Галерея не сыгравших. Эрик Хэнк Гэтерс. Быть Бэнкмэном, или Knocking on Heaven's Door… Часть восьмая

Хотя и следующий вопрос, конечно, тоже останется без ответа по понятным причинам, тем не  менее, как раз здесь-то можно что-то спрогнозировать с наибольшей долей вероятности. Я о том, каким игроком Хэнк мог бы стать в НБА.

Разброс мнений и здесь очень велик, от Северного до Южного полюсов. Начать хотя бы с того, под каким номером Эрик мог уйти на драфте. Кто-то говорил, что вообще – под первым, а кто-то – что и в начале второго раунда. Например, в статье англоязычной википедии, посвящённой драфту-1990, так чёрным по белому и написано: что Эрик был претендентом на самый что ни на есть высокий пик, любимцем прессы и аналитиков; по большому счёту, это лишний раз свидетельствует только о том, насколько «компетентные» люди составляют подчас эти самые статьи. Потому что у журналистов-то Хэнк и впрямь был любимцем, а вот у специалистов... Истина, как всегда, лежит где-то посередине.

Кстати, расписывая всё это, я, естественно, не беру в расчёт здоровье Эрика и то, что в любой момент с ним могло бы случиться то, что и случилось – не сегодня, так завтра, не через полгода – так через год. Я отталкиваюсь от того, кем мог бы стать Бэнкмэн, не будь у него этих проблем с сердцем. Да, не так уж мало людей, которые играли с какими-то патологиями. Конечно, пример Маравича, у которого всё было ещё хуже, тоже совсем неудачный – просто судьба догнала его не в 20, не в 30, а в 40 лет – но всё-таки догнала. Но ведь были и, например, Монти Уильямс, и тот же Терри Каммингз. Или Деррик Коулмэн, который, даже узнав о диагнозе, не остепенился, остался всё тем же выпивохой и обжорой, не знавшим меры ни в чём – и отбегал ещё с десяток сезонов (правда, некоторые из них пропуская почти полностью, но не только из-за аритмии). Или вспомнить проблемы с сердцем у того же ЛаМаркуса Олдриджа… Но все эти случаи имеют мало общего с Хэнком – с его кардиомиопатией Эрика сразу надо было убирать из спорта. Параллели здесь можно проводить, увы, лишь с Реджи Льюисом.

Что сказать насчёт первого номера? Ну, почти всем нам это свойственно: если человек уходит из жизни так рано, и пусть даже он при этом не обладал никакими такими незаурядными качествами, то мы их ему непременно приписываем – и сами в это почти искренне верим; ну, а уж если он и на самом деле был небесталанен, как Хэнк – тогда и вовсе заносим его в несостоявшиеся гении. Вот такие экзальтированные донельзя люди и говорят, что он вполне мог бы претендовать на первый номер.

Конечно же, это не так. Даже несмотря на то, что драфт-90… Кстати, немного о драфте-90 – чтобы прояснить картину. Тот драфт оценивают, как один из слабейших, начиная с 1985-о, когда впервые была введена лотерея. Нередко его ставят и на второе, и на третье места в таких рейтингах, единоличный лидер которых пока - драфт-2000 (о последних, где-то с 2008-09 годов, с позиций сегодняшнего дня особенно не говорят – игроки, выбранные на них, просто ещё не достигли своего пика или провели ещё слишком мало сезонов на этом пике; хотя, вполне может статься, что драфт-2013 окажется в итоге ещё слабее, чем 2000). Никто не ожидал от кандидатов-90 ничего такого. Даже о людях, считавшихся примами, - Коулмэне, Пэйтоне, Деннисе Скотте - говорили в том духе, что, мол, ребята, конечно, неплохие, но вот на франчайзов не тянут. Игроков калибра Юинга или Робинсона среди них не будет – даже не ждите.

Первые лица драфта-90 (слева - направо): Деннис Скотт (№4), Гэри Пэйтон (№2), тогда ещё - Крис Джексон (№3) и Деррик Коулмэн (№1). Ну, а в центре, естественно, дядюшка Стерн - куда же без него?

В общем-то, конечно, эксперты были правы. Хотя не всё было так уж плохо. Помимо людей с труднопроизносимыми или ещё более – трудночитаемыми для русского человека на английском фамилиями (типа Алаа Абдельнаби или Дуэйна Шинциуса), на том драфте всё-таки были хорошие или просто крепкие, добротные парни: тот же Скотт, Кендалл Гилл, Махмуд Абдул-Рауф, явно не показавший в силу ряда причин всего, на что был способен, Тайрон Хилл, Терри Миллз, Ди Браун, Элден Кэмпбелл, Антонио Дэвис, Джейсон Уильямс – все эти люди были далеко не последними в лиге в 90-е годы. Кто-то даже стал 3-кратным чемпионом (речь о Тони Кукоче). Чью-то карьеру подкосили травмы – Лой Войт потихоньку стал подбираться к вершинам, но хронические проблемы со спиной так и не дали ему реализовать свой немалый потенциал. Не позволили они раскрыться в полной мере и близкому другу Хэнка Лайонелу Симмонсу. Всё это – очень достойные исполнители. «Финикс» и вовсе ухитрился выцепить человека, засветившегося на All-Star Game, аж под 48-м номером – Седрика Себаллоса. Но вот суперзвезда – без всяких оговорок и натяжек – с того драфта вышла только одна: Гэри Пэйтон, выбранный под 2-м номером «Сиэтлом». Хотя, сколько времени и сил ему понадобилось на это - чтобы даже не то, что достичь этого статуса, а для начала хотя бы убедить всех, что «Сверхзвуковые» не совершили глупую ошибку, выбрав его так высоко – это уже тема для отдельного разговора… Даже уже упоминавшийся «Крёстный отец драфтов» директор скаутского отдела НБА Марти Блэйк  признавался в начале марта, что он в замешательстве: «Я не знаю, как высоко ушёл бы Хэнк. Это такой сезон, когда вы даже не можете выбрать игрока года в студенческом баскетболе. Здесь нет Юингов, Робинсонов, Мэннингов или Фэрри. Но несколько команд, которые будут выбирать с 16-о по 27-й номер, были бы определённо заинтересованы в Хэнке…»

Можно вспомнить и то, что даже выбиравшие первыми «Нью-Джерси Нетс», казалось бы, задолго до начала процедуры должны были определиться с кандидатурой, но нет – хотя Коулмэн и был их фаворитом, тем не менее, ответственные за выбор люди продолжали горячо спорить едва ли не до самого последнего момента и всё-таки назвали имя Деррика лишь за полторы минуты до истечения отпущенных пяти (впрочем, у «Нетс» были свои заморочки с выбором, о которых я сейчас растекаться мыслью по древу не буду).

Но даже на фоне этого говорить о первом номере могут уж совсем… восторженные люди. Причём они даже аргументы приводят в пользу того, что Эрик мог и должен был уходить под первым номером. Ну, если можно считать аргументами мнение людей, вся ценность игрока для которых определяется только и исключительно статистикой, и на этой статистике для них весь баскетбол и остальной мир клином сошлись. Вот они и говорят, что подбирал Хэнк немногим меньше Коулмэна, а уж очков набирал не в пример больше. Что им можно ответить? Ничего, потому что никаких доказательств они не приемлют и даже не слышат.

Коулмэна и Хэнка сравнивать вообще бессмысленно – даже при том, что оба играли в схожих амплуа (скажем так – центрфорвардов, хотя Эрик в основном как раз центрил, а Деррик делал это, только будучи джуниором, остальные три сезона проведя на месте тяжёлого форварда). Но при этом они – совершенно разные по всему: и по антропометрии, и по той роли, в которой их видели на площадке тренеры – Уэстхед и Бэйхайм, и по уровню партнёров, которые у Коулмэна были, конечно, гораздо более квалифицированными. А самое главное – просто по уровню мастерства. Если на минутку забыть о всей той непомерной лени, капризности, привычке к «излишествам всяким нехорошим», а вспомнить, каким Деррик был игроком в «Сиракузах» и иногда (крайне редко) в НБА, то его можно было бы охарактеризовать, как «талант от Бога». А вот про Хэнка этого никак не скажешь. С Коулмэном, конечно, тоже были свои непонятки, и немалые, касавшиеся, главным образом, его несносного характера, похождений за пределами площадки и навыков в атаке – даже несмотря на его средний бросок, едва ли не лучший среди игроков его габаритов. Потом этот скепсис был развеян, и «новым Мэлоуном-Баркли» Коулмэна тоже окрестили уже потом, когда он начал свой первый профессиональный сезон – а до того так о нём отзывались лишь единицы. Но уже в последнем его году в колледже было ясно, что этот парень умеет практически всё (когда захочет).

По Хэнку вопросов было куда больше. Ну, хотя бы его ярко выраженная твинерская природа; многие смотрели на Хэнка, как на типичного андерсайза. На какой позиции он вообще мог бы играть в лиге? Ну, ясно, что никто не поставил бы его на центра, как это сделал Уэстхед в «Лойоле», об этом даже говорить смешно. В какой степени Хэнк смог бы компенсировать недостаток роста, играй он 4-о номера, своей агрессивностью и голой физической силой? Надо думать, что в немалой, благо всего этого – и агрессии, и силы у Эрика хватало в избытке. Сюда же плюсуется его скорость, подвижность, взрывная резкость, в общем-то, всё остальное, что входит в понятие «атлетизм». С другой стороны, если игрок ростом два метра, то само собой подразумевается, что он должен бросать с дистанции дальше тех же пары метров от кольца куда лучше, чем делал это Хэнк (а он делал это совсем скверно). Так что представить его на «четвёрке», пусть даже и с таким ростом, куда легче, чем на «тройке». Хотя…

Хотя ведь мы говорим о баскетболе на самой заре 90-х, который был совсем непохож на нынешний. Тогда никто не ждал, что мощный форвард будет куда-то уходить от кольца – наоборот, его законное место было именно там. Более того, я уже говорил, что Хэнка сравнивали с Эдрианом Дэнтли, а ещё можно вспомнить и такого корифея, как Бернард Кинг, которые играли на «тройке» и практически все атакующие действия которых строились в непосредственной близости от кольца – и ничего, это совсем не выглядело тогда каким-то анахронизмом  и вчерашним днём, а наоборот: было очень даже эффективно. Тому же Кингу такой стиль ещё в начале 90-х не мешал попадать на All-Star Game и в третью символическую сборную лиги. Скорее уж напротив, это новичок Деррик Коулмэн (опять Коулмэн) казался тогда со своими частыми уходами на периметр и активной игрой там кем-то необычным, эдаким «мощным форвардом нового времени, прогрессивной формации», «глашатаем и провозвестником перемен». Но тогда, в 90-м, такое выглядело чем-то уникальным, и пройдёт ещё ни один год, прежде чем начнётся этот самый дрейф от кольца, от щита к периметру. Который будет узаконен введением зонной защиты в лиге на рубеже веков. Или, правильнее будет сказать: разрешение играть в защите зону сместило акценты, оно диктовало поиск новых решений и предъявляло новые требования тренерам и игрокам. Но всё это, повторюсь, случится позже. А в те дни по-настоящему квалифицированный наставник нашёл бы Эрику применение и на «тройке».

Так что плохой бросок Хэнка, конечно же, вистов ему никак не прибавлял, но уж совсем критическим минусом не выглядел. Да и его два метра – тоже. По крайней мере, в глазах такого авторитетного человека, как Марти Блэйк: «Он был бы хорошим игроком в НБА – с его-то желанием и самоотдачей. Он был парнем с ростом 6 футов 7 дюймов, но при этом играл так, словно в нём было 6.9 или 6.10. Помните, сколько было в Уэсе Анселде? Всё верно – 6 футов 7 дюймов. Дайте мне игрока, а не его габариты или позицию…»

И ещё по поводу драфта. Несколько раз приходилось натыкаться на то, как заокеанские болельщики почему-то обсуждают, что было бы, выбери Эрика «Орландо» под 4-м номером.  Не знаю, с чем это связано – ни разу не встречал ни одного упоминания от кого-то из «Орландо» тех лет, что они собирались забирать именно Гэтерса. Скорее, это обычные болельщицкие домыслы, нас хлебом не корми – дай помусолить что-нибудь эдакое. Видимо, они были настолько впечатлены противостоянием Эрика и Шака в том легендарном поединке «Лойолы» и «Луизианы», что очень хотели бы увидеть их в одной команде. Это и впрямь было бы интересно – Эрик отлично вписывался в стиль того «Орландо»: наверно, именно с этим-то и связаны в первую очередь такие обсуждения фанатов. Вот только могли бы «Волшебники» сыграть с «Хьюстоном» успешнее в финале, будь у них Хэнк – это большой вопрос. Ну, может быть, взяли один матч, может, даже и два бы зацепили, но чтобы кардинально перевернуть ход серии – это, конечно, вряд ли. Трудно представить, что Хэнк мог бы стать в НБА игроком, который вытаскивает игры на постоянной основе. Даже несмотря на его великолепную статистику в NCAA.

Тут уж куда более уместно рассмотреть ту возможность, о которой сами Эрик и Бо рассуждали в одном из совместных интервью, которое давали буквально за пару недель до смерти Хэнка: о том, что они мечтают и в НБА играть в одной команде. Такая вероятность, и, надо думать, немалая, и впрямь существовала: «Клипперс» выбирали под своим 8-м и под 13-м, полученным от «Кливленда», номерами. Учитывая, что под 8-м они забрали как раз Бо, вполне возможно, что под 13-м взяли бы Хэнка, а не Лоя Войта, как произошло в реальности. Кто же откажется от такой готовой, сработавшейся и спаянной связки? Если бы Эрика не забрали раньше, конечно. Глядишь, в компании с Хэнком и профессиональная карьера Бо могла бы сложиться по-другому. Тяжело постоянно повторять «если бы, могло бы…»

Одна из «визитных карточек» Грега Кимбла на драфте: «Позиция: защитник. Колледж: Лойола Мэримаунт. Специальность: медиа и коммуникации. Прозвище: Бо. Рост: 6 футов 5 дюймов. Вес: 200 фунтов. Дата рождения: 4.9.67. Достижения: стал самым результативным игроком в стране сезона 1989-90 с 35.3 очка в среднем за игру и имеет на своём счету 4 матча, в которых набирал 50 и больше очков. Наибольший показатель - 54 очка против «Сент-Джозефа» 1.4.90 (н-да, игра, ставшая роковой - именно после провала в ней Хэнк стал просить докторов снизить дозировку анаприлина). Игрок года WCC. Включён в All American по версии Sporting News, Windy City Roundball Review, AP, UPI, USBWA,NABS и Basketball Times. Сильные стороны: в двух словах Бо - великолепный снайпер с неограниченной бросковой дистанцией. Он просто доставляет мяч в корзину и является отличным ребаундером. Он набирает очки в низком посте с помощью каскада движений в атаке и абсолютно неудержим в транзишн-игре. Бо также известен хорошим процентом со штрафной линии (86%). Слабые стороны: Бо необходимо улучшать свои навыки владения мячом и передачи для того, чтобы доминировать на профессиональном уровне так же, как он делал это в колледже». Кимбл ушёл в «Клипперс» под 8-м пиком. Там же мог оказаться и Хэнк. Правда, по словам самого Бо, единственная радость, которую он испытал в стане «Парусников» - это просто деньги по контракту. Но у Бо, как говорится, была уже совсем другая история - тоже по-своему очень мрачная.

Вернусь к статистике. Обычно, как я уже упомянул, те, кто считает, что Эрик обязательно вырос бы в звезду в профи, её и приводят в качестве главного доказательства. Забывая при этом об одной очень важной вещи – «Системе». В последние пару лет стало очень популярным выражение «статистический читер». Так вот, «Система» делала всех игроков «Лойолы» (кроме Пибоди) такими вот читерами. Это она так раздувала их результативность. Ни в одной команде НБА Хэнк не смог бы показать такую статистику - разве что в «Денвере», когда туда пришёл Уэстхед. Дон Кейси, тренировавший тогда «Клипперс», так говорил об Эрике: «Мы несколько раз проводили тренировки с игроками «Лойолы», и Хэнк впечатлил меня своими навыками. Но для него было бы гораздо лучше, если бы он оказался в «Денвере» (когда Кейси говорил эти слова, другой великий адепт сверхскорстного атакующего баскетбола – Даг Мо – как раз заканчивал свой последний сезон в качестве тренера «Самородков»; его-то и сменит на тренерском мостике несколько месяцев спустя Уэстхед), или в «Сан-Антонио» (да-да, в конце 80-х-начале 90-х «Шпоры» практиковали именно такую игру), или в «Орландо», которые бегут на протяжении всего матча и играют в нападении под девизом «пленных не брать», чем, скажем, в «Лэйкерс», или в «Детройте», или в той же «Миннесоте», которые играют совсем в другой баскетбол – позиционный, основанный на терпеливом движении мяча».

Вот это-то и вызывало немалые сомнения: как Эрик будет чувствовать себя в «позиционке», как он проявит себя в защите – поскольку «Система» подразумевала такую своеобразную защиту, что её вроде  как и вовсе не было.

Здесь не стоит ходить далеко за примерами. Тот же Бо говорил перед драфтом, что вполне видит себя первым номером. И со стороны могло показаться, что он имеет на это полное право. Он стал в том сезоне самым результативным игроком NCAA со своими 35.3 очка в среднем за игру. В следующем сезоне Кевин Брэдшоу набирал 37.6 – и с тех пор как отрезало; никто и близко не смог подобраться к этим цифрам. Ещё пару раз набирали тридцать с десятыми, и вот уже 17 лет никто не может разменять даже тот же «тридцатник». Но эта магия цифр не могла околдовать скаутов. Показывай Бо такую же статистику в какой-нибудь другой команде – и, может статься, и впрямь ушёл бы первым. А здесь – все понимающие люди делали скидку на «Систему», которая и позволяла игрокам «Львов» набивать такие цифры. В НБА это подтвердилось весьма, можно сказать, жестоким образом. Бо сегодня интересует любителей баскетбола исключительно, как один из главных друзей Хэнка, а вот в качестве самодостаточного игрока о нём практически забыли. Зато его имя иногда можно встретить в разных рейтингах самых больших разочарований; а уж выбери его не «Клипперс» под 8-м номером, а кто-нибудь повыше – в топ-5, Бо и вовсе ждала бы незавидная участь одного из главных бастов в истории. Потому что он не просто превратился в НБА в самого заурядного игрока – он там вообще толком не заиграл. 6.9 очка за игру в первом сезоне, 3.3 – во втором, после чего «Клипперс» с Бо попросту предпочли распрощаться; потом последовала заключительная попытка закрепиться в НБА, в «Нью-Йорке» - столь же неудачная. Затем были ещё несколько лет игры в Европе и Азии, возвращение в США - в Континентальную ассоциацию, после чего Бо ещё основательно поколесил по свету с «Гарлем Глобтроттерс» - и окончательно завязал с баскетболом. К тому, что карьера Бо сложилась именно так, а не иначе, привёл целый ряд причин – как объективных, так и субъективных, о которых я сейчас рассказывать, опять же, не буду (если кому интересно – напишу несколько строк в комментарии), и там была своя большая драма, но всё же главной из них стало то, что «Система» позволяла игрокам «Лойолы» искусственно «раздувать» себе такую статистику. «Система» дарила «Львам» возможность процветать на паркете, но за её границами – в другой игровой схеме, они чувствовали себя, словно рыбы, выброшенные на берег.

  

Бо рассказывал, что в НБА четырежды бросал штрафные левой - и ни одного не забросил...

Впрочем, Хэнк был совсем неглуп, и отлично понимал тех, кто не воспринимает количество его очков и подборов в «Лойоле» столь же серьёзно, как если бы он играл в более высоко котирующемся колледже – или хотя бы в команде, которая затрачивает на атаку больше 5-6-и секунд. Когда об этом заходил разговор – с Эрика сразу же слетала вся шелуха шутовского выпендрёжа, и оценивал он себя вполне объективно (в отличие от Бо): «Если бы я играл в Beag East – нет, не думаю, что я сумел бы стать лидером в одной из главных статистических категорий. Но всё-таки уровень моего таланта не так уж низок, он бы проявился и там. Пусть WCC не столь авторитетна, как Beag East, но здесь тоже играют в хороший баскетбол. И потом: посмотрите сами, как я играю против больших команд. Посмотрите и увидите: разве я проваливаюсь в этих играх?»

Практически все уверены, что карьера Хэнка сложилась бы совсем по-другому в сравнении с Кимблом – как раз из-за несгибаемого характера и воли Эрика. Он смог бы перестроиться и найти, чем может стать полезным команде. Ну, естественно, речи о том, что он обязательно стал бы лидером, нет, но… «Конечно, его должны были бы выбрать в первом раунде. Он отлично бежал и обладал таким спортивным духом, как мало кто. Он был великолепным ребаундером, с превосходным прыжком. Да, он был, конечно, не великим шутером, но определённо мог набирать очки. Он мог стать идеальным игроком для скамейки, элитным «шестым» – потому что он был парнем, абсолютно готовым к игре в НБА уже сейчас, сразу; думаю, он легко набирал бы за игру в районе 12-15-и очков». Это – слова всё того же Марти Блэйка.

А вот что говорит Пит Бэбкок, работавший той весной генеральным в «Денвере»: «В LMU он был звездой. Но вряд ли стоило ждать, что он попадёт в лотерейные пики. Скорее, его взяли бы ближе к концу первого раунда. Я бы даже не стал называть его андерсайзом. Но просто его навыки были такими, что делали его игроком без позиции. У него было сильное тело, он был великолепным атлетом, и он мог играть очень жёстко. В то время, как в LMU, при тренере Уэстхеде, он был просто потрясающим, в НБА он, так сказать, с трудом поддавался классификации. Где он мог бы играть?».

Берни Бикерстафф, тренировавший тогда «Сиэтл», вспоминал: «В моей памяти не отложилось, что наши скауты так уж внимательно следили за ним, вели его. Мы были сфокусированы на Гэри Пэйтоне. Что я могу сказать о Гэтерсе? Он был очень талантливым парнем, который набирал кучу очков, но при этом он играл в такой системе, которая была полностью ориентирована на атаку».

Вообще, когда читаешь высказывания о Хэнке людей, по идее, неплохо разбиравшихся в скаутинге – так уж им положено по штату – то в очередной раз обращаешь внимание на уже известную истину. Состоящую в том, что это ещё большой вопрос: у кого больше перспектив заиграть в лиге и чего-то достичь – у талантливого парня, у которого при этом ветер гуляет в голове и отсутствует некий внутренний стержень, или у человека, не столь одарённого, но имеющего цельную натуру, знающего, чего он хочет и на что способен и полностью сосредоточенного на достижении этого. Как показывает практика – пожалуй, что даже и у второго. Потому что очень многие позиционируют Эрика совсем не как классический пример проспекта «с высоким полом и низким потолком». Нет, даже исходя из его невысоких позиций на драфте, многие считают, что он мог бы замахнуться на куда большее.

«Не случись этого, проживи он дольше - и я вполне допускаю, что Хэнк мог бы обойти всех остальных и стать лучшим игроком с того драфта, - это вновь слова Бэбкока. – Да, его бы не взяли под первым номером, но у него была такая энергия, выносливость, подвижность, характер, в конце концов, которые могли бы превысить все ожидания. Очень жаль, что мы никогда этого так и не узнали».

Те, кто сталкивался с Эриком непосредственно на площадке, говорят, в принципе, то же самое. Вот, например, слова Кевина Уокера, друга Пуха Ричардсона – того самого, который так испугался внешнего вида Хэнка при первой встрече: «Я играл с ним, и пусть это были лишь тренировочные игры, я всё равно успел почувствовать – он был зверем, абсолютным зверем. Он был маньяком на подборах, вообще – в игре под щитами. Я не знаю, что там было бы дальше, стал бы он суперзвездой в НБА – может, нет, а может, и да. Но он всегда напоминал мне по манере Чарльза Оукли. Не будь у него такого с сердцем – и можно быть уверенным в том, что Хэнк прожил бы длинную жизнь в НБА». А вот что говорит Роберт Пэк (кто помнит НБА 90-х – наверняка помнит и его): «Мы играли летом в колледже тренировочные матчи. Если бы меня попросили в двух словах сказать о том, что было бы дальше, я бы ответил так: прежде всего, у Хэнка было достаточно профессионализма, с избытком, чтобы стать звездой. Он играл жёстко, и выкладывался на паркете каждую секунду каждого матча. Он бы отдавал всего себя своей команде».

Приходилось встречать разные сравнения. Некоторые говорили, что Эрик стал бы в НБА, при оптимистичном варианте развития карьеры, кем-то вроде Тайрона Хилла или Майкла Кейджа; в случае, если бы реализовался худший – то кем-то похожим на Гэри Трента.

Возможно, лучше всего его охарактеризовал Уэстхед – кому, как не Полу, лучше других было знать игрока Эрика Гэтерса? «Мог ли он стать звездой? Не знаю, может, и нет. Я знаю другое. У него не было габаритов Карла Мэлоуна, но он мог играть, как Мэлоун. Он так же боролся за подборы и набирал очки «второго шанса». Как и Мэлоун в своей лучшей форме, он был неудержим. Я думаю, что он стал бы ветераном, по крайней мере, с 12-летним стажем, journeyman`ом (есть такое слово, которое в данном контексте ближе всего будет перевести, как «подмастерье, хороший, но не выдающийся», «первоклассный помощник», «квалифицированный игрок») самой высокой пробы, которого каждый хотел бы видеть в команде. Человеком, о котором вы, кем бы вы ни были – тренером Хэнка, его партнёром, болельщиком команды, в которой играл бы Хэнк, - могли сказать от чистой души: я рад, что Бэнкмэн играет именно за нас».

Ясно одно: никто и никогда не сомневался в стремлении Хэнка играть в НБА, в его страсти к игре. И можно с уверенностью сказать (насколько вообще можно быть уверенным в таких вопросах), что судьбы Бо он бы не повторил. Хэнк относился к тому типу игроков, которые так или иначе всегда найдут своё место на площадке, и тем или иным способом будут полезны - потому, что они несут в себе качества, востребованные в любое время и в любой команде.

«Он хотел бороться против лучших игроков в мире, - это говорит другой Уокер – Грег, партнёр Эрика по «Лойоле». – Он выходил на каждую игру с чёткой мыслью в голове: он сможет справиться с любым соперником. Но мы все знали - он хотел и другого. Хотел вытащить своих мать, сына, тётку, брата из тех трущоб».

И вот здесь мы подходим к ещё одному вопросу.

***

Думал ли Хэнк той зимой, что играет со смертью, фактически – дёргает её за усы? Вот сейчас написал это – и окончательно понял: зная его историю в общих чертах, но не в подробностях, именно ради того, чтобы поискать ответ на этот вопрос, я и заварил всю эту кашу на 200 страниц. Естественно, поведать об этом был способен только сам Хэнк, а я могу лишь предполагать, основываясь на высказываниях людей, хорошо его знавших и тесно с ним общавшихся в те последние месяцы…

Во время работы над материалом мне иногда попадались на глаза коллажи из трёх фотографий: Хэнка, Лена Байеса и Бенджи Уилсона. Мысль тех, кто эти коллажи делал, понятна: все эти ребята ушли из жизни рано, слишком, непозволительно рано, так и не явив миру, по большому счёту, своего таланта. Но ставить их в один ряд я бы всё же не стал – у каждого из них своя история, своя трагедия. Байес пал жертвой собственного легкомыслия, если то, что произошло, можно, конечно, так назвать; Уилсон погиб от рук отморозков, ни во что не ставивших человеческую жизнь; а вот Хэнк…

Нет, можно сказать, что и он вёл себе легкомысленно, или, скорее, безрассудно, не задумываясь о риске. Но, чтобы вешать такие ярлыки, нужно побывать в его шкуре. Нужно родиться там, где родился он; нужно прожить 18 лет там, где жил он, видеть всю эту жизнь, слышать её, обонять, прочувствовать её вкус. Тогда многое становится понятнее.

«Я отлично помню тот момент. Это было в Северной Филадельфии, конечно. Я был ещё маленьким – может, мне было 6, может, 7. Но я помню. Как-то я поднял голову, посмотрел вверх, в небо, и подумал: я должен выбраться отсюда. Ведь должно где-то быть больше жизни, чем здесь. Ну, не такими, конечно, словами, но что-то подобное засело у меня в голове. Потом я попал в Лос-Анджелес, и здесь всё оказалось весело и солнечно. Я решил окончательно, что собираюсь стать профессиональным баскетболистом. Вот почему я так много работаю. Я хочу быть вовлечённым в игру все 40 минут – и умственно, и физически».

После этих фраз Хэнка всё, в общем-то, становится ясно. Не знаю, насколько всерьёз он относился к своим актёрским талантам, но вряд ли он рассчитывал, что они помогут ему в дальнейшей жизни. Баскетбол занимал для Хэнка в этой жизни главное место – только баскетбол. Он мечтал о том, как заиграет в НБА и поможет всем близким родственникам, это превратилось для него в идею-фикс. «Вы ничего не понимаете! Теперь я могу запросто пролететь мимо НБА!» - вот почему то первое падение в матче с «Санта-Барбарой» стало для него настоящим шоком. Хэнк всерьёз испугался, что мечта уходит…

Но нужно сказать, что, конечно, Хэнк видел в баскетболе далеко не только наиболее доступное средство для того, чтобы заработать и зажить нормальной жизнью. Правильнее всего сказать, что он хотел попасть в НБА ради себя самого – он просто слишком любил Игру…

И вот – представьте. Остались считанные месяцы до драфта – и случится то, чего ты так ждёшь, ради чего ты пролил столько пота. И здесь – тот самый обморок. Хэнк отлично знал, что многих не особенно-то убедил в его потенциале даже тот сезон, когда он первенствовал в NCAA одновременно и по очкам, и по подборам. Теперь эти сомневающиеся будут относиться к нему с ещё большим скепсисом.

Я уже приводил слова Эрика, сказанные им в те дни: «Я испугался так сильно впервые в жизни». И это легко понять. Но представить себе до конца, что переживал тогда Хэнк, может только человек, переживший то же самое, оказавшийся, пусть и всего лишь на несколько секунд, между «там» и «здесь», ступивший за грань – но вернувшийся. Я никогда не поверю, что люди, испытавшие такое, могут выкинуть это из головы. Особенно в первые дни. Наверняка у Хэнка, когда он ложился спать, мелькали какие-то мысли вроде: «Если я продолжу этим заниматься, и такое случится снова – смогу ли я подняться так же быстро? И смогу ли подняться вообще?» Но он не сомневался: сам он, и врачи тоже, должны сделать всё, от них зависящее, чтобы он вернулся в игру – несмотря на все страхи.

О многом говорит следующий факт. Самая печальная ирония… Хотя – какая уж тут ирония – одна сплошная печаль. Так вот, Хэнк мог стать, мягко говоря, не самым бедным человеком, даже отказавшись от баскетбола. Когда он решил остаться на последний курс в «Лойоле», а не уходить в НБА, то оформил страховой полис на тот случай, если какие-либо проблемы со здоровьем помешают ему играть в баскетбол у того же агента, который обслуживал Уэстхеда. Ничего такого – обычная практика. Дана Морк – тот самый агент – задал Хэнку стандартные вопросы: есть ли у него какие-нибудь хобби, связанные с опасностью для жизни, вроде прыжков с парашютом или полётов на дельтоплане. «Нет, что вы. Ну, я боксирую пару месяцев в году, знаете – тренируюсь, чтобы участвовать в «Золотых перчатках» (турнир для боксёров-любителей). Но ведь это же не считается?» У Даны глаза полезли на лоб. Это было в духе Хэнка – он посмотрел на оторопевшего агента и расхохотался: «Это шутка! Я здоров, я абсолютно здоров!» Разговор этот состоялся в мае – меньше, чем за год до того рокового вечера… Если бы он решил обналичить этот полис – то получил бы миллион долларов. Однако даже тогда, когда ещё ничего не было понятно, когда он проходил многочисленные обследования, это дело не заходило дальше разговоров с Прайамосом-старшим. «Мы говорили с ним об этом, я убеждал его, что стоит подумать над такой возможностью. Но он и слышать ничего не хотел. Если врачи разрешат ему играть, если он сможет играть – значит, он будет играть». «Да, я думаю, что после постановки диагноза у Хэнка были все шансы на получение этой страховки, - говорит Морк. – Я позвонил ему в декабре, чтобы побеседовать об этом, но он ответил, что он в полном порядке. Мне тогда показалось, что он не расположен много говорить на эту тему». Нет, Хэнк даже думать не хотел ни о каких страховках, которые закроют ему дорогу в баскетбол. И Эрик сделал в те дни всё, чтобы эти разговоры о страховке ни в коем случае не просочились в местную прессу – ведь, как он надеялся, через несколько месяцев он начнёт проходить различные физические тесты, как игрок, претендующий на высокий номер на драфте. Так зачем кому-то нужно знать об этой страховке?

Итак, Хэнк продолжил играть, когда получил разрешение врачей. О том периоде данные очень разнятся. С одной стороны – раз консилиум из нескольких докторов допустил его к матчам и полноценным тренировкам, значит, они были уверены, что опасности для здоровья нет. Ну, не враги же они сами себе; давать «добро» парню, с которым может случиться нечто подобное – дураков нет, за свою репутацию дрожит любой нормальный человек – а уж тем более, если он задействован в сфере здравоохранения. Однако при этом уже через несколько дней после смерти Эрика в «Times» вышла статья, в которой цитировался один доктор (естественно, попросивший не называть его имя). И произнёс он, якобы, буквально следующее: «Ему было сказано достаточно ясно: не стоит играть, тебе лучше оставить спорт. Мы сказали Хэнку: если ты хочешь жить, будет лучше, если ты перестанешь этим заниматься». Другой аноним добавил, что уже тогда, в декабре, у Хэнка была якобы диагностирована именно кардиомиопатия, а ещё за четыре года до того на национальной медицинской конференции было принято решение, что врачи должны запрещать людям с таким заболеванием активные занятия спортом. «Ещё тогда, в декабре, я сказал ему: «Знаешь, уж лучше быть живым комментатором, чем мёртвым баскетболистом», - это слова одного из врачей, обследовавших Эрика, Чарльза Свердлова. Впрочем, после смерти Хэнка всплыло много чего такого – как всегда, обнаружилась куча людей, которые, мол, знали, чем всё закончится, но почему-то заговорили они об этом, когда было уже совсем поздно («Я плакал, когда узнал о его смерти. Я увидел в Хэнке себя самого, Терри Каммингза. Я хотел поговорить с ним, когда узнал о его проблемах, но…»)

По словам Бо, в команде никто не думал, что с Хэнком может что-то случиться, тем более, что он и сам не давал для этого никаких поводов: «Хэнк любил баскетбол, но если бы там была угроза для жизни, он бы не стал играть. Если бы ему сказали, что это очень опасно для жизни – как вы думаете? Доктора сказали, что риска нет. Ну, Хэнк поверил, что всё безопасно». Впрочем, в том же интервью Кимбл произнесёт фразу, совершенно знаковую для Хэнка, которая перевернёт все слова самого же Бо, сказанные до неё, с ног на голову – чуть позже я к ней вернусь.

Кто бы что ни говорил, но всё же трудно поверить в то, что Хэнк действительно решил бы играть, скажи ему кто-нибудь категорично, к чему это приведёт. Да, может быть, были люди, которые намекали, что лучше будет бросить баскетбол – но вряд ли кто-нибудь заикался о летальном исходе. Хотя наверняка, опять же, сказать нельзя.

Как бы то ни было, тогда никто не думал о плохом, всё казалось совсем нестрашно - настоящая драма для Эрика началась, когда он вернулся. И понял, что за пару недель превратился в совсем другого игрока. Надежда, что он просто не в форме, что вот-вот всё будет по-прежнему, развеялась быстро. Хэнк утерял свой главный материальный актив – атлетизм, и чувствовал, что вернуть его почему-то не получается.

Вот тогда-то Эрик и ощутил, что земля стремительно уходит у него из-под ног, а мечта, которую он уже держал за хвост, вдруг вырвалась и вот-вот улетит – даже пёрышка на память не оставит. До драфта оставались считанные месяцы, и они должны были стать ключевым моментом в жизни Хэнка. В общем-то, только когда соприкасаешься вплотную с такой историей, начинаешь немножко понимать – насколько же это важный этап в жизни человека, который решил связать свою судьбу с профессиональным спортом и добиваться успеха в какой-либо лиге. Хэнка успокаивали, что его обморок, его невзрачная игра после возвращения не дадут ему сильно упасть в рейтингах, место в первом раунде ему обеспечено – но он не верил, и делал это, пожалуй, вполне обоснованно. Ещё в первых числах декабря он был уверен, что уйдёт под высоким номером, а теперь его банк почти обанкротился. Он не скрывал от друзей страха, что теперь его возьмут лишь во втором раунде.

«Я говорил с ним в те дни, когда он приехал домой, - вспоминает Тони Саммартино, президент лиги Сонни Хилла, в которой оттачивали мастерство ребятишки из Филы. – Он жаловался, что чувствует, как лекарство влияет на его игру. Он был таким сильным игроком – словно кузнец с молотом в руках. И здесь с ним случилось такое. Вот тогда-то, думаю, он и встал на грань, потому что считал, что может потерять всю свою игровую репутацию».

Дон Левенталь вращался в этой среде (он публиковал прогнозы на предстоящий драфт) и приятельствовал с Эриком. «На него давило всё, абсолютно всё. Я общался со многими скаутами каждую неделю. Могу сказать вам, что, по их мнению, акции Хэнка очень сильно упали. Конечно, он не мог не догадываться об этом. Ну, попытайтесь представить себе его мысли: я могу пролететь. Я могу пролететь мимо драфта, пролететь мимо денег. Если это случится – я не смогу помочь своей семье, как собирался. Все мои планы пойдут коту под хвост. Вот так… Можно заметить, что Хэнк вёл себя на паркете просто свирепо в тех играх после возвращения, чего за ним никогда не водилось – потому что он чувствовал, что лекарство мешает ему. Он привык играть всем сердцем. Может быть, ему стоило побольше задумываться о своём заболевании… Может, ему стоило играть с меньшей отдачей, меньшей интенсивностью, не вкладывать в игру столько сердца. Но тогда он уже не был бы Хэнком…»

Желание вытащить близких, обеспечить им другую жизнь - это с детских лет стало одной из главных целей для Хэнка.

Эрик находится под огромным психологическим прессом: он не может играть так, как он привык, его надежды рушатся на глазах. И вновь напомню: помимо всего прочего, он просто очень любит баскетбол, как таковой. Он не может так просто взять – и отказаться от всего. И знает, что все его неприятности начались с того дня, когда он первый раз проглотил анаприлин. И Хэнк принимает роковое решение: дозу нужно снизить, и всё будет в порядке.

Стоит ли винить в этом кого-нибудь, кроме самого Эрика? Тот же Фэгел, представлявший интересы семьи Гэтерсов, начал свою обвинительную речь с громкого вопроса. Не «Почему умер Хэнк Гэтерс?», а: «Кто убил Хэнка Гэтерса?» Ни больше, ни меньше. Но не остановился и на этом, сделав одним из главных виновных того же Уэстхеда: «Если бы не вы, Хэнк был бы сегодня жив!» (в ответ на это Уэстхед выдвинул встречный иск за клевету – уже против самого Фэгела). И с ним даже согласился кое-кто из особо циничных журналистов, поспешивших написать сразу после смерти Эрика: «Ну вот, я всегда знал, что «Система» и бешеная игра Уэстхеда рано или поздно кого-нибудь точно убьют».

«Виноват? – ответил на это Уэстхед. – Хэнк находился под постоянным наблюдением врачей, у меня не было никаких причин держать его вне игры, когда он получил от докторов разрешение вернуться. Все мы думали – я, ребята – что Хэнк продолжает принимать лекарства, как ему было предписано. Как тренер Хэнка Гэтерса, я сделал всё, от меня зависящее, для него. Я никогда не был частью врачебных решений, касающихся Хэнка. Я не решал, какие лекарства прописывать, и в каких дозировках они должны приниматься.  Нет, я не чувствую вины. У меня в душе только печаль, горечь, но ощущения вины нет». Адвокат Уэстхеда, Ричи Филлипс, сказал: «В лечении Хэнка Гэтерса, в принятии решения о возможности продолжения им карьеры принимали участие множество врачей. Знаете, им явно не нужен был баскетбольный тренер, чтобы проконсультироваться с ним, как им следует лечить пациента. На то они и врачи. Ничего такого не было».

«Ничего такого» - это Филлипс об одном из ключевых пунктов обвинения: что именно Уэстхед настаивал на том, чтобы доза лекарства была снижена. Люсиль подтвердила на суде, что у неё вроде бы был приватный разговор за 8 дней до смерти Хэнка, в котором тренер сказал ей, что её сын в не самой лучшей форме, и он собирается снова попросить Хаттори уменьшить количество анаприлина (я описывал этот разговор выше). «Я задаю вам конкретный вопрос: если бы вы не получали телефонных звонков от тренера Уэстхеда после 8-о января и основывались исключительно на отношениях «доктор-пациент» между вами и Хэнком Гэтерсом, и если бы он, Гэтерс, сказал вам, именно вам, безо всякого вмешательства третьей стороны, о том, как он себя чувствует, рассматривали бы вы возможность снижения дозы лекарства, основываясь только лишь на словах Хэнка Гэтерса?» На этот вопрос Фэгела доктор Хаттори ответил: «Пожалуй, нет».

И вновь – ничего не понятно, совершенно ничего. Потому что Хаттори поклялся под присягой, что он принимал это решение сам, исключительно сам, и оно никак не являлось результатом давления со стороны Уэстхеда.

Всё запутывается ещё сильнее, когда узнаёшь, что через несколько лет Люсиль сказала, что никаких претензий к Уэстхеду не имеет, и виновным его в смерти сына не считает. И Ричи Янкович говорил, что Люсиль никогда не настаивала, чтобы Хэнк оставил баскетбол из-за проблем со здоровьем. Кому и чему верить? Неизвестно. Не хочется думать, что тренер сознательно рисковал здоровьем своего игрока. С другой стороны – команда готовилась к «мартовскому безумию», Уэстхед всерьёз рассчитывал вернуться в НБА, и удачное выступление в «большом танце», естественно, явилось бы для него отличным подспорьем. К сожалению, известны случаи, когда люди в таких ситуациях могут рискнуть всем. Но, конечно, чтобы говорить такие вещи о каком-нибудь человеке – надо знать его очень хорошо и близко; так что и здесь нет ни одного ответа…

И ещё один неясный эпизод. 17 дней спустя после матча с «Санта-Барбарой» Хэнк играл около полутора часов с подключённым монитором Холтера. Результаты свидетельствовали о совершенно ненормальном сердечном ритме (200 ударов в минуту) и выявили ещё много чего такого же опасного, что большинству из нас ни о чём не скажет. В общем, специалисты пришли к выводу, что у Хэнка «очень больное сердце». Любая из этих самых опасных штук могла бы в любой же момент выродиться в аритмию, которая, в свою очередь, привела бы к смерти. Вопрос в том, почему Эрика с таким букетом допустили к игре? Ответ: потому что это испытание было проведено уже в тот момент, когда решение о возвращении Хэнка на площадку врачами было принято. Вопрос: почему нельзя было изменить это решение? Ответ: отсутствует.

Да и вообще – уж если обвинять в чём-то Уэстхеда с его «Системой», то почему бы не поставить в один ряд с ним хотя бы того же отца Хэгана? Ведь это он, так сказать, благословил Хэнка и Бо на учёбу в «Лойоле». Или взять уже упоминавшегося тренера «Клипперс» Дона Кейси. За несколько недель до трагедии он сказал Хэнку, что, скорее всего, его выберут на драфте под 10-15-м номером, а Бо должен попасть в топ-5. Конечно, Дон просто выразил своё мнение, и знай он, как это подействует на Эрика, наверное, оставил бы его при себе. Друзья рассказывали потом, что Хэнк после этого разговора ходил, как в воду опущенный – не из-за того, что, по словам Кейси, друг обойдёт его на драфте. Просто Бэнкмэн рассчитывал на топ-9 – если он попадёт туда, значит, заработает больше денег для семьи. Те же друзья говорили, что Хэнк после этого стал пахать на тренировках ещё усерднее, хотя это и казалось невозможным, и, скорее всего, ещё снизил дозу анаприлина.

Деньги были очень важны для Хэнка; к чему уж здесь лукавить – как и для большинства из нас. Как сказал на суде один из главных обвиняемых в халатности, доктор «Лойолы» Дэн Хислоп: «Давайте смотреть на вещи объективно и непредвзято. Мы живём в таком мире, в котором вы, проходя мимо площадки, на которой играют чёрные подростки и поговорив с ними, узнаете, что они мечтают играть в НБА, это кажется им единственным способом выбиться в люди». Быть может, случись с ним то самое падение на первом курсе, когда до цели было ещё далеко, или когда он уже попал бы в НБА и достиг этой цели – и всё закончилось бы нормально. Он бы оставил игру и нашёл для себя какое-нибудь другое занятие. Но теперь, в преддверии драфта… Впрочем, вполне допускаю мысль, что Эрика не остановили бы никакие предупреждения и «звоночки». Потому что – деньги-деньгами, но помимо всего прочего Хэнк просто жил баскетболом – потому и страховку оформлять отказался.

Та самая фраза Бо, о которой я уже говорил, сказанная им в одном из первых интервью после того страшного вечера, звучала следующим образом: «Если бы кто-нибудь сказал мне, что каждый раз, когда я буду выходить на площадку, у меня будет 50 на 50 шансов выжить, я бы не смог играть. А Хэнк - смог».

Вот это «я не смог – а он смог»… в этом весь Хэнк. Это высказывание Бо, только другими словами, повторяли очень много людей, которые знали Эрика хоть немного, оно прошло красной канвой через всю его жизнь – и особенно последние месяцы. «Отнимите у меня мечту играть в баскетбол – и вы отнимете у меня жизнь». Брайан Бергер, студент-комментатор игр «Лойолы», рассказывал: «Мы учились в одной группе. Он был очень интересным человеком. Познакомившись с ним, вам сразу хотелось стать близким другом Хэнка. Мы узнали друг друга получше, когда играли в карты во время автобусных поездок. Просто отличный парень, очень весёлый. Любой команде нужен такой человек – за что ни возьмись. Он создавал неповторимую атмосферу в раздевалке. Я встречался с ним в те дни, когда он проходил обследования. Знаете, он был по-настоящему несчастен. Ну, просто баскетбол – это было всё, что он знал. Он просто любил игру больше всего на свете. Забрать из его жизни баскетбол – да это всё равно, что отрезать ему ноги!»

Лэрри Стил, тренировавший соперников «Лойолы» - «Портленд» - в последнем матче в жизни Хэнка, вспоминал: «Я отлично понимаю, что переживал тогда Хэнк. В первый же сезон, когда я играл за «Блэйзерс», мне прописали лекарство. Помню, как ругался со своим кардиологом: «Мне всё равно, что вы там собираетесь делать, но я не буду глотать эту дрянь!» Когда я был под действием лекарства, я видел: что-то идёт не так. Когда я не принимал его – я чувствовал себя таким сильным, таким непобедимым – как Супермен. Когда снова начинал курс лечения – это прибивало меня к земле. Когда был очередной перерыв – передо мной словно открывался новый мир, полный энергии и силы. То же самое наверняка было и с Хэнком. Но когда я пару раз почувствовал, что вот-вот свалюсь в обморок прямо посреди игры – решил, что пора слушаться врачей. На банкете перед началом турнира мы сидели рядом с Уэстхедом, разговорились с ним о Хэнке, и я сказал Полу, что собираюсь побеседовать с его игроком, предупредить его об опасности, если он не будет принимать лекарств. Я бы сделал это после турнира… Конечно, мне никогда не представилось такой возможности. Очень жаль, но я не уверен, что этот разговор, если бы он состоялся, что-нибудь изменил».

Тот же самый доктор-аноним, рассказавший, что они предупреждали Хэнка о возможном исходе, закончил своё высказывание словами: «Мы говорили ему об этом. Но Хэнк собирался играть в баскетбол. И для него не имело никакого значения, что там сказали ему какие-то доктора».

«Я знаю – тренеры опасались, как бы он совсем не прекратил принимать лекарства, - это уже Крис Найт. – Они этого боялись. Но все знали и другое: Хэнк предпочёл бы умереть, если бы не смог играть из-за лекарства так, как он привык играть, или если бы ему вообще не разрешили играть».

Легендарный Джек Рэмси, прилетевший поддержать своего бывшего подопечного Уэстхеда и присутствовавший на похоронах, сказал тогда: «Он понимал, что это рискованно. Нет сомнений – у него были все шансы стать профессионалом, но ему казалось, что, если он не станет играть ещё лучше – это не гарантированно. Он играл с таким удовольствием, и это именно то качество, за которое его стоит помнить и уважать больше всего».

Игра жила в Хэнке, а сам он жил этой Игрой. И это - не просто красивые слова...

Чип Шефер, который должен был использовать дефибриллятор в случае форс-мажора, рассказывал: «В отчёте после вскрытия говорится, что доза анаприлина в организме Хэнка была гораздо ниже требуемой. Я не знаю, почему. Может быть, в силу особенностей обмена веществ в его организме, а может быть, он хотел подождать и принять таблетку после того, как игра закончится, или он принял лекарства меньше, чем предписывалось. Я много размышлял над этим, и я только надеюсь, что у него не было такой мысли в те дни: «Ну, хорошо; если со мной произойдёт какая-нибудь неприятность, я знаю – Чип меня вытащит». Я не могу быть уверенным, что не подвёл его, но я надеюсь, что это так. Я надеюсь, что он делал тогда всё это без оглядки на то, что я смогу со всем справиться».

Ну, и ещё приведу слова Деррика: «Брат не любил распространяться на эту тему. Таким уж человеком он был – он всегда будет делать то, что считает нужным, независимо от того, кто и что там говорит, и я уверен: и спортивный директор Брайан Куинн, и Пол Уэстхед, и даже доктор Хаттори, и все остальные врачи – все скажут вам это. Когда он хотел что-то сделать – он делал это; не было ничего, что могло бы его остановить, разве что Господь Бог. Он был единственным, кто смог бы остановить моего брата».  

Какие-то выводы можно сделать и из того, что, конечно, возвращаясь на паркет, Хэнк не мог не думать о том, что с ним случилось в игре с «Санта-Барбарой». «В тот раз сначала я ощутил приступ слабости, - говорил он друзьям. – Если я снова почувствую, как накатывает что-то такое – я просто сразу же выйду из игры». Но впереди - НБА, через полгода – драфт... Эрик отлично понимал и то, что если что-то подобное произойдёт, и он вот так – ни с того, ни с сего - возьмёт, попросит о замене и уйдёт с паркета – это вызовет у всех менеджеров и скаутов кучу неудобных вопросов. Вопросов, на которые он просто не сможет дать ответа. Поэтому «если такое случится, я сделаю вид, что у меня заболел живот, или ноги свело судорогой». Очень может быть, что произойди что-то такое ещё раз – и Хэнк всё-таки завязал бы с баскетболом при всей своей любви к нему, получил страховку и попытался сделать карьеру комментатора или аналитика. Ну не самоубийца же он. Но судьба дала ему лишь одно предупреждение…

Нет, никто не приставлял к виску Эрика пистолет с требованием принимать всё меньше и меньше лекарства. Делал он это сам, не слишком задумываясь, или, пожалуй, правильнее будет сказать – стараясь не думать о том, к чему это может привести. Кто думает в 23, что может умереть? Тем более, что, чем меньше он пил этой дряни – тем лучше себя чувствовал, тем лучше играл. Или, если угодно, таким пистолетом стало всё то же – надвигающееся «мартовское безумие» и последующий драфт.

Тогда часто задавались этим вопросом: могло ли всё это так подействовать на Хэнка, что заставило его рискнуть жизнью ради мечты? Известный спортивный агент Боб Вулф сказал: «Если переводить это на деньги, то хорошее выступление в турнире превращается в лишний миллион к контракту в год. Если говорить о первом контракте, допустим, на пять лет – в 5 лишних миллионов. Может ли это быть дороже жизни?»

«Мы не знаем, принимал ли Хэнк лекарства последнюю неделю перед турниром, - цитировала докторов «Los Angeles Times». – Фактически, мы уверены, что нет. И мы знаем, что он собирался показать скаутам из НБА на турнире всё, на что способен. Мы знаем, что поэтому он совершил интенсивную пробежку перед игрой с «Портлендом».

«Когда ты доходишь до «Sweet 16», забываешь о многом, - комментировал Эл МакГуайр, аналитик и бывший тренер «Маркетт». – Но помнишь, что на тебя смотрят все скауты. Я имею в виду, что если ты играешь в этих матчах с «горячей рукой», это реально тебе поможет».

«Вот вам отличный пример, - продолжил Вулф. – Я говорю о Глене Райсе, которого «Майами» задрафтовали прошлым летом под общим 4-м номером. В тот «большом танце» он установил рекорд турнира, набрав 184 очка, и привёл «Мичиган» к чемпионству, забивая по 30.7 очка в среднем в шести играх. До начала турнира мы обсуждали возможность, что он может попасть в лотерейные пики, но определённо никак не в топ-2, 3 или 4. Нет сомнений, что удачно показать себя, достичь успеха в турнире – это одно из главных, одно из самых драматических событий для игрока. Райс подписал 5-летний контракт – 1.6 миллиона за сезон. Если бы он ушёл 10-м, это всё ещё было бы очень здорово, но тогда контрактная сумма составила бы 600 или 700 тысяч в год».

Или другой пример – Джон Мортон, который играл за «Сетон Холл» в матче турнира против Райса и «Мичигана». Он набрал 35 очков и, несмотря на то, что его «Пираты» проиграли, был выбран во втором раунде «Кливлендом», хотя до того никто не думал, что кто-то положит на него глаз.

«Такова человеческая натура, - сказал тогдашний генменеджер «Никс» Эл Бьянки. – Когда вы готовитесь выставить себя на продажу – это самое время, чтобы показать себя. И это запомнится лучше всего. Это последний шанс для каких-то команд увидеть в деле и оценить каких-то игроков». В то время, как хороший турнир может помочь игроку, плохой делает обратное. Одна игра «большого танца-1986» стала прекрасным примером того, как чья-то звезда может стремительно загореться на небосклоне, а другая – так же молниеносно скатиться вниз. В ней встречались «Оберн» и «Сент-Джон».

Чак Персон из «Оберна» никогда не входил в NCAA ни в какие символические сборные, и позднее характеризовал самого себя, как «возникший из ниоткуда».  А за «Сент-Джон» играл Уолтер Берри – обладатель награды Джона Вудена, игрок года в Big East и игрок года по версии журналистов.

Персон набрал 27 очков и 15 подборов и стал главным действующим лицом в игре, закончившейся победой «Оберна» - 81:65. Берри набрал 20, и лишь 4 из них – во второй половине, когда «Оберн» сконцентрировался на игре в защите. 

Позже «Оберн» проиграл в финале регионального турнира Запада будущему чемпиону «Луисвиллю», но Персон поддержал свою марку, набирая в 4-х матчах по 23.8 очка и 9.5 подбора.

Он был задрафтован «Индианой» под 4-м номером, в то время как Берри упал до 14-о, где его забрал «Портленд». Персон был признан «Новичком года» и провёл в НБА карьеру, которую можно охарактеризовать, как достаточно яркую, пусть и не звёздную, Берри – поменял 4 команды, после чего уехал покорять Италию.

«Несомненно, мы обращаем внимание на людей, которые хорошо проявляют себя в ключевых, критических ситуациях, - сказал тогда президент «Индианы» Донни Уолш, задрафтовавший Персона. – Если игрок, который, по нашим прикидкам, входит в топ-10 драфта – и при этом ещё и ведёт свою команду к чемпионству, очевидно, что он получает ещё больше доверия. С другой стороны, если он вылетел с командой на ранней стадии, это может посеять в разуме скаута определённые сомнения. Многие игроки в НБА могут производить на вас впечатление, но только игры на вылет окончательно позволяют занести их в число «хороших», или «ценных» - называйте, как хотите, или навсегда вычеркнуть из этого списка».

Хэнк, будучи джуниором, лидировал в лиге по очкам и подборам, всё говорило за то, что он никак не мог пройти мимо НБА. Даже со своей аритмией – здесь приводили в пример всё того же Терри Каммингза. Он знал об этом – но был одержим мыслью подняться выше, убедить всех в своей одарённости. Ему необходимо было поддерживать свой уровень – и ради этого он, по-видимому, полностью отказался от приёма лекарства.

При том, что даже не лучшим образом проведённый турнир заставлял разочароваться в игроке далеко не всех скаутов и менеджеров, которые могли просто проигнорировать такую неудачу. «Если парень играет отлично весь год, а потом сбавляет в нескольких играх – мы можем расценить это, как случайность», - говорил генеральный «Филадельфии» Джон Нэш. «Плохой турнир – это ещё не причина менять мнение об игроке, которого вы отслеживали четыре сезона, - вторил президент «Атланты» Стэн Кастен. – Конечно, когда игрок хорошо проводит турнир, отлично выглядит против своих лучших конкурентов, и всё это – в стрессовых условиях, под давлением, это помогает ему здорово подняться. Но это вторично по отношению к предыдущим четырём сезонам. И одна-единственная игра в турнире не может аннулировать всего того, чего он добился раньше».

К тому же, были возможности как-то компенсировать свою плохую игру во время турнира (так же, как и испортить о себе хорошее впечатление) – в летних тренировочных лагерях и лигах. «Я знаю много команд, которые обращают больше внимания именно на то, как игрок проявляет себя в этих играх – потому что у них есть возможность увидеть ребят в атмосфере, более приближенной к профессиональной, и в более скоростной игре, в отличие от NCAA», - говорил Бьянки.

Эх, если бы они сказали всё это Хэнку тогда, перед началом турнира. Но он прислушивался к другим словам, и думал о другом…

«Во время турнира у тебя есть прекрасная возможность внести своё имя в список лотерейных пиков, - это слова МакГуайра. – Это заставляет тебя превратиться в перфекциониста, и очень сильно бьёт, если ты чувствуешь, что не смог показать своих лучших сторон».

Прекрасная возможность внести своё имя… И здесь нужно вновь вернуться к событиям последней недели в жизни Хэнка Гэтерса. Незадолго до того момента Хаттори обсудил с Хэнком возможность замены анаприлина на другой препарат, но предупредил, что в результате этого Хэнк может пропустить неопределённое количество игр. Тот предпочёл снизить дозу лекарства. В понедельник Хаттори позвонил Хэнку и позволил это сделать (во всяком случае – по словам Фэгела). Но сказал, чтобы тот приехал в среду в больницу и прошёл необходимые тесты, чтобы проанализировать его состояние. Хэнк не явился, пообещав прийти на следующий день. Однако и в четверг его тоже не было. Хаттори снова позвонил Эрику (тот ответил то же самое), а потом Уэстхеду, чтобы Хэнк пришёл на осмотр. И снова Хэнк проигнорировал приглашение. Почему? Потому, что вообще не принимал лекарства последнюю неделю, готовясь потрясти всех на турнире? Не исключено… В пятницу Хэнк сам позвонил доктору и предложил встретиться тем же вечером или на следующий день и провести тесты. Опять же, возникает вопрос: зачем ему это понадобилось, если парой дней раньше он не захотел проходить необходимые процедуры? Ощутил, что что-то идёт не так, начал что-то предчувствовать?.. Мы никогда этого не узнаем. Да и в день матча Бэнкмэн сказал друзьям, что чувствует себя сильным, как никогда… Так или иначе, встреча не состоялась – Хаттори уезжал из города. Но предупредил Эрика, что если он не увеличит дозировку, то не сможет сыграть в уик-энд. Эрик горячо протестовал против такого предписания. Хаттори пытался увещевать несговорчивого пациента, напоминал ему о 9-м декабря, когда Хэнк упал в первый раз… Разговор закончился тем, что Хаттори сказал Хэнку: если он почувствует себя плохо – пусть сразу же выходит из игры и связывается с ним. И обязательно придёт на осмотр в клинику в понедельник или во вторник…

Врачи не могли в те дни точно определить, принимал ли Хэнк вообще лекарства в последнюю неделю жизни или нет. Альберт Герстен рассказывал: «В пятницу, за два дня до игры с «Портлендом», Хэнк был у нас, смотрел, как мой 8-летний сын возится с мячом. И я собственными глазами видел, как он достал из кармана упаковку с лекарством, разорвал её и проглотил таблетки. Если приём лекарства выглядит как-то по-другому – тогда я не знаю, что это было». Деррик Гэтерс сказал, что сам видел, как в день игры брат утром выпил таблетки.  Но их показания в данном случае не имели большого веса. Гораздо красноречивее выглядело то, что, как я уже упоминал, после смерти в организме Эрика содержание анаприлина было вдвое меньшим, чем минимально возможный терапевтический уровень в том случае, если бы он более-менее придерживался врачебных предписаний. Поэтому специалисты и говорили практически с полной уверенностью, что лекарств он не принимал…

Конечно, Хэнк не думал, что ходит по самому краю пропасти. Но он, наверное, не мог не знать о риске; да конечно – знал, я в этом уверен. Но… Всё, чего он хотел – это играть в баскетбол. Это было его мечтой, его миссией, от которой он не мог отказаться. Игра заставляла его сердце биться быстрее. К сожалению, применительно к истории Эрика это звучит очень двусмысленно, но это так, от этого никуда не денешься. Символично, что его последним полностью осознанным и контролируемым действием на этом свете стал сокрушительный данк. Грустный парадокс, какое-то ужасное несоответствие, которое никак нельзя понять и принять, заключается в том, что именно его сердце делало Хэнка тем игроком, которым он был – но и убило его… Он знал, что рискует. Но жизнь, в которой не будет игры, определённо казалась ему ещё более рискованной.

***

Сейчас, когда до конца материала осталось совсем немного, в голове крутится ещё один вопрос – казалось бы, к Хэнку никакого отношения вообще не имеющий.

Вот – я написал такой объёмный труд. Насколько он хорош или плох – об этом судить читателям (хотя всегда всё можно сделать лучше). Но с моей авторской точки зрения он получился удачным. Ещё раз оговорюсь – я сейчас совсем не о его достоинствах и недостатках, которые будет оценивать, опять же, читатель. Я о другом. О том, что мне было действительно интересно над ним работать, я узнал что-то для себя новое, познакомился вплотную с такой любопытной штукой, как «Система», можно сказать, провёл три сезона бок о бок с «Лойолой» - а это всегда интересно, когда ты достаточно тщательно отслеживаешь жизнь одной отдельно взятой команды на протяжении какого-то периода; я потратил на него немало времени – но мне часов этих не жаль, нет чувства, что сделал я это зря. Перед читателем мне, как автору, за него не стыдно. Главным образом потому, что у меня остаётся такое чувство, словно я знал Хэнка лично – пусть и на уровне «привет-пока». Конечно, это звучит, по меньшей мере, самонадеянно, а кто-то скажет – и вовсе глупо. Может быть; но чувство это присутствует. Я переживал вместе с ним взлёты и падения; описывая события зимы-весны 89-90, я испытывал детское чувство, от которого никак не мог отделаться: когда совсем маленьким смотришь какой-нибудь фильм раз 20, в котором полюбившийся донельзя главный герой погибает по прихоти сценариста – и каждый раз начинаешь просмотр с наивной надеждой, что уж сегодня-то он каким-то чудом обязательно спасётся. Вот и я не раз ловил себя на том, что повторяю про себя: не надо, Хэнк, остановись, оно того не стоит… Как будто это могло что-то изменить… Но ко всем этим чувствам примешивался и явный негатив.

Когда я был маленьким… ну да, у меня тоже была бабушка, но за все эти годы… Бабушка и впрямь была, и не одна, но сейчас не об этом. Так вот, когда я был маленьким, было у меня такое желание – оказаться в Америке, ну, и прожить там всю оставшуюся жизнь. Это было совсем не мечтой, и тем более – не самоцелью, так – просто полуосознанная детская мыслишка из разряда «нажимаешь на кнопочку, проваливаешься под землю, а там – бац! – сундук с кладом… жмёшь-проваливаешься – раз! – и ты в Америке!» Патриотизм – штука, не очень-то свойственная детям, по-моему; во всяком случае, ни за мной самим, ни за моими ровесниками в том возрасте ничего такого не замечалось. Это уже потом, с годами, начинаешь вплотную интересоваться историей своей страны, её искусством - и понимаешь, сколько там достижений, которыми можно гордиться (надеюсь, не все из них остались в прошлом). Так что со временем пиетет перед всем американским у меня изрядно развеялся. А уж когда в один прекрасный момент я окончательно осознал (к счастью, он наступил не слишком поздно), что если ты чётко определился с тем, чего хочешь от жизни, и не сидишь на пятой точке, а двигаешься к поставленной цели – совсем необязательно уезжать за океан, чтобы быть в достаточной степени удовлетворённым этой жизнью и иногда даже довольным самим собой, от этого пиетета и вовсе мало что осталось.

Но тем не менее, до сих пор есть кое-что, что мне очень импонирует в американцах и к чему я отношусь с большим уважением, и вряд ли это изменится дальше. Я говорю о памяти, о том, как трепетно они относятся к таким вот историям, как бережно их хранят. Прошло уже почти 25 лет – а они продолжают помнить Хэнка Гэтерса и его трагедию. Кажется, что двадцать лет спустя материалов, посвящённых этой теме, вышло в американских СМИ даже больше, чем десять. И даже для близких знакомых Эрика это стало некоторой неожиданностью. В интервью журналистам отец Хэган говорил: «Вообще-то, ребята, я думал, что мне придётся звонить вам самому, как-то намекать… Ну, понимаете, что-то вроде «вы знаете, прошло десять лет с того дня, как Хэнк умер… Было бы неплохо, если бы вы…» А вместо этого вы сами постоянно звоните и зовёте нас. CNN. ESPN Classic. Comcast SportsNet. Газетчики. Все. В той или иной форме, но Хэнка всё время вспоминают. Мне звонили многие люди и говорили, что они пережили в тот день такие же чувства, как в день гибели Кеннеди. Они в точности помнят, где они были в тот момент, чем занимались». И можно не сомневаться, что в следующем марте, когда исполнится 25 лет со дня трагедии, появятся новые публикации, новые воспоминания – и их будет немало.

Хэнка помнят в Северной Филадельфии и сегодня. Да и не только там. И забудут ещё очень нескоро.

Конечно, не всё идеально в этом плане и в Америке. Можно упомянуть хотя бы о том, что осенью 90-о должен был состояться благотворительный турнир по гольфу в память о Хэнке, на который были приглашены многие звёзды и средства от которого пошли бы семье Эрика. Однако в последний момент его отменили – по той простой причине, что звёзды эти сочли такое мероприятие недостаточно весомым, чтобы почтить его своим присутствием, и у них нашлись в тот день более важные дела.

И всё-таки подобные вещи – скорее исключение, чем правило. И ведь это при том, что от Хэнка не ждали в НБА чего-то супер-пупер незаурядного и выдающегося, никто не позиционировал его, как будущую звезду. И тем не менее, о нём снимали фильмы – и художественный, и документальный, о нём писали книги, о нём, повторюсь, часто вспоминают по сей день. И пусть тот же «Последний бросок», или книгу Бо никак нельзя отнести к шедеврам, и вряд ли их художественные достоинства можно оценить особенно высоко – это в данном случае дело десятое. Как и то, что, не исключено, в своё время люди (писавшие и снимавшие) делали это не только из уважения к Хэнку, но и просто на волне интереса к личности Эрика – чтобы «засветиться» самим. Это в том контексте не так уж важно – главное, что кто-то, кто не слышал раньше о Хэнке Гэтерсе, узнал о нём и запомнил его историю на всю жизнь. Да и трудно упрекнуть в желании попиариться журналистов, пишущих об Эрике сегодня, или, например, Кайла Кайдерлинга – автора книги «Сердце льва». И вот её-то я, в отличие от фильма, очень хотел бы прочитать – но пока до неё не добрался. Потому что кропотливая работа Кайдерлинга вылилась в настоящее путешествие по жизни Хэнка; на протяжении двух с половиной лет он тщательно собирал воспоминания и факты об Эрике, в результате чего и появилась на свет эта самая книга в 400 с лишним страниц, и в ней показан просто парень Хэнк Гэтерс – со всеми его достоинствами и недостатками.

И вот на этом фоне мне стало совсем грустно. Во многом из-за того, что за пару недель до момента, как я пишу эти строки, как раз исполнилось шесть лет со дня смерти Алексея Черепанова.

Нельзя, конечно, сказать, что о нём забыли. Вышло много статей – если их можно так назвать. Потому что большинство из них скорее напоминали некрологи: «Шесть лет назад умер во время матча Алексей Черепанов. Он был одной из восходящих звёзд российского хоккея». Ну, и дальше – перечисление наград, достижений и какая-нибудь видеонарезка. И всё. По-моему, уж если берёшься затронуть такую тему, то надо относиться к ней как-то побережнее, подходить к делу поответственнее. Вряд ли, прочитав такое, человек, впервые столкнувшийся с именем Черепанова, заинтересуется, захочет узнать о нём что-то ещё – да и просто примет близко к сердцу. Помню, как отец в своё время, ещё когда я был совсем зелёным пацаном, рассказал мне о воспитаннике омского хоккея, игравшем за столичный «Спартак» Викторе Блинове, который к 22-м годам успел стать одним из сильнейших защитников страны и выиграть Олимпийские игры – и умер в те же 22 года. Без этого рассказа я бы никогда о нём не узнал (Блинова не стало в 68-м), да, наверное, и тогда не особо впечатлился бы его судьбой – уж слишком маленький был. Но отец рассказывал об этом так, не опуская всяких недетских подробностей об увлечении хоккеиста алкоголем, что я запомнил это имя на всю жизнь – и дальше уже сам нарывал о нём всю доступную информацию, когда появилась такая возможность.

Ну, да ладно, в конце концов – были о Черепанове материалы, действительно берущие за душу (правда, с каждым годом их, кажется, становится всё меньше и меньше), да и это как раз тот случай, когда уж лучше так, чем совсем никак. По-настоящему меня опечалило другое. Количество просмотров этих материалов, комментариев к ним совсем невелико.

Алексей Черепанов, Эдуард Павлов, Алексей Володин, Кирилл Спасский, Игорь Антосик, Артём Соколов, Александр Кревсун… Вот печальный список российских спортсменов, умерших непосредственно во время матчей и тренировок или сразу после них (некоторые из которых были ещё моложе, чем Хэнк). Его можно было бы продолжать, но достаточно. Знали ли мы их, слышали ли вообще эти имена? Конечно, Алексея помнят все любители спорта, а вот остальных? Вряд ли - скорее всего, о них вспоминают лишь болельщики клубов, за которые играли эти ребята.

И я даже не знаю, беда это наша – или вина. Хочется поругать нерадивых журналистов, которые обходят вниманием судьбы этих парней. С другой стороны – ещё раз скажу, что о том же Черепанове, самом известном изо всех, вспоминают всё реже, при этом рейтинги смотрибельности пописушек (от слова «писАть»), где обсуждается, кто из спортсменов, где, когда, с кем и даже едва ли не как, или демонстрируются эпатажные наряды каких-нибудь там теннисисток, зашкаливают; судя по комментариям в горячих обсуждениях, эти темы вызывают у нас жгучий интерес. Нет, полуголые девушки – это, конечно, очень круто, но…

Но неужели большинству из нас настолько по фигу? Неужели мир и впрямь нисколько не меняется, а если это и происходит – то только в худшую сторону? Создаётся впечатление, что формула, открытая ещё в начале 90-х одним известным в то время… э-э-э… деятелем шоу-бизнеса, живёт, здравствует и побеждает и по сей день. Не, а чё, нормально, пипл хавает…

Однажды, уже много лет спустя после трагедии, Люсиль Гэтерс пришла к врачу-офтальмологу по поводу операции на глазах. Доктор, прочитав её медицинскую карту, вдруг оживился, внимательно посмотрел на Люсиль и спросил, не имеет ли она отношения к Хэнку Гэтерсу? «Я его мама». Доктор долго не мог в это поверить и стоял, всё так же глядя на Люсиль. Мама того самого Хэнка Гэтерса, чья история завоевала сердца всей страны в 1990-м? Того самого Хэнка Гэтерса, чьим именем названы парк и центр отдыха в Северной Филадельфии? Того самого Хэнка Гэтерса, который стал уже после своей смерти одним из героев  поколения? «Он жив, - говорит Люсиль, рассказывая об этом эпизоде. – Он жив, пока люди помнят о нём».

Когда-то, ещё мальчишкой, Хэнк гулял по этому парку; здесь он и познакомился с Бо. А потом парк превратился в развлекательный центр, который назвали именем Эрика. Мог ли он мечтать о таком пацаном? Хотя Хэнк всегда мечтал о многом - так что как знать?..

Сегодня в парке играют дети - как делал это когда-то сам Эрик. Хэнку бы это наверняка пришлось по душе...

Она права – пока мы не забыли об ушедших, пока держим их в своей памяти, они незримо присутствуют среди нас.

И поэтому сейчас мне неудобно и даже стыдно. Я говорю безо всякого выпендрёжа, от чистого сердца. Стыдно – перед кем-то из читателей, перед самим собой, перед теми парнями. Потому что – вот я написал историю о Хэнке. Но я бы очень хотел написать что-то подобное (уж во всяком случае, не хуже, а в идеале – и лучше) и о наших ребятах. Стыдно за то, что я понимаю – это практически невозможно, во всяком случае – в ближайшем будущем. Так получается, что написать документальную повесть на основании воспоминаний родственников и друзей о Хэнке Гэтерсе, американском спортсмене, я смог, не выходя из дому. Потому что этих воспоминаний очень много. А что с нашими? Чтобы написать что-то, что устроило бы меня самого, нужно искать и встречаться с их близкими, с теми, кто знал их – потому что иначе нужную информацию не соберёшь. А для этого нужно бросить всё – и заниматься только этим. И это я ещё не говорю о морально-этической стороне вопроса. Многим ли захочется беседовать с кем-то, кого они совершенно не знают, на темы, которые больно вспоминать лишний раз, да и не хочется вспоминать… Нет, как бы горько это ни было, но такую историю я вряд ли когда-нибудь напишу…   

Снимут ли когда-нибудь о них фильм? О Черепанове вот вроде бы хотели, но судя по тому, что он должен был выйти ещё в 2012-м, но не вышел, и никакой новой информации я не слышал, дальше слов и прожектов дело не пошло (хотя, может быть, я чего-то не знаю). Напишут ли книгу? Будут ли их вспоминать у нас – через 5, 10, 20 лет?

Честно говоря, на языке так и вертится категоричное и бесповоротное «нет».

Но так хочется надеяться, что снимут, напишут, а главное – будут помнить! Может быть, уже кто-нибудь пишет. Конечно, не для коммерческого, что называется, использования. Это «Сердце льва» Кайделринга стала там, «за бугром», бестселлером. А вот у нас книга на подобную тему сегодня, боюсь, не окупит и 20-и процентов затрат на её издание… А вот так же – чтобы выложить свою работу в интернет, чтобы её прочитали мы – те, кто знает хотя бы имена этих ребят, кому небезразлична их судьба, кто помнит… Кому не по фигу. Может, пишет, а я об этом просто не знаю?..

Увы, никакой уверенности в этом нет – и быть не может. Поэтому пусть уж и все эти вопросы тоже остаются пока хотя бы без ответов…

***

Ещё только задумывая этот материал (и, как обычно, планируя, что получится он эдак раза в четыре короче, чем вышло на деле), прикидывая, что в нём и за чем пойдёт, я уже знал, что в конце надо будет как-нибудь попросить прощения у читателей. За то, что нагнал минора, что получился он мрачным и безысходным, и никакого просвета. Но сейчас, когда до финала остаётся несколько страниц, я понял, что делать этого не стоит. Хотя извиниться всё-таки придётся – за такой нехилый объём (извините за такой нехилый объём; спасибо всем, дочитавшим его до конца, за долготерпение). А вот насчёт мрачности…

Я понял, что не так уж всё беспросветно, ещё когда описывал тот поход «Лойолы» в «мартовском безумии», который состоялся только благодаря Хэнку. А сейчас я вдруг окончательно осознал, что, по крайней мере, на один-то вопрос: есть ли в этой истории что-то светлое и оптимистичное? – я для себя могу ответить однозначно. Да, есть.

И я говорю сейчас не о том, что лежит на поверхности. Что звучит правильно, но при этом очень формально. Что, мол, случай с Хэнком Гэтерсом многому нас научил. Что после него медицинской подготовке к матчам стало уделяться гораздо большее внимание, что были разработаны и реализованы сами правила этой подготовки, которые помогают избежать таких страшных последствий в случае… Ну, вы сами понимаете, о каком случае я говорю. А кто-то спас себя сам. Я читал несколько раз, что люди, занимавшиеся спортом – баскетболист, легкоатлет, боксёр и ещё несколько человек – уходили и искали другую дорогу в жизни именно под влиянием того, что случилось с Хэнком; просто после этого они осознавали, что здоровье – это такая вещь, с которой нельзя шутить. Деррик Гэтерс прошёл медобследование, которое выявило, что и у него с сердцем не всё в порядке – и тоже сконцентрировался на учёбе, оставив баскетбол. Выходит - умерев, Эрик тем самым спас чью-то другую жизнь. И не одну.

Всё это так, и всё это, повторюсь, верно. Но самого-то Хэнка это не вернёт. И какой уж тут оптимизм, когда совсем молодой парень, который всю жизнь упорно двигался к своей мечте, добился потом и кровью, что эта мечта трансформировалась в цель, потом – всё с тем же упорством сделал эту цель достижимой, и, наконец, ему оставалось только подождать несколько месяцев, протянуть руку и черкнуть подпись в нужном месте – и вот в этот момент он умирает… О чём здесь говорить? Не может быть никакой логики, когда умирает человек, которому всего 23. Нет и не может. И искать не стоит. Но даже если бы Хэнка сбил какой-нибудь пьяный или обкуренный водила на дороге – это бы не казалось настолько алогичным...

Какой, на хрен, оптимизм, если через три с половиной года рядом с могилой Хэнка появилась ещё одна, в которой упокоился Джозеф Ли Марабл – двоюродный брат Эрика. Джо-Джо, как все его называли, умер при пугающе похожих обстоятельствах – с той лишь разницей, что произошло это во время тренировки. И врачи так и не пришли к единому выводу, что стало причиной этого – то ли жестокий приступ астмы, то ли те же проблемы с сердцем. Да и какая разница? Все видели в Джозефе Хэнка – тот тоже был целеустремлённым парнем, готовым отдать всё за свою мечту. И было ему тогда только 17… Какой оптимизм, если Уэс Леонард, 16-летний пацан, звезда команды высшей школы Фенвилла, умер, забросив победный мяч в овертайме последней игры регулярки. И произошло это – мистика какая-то! – 4-о марта 2011-о. Ровно через 21 год после смерти Хэнка. День в день…

И всё-таки… всё-таки… Невозможно отделаться от чувства грусти и печали, когда работаешь над таким материалом. Но при этом ощущаешь, что что-то светлое и даже - как ни странно, жизнеутверждающее здесь тоже присутствует. Если речь, конечно, идёт о подобных Бэнкмэну людях.

«Я не могу представить Хэнка 90-летним стариком. Ну, знаете, чтобы он заканчивал свой век где-нибудь в доме для престарелых совсем беспомощным. Ну, там, сидя на инвалидной коляске, с дыхательной трубкой в носу, со слуховым аппаратом, беззубым, полуслепым… Я могу вообразить таким любого своего друга, своего младшего брата – я могу представить таким самого себя! Любого человека – но только не Хэнка!» Это – слова одного из друзей Эрика, который знал его с самого детства. И так о Бэнкмэне -  что они не могут вообразить Хэнка немощным страцем, ни на что не способным и ничего не делающим человеком – говорили многие.

Вообще-то в начале работы я решил, что не буду включать такие высказывания, и им подобные, в повествование. Потому что они всегда казались мне… какими-то несерьёзными. Нет, конечно, есть люди, о которых можно сказать что-то такое с полным правом – или они сами о себе могут сказать это. Какие-нибудь учёные, которые бьются над открытием – и готовы ради этого, не задумываясь, расстаться с жизнью, проводя смертельно опасный эксперимент, или религиозные фанатики, или пламенные революционеры, призывающие массы на борьбу с чем-то или кем-то… Но в обычной жизни все эти люди настолько же далеки от нас, как и какие-нибудь романтические герои из книг. Просто мне пару раз приходилось слышать подобные высказывания в быту, так сказать – в компаниях, от своих знакомых. Не друзей, и даже не приятелей, к счастью, а просто людей, которых знал. И мне становилось за них стыдно. Когда взрослые мужики говорят вроде как на полном серьёзе что-то вроде «я собираюсь дожить до сорока, успеть сделать что-то такое – типа, ребёнка спасти из-под колёс поезда, бабушку из горящего дома вынести – а там и самому под поезд можно, или умереть, надышавшись дымом. Что может быть скучнее старости?» - это выглядит, по-моему, не просто тупо, глупо, а ещё хуже – откровенно пошло. Как будто они встали и на глазах у всех сняли с себя штаны и показали голый зад. Особенно, если ты знаешь, что ни на какие такие подвиги ради высоких побуждений они не способны – потому что никаких этих высоких побуждений у них нет. А просто они пытаются закадрить барышень, случившихся в компании, надеясь, что эти девицы окажутся уж совсем наивными и легковерными и поверят, что они что-то такое и впрямь могут совершить.

«Если во всём этом и может быть хоть что-то позитивное – так это то, по крайней мере, что он умер, занимаясь делом, которое любил больше всего на свете». «Друзья мои! Нет лучшего пути уйти, чем делая то, что умеешь делать лучше всего. Он совершил этот свой громовой данк – и присоединился к другим в зале Славы Господа Бога». «Мы столько лет играли бок о бок. И я не могу припомнить ни одного матча, в котором у меня бы возникли какие-то сомнения, поводы для волнения: «Готов ли Хэнк?» Он отдавался в каждой игре. Я уверен на 100 процентов, что это был как раз тот путь, которым он и хотел бы оставить всех нас – на баскетбольной площадке». «Хэнк ушёл так, как уходят герои в пьесах Шекспира». В общем-то, все эти фразы очень похожи друг на друга, все они – об одном и том же. Первая принадлежит Ричи Янковичу, вторая – Уильяму Грэю-третьему, политику, конгрессмену, представлявшему Северную Филадельфию в палате представителей и присутствовавшему на похоронах Эрика, третья – Бо, ну, а четвёртая, конечно же, Уэстхеду.

Я думал, что и их тоже не буду цитировать – слишком выспренними и неестественными они мне казались. Обычные красивые и громкие слова, которые принято говорить на похоронах. Но, узнав историю Хэнка поближе, я понял, что они – совсем не пусты, не бесссмысленны и совсем не выглядят пафосными, когда речь идёт о ком-то вроде Эрика.

«Лучше смело перейти в иной мир на гребне какой-нибудь страсти, чем увядать и жалко тускнеть с годами». «Если стоишь на краю обрыва и раздумываешь, прыгнуть или нет, - прыгни!» Эти высказывания принадлежат Джеймсу Джойсу и Джону Леннону соответственно. Тоже звучит очень громко. Но, когда они рождаются из-под пера одного из главных писателей 20-о века, или исходят из уст одного из главных музыкантов того же столетия – они не выглядят фальшивыми. Они – творческие люди, существующие в своей, особой системе координат, и, наверное, они именно так и думают.

Но, оказывается, что есть и другие люди – вполне себе среднестатистические, о которых можно сказать то же самое. Тот же Хэнк не был сдвинут на почве религии, не протестовал против политических режимов, не делал гениальных открытий, надеясь осчастливить всё человечество. Да и не собирался он совершать ничего такого – просто гнался за своей мечтой. Будучи любителем азартных игр, он так же относился и к жизни – когда встал вопрос о джек-поте, он поставил на кон всё, абсолютно всё, чтобы сорвать его. Нет, он не задумывался ни о чём таком, не представлял, чем это может закончиться. Он просто жил в соответствии с этими самыми принципами – ходил по краю обрыва, летел на гребне страсти – может, и не очень осознавая, что делает. Конечно, он не рассчитывал на то, что уйдёт в 23 года – наоборот, мечтал о долгой и, по возможности, счастливой жизни. Но случилось то, что случилось…

И есть в этом что-то такое… вдохновляющее? Да нет, не то… даже и слов подходящих не подберёшь, чтобы описать это. Представьте, что некто говорит вам: «Вот там – твоя мечта; иди и возьми её. Но помни: ты можешь получить всё, чего так хотел, но можешь протянуть руку – и потерять всё, абсолютно всё – включая и твою жизнь». Многие ли из нас рискнут? Единицы; большинство предпочтёт синицу в руке. И это правильно, а иначе весь мир сошёл бы с ума и превратился неизвестно во что. Но всё-таки как же здорово знать, что совсем рядом может быть такой человек. Не где-то там, далеко, и не какой-нибудь герой из книг Джека Лондона, а самый обычный, нормальный парень из соседнего двора. Узнав подобную историю, а уж тем более – столкнувшись с чем-то подобным в реальности, ты и на свою жизнь начинаешь смотреть как-то по-другому.

Конечно, Хэнк предпочёл бы играть в том «мартовском безумии» вместе со своими товарищами. Но вышло так, что своим уходом, своим духом он зажёг в них такой огонь, который позволил им совершить настоящий спортивный подвиг. Может статься, не случись этого – и не было бы такого похода «Лойолы», который помнят все, кто о нём слышал. Это очень печально, но при этом – и очень величественно. Наверное, именно такие люди чаще других совершают большие поступки; они делают эту жизнь ярче. Благодаря таким земной шар вертится чуть быстрее…

«Я знаю, что Хэнка помнят во многом из-за того, как он ушёл, - говорил отец Хэган. – Из-за того, что ждало его впереди, из-за несостоявшейся карьеры в НБА, из-за всего, что последовало после смерти – судебных исков, медицинских споров. Но за всем этим стоит куда больше. Я говорю о самой личности Хэнка. Он воздействовал на окружающих, словно бодрящий тоник. Когда его не стало – из Северной Филадельфии вместе с ним ушло много жизни и света. Можете мне поверить».

«Я решил написать книгу главным образом из-за того, что Хэнка часто вспоминают именно в связи с этой трагедией, - это уже Кайл Кайделринг. – Ужасной трагедией, которая произошла на глазах у всех. Я чувствовал, что это несправедливо, нечестно. Его жизнь – вот это поистине вдохновляющая история. Он вёл образцовый образ жизни. Он был образцом для подражания у детей. Он любил свою мать, не употреблял наркотиков, он прикасался к людским душам. Подумайте: вы родились в Рэймонд-Розене, в бедной семье. И когда вы умрёте – то будете всё таким же бедным. Но Хэнк никогда не переставал мечтать и стремиться к лучшей жизни. Хэнк знал риск, на который шёл. У него была мечта, но она стоила ему жизни».

Чарльз Гэтерс, брат Хэнка, работает преподавателем в местной школе для «трудных подростков». «Вся моя жизнь свидетельствует о том, чему я научился от Хэнка. Если бы не он, я не знаю, что бы я делал. Он любил помогать людям. И мне это постоянно внушал. Теперь, просыпаясь каждое утро, я чувствую себя очень комфортно. Я знаю, что у меня есть важное дело. Я знаю, что у меня есть шанс попытаться как-то помочь этим детям».

Бо тоже занялся похожим делом, когда окончательно завязал с баскетболом. «В 23 года Хэнк добился большего, чем некоторые, кто доживает до ста. И теперь Хэнк по-прежнему спасает жизни». Последняя фраза – о фонде «44 – во имя жизни», соучредителем и членом совета директоров которого является Бо. А сам фонд – это некоммерческая организация, которая занимается просветительской деятельностью, связанной с сердечными заболеваниями, которые уносят ежегодно больше всего жизней. «Мы просто пытаемся рассказать людям об опасности, предостеречь их. Мы собираем деньги, закупаем на них медицинское оборудование и передаём тем, кто не может приобрести его сам. Мы посещаем школы, церкви, учим людей, что делать в критических ситуациях, например – как правильно пользоваться дефибриллятором. Ещё одно важное направление – борьба с детским ожирением. Поэтому мы устраиваем баскетбольные лагеря, где у детей есть возможность активно заниматься спортом. Многие спрашивают про цифры в названии, но многие и сами знают, что это – номер Хэнка».

Бо говорит, что и сам стал заниматься этим из-за Эрика, и это нравится ему не меньше, чем играть в баскетбол. На фото Бо - как раз в одном из благотворительных матчей: «Когда я впервые начал играть в эту игру - я совершенно не беспокоился о деньгах. И сейчас - то же самое, нет никакой разницы. Мы здесь, чтобы вовлечь этих детей и постараться сделать так, чтобы с ними никогда не случилось того, что произошло с Хэнком».

«Понимаете, прошло уже двадцать лет. Двадцать! А ко мне постоянно подходят незнакомые люди, чтобы пожать руку. Для них это прежде всего возможность прикоснуться к духу Хэнка Гэтерса. Они видели его силу на площадке, но главное – это то, каким человеком он был. Люди подходят и вспоминают вместе со мной о том, что мы сделали. У кого-то на глазах слёзы. Для меня самого это случилось как будто бы вчера».

Бо, Джефф Фрайер и Аарон - сын Хэнка.

Уж если Эрика так воспринимают те, кто никогда не знал его лично, что уж говорить о его друзьях и родственниках? Его влияние ощущается даже после смерти. Конечно, большую роль играет то, что время, что там ни говори – это самый лучший доктор, когда дело касается каких-то душевных ран. Оно всё расставляет на свои места, успокаивает, сглаживает острые углы. Но дело ещё и в личности самого Хэнка. Трудно представить, что люди, близкие к нему, могут всю жизнь враждовать. Вот и Люсиль с Бо в итоге нашли точки соприкосновения и примирились, хотя ушло на это много лет. Говоря точнее – 9. Именно на ежегодном матче в память о годовщине смерти Эрика, проводившемся в «Доббинс Тек», они встретились и по-настоящему поговорили впервые за все эти годы отчуждения. «Я ощущал некоторое давление, когда готовился приехать и сыграть в том матче. И всё же сделал это. Я люблю и уважаю Хэнка. Я хотел увидеться с его семьёй, восстановить нормальные взаимоотношения. После этой встречи всё пошло в правильном направлении. Финальная точка была поставлена в этот день в Лос-Анджелесе».

«Этот день» - 19 февраля 2000-о. Если помните, в своё время Люсиль настояла, чтобы номера его сына и Бо были подняты под своды спортзала «Доббинса» в разные дни – а иначе она не придёт на церемонию. 19-о аналогичное мероприятие должно было состояться уже в «Герстен Павильоне». «Люди твердили мне, что вывести из обращения их номера – это моя самая большая ошибка, - говорил Билл Гусак, сменивший Куинна на посту спортивного директора «Лойолы». – Но это было время для исцеления и примирения». И церемония состоялась в перерыве матча – в самой что ни на есть торжественной обстановке. И ни у кого и мысли не возникло изъявить тем субботним вечером какие-то претензии. Люсиль была на трибунах, и Бо, и даже Герстен, как я уже говорил, после трагедии в значительной степени отдалившийся от спортивных дел колледжа, пришёл (правда, по непонятным причинам забыли пригласить сына Хэнка, Аарона; его вообще частенько не зовут на различные торжественные мероприятия в честь отца, да и с бабкой по отцовской линии он общается редко). «Я бы сказал, что это во многом раздуто СМИ. Вражда между мной и семьёй Хэнка. Все мы стараемся забыть об этом. А те, кто разжигает страсти на пустом месте, просто ведут себя непрофессионально». Нормализовались отношения у Люсиль и с Уэстхедом.

И ещё одно. «Часто, когда люди хотят поговорить со мной о Хэнке, я вижу, как они немного колеблются. Ну, знаете, не хотят пробуждать неприятные воспоминания, и всё такое прочее. Но когда я вспоминаю о Хэнке, думаю о нём, мне в голову не приходит ничего такого печального и грустного. Правда. Если кто-то спрашивает меня о нём, это нормально, потому что те дни – это одно из прекраснейших моих воспоминаний. Я действительно люблю говорить об этом. Он был самым смешным человеком изо всех, кого я знаю. Он переходил все границы. Он мог шутить о своей матери, о моей матери, о моих ботинках – так, что это вроде бы и не было обидно, но обувать их во второй раз уже не хотелось. Он мог смеяться над тем, что у вас слишком широкая щель между передними зубами. Ну, у меня было всегда три-четыре хохмы в запасе, а у Хэнка – десятка два. Я не мог с ним конкурировать. Я действительно скучаю по его чувству юмора – оно было удивительным».

Так и есть. Так уж устроена наша память сама по себе, что что-то приятное или весёлое она старается держать поближе, а мрачное, плохое – наоборот, заткнуть куда-нибудь в уголок подальше. Но вновь стоит сказать о том, что сам Хэнк был таким человеком, о котором хочется вспоминать что-то хорошее. «Он сказал, что заберёт меня к себе на всё лето, и показал мне фотографию дома, в котором жил в Калифорнии. Мне запомнилась там такая винтовая лестница. Я ещё думал: как же можно по ней подниматься? И он всё время улыбался. Я не могу вспомнить отца без улыбки на лице. Хотя нет, один раз было. Я был с ним, не хотел есть свой обед, он сдвинул брови и пригрозил, что отправит меня к матери, если я буду капризничать. Потом он вышел, а когда вернулся – тарелка всё ещё была полна. Он снова вышел из кухни – и вернулся уже с ремнём в руках. Я подумал: неужели он будет меня пороть? И вот тут-то он расхохотался! Этот ремень был просто шуткой!» Аарон вспоминает отца так; и остальные – в том же духе.

Хотя невозможно забыть тех страшных кадров, но в первую очередь в голове почему-то всплывают другие эпизоды. Как танцовщица приняла Хэнка за игрока «Лэйкерс» и спрашивала его о Мэджике; стычка с самим Мэджиком; как он поджёг кроссовки Бо… Таким уж он был парнем – этот Эрик Хэнк Гэтерс…

В своё время, на поминальной церемонии в кампусе, отец Хэган сказал, что одной из главных целей Хэнка в жизни было помочь семье. И что он этого добьётся – пусть уже и не находясь в этом материальном мире, он отыщет какие-то свои, «таинственные пути», чтобы сделать это. Так оно и случилось. Хэнк не смог дотянуться до своей мечты – играть в НБА, но вот другой цели – вытащить близких из гадюшника Рэймонд-Розена – он достиг. Правда, произошло это никакими не «таинственными», а самыми что ни на есть земными, даже – приземлёнными, обыденными путями.

Конечно, Гэтерсы не получили 32.5 миллиона долларов (именно на такую сумму они подавали иск). Это вообще был очень странный суд – как сказал судья Гастингс, выносивший решение, «самый странный в моей практике». Люсиль рассорилась со своим же адвокатом, Брюсом Фэгелом – главным образом, из-за того, что тот начал активно обсуждать детали предстоящего процесса, даже не дождавшись, когда тело Хэнка предадут земле, и не стеснялась потом публично обзывать его «дураком» (да и вообще сказала, что будь она сама в те дни в здравом уме – никакого суда вовсе бы не было). Деррик Гэтерс обменивался дружескими фразами со спортивным директором «Лойолы» Брайаном Куинном и доктором Беном Шаффером – одними из главных ответчиков (а потом так и скажет: «Мой брат был просто таким человеком. Он хотел играть в НБА, и не было ничего, что могло бы его остановить, кроме смерти; так оно и произошло. Я могу заявить от имени всей семьи, что мы никого не считаем виновными в его смерти. Подавать иск было глупо, я понял это с первого же дня. С тех пор я ни разу не разговаривал с Фэгелом»). С определённого момента Гэтерсы вообще перестали появляться в зале суда, поставив Фэгела в крайне неудобное положение. В результате дело, тянувшееся два с половиной года, потихоньку и незаметно как бы сошло на нет и во многом было решено полюбовно. Но не совсем. Доктору Вернону Хаттори пришлось заплатить 1 миллион (650 тысяч – Аарону и 350 – Люсиль), а администрации «Лойолы» - 1.4 миллиона (855 тысяч – Аарону и 545 – Люсиль). Причём представители университета заявили, что они делают это не из-за того, что чувствуют какую-то юридическую ответственность, а просто - чтобы выполнить самые обычные, чисто человеческие моральные обязательства. После выплаты всех судебных издержек на счету у Аарона значилось чуть больше миллиона, у Люсиль – 447 тысяч. Это, повторюсь, далеко не 32 миллиона. Но и этих денег оказалось более, чем достаточно, чтобы сначала сын Хэнка (точнее говоря, его опекуны, конечно), а вслед за ним и мать Эрика купили хорошее жильё в престижном пригородном районе (с четырьмя спальнями) – и переехали туда с семьями. Эрик всё же добился своего – даже после смерти…

Я долго думал над концовкой. В конце концов слепил что-то такое, но она жутко мне не нравилась. Ещё помучившись, я понял, что ничего лучшего не придумаю, и, скрепя сердце, приделал этот «протез» к повествованию, испытывая перед читателями немалое неудобство. И так бы оно и вышло – с таким уж совсем неудачным финалом. Но здесь, как нельзя более кстати, мне кое-что попалось на глаза, и я схватился за это «кое-что», поняв, что вот оно – как раз то, что надо! Конечно, наверняка найдутся читатели, которых и эта концовка не устроит, они обвинят автора в том, что он просто высосал её из пальца, надумал, или хуже того – и вовсе выдумал-придумал. Или, чего доброго, решат, что долгая работа сказалась на рассудке автора не в лучшую сторону, и ему начинает сносить крышу. Что ж, это их право. Во-первых, та, первая концовка была куда хуже, а во-вторых, я-то знаю, что ровным счётом ничего не сочинил. Если кто этим и занимался – то те, другие, два-два с половиной десятка человек, которые на полном серьёзе рассказывают всё это (и которым, как говорят, можно доверять), а я просто беспристрастно процитировал здесь слова некоторых из них. Потому что эти самые «таинственные пути» в истории Хэнка всё же присутствуют. Итак…

…В одну из декабрьских ночей уборщик арены в «Герстен Павильоне» Шелтон Лорик заступил в ночную смену. Всё было, как обычно, пока… «Затем, где-то после полуночи, я увидел его…» Шелтон поднял голову и заметил на одной из трибун какой-то неясный силуэт – кажется, там стоял здоровенный парень. Шелтон крикнул, чтобы тот сваливал куда подальше. Незнакомец ничего не ответил. Шелтон много лет прослужил в морской пехоте, не боялся ни чёрта, ни дьявола – и не любил повторять дважды. Он бросил швабру и стал быстро подниматься наверх, чтобы более доходчиво объяснить парню, что тот здесь лишний. Однако, когда добрался до трибуны, там уже никого не было. Лорик только недавно начал работать во дворце, и подумал, что незнакомец просто ушёл через один из выходов, который он ещё не знает…

…Пару дней спустя, снова после наступления полуночи, Шелтон запер двери тренировочного зала и отправился выполнять свои обязанности. «И вдруг я услышал, как кто-то громко стучит мячом в пол». Шелтон поспешил обратно и открыл двери. Там никого не оказалось.

Лорик решил, что кто-то пытается подшутить над ним. «Ну, вы знаете, как это бывает: новый человек на новом месте, давайте-ка проверим его». Шелтон ещё не знал, что произошло много лет назад на паркете «Герстен Павильона»…             

Лорик отправился к своему непосредственному начальнику, Руди Рамиресу. И рассказал ему о странных происшествиях. Тот по ходу рассказа улыбался всё шире, а потом поднял палец и погрозил кому-то - так что у Шелтона отлегло от сердца. «А-а-а, я так и знал! Так это вы!» - «Нет, это не я, - на лице Рамиреса расплылась уж совсем широкая улыбка. – И не кто-то из ребят. Это Хэнк…»

…Однажды женская баскетбольная команда «Лойолы» в ожидании тренера присела на скамейку в коридоре, на которой частенько сиживал Эрик. И вдруг все они, независимо друг от друга, увидели, как в застеклённых дверях в коридоре отразилась фигура парня с широченными плечами… «У нас у всех мурашки побежали по коже, - рассказала потом форвард Жаклин Вудс. -  Поначалу мы не знали, что и подумать. Потом кто-то сказал, что это был Хэнк. Это был Хэнк…»

«…Я задержался за полночь – монтировал запись с игрой, - вспоминает студент-оператор Тим Коллинз. – Потом я решил размяться и пошёл побросать мяч в корзину. Затем я положил мяч на место и хотел вернуться к работе. И тут я услышал, что кто-то снова бросает мяч. Я подумал: «Кто бы это мог быть?» Я побежал в зал – и мяч оказался на том же самом месте, где я его оставил. Но я могу поклясться: кто-то точно им играл!..»

…Мишель Стабиле, капитан команды чирлидеров, вспоминает другой эпизод. «Я тогда училась на первом курсе. Однажды мы задержались на вечерней тренировке, и вдруг весь зал наполнился громким звуком – как если бы кто-то рядом стучал огромным мячом. Мы стали смотреть по сторонам, а потом увидели, как майка Гэтерса развивается наверху, как будто от ветра. Я училась тогда на первом курсе. Мы ничего не знали о Хэнке Гэтерсе. Мы с девчонками завизжали и выбежали из зала…»

…Три года спустя Мишель уже заканчивала колледж. И, конечно же, к тому моменту отлично знала историю Хэнка Гэтерса. Как-то она запирала двери после очередной поздней тренировки – и услышала, как кто-то открыл краны в душевой в старой мужской раздевалке, которой уже давно никто не пользовался по назначению. Мишель уже не испугалась. «Я просто сказала: «Хэй, Хэнк!» - и спокойно ушла. Он никогда никого не обижал. Просто у него есть какие-то свои дела. Я просто знаю, что это был он. Я в этом нисколько не сомневалась тогда. Я в этом и сейчас не сомневаюсь!»

…В одном из матчей с «Портлендом» табло после каждой удачной атаки гостей сбрасывало счёт. Когда забрасывали «Львы» - всё было нормально. Обслуживающий персонал пытался что-то сделать – ничего не помогало. И в этом тоже усмотрели вмешательство Эрика…

Всех этих людей можно посчитать сумасшедшими – если бы не одно «но». «Ну да, мы с Хэнком частенько оставались в зале и после полуночи, - говорит Бо. – Мы были настоящими тренировочными «крысами». И душем, естественно, пользовались. Сам я никогда не сталкивался ни с чем подобным, когда приходил потом в «Герстен Павильон», но все эти истории меня нисколько не шокируют и не удивляют. Даже те, которые другим могут показаться довольно странными. Является ли это проявлением духа Хэнка, или это дух самого колледжа – он всегда там присутствует».

Во время длительных судебных заседаний после смерти Хэнка у администрации как-то руки не доходили до того, чтобы должным образом увековечить память о той команде. Просто времени не было.  Потом, в середине 90-х, в команду пришёл новый тренер – Стив Эггерс. И первое, что он сделал – это перерыл все шкафы, все ящики в кладовых, вытащил на свет всё, связанное с той командой – и устроил из этого музей. Там можно увидеть много чего: шутливую речь Хэнка, когда ему вручали кольцо чемпиона конференции, трофеи «Львов»… Особенно Эггерс гордился тем, что сохранились старые видеокассеты с записями игр той команды. «Нам нужно было как-то вернуть гордость. Чтобы все сегодняшние студенты знали и уважали тех, кто был до них». Благодаря студенту Майку Буки и были собраны записи игр Хэнка за «Лойолу», которые демонстрируются перед матчами сегодня. «Здесь нет только записи того последнего матча – с «Портлендом». У нас вообще её нет – мы не знаем, куда она делась».

Это - пожалуй, главный памятник, если его можно так назвать, Хэнку в Филе - в том самом парке. По-моему - очень удачный. Во-первых, в этом моменте, когда Эрик того и гляди выпрыгнет из майки, схвачена сама суть - и самого Бэнкмэна, и той легендарной команды «Львов». А во-вторых (и это, пожалуй, даже важнее) - трудно придумать что-либо лучше такого вот гигантского граффити. Просто Хэнк был тем самым «парнем с соседнего двора», он жил здесь - и этим всё сказано. Очень уж он был простым, своим для этих кварталов; пусть и мечтал отсюда уехать, и почти реализовал свою мечту - но постоянно возвращался домой при малейшей возможности, потому что знал: тем, каким человеком он стал, он обязан и этим местам тоже. Поэтому нелегко представить Хэнка увековеченным как-то по-другому: отлитым в бронзе, или высеченным из мрамора...

Хэнка знают и помнят. Вырезки из газет, фотографии висят тут и там на территории кампуса. «Тренеры постоянно рассказывают нам о нём. Он до сих пор жив», - так говорят игроки следующих поколений «Львов» об Эрике. Победитель недавнего конкурса по точности штрафных выиграл его, бросая левой рукой – хотя вообще-то «родная» для него – правая… Перед каждой игрой болельщики кричат: «Это – дом Хэнка!» Меньше всего можно позавидовать тому игроку в команде соперников, который носит на спине 44-й номер – на протяжении всего матча ему дают понять, что он его не достоин…

«Ну, видите ли, мы – религиозное учреждение, и мы верим в Святого духа, - Гусак тщательно подбирает слова, когда разговор заходит на эту тему. – Давайте просто скажем, что этот дух действует посредством воспоминаний о Хэнке».

Для «Лойолы» это – не история о призраке, потому что его никто не боится. «Он – не против нас, он – часть всех нас, - говорит Лорик. – Вы можете почувствовать это. Он по-прежнему заботится о нас». Лорик рассказывает, что в конце смены, когда он убирает моющие средства в шкаф и запирает дверь, иногда ощущает холодок на плече. Он не пугается. «Я улыбаюсь. Любой улыбнётся далёкой душе, которая на самом деле – хозяйка в этом здании. Я поворачиваюсь и говорю: «Спокойной ночи, мистер Гэтерс!»

Как стоит относиться ко всем этим эпизодам? Ну, наверное, так же, как и к тому, что в каждом уважающем себя замке, даже маленьком-маленьком, должно быть своё привидение. Наверное, кто-то как-то поздним вечером задержался в зале, шёл себе спокойно по коридору – и здесь-то его и увидел первый человек, рассказавший нечто подобное. Может, просто – чтобы интереснее было. А может, отлично зная историю Хэнка, проникся ею настолько, что и впрямь рассмотрел в неясном силуэте, скрывающемся за углом, Эрика Гэтерса. LMU не может похвастаться тем, что из его стен вышло большое количество известных политиков, учёных или спортсменов. Они с радостью заносят в число знаменитостей, имеющих отношение к колледжу, например, Милу Кунис, которая там проучилась какое-то, весьма недолгое время, или некую Тайру Бэнкс, чьё имя я узнал, только просматривая списки маститых выпускников «Лойолы», да и та имеет к LMU  весьма опосредованное отношение – хотела туда поступать, да так и не собралась. Наибольшую славу принёс LMU именно Хэнк. Вот колледж и схватился за эту тему, стал её всячески развивать и популяризировать.

И в результате в «Лойоле» родилось ещё несколько подобных рассказов – и они появляются и по сей день. Кто-то придумывал что-то подобное, чтобы у него взяли интервью и напечатали его фамилию в газете. Но кто-то ведь наверняка верил в то, что он и впрямь увидел что-то эдакое – и это был Хэнк. Как сказал тот самый собиратель видеотеки игр «Львов» «золотой эры Хэнка-Бо-Уэстхеда» Майк Буки: «Верю ли я во все эти вещи? Я не знаю. Но хочу ли я в них верить? Да». Большинство хотят в это верить. От бывшего морпеха до девчонок из баскетбольной команды и группы поддержки.

Потому что, когда погружаешься поглубже в историю, похожую на историю Хэнка Гэтерса – вообще очень хочется верить. Верить – даже если ты уже более, чем взрослый дяденька, не страдающий инфантилизмом и не склонный к излишним сантиментам. Верить в какие-то совершенно абстрактные вещи, о которых в повседневной жизни ты вообще не задумываешься. Верить в то, что «душа» - это не просто слово, которое я за время рассказа использовал, наверное, раз 20, не меньше; не просто религиозно-философская категория, которую выдумали богословы-мыслители. Что она и впрямь есть у каждого из нас, что она – реальная и живая, пусть при этом и невидимая и неосязаемая. Что, когда тело отказывается по каким-либо причинам функционировать дальше, душа эта продолжает существовать – пусть и в каких-то иных измерениях. Что есть что-то за порогом этой земной жизни. Ну, я не знаю, хотя бы тот же рай или ад, и таким, как Хэнк, воздаётся хотя бы там – за этим порогом. Потому что не хочется думать, что для тех, кто уходит так рано, как Эрик, всё-всё завершается с этой последней земной минутой.

Наверное, когда я завтра перечитаю эти строки, или недели через полторы – когда буду окончательно редактировать весь рассказ, то удивлюсь сам себе – как я мог серьёзно писать что-то такое детски-наивно-чувствительное. Но вымарывать их не стану – потому что здесь и сейчас мне хочется верить.

Если вас подобные вещи, по меньшей мере, не развлекают, вас можно поздравить. Значит, всё у вас настолько хорошо, нет ни одной самой маленькой, пусть даже надуманной проблемки, ни одной заботы, и такое вам вообще неинтересно (как говаривал Остап Бендер: «Удивительно, с таким счастьем – и на свободе»). Или наоборот – посочувствовать, потому что всё уж совсем плохо, и вы окончательно утратили надежду даже на такие штуки, как «чудо» и «случай».

Но иногда так хочется верить в то, что, раз уж кому-то отмеряно так мало на земле, раз уж у него осталось здесь столько незавершённого, то, быть может, им это там как-то компенсируют – особенно, если они оставили здесь о себе такую добрую память. Быть может, им позволяют иногда ненадолго возвращаться – потому что, как сказала Мишель Стабиле, у них ещё есть какие-то свои дела. И как-то воздействовать своим присутствием на нашу жизнь.

Кто из нас не хотел хоть разок в жизни поверить в то, что в критической ситуации есть кто-то, кто стоит у него за спиной и может немного помочь? В то, что они есть, эти самые ангелы-хранители. А иногда ты в этом даже и не сомневаешься – когда, схватившись за соломинку, каким-то диковинным образом выходишь живым и здоровым из страшного переплёта, сухим из воды. И, успокоившись немного, начинаешь искать какие-то рациональные объяснения той странной цепочке совпадений, которая тебя спасла – но не можешь их найти. И в конце концов начинаешь думать: «Не-е-ет, кто-то там определённо подсуетился. Кто-то следит за мной. Ведь оставил же этот кто-то здесь для меня эту соломинку? А откуда ей ещё взяться? Вот только кто он?»

Кто он? Если они и есть, эти ангелы-хранители, то, наверное, ими и становятся люди вроде Хэнка – сильные духом и телом, с богатырскими руками, с мощной грудью, в которой билось большое сердце и горела неугасимым пламенем мечты душа. Кто же ещё, если не они?..

Часть седьмая

Comments

[dima24]

Есть здесь люди с кучей свободного времени, прочитавшие все части?

[Andrzej Skovronsky]

Спасибо, очень хороший материал!! Хоть и грустный.

[Ц-в]

Отличная книга, прочитал с большим интересом, спасибо.

[Dima Buba]

Большое спасибо автору. Очень хорошо написано, душевно....... Теперь есть цель, оказаться в Филли, в парке имени Хэнка

[kosdimazz]

Огромное спасибо автору, потрясающая работа! хотелось бы узнать о тех объективных и субъективных причинах почему в НБА Кимбл совем ничего не смог

[Samokatys]

Спасибо большое за эту историю.

Главное, что он делал - это дарил улыбки и надежду людям, а кого-то и делал лучше. Как жаль, что этого ему казалось недостаточным.

[jorneyman]

Автору огромное спасибо. Это классно!(Извините за такую банальную оценку, но когда читаешь или видишь очень достойные творения, то почему то на ум лезет хрень типа "класс!" "Вау!" и т.п.)

В середине чтения этой истории, захотелось увидеть "Систему" в действии. В ютубе наткнулся на эту знаменитую игру с Мичиганом. Смотрел её ещё не зная , что ей предшествовало, даже по траурным 44 не догадался. Наглядно увидел многое из этой тактики, которую Вы описали, да и вообще заинтересовался баскетом. С весны куплю мяч, и на площадку, пусть и в 50. Хоть побросаю..

В сравнении с множеством халтуры на этом сайте,Ваши повести -глоток профессионализма, что ли. Это же очень , очень ответственное отношение к тому , что делаешь. То чего многим из нас так не хватает.

Может, всё таки найдётся сумасшедший издатель, печатник или как их там?

[Тэмаш]

Это лучшая история! Спасибо огромное, что рассказал ее так подробно и интересно.

[Пользователь заблокирован]

Ответ dima24

Есть здесь люди с кучей свободного времени, прочитавшие все части?

только про сверхъестественную хрень почитал.. там, где-то чуть ниже середины текста. )