Винни Джонс. «Пропал без тебя» 12. Один день и одна жизнь в Харфилде
Эпилог: Дом в Ван Найс/Благодарности
***
Тэнс была такой храброй в своих регулярных поездках в Харфилд, но, по правде говоря, они так ее пугали. После трансплантации ее состояние нужно было регулярно отслеживать, так как у врачей действительно не было никакого плана-графика насколько долго может работать ее новое сердце. Надо помнить, что это было еще на заре операций по трансплантации, поэтому Тэнс была важным маркером всех усилий врачей. Следовательно, они регулярно возвращали ее в Харфилд, чтобы проверить ее прогресс, что было хорошо для обеих сторон: ее внимательно осматривали, а затем ее случай был использован для исследований (она была особенно интересна врачам, потому что была такой молодой и, казалось бы, здоровой до того, как отказало ее первое сердце).
Тэнс принимала лекарства дважды в день, утром и вечером. Часто в мои обязанности входило следить за тем, чтобы она каждый вечер вовремя их принимала. Где бы мы ни находились и в какое бы время мы ни ложились спать, их нужно было принимать. Это были Циклоспорин и Имуран для борьбы с отторжением сердца; были и мочегонные. Даже если мы выпивали кучу напитков, мы должны были об этом помнить; к счастью, после всех этих лет в ее голове был какой-то механизм, поэтому она знала, что должна их принимать. Но если она выпила слишком много бокалов шампанского — на самом деле, это был ее единственный порок, когда дело касалось выпивки — тогда это становилось моей работой: 50 мг этого, 25 мг того, что-то еще из другого. На самом деле, меня до смерти пугало, что Тэнс что-то не примет — это не убило бы ее, но весь режим был бы испорчен, и это было бы опасно.
Циклоспорин использовался для снижения вероятности отторжения, но это комплесный препарат, особенно потому, что он может привести к большему риску развития рака (в настоящее время к нему добавляются противораковые препараты). Кроме того, ее иммунная система была подавлена лекарствами, которые она принимала, что означало, что организм Тэнс был более склонен к инфекциям. Кроме того, у нее сильно пострадали почки; у нее была подагра, и ей пришлось столкнуться с двумя приступами рака шейки матки. Она была такой упрямой во всем этом, но было так много всего, с чем ей одной приходилось справляться с этим.
Однако именно полугодовые и ежегодные поездки в Харфилд были самым большим стрессом для Тэнс.
Мы вместе ездили в Харфилд на ее осмотры; часто они совпадали с ее днем рождения (и, следовательно, с днем рождения Кейли), так что в начале апреля, когда приближалась поездка в Харфилд все немного напрягались. Тэнс была полна решимости стать просто еще одной пациенткой — да, она была замужем за кем-то известным, но из-за этого она никогда ничего не выгадывала в Харфилде, да и я тоже. Когда она была там, она была Таней Джонс, реципиентом трансплантации, а не Таней Джонс, женой Винни Джонса. На самом деле на протяжении многих лет у нее были сотни предложений поработать моделью или об интервью, и она всех их отвергала — она была непреклонна в том, что ничто из того, что она сделает, не будет похоже на то, как Харфилд спас ей жизнь; она не хотела, чтобы что-то выглядело так, как будто она особенная. Тэнс боялась подвести врачей. Она знала, что ей была дана такая привилегия, и она никогда не использовала бы мою славу или нашу славу, чтобы пролезть перед кем-то.
Дни в Харфилде начинались рано утром. Мы выстраивались в очередь вместе со всеми и ждали своей очереди, пока Тэнс сделает анализ крови, электрокардиограмму и ангиограмму. Прогулка до операционной, где ей делали ангиограмму, всегда приводила ее в ужас. В начале это могло занимать пару дней для того, чтобы пройти все исследования, хотя позже Тэнс уже приходила и уходила в течение дня. Тем не менее, по дороге она плакала и пугалась, и заставляла меня пообещать, что я буду снаружи, когда она выйдет, и я каждый раз был там. Тэнс всегда говорил доктору Митчеллу: «Можно мне еще немного джина с тоником?» — имея в виду успокоительное. Это была невероятно инвазивная процедура — им приходилось направлять маленькую камеру ей в пах и дальше идти к сердцу, чтобы проверить, в хорошей ли сердце форме, но это также было и напряженно, потому что мы боялись того, что они могут найти. А Тэнс всегда говорила, что чувствует, как камера проходит сквозь нее, и ее это пугало.
После завершения ангиограммы ее отвозили в послеоперационную палату, и она немного дремала. У меня был бы ее маленький список еды, которые я должен был для нее достать, потому что после того, как она проснется она будет голодная. Я ждал, пока она устроится поудобнее, мы бросали и ловили поцелуи друг друга, как всегда, когда я куда-нибудь уезжал, а потом я летел в город Харфилд к пекарям и покупал то что нужно; она любила маленькие бутерброды с огурцом, пирожные и чипсы. Когда Тэнс просыпалась, она видела, что вся эта еда ждет ее, и для нее это было как рождественское утро.
Затем мы ждали. Это была самая трудная часть. «А ты как думаешь? — повторяла она снова и снова. — Что сказал доктор Митчелл?»
Я отвечал: «О, он так доволен», — хотя я с ним и не разговаривал. Иногда мы задерживались до 19 или 20 часов — тогда в больнице становилось жутковато — и мы сидели, держась за руки, и ждали результатов.
В конце концов мы шли в кабинет Митчелла, и каждый раз он говорил: «Блестяще, Таня! Сердце в отличном состоянии».
Мы жили этим. Неделями и месяцами мы жили этим, потому что, по-настоящему, это была Таня, которая снова и снова возвращала себе свою жизнь. Сначала это было два раза в год, потом один раз, потом через год, но всегда было одно и то же: мы переживали, волновались и беспокоились, что у нее что-то не в порядке с сердцем, а потом они делали день исследований, и нам становилось все ясно, и чувство облегчения было таким глубоким.
Поездка в Харфилд действительно помогала взглянуть на все в перспективе. Каждый раз мы старались не смотреть на список реципиентов, которые были еще живы, потому что мы знали многих из них. Но с годами этот список становился все тоньше и тоньше. Однажды Тэнс спросила медсестру о парне по имени Томми Флэнаган — он был симпатичным парнем, с которым она познакомилась, когда возвращалась в Харфилд. «Как поживает Томми? Он заходил?» — спрашивала Тэнс.
Последовала ужасная пауза, и медсестра отвела взгляд. Мы знали, что это значит. Тэнс обычно злилась, потому что там были имена, рядом с каждым из которых было написано: «один год», «два года», «10 лет», «15 лет», «20 лет», но этот список, в котором была и она, становился все тоньше и короче.
В Харфилде были и другие стрессовые ситуации. Люди, естественно, хотели поговорить с нами — Тэнс была довольно известным реципиентом, и я тоже был хорошо известен — но мы просто хотели опустить головы, покончить с этим и уехать. Тэнс избегала любого внимания.
Однажды я оставил ее, чтобы сходить за едой, а когда вернулся, в комнате с ней была женщина, которую я раньше не видел. Тэнс восстанавливалась, будучи все еще в основном не в себе, и я спросила медсестер, кто эта женщина. Они сказали мне, что она утверждала, что является членом семьи, но, конечно, не из тех, о которых я когда-либо слышал.
Скажем так, когда стало ясно, что это журналистка, притворяющаяся другом Тэнс, для них все закончилось не так хорошо.
До самой смерти Харфилд был для Тэнс всем. Она обожала персонал — доктора Митчелла и медсестер. Они были для нее как ангелы.
Со всем стрессом от необходимости регулярно ездить в Харфилд и плохой рекламой, которую я иногда все еще получал за свои выходки на поле, нам нужно было место, более уединенное, чем Бокс-лейн, так что пришло время снова переезжать. На этот раз мы выбрали место в Тринге под названием Кедры.
Это был настоящий дом — дом мечты нашей жизни — 839 квадратных метров на двух с половинах гектарах. Это был объект желаний. Можно было переключиться на третью передачу при въезде на территорию по подъездной дорожке, вот каким большим было это место. Мы заплатили за него миллион фунтов, а затем еще на миллион сделали там ремонт.
У нас было шесть спален, включая главную спальню, которая была размером с некоторые дома. Он был таким большим, для того, чтобы общаться друг с другом находясь в разных концах дома нужно было звонить по телефону. Комната Кейли тоже была огромной — наверное, лучшей в доме. Кухня была 19 метров в длину и 9 в ширину, потрясающе. Сам дом, однако, имел странную планировку — он был как бы разделен посередине длинной дорожкой, открытой всем стихиям. Я хотел соединить все это должным образом, чтобы сделать одну структуру из всего дома, поэтому я выстроил огромные арочные окна, чтобы заполнить открытые пространства в проходах. Я даже построил форелевое озеро с прекрасной рыбацкой хижиной на нем — рыбацкой хижиной с одной спальней! У нас были красивые большие аллеи и лужайки.
Когда моя футбольная карьера закончилась, кино набрало обороты, как и другие вещи в мире развлечений.
В 2001 году я каким-то образом попал на концерт, выступив перед Королевой в семьдесят третьем Королевском варьете. Я пел и танцевал на протяжении всего «Таинственного кота Макавити» в честь Эндрю Ллойда Уэббера.
Перед началом шоу я оказался в гримерке со Стивеном Фраем и Роуэном Аткинсоном, пока кто-то не сказал: «О, Элтон наверху», — и вместо того, чтобы сидеть с ними я поднялся к нему. Там была тонна красного вина, и Элтон не пил, так что я довольно щедро угощался — возможно, поэтому, когда я встретилась с Королевой, я спросил: «Кто-нибудь воспользуется вашими билетами на Финал Кубка в этом году, мэм?» (Это был ноябрь, так что бог знает, почему я подумал, что у нее уже есть билеты!).
Все говорили Тэнс, что она тоже должна познакомиться с королевой, но, как всегда, она была слишком скромной и слишком поддерживала меня, чтобы переживать по этому поводу — «Это ночь Вина», — сказала она. Позже, однако, мы убедили ее познакомиться с ее Величеством, но вместо обычного «мэм», Тэнс просто сказала ей: «О, привет!» Мы любили Тэнс за это; это была Тэнс — ни какой тебе брехни, ни какой предписанной роли, просто реальный человек.
Год спустя, 2 ноября 2002 года, мне посчастливилось выпустить пластинку под названием «Уважение». Я всегда любил музыку, так что это было для меня волнующим событием. Я записал кучу замечательных песен — «Всем нужен кто-то», «Танцуй под музыку», «Док залива», «Хай-хо, луч надежды», «Мустанг Салли», «Дай мне немного любви», «В полночный час» — и целую кучу других. Я даже оказался на телепередаче «Вершина популярности» с песней Джима Кроче «Плохой, плохой, Лерой Браун», которая для моей 15-летней дочери была довольно крутой — если внимательно присмотреться на видео, то можно увидеть, как она танцует в первом ряду — немного похоже на то, как ее мама всегда была самой большой поклонницей своего брата.
Тэнс также полностью поддерживала свою дочь.
Даже когда ее здоровье было не в порядке, она появлялась на матчах по лакроссу и нетболу, на спортивных соревнованиях, или на спектаклях, или в соборе, когда Кейли пела в хоре. Но у Кейли были трудные времена в школе. Мы отправили ее в Стоу — я всегда хотел, чтобы мои дети получили лучшее образование (мы также отправили Аарона в частную школу) — но это место было заполнено детьми, которые больше заботились о статусе, нежели о чем-либо еще. Они называли ее Мини Винни, что было нелепо, и в тот день, когда она случайно попала кому-то в лицо клюшкой для лакросса, конечно, пресса устроила пир духа, учитывая ее связь со мной. Но именно вечеринка в нашем новом доме по-настоящему привела все к завершению.
Я был в отъезде, снимался в «Евротуре», и Кейли воспользовалась возможностью пригласить школьных друзей на скромную вечеринку. Тэнс и ее лучшая подруга в то время, Дениз, собирались быть там, на кухне, так что как что-то могло пойти не так? Кейли пригласила максимум 50 человек, но все в школе прознали об этом, и пришли. Это были пасхальные каникулы, и ребята понаехали со всей страны; это было невероятно. Они даже привезли с собой палатки. Один мальчик с гордостью сделал своим делом ходить на домашние вечеринки и наносить там максимальный ущерб — по-видимому, это было то, чем он увлекался. Жаль, что меня там не было.
Вечеринка быстро вышла из-под контроля, и Кейли заперлась в нашей спальне. Тем временем дети обнаружили мой тайник с 100 бутылками 1985 года Линч-Бэйджес — Тэнс поймала одного из них пытающегося открыть бутылку, чтобы ее можно было выпить.
Это был полный кошмар, и еще хуже было то, что один из отцов мальчика работал в «Дэйли Мейл». Один мальчик принес травку, и он курил ее в одном из кустов перед домом, так что «Мейл» написала, что это была вечеринка с наркотиками, но это было не так.
Но это была катастрофа — один парень даже нашел пневматическую винтовку Аарона и выстрелил из окна его комнаты. Тэнс и Дениз наконец удалось избавиться от всех и позвать стекольщика, чтобы починить окно. Было решено, что эта история для меня будет преуменьшена; проблема заключалась в том, что я узнал об этом из небольшой статьи в «Дэйли Мейл». Однако Тэнс и Кейли не рассказали мне об окне, так что представьте себе мое замешательство некоторое время спустя, когда я рассказал Тэнс, что встретил парня, который утверждал, что был в нашем доме и чинил окно — он даже сказал, что оно было прострелено. Я просто подумал, что парень под кайфом или что-то в этом роде.
Эта вечеринка стала последней каплей для Кейли — после этого она ушла из Стоу, и я ее не виню. И я также не виню ее и Тэнс за то, что они не сказали мне об этом (хотя я должен был догадаться, когда увидел, что наши белые ковры больше не были белыми).
У них всегда была такая особая связь, у них двоих. Есть много причин для их близости — дочери и матери и все такое для начала. Но в их случае был также факт того, как Кейли появилась на свет. Она понимала, через что прошла ее мать при ее рождении, и Тэнс, в свою очередь, знала, как близка она была к тому, чтобы никогда не увидеть, как вырастет Кейли. Следовательно, они были ближе, чем кто-либо; это по-настоящему нужно было увидеть, чтобы поверить. Это продолжалось вплоть до дня смерти Тэнс, и в последний год я мог видеть, как любовь Кейли становилась все глубже и глубже, если такое вообще было возможно, когда она ухаживала за своей матерью на последних стадиях ее болезни.
Я так горжусь тем, что сделала Кейли, и тем, кто она есть. Она одна из самых красивых людей, которых только можно было пожелать встретить, и она была той скалой, которая держала нас всех вместе. Она воистину дочь своей матери, это уж точно.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал
