыграть со мной в миксте. Я же всегда отвечал:
– Если ей так хочется со мной сыграть, пусть сама мне и позвонит. За две недели до этого мы совершенно случайно столкнулись друг с другом на открытом чемпионате Франции в зале для игроков во время ее финального матча с Мартиной Хингис, когда в игре наступил перерыв из-за дождя – я как раз его комментировал. Во время нашего разговора мать Штеффи, Хайди, сказала:
– Ты знаешь, Штеффи всегда мечтала сыграть с тобой в миксте на Уимблдоне. – Штеффи, это правда? – спросил я.
– Да, – ответила она. Тогда я сказал:
– Хорошо, давай сыграем, но у меня два условия: давай постараемся сыграть как можно лучше и доведем дело до конца.
Казалось, что нашу игру предвкушали с большим нетерпением. Матчи в первых кругах шли при заполненном стадионе, зрители были полны энтузиазма, и мы играли на славу. В четвертьфинале мы встретились с Винус Уильямс и Джастином Джимелстобом, которые за год до этого выиграли два турнира Большого шлема в миксте. В первом гейме я подавал и заметил, что Винус стоит в корте на приеме. Меня это повеселило. В первом гейме я подал три невозвращаемых подачи: одну в корпус, другую глубоко по линии и третью прямо по средней линии. Я видел, что она хочет принять мою подачу с размахом и на смене сторон я даже похвалил ее:
– Мне нравится, как ты стоишь на приеме, – сказал я ей, – может, встанешь еще ближе? Теперь это развеселило и Штеффи.
Мы были так раскованы, что наряду с полной энтузиазма поддержкой зрителей, которые до отказа заполнили Центральный корт, это помогло нам выйти в следующий круг в двух сетах.
В полуфинале мы должны были играть с Йонасом Бьоркманом и Анной Курниковой. Все подходили ко мне – и знакомые, и незнакомые – взволнованные предстоящим матчем. В четверть шестого дня я вышел из будки ЭнБиСи, ужасно огорченный из-за того, как я тускло, как мне казалось, провел трансляцию, но я сказал себе: «Послушай, забудь об этом. Подумай лучше о победе в еще двух матчах в миксте на Уимблдоне». И тут помощник продюсера передал мне записку, в которой было написано: «Позвони Штеффи». Я позвонил ей из раздевалки. Ее голос звучал несколько приглушенно.
– Джон, прости. Для меня это слишком большая нагрузка, да и сейчас уже чересчур поздно – я снимаюсь с игры.
Она сказала, что ей нужно поберечься для завтрашнего финала. Раз в жизни я даже не нашелся, что сказать, я потерял дар речи. Пять минут я просто сидел, не в силах сказать ни слова. А потом начал злиться. День подходил к концу, и в раздевалке, кроме меня, было всего двое. Я повернулся к ним и сказал:
– Нет, вы только представьте, как эта стерва со мной поступила?! Этими двумя были Андре Агасси и его тренер Брэд Гилберт. Как оказалось, я многого не знал. Только позже мне стало известно, что эти двое, скорее всего, еще до меня были в курсе решения Штеффи сняться с микста. Андре и Штеффи уже начали втайне встречаться и именно в тот день собирались поужинать вместе. Не знаю, перевесило ли ее желание увидеть Андре желание играть в нашем матче, но раз они поженились и родили детей, я их – так уж и быть – прощаю.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Моя версия: Джон играет в футбол, а ракетка спокойно отдыхает )
И Макинрой в Лондоне в прошлом году победил: )
http://www.statoilmasterstennis.com/schedule/
:)