После чемпионата мира 1990 года, когда Бобби Робсон уехал в ПСВ Эйндховен, сборную Англии возглавил Грэм Тейлор. В сентябре я играл за него против Венгрии и в отборочном турнире чемпионата Европы против Польши. Мы выиграли оба матча, и я считал, что хорошо справился, но потом, хотя я и был здоров, доступен и не травмирован, он не поставил меня на матч с Ирландией в ноябре, выбрав вместо меня Гордона Кованса. Это был первый раз, когда меня оставили вне состава с тех пор, как я попал в сборную Англии, и я был опустошен. Грэм так и не объяснил мне, почему. Он сказал прессе, что это было сделано по «тактическим соображениям». Он сказал мне, что я не в том состоянии, чтобы играть, и это меня очень разозлило. Очевидно, общественность с ним не была согласна, потому что уже в следующем месяце я был признан Спортивной личностью года по версии BBC.

Матч с Ирландией закончился вничью 1:1, и я был выбран для участия в следующем матче, с Камеруном на «Уэмбли» в феврале 1991 года. Мы выиграли ту игру со счетом 2:0, и я сыграл в своем 20-м матче, но после этого последовали операция по удалению грыжи и травма в финале Кубка Англии, и я оказался вне футбола примерно на 18 месяцев. Кроме того, что я откладывал свой переезд в Италию, все это означало, что я пропустил 21 возможную игру сборной Англии, включая чемпионат Европы 1992 года в Швеции. Англия выбыла из турнира, заняв последнее место в своей группе. Они не выиграли ни одной игры. Я не утверждаю, что между моим отсутствием и их плохой работой есть какая-то связь. Моя мама, конечно, так и сказала, как и мой отец. И Джимми, и весь клан Гаскойнов…

Когда я восстановился и перешел в «Лацио», Грэм Тейлор приехал в Италию, чтобы посмотреть на меня и убедиться, что я снова в форме, и меня выбрали для участия в отборочном матче чемпионата мира против Норвегии на «Уэмбли» в октябре 1992 года.

За две ночи до игры, в отеле сборной Англии, я немного выпил с Полом Мерсоном. Я не был пьян — я выпил всего четыре бутылки «Будвайзера», — но Пол налегал на бренди, лакая как не в себя. Я не знал, что все это входит в мой счет. Конечно, когда Грэм Тейлор узнал об этом, он решил, что вся выпивка предназначалась мне.

Не предупредив меня о том, что он собирается сказать, на пресс-конференции он заявил, что у меня проблемы из-за моих привычек «заправляться». Если он собирался сказать что-то подобное, ему следовало сначала отвести меня в сторонку и предупредить, а не заявлять об этом вот так, на людях.

Но даже в этом случае я не могу сказать, что объяснил бы, что произошло на самом деле. Я никогда не говорил ему правду, так что он, вероятно, не узнает ее, пока не прочтет здесь. Как всем известно, у Пола были серьезные проблемы, и в то время он находился в очень плохом состоянии. Пресса преследовала его, а я просто пытался защитить его от еще худшей огласки. Но после этого я потерял уважение к Грэму Тейлору.

На «Уэмбли» перед матчем меня подкараулила съемочная группа норвежского телевидения и попросила сказать несколько слов в адрес сборной Норвегии. Что я и делал. Я сказал: «Отвали, Норвегия». Очевидно, что это была шутка. Говоря это, я ухмылялся как сумасшедший, и тут же добавил, что я просто шучу, и спросил, что еще они хотели бы от меня услышать, но я видел, что они восприняли «отвали, Норвегия» всерьез. Лоури Макменеми, помощник менеджера сборной Англии, тоже пытался отшутиться и убедить телевизионщиков не использовать эти кадры, но они их использовали. После этого я несколько месяцев получал письма ненависти из Норвегии.

Игра закончилась вничью 1:1. В следующем месяце у нас был еще один отборочный матч чемпионата мира, против сборной Турции. Мы обыграли их со счетом 4:0, и я дважды забил.

Грэм Тейлор обычно ставил меня в состав, но я никогда не соглашался с его тактикой. Он был приверженцем длинных забросов, мощного выноса от защитников на нападающих, в то время как я верю в пас. Именно так и следует играть в футбол. Думаю, большинство игроков были согласны со мной, но Грэм был менеджером, и мы должны были стараться делать то, что он хотел, что привело к некоторым скучным матчам и неудачным выступлениям, как, например, в важнейшем отборочном матче чемпионата мира против Норвегии в июне 1993 года.

В перерыве я сходил с ума, кричал и вопил в раздевалке, убеждая, что так играть в футбол нельзя. Я набросился на всех, даже сказал Дэвиду Платту, чтобы он кончал сачковать. Я не нападал на Грэма Тейлора напрямую, но у него не было сомнений, кем именно я недоволен. Вместо этого я набросился на Лоури Макменеми, его правую руку. В итоге мы проиграли со счетом 0:2.

Единственным светлым пятном в правлении Грэма Тейлора было присутствие Стива Харрисона в качестве тренера. Когда он только пришел, я мало что о нем знал — как и Грэм, он работал в «Уотфорде». Он был великим проказником. В преддверии одного из матчей сборной Англии вся команда отправилась в Вест-Энд на ночную вечеринку. Мы покатались на картинге, а потом пошли в театр и посмотрели мюзикл «Бадди Холли», который был великолепен. После этого мы поужинали в отеле. Во время еды ко мне подошел один оборванный бродяга, выпрашивая деньги, зубы у него были черные, от него невероятно воняло. Я немного опешил, недоумевая, как, черт возьми, он сюда попал. Оказалось, что это Стив Харрисон, который меня подкалывал. Он реально меня обманул.

После ужина мы устроили конкурс караоке. Пока Дес Уокер исполнял свою версию «Singing in the Rain», я вылил ему на голову пинту пива. Для меня это было вполне нормальным поведением; трюки Стива зачастую были гораздо лучше. Однажды вечером, во время командного ужина, он ворвался в комнату в грязном макинтоше. Когда он открыл его, то оказался голым, если не считать резинового цыпленка, обвязанного вокруг талии. Никто не мог понять, в чем смысл, но я понял шутку: смысла не было. Мне нравились такие шутки. Он также разыгрывал трюки, похожие на мои. Он вел нас на тренировочные пробежки по кругу, а потом вдруг несся дальше, аккурат в какие-то кусты. Он был хитрым парнем.

О Грэме Тейлоре можно сказать только одно: он умел сплотить команду. Он организовывал множество выездов и мероприятий, которые, как мне кажется, всегда способствуют укреплению морального духа и командного настроя.

В 1994 году я получил еще одну серьезную травму — перелом ноги, и снова выбыл из строя примерно на год. Я пропустил 15 месяцев игр сборной Англии. Единственным небольшим утешением было то, что я не пропустил поездку на чемпионат мира 1994 года, потому что, конечно, Англия туда не попала. К тому времени Грэма Тейлора из сборной попросили.

Эта катастрофа произошла в конце моего второго сезона в Италии, в 1993/94 годах. Все шло хорошо. Я получил награду Игрок матча в январе 1994 года в игре с «Сампдорией», хотя нас обыграли и мне пришлось уйти с поля из-за травмы ребра. Мне сделали какой-то серьезный укол, чтобы поддержать меня к следующей игре, и я провел шесть матчей подряд, что стало самым длинным периодом с тех пор, как я играл в «Тоттенхэме», где в 1990 году я провел 19 матчей подряд.

В матче с «Кремонезе», который мы выиграли со счетом 4:2, наш капитан Роберто Краверо был вынужден уйти с поля, и мне впервые в моей профессиональной карьере была вручена капитанская повязка. Я не был капитаном команды с тех пор, как привел молодежный состав «Ньюкасла» к победе в финале Кубка.

Хотя итальянская пресса все еще недолюбливала меня, казалось, что публика все еще меня любит. Компания Панини, выпускающая маленькие фотографии футболистов для коллекционирования, выпустила листок для голосования с каждой пачкой стикеров, проданной в Италии, и я стал лучшим игроком, обойдя Роберто Баджо и Франко Барези.

Так что новая травма случилась в самый неподходящий момент, когда я был на пике популярности. Это случилось в апреле 1994 года, в день, который мы рассчитывали считать выходным. Вместо этого нам сказали, что мы должны приехать и потренироваться, и я был в ярости. У нас была игра в помещении, к которой я относился как к простому развлечению, но когда я допустил ошибку, которая привела к голу, моя команда закричала на меня. Я и не думал, что они так серьезно относятся к игре. Ладно, подумал я, если они хотят нормальной игры, я им ее дам, и я пошел в подкат на Алессандро Несту, очень, очень крутой подкат. С ним все было в порядке, а вот я остался лежать. Я просто оцепенел. Я сразу понял, что что-то очень и очень не хорошо. Доктор бросился к нам, но я сказал: «Оставь, оставь» и начал ощупывать колено. Там было отверстие диаметром около 13 сантиметров.

Я сломал ногу. Когда меня подняли и уносили, я кричал в агонии. Меня отвезли в больницу в Риме, но я уговорил их сделать операцию в Лондоне, чтобы ее мог сделать мистер Брауэтт, так как он уже чинил мою ногу. На этот раз у меня был двойной перелом большеберцовой и малоберцовой костей. Меня посадили в самолет, всего загипсованного и забинтованного, в окружении пытавшихся меня запечатлеть фотографов. Я отправился в больницу Принцессы Грейс, которая стала для меня вторым домом. Моим первым домом, конечно, был Королева Элизабет в Гейтсхеде, но теперь у меня есть абонемент в новое место.

Болельщики «Лацио» отчитали Несту за то, что он так поступил. Они были уверены, что виноват именно он, так как он был известен как жесткий защитник. Они любили меня так сильно, что один или двое из них даже присылали ему угрозы расправы. Но я сам во всем виноват.

После операции я от души потрудился, чтобы вернуться в форму, делая упражнения три раза в день, хотя должен был делать их лишь один раз. Кажется, это была моя 15-я операция. Не стесняйтесь проверить мою таблицу.

Я ненавидел травмы, как и все игроки. Я бросился снова заниматься спортом, делал все, что мне говорили, и даже больше, но мне становилось очень плохо, и тогда я начинал принимать таблетки, выпивать или объедаться, чтобы успокоиться. Я выбыл практически на весь сезон. Так что из трех сезонов в «Лацио», 1992-95, я отыграл только два. За это время я принял участие в 47 матчах и забил шесть голов. Не так уж и много. Все это было до слез обидно.

Все стало еще сложнее, когда Дино Дзофф покинул «Лацио», а его место занял Зденек Земан. Он был очень жестким чехом. Жестоким ко всем игрокам, не только ко мне. Он был настоящим ублюдком на тренировках, заставляя нас работать как собак. Синьори, наш постоянный капитан, пожаловался ему, что он всех нас изводит, и это уже слишком. Земан сказал: «Я не пакую чемоданы и не уеду, а остаюсь, так что вам придется с этим мириться».

Земан сообщил мне, что у меня 13 килограмм лишнего веса, и заставил меня заниматься на этих велосипедах. Когда я выполнил все, что он велел мне сделать на велосипедах, я должен был пробежать три с лишним километра, но вместо этого я проехал столько же на одном из велосипедов. Он сказал: «Слезай с велосипеда и беги ногами». Я был так зол, что собрал пять велосипедов и сбросил их с лестницы на тренировочной базе. Они никого не задели, но сломались. Велосипеды стоили около £300 каждый, и мне пришлось за них заплатить.

Врач клуба стонал по поводу моего веса, говорил, что я годен только на 50% и не смогу провести две игры подряд, потому что у меня не хватит сил. Одно дело, когда тебе говорят об этом в приватной беседе, но клуб, сволочи, выпустил это в прессу.

Когда я был здоров, я хотел играть в каждом матче, но «Лацио» настаивал на том, чтобы я отдыхал в некоторых из них, даже если я был в порядке, на случай, если я снова получу травму. Они хотели уберечь меня, я это понимал. А я всегда хотел играть.

Но я должен сказать, что мне нравилась Италия. Я любил футбол и никогда не чувствовал себя не в своей тарелке. На самом деле, я считал себя лучшим игроком, чем большинство из них. Я полюбил «Лацио» — игроков, клуб, Рим, болельщиков, итальянский образ жизни, все. В итоге я немного освоил итальянский язык, и теперь могу разговаривать с итальянскими официантами, когда они мне попадаются. Или материться на них. И лобстеры были великолепны.

В первую новогоднюю ночь, когда я был в Риме, я пошел с Шел в шикарный ресторан и заказал лобстера, потому что увидел, что у них есть огромный аквариум с лобстерами. Я указал на тот, который мне нужен, и они за ним отправились. Они так долго возились, что я подумал: что они там делают? Я сам его достану. И я нырнул в аквариум. Я был в своем лучшем костюме. Вода была ледяной и очень соленой. Мне потребовалось немало времени, чтобы, ныряя и плавая там, поймать того, который мне понравился. Когда я его поймал-таки, я подцепил его и сказал: «Вот тот, кто мне нужен». Потом я съел его, сидя в своем промокшем костюме.

Мне удалось довольно много всего посмотреть в Риме и при этом не промокнуть. Я побывал в Колизее и осмотрел исторические достопримечательности. Люди думают, что футболисты не имеют ни малейшего представления о том, где они находятся в мире, и не переживают об этом. Но благодаря Джонни и Аугусто я узнал кое-что о стране, в которой жил. Они водили меня по окрестностям, показывали места и рассказывали об истории Италии. На самом деле, это было довольно интересно.

Во время пребывания там я посадил дерево за объединение Европы. Не спрашивайте меня, к чему все это. Я получил приглашение от британского правительства с просьбой принять участие в церемонии посадки деревьев и отправил свой ответ премьер-министру Джону Мейджору. «Дорогой Джон», — написал я, и люди подумали, что это немного дерзко с моей стороны, ведь я никогда его не видел, а он, в конце концов, был премьер-министром моей страны. Я написал, что буду рад помочь с посадкой деревьев, и пригласил его прийти посмотреть, как я играю за «Лацио» в предстоящем товарищеском матче против Шпор на «Уайт Харт Лейн». «Это будет нечто иное, чем наблюдать за игрой Меллора в форме «Челси»», — добавил я.

Примерно через три недели я получил ответное письмо. Он назвал меня «Дорогой Пол», но извинился, что у него другая встреча и на матч он прийти не сможет. В конце он собственноручно написал: «С возвращением в сборную Англии». Я был очень доволен.

Одна из вещей, которые мне понравились в Италии — это тренировки. У нас их было примерно в два раза больше, чем в «Ньюкасле» или Шпорах, причем как после обеда, так и утром. Но это меня не беспокоило. Я их обожал. Мне так больше нравилось. Я всегда любил тренировки.

С Дзоффом тренировки всегда проходили весело, мы много играли в футбол или отрабатывали навыки. С Земаном все было не так весело. Он ставил фитнес выше футбола, так что мне это не очень нравилось. Тяжелее всего мне было, когда меня уговаривали сбросить 13 кило. В течение 75 дней я проезжал 56 километров в день на велосипеде и 13 километров в день бегал. Это было действительно ужасно. Но это сработало. Я снизил свой вес.

Итальянцы более целеустремленные и профессиональные, чем мы, особенно в таких вопросах, как диета. Игроки волновались, если пили кока-колу, вдруг она плохо на них повлияет. И никто из них не пил алкоголь, не то что я или британские игроки. Они выпивали один бокал вина с предматчевой едой, и все. После игры не пили вообще. Не выбирались потусить и выпить.

Я не часто общался с игроками, во всяком случае, не в социальном плане. Я ладил с ними со всеми, они мне нравились, и мне хотелось бы думать, что я им нравился, но я не общался с ними. Обычно со мной оставались Джимми, Сирил или мой отец. Я предпочитал проводить вечера с ними.

На самом деле я не так уж много пил в Италии, не то что позже. Полагаю, я перенял у них немного от здорового образа жизни. Италия пошла мне на пользу — сделала меня лучшим игроком и лучшим человеком. Я твердо решил стать лучшим игроком в мире.

После того случая с отрыжкой я так и не подружился с итальянской прессой, а все мои травмы испортили большую часть моего пребывания в «Лацио», но болельщики «Лацио» никогда не были против меня. В общем, у меня остались очень приятные воспоминания об Италии, и я нисколько не жалею, что перешел в «Лацио».

«Вам придется простить Газзу. У него очень маленький словарный запас».

Лоури Макменеми, помощник менеджера сборной Англии, после того, как игрок сказал: «Отвали, Норвегия» на телевидении, 1992 год

«Il suo amico Jimmy Cinquepance è convinto che alla fine Gascoigne si sistemerà a Glasgow. [Его друг Джимми Пять Желудков убежден, что в конце концов Гаскойн поселится в Глазго]»

Corriere dello Sport, 17 марта 1995 года

17.

ПРИБЫТИЕ В «РЕЙНДЖЕРС»

Как бы я ни любил Италию и «Лацио», мне надоел Зденек Земан, а ему, вероятно, надоел я. Когда мне все же удалось вернуться к полноценной физической форме, стало ясно, что меня больше не будут автоматически ставить в состав. Существует ограничение на количество иностранцев в клубе, и «Лацио» подписал еще одного — Алена Бокшича из «Марселя».

Итальянская пресса заявляла, что со мной покончено, что мои лучшие годы остались позади, а некоторые британские газеты писали примерно то же самое, даже хуже: что я никогда не был прежним после травмы, полученной в финале Кубка 1991 года. Я знал, что это полная чушь, и был полон решимости доказать, что они все ошибаются. В конце концов, мне было всего 27 лет.

До меня доходили слухи, что «Челси», «Рейнджерс» и «Астон Вилла» наводят обо мне справки. Я не хотел возвращаться в Лондон, поэтому мне не нравились ни «Челси», ни «Рейнджерс». Да, я знаю, что «Рейнджерс» — шотландский клуб. Но когда я впервые услышал эту фразу, то подумал, что она относится к «Куинз Парк Рейнджерс». Когда я понял, что это «Глазго Рейнджерс», мне стало гораздо интереснее.

Гленн Ходдл приехал из «Челси» со мной пообщаться. В день нашей встречи у меня шатался зуб, и я больше беспокоился об этом, чем о том, что он скажет. Даг Эллис из «Виллы» тоже приехал — разумеется, без своей яхты. С самого начала меня привлекал именно «Глазго Рейнджерс». Помню, когда я был школьником в «Ньюкасле», таксист сказал мне, что во всем футболе нет ничего более грандиозного и захватывающего, чем дерби «Рейнджерс» - «Селтик». Он сказал, что если у меня когда-нибудь будет возможность сыграть за кого-то из них, я должен это сделать.

Я поговорил с менеджером «Рейнджерс» Уолтером Смитом по телефону, а потом встретился с ним. «Пей пиво, — сказал он мне. — Не разговаривай». Я подумал, что все в порядке, и согласился присоединиться к ним. Конечно, все было не так просто, и некоторое время между «Рейнджерс» и «Лацио» шли переговоры.

Примерно в это время моему адвокату Мелу Стайну предъявили обвинение в связи с каким-то предполагаемым финансовым скандалом в США, и Лен попросил меня помочь с обеспечением его залога (что я и сделал) — около £30 тыс. В итоге с Мела сняли все обвинения, но, как не удивительно, напряжение, вызванное этим делом, ужасно на нем сказалось. Он был на грани срыва.

В последнюю неделю в «Лацио» я ездил на тренировки на своем «Харлей-Дэвидсоне» (в свое время у меня было девять мотоциклов «Харлей-Дэвидсон» — к тому времени я научился ездить на мотоциклах) в шортах и шлепанцах и курил большую сигару. Все ребята разразились хохотом. Поскольку я знал, что уезжаю, не было смысла прилагать усилия, поэтому я всю неделю просто валял дурака.

В последний день я приехал полупьяный. Я присел у края поля, где Земан руководил тренировкой. Я опустился на одно колено и спросил его: «О великий тренер, есть ли у вас какие-нибудь советы, пожалуйста, потому что я хочу однажды стать таким же великим тренером, как вы». Я сжимал в руках полную бутылку вина Лукозаде. Я уписывался от смеха и упал. Я остался лежать на земле, притворяясь спящим. В итоге Бокшичу пришлось нести меня до машины.

В Италии у меня было несколько машин, а также мотоциклы. Однажды я разбил одну из машин, и когда болельщики «Лацио» узнали, что она моя, они разобрали ее там, где я ее оставил, посреди дороги, и они забрали себе кусочки в качестве сувениров. Болельщики «Ромы», конечно, не столь обожали меня. Однажды кто-то из них что-то подлил мне в напиток. Не знаю, что они туда добавили, но вместо деревьев я стал видеть белых медведей. Я должен был рассказать об этом врачу клуба «Лацио» на случай, если меня вызовут на выборочный тест на наркотики.

Когда я наконец уехал, то на прощание подарил Джонни и Аугусто каждому по «Субару». Они были моими хорошими приятелями все время, пока я был в «Лацио». А потом от меня и от моего «amico Jimmy Cinquepance», как его называли в итальянских газетах, пришло «Arrivederci Roma». Джимми стал хорошо известен в Италии благодаря своему джентльменскому, спокойному поведению и, конечно же, стройной фигуре.

Когда я впервые сошелся с Шел, в 1991 году, я хотел, чтобы у нас был ребенок. Я считал Бьянку и Мейсона своими детьми и нес за них финансовую ответственность, но мне хотелось иметь и собственного ребенка. Но у нас было так много ссор, пока мы были в Италии, мы постоянно расходились и снова сходились. Около двух лет я вообще не упоминал об этом.

Шел приехала в конце сезона на каникулы. Однажды мы ехали в машине перед отъездом из Рима, когда она повернулась ко мне и сказала: «Я беременна».

Моя первая мысль была: «Вот черт». Это последнее, что мне нужно. Да, я знаю, что это было ужасно. Не стоит так вести себя, когда твоя девушка говорит, что беременна. Я знаю это, не говорите мне. Я должен был обнять ее.

Мы отправились в отпуск, как и планировали, сначала в Италию, а затем в Лас-Вегас. Я почти не разговаривал с ней. Я просто постоянно объедался мороженым, гамбургерами и прочей ерундой. Я даже предлагал ей сделать аборт, но она отказалась рассматривать этот вариант. Я был полным ублюдком, правда.

Хотя когда-то я хотел, чтобы она родила нам ребенка, с годами все изменилось. Я не мог представить, как мы прекратим ссоры и постоянные разрывы, и мне казалось неправильным привносить в эту ситуацию ребенка.

После нашего отпуска я отправился в Шотландию, а Шел вернулась в Хартфордшир.

Я перешел в «Рейнджерс» в июле 1995 года. Стоимость трансфера составила £4,3 млн. — почти столько же, сколько «Лацио» заплатил за меня, так что они вряд ли могли пожаловаться, что я стоил им какой-то потери в деньгах. Это была самая большая сумма, которую «Рейнджерс» когда-либо платили за игрока. То же самое было, когда я переходил в Шпоры и «Лацио» — они побили все свои трансферные рекорды, чтобы подписать меня. Я должен был получать £15 тыс. в неделю, с увеличением каждый сезон, плюс подписной бонус.

Я с самого начала влюбился в «Рейнджерс». Тысячи болельщиков пришли меня поприветствовать и посмотреть на тренировку. Я познакомился с Шоном Коннери, который однажды случайно оказался в клубе. Я пожал ему руку и подумал: интересно, скольких сисек коснулись его руки?

У «Рейнджерс» была отличная команда, в которую входили 16 иностранцев из разных стран: Бриан Лаудруп, Гордан Петрич, Михайличенко, Марк Хейтли. Элли Маккойст был великолепен — он с самого начала вывел меня из себя. Марк Хейтли казался немного вспыльчивым, с его длинными волосами и огромным Ролексом.

Когда я приехал, мне сказали, что в «Рейнджерс» принято приходить на тренировки в костюме и галстуке. Ты всегда должен был выглядеть нарядно, когда бы ни находился на территории клуба, дабы поддерживать его доброе имя. Поэтому я пошел и купил десять костюмов от Версаче — но только самых ярких цветов: желтых, красных и белых. Я следовал правилам клуба, но не совсем так, как предполагалось. И я обесцветил волосы. Не могу припомнить, почему. Наверное, в то время это казалось хорошей идеей. Наверное, я думал, что у меня будет новый имидж для моего нового клуба. На свой подписной бонус я купил себе специальный БМВ за £87 тыс. и новый «Ягуар» для отца.

А еще я сделал себе зубы. Мои верхние зубы всегда располагались под углом, как бы косо, и, конечно, из-за всех сладостей, которые я ел в своей жизни, они тоже были не в идеальном состоянии. Я сделал весь верхний ряд, 16 штук, кажется. Их подготовка и установка заняли несколько недель и обошлись мне в £12 тыс. На одном из этапов мне пришлось носить временные колпачки, которые были слишком велики и торчали. Когда я пришел в раздевалку, все ребята весело смеялись. Элли Маккойст сказал, что теперь я могу съесть яблоко через почтовый ящик. Элли был быстр на язык.

Перед началом сезона я забил в предсезонном матче против «Галатасарая», а затем в двух других разминочных играх. Три гола в четырех матчах — неплохое начало. Одним из них стал домашний товарищеский матч против бухарестской «Стяуа». Отпраздновав свой гол, я повернулся к болельщикам и сделал вид, что играю на флейте. Ребята сказали мне, что именно так я должен поступить, чтобы стать популярным среди болельщиков «Рейнджерс». В то время я не знал, что это значит, и мне не сказали, какую реакцию это вызовет у болельщиков «Селтика». Но в тот раз особого ажиотажа не было, ведь мы играли дома против чужой команды, а на трибунах собрались одни фанаты «Рейнджерс». Позже мне объяснили, что эта имитация флейтистов, марширующих на парадах Оранжевых, высмеивала католических сторонников Кельтов и была крайне провокационной.

Мой дебют состоялся в предварительном раунде Кубка чемпионов против кипрского «Анортосиса», который мы выиграли со счетом 1:0. А свой первый гол за «Рейнджерс» я забил в матче против «Мортона» в Кубке Лиги Кока-Колы. В шотландском высшем дивизионе мы выиграли три из четырех первых матчей, прежде чем встретиться с «Селтиком» на выезде. Мы победили их со счетом 2:0, и я забил свой первый гол в лиге. Я пробежал около 80 метров от нашей штрафной площади до их и вколотил мяч в ворота после разрезающего паса Элли Маккойста. Это было то, что больше всего привязало меня к болельщикам «Рейнджерс» — забивать в ворота «Селтика». Внезапно молодые фанаты «Рейнджерс» по всему Глазго стали осветлять свои волосы.

Мы выиграли 10 из 12 первых матчей в лиге, но в еврокубках дела шли не так хорошо. Нам противостояли такие сильные команды, как дортмундская «Боруссия» и «Ювентус». Я хотел особенно хорошо сыграть против «Ювентуса». Я не был здоров к выездному матчу, который мы проиграли со счетом 1:4, но я играл в домашней игре. В том матче мы уступили со счетом 0:4.

У меня появилась привычка выпивать бренди перед выходом на поле, чтобы расслабиться. У меня была фляжка с моим именем, и за 15 минут до начала матча я сделал глоток. В клубе знали об этом, но, очевидно, решили, что если я делаю свои дела на поле, то это не может принести мне большого вреда.

Мы продолжали успешно выступать в лиге. Важнейший матч, который стал для нас решающим, состоялся в конце сезона, 28 апреля, когда мы встретились с «Абердином» на «Айброксе». Мы проигрывали со счетом 0:1, но я обыграл двух человек и вколотил мяч в ворота, сравняв счет.

В перерыве я чувствовал себя вымотанным, а во втором тайме я бегал на чистом адреналине, а не на энергии, но мне удалось забить еще один гол. Я слышал, как позади меня кричал Алан Макларен: «Давай, Газза, ты можешь это сделать, продолжай!» Каким-то образом я нашел ресурсы, чтобы сделать хет-трик. Это было мое лучшее чувство в жизни, возможно, даже большее, чем гол в дерби за «Лацио».

Мы выиграли титул, опередив «Селтик» на четыре очка, а в финале Кубка Шотландии обыграли «Хартс» и сделали дубль. В своем первом сезоне я забил 19 голов за 42 матчей во всех соревнованиях, что всего на пять меньше, чем я сделал за три сезона в «Лацио».

Это было прекрасное начало моей в карьеры в «Рейнджерс», и я обожал каждую минуту там. Я также был признан Лучшим игроком года в Шотландии и тот же выбор сделала и спортивная пресса страны.

Я был взбешен еще до начала церемонии награждения, и я видел, как Уолтер Смит качает головой, зная, что произойдет, когда придет время мне встать и получить свой трофей. Он заставил организаторов вручить его мне заранее, а потом отправил домой на такси, на случай, если я его потеряю.

В мой первый сезон в «Рейнджерс», когда Шел была на пятом месяце беременности, она открыла дверь своего дома в Хартфордшире женщине, которая заявила, что я ее изнасиловал. В то время я был в Шотландии и ничего об этом не знал.

На следующий день на тренировке Уолтер Смит подозвал меня и сказал, что меня хотят видеть два человека. Это были двое полицейских, мужчина и женщина. Они сказали мне, что меня обвинили в изнасиловании. Меня посадили на самолет, сопроводили в Лондон и отвезли в полицейский участок, где мне сообщили, что меня обвинят в изнасиловании какой-то женщины. Меня все время трясло. Я не понимал, к чему все это, но постепенно до меня начало доходить, что полиция говорит, что я вполне могу оказаться в тюрьме.

Это заявление было опубликовано в газете, и Шел обозвала меня всеми возможными ругательствами, и это было справедливо. Но когда я рассказал ей всю историю произошедшего, она поверила мне и поддержала меня, что было очень мило с ее стороны. Но поверят ли в это в суде? Все может свестись к тому, что это будут мои слова против слов этой девушки.

Я не мог вспомнить ни имени девушки, ни ее внешности, но я помнил ночь, о которой она говорила. Я пил в Хартфордшире с двумя своими приятелями. Это было во время одного из моих расставаний с Шел, и она сказала мне, что больше не хочет меня видеть. Мы пошли в индийский ресторан, где познакомились с парой девушек. Одна из них пригласила меня к себе домой. Пошла и ее подруга. В ее доме первая девушка пригласила меня в свою спальню и предложила заняться с ней сексом. Я был немного напуган, в основном тем, что она забеременеет, но она сказала: «Не волнуйся, у меня есть презерватив». Она сама надела его на меня, а потом мы занялись сексом. И вот и все. Больше я ее не видел. Я не звонил ей, а она не звонила мне. Я ничего о ней не знал и не слышал, пока она не постучала в дверь Шел.

Было ужасно ждать, когда дело дойдет до суда. Я впал в глубокую депрессию и начал пить еще больше, чем обычно, пытаясь с ней справиться. Затем у меня начались ужасные боли в голове. Мне казалось, что я взорвусь или сойду с ума. Мне даже сделали томографию мозга, так как я был уверен, что перехожу за грань, но она не выявила ничего предосудительного. Я спросил доктора, сколько времени пройдет, прежде чем я откинусь. Что заставило бы меня решиться на самоубийство? Я чувствовал, как смерть приближается.

У нас уже выстроилась очередь из адвокатов, а мне все время приходилось давать показания снова и снова. Должен сказать, что полицейские были очень дружелюбны. К ним у меня нет никаких претензий. И большинство газет обрушились на девушку с критикой, дискредитируя ее историю. Моя мама, конечно, постоянно плакала, и вся моя семья очень переживала. Когда они выходили на улицу, им приходилось терпеть взгляды и сплетни. Всем в «Рейнджерс» тоже было не по себе, когда их постоянно спрашивали обо мне. И, конечно, это было ужасно для Шел. Больше всего для нее.

Как раз в тот момент, когда я начал думать, что случится самое худшее — судья поверит этой девушке и меня отправят в тюрьму, — ее подруга, которая была там в тот вечер, решила дать показания в мою пользу. Она подтвердила, что нас обоих пригласили пойти в тот дом и что меня пригласили в спальню девушки.

Вот и все. Дело так и не дошло до суда. Я рассказал всю правду, на сто процентов, и, к счастью, Шел меня поддержала, но это было очень утомительно, изматывающе и тревожно. Подобные вещи случались со мной в общей сложности около девяти раз. Только одно обвинение дошло до полицейского расследования, но девять девушек заявили, что я спал с ними. Такое происходит. Тебе предлагают все, что угодно, и если люди не женаты, а иногда и женаты, они берут то, что им предлагают. Футболисты молоды, они люди, и многие девушки будут бросаться на любую знаменитость. Я уверен, что это происходило всегда, но в последние 10 лет вы, вероятно, все больше об этом читаете, потому что девушки могут заработать на пикантных историях и рассказах огромные деньги — до £100 тыс., как мне рассказывали, если в постели трое или если вы можете сказать, что спали с двумя или более звездными игроками. Девушки намеренно ищут футболистов, без сомнения. А ведь когда-то им было достаточно просто похвастаться своими завоеваниями перед товарками. Теперь это практически целая индустрия.

Поэтому нужно быть очень, очень осторожным. Когда ты знакомишься с девушкой, ты должен сделать все возможное, чтобы убедиться, что она не из тех, кто интересуется тобой исключительно ради собственной финансовой выгоды. Если это так, она продаст тебя втридорога, выжав максимум из малого, выкручиваясь, придумывая или усугубляя ситуацию. Клубы, конечно, ненавидят все это. Это порочит их доброе имя. И поэтому им не нравится плохая реклама, которую они получают, если тебя видят или сообщают, что ты гулял по городу, когда должен был быть дома и отдыхать.

Я помню, что после расставания с Гейл, моей первой настоящей девушкой, вскоре после того, как я впервые приехал в Лондон со Шпорами, я встретил девушку в Вест-Энде и договорился снова с ней встретиться. Я сказал, что увижусь с ней в следующую пятницу у главного входа в магазин Хэрродс. Это было единственное место, которое я знал, как найти.

Она появилась вовремя, и мы пошли выпить. Выпив, я решил, что она мне не нравится. Она была очень скучной и раздражающей, реально. Так что через час я сказал: «Будь здорова, любимая, мне пора идти. У меня завтра матч». Я сразу же отправился домой и лег спать.

На следующий день, перед нашей игрой, Терри Венейблс отозвал меня в сторонку и сказал: «Куда ты ходил прошлой ночью, Газза?»

— Никуда, босс, — говорю я. — Я просто расслаблялся. Я никуда не ходил, честно.

— Тогда как получилось, что тебя заметили с девушкой в дверях Хэрродс?

Я не мог в это поверить. Я уже приготовилась лгать, чтобы выкрутиться, потому что, конечно, в дверях ничего такого не было, когда он объяснил, откуда узнал.

Я и не знал, что над входной дверью в Хэрродс установлена камера наблюдения. Где-то в маленьком закутке сидел охранник и, вероятно, дремал. Вдруг он случайно бросил взгляд на один из своих мониторов и увидел меня с девушкой. Он сразу узнал меня, потому что, как оказалось, он болельщик Шпор. Он также знал, что на следующий день у нас игра. И что же он сделал, этот ублюдок? Он позвонил в клуб. К счастью, Терри поверил мне, когда я рассказал ему о случившемся.

Наш ребенок должен был родиться в феврале 1996 года. За три дня до родов Шел была дома в Хартфордшире, а я — в Шотландии с «Рейнджерс». Поскольку у нас не было игры, Уолтер решил отвезти нас в Лондон на выходные, чтобы мы отдохнули и расслабились, а это значит, что в пятницу у нас был очень хороший вечерок.

На протяжении многих лет я не был большим бабником, в отличие от некоторых игроков, которых я мог бы назвать. После Гейл у меня не было постоянной девушки, пока не появилась Шел. Полагаю, меня это не сильно беспокоило. Так что все эти громкие бульварные истории обо мне создают совершенно неправильное впечатление. Мне всегда было интереснее провести ночь с Джимми и парнями, с друзьями или просто побыть дома в одиночестве. И так до сих пор, правда. В общем, в этот субботний вечер я отправился к Шел домой. Я был в стельку пьян и все еще спорил. Даже на таком позднем этапе я все еще продолжал рассуждать о том, почему нам вообще не следовало заводить ребенка, и обвинять ее. Мы сильно поссорились, и вскоре она расплакалась, а потом и я. Мне удалось расстроить нас обоих. Я подумал: к черту все, я ухожу отсюда.

Я сел в машину и поехал на север, решив, что поеду домой в Ньюкасл. Мел Стайн позвонил мне на телефон в машине. Он сказал, что я должен развернуться и вернуться, чтобы быть с Шел, когда она родит. Я просто сказал ему, чтобы он отвалил.

Я поехал к отцу и всю ночь просидел в туалете. На следующий день с утра я пошел в паб, чтобы снова напиться, и там прочитал в газете, что у меня родился ребенок. Так я узнал об этом и выяснил имя и вес ребенка. Шел пыталась обсудить со мной имена, но я отказался говорить об этом. Я все пропустил. Я не хотел знать и слышать о ребенке.

Около двух недель я ничего не делал, не выходил на связь, ничего не посылал. К этому времени я чувствовал себя очень неловко и виноватым за то, что сделал или не сделал, зная, что мне действительно следовало быть там. Наконец я отправился на юг и впервые увидел своего сына. Шел была великолепна. Она позволила мне взять его на руки, чтобы я мог обнимать и целовать его.

Теперь мне нравится имя Риган. Думаю, Шел придумала его от официанта в каком-то отеле или ресторане. Он обслуживал ее, его имя значилось в счете, и ей оно понравилось. Она посмотрела, что это означает «маленький король». Она посчитала это хорошим предзнаменованием.

Появление Ригана снова свело нас вместе, и Шел решилась и вместе со всеми тремя детьми переехала ко мне на север от границы. Я купил большой дом в Ренфрушире, неподалеку от дома Элли Маккойста, который стоил £510 тыс. — большие деньги для Шотландии, да и для всей Британии, если уж на то пошло. В доме было шесть спален, бассейн и теннисный корт. Я его обожал. Прекрасный дом. Начнем с того, что мы были там счастливы.

Я хорошо играл за «Рейнджерс» и за сборную Англии, мне нравилась жизнь в Глазго и Шотландии, я выигрывал трофеи — и не получал травм. На тот момент это было самым важным во всей моей жизни. В любое время моей жизни, правда. Когда я получаю травмы, все становится ужасным. И я становлюсь ужасным. Но у меня не было судорог, я нормально спал, почти не беспокоился, не думал о смерти и других ужасных вещах.

«Он фантастический игрок, когда не пьян».

Бриан Лаудруп, партнер по «Рейнджерс», 1997 год

«Он умный мальчик, которому нравится, когда люди считают его глупым. У него нет ни одной плохой кости в теле, но он совершает глупые, нелепые поступки. Именно это и делает его таким интересным».

Элли Маккойст, коллега по «Рейнджерс», 1996 год

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только.