11 октября, 06:50 31 мин.

Брюс Гроббелар. «Жизнь в джунглях. Автобиография» 24. «Саутгемптон»; 25. Спецоперация

Автор

174

24. «Саутгемптон»

И ХОТЯ Я УЖЕ ДАВНО ХОТЕЛ УЕХАТЬ ИЗ «ЛИВЕРПУЛЯ», когда момент отъезда настал, это было трудно принять. Если бы «Ливерпуль» проявил больше желания сохранить меня, это придало бы мне уверенности в своих силах и позволило бы остаться. Предложение годичного контракта на льготных условиях по сравнению с другими игроками было похоже на пощечину. Продление контракта на два года могло бы заставить меня чувствовать себя немного иначе, даже если бы мне платили пятую часть того, что получают главные звезды Красных.

Я обдумал свои возможности.

Я отправился в Зимбабве, чтобы играть за свою страну, работать над бизнесом по сафари, который я развивал — об этом позже — и обдумывать свой следующий шаг в футболе. Была пара краткосрочных контрактов, игры в ЮАР за «Кейптаун Сперс» и в Малайзии с «Селангором», которые позволяли оплачивать счета на лето, но я все равно хотел играть на как можно более высоком уровне.

Когда раздался звонок, ничего лучше и быть не могло. Это был Алан Болл, обладатель Кубка мира 1966 года в составе сборной Англии, мой бывший товарищ по команде «Ванкувер Уайткэпс», а ныне менеджер «Саутгемптона».

— Брюс, хочешь приехать и поиграть с нами? — спросил он.

Я быстро покинул отпуск с семьей и вылетел в Саутгемптон, где встретился со спортивным директором Лоури Макменеми и Боллом. Я подписал контракт на два года с возможностью продления на третий год и начал жизнь на «Делл». У меня не было с ними никакой предсезонки.

Хотя «Ливерпуль» при Сунессе и опустился на дно, все еще существовал значительный разрыв в качестве между тем, что я оставил позади, и тем, что встретило меня на южном побережье. В каждой из двух предыдущих кампаний Святые избегали вылета лишь на одно очко, а после продажи Алана Ширера в «Блэкберн Роверс» за рекордную для Англии сумму в 1992 году голы давались им с трудом. Полученные деньги «Саутгемптон» потратил на Керри Диксона, Дэвида Спиди и Перри Гроувза, но эти три форварда забили всего четыре гола в сезоне 1992/93 и столкнулись с аналогичными проблемами в последующей кампании.

Болл сменил Иан Бранфута в середине того сезона и построил свою команду вокруг Мэтта Ле Тиссье. Этот парень был гением. Он должен был играть за один из крупнейших клубов страны. По своим данным и умственным способностям он был на самом верху. Он мог бы легко вписаться в систему «Ливерпуля», где клуб сделал бы из него лучшего игрока.

Я уважаю, почему он не ушел в другое место. Он был очень привязан к Гернси [Остров у побережья Нормандии в проливе Ла-Манш, один из Нормандских островов. Остров не является частью Великобритании, хотя обороной и некоторыми аспектами международных отношений коронного владения (бейливика) королевство и управляет. При этом Гернси принадлежит монарху Великобритании, примеч.пер.]. Его жена была родом из Гернси, а единственный рейс туда был из Саутгемптона в субботу вечером. Это означало, что он мог играть в домашних матчах и вечером летать домой по крайней мере раз в две недели, возвращаясь в воскресенье.

Я должен был забрать свитер с первым номером у Дэйва Бизанта, который играл против меня в финале Кубка Англии 1988 года за «Уимблдон». Он играл за сборную Англии, а также за «Челси» и «Ньюкасл». Он переехал на «Делл» в конце правления Иана Брэнфута, и я думаю, что Алан Болл хотел изменить ситуацию, поэтому он попросил играть меня. Это создало несколько естественных конкурентных проблем. Как вы понимаете, Дэйв хотел играть каждую неделю. Дэйв считал, что он должен был стать номером один, потому что представлял сборную Англии.

За кулисами дела в «Саутгемптоне» велись достаточно надежно. Команды, приезжающие в гости, считали «Делл» кошмарным местом для игры из-за узкого поля, ограниченного четырьмя небольшими трибунами. Это было недружелюбное место, и даже в эпоху славы «Ливерпуля» результаты здесь давались с трудом. Необычно, что, будучи игроками «Саутгемптона», мы видели «Делл» только в дни матчей, потому что все остальные ежедневные мероприятия проходили на тренировочной базе.

Над Аланом Боллом стоял Лоури Макменеми — человек, который никогда не играл на профессиональном уровне и служил в гвардии Колдстрим, после чего стал тренером команды из нон-лиги и возглавил «Саутгемптон» в 1970-х годах. В 1976 году он выиграл Кубок Англии, а в 1980-х годах создал отличную команду, которая ненадолго стала соперником «Ливерпуля» на вершине Первого дивизиона. Он вернулся в «Саутгемптон» в качестве спортивного директора. Он был совсем другим, чем Болл, и его военное прошлое ярко проявилось.

Болл был очень приятным человеком, менеджером игроков — таким менеджером, который понимал игроков, потому что сам был одним из них. Он давал Ле Тиссье свободы, которых не было у других менеджеров, но при этом добивался от него самого лучшего. Точно так же он верил в меня, когда другие менеджеры — в частности, Сунесс — не верили. В футболе существует истина, что игроки, как правило, любят менеджеров, которые ставят их каждую неделю, и при Болле так было и со мной. При этом он был очень порядочным человеком. Он поддерживал меня, когда другие этого не делали. Что как раз и предстояло проверить.

25. Спецоперация

ВТОРНИК, 8 НОЯБРЯ 1994 ГОДА. ДЕНЬ, КОГДА МОЙ МИР РУХНУЛ, И от которого моя репутация — сколько бы раз я ни доказывал, что обвинения не соответствуют действительности — так и не смогла полностью оправиться.

Днями ранее «Саутгемптон» сыграл вничью 3:3 с «Манчестер Сити», продолжив звездный старт сезона под руководством Алана Болла, а я готовился лететь в Хараре на решающий отборочный матч Кубка африканских наций против Заира.

Ранее в Гатвике у меня была встреча с продюсерами телеканала Sky, которые хотели поговорить со мной о том, чтобы я вел кулинарную программу. Концепция заключалась в том, чтобы отправиться на яхте по Соленту и каждую неделю готовить для разных знаменитостей. Но эти планы будут грубо разрушены.

Я вошел в Северный терминал аэропорта Гатвик со своим водителем, другом и доверенным лицом Тони Миллиганом. Тони был отставным полицейским из отдела по работе с собаками, и я знал его еще в те годы, когда он дежурил у входа в туннель на «Энфилде». После ухода из полиции он пришел работать ко мне; я знал его как Моуни Тиллигана или Спайка; он был человеком, которому я безоговорочно доверял. Именно там я столкнулся с двумя газетными журналистами.

— Брюс Гроббелар? Гай Патрик и Джон Трупп из газеты Sun, сэр.

Я кивнул: это не было чем-то необычным, когда к нам подходили журналисты, хотя обычно они не охотились стаями. Вскоре стало ясно, почему.

— У нас есть ряд серьезных обвинений, которые газета намерена опубликовать завтра. Мы подумали, не уделите ли вы нам две минуты...

Мы подошли к зданию терминала.

— Это звучит ужасно, но в прошлом сезоне вы сдали матч Премьер-лиги. Вы получили £40 тыс.

— Мы записали это на пленку...

Я сел в недоумении, почти пьяный. Обвинения были настолько невероятными, что их невозможно было понять. Фотография, на которой я с тоскливым видом сижу на скамейке в аэропорту Гатвик, в последующие дни облетела весь мир.

— Я не делал этого, — сказал я.

Один из них показал мне фотографию, на которой я, судя по всему, получаю конверт с деньгами.

— Я не...

— Мы записали это на пленку...

Я ненадолго вернул себе самообладание и сказал им, что если они напишут об этом в газете, то на них подадут в суд. Они позвонили редактору, Стюарту Хиггинсу, и соединили меня с ним.

— Послушайте, у меня здесь два ваших репортера. Они выдвинули против меня обвинения в том, что я получал деньги за то, что сдавал игры. Я никогда в жизни не сдавал матчи. Деньги, о которых они говорят в больших количествах в прошлом сезоне, которые, по словам некоего человека, я получил, были моими собственными деньгами, полученными за прощальный матч.

— £40 тыс.?

— Я сказал им, что если вы опубликуете эту историю, она разрушит мой брак, возможно, уничтожит мою карьеру...

— Могу я спросить вас, сэр — я должен спросить вас напрямую — вы когда-нибудь принимали наличные за проигрыш в играх?

— Нет, я никогда...

У меня и в мыслях не было, что это произойдет, но я сразу понял, что это спецоперация. И я точно знал, кто ее предпринял. Я знал, что эта история идет от моего бывшего делового партнера, и именно это я и сказал Стюарту Хиггинсу. И зная то, что я знал о своем бывшем деловом партнере, я должен был не допустить, чтобы его порочные фантазии стали достоянием общественности.

Вечером того же дня, во вторник 8 ноября, я улетал в Африку, чтобы принять участие в важном международном матче за свою сборную. Тогда я понял, что не могу лететь, по крайней мере, не в тот вечер, что должен вернуться к семье и советникам и покончить с этим.

После первоначальной стычки с журналистами Sun другие, похоже, узнали, что что-то происходит, и стойка Air Zimbabwe внезапно заполнилась журналистами, которые пытались попасть на тот же рейс, что и я. Я знал, что некоторые из них, скорее всего, уже забронировали билеты до Хараре.

Мне пришлось тщательно и быстро обдумать, что делать. Я сказал Тони: «Я пройду регистрацию, как обычно, но я хочу, чтобы авиакомпания Air Zimbabwe предоставила мне машину, которая заберет меня на взлетной полосе, вывезет из аэропорта и вернет в Ливерпуль».

Так я и поступил. Я позвонил жене, чтобы предупредить ее о том, что должно произойти, но репортеры уже добрались до нашего дома на Виррале. Они точно рассчитали время.

В ответ она закрыла дверь перед их носом. Она не паниковала, но, по понятным причинам, была расстроена.

— За этим стоит Крис Винсент, — сказал я. —Я приеду в Ливерпуль, чтобы все уладить.

ИСТОКИ ДЕЛА ПРОТИВ МЕНЯ ПРЕДСТАВЛЯЛИ СОБОЙ СМЕСЬ ФАНТАЗИИ, мстительности, плохой оценки с моей стороны и желания коварной медиа-империи попытаться погубить меня. Это был идеальный шторм, и я оказался в его эпицентре.

В октябре 1992 года я отпраздновал одиннадцать лет в качестве вратаря «Ливерпуля», проведя юбилейный матч против «Эвертона». Игра — и все, что с ней связано, ужины, дни игры в гольф, публичные выступления, — принесла мне немалые деньги. В то время выплаты за прощальные матчи не облагались налогом. Мне было 35 лет, и я думал о своей жизни после футбола. У меня был банк денег, и я хотел вложить их не только в будущее своей семьи, но и воссоединиться с Африкой. Южная Африка не так давно вышла из режима апартеида, и время казалось подходящим. Мои дети родились в Ливерпуле, и я хотел, чтобы им было куда вернуться в Африку. Я рассказывал им о Зимбабве и Южной Африке, о дикой природе и людях, но это было не то же самое, что ощутить физическую связь с этой страной.

Южноафриканские винодельни были одним из направлений, в которое я хотел вложить деньги. Мой двоюродный брат Арчи тщательно изучил эту возможность и нашел виноградник площадью 120 га в винодельческом регионе Парл.

Дебби, однако, не считала это выгодным вложением денег. «Что ты знаешь о вине? — спросила она. — Ты ничего не знаешь о вине, Брюс». Я считал, что не обязательно разбираться в вине, если в компании работают правильные люди на правильных должностях, но моя жена была убеждена, что это плохая идея. «Ты ничего не знаешь о вине, зачем тебе идти в этот бизнес?» — твердила она.

Я не был с ней согласен, но она вызвала у меня достаточно сомнений, и я отказался от покупки. Вместо этого ее купил знаменитый гольфист Дэвид Фрост и начал производить на своем винограднике знаменитый Каберне Совиньон. Оглядываясь назад, можно сказать, что это были вина Брюса Гроббелара. Это было судьбоносное решение. Если бы я купил ее, моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Возможно, сегодня я наслаждался бы собственным вином, и пародия, которая впоследствии развернулась, никогда бы не произошла. Возможно, если бы я купил виноградник в Парле, этот кошмар никогда бы не разразился.

Примерно в то же время я впервые встретился с одним из своих соотечественников, экспатом из Зимбабве, по имени Крис Винсент. Это была случайная встреча, и, будучи настолько осторожным в отношении предполагаемых инвестиций в виноградник в Парле, я был до глупости безрассуден в своих первых — и последующих — отношениях с ним. Сейчас, оглядываясь назад, я могу объяснить это лишь реакцией на разочарование от того, что упустил виноградник.

Впервые Винсент ко мне обратился в июле 1992 года. Я был в «Харкерс», винном баре в Честере. Люди постоянно подходили ко мне, это был один из побочных продуктов славы и игры за самый большой футбольный клуб в Европе. Я уже привык к этому, но Винсент сразу привлек мое внимание, и дело было не только в его акценте.

— Не знаю, помните ли вы меня, но я служил в армии. Вы возглавили 2RAR [Второй батальон Родезийских африканских стрелков] во время Родезийской войны. Это было в канун Рождества 1976 года в Чипинге.

Я навострил уши. Я, конечно же, служил в Пятой независимой роте — мобильном подразделении, единственном независимом подразделении за всю Родезийскую войну. Мы были штурмовым подразделением и первыми пришли на смену 2RAR, чтобы они могли уйти в отпуск. В ту эпоху мы на самом деле возглавили штурмовиков в Чипинге. В Чипинге был капитан, но я не знал, как его фамилия. Я поверил в то, что услышал, когда он сказал, что это был он: Капитан Винсент.

Сразу же возникла естественная химия и родство из-за нашего общего наследия. Мы были соотечественниками. Мы сражались на одной стороне во время войны. У нас был общий опыт общения с чернокожим африканским населением Родезии — у него через полк, в котором он воевал, у меня через футбол. По всей видимости, мы контактировали во время войны. В то время у меня не было никого подобного в жизни: я жил в Англии, моя жена была англичанкой, как и большинство моих друзей. В 1992 году Родезия была частью другого мира.

Крис был блондином, слегка лысеющим, загорелым, небольшого роста, но очень харизматичным. В Родезии мы были выходцами из совершенно разных слоев общества. В то время как я был представителем рабочего класса, он происходил из богатой и известной семьи: его отец Норман, выходец из Северной Ирландии, работал руководителем в сахарной промышленности, а его брат Кит был охотником на львов.

Мы делились историями о старой стране, а когда выпили, он начал петь песню 2RAR — «Sweet Banana», и я присоединился.

А, Б, В, Главная контора, я куплю вам сладкий банан

Банан, банан, банан, я куплю вам сладкий банан.

Щит, копье и дубина, солдаты в войне и мире

На войне они храбро сражаются, я куплю вам сладкий банан.

Раз Два и Депо RAR-O, я куплю вам сладкий банан

Банан, банан, банан, я куплю вам сладкий банан.

Щит, копье и дубина, солдаты в войне и мире

На войне они храбро сражаются, я куплю вам сладкий банан.

Родезия, Бирма, Египет и Малайя — мы сражались и победили.

В бою, в бою, в бою сражается храбро.

Щит, копье и новая песня RAR-O

На войне и в мире я куплю вам сладкий банан

А, Б, В, Главная контора, там я закончу все сражения

Банан, банан, банан, банан, я куплю вам сладкий банан

Щит, копье и дубина RAR-O

На войне и в мире я куплю вам сладкий банан

Через некоторое время Винсент достал несколько фотографий, карт и документов и рассказал мне о своих планах по созданию сафари-лагеря на исторической родине. Это был заповедник дичи в 130 километрах от водопада Виктория. Там будут домики, различные шале, а также всевозможные равнинные животные — импала, куду, соболиная антилопа, антилопа гну и жирафы. Это будет высококлассная операция: шеф-повар будет работать 24 часа в сутки, чтобы удовлетворить все потребности наших гостей. Это звучало идеально во многих отношениях.

И тут возник убийственный вопрос: хочу ли я быть частью этого?

— Когда тебе нужно решение? — спросил я его.

— К тому времени, как ты допьешь свое пиво.

Я отпил из кружки и ответил:

— Согласен.

На следующее утро я встретил его в аэропорту Манчестера и вручил ему чек на £5 тыс. Это была первая ошибка в череде тех, которые имели для меня катастрофические последствия.

КАК ФУТБОЛИСТ, ТЫ ЖИВЕШЬ В МИРЕ ПРИХЛЕБАТЕЛЕЙ. ОДНИ ПРОСТО хотят, чтобы их увидели с кем-то знаменитым; другим нужны деньги или связи в игре. Я прекрасно понимал это и за годы работы успел пережил десятки таких людей. Однако в этот раз я потерял бдительность.

Если ты познакомился с Винсентом в его лучшие годы — он был очень, очень убедителен. Дебби сразу же заподозрила его, но — во многом благодаря нашему общему наследию — я был слеп к его поступкам. Опыт подсказывает, что в таких вопросах нужно полагаться на женскую интуицию. Дебби часто сердилась на его присутствие, чувствуя, что он распоряжается нашей жизнью. Мужчина не видит ущерба, пока он не будет нанесен, но она с самого начала раскусила его. Позже она сказала, что ее расстроила перемена, которую она заметила во мне. Она сказала, что я создаю образ мачо, как будто нахожусь в буше; что я говорю на армейском жаргоне. Я снова начал курить и стал больше пить.

Планы Винсента были заманчивыми. Для меня было важно закрепиться на родине, открыть Африку для своих девочек и для всего мира. Но было и обещание богатства. «Мы можем заработать на этом большие деньги, Брюс», — сказал он мне в ту первую, роковую ночь в Харкерсе.

Винсент утверждал, что договорился о покупке участков земли у Чарльза Дэви. Дэви был известным активистом движения за сохранение дикой природы в Зимбабве, чья дочь Челси впоследствии стала многолетней подружкой принца Гарри. Чарльз был героем Винсента; он проработал у него год и хотел быть похожим на него и подражать тому, что он сделал в области охраны природы. Создать условия для животных в лагере. Теперь Дэви давал ему — нам — возможность войти в бизнес.

11 000 га в районе водопада Виктория и еще 6000 га на юге. Кроме того, предполагалось создать роскошное туристическое судно «Каталина» с восемью спальнями. Дэви хотел £2 млн. Соглашения и финансирование сделок были готовы — несколько валлийских застройщиков согласились внести £6,5 млн., — но Винсенту требовалось £20 тыс., пока эта часть сделки не будет завершена, поэтому он и обратился ко мне. За это я получу 10% акций компании Винсента, Savannah Management. Это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой. Конечно, это и оказалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Я вложил свои деньги, но деньги от валлийских разработчиков так и не поступили, и к началу 1993 года мы рассматривали альтернативные планы. Не то чтобы я задавал слишком много вопросов на этом этапе.

К тому времени Винсент прочно вошел в мою жизнь. Он проник в мою семью. Он всегда был рядом: на играх, на поле для гольфа, в барах, когда я общался с друзьями, у меня дома. Конечно, я был соучастником этого: он там находился, потому что я позволил ему — я был чертовски глуп — и когда Дебби уезжала, я вызывал няню и ходил с ним выпивать и играть в гольф.

В Зимбабве, когда мы ездили по делам, мы ходили пить к водопаду Виктория. Мы зависали в гостиничных барах, но в то время как я выпивал изрядное количество пива или курил косячки, он напивался до беспамятства. Однако это было не для меня: я все еще был профессиональным спортсменом и во всех местах, где я бывал на протяжении всей своей жизни, всегда контролировал свои способности. Часто я оставлял его и возвращался в лагерь; иногда он оставался там на всю ночь.

Поразмыслив, можно сказать, что все это было уловкой, чтобы завоевать мое доверие, привлечь меня на свою сторону. В наших отношениях были элементы, которые Винсент впоследствии преувеличивал в суде и в интервью, которые он давал прессе. Если бы вы прочитали некоторые из его слов, вы бы подумали, что мы ближе, чем братья. Но такого никогда не было — по крайней мере, с моей стороны. Может быть, он вбил себе в голову, что мы таковыми являемся, только он может сказать. Позже Джон Фашану шутил, что влюблен в меня: но кто знает, что он чувствовал на самом деле. Может, он и был влюблен — кто знает? Позже, когда все развалилось, я сказал в суде, что мы были «постыдно близки». Пожалуй, это был самый точный итог, какой только можно было придумать.

Мы также были партнерами в бизнесе, который, как мы верили, будет развиваться. Это была мечта, которая — поскольку я не понимал, что она не имеет под собой никакой основы — была мечтой, которую, как мне казалось, стоило осуществить. Владеть уголком африканского рая и делиться им с людьми — кто бы не захотел стать частью этого? В то время я и не подозревал, что все это было плодом фантазии.

К началу 1993 года, когда валлийские инвесторы остались в прошлом, Винсент разработал новый план. На этот раз он обратился к зимбабвийскому землевладельцу и бизнесмену по имени Нил Хьюлетт, который купил землю, прилегающую к одному из участков, которые он искал у Дэйви. Сделка заключалась в том, что Хьюлетт построит на участке роскошный домик, а наша компания, которая теперь была переименована в Mondoro Wildlife Corporation — «Mondoro» в переводе с языка шона [Шона (самоназвание — машона) — народ, живущий преимущественно в Зимбабве (в частности в Машоналенде), в сопредельных районах Мозамбика, а также Ботсваны, примеч.пер.] означает «дух льва» — будет арендовать его за £10 тыс. в месяц, пока мы будем собирать деньги на покупку у него участка площадью 5500 га. В отеле было четыре гостевых коттеджа с соломенными крышами и белыми стенами, сгруппированных вокруг центральной приемной и столовой. Интерьеры были оформлены просто, но со вкусом. В тени высоких деревьев находился плавательный бассейн. Место называлось «Акакия Палм Лодж».

Хьюлетт с самого начала показался мне честным и деловым человеком. Решение о возвратном лизинге, которое было его идеей, стало практичным решением для того, чтобы мы начали работать как бизнес. Действующее предприятие будет представлять для других партнеров больший интерес, чем предложения на бумаге. Когда я побывал здесь сам, оказалось, что хотя на территории «Акакия Палм Лодж» нет крупных зверей, таких как слоны и львы, она невероятно красива, и я не думаю, что у нас возникнут проблемы с привлечением высококлассных посетителей, которые сделают это предприятие прибыльным и стоящим. Это был тот самый плацдарм в родной стране, о котором я мечтал. И в то же время Крис был энтузиастом и убедительным продавцом моей мечты. Если бы только он мог заставить меня подписать еще один чек, чтобы помочь «Акакии Лодж» начать работу...

Конечно, я дал ему то, что он просил, и увеличил свою долю в Mondoro. Началась серьезная подготовка. Отель «Акакия Палм Лодж» должен открыться в мае 1994 года.

Я ВЕРНУЛСЯ В АНГЛИЮ, ЧТОБЫ ВОЗОБНОВИТЬ СВОЮ ИГРОВУЮ КАРЬЕРУ. Шел сезон 1993/94, и моя карьера в «Ливерпуле» подходила к концу.

В Зимбабве Крис Винсент остался работать менеджером в новом лагере, но нам нужен был кто-то еще, который бы его возглавил. У моего друга, Пета Балака, вратаря из ЮАР, живущего сейчас недалеко от Честера, была дочь Бернис, которая была в затруднительном положении, оставив работу в Marks and Spencer. Думаю, переезд в Африку привлек ее внимание по тем же причинам, по которым и я рассматривал это предложение для своих дочерей: воссоединение с родным континентом ее семьи и место для приключений. Я предложил ей работу в качестве встречающей в лагере, и в марте 1994 года она улетела к Винсенту. Зимбабвийский буш был очень далек от работы в розничной торговле в Великобритании, поэтому я дал Пете слово, что присмотрю за ней.

К открытию лагеря у меня неожиданно появилось больше свободного времени, чем обычно. Травма, полученная во время отбивания мяча в матче с «Лидс Юнайтед» в феврале 1994 года, поставила точку в моем сезоне и, как оказалось, в карьере игрока «Ливерпуля».

Именно в это время в моем сознании зародились первые семена сомнения в отношении Криса Винсента. Я догадывался, что, возможно, он не был тем, за кого себя выдавал, когда мне передали экземпляр «Военных дневников» Андре Деннисона. Деннисон был организатором 2RAR во время Родезийской войны, и для меня это было захватывающее чтение. Но в книге упоминается, что лейтенант Винсент начал действительную службу в 1978 году. Это был тот самый лейтенант Винсент, который в винном баре Честера рассказал мне историю о том, как мое подразделение сменило его в Чипинге на Рождество 1976 года? Если это так, то у меня точно к нему есть вопросы.

В то время я оставил это без внимания, но весной 1994 года, когда лагерь должен был открываться, возникли некоторые сомнения в том, сможет ли Винсент предоставить все деньги инвесторов, которые, по его словам, были ему обещаны. В то время как другие инвесторы то и дело обращались к нему, долгожданные обещания так и не были выполнены. Эти деньги были необходимы для работы лагеря.

Ощущение, что все не так, как должно быть, усилилось, когда в конце сезона 1993/94 я отправился в Зимбабве вместе со своей семьей и Стивом Николом и его семьей. Напряжение между Нилом Хьюлеттом и Крисом Винсентом было ощутимым. Почти сразу после моего приезда в «Акакия Лодж» Хьюлетт начал нападать на Винсента и его руководство лагерем. Нил считал, что Винсент смотрит на вещи наивно: Крис хотел, чтобы лагерь работал на высоком уровне и приносил прибыль уже через пару месяцев, в то время как опыт Нила подсказывал ему, что на достижение такого положения уйдет пара лет. Крис держался молодцом, но вскоре потерял самообладание, и в какой-то момент мне пришлось его физически сдерживать.

Неужели Хьюлетт внушил мне мысль, что Винсент не справится? Вероятно, не на этом этапе. Это была семейная поездка, настроение было расслабленным, и по вечерам мы сидели у костра, пели песни и пили пиво. К нам присоединились Дебби и девочки, а также моя мама. Через несколько дней мы провели турнир по гольфу «Человек из джунглей», чтобы собрать средства для отправки зимбабвийской команды на Специальные Олимпийские игры. Прилетели еще друзья из Европы, в том числе Рассел Осман, бывший игрок «Ипсвича». Турнир, как и наш праздник, прошел с большим успехом, в той самой дружеской атмосфере, которая, как я надеялся, будет царить в «Акакия Лодж».

Если бы это было просто место для отдыха, но реальность такова, что Mondoro — это действующий бизнес и важная часть моих планов на жизнь после футбола. Деловая сторона вопроса, несомненно, была причиной большого напряжения. Между Крисом и его братом Китом все чаще возникали ссоры. На турнире по гольфу в «Человек из джунглей» произошла ссора, в которую вклинился и я. Увидев меня, Кит предупредил брата: «Все, это конец» — и ушел к жене. Крис присоединился ко мне после этого, и я спросил его об этом, но он отмахнулся от инцидента. Тем не менее, это подпитывало мое ощущение, что что-то не так.

Оглядываясь назад, я думаю, что это могло произойти из-за предполагаемой сделки со Стивом Болером. Стив был миллионером из Чешира, сколотившим состояние на кухонном бизнесе и являвшимся крупным акционером «Манчестер Сити». Природоохранная деятельность была его страстью, и он искал местных партнеров в заповеднике. Поговаривали, что он вложил более £6 млн. в такие инвестиции, как наш лагерь, и в то время он также общался с Чарльзом Дэви — в том числе и по поводу нашего лагеря. Поскольку он был британцем, ему нужны были местные партнеры, чтобы обойти правила, касающиеся иностранного владения.

Если бы он присоединился к нам в качестве партнера, это было бы хорошо, но лагерь не нуждался в таких деньгах. Я спросил Винсента, что будет с остальными деньгами, и он сказал, что мы их разделим. Я был потрясен. Сам лагерь стоил всего несколько сотен тысяч, а модернизация, вероятно, обошлась бы еще в миллион, чтобы превратить его в один из лучших сафари-лагерей во всей Африке.

«Погоди-ка, — сказал я, — ты же не можешь сказать Стиву Болеру, чтобы он вложил в лагерь шесть миллионов фунтов, и прикарманить четыре миллиона. Он не дурак и захочет узнать, что случилось с остальными его деньгами. Если ты его так обокрадешь, то окажешься в Манчестерском судоходном канале в бетонных тапочках».

Когда я вернулся в Англию, я помешал сыну Стива отдать нам чек. Mondoro нуждалась в инвестициях, но не в таких масштабах и не для того, чтобы удовлетворить планы Криса Винсента. Помогло ли это посеять семена раздора между Китом и Крисом, а также Крисом и мной? Не знаю, но я не хотел участвовать в такой подлой тактике.

Дебби, тем временем, узнала о масштабах моего финансового участия в Mondoro и, учитывая, что двумя годами ранее она отменила мой интерес к винограднику, была недовольна. Винсент ей не нравился и она ему не доверяла. Когда в июле ей позвонил Нил Хьюлетт и попросил узнать, почему не был произведен платеж за сафари-грузовик, который Mondoro купила у него, она была в таком же гневе, как и я в недоумении. Куда делись деньги?

В то время я был в Кейптауне и выступал за «Кейптаун Сперс», где провел три матча, во всех сохранив свои ворота в неприкосновенности. Бывало, что я с трудом поспевал за драмой в буше, но теперь мне стало ясно, что что-то очень сильно не так. Это было время, когда мобильные телефоны еще только появлялись, а Интернетом мало кто пользовался. Мир, честно говоря, был не так хорошо связан между собой, как сейчас. Однако я поговорил с Нилом Хьюлеттом, и в его голосе чувствовалась настоятельная необходимость.

— Брюс, есть ли шанс, что ты приедешь посмотреть на лагерь и встретиться с нами?

— В чем дело, Нил?

— Вы просрочили платежи.

— Что ты имеешь в виду? Я полностью обеспечил свои инвестиции в Mondoro.

— Как ты думаешь, сколько денег вы заплатили?

Я назвал ему сумму.

— У тебя есть какие-нибудь доказательства этого?

— Да, я могу привезти их.

— Брюс, я ничего не получил; я получил £8 тыс.: £2 тыс., а затем еще один платеж до £10 тыс. — и это общая сумма, которую я получил от вас, ребята, за то, что вы взяли на себя управление лагерем

Что случилось с деньгами? Я должен был все выяснить и мог сделать это только лично.

2 августа 1994 года я прилетел в Хараре, а затем отправился на водопад Виктория. Я был в Куала-Лумпуре и играл на турнире за малазийскую команду «Селангор». Мой контракт с «Ливерпулем» подошел к концу, и я использовал время до завершения трансфера в «Саутгемптон», чтобы заработать немного денег, играя за границей.

Когда я приехал на арендованной машине, увидев меня Бернис была потрясена.

— Что ты здесь делаешь, Брюс? — спросила она.

— Где Крис?

— Он еще не вернулся из города.

Нил Хьюлетт предупредил меня, что дела пошли настолько плохо, что мне нужно защищаться; что Винсент использовал счета компании для накопления всевозможных долгов. Поэтому я вернулся к водопаду Виктория и обошел все местные предприятия, закрыв все счета компании, которые были в лагере: бензин, продукты, все, что нужно; я убедился, что все осталось на нуле. После этого я обошел все казино и закрыл все счета, которые он открыл, и даже счет его брата. Поговорив с местными жителями, я понял, что произошло: он тратил свои дни — и мои деньги — на то, чтобы быть главным человеком в городе. Я проследил за тем, чтобы никто не выдавал нашей компании Mondoro кредиты в любой форме.

Вернувшись в лагерь, мы с Нилом Хьюлеттом сравнили наши банковские счета. Переводы с моего счета на счет, контролируемый Винсентом, были очевидны, как и отсутствие активности в платежах с этого счета на счет Нила. Все мои худшие опасения подтвердились. Я сказал ему, что составил письмо об отказе от аренды и подпишу его в присутствии его и других людей вечером. Настроение было грубым, но деловым; думаю, Нил понимал, что меня обидели. А потом я стал дожидаться Винсента.

Он появился в лагере на своем Land Rover около обеда.

— Бернис! Принеси мне пива! — крикнул он, сообщая о своем прибытии.

— Хорошо, — сказала ему Бернис, — но на веранде есть человек, который хочет тебя видеть.

Винсент вошел на веранду, и никогда еще никто не был так потрясен, увидев меня, как тогда.

— Брюс, что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я только что был у Нила Хьюлетта.

— Не верь Хьюлетту, — сразу же сказал он, не спрашивая меня, о чем мы говорили. — Он лживый, обманщик, сукин сын. Он все время говорит мне о лагере. Я делаю все, что в моих силах.

— Это интересно, — холодно сказал я. — А что случилось с деньгами, которые должны были быть выплачены Нилу Хьюлетту?

— Что? Они у него!

— Я просто говорю тебе, что сегодня вечером состоится встреча у Нила Хьюлетта, — сказал я и пошел своей дорогой.

Позже в тот же день я вернулся в лагерь. В нижней части участка у Нила был небольшой домик, где мы все должны были встретиться. Я пришел туда рано. Приехала жена Хьюлетта, а также Морин, жена Кита Винсента. Кит был партнером в бизнесе и уехал на охоту, поэтому Морин присоединилась к нам. Бернис присоединилась ко мне, Нилу Хьюлетту и его жене. А потом мы ждали, когда придет Крис.

Он опаздывал; он не обращал внимания на время встреч — так было всегда. Сразу же как тот пришел Нил Хьюлетт стал нападать: «Ты сказал Брюсу Гроббелару, что я лживый и жуликоватый сукин сын?» — Винсент не смог ответить, и Нил повторил вопрос. «Ты сказал Брюсу Гроббелару, что я лживый и жуликоватый сукин сын? Лучше ответь мне». Затем он включил диктофон. «Ты сказал это Брюсу Гроббелару?» — снова спросил он.

Винсенту ничего не оставалось, как признать, что он такое говорил.

— О, это я лживый, жуликоватый сукин сын? — сказал Хьюлетт. — Вот мои бухгалтерские книги; ты заплатил мне такую-то сумму денег, £2 тыс., а потом она выросла до £10 тыс.; вот снятие денег Брюсом Гроббеларом из его банка, переведенных в твой банк здесь, в стране. Куда все это делось?

Он не смог ответить.

В этот момент я встал и сказал: «Нил, это все. У меня есть все доказательства. Я знаю, что это самое большое мошенничество, которое я когда-либо видел, и мне жаль, что мне придется закрыть этот лагерь; я больше не буду вкладывать в него деньги. Если ты не достанешь деньги в течение определенного времени, чего, как я знаю, никогда не произойдет, я закрою лагерь. Вот мое заявление об уходе, будь добр, засвидетельствуй его». Я подписал его, отдал ему копию, раздал все копии, оставил себе копию; в тот же вечер я уволился из компании. Больше денег не поступало.

Винсент пытался утверждать, что у Нила Хьюлетта были и другие расходы, что он должен был чинить скважины и другие вещи по всему участку. Нил показал мне деньги, которые были заплачены за ремонт этих скважин, и не факт, что это стоило бы хоть сколько-нибудь близко к тому, о чем он утверждал. Винсент показал мне, что заплатил немного денег, но все они были разными способами выведены. Суммы не сходились.

Итак, лагерь был закрыт, и я купил билет для Бернис, чтобы она следующим вечером полетела домой. Бедная девушка проработала там почти год, но лишь изредка получала зарплату — обычно когда Винсент выигрывал в казино, — но даже после всего, что произошло, Винсент не хотел отпускать ее.

— Ты должна остаться здесь со мной, — сказал он ей, но я не мог позволить ей остаться. Я обещал ее отцу присматривать за ней.

В ту ночь я остался в городе, а Винсент устроил пьяный разгул в лагере, пил пиво, а потом стрелял по пустым банкам, выкрикивая при этом мое имя. Бернис была напугана. На следующий день я отправился в лагерь, забрал ее и утром вылетел обратно в Хараре. Но Винсент встретил нас в аэропорту у водопада Виктория и снова сказал ей, что она не может улететь. Он выглядел все более отчаявшимся.

— Бернис — моя ответственность. Я забираю ее в Англию, — сказал я ему. — У нее есть семья, к которой нужно ехать.

Как человек слова, обещавший ее родителям заботиться о ней, я не мог ее бросить. Я отвез ее в Хараре на стыковочный рейс и стал ждать в доме друга, потому что самолет должен был вылететь поздно вечером.

Когда мы проходили регистрацию в аэропорту, угадайте, кто приехал? Винсент добирался от водопада Виктория в Хараре на машине, что занимает восемь часов. Но на этот раз он приехал не за Бернис, а за мной. Когда он столкнулся со мной лицом к лицу, Бернис умоляла его остановиться. Он посмотрел мне в глаза и предупредил: «Это еще не конец».

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только...