«У Тарасова была «Волга» с известным багажником – там всегда соленья». Воспоминания великого Якушева
Легенда в гостях у «Скользкого льда».
Александр Якушев – звезда советского хоккея – пришел в Бар «Бандир» на канале «Скользкий лед», чтобы посмотреть на коктейли (они их пьют вообще?) и поведать Николишину, Гимаеву и Казанскому множество крутых баек.
Легенда «Спартака» рассказал о том, кто сформировал стиль советского хоккея, как игроки восприняли самую первую Суперсерию СССР – Канада и какой матч стал решающим, а также, кажется, впервые настолько откровенно поговорил о провальном ЧМ-2000 в Санкт-Петербурге. К слову, слово держал и другой непосредственный участник тех событий – Андрей Николишин.
Это очень насыщенный выпуск, который можно посмотреть в видеоформате на канале «Скользкий лед». А можно прочитать текстовую версию разговора нижу – к слову, здесь все только самое-самое интересное, потому что «просто интересного» в интервью было гораздо дольше. Оно длится больше двух часов. Выбор – за вами.
«Малыш», Нетто, русский хоккей
Казанский: Александр Сергеевич, можно ли вас было представить в свитере ЦСКА?
Якушев: Вряд ли. Потому что был момент такой, когда уже подходило мне 27 лет – тогда еще в этом возрасте забирали в армию. Вот, и Анатолий Владимирович Тарасов вызвал меня: «Пойдешь в ЦСКА?» – спросил. Я говорю: «Нет, не пойду» – «Ладно, иди». Махнул рукой. В общем, он понял, что это бесполезно.
Казанский: Давайте тогда с самого начала. Как вы в хоккей попали? Вы же не с 5, не с 6 лет начали, насколько знаем.
Якушев: Не, в 12 лет [пришел]. В 1959 году я записался. Но не в «Спартак», я начал в клубе, который принадлежит заводу «Серп и молот» на стадионе «Металлург». Это вот на Яузе, Электрозаводская [станция метро]. И там стадион внизу, а так чуть-чуть на пригорке стоит дом такой 14-этажный. В этом доме я жил как раз.
И вот когда пришел записываться, там брали ребят 1944 года рождения. А мне в 1959-м 12 лет было, но так хотелось играть в хоккей. Я играл в хоккей только во дворе, на валенках. Иногда надевал коньки, но это совсем было мало и никак. А там выдавали форму, клюшки – вообще все выдавали. Рюкзак прям, если тебя записали в эту команду.
Там какой был отбор: двухсторонняя игра. И Вадим Васильевич Захаров, первый мой тренер, бросил шайбу – и смотрит, кто как катается, кто как владеет шайбой. Ну, в общем, сам понимаешь как. Честно говоря, у меня пошло сразу. Моя игра. Потому что схватишь [и полетел]. Особенно в пас не играл. Почему? Потому что на этом отборе я понял, что если сейчас отдам шайбу, то все, уже бесполезно, [обратно не получу].
Короче говоря, он меня записал. А в воскресенье первая игра. Болельщиков собиралось… Люди на сугробах стоят. Понятно, что болельщики все знают, там уже пошли разговоры: «Он же 1947-го, а играет за 1944-й». Короче говоря, это все узнали и Захаров, и Поставнин Николай Васильевич, директор школы. Вызвал: «Сколько тебе лет?». Я сказал, что с 1947-го – 12. «Ну ладно, иди», – в общем, так, пожурил. Здесь такая неправда оказалась в другую сторону. Если бы наоборот было, тогда нарушение.
И что интересно, когда уже пошли игры, болельщики кричали: «Малыш, давай, малыш!» – закрепилось как погоняло. Ну, я действительно был, конечно, меньше – три года, большая разница: 12 или 15 лет. «Малыш, малыш, малыш!» – вот такое было. А потом, когда уже наступил так называемый переходный возраст, я за лето вымахал сразу на 9 см. Вот тогда «Малыш» уже не кричали.
Казанский: Александр Сергеевич, а вы пришли домой и сказали: «Мам, пап, я хоккеист». А они что ответили?
Якушев: Вот сколько я играл в хоккей – и на стадионе «Серп и молот», и потом за «Спартак», и уже за сборную – они ни разу не были на хоккее. Но не было никаких обид. Папа работал на заводе «Серп и молот», в мартеновском цеху, он там вот этот ковш разливал в три смены, ему некогда было, честно говоря.
А мама была вообще против, чтобы я играл в хоккей. Ну, как все мамы боятся, что травмы, знаете. Доходило до того, что у меня был рюкзак, мне надо на стадион «Торпедо» через всю Москву на трамвае пилить – в 6 встать, в 7 сесть на трамвай, чтобы успеть к 9 на Восточную. Она прятала рюкзак – забросит на антресоль. Я потихоньку, пока она спит, нахожу – и полетел, убежал.
Николишин: Мама ругала, когда домой приходили?
Якушев: Ну конечно, а потом уже бросила, поняла, что бесполезно это.
Казанский: А до 12 лет, до хоккея, явно же какой-то спорт еще был.
Якушев: В футбол играл тоже и за «Серп и молот» – правого крайнего. Когда еще не вырос, вот такой был быстренький, шустренький. А потом, когда резко вымахал, уже на правом краю как-то тяжело было. Пошел играть в центр полузащитником. Кумиром у меня был Игорь Саныч Нетто.
Казанский: Тоже высокий статный, конечно.
Якушев: Настолько мне нравился Игорь Нетто. А вы помните, у него еще залысина здесь была?
Казанский: Зачес такой.
Якушев: Да. А здесь залысина. И я бритвой залысину себе сделал такую же, чтобы быть похожим на Нетто. Рассказал ему потом, посмеялись. Он был же у нас еще начальником команды в 1969 году, когда мы стали чемпионами. Как раз в этот год.
Николишин: «Спартака»?
Якушев: Да. Он же сам играл в хоккей. В первом чемпионате Союза забрасывал шайбы за «Спартак». В 1946-м.
Гимаев: А тогда еще с мячом, наверное, был хоккей.
Николишин: Не-не-не, хоккей с шайбой.
Якушев: Кстати, вот Сергей про мяч вспомнил. В то время дискуссия шла среди наших специалистов, тренеров: Чернышев, Тарасов, Бобров, Егоров. По какому пути идти, какой стиль надо выбрать: по чешскому пути, туда-сюда, или от оборонки играть туда.
Но когда пришли ребята из русского хоккея – как они покатили! «Русский хоккей» – это же раскатиться в низкой стоечке, и полетели. И там кроме вот такого стиля – русского, разухабистого, с полной скоростью – выбора не было. Так что решили, что мы пойдем своим путем – вот этим путем, когда нас никто не может остановить. И, в общем, наши великие тренеры оказались правы. Потому что после русского хоккея, конечно, катание было потрясающе у всех. Они легко сразу приняли шайбу, сразу в чемпионате Советского Союза сильные команды образовались, сильные игроки, выдающиеся. Но наша сборная не ездила на чемпионат мира – поехали только в 1954 году, когда умер Сталин. Потому что все боялись, что команда Советского Союза приедет, например, в 1947 году на чемпионат мира, там ее все разгромят – и все боялись на себя брать ответственность. А когда уже в 1954 году приехали на первый чемпионат мира и выиграли его, потом на Олимпиаду в 1956-м и опять выиграли – тогда поняли, что да, это великая сборная, это великая команда, это великие игроки.
Казанский: Для вас кто был кумиром тогда из хоккейной секции? Потому что футбол – понятно, Нетто.
Якушев: Конкретно одного не было. Единственное, я ценил и с очень большим уважением относился к тройке братьев Майоровых и Старшинова. Они, в общем-то, можно сказать, зародили «Спартак», тот настоящий «Спартак». Конечно, это надо отдать должное первому поколению, из 1946-го. А вот так, по-настоящему, команда заиграла, когда пришли братья Майоровы и Старшинов, они уже создали ту команду, тот стиль, который полюбился болельщикам нашим. И вообще показывали очень и очень приличную игру – красивую, комбинационную, болельщикам очень нравилось.
Николишин: А как у вас переход из футбола в хоккей случился? То есть вы играли в футбол, как я понимаю, у вас все получалось, вы выросли, перешли в центр полузащиты или обороны. Как переход именно в хоккей произошел?
Якушев: Мы играли на Кубок Москвы, играли все централизованные школы: ЦСКА, «Спартак», «Динамо» и наша команда. А мы, «Металлург», играли ниже классом,. Но мы обыграли «Динамо» и вышли на «Спартак» – и сыграли с ним 2:2. Мы вели 2-1 и вторую шайбу забили – вернее, я забил ее – в свои ворота.
Гимаев: Знакомо. Очень знакомо.
Якушев: Ну там передача вдоль ворот была. Я сел, подставил клюшку, перехватить. Ну она, короче говоря, рикошетом и зашла.
После этой игры Александр Иванович Игумнов вызвал и говорит: «Давай переходи в «Спартак». Отвечаю: «Чтобы перейти в «Спартак», надо взять открепление». Раньше, чтобы перейти из одного клуба в другой, надо было брать открепление из клуба, что они не против.
Короче говоря, вызвали, дело дошло даже до спорткомитета города Москвы. Председатель спорта – женщина, Живоглядова такая была. И она там чуть ли не матом: «Как ты смог, предатель» и так далее. Короче говоря, с трудом, каким-то путями Александр Иванович Игумнов уговорил, мне разрешили играть. И после этого я уже забросил футбол, стал играть только в хоккей.
«Спартак», тренировки после победы, багажник Тарасова
Казанский: Александр Сергеевич, «Спартак» в те годы, когда вы появились в команде, что из себя представлял? Понятно, что гегемон – ЦСКА, а вы приходите в «Спартак». Что это тогда было?
Якушев: В 1964 году весной пришел в команду Всеволод Михайлович Бобров. И он 7 ветеранов освободил сразу же. И взял 7 молодых ребят.
Казанский: А давайте скажем, сколько было ветеранам?
Якушев: Кому как. В районе 30. Раньше старше этого возраста практически уже не играли. До 30 – потолок и уже все, заканчивали. И он освободил ветеранов, пригласил 7 молодых ребят. Там [кроме меня] Мигунько, Женя Зимин, Лапин. Кто еще? Из «Крыльев Советов» – Мартынюк.
И с тренером было полное взаимопонимание. Он по натуре очень такой… спартаковский. Демократ. Очень тепло относился к нам. И – самое важное – он доверял молодым ребятам. Играли в три тройки же раньше – и все ребята молодые играли.
Конечно, сразу было тяжело конкурировать с ЦСКА, это понятно, но на третий год его работы – в 1967 году – мы ЦСКА обыграли практически во всех очных встречах. И самой важной была на 23 февраля – вы понимаете, да?
Николишин: Конечно.
Якушев: Была решающая игра, и мы ЦСКА обыграли, по-моему, 7:2 или 7:2 – крупный, в общем, счет был. И стали чемпионами Советского Союза. Задолго до окончания чемпионата.
Николишин: О, ничего себе.
Якушев: И, конечно, считаю, Всеволод Михайлович Бобров – это лучший тренер. Для меня лично, не знаю, как для других. Там разные точки зрения выражают. Но, думаю, так же и у тех ребят, особенно молодых, которых он вывел в свет, Женя Зимин – выдающийся стал игрок, Мартынюк Саша….
С Сашей Мартынюком, конечно, у него уникальная история была. Вы помните, когда он на чемпионате мира-1973 забросил 8 шайб?
Николишин: А, когда ему нельзя было? Да-да-да. Ну-ка, расскажите, пожалуйста.
Якушев: В первые два периода он забил 8 шайб. У Боброва [за игровую карьеру] был рекорд – 10 шайб за одну игру. Не за сборную, а, по-моему, за клуб. В перерыве перед третьим периодом: «Саш, у нас следующая игра будет, тебе надо отдохнуть».
На следующий день или через день игра. И вот Саша третий период отдыхал.
Казанский: Александр Сергеевич, первый ваш чемпионат мира, 1967 год, золото. Как вы тогда праздновали?
Якушев: Я туда поехал просто запасным игроком. Там все тройки были подбиты, я десятым поехал. И [первый] чемпионат мира – конечно, самый памятный. Сыграл там, по-моему, один или два матча. А праздновали, как обычно празднуют.
Казанский: Я не знаю как
Якушев: Типа вот так (показывает на напитки – прим), только покрепче.
Гимаев: Как долго праздновали тогда?
Якушев: Нет, долго не полагалось праздновать. Но хорошо праздновали.
Я помню, раньше же ездили артисты, там все известные люди – по комсомольской линии через ЦК комсомола приезжали поддержать команду. Помню, во время последней игры за спиной нашей команды сидел в первом ряду Вячеслав Васильевич Тихонов. И мы только стали чемпионами, он так подсел ко мне, говорит: «Саша, записывай все, все записывай, потом ты забудешь! Все, до мелочей все записывай, кто что сказал, кто какое мнение свое высказал. Потом забудешь – и это уже не вернется никогда».
Я молодой был: «А, херня». Вот я запомнил его слова и жалею о том, что не прислушался к нему, к великому артисту. Подумал, что все впереди, успею. Но так и не успел. А это бы, конечно, здорово пригодилось бы.
Казанский: Владимир Никитович Маслаченко рассказывал тоже после победы большой – по-моему, 1966 года – они приходят, и сидит кэгэбэшник. Они там что-то шушукались, где-то прятались, в этих барах по чуть-чуть выпивали. И приходим на ресепшн. А он говорит: «Москва дала добро» – и купил всем пива. Всей команде. Это тоже очень сильно было.
Николишин: А вам давали добро? Вам и не нужно было, да?
Якушев: Там добро давать не надо.
Казанский: Что тогда вы привозили из первых командировок из заграницы сюда?
Якушев: Помню, самое-самое выгодное было – привозить болонь. «Мои друзья хоть не в болони, Зато не тащат из семьи…». Плащи болоньевые. А еще раньше мохер. Мохер легкий, его утаптывали в хоккейный мешок. И в хоккейный мешок там умещалось штук 200 этих мотков.
Казанский: Все на продажу, естественно?
Якушев: Естественно. Поддержать семейный бюджет.
Казанский: Так, а из Японии, Александр Сергеевич? Саппоро, 1972 год.
Якушев: Из Саппоро технику везли. Я помню, красненькие такие красивые двухкассетники. Там в магазин заходили: «О! Рашен». Анатолий Владимирович, конечно: «Я Тарасов».
Николишин: Японцам говорил?
Якушев: Да, «Я Тарасов». И, короче говоря, там за бесценок все брали.
Николишин: Уже знали в Японии? То есть популярны были?
Якушев: Конечно. Такие олимпийские игры были в Саппоро. Выиграли, прям «на ура» было. Но интересно было другое. Мы сыграли, как сейчас помню, 13 февраля – всё, отыграли, стали чемпионами. Тогда нормальная погода была. А уже 14-го – дождь идет, прям такой проливной. Но у Анатолия Владимировича Тарасов тренировка при любой погоде. И даже он высунулся на улицу: «Нет, нельзя выходить на зарядку». Так он что придумал? Лестничные пролеты.
Николишин: В гостинице?
Якушев: Да. А гостиницы в Японии, знаешь, какие? Там два-три этажа, картонные дома все эти. Так вот по лестничным пролетам. Три пролета туда – на третий этаж, три – обратно. По-разному: на одной ноге, на другой. И вот он мучил, мучил нас. Потом: «В общем, ладно. Пошлите». Разрешил.
Казанский: Еще раз: то есть вы выиграли Олимпиаду и на следующий день тренировка?
Якушев: Обязательно, на лестнице. А потом мы поехали еще играть товарищеский матч со сборной Японии в Токио. А там каток – сделали на месте, где бассейн был. Ну, японцы же, они все могут. Заморозили воду. Все поставили. И вот мы там на этом катке играли. В бассейне.
Гимаев: А как японцы как команда?
Якушев: В то время так еще. После этих Игр поехали туда наши: Кузькин, Ирек Гимаев, Шадрин. Старшинов самый первый – и там интересно. Он из этой поездки привез «Мерседес»…
Казанский: А как это он мог привезти? Заказал контейнер?
Якушев: Ну, все по правилам, все по закону. Тарасов, когда приехал сюда, спрашивает: «Слава, ну что ты привез из Японии?». И Слава ему говорит. «Мерседес», Анатолий Владимирович».
Тот говорит: «Тьфу, я тебя не об этом спрашивал. Какие ты идеи привез? Что ты подчеркнул?».
Казанский: Кстати, а Тарасов на какой машине рассекал по Москве?
Якушев: «Волга». Известная у него машина была. А самый известный у него багажник был – там у него соленья. Он же любил соленья все любые.
Николишин: Он с собой возил их все время?
Якушев: Да. Он часто приезжал в «Сокольники». Я уже там тренировал «Спартак», год 1995-1996, наверное. Короче, он посещал тренировки, смотрел, потом заходил в тренерскую. А тренерская у нас была как раз вот типа такого барчика. И тут же рукомойничек, всякое такое. И я там стол поставил – типа кабинет. Больше не было помещений. Старые «Сокольники», до ремонта еще, там в этом плане плохо было. Вот он приходил, наливал. И начиналась дискуссия, как тренировку я провел.
Николишин: Ну это обязательно под рюмочку, да?
Якушев: Да, да. Ну, такая дискуссия. Потом он порекомендовал, говорит: «Тебе надо хорошего тренера взять». А у меня такая ситуация еще, второго тренера не было – и вот он: «Тебе надо хорошего тренера взять, помощника». А я слушаю, что дальше скажет – «Я тебе рекомендую Валю Аньшина взять». А у них с Валей Аньшиным дружба такая определенная была, уважение друг к другу. Тарасов очень хотел его пристроить – тот безработный тогда был.
Короче говоря, порекомендовал Валю Аньшина. Я взял его. Действительно, он такой парень серьезный в этом плане, педантичный очень. Все записывал. У нас хороший тандем сложился. Потом еще Юру Новикова пригласили. Эксперт.
Казанский: Так, подождите, а соленья? Он приходит, налил и говорит: «Вот ключи, кто-нибудь сбегает»?
Якушев: Нет, баночки-то он с собой сразу брал.
Суперсерия, размагниченность, НХЛ
Казанский: Как вы узнали о том, что готовится Суперсерия?
Якушев: О ней стало известно где-то в мае, наверное. Но «Ах, будем играть с профессионалами» – такой реакции не было. Мы вышли на тренировки с 1 июля – как и обычно все выходили на тренировки на земле. И весь июль практически мы проводили тренировочный процесс на земле: штанга, кроссы, все, как полагается.
При этом мы узнали, что канадцы садятся на централизованный сбор с 15 августа. А первая игра у нас была 2 сентября – ну, за две недели, в общем-то, как у них это приняло. Мы к этому отнеслись, конечно, спокойно и где-то с недоумением: «Как так?». Мы не понимали, как к такой игре можно готовиться две недели, к такой серии. Но большинство наших ребят готовилось к чемпионату Советского Союза.
Казанский: Еще один момент. Смена тренера как раз перед этим происходит. Как это произошло? Что это? В кино – это одно, а вот на самом деле: Бобров вместо Тарасова?
Якушев: Ну здесь история, в общем-то, темная. В том смысле, что просто сейчас не у кого спросить, как действительно получилось, что и Тарасов, и Чернышев одновременно подали заявления об уходе. Сами вроде бы. Их заявления удовлетворили. А почему это произошло? Здесь разные есть версии.
Казанский: А было внутри какое-то разделение: спартаковцы, армейцы, динамовцы? Или – ну вот опять же в быту – в столовой вместе сидят?
Якушев: Когда приходили в сборную, тренеры сразу на первом собрании говорили: «Ребята, у нас здесь нет ни армейцев, ни динамовцев, ни спартаковцев. Вы сборная команда Советского Союза». И в этом плане были прекрасные отношения, никаких не было подводных течений.
И здесь, надо сказать, что когда вспоминаю эту серию, до сих пор жалею, что в ней не играл Анатолий Фирсов – он на тот период выглядел прекрасно. Ну сами знаете, какой это игрок был – какая техника, щелчок, бросок, обводка. Не сыграл. И в том, что он не играл за сборную, обвиняли Всеволода Михайловича Боброва. То, что он не взял.
Казанский: То есть Тарасов бы взял Фирсова?
Якушев: Да, да. Но я должен сказать, что этот вопрос – вообще дикая ложь абсолютно. Всеволод Михайлович очень уважал Фирсова и с удовольствием взял бы его, но Анатолий сам отказался ехать. Почему? Потому что сборной руководил не Тарасов – у них были очень хорошие давние отношения, с тех пор, как Тарасов пригласил еще 18-летнего Фирсова из «Спартака» в ЦСКА. И он с ним занимался отдельно, индивидуально. Отношения у них были – можно сказать, отец и сын. И, конечно, то, что вот когда обвиняют Всеволода Михайловича, это ложь и неправда все.
Казанский: Александр Сергеевич, если б была возможность сейчас вернуться и повлиять на одну из игр Суперсерии, какую бы вы выбрали?
Якушев: Как бы это парадоксально ни звучало, но если бы мы проиграли в пятой игре серии, в Москве, это было бы лучше, чем победа.
После четырех игр в Канаде мы приехали с преимуществом 5-3 по очкам. И мы выигрываем первый матч дома: со счета 0:3 сравняли, Володя Викулов забивает при счете 4:4 пятую шайбу победную. И счет стал 7-3 в общей серии. И представляете: у нас три игры дома осталось! «Да, конечно, выиграем, из трех-то мы выиграем».
И вот эта арифметика так плохо повлияла и на игроков, и на тренеров тоже, думаю. Здесь уже пошли [перестановки]… Любой тренер сделал бы так же. Мы же поехали в Канаду – было 28 игроков, а выходили там 15 или 16 все четыре игры. Остальные – туристами проехали. А когда сюда вернулись: счет 7-3 счет, три игры осталось. Борис Павлович Кулагин: «Давайте этого поставим». Всеволод Михайлович: «Давайте сюда». Мы в связке с Шадриным все 8 матчей сыграли, но получилось так, что с нами в тройке за московскую часть серии сыграли пять разных правых крайних.
И вот эта атмосфера – а все игроки тонко чувствуют настроение и тренеров, и партнеров, и командное уже… Уже пошла такая, знаете, размагниченность немножко. И в этом плане, конечно, очень обидно. Серия, конечно, была за нами, честно говоря, но так получилось, что вот именно эта пятая игра, думаю, роковую роль сыграла.
Казанский: Вы уже сказали, что не могли себя представить в ЦСКА, а могли себя представить в НХЛ?
Якушев: Вряд ли. Там какая ситуация? Раньше практически невозможно было легально уехать. Можно было только, как сделал Могильный, потом Федоров.
И, честно говоря, если бы было приглашение – вызвали, там, в Министерство спорта или спорткомитет, сказали бы: «Вот, Александр, есть предложение, езжай» – то, конечно, можно было попробовать. А так? Так нет, чтобы уехать и бросить семью, друзей и страну – это было нереально. Почему? Потому что даже когда после этой серии предлагали Михайлову, Петрову, Харламову, Мальцеву.
Казанский: А как предлагали? Через спорткомитет?
Якушев: Напрямую предлагали, приходили в номер гостиницы: «Подпишите, и все у вас будет».
Гимаев: А к вам не приходили?
Якушев: Да, предлагали. Типа агенты приходили или представители команды. Больше всего из «Монреаля» было.
Казанский: То есть несколько было людей, которые приходили?
Якушев: Нет, один представитель команды. Предлагали: «Подпишите – и все». Как Третьяк рассказывал: «Подпиши, любую сумму ставь и приезжай».
Казанский: А вам какая сумма?
Якушев: Миллион.
Казанский: Сразу миллион долларов за год?
Якушев: Да. И нисколько не жалею. Я доволен, как у меня сложилась спортивная судьба. Никакого сожаления, а тем более зависти к тем игрокам, которые сейчас или раньше играли, у меня абсолютно нет.
Тарасов, школа тренеров, ЧМ-2000
Николишин: А как позвали тренером в московский «Спартак»?
Якушев: Борис Павлович Кулагин предложил работать вторым тренером. Это сезон-1984/85. Начинаем работать, и вдруг через несколько игр – пять, что ли – Борис Палыча освобождают, по семейным причинам. И он говорит: «Саш, давай принимай команду». Ничего мне не оставалось делать – принимаю. Мы играем, выигрываем определенные матчи, все нормально.
Потом назначают тренером Бориса Александровича Майорова. И он берет вторым тренером друга детства Диму Китаева, с которым они вместе росли с малых лет, в одном дворе, в одной школе. В общем, друг его близкий, хороший парень. Хоккеист хороший был. И меня освобождают. Я пошел в школу тренеров.
Николишин: Тарасов вел ее, да? Анатолий Владимирович, я помню, организовал школу тренеров.
Якушев: Тогда курс был как раз детских тренеров. Детских тренеров набирали, в общем-то, со всего Союза. Ну, исключение сделали, значит...
Я учился в группе, со мной Саша Пашков, с которым мы вместе в «Серп и молот» пришли играть за 1944 год. Что самое интересное, меня Анатолий Владимирович Тарасов с первого занятия, теоретического – то есть вот только на знакомство пришли мы – отчислил. Там как было: он сел, очки вот так у него исподлобья, смотрит из-под очков, перечислил он всех, познакомились. Потом спрашивает у всего курса: «Скажите, а кто из вас смотрел тренировку Юрия Ивановича Моисеева?». Он тогда «Динамо» тренировал. Спрашивает – никто не видел. А в июне, в июле, что там смотреть-то на земле?! Ладно бы, на льду еще. Очередь до меня доходит.
– Александр Сергеевич, а вы смотрели тренировку выдающегося тренера Юрия Ивановича Моисеева?
– Нет, Анатолий Владимирович, не смотрел.
– Как так можно? Идите к директору школы тренеров и скажите ему, что я вас отчисляю.
Николишин: Ничего себе.
Якушев: Я пошел. Меня только отчислил. Здесь понятно: перед всем курсом ему нужно было показать, что у него авторитетов нет. Я-то уже был известный. Я прихожу к директору и рассказываю – он говорит: «Александр Сергеевич, не волнуйтесь, знаю я его эти номера. Идите и продолжайте учиться». Потом он, наверное, переговорил с ним.
А на первом занятии на земле. Я тогда приехал из Австрии, у меня костюмчик adidas – а в то время это! Чистенький такой, с иголочки. #####, а там дождик прошел. А у него знаешь, какие занятия. А потом любимые кульбиты, кульбиты через барьерчик, а барьеров-то нету – игрок, партнер.
Партнер встал, а Тарасов ему: «Ты не здесь встал, ну-ка встань вот здесь». И подвел его сюда, где лужа. Тарасов говорит: «Вот встань здесь». Тот встал, низко так. «Ну-ка встань повыше». Ну, встал повыше. «Прыгайте, Александр Сергеевич!» Кульбит – и в лужу раз. Стоишь мокрый!
Николишин: Чего ж он вас так недолюбливал? Спартаковец, не пошли к нему в свое время. Вот он где отыгрался.
Якушев: Интересно с ним было, лекции такие. Клюшки как обматывать. Он: «Покажите, как вы клюшки обматываете». Там все кто с пятки, кто с мыска начинают обматывать, показывать ему. И вот кто с мыска – неправильно. Почему? «Да потому что когда вы бросаете, вот это ребро будет мешать, затормаживать шайбу».
Казанский: Я не представляю, вы уже двукратный олимпийский, уже многократный чемпион мира…
Якушев: «Вот неправильно, там затормаживать будет. Надо, чтобы прям вдоль. Чтобы она прямо с пятки пошла и вылетела, а так, если с крючка, будет шайбе мешать. Сопротивление же большое будет».
Николишин: Он так чудил, да?
Якушев: Интересно было, не скучно
Николишин: Хорошо. И сколько вы отучились в высшей школе тренеров?
Якушев: Два года
Казанский: После работы в «Амбри-Пиотте» вы возвращаетесь в Москву. Сразу в «Спартак». Или какие-то еще были предложения у вас?
Якушев: «Спартак», да. Сезон-1997/98, 1998/99. Ну а потом знаменитый год 2000.
Казанский: Давайте поговорим. К тебе Андрей Васильевич, вопрос. Вот тренер приехал. Да. Вот вы и встретились.
Николишин: Для меня это очень страшный гештальт, который хочется закрыть. Потому что это позор, конечно.
Якушев: Ребята, можете вы, конечно, настроение испортить. Спасибо за приглашение. Я поехал.
Казанский: Андрей Васильевич, давай, расскажи свою версию.
Николишин: Для меня это прям… Александр Сергеевич, наверное, меня поймет – для нас это огромная боль. Но это история, которую не выкинешь, и действительно это тяжело. Об этом даже вспоминать тяжело, не то, что там рассказывать. Но, тем не менее, это действительно был 2000 год, когда построили стадион, его в последний момент вводили в эксплуатацию. Чуть ли не сегодня играть, а за два часа до матча какие-то приготовления доделывали. И мы начали-то здорово, мы французов 8:1 снесли. И Александр Сергеевич был главным тренером, помогали Билялетдинов и Алексей Касатонов. И Третьяк был в штабе, да. Третьяк отвечал за Брызгалова.
Казанский: То есть не за вратарей, а за Брызгалова?
Николишин: А он тогда почему-то... Я не знаю, почему у него какая-то большая любовь была к Брызгалову, он его прямо вот... Причем Илюха тогда, я не могу сказать, что он...
Якушев: У них агент-женщина общая была – и у Брызгалова и у Третьяка. И она попросила, чтобы Брызгалов играл.
Николишин: Потому что я помню, что он прямо настойчиво... Тогда Макс Соколов же был. И достаточно неплохо играл.
Якушев: Отлично играл. Тем более Питер.
Николишин: В Питере он там местный. «Но нам бы Брызгалова», – я вот даже как-то на собраниях помню. У Владислава Александровича он там красной нитью шел: «Брызгалов, Брызгалов».
Гимаев: А он тогда в «Тольятти» еще играл? Или уже в Северной Америке?
Николишин: Не помню. Он молодой был совсем тогда.
Якушев: Для того, чтобы засветить его, наверное, из Тольятти. Агент попросил Владика, чтобы он порекомендовал, чтобы засветить его.
Николишин: И конечно, у нас там часть ребят приехала из НХЛ…
Казанский: Да какая часть?!
Якушев: Какая часть? 14 человек!
Николишин: Ну, большая часть. Яшин, Каменский, Жамнов, Буре, я, Коваленко, По именам была бомба.
Якушев: Суперкоманда была по именам. А по игре?
Николишин: Я помню, что все...
Якушев: А по поведению?
Николишин: По поведению у нас… ну были вопросы.
Казанский: А что вы делали?
Николишин: Во-первых, мы еще ни одной игры не сыграли, а нас уже начали возить по всем клубам, по каким-то мероприятиям – там медведи, цыгане. Паша Буре – ну он особый, красные дорожки везде перед ним расстилались. Его отдельно возили, его друзья приезжали, забирали. Нас почему-то поселили не в городе, не в Санкт-Петербурге, а поселили где-то в Сестрорецке – час езды от катка. И мы каждое утро на раскатку – обратно, на игру – обратно. Мы по четыре часа в день на автобусе. Почему я не...
Якушев: Да ладно! Прям 4 часа.
Николишин: Ну, сколько там? Ну, я имею в виду туда-обратно, туда-обратно. 45 минут каждый раз. Нам полицейскую машину выделяли как сопровождение, впереди ехала.
Казанский: От соблазнов вы их прятали?
Якушев: Да. Город... сам понимаешь, что будет, если в городе. Но они привыкли в городе, ну а мы привыкли, чтобы сборная, например, в Москве играет, а живет в Архангельском. Это нормально. Не в городе же жить, правильно? Так и здесь. По нашей системе, по советской.
Казанский: А они энхаэловцы приехали.
Якушев: Они звезды, они только в центре города должны жить. Чтобы бары все были там же, в гостинице.
Николишин: Нам хотелось, да.
Якушев: После первой игры, как обычно у нас принято было, на следующий день – тренировка. Следующая игра с американцами у нас, по-моему, была. Тренировка заканчивается. Все в автобус – и поехали в гостиницу: обед там заказан, сон, массаж. Ну, как обычно. Захожу в автобус. У меня даже мысли не было, что так может быть. Захожу в автобус – ни одного человека не было. Ни одного.
Николишин: Все пошли обедать.
Якушев: Думаю: «Ё…». Ну и на следующий день игра с американцами – 0:3 проиграли. И пошло, и покатилось. А там потом страшно говорить. Андрей больше может рассказать.
Николишин: Не, ну на самом деле у нас команда была по именам действительно большая. Но у нас какая-то разрозненность была, я уж честно скажу: у нас были энхаэловцы – это одна история, россияне – другая, там еще какая-то третья. То есть у нас не было единства во всей команде.
И я так понимаю, Александр Сергеевич вот он главный, Билялетдинов свою историю тянет, Касатонов свою историю тянет. И ему приходилось выкручиваться со всем этим.
Казанский: Как были распределены обязанности?
Якушев: Здесь отношения совсем разные были. Почему ты говоришь, что типа группировки были? Да потому что отношения тех игроков, которые приехали из российского чемпионата, и игроков, которые приехали из НХЛ, совсем другие: взгляды другие, отношение другое, друг друга не понимали.
Николишин: Да, я согласен с этим.
Якушев: Поэтому так и произошло. Все в разнос пошло.
Николишин: Правда, тогда это позорище для нас было. Хороший урок мы вынесли из этого, честно.
Казанский: По итогу мы знаем, что не получилось. Но что вы делали, чтобы как-то избежать? Вы же видели все это, что происходит?
Якушев: Знаете, после одного момента, когда я вдруг смотрю, что команды нет, я подумал: «Где же команда?». Зашел в один номер – нет, в другой зашел номер – нет, нет, нет. Интересно. Заглянул в баню – то, что я там увидел… Больше вопросов не было. Без имен, но много ребят сидело там. Все такие…
Николишин: С именами.
Якушев: Еще с какими.
Казанский: И сделать с ними ничего нельзя было на следующий день?
Якушев: И когда состоялась конференция после чемпионата, я сказал, что результат – моя вина, а на совести команды, на совести ребят, которые были здесь – пусть они сами вам все расскажут. В общем нельзя сказать, что здесь можно применить «выигрывает команда, а проигрывает тренер». Я бы здесь, Андрюша, минимум 50 на 50.
Николишин: Я официально при всех говорю: я прошу у вас прощения за тот чемпионат, потому что действительно мы были во многом неправы, подвели вас, страну в первую очередь. И стыдно, правда стыдно. Это тот момент, когда тебе действительно очень-очень стыдно. И простите, пожалуйста, как есть.
Казанский: Тут вы сразу обрываете карьеру.
Якушев: Да, так и получилось.
Казанский: А почему?
Якушев: А больше я не... В моральном плане, психологическом невозможно было начинать снова.
Казанский: И даже попытки не было?
Якушев: Не было, даже не хотел. В Ночной лиге лучше.
Блиц. Трагедия, пистолет, сон
Николишин: Александр Сергеевич, простите. Самая большая тренерская ошибка в вашей карьере?
Якушев: 2000 год.
Казанский: Самая большая ошибка как игрока.
Якушев: Если о грустном, то, наверное, самая большая ошибка – это когда я поехал в Австрию. Почему? Потому что я здесь… В Австрию мы прилетели с семьей, с дочкой. Потом через две недели она с супругой Татьяной улетала в Москву. В школу надо было идти. И когда я ее провожал с Татьяной, я еще не знал, что вижу ее в последний раз. Почему? Потому что так сложилось, что вот перед сентябрем я ее проводил, а в январе она пропала. Следующий вопрос.
Гимаев: Самый запоминающийся игровой момент.
Якушев: Опять, наверное, вернусь к первой игре в Монреале. Это когда мы забиваем заключительную шайбу. Не потому, что я ее забил, не в этом дело – а потому что этот игровой момент был очень красивый. Начиная с входа в зону, паса Володя Шадрина и заключительный гол. В целом, это была очень красивая точка в этом матче. Поэтому этот эпизод стоит перед глазами.
Николишин: А Шадрин для вас лучший партнер в жизни?
Якушев: Да. Получилось, что, в общем-то, практически мы всю свою карьеру провели вместе. И я считаю, что как центральный нападающий, он, несмотря на свою такую неказистость в катании, но светлая голова, неслучайно у него была. Было прозвище в команде Келдыш.
Казанский: Академик! (один из идеологов советской космической программы, президент Академии наук СССР – прим.)
Якушев: Келдышем его звали. У него голова не только в плане игровом, спортивном – он же учился в нефтяном институте. И не на заочном, а на очном. Совмещал все это и учился хорошо. И школу заканчивал с серебряной медалью. Во всех планах, в общем-то.
Николишин: Против кого неудобней всего было играть?
Якушев: В Союзе против Саши Гусева и Валеры Васильева. Катание было у обоих очень хорошее. Надо сказать, Саша Гусев в жесткости очень сильный игрок. Даже где-то грубоватый.
Николишин: Перебарщивал?
Якушев: Ну, у него же так, между нами-то его все Гансом звали, Фашистом. У него такой облик еще...
Казанский: А вот тогда было принято, раз зашли на эту территорию, какие-то оскорбления, то, что сейчас называется трэштоки? Что-то вам он говорил, кто-то еще из защитников?
Якушев: Нет, нет. Кстати, мы играли в Риге. 1947 год чемпионат Союза был. И «Спартак» против ЦСКА играл. «Спартак» выигрывает, уже мы становимся чемпионами – и Саша Гусев после игры затеял драку на льду, да. А латыши, ты сам знаешь – у них и тогда отношения были такие. Короче говоря, они обе команды сняли и в Москву выслали, #####. Таким образом, мы не стали чемпионами России среди молодежи или юношей. Саша Гусев и здесь...
Гимаев: Сорвал чемпионство дракой.
Якушев: Представляешь: пацаны – чемпионы СССР, а тут дисквалифицировали и выслали.
Гимаев: Первая покупка с хоккейного контракта.
Якушев: У меня не покупка была. Когда я пришел в «Спартак», уже была зарплата – 120 рублей с вычетом, 110 получалось. Но я там 40 рублей отдавал старшим товарищам, оставалось 70. Вот. И когда пришел Всеволод Михайлович, узнал об этом, сказал, чтобы этого больше никогда не было. «Ты что хочешь? – ну, так он накрутил немножко. – Ты что хочешь? Чтоб меня посадили, узнав об этом, что ты здесь. Подумают, что ты мне отдаешь». Вот так накрутил. Поэтому первой покупки не было, а зарплату я отдавал родителям.
Гимаев: Самое странное упражнение, которое делали вы или ваш партнер?
Якушев: Самое странное упражнение – это опять-таки Анатолий Иванович Тарасов, называлось «бей канадца». А это что значит «бей канадца»? Он ставил игрока у лицевой линии ворот, 2-3 метра. Надо было разогнаться – и от лицевой линии прыгнуть на борт. Это называлось «бей канадца» упражнение. Удариться, встать, если ты упал, и сделать ускорение в обратную сторону. У него все тренировки такие веселые были. Вы же смотрели «Легенда 17»…
Николишин: Кстати, как вы относитесь к этому фильму? Насколько он художественный, насколько там выдумки, насколько там правды?
Якушев: Для меня это не самый лучший на спортивную тему фильм. Вымыслов там настолько много, что это, мягко говоря, неправда, и где-то даже граничит с глупостями всякими… Когда они там по канату лезут. Для меня самый лучший фильм на спортивную тему – это «Движение вверх». Там, во-первых, правда…
Николишин: А вы дружили с кем-то из этих ребят, кто играл тогда в 1972 году баскетбол?
Якушев: Ну так близко не было.
Николишин: Не общались, не пересекались нигде?
Якушев: С Жармухамедовым, но не то, что дружил, а получился интересный вариант. Значит, Жармухамедов возвращается из Америки, и у него находят пистолет.
Николишин: В сумке?
Якушев: В сумке, да. Ну, у него, короче говоря. Считай, в то время…
Николишин: Не представляю.
Якушев: И сейчас это тоже непростой вариант. Его, конечно, дисквалифицируют, типа пожизненно, чуть ли не сажать его, судить.
А меня – вот то, что я рассказывал в начале – забирают в армию. И там армейское руководство приходит, как мне рассказывали – не знаю, правда или нет – пришли к Павлову. И предлагают, значит: давайте с Жармухамедова снимайте все обвинения, а мы Якушева не берем в армию.
Николишин: О, ничего себе, размен такой, да?
Якушев: Не знаю, было-не было, но так мне сказали. И они вроде бы так и договорились. И после этого меня больше не тревожили, а с него сняли обвинение.
Николишин: Самая глупая отмазка перед тренером?
Якушев: Рассказываю. Тренером у нас был Николай Иванович Карпов. Как все спартаковцы, такой демократичный очень. Мы живем в Серебряном бору на сборах. Завтра игра. А перед игрой мне Татьяна звонит: что-то Катюшка приболела, надо приехать. Ну, я после ужина – за руль, а жил на ЦСКА, улица Степана Супруна (там жила Роднина в этом доме, Четверухин – такой был спортивный дом, спортивный подъезд даже). Приезжаю домой, туда-сюда. Уже время позднее – думаю: «Ладно, не поеду к отбою. Останусь, завтра в 7 утра приеду. Пройду, пока там все спят, все нормально будет».
Подъезжаю в 7 утра, иду по аллейке туда, где команда жила – и навстречу Николай Иванович. А уже никуда не денешься. У меня отмазка какая может быть? «Николай Иванович, плохо сплю. Переночевал дома, плохо сплю здесь на сборах». Глупая, конечно, отмазка. «Ничего, ничего, иди поспи». Прихожу – какой там сон?
Николишин: Поставит или не поставит на игру, уже думаете, да, наверное?
Якушев: Заходит доктор – он, видимо, зашел к Николаю Ивановичу, тот рассказал ему. Заходит доктор и несет бокал вина. «Ты чего, доктор, #####?» – «Николай Иванович разрешил, говорит: «Пусть выпьет для сна».
Казанский: В 7 утра?
Якушев: 9 уже было.
Николишин: Вы взяли на вооружение и потом каждый вечер домой?
Якушев: Ну тренер сказал… А установку тренера выполняем. Вот такая история.
Подписывайтесь на новый канал «Скользкого льда»
Фото: скриншоты «Скользкий лед»; РИА Новости/Леонид Доренский, Юрий Сомов, Юрий Долягин, Дмитрий Донской, Мелкумян, Владимир Родионов
Круто, да. Мартеновский цех, мартеновский. Потому что там находилась мартеновская печь. Вот уж воистину, раньше гуманитарий это тот, кто изучал философию или лингвистику, сейчас гуманитарий это тот, кто не знает таблицу умножения