14 мин.

После смерти отца я два года жила в депрессии. Бег был пыткой и чуть не убил меня, а потом помог лечению

2 k

«Я в порядке».

Меня зовут Ирина, мне 30 лет, и я бегаю треть жизни. Большая часть этого срока – это физкультура в школе, межшкольные соревнования и утренние пробежки «для похудения». После школы я долго не занималась спортом и только в 26 лет снова решила начать бегать. В 2016 году я пришла в беговой клуб «Второе Дыхание», где успешно занималась почти 2 года и готовилась к марафону.

А потом умер мой папа. Это случилось в мае 2018 года, и хотя все было ожидаемо – у него был рак желудка, – меня вынесло на обочину жизни. В один момент меня словно ударили лопатой по затылку, а потом натянули на голову пыльный мешок, да так и оставили в нем, с полным отсутствием понимания, как жить дальше.

С этого момента и начались мои проблемы: в легкой атлетике, со здоровьем, с жизнью.

Диагноз, принятие, антидепрессанты и отказ от терапии. Силы оставались только на работу, а бег я возненавидела

Диагноз «депрессивный эпизод» мне поставили в августе 2018 года. С момента смерти отца прошло все лето. У меня почти не осталось воспоминаний о том времени, кроме того, что я много пила, много курила, не могла заставить себя бегать или вести социальную жизнь. Я могла только работать, потом приходила с работы и не делала ничего, сидела или лежала. Пару раз я проводила все выходные, не вставая с постели, а то и с пола в ванной комнате.

Любые попытки побегать – «бег помогает!» – заканчивались истериками посреди улицы. Когда в июне умерла моя кошка, стало еще хуже. Я потеряла папу и кошку и, как бы странно это ни звучало, последняя потеря «сломала хребет верблюду». В начале августа меня буквально выдернули с края платформы в метро, обложив трехэтажным матом.

Осознание того, что могло произойти, меня отрезвило, и я без раздумий обратилась к психиатру. У меня не было страха перед специалистом подобного профиля, потому что я начала понимать, что то, что со мной происходит, куда серьезнее любых мифических «учетов в ПНД». Врач провел со мной ряд психологических тестов и обследований и поставил диагноз, с которым мне пришлось жить следующие два года, хотя на тот момент я твердо дала себе обещание справиться с «проблемой» как можно быстрее.

Я начала принимать антидепрессанты, что автоматически наложило запрет на алкоголь. Также мне прописали психотерапию и посоветовали специалиста, но к нему я не пошла. Искренне считала, что там мне делать нечего.

Антидепрессанты работали исправно, через месяц мне все еще было плохо, но меня это особо не беспокоило. Работоспособность сохранилась, работу я не потеряла, иногда даже могла вести вполне разумные разговоры с родными, а остальная жизнь так и осталась размытой дымкой под пыльным мешком. Невыносимая ранее боль потери притупилась и стала просто ноющей без перерыва дырой в груди.

Это был период, когда я еще молчала о диагнозе, потому что о таком говорить было не принято. Я всеми силами пыталась убедить себя, что родители умирают у всех, и нечего так страдать. Позже, когда я окажусь на психотерапии, я приду к пониманию, насколько это неправильное и вредное убеждение. Но пока что я пыталась жить привычной жизнью, быть хорошей дочерью и сестрой, поддерживать общение с друзьями и молодым человеком, ходить в кино, читать книги, постить фоточки в инстаграме, планировать путешествия и бегать.

С бегом было особенно мучительно. Каждый раз выходя на пробежку, я заранее начинала ненавидеть этот момент. Бег для меня всегда был способом разложить в голове все по полочкам: я думаю в движении, испытываю эмоции. Из-за депрессивного расстройства мой эмоциональный спектр представлял собой огрызок с отрицательным окрасом, никакой радости или хотя бы удовлетворения я не могла испытывать в принципе. Все мысли сводились к отцу, и в итоге тренировка вместо отдыха приносила мучения.

Когда ты долго пытаешься делать то, что вызывает неприятие, то начинаешь это ненавидеть. Бег стал орудием пытки в руках болезни.

Может показаться странным, что это так, ведь спорт стимулирует выработку нейромедиаторов, дает чувство эйфории и вообще это «лекарство от всех проблем». Красивая маркетинговая сказка. На самом деле, как и на любое дело, на бег нужны ментальные ресурсы, а при депрессии их просто нет. У меня едва хватало сил на то, чтобы поддерживать минимальный уровень работоспособности, что уж говорить о чем-то большем. И я просто перестала бегать.

К марту 2019 года я поняла, что мне не становится лучше, и пересмотрела свою уверенность, что мне не нужна психотерапия. Таблетки позволяли мне не хотеть прекратить свое существование, но лучше не становилось. Следовательно, протокол лечения нужно было расширять. 

Терапия, чувство вины и новый диагноз

К психотерапевту я пошла первый раз в жизни и смутно представляла, что это вообще такое. Сейчас много пишут про то, как правильно подобрать специалиста, как он должен себя вести, как понять, что вам помогает или не помогает терапия. Но никто не пишет о том, как это будет в самый первый раз.

Я плакала все 2 часа. Просто плакала, почти ничего не говорила после фразы «У меня умер папа» в ответ на предложение психотерапевта начать разговор.

Моя проблема была в том, что я привыкла в жизни проявлять положительные эмоции, много смеяться и показательно радоваться. А когда случилось горе, то вместо того, чтобы плакать тогда, когда у меня была такая потребность, я демонстрировала «стойкость». Я же умная, взрослая, сильная женщина, спортсменка, красавица, мне нельзя плакать, наткнувшись в телефоне на фото папы. Из каждого утюга лилось: «возьми себя в руки», «ничего страшного, родители у всех умирают», а то и «замуж тебе надо, ребенка родишь, некогда скучать будет по папе».

В обществе зачастую депрессия воспринимается как инфантильность и «ванильная» грусть, но на самом деле это инвалидизирующая, потенциально смертельная болезнь. Если ее не лечить, то рано или поздно человек умирает.

Я испытывала чувство вины, потому что не бегала, хотя должна. Мне же, по идее, ничего не мешало: мне ведь не ногу оторвало, а всего лишь была нарушена выработка нейромедиаторов. Я ведь могу! На самом деле, не могла, конечно же, но не понимала этого. Когда я доставала из шкафа беговые кроссовки, чувство отвращения не давало мне ничего сделать.

Летом 2019 года врач настоятельно порекомендовал мне вплотную заняться своим физическим здоровьем и пройти обследование. Зимой мне уже ставили предварительный диагноз «целиакия», а летом он окончательно подтвердился. Это наследственное заболевание, при котором организм реагирует на глютен – при контакте с ним ткани кишечника воспаляются, нарушается работа пищеварительной и эндокринной системы.

Ко всем моим проблемам добавилась принудительная диета с исключением всех продуктов, содержащих пшеничную, ржаную и овсяную муку. Было сложно, но лечение сдвинуло с мертвой точки проблемы с самочувствием. Где-то в этот же период я закончила отношения, потому что не получала в них поддержки – а наоборот получала претензии. Начала менять круг общения. Впервые задумалась о смене работы. Психотерапия принесла свои первые плоды.

Переломный момент терапии. Я решила снова вернуться к бегу

В июле 2019 года мне показалось, что я снова готова бегать. Продержалась я почти месяц, а потом случился откат. У меня в голове словно срабатывал стопор. Я долго не понимала, почему, но потом до меня дошло: я опять села в свою «любимую лужу» завышенных ожиданий и хотела сразу совершить подвиг. Лучше бы начала с прогулок каждый день.

Тем летом я окончательно пришла к пониманию, что девиз «никогда не жалей себя, себя жалеют только ничтожества» чуть было не загнал меня в яму неразрешимых ментальных проблем. Я буквально прошла по краю, с каждым принуждением к полноценной жизни сталкивая себя вниз.

До осени мы с терапевтом много работали над тем, чтобы научить меня давать себе разрешение уставать, печалиться, плакать, когда очень плохо или грустно, и ничего не делать, когда надо отдохнуть. Как оказалось, это чертовски сложно, особенно если привык превозмогать.

В октябре 2019 года случились сразу два события, которые я смело могу назвать толчком к моему выздоровлению: я сменила работу и захотела бегать. В чем было принципиальное отличие с прошлыми попытками вернуться в бег? В том, что теперь я не хотела доказать себе, что готова, и не пыталась прыгнуть выше головы.

Я просто поняла, что могу. И написала своему тренеру Марии Бабич.

Я была готова бегать. Но тренер не разрешила: целый месяц мы занимались чем угодно, кроме бега

К регулярным тренировкам я вернулась в ноябре 2019 года. Первое занятие было смешным – я пробежала для разминки 1,5 км с темпом 8 мин/км и к концу пыхтела как паровоз. Надо учесть, что бросить курить я смогла только летом 2019 года, а целый год до этого дымила.

Когда ты не в ресурсе, от аддикций очень сложно избавляться, поэтому многие люди в депрессии не могут остановиться и пьют, употребляют, курят или практикуют иные способы саморазрушения. Мне в этом плане повезло, я ответственно соблюдала запрет на алкоголь и прочие способы изменения сознания, потому что хотела выздороветь.

Это, кстати, важный момент. Многие люди с депрессией говорят, что устали от своего заболевания и хотят вылечиться, но реальный прогресс начинается тогда, когда начинаешь работать над собой ради излечения. Эта работа не заканчивается на приеме антидепрессантов и сеансах психотерапии.

Более того, перечисленное – всего лишь толчок в направлении будущей тяжелой работы, когда человеку необходимо встретиться со своими демонами лицом к лицу, проработать психотравмы и триггеры, изменить жизнь, отношение к событиям и людям, собственное восприятие. Это тяжело, иногда фактически невыносимо, но иначе никак.

Весь ноябрь Маша давала мне функционалку и специальные беговые упражнения. Мы отрабатывали прыжковые в яму, барьеры, качали ноги и кор. Никакого бега, пока мое тело не станет снова хотя бы немного к нему готово. Как показала практика, это было лучшее решение из возможных. Когда я сбегала свои первые отрезки в манеже в декабре, у меня от радости стояли слезы в глазах, потому что по времени они были ненамного хуже, чем до болезни.

Благодаря этому я почувствовала прилив мотивации. Да, я пришла к тренеру с желанием бегать, но все еще не до конца понимая, а надо ли мне вообще возвращаться. Полтора года со смерти отца дались мне тяжело во всех планах, единственная сфера, которая не пострадала – это работа. А так я стала слабее, старше, тяжелее на 5 кг и находилась в прострации, потому что не понимала, что делать со своей жизнью.

Мне очень повезло с тренером. Даже если Маша в какой-то момент и не понимала, что со мной творилось, я ни разу не почувствовала от нее хотя бы намека на пренебрежение. Она тренировала меня как полноценного спортсмена, но при этом с осторожностью. Это отношение сохраняется до сих пор, и я благодарна ей, ведь спортсмен я не самый хороший, у меня все еще есть проблемы со здоровьем, иногда останавливающие тренировочный процесс на пару недель.

В моем состоянии очень важно было слышать, что все получится. Это придавало мне сил, потому что долгое время я ощущала себя старой развалиной.

Дело не в беге – он не лечит. Но бег помог закрепить положительные результаты терапии

В марте я пробежала 5 км за 25 минут. Для меня это было потрясающее достижение на тот момент. В какой-то момент на психотерапии я начала понимать, насколько поменялось мое отношение к самой себе. Я больше не испытывала чувство вины за смерть папы, за то, что я сделала что-то не так, за то, что не справляюсь.

Я научилась говорить себе, что со мной все в порядке. Я в порядке. Это уже были не слова-пустышки, а правда. В этом мне помог бег – на важном этапе прогресса в лечении бег давал мне дополнительную мотивацию. При поддержке Марии я не сомневалась в своих силах и снова начала понимать, что могу.

Депрессивное расстройство – это болото с шаткими мостками по верхам. Где здоровый человек испытает мимолетное расстройство от своих неудач, у болеющего депрессией гниющие мостки разбегаются из-под ног. Его задача – совершить невозможное. Выбраться из болота, засасывающего по грудь, и не просто вернуться на слабую опору, а пройти вброд и выбраться на надежный берег.

Я пережила карантин удивительно комфортно для своего диагноза. К середине лета врачи заговорили о возможности отменить антидепрессанты. Я некоторое время сомневалась, но потом поняла, что надо делать. В июле Маша прогнала меня на 10 км по Зеленогорску за 52 минуты, а в августе я пробежала полумарафон за 2 часа. И вот тогда я окончательно поняла, что испытываю все эмоции в полном объеме. Я позвонила психиатру и сказала, что хочу отменить антидепрессанты.

Диагноз мне сняли в сентябре. Я снова живу, а не существую, снова испытываю весь спектр эмоций, у меня нет проблем с коммуникацией, самодисциплиной и выражением своих чувств.

К сожалению, от депрессии не излечиваются на всю жизнь, а уходят в ремиссию. Если я перестану следить за собой, если снова попаду в токсичную среду или стану недостаточно внимательна к своим чувствам и их выражению, то все может вернуться. За два года я проделала огромную работу, чтобы принять свое горе и себя. Я сменила работу и круг общения, наконец-то стала задавать себе вопросы, чего я хочу, что я чувствую и с кем хочу быть.

Мне надо вовремя останавливаться, чтобы давать себе возможность отдохнуть и набраться сил. В этом плане с тренером мне тоже повезло, она умеет вовремя меня притормозить, потому что я, конечно же, и марафон по КМС пробежать хочу, и 10 км из 40 минут и вообще, горы свернуть и до солнца достать рукой. Но, к сожалению, надо соотносить реальность и мечты, а реальность в том, что я чуть было не утопила себя в болоте.

Жизнь после депрессии есть. Эта болезнь отбирает у человека многое, прежде чем выпускает из своих когтей. По мере прогрессирования болезни исчезают чувства и эмоции, любовь к людям, вещам и увлечениям. Никто не даст гарантии, что они вернутся обратно в прежнем виде – иногда приходится начинать жизнь с чистого листа.

Жизнь после депрессии другая, но она есть.

И бег помог мне ее достичь, закрепив результат терапии и работы над собой.

Помните, если вы столкнетесь с этой болезнью, вам не стоит бояться попросить помощи квалифицированных специалистов. Жизнь одна и терпеть сквозь сжатые зубы не стоит ни единой минуты.

Иличич пропустил финиш сезона из-за приступов депрессии. Проблемы – с детства (война в Боснии), обострение – из-за ужасов пандемии

Изоляция вредна для психики – вызывает паранойю и галлюцинации. Как не сойти с ума, если снова придется сидеть дома

Телеграм-канал раздела «Здоровье» на Sports.ru

Фото: личный архив героини

Личный опыт
любительский спорт
Медицина
ЗОЖ
психология
Бег
logoЗдоровье