Брайан Бурк. «Закон Бурка. Жизнь в хоккее» 9. Лига Беттмэна
***
После драфта я нанял Джоэла Кенневилля, чтобы он тренировал нашу команду в АХЛ в Спрингфилде. Так что на этой остановке мы запомним Пола Холмгрена и Джоэла Квенневилля, а Рэнди Карлайл, Даллас Икинс и Кевин Дайнин еще впереди. Затем пришло время прояснить ситуацию с Ричардом или, что более вероятно, довести ее до конца.
Я написал пяти- или шестистраничный меморандум, в котором изложил все, что, по моему мнению, было не так, и обсудил изменения, которые, по моему мнению, необходимо внести. Это было предельно честно, и я знал, что ему это не понравится. Среди прочего, я сказал ему, что он должен выгнать хоккейных людей из своего офиса, и что он должен прекратить вмешиваться в наши дела. Я также сказал ему, что хотел бы перевести его дочь Эшли в другую команду. Я написал ей рекомендацию поступить в Гарвардскую школу бизнеса. Но в то же время было невыгодно, чтобы люди знали, что она обо всем докладывает отцу. Я думал, что «Бостон Брюинз» могут ее взять.
Эта последняя часть по-настоящему вывела его из себя.
В пятницу я отправил меморандум к нему домой в Ньюпорт. По пятницам он не работал, поэтому получил бы его только в субботу. Это даст ему выходные, чтобы все обдумать.
Мой телефон зазвонил рано утром в субботу. Обычно Ричард очень тихий парень, но он кричал и ругался, как грузчик. Я понял, что он держит трубку в полуметре от своего лица.
— Ты гребаный мудак. Кем ты себя возомнил? Думаешь, ты семьей моей будешь помыкать?
Он завершил все не слишком завуалированной угрозой:
— Примерно через час ты узнаешь, какое место ты занимаешь в моей вселенной.
Ясно, что меня вот-вот уволят.
Я позвонил Гэри Беттмэну.
— Та вакансия все еще открыта?
Сначала Гэри пытался отговорить меня от этого. Он утверждал, что я начал менять ситуацию в Хартфорде, что команда станет лучше.
— Ты слишком важен для лиги, в которой находишься, — сказал он. — Мне нравятся твои ходы.
— Гэри, — сказал я. — В течение ближайшего часа меня уволят.
Он сказал мне, чтобы я держался подальше от телефона. Затем он позвонил Ричарду. Он сказал ему, что готов принять меня с рук на руки, но только если меня не уволят — он не собирается нанимать уволенных генеральных менеджеров для работы в лиге. Ричарда такое решение вполне устраивало.
Гэри перезвонил мне.
— Теперь ты работаешь на меня, — сказал он.
Но мы все равно должны были согласиться на сделку. Он сказал мне, что эта работа не будет парковкой для безработных генеральных менеджеров.
— Если ты ее примешь, — сказал он, — ты должен пообещать мне, что дашь мне пять лет.
Мы только что переехали из Ванкувера на восток, поближе к дому моей жены, и она была счастлива. Теперь мне предстояло переехать в Нью-Йорк, место, которое мне так и не понравилось. Поскольку я родом из Миннесоты, он всегда казался мне слишком большим. И Гэри хотел, чтобы я провел там пять лет.
— Значит ли это, что ты предлагаешь мне пятилетний контракт? — спросил я его.
— Черт возьми, нет, — ответил он. — Я не знаю, сможешь ли ты выполнить эту работу или нет. Но я могу предложить тебе три.
Он спросил меня, сколько я зарабатываю в Хартфорде. Я сказал и то, что не хочу больше ни копейки, потому что не хочу, чтобы кто-то подумал, что я ушел из «Уэйлерз» после одного сезона только из-за денег.
Мы договорились о рукопожатии по телефону, а на следующий день они объявили, что я присоединяюсь к Национальной хоккейной лиге в качестве нового старшего вице-президента и директора по хоккейным операциям.
* * *
—
Я знаю, что многие хоккейные болельщики, особенно в Канаде, закатят глаза, когда узнают, что будет дальше.
У меня сердце разрывается от того, что Гэри Беттмэн не пользуется большей популярностью в Канаде, ведь он сделал для хоккея и НХЛ ошеломляюще много. Когда я выступаю в Канаде, меня неизменно спрашивают: «Какой на самом деле Гэри Беттмэн?», и я отвечаю: «Вы уже убеждены, что он вам не нравится, и я ничего не могу сделать, чтобы изменить это, так чего же ради?».
Хоккейные болельщики думают, что он не один из нас, что он американец, что он пришел из баскетбола. Его по-прежнему освистывают на каждом катке в НХЛ, и я думаю, что это никогда не изменится.
Но правда в том, что он один из нас. Он смотрит хоккей и любит хоккей. Если вы зайдете к нему в офис поздно вечером, то увидите, что у него включены игры на двух или трех телевизорах, в то время как он занят другой работой. Он знает игру.
Вы действительно хотите знать, что из себя представляет Гэри Беттмэн? Он великий и блестящий человек. Семья для него на первом месте, превыше всего. Как босс, он потрясающий лидер и крепкий, как гвоздь. Если вы когда-нибудь окажетесь в окопе и оглянетесь, а там вместе с вами окажется Гэри Беттмэн, это будет хорошо. Он бесстрашен.
Он уважительно относится ко всем. Когда я работал в лиге, я лишь однажды видел, как он набросился на сотрудника, и то это был человек, который заслуживал того. Если бы не Гэри, то я сам бы это сделал. Гэри ожидал от тебя самого лучшего каждый день и рассчитывал, что ты будешь вести себя как официальный представитель лиги 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Его философия заключается в следующем: «Не рассказывай истории о лиге за моей спиной. Не сплетничай о других людях в лиге. Мы семья, поэтому держимся вместе».
И он такой умный. Когда я работал в лиге, у нас была поговорка: есть просто умный, а есть по-Беттмэновски умный. Он на совершенно другом уровне. Иногда, когда мы встречались с профсоюзом, он так сильно опережал нас, что Боб Гуденау качал головой, да и я тоже. Я говорил Гэри: «Ты слишком быстро запрягаешь. Охолонись. Я учился на юридическом факультете Гарвардского университета. Я не слабак. А ты отрываешься от меня». Он всегда был на три шага впереди. Визионеры смотрят на следующую гору и спрашивают: «Как нам туда добраться?» Гэри смотрит вперед и видит шесть гор. Работа на него была похожа на получение степени MBA.
Я особенно надеюсь, что люди здесь уже понимают, каким другом Гэри был для канадских команд НХЛ. В тот год, когда я приехал в Ванкувер во второй раз, «Кэнакс» потеряли $36 млн. Мы имели дело с канадским долларом по 61 центу. Именно Гэри ввел Канадский план помощи. Американские команды присылали нам чек на $3 млн. в год. Если бы у нас не было такого плана, то сейчас не было бы всех канадских команд. Некоторые из них просто свернулись бы.
Не говоря уже обо всех деньгах, которые лига вложила в Канадскую хоккейную лигу, сборную США по развитию и европейский хоккей. Даже когда мы теряли деньги как лига, он поддерживал кадровый резерв. Он улучшил наши международные хоккейные отношения. Он вывел нас на Олимпиаду.
Это всё — Гэри Беттмэн.
Когда вы говорите о Беттмэне, вы также должны говорить о Билле Дэйли, помощнике Гэри, который сам по себе стал такой важной фигурой в НХЛ. Мой офис находился рядом с его штаб-квартирой в Нью-Йорке.
Во многом Билл стал клоном Беттмэна, но начинал он совсем не так. Когда его только наняли в лигу, он понял, что сначала ему нужно заслужить доверие и дружбу группы. В этом смысле он похож на меня: когда я попадаю в новую команду, то знаю, что это моя обязанность — попытаться вписаться в коллектив. Билл мастерски справлялся с генеральными менеджерами и владельцами НХЛ. Когда нужно, он может стать хамелеоном. Он задавал много вопросов и не высказывал резких мнений.
Как и Гэри, он юрист по профессии, и, как и Гэри, у него невероятная память на детали. Билл не задумываясь может ответить на вопросы о тонкостях пенсионного плана, коллективном трудовом договоре и франчайзинговых соглашениях.
Теперь, когда он утвердился, он стал гораздо более жестким, когда его окружают профессионалы. Он настоящий крутой парень, который играл в футбол в колледже. Как и Гэри, он не прочь подраться. Если есть выбор, они будут избегать драки, но если её не избежать — да будет драка. Он знает, как действовать на собрании владельцев, и он знает, как действовать на собрании генеральных менеджеров. Это разные вещи. Что касается генеральных менеджеров, то время от времени нужно говорить им, чтобы они пошли к черту, и недвусмысленно давать им понять, что именно так мы и поступаем. С владельцами нужно быть гораздо более любезным — сказать, что именно так мы и должны поступить. Билл понимает разницу и хорошо работает с обеими группами. Он очень популярен среди генеральных менеджеров, что о чем-то да говорит, потому что все они хоккейные парни, а Билл начинал не как парень из хоккея.
Но, как и Гэри, он теперь хоккейный парень.
* * *
—
Когда я пришел работать в лигу, НХЛ все еще находилась в фазе Дикого Запада. Брюс Макнолл, который организовал обмен Гретцки в Лос-Анджелес и в конечном итоге оказался в тюрьме, был председателем совета управляющих. Владельцы привыкли управлять лигой так, как им хотелось, и заседания совета директоров были хаотичными. Билл Виртц из Чикаго перебивал Гэри и других владельцев, как будто он был тут главным. Это был цирк. Не говоря уже о сомнительных персонажах, которые то появлялись, то исчезали: Джон Спано, который недолго владел «Айлендерс» и попал в тюрьму; Бутс Дель Бьяджо, миноритарный владелец «Нэшвилл Предаторз», попал в тюрьму; Джон Ригас, которому принадлежали «Сэйбрз», попал в тюрьму. Были команды, грозившие переехать, команды, грозившие свернуться. Гэри провел свои первые 15 лет в качестве комиссионера, туша пожары и наводя порядок. Он мирился с личным пренебрежением, мирился с тем, что его не уважают и подталкивают вперед.
К тому времени, когда я покинул лигу в 1998 году, Гэри полностью все контролировал. Еще были некоторые разногласия, некоторые сомнения, и собрания по-прежнему были интересными, но не было вопроса, кто здесь главный.
И сегодня эти собрания проходят как часы.
Гэри окружил себя первоклассными людьми. Джефф Паш был гением, Билл Дэйли — гений, Стив Соломон — блестящий бизнесмен. Но именно у Гэри было ви́дение. Он был полон решимости увеличить доходы, стабилизировать слабые франшизы и улучшить наши контракты на вещание. Он превратил то, что все еще было семейным бизнесом, по крайней мере, по сравнению с другими крупными спортивными лигами, в современный, сложный, растущий бизнес спортивных развлечений. Именно таким и является НХЛ сегодня, и полностью благодаря ему.
* * *
—
В первый год в лиге я жил в меблированной квартире на пересечении 62-й улицы и Лексингтон-авеню. Моя семья осталась в Хартфорде, и по выходным я ездил туда и обратно. Старые офисы НХЛ находились на пересечении 56-й улицы и Пятой авеню, и я первым делом заходил туда утром. Я помню, как однажды я зашел и столкнулся с Гэри, который поднял газету с пола в туалете. Я сказал: «Босс, у нас есть тот, кто этим занимается», — и это звучало как будто я умник какой-то. Гэри повернулся ко мне и сказал: «Да, а когда они придут? После работы. Между тем, весь день к нам приходят игроки, спонсоры, вещатели, рекламодатели и владельцы. Нужно все содержать в чистоте». И он ушел. И, конечно, он был прав. С тех пор я ни разу не оставлял туалет в беспорядке.
В мои должностные обязанности входило поддержание связи с НСАА, сборной США, сборной Канады и CHL [Канадской хоккейной лиги], что не было пустой дипломатией. Лига собиралась начать агрессивное расширение. Гэри хотел убедиться, что в новых командах будет достаточно талантливых игроков, чтобы не снижать общий уровень продукта. Я проводил исследования вместе с Дэйвом Нонисом, который перешел ко мне в лигу.
Мы пришли к выводу, что с учетом того, что юниорских команд стало на 20 больше, чем в прошлый раз, когда лига расширялась, и на 18 больше студенческих, было достаточно игроков, чтобы все получилось, и расширение состоялось.
Гэри ожидал, что я буду присутствовать на всех крупных мероприятиях НХЛ — Матче всех звезд, драфте, зарубежных выставочных матчах, заседаниях совета управляющих, встречах генеральных менеджеров. Он попросил меня взять на себя руководство собраниями генеральных менеджеров, работу, которую в прошлом выполнял Джерри Михан, юрист по профессии и генеральный менеджер «Баффало Сэйбрз».
— Мне нужно, чтобы ты был на высоте, — сказал мне Гэри.
В первый раз я нервничал и готовился к нему, как к экзамену. Я должен был стоять перед кучей парней, которые смотрели на меня и думали: «Ты никогда не играл в лиге, ты год был ГМ, а теперь ты думаешь, что ты тут главный?»
Я решительно взялся за дело. Меня никто не перебивал. Я показал видео, чтобы объяснить изменения в правилах и их применение. Я сказал: «Вот что мы делаем. Если вам это не понятно или не нравится, я вам помогу. Мы просмотрим видео».
После этого Гэри сделал мне комплимент.
— Вот так и надо проводить собрание, — сказал он. — Когда ты у микрофона, ты главный.
И, конечно, меня также назначили ответственным за дополнительную дисциплину игроков, что оказалось самой публичной частью работы.
Это была сложная работа и напряженный график.
На второй год в лиге распался мой первый брак. Я первый, кто признает, что мне никогда не удавалось найти баланс между работой и личными делами, поэтому я возьму вину за это на себя. Я всегда ставлю воспитание детей выше того, чтобы быть супругом. А моя бывшая жена вышла замуж за адвоката, и она ожидала, что он проведет всю свою карьеру в Бостоне, рядом с ее семьей. Она не хотела жить где-то еще — мы жили неподалеку от Хартфорда. После развода она вернулась в Бостон с нашими четырьмя детьми, и мы договорились об опеке, по которой я буду их забирать каждые выходные.
Люди смеются, когда я рассказываю им, как выглядел Департамент безопасности игроков НХЛ, когда я занял эту должность.
Короткий ответ таков: его не было в принципе. до моего приезда дополнительной дисциплиной занимался Брайан О'Нил. Он был настоящим джентльменом старой школы, и сказал мне, что всегда поддержит мои решения, даже если он с ними не согласен. Это был отличный подарок, и когда я в конце концов передал работу Колину Кэмпбеллу, я сказал ему то же самое.
Но не существовало никакой формальной системы, кроме той, что была написана в своде правил НХЛ. Вскоре после того, как я присоединился к лиге, я позвонил одному из лучших парней в NHLPA, Иану Пулверу, и попросил его помочь мне провести мозговой штурм, чтобы придумать какую-либо систему. Первое, что мы сделали, это избавились от требования проводить очные слушания для отстранения игроков на четыре игры или меньше. Игроки ненавидели летать в Нью-Йорк, чтобы получить короткую дисквалификацию. Затем мы договорились, что мы принимали решение в пользу игрока — если я не мог решить, должен ли игрок быть дисквалифицирован или нет, то его не отстраняли. Если я не определился между трехматчевой и четырехматчевой дисквалификацией, то он получал три. И мы решили, что нам нужно создать каталог, видеотеку, которую мы могли бы показывать командам и игрокам, с описанием того, что является нарушением, которое влечет за собой отстранение, а что нет, а также степени различных нарушений, что помогло бы нам установить последовательность в назначении наказания. В конце концов, я начал проводить ежегодный тур по всем командам, объясняя весь процесс.
Это основы системы, которая все еще существует все эти годы спустя.
Но что кардинально изменилось, так это технологии и рабочая сила, которые лига выделяет на дисциплину игроков.
В те дни это была довольно экономичная операция — по необходимости. Здесь не было ни высокотехнологичного командной комнаты, ни комнаты безопасности игроков. Одна из проблем Гэри на посту комиссионера заключалась в том, что он должен был увеличить доходы, прежде чем он смог увеличить штат в офисе лиги. Для начала там были только я, Дэйв Нонис, Брайан Льюис (он возглавлял отдел судейства и был прекрасным человеком) и Джим Грегори, который был самым долгоработающим сотрудником лиги и в некотором роде одновременно памятью и совестью НХЛ.
В нашем распоряжении было четыре видеомагнитофона. Это не опечатка. Четыре видеомагнитофона. Гленн Адамо из отдела вещания приходил и настраивал их на запись — для матчей на Востоке, начинавшихся в 19:20. На самом деле шайба вбрасывалась в 19:10, но в первые несколько минут игры проблем почти никогда не возникало, и нам приходилось экономить время записи, потому что у этих аппаратов был лимит в два с четвертью часа. Очевидно, что мы могли записывать только четыре игры за вечер, поэтому мы старались выбирать те, где, скорее всего, возникнут проблемы. Затем я отправлялся на игру «Рейнджерс», «Девилз» или «Флайерз», и мы надеялись, что если произойдет что-то спорное, видеомагнитофоны поймают это. Если игра не покрывалась этими машинами, и нам нужно было что-то пересмотреть, нам приходилось заказывать кассеты от вещателей в офис лиги. Было много случаев, когда я был дома с детьми или где-нибудь в отеле, и мне приходила кассета, которую я должен был отсмотреть.
Приведу несколько примеров того, как работала система в те времена.
В 1998 году, во время плей-офф, я был на игре в Филадельфии. Я обычно смотрел первый период с генеральным менеджером одной команды, второй — с другим генеральным менеджером, а третий — в судейской комнате, где резервный судья должен был просидеть два с половиной часа в полном одиночестве.
Игра закончилась, и я некоторое время слонялся по городу, ожидая, пока поредеет движение на шоссе Нью-Джерси. Я ехал обратно, когда мне позвонил Пьер Лакруа, генеральный менеджер «Колорадо Эвеланш». Они отставали от нас на два часа, а их игра плей-офф против «Эдмонтон Ойлерз» только что закончилась. Скажем так, Пьер был немного взвинчен.
— Билли Герин только что пытался обезглавить Петера Форсберга! — кричал он по телефонной линии. — Это хуже, чем убийство Кеннеди!
Во время, как оказалось, неприятной игры произошел инцидент. «Колорадо» снял своего вратаря. Форсберг стоял перед воротами, пытаясь забить с отскока, когда Герин ударил его клюшкой по бицепсу — как и положено, пытаясь сорвать бросок. Но клюшка пошла вверх и порезала Форсбергу лицо — ему наложили девять швов. Крови было много.
— Подожди, Пьер, — сказал я. — Успокойся. Я записал игру на пленку. Вернусь и посмотрю.
Через пять минут мне позвонил Гэри и спросил, что происходит в Эдмонтоне. Это уже начинало казаться чем-то серьезным.
Я позвонил Дэйву Нонису, который в тот вечер смотрел матч на Лонг-Айленде и уже слышал о Лакруа. Я сказал, что ему нужно немедленно встретиться со мной в офисе. Больше всего я беспокоился о том, что видеомагнитофоны могут подвести и у нас не будет записи игры. Был час ночи, когда я встретил Дэйва в офисе. Мы включили аппарат.
— Черт возьми, — сказал я, — надеюсь, у нас все получится.
Там было все, и ничего там не было. Все, что меньше 10 стежков, мы называем «порезом во время бритья». Это было частью нашей сделки с профсоюзом — все, что меньше 10 стежков, если нет грубого фола, не требует дополнительного наказания.
Я позвонил Гэри и сказал ему, что я думаю, и что я покажу ему кассету утром.
Потом я позвонил Лакруа.
— Надеюсь, ты звонишь мне, чтобы сообщить, что Билли Герин дисквалифицирован до конца плей-офф, — сказал он.
— Он не будет отстранен, Пьер.
— Иди к черту.
Вот тогда я и повесил трубку.
Иногда приходилось немного импровизировать. Дисквалификация Рика Зомбо была одним из примеров. В одном из матчей он играл в защите за команду «Сент-Луис Блюз» против «Даллас Старз». «Старз» выиграли с разницей в пару шайб, и о каких-либо инцидентах в лиге не сообщалось. Но на следующее утро мне позвонил Боб Гейни, тогдашний генеральный менеджер «Далласа».
— Я не пытаюсь навлечь на кого-либо неприятности, — сказал он, — но тебе лучше взглянуть на то, что произошло в конце нашей игры вчера вечером.
И вот я и просмотрел кассету, а не трансляцию, потому что они не показывали матч по телевидению. Пришлось смотреть видео тренеров «Далласа», которое снималось с края катка.
Пытаясь сравнять счет, на последних секундах «Блюз» убрали вратаря. Праворукий Зомбо играл слева. Лайнсмен на этой стороне, Кевин Коллинз, находился не дальше метра от синей линии. Он должен был находиться за синей линией, и эта ошибка привела цепочку событий в действие.
Шайба пролетела мимо борта к Зомбо, но когда он попытался ее достать, он влетел в Коллинза. Шайба проскочила мимо и улетела за синюю линию.
Зомбо по понятным причинам был расстроен. Но то, что он сделал потом, было непростительно. Сначала он ударил Коллинза клюшкой по голени. «Даллас» забил в пустые ворота и поставил точку в матче. В ответ на это Зомбо подкатился к Коллинзу и плечом врезал ему между лопаток.
Так нельзя обращаться с судьей. В своде правил черным по белому написано. Каждый из этих инцидентов требовал как минимум 20-матчевой дисквалификации. Пространства для маневра не было. Но никто этого не видел, и наш собственный судья об этом не сообщил.
Предупредив Беттмэна, я позвонил Кевину, чтобы узнать, почему он не написал об этом. Он сказал, что ему жаль, что его ошибка стоила «Сент-Луису» шанса на победу в хоккейном матче. Он добавил, что Зомбо — хороший парень, каковым он и является, и что никто больше не видел, что произошло, поэтому он решил просто оставить все как есть.
Это потребовало творческого решения. Я позвонил Рону Кэрону, который тогда руководил «Блюз», и предупредил его о том, что я думаю. Он видел кассету и знал, что что-то случилось.
Потом я позвонил Зомбо.
— Послушай, что я тебе скажу, тупой ублюдок, — начал я. — И когда я закончу, ты скажешь: «Спасибо», и мы покончим с этим.
— Тебе грозит 40-матчевая дисквалификация за то, что ты сделал, и ты бы уже отбывал ее, если бы Кевин написал об этом. У нас лучшие судьи в мире. Кевин неправильно занял позицию, но твой ответ был совершенно неприемлем. И если ты когда-нибудь снова окажешься передо мной за оскорбление судьи, ты получишь свои 40 гребаных игр. На этот раз ты получишь 20, и это еще ты легко отделался.
— Спасибо, — сказал Зомбо.
Худшим инцидентом, с которым я имел дело, был, вероятно, Клод Лемьё из «Эвеланш» против Криса Дрейпера из «Детройт Ред Уингз» в финале Западной конференции 1996 года. Мы с Дэйвом Нонисом наблюдали за игрой из ложи прессы в Денвере. В начале игры у нас уже был инцидент, который произошел, когда я разговаривал с Доном Адамом судейской будке вне льда. Там зазвонил телефон. Дон коротко поговорил с тем, кто был на другом конце провода, а затем повесил трубку.
— Кто это был? — спросил я его.
— Это был месье Лакруа по прямой линии со мной, — сказал он.
Это был Пьер Лакруа, генеральный менеджер «Эвеланш».
Я вырвал телефон из стены. Генеральные менеджеры не должны были контактировать со второстепенными судьями (мужчинами и женщинами, которые отслеживают время на льду, силовые приемы, броски по воротам — это очень важная роль). Я сказал Дону, что телефону здесь лучше больше не висеть.
Прием Лемьё на Дрейпере случился прямо у нас на глазах. В реальном времени, с того места, где мы сидели, он, честно говоря, выглядел не так уж и плохо. Билл МакКрири судил матч, и, насколько я понимаю, он был лучшим рефери в истории НХЛ — определенно лучшим за всю мою карьеру. В то время как Билл стал советоваться со своими лайнсменами, мы с Дэйвом пытались понять, каким должно быть правильное наказание. Двушка? Двухминутный малый штраф, точно. Или пятак? (Мы называли пятиминутный штраф пятаками.) Честно говоря, мы не были уверены, что он заслуживает пятиминутного штрафа.
Потом мы увидели повтор. Это был полноценный удар сзади, абсолютно грязный удар, нанесенный парнем, который по заслугам имел репутацию одного из лучших исполнителей подобных грязных приемчиков в лиге. И последствия были ужасающими. Лицо Дрейпера врезалось в борт. Оно прогнулось с одной стороны. У него были сломаны челюсть, орбитальная кость и скула.
Мы вызвали Лемьё на личное дисциплинарное слушание и дисквалифицировали его на четыре игры, включая матчи в финальной серии — первый раз, когда игрок был отстранен от участия в финальных матчей с тех пор, как Кларенс Кэмпбелл отстранил «Ракету» Ришара в 1955 году, что привело к печально известному «Восстанию Ришара». (В плей-офф количество игр в дисквалификации увеличивается с каждым последующим раундом.) Не все были довольны нашим решением из-за ужасных травм, полученных Дрейпером, но наша работа заключалась в том, чтобы наказать Лемьё за поступок, а не за последствия.
Без Лемьё в этих четырех матчах «Эвеланш» все равно выиграли Кубок Стэнли.
Тем летом я получил две посылки от семьи Криса Дрейпера. Они содержали петицию, собравшую около 5000 подписей, с требованием, чтобы Гэри уволил меня. Она полетела аккурат в мусорное ведро.
Позже дядя Криса позвонил мне и спросил, получил ли я его посылку. Я сказал, что нет.
— Ну, она была подписана, — сказал он. — Кто-то в офисе НХЛ подписал её, так что она была доставлена.
Я пообещал ему, что буду продолжать искать её.
Хрен с ними.
Быть публичным лицом по дисциплине игроков означало, что кто-то всегда злился на тебя — игроки, тренеры, генеральные менеджеры, владельцы и особенно болельщики. Из-за этой работы мне угрожали смертью.
После того, как я дисквалифицировал Алекса Ковалева из «Рейнджерс» за то, что тот ударом клюшкой сломал руку сопернику, я пришел на работу на следующее утро, и на моем телефоне загорелась лампочка сообщений: два сообщения, две угрозы убийством.
Одно из них был от пьяного, так что его было легко игнорировать, но другое было более тревожным. Этот парень знал, где я живу, мой маршрут на работу, даже то, что я очень рано прихожу. Он сказал, что подойдет ко мне сзади и всадит мне пулю в мозг еще до того, как я пойму, что происходит.
Гэри был обеспокоен. Он хотел задействовать полицию, на всей этой работе. Я отказался. Они убили четырех президентов, подумал я, так что, если бы они действительно захотели, они могли бы достать меня, независимо от того, кто меня защищал. Но я пообещал изменить свой распорядок дня на неделю.
Гэри поддерживал меня во всем. Он никогда не вмешивался и ни разу не сказал: «Я не думаю, что этого достаточно». И он всегда нанимал на работу жестких хоккеистов. После меня у нас был Коли Кэмпбелл, затем Брендан Шэнахэн, а теперь Джордж Паррос. У него всегда есть парень, который понимает, что физическая составляющая игры важна, и мы никогда этого не теряли.
* * *
—
Другая моя работа в лиге была связана с коллективными переговорами. Когда меня наняли, я знал, что нам предстоит вести переговоры о новых контрактах как с Ассоциацией судей НХЛ, так и с NHLPA, и что оба эти разговора будут тяжелыми.
Гэри Беттмэн понимал ситуацию, в которой находилась лига тогда, когда его наняли. Он знал, что она в долгах как в шелках. И он знал, что не сможет расшириться, исправить франшизы, у которых были неприятности, и найти новых владельцев там, где они были нужны, если он не найдет способ контролировать зарплаты игроков. Это должна была быть война — как оказалось, и не одна, — но в конце концов он получил потолок зарплат и систему распределения доходов, в которой отчаянно нуждалась НХЛ.
Сначала были переговоры с судьями, и они были похожи на пробный прогон того, что должно было произойти с игроками. Судьи и линейные судьи ожидали огромной прибавки — что-то около 60%, — но лига не собиралась отказываться от своего окончательного предложения. Они работали без контракта в течение первых двух месяцев сезона 1993/94, а затем ушли. Мы были к этому готовы — мы провели лагерь для сменных судей в Индианаполисе, и не пропустили ни одного матча. Судьи и лайнсмены, вышедшие на замену, не были идеальными, но они действовали достаточно хорошо, матчи продолжались, и болельщики, казалось, почти не замечали разницы. Мы договорились о контракте 1 декабря, когда они приняли то, что предлагала лига.
Мы знали, что с игроками будет не так просто. Лига теряла деньги, и нам нужна была новая экономическая система. Поэтому перед началом сезона 1994/95 мы закрыли игроков на замок и начали свару. Время было выбрано не самым удачным образом — лига была на подъеме после того, как «Рейнджерс» обыграли «Кэнакс» в том великолепном финале Кубка Стэнли. В Sports Illustrated была знаменитая история о том, что хоккей сильнее баскетбола. Но если бы мы не нашли способ контролировать зарплаты игроков, все это не имело бы значения.
У нас была отличная команда, все умные и жесткие: Джефф Паш, Дэвид Циммерман, Боб Баттерман, Шеп Файнгольд. В то время суды в США все еще пытались найти правильный баланс между Законом Шермана [прим.пер.: с англ. Sherman Act — первый антитрестовский (антимонопольный) закон США, провозгласивший преступлением препятствование свободе торговли созданием треста (монополии) и вступление в сговор с такой целью] и Национальным законом о трудовых отношениях. Антимонопольные судебные разбирательства по-прежнему были очень эффективным инструментом в трудовых переговорах, и это было хлебом насущным для нашей группы.
Со стороны игроков был Боб Гуденау, которого поддерживали Боб Райли, Иан Пулвер и Джон Маккембридж. У них были игроки, готовые любой ценой сражаться против потолка зарплат. Ну, это стоило нам всем половины сезона — в том году мы сыграли 48 матчей. А в следующий раз это стоило целого сезона.
В начале локаута все вице-президенты и менеджеры лиги собрались в зале заседаний. Гэри сказал нам, что нам придется согласиться на добровольное сокращение зарплаты или начать увольнять людей. Я сразу же заговорил. Я сказал ему, что никого из хоккейного отдела увольнять не надо (нас было всего шестеро), но мы пойдем на такое глубокое сокращение зарплаты, какое потребуется. Следующим заговорил Рик Дадли — не тот Рик Дадли, который играл в лиге и стал менеджером, а другой парень с таким же именем, который занимался делами в офисе лиги. Он сказал, что беспокоится о том, что потеряет парней, если урежет им зарплату, и ему, возможно, придется повысить зарплату, чтобы удержать своих парней. В том, что он говорил, была доля правды — «костюмы» обладают навыками, которые можно использовать в других видах спорта, так что некоторые из его людей могли уйти. Но он был готов увольнять других, чтобы защитить своих парней, и это меня очень раздражало.
— Кто уйдет первым? — бросил я ему вызов. — Какая-нибудь мать-одиночка, работающая в офисе? Если бы ты был моим товарищем по команде, я бы завтра дрался с тобой на тренировке.
Мы договорились о сокращении зарплат и без увольнений.
Часть стратегии Гуденау во время локаута заключалась в том, чтобы отказываться соглашаться на собрание, а затем, когда он на него соглашался, то всегда опаздывал. Он также играл в замануху. Одна из наших первых встреч состоялась в отеле «Мэрриот» в Eaton Centre в Торонто. Предполагалось, что в ней примут участие только переговорные команды — без участия владельцев или игроков.
Когда я приехал в отель, я первым делом поднялся на конференц-зал, чтобы проверить, что там, прежде чем отправиться в наш номер. Я столкнулся с Пэтом Вербиком, который был моим капитаном в Хартфорде, и он отличный парень. «Привет, Пэтти», — сказал я. Он увидел меня, явно удивился и, что-то бормоча, быстро ускользнул прочь.
Я выглянул из-за угла и заглянул в конференц-зал. Гуденау сидел за одним столом со своим руководителем. За ним стояло 30 или 40 игроков. Полная подстава. NHLPA нагло солгала нам о том, кто будет присутствовать на встрече, и, столкнувшись с Вербиком, я испортил им большой сюрприз.
Я поднялся в наш номер и рассказал Гэри о том, что грядет. Он не колебался ни секунды. «Ладно, это ж игроки», — это все, что он сказал, а затем мы вошли в комнату и бесстрашно приняли их.
Эти переговоры от начала до конца были напряженными и изнурительными. Мы встречались в Бостоне, Нью-Йорке и Чикаго.
Самый странный момент локаута произошел на Манхэттене. Было половина одиннадцатого или одиннадцать вечера, когда нам позвонили в офис лиги. Гуденау сказал, что готов заключить сделку, и попросил нас встретиться с ним в отеле «Плаза». Беттмэн, Джефф Паш и я отправились в его номер. Лига была закрыта, а мы уже несколько недель вели переговоры, и нам всем казалось, что, наконец, это может стать прорывом.
Гуденау принялся перебирать условия этого теоретического соглашения.
— Статус свободного агента после семи лет контракта или в возрасте 25 лет, — сказал он.
— Что? — спросил Гэри.
— Свободный агент после семи лет или в возрасте 25 лет.
На тот момент возраст свободного агента составлял 32 года. Мы не соглашались ни на что другое. Эта цифра появилась как гром среди ясного неба. По сей день я понятия не имею, о чем думала NHLPA . Наши ребята были очень осторожны в переговорах. Все задокументировано. Такое предложение не может быть сделано с бухты-барахты. Будут задействованы юристы.
Это звучит безумно, но правда может заключаться в том, что они просто выдумали его и надеялись, что мы согласимся.
— Я никогда не соглашался на это, — сказал Гэри, — и не соглашусь.
Вот тут-то и начались странности. Это было похоже на внетелесный опыт. Гуденау замер. Он побледнел. Затем он схватил гостиничный телефон, поднял трубку и начал лихорадочно набирать цифры — как оказалось, в случайном порядке.
— Остановите планету! — кричал он. — Я сойду!
Полагаю, идея заключалась в том, что он сказал игрокам, что может заключить сделку с этими цифрами, как будто мы уже согласились на нее, а теперь он ведет себя так, как будто мы сдвинули ворота [прим.пер.: В хоккее преднамеренный сдвиг ворот защищающейся командой карается малым двухминутным штрафом], что абсолютно не соответствует действительности. В конце концов, одному из его парней, Бобу Райли, пришлось отобрать у него телефон.
Мы встали и ушли. Было три или четыре часа ночи, и мы не могли найти такси, поэтому мы пошли обратно от «Плазы» к офису лиги. Мы пришли на эту встречу взволнованные, думая, что локаут закончится и все вернутся к работе. Теперь мы бродили по улицам, как стая побитых собак. Никто не сказал ни слова, но мы все думали об одном и том же: «Какого хрена? Что нам теперь делать?»
Гэри такой проницательный. Он знал, что сказать: «Ладно, ребята, это неудача. Но мы не изменили своей позиции. Мы просто продолжим переговоры. Никто не возбуждается. Никто не общается со СМИ. Все идет своим чередом».
Через пару недель мы заключили сделку, и сезон возобновился в январе 1995 года. Это не было идеальной сделкой. Лимита зарплат не было, но были тормоза на повышение зарплат, которые, как мы думали, могли бы сработать, но в итоге не сработали. В следующий раз трудовая война будет более продолжительной и разрушительной, стоившей всего сезона и плей-офф Кубка Стэнли. Она также стоила Гуденау работы. Так что, в конце концов, потребовалось два локаута и много миллионов потерянных долларов, но мы получили необходимую нам экономическую систему.
* * *
—
В 1998 году игроки Национальной хоккейной лиги впервые приняли участие в Олимпийских играх. Это было трудное решение закрыть лигу на 17 дней, чтобы наши игроки могли поехать в Нагано, Япония. Владельцы не были в восторге. Но Гэри чувствовал, что мы должны быть на этой сцене, и этим он их купил. Я стал информатором лиги, совершив пять поездок в Японию перед Олимпиадой, в том числе когда «Кэнакс» и «Майти Дакс» проводили там серию предсезонных выставочных игр. Я осмотрел здания, чтобы убедиться, что они соответствуют нашим стандартам, и поговорил с игроками, чтобы дать им представление о том, чего ожидать и чего мы от них ожидаем.
— Нам не нужен негатив, — сказал я им. — Кровати для некоторых из вас будут слишком короткие. Я не хочу читать об этом в газетах. Еда будет другой. Я не хочу читать об этом. Помните, что вы являетесь послами лиги.
Во время Олимпиады почти все прошло гладко. Нагано был отличным опытом. Все в Канаде считают, что это была катастрофа, потому что сборная Канады не выиграла. Но чехи завоевали золотую медаль, и они вернулись домой и устроили парад в Праге, и сейчас в лиге есть мальчишки, которые были вдохновлены этим. То же самое относится и к Турину в 2006 году, который канадцы также считают катастрофой, потому что они не выиграли. Шведы завоевали золото, и есть поколение шведских игроков, которые помнят, как смотрели этот турнир в детстве.
Участие в Олимпийских играх было важнейшей частью стратегии роста лиги, и я думаю, что игроки НХЛ должны по-прежнему быть там, но только на тех условиях, которые были у нас в Нагано, Солт-Лейк-Сити, Турине, Ванкувере и Сочи. Контракты игроков должны быть застрахованы, а риски лиги должны быть снижены. МОК должен всех перевозить чартерными рейсами. В 2018 году в Южной Корее этого не было, и именно поэтому игроки НХЛ не полетели.
Конечно, в Нагано произошел инцидент, который многие считают черным пятном для НХЛ. Я был в его центре, и могу сказать, что он был сильно преувеличен, хотя и правда, что это плохо отразилось на сборной США, и я был смущен как американец. Но это было совсем не то, во что люди стали верить.
Общее правило для спортсменов на Олимпиаде таково: как только ты проиграл, ты уезжаешь на хрен. Ты покидаешь деревню спортсменов и оставляешь ее тем, кто все еще соревнуется. Но после того, как сборная США вылетела из хоккейного турнира, они остались и устроили вечеринку в своих комнатах в деревне. Они наделали много шума и находились рядом с общежитиями, где жили канадцы. Их самым большим преступлением было то, что они не давали канадским ребяткам спать допоздна, что могло стоить им медали.
Но всплыла история о том, что они разрушили свои комнаты и оскорбили наших японских хозяев.
Как только мы услышали, что что-то случилось, Гэри, Боб Гуденау и я отправились в деревню. Нас пустили в номера для оценки ущерба. Хотел бы я показать людям, насколько это было «ужасно» на самом деле.
Там было несколько сломанных стульев — один из них был сломан, когда на него сел Пол Холмгрен, который тренировал сборную США. Они были построены для японских мужчин, а Пол был большим парнем. Там было еще несколько сломанных стульев, на штукатурке были небольшие выбоины, а на полу было немного воды, куда кто-то пустил в ход огнетушитель.
Вот и все. Ущерб был очень незначительным и очень ограниченным. Ничего страшного.
— Я могу убрать это за полчаса, — сказал я Гэри. И Боб, и Гэри согласились со мной, но Гэри все еще хотел, чтобы я докопался до сути того, что произошло.
Я разговаривал с игроками, которые были в комнате. У них не было времени синхронизировать свои истории. Они рассказали мне, кто в этом участвовал. Несколько игроков выпили слишком много, пошумели и покуролесили. Кто-то перебросил велосипед через перила во двор. Все это мелочи, но из-за того, что это была американская сборная, а все любят ненавидеть американцев, все это набежало.
Гэри был готов отстранить игроков по моей рекомендации. Если бы они действительно разгромили комнату, мы бы их оштрафовали, а потом отдали бы деньги японцам. Но ничего подобного не было, поэтому не было необходимости принимать какие-либо дисциплинарные меры.
***
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Гэри "букают" на каждом стадионе, что я видел.