Галерея не сыгравших. Эрик Хэнк Гэтерс. Быть Бэнкмэном, или Knocking on Heaven's Door… Часть шестая

 

На настоящее возвращение у Хэнка ушёл целый месяц. Он всё ещё не показывал той игры, к которой приучил всех, но подбирался к ней всё ближе и ближе. 32 очка с «Сан-Диего», 27 очков плюс 14 подборов с «Гонзагой», 31 очко – с той же «Гонзагой»... Параллельно с прогрессом в игре и обретением своей истинной формы Хэнк принимал всё меньше и меньше анаприлина. Точнее говоря, это игра улучшалась в прямой пропорциональности со снижением дозы. Он ещё дважды уговаривал Хаттори, чтобы они дали соответствующее разрешение: сначала – до 120-и миллиграммов в день, потом, 1-о февраля – до 80-и… 

Люсиль, узнав об этом, снова звонила Хаттори – и в очередной раз он её успокоил, сказав, что всё идёт по плану, и вообще – всё замечательно. Правда, напомнил при этом, что летом Хэнку придётся всё же пройти биопсию. «Так зачем же ждать, когда сезон закончится? – спросила Люсиль. - Почему бы не сделать этого прямо сейчас?» - «Не волнуйтесь, это может и подождать, ничего страшного…»

Очередное сокращение дозы вызвало настоящий всплеск в игре Эрика. Он пришёлся как раз на начало февраля, и я о нём уже рассказывал. Это когда он набрал в трёх играх 122 очка, и набросал почти полсотни через Шака. Вот теперь действительно можно было сказать: Бэнкмэн снова здесь. Быть может – даже ещё лучше и мощнее прежнего. Ну, уж во всяком случае, нисколько не хуже. Свой 23-й день рождения 11-о февраля Хэнк отмечал уже в отличном настроении – всё на глазах возвращалось на круги своя, всё было почти так, как и должно было быть.

 

Да, Хэнк вернулся. Вернулся настолько, что по итогам сезона его включили, например, в символическую сборную All-American по версии «Playboy». И пусть никого не вводит в заблуждение несерьёзный, игривый и фривольный статус составителей этой сборной в лице компании Хью Хефнера: попасть туда для студентов – и баскетболистов, и футболистов – весьма почётно. Слева – направо: Хэнк Гэтерс, форвард («Лойола Мэримаунт»), Лайонел Симмонс, форвард («Ла Салль»), Джеральд Глэсс, форвард («Миссисипи»), Гэри Пэйтон, защитник («Орегон Стэйт»), Дуэйн Шинциус, центровой («Флорида»), Алонзо Моурнинг, центровой («Джорджтаун»), Кендалл Гилл, защитник («Иллинойс»), Крис Джексон, защитник («Луизиана Стэйт»); Льют Олсон, тренер года («Аризона»).  

22-о февраля Люсиль снова прилетела в Лос-Анджелес, чтобы проведать Хэнка (перелёт оплатил отец Хэган). И ей не понравилось, как тот выглядел. Она спросила Хэнка о том, о чём спрашивают все нормальные матери своих сыновей тогда, когда им не нравится, как они выглядят: «Ты не болеешь? Ты сегодня завтракал?» На следующий день Уэстхед позвонил и попросил Люсиль о встрече – вроде бы, для того, чтобы обсудить какие-то проблемы Эрика с учёбой (уже потом выяснилось, что у Хэнка во время учёбы на предпоследнем курсе якобы возникли проблемы с успеваемостью – настолько большие, что вообще-то его даже и в колледже не должны были бы оставлять; видимо, он действительно всерьёз задумывался об уходе в НБА и забил на учёбу, так что осенью ему срочно пришлось подтягивать все «хвосты»). Однако Пол, как рассказывала потом Люсиль, пригласил её, чтобы обсудить исключительно баскетбольные вопросы. Он впервые заговорил с ней о подборах Хэнка – а не о том, что тот пропускал занятия. Он сказал, что ему не нужно, чтобы Хэнк много забивал – «для этого у нас есть Бо Кимбл» - ему нужны его подборы. Подборы, по словам Уэстхеда – это главная работа Хэнка, тот навык, который скауты ценят в нём превыше всего. Позже Люсиль говорила: разыгрывающий «Лойолы» Террелл Лоуэри сказал ей, что получил указание от Уэстхеда реже давать мяч Хэнку – чтобы Бо бросал чаще.  

Потом он сказал, что в последних играх, после падения, Эрик стал подбирать гораздо меньше. «Вы же знаете – в этом виновато лекарство», - ответила Люсиль. И здесь Уэстхед сказал, что он собирается попросить Хаттори об очередном снижении дозировки. «Кто ты такой, чтобы играть в Бога с жизнью моего мальчика? Чтобы указывать врачу на количество лекарства?» - возмутилась Люсиль. Уэстхед сразу же перевёл разговор на другие темы – в частности, как раз о пропущенных Хэнком занятиях. Но она не должна беспокоиться – он будет дисциплинировать Хэнка, давая ему дополнительную беговую нагрузку на тренировках. «Как вы можете заставлять его так бегать с его аритмией?» - «Ну, он допущен докторами к играм и тренировкам, так что он может переносить и некоторые дополнительные нагрузки». Вернувшись в квартиру Хэнка, Люсиль в очередной раз сказала сыну, чтобы тот хотя бы принимал препарат, как положено. «О`кей, мам!» - ответил Эрик таким тоном, что не поверить ему было невозможно. Впрочем, стоит, конечно, оговориться, что так тот разговор выглядел в версии Люсиль; Уэстхед отрицал, что когда-либо просил врачей сократить дозу.

Тем же вечером он набрал против «Сан-Диего» 35 очков, а уже на следующий – против «Санта-Клары», в завершающем матче регулярного сезона, ещё 29. И выглядел просто светящимся от счастья: «Я не устал. Я совсем не устал. Я даже не чувствую, что только что отыграл полный матч!»  

Он набирал в играх того сезона в среднем по 29 очков и 10.8 подбора. «Я нисколько не досадую и не грущу из-за того обморока, - говорил Хэнк. – Да, моя статистика стала хуже по сравнению с прошлым годом, но я просто счастлив быть здоровым и хорошо играть. Теперь, если у меня плохая игра – я знаю: виноват в этом только я сам, а не лекарства и всё, с ними связанное. Меня сейчас часто спрашивают: может быть, всё-таки стоило уйти в НБА ещё после прошлого сезона? Я бы сказал, что для меня оказаться вне игры из-за проблем со здоровьем было чем-то необычным, просто поразительным. Мой разум говорил мне делать то-то и то-то, но моё тело на это не реагировало. Через несколько дней я стал задумываться обо всяких вещах, о которых не нужно думать. В том числе и о НБА. Я знаю: если я начну думать об этом, о том, что нужно было уходить из колледжа прошлой весной – это может увести меня не туда. Так что я ни о чём не жалею. У меня всё ещё достаточно успешный сезон – и я получу диплом. Моя игра в этом году улучшилась. Я стал гораздо лучшим шутером; когда я нахожусь лицом к корзине на средней дистанции, я бросаю гораздо чаще, чем раньше. Может быть, я даже начну бросать трёшки. Я думал об этом. Вообще-то я хотел попробовать бросить парочку в прошлой игре – для мамы, но просто возможностей не представилось. Кто знает? Этим я не собираюсь кому-нибудь что-нибудь доказывать – просто хочу попытаться ради интереса. Думаю, мне обязательно стоит попробовать. Я более активен в прессинге. И я теперь намного лучше пасую. Я только что ещё раз посмотрел запись того матча с «Луизианой». И мне самому очень понравилось, как я играл. Та игра стала действительно доказательством – доказательством для всех, и для скаутов, и просто для болельщиков. Я хотел сделать заявление: неважно, против кого я играю, неважно, насколько они выше меня, - я просто выхожу и играю. Я использую мои сильные стороны – трудолюбие, силу, быстроту. Я думаю, что уж теперь-то у скаутов НБА точно отпали все вопросы – могу ли я играть в краске против высоких игроков. Любая команда, которая выберет меня на драфте, останется в выигрыше. Они получат качественного игрока, с характером, готового играть и выкладываться каждый вечер.

Когда я упал в обморок, я испытал, скорее, растерянность, чем страх. Я подумал в тот момент о том, что, возможно, никогда не смогу больше играть в баскетбол. И это сделало в моих глазах на какое-то время карьеру телевизионщика более важной, нежели баскетбол. И эти интервью, которые я делал после больницы – с мамой, с Льюисом – хоть немного веселили меня и облегчали жизнь».

Вот этот-то фактор я и имел в виду, когда рассказывал о том матче с «Луизианой». Хэнк не просто хотел доказать в нём, что «я могу играть в краске против высоких игроков». После того падения ему было жизненно необходимо продемонстрировать всему баскетбольному миру, и самому себе тоже, что он вообще остаётся всё тем же Эриком Хэнком "Бэнкмэном" Гэтерсом – мощным, полным энергии, готовым рубиться, не щадя ни себя, ни противника.

И он доказал. И вернулся. Тот злосчастный эпизод даже прибавил ему известности, хотя сам он, конечно же, предпочёл бы обойтись без этого. Всё вроде бы было по-прежнему. Хэнк тренировался, играл, чувствовал себя полным сил, участвовал в телепередачах (например, их пригласили вместе с Бо на «The Today Show», на выпуск, посвящённый проблеме наркотиков). Ну, разве что те, кто знал его уже давно и близко, отмечали: что-то поменялось во взгляде – серьёзности прибавилось, что ли. А может, просто так казалось… Суточная доза препарата продолжала снижаться, а чувство непобедимости, изрядно утраченное за последние пару месяцев – наоборот, стремительно возрождалось. Хэнк был счастлив. Анаприлин – это то, что удерживает его в погоне за мечтой? Да пошли эти врачи вместе со своим анаприлином!.. Уж лучше Хэнк будет придерживаться ещё более жёсткого режима, чем глотать эту гадость. Он и раньше-то не прикасался к спиртному, а уж теперь-то – и подавно (а если ловил за этим занятием своих близких друзей – вдруг превращался в весьма занудливого человека, и те вынуждены были выслушивать лекцию «профессора Гэтерса» о вреде алкоголя, которую он неизменно заканчивал словами: «Поймите, это – признак вашей душевной слабости. Мне лично не нужно искать какого-то выхода, расслабления с помощью этого. Любите себя. Любите и цените себя такими, какие вы есть»). За три дня перед очередной игрой – никакого кофеина. Он начал пить очень много жидкости и поглощать в больших количествах апельсины и всяческие салаты – Эрик считал, что это поможет вывести из организма ту гадость, которая остаётся после приёма лекарства, и поспособствует обретению оптимальных кондиций. Налегал на овсяные отруби – мог съесть по четыре тарелки перед матчем... Он часто шутил в то время, как вспоминает Даг Овертон: «Я – сам себе самый лучший доктор. Если я не умер – значит, я пока ещё живой».

 

Хэнк и Бо были популярными персонами - в том числе и на телевидении.

«Львы» вновь выиграли свою конференцию в регулярке, Хэнк в третий раз подряд вошёл в первую символическую сборную WCC и собирался тоже в третий раз подряд стать самым ценным игроком решающего турнира WCC. И планировал потрясти всех уже в региональном турнире Запада. «Это – мой последний поход. Я буду ценить эти игры. Обычно матчи в регулярке не очень-то весёлые. Вот с «Луизианой», конечно, было весело – но это редкость. Потому что там была настоящая борьба. В играх с командами нашей конференции у нас были с этим проблемы – с чувством настоящей конкуренции, жёсткой борьбы. Но теперь будет совсем другой баскетбол, и уж на что, а на отсутствие конкуренции жаловаться не придётся. Это отличный шанс ещё раз показать себя скаутам. Все проблемы со здоровьем остались в прошлом. Я в полном порядке, в своей наилучшей форме. Приехала мама. Это здорово – теперь я смогу насладиться домашней кухней». В газетах появились статьи на тему того, что Хэнк вновь стал самим собой, и обыгрывалось его прозвище: мол, Хэнк-Банк теперь снова надёжен, кредито- и платёжеспособен. 

 «Он – лидер этой команды, - сказал 2-о марта Уэстхед. – Именно его сила, мощь частенько задают ритм всей нашей игре. Мне нравится слышать, как он выходит на подборы и забирает их. Он так хлопает по мячу, что это всем слышно. Так он подаёт сигнал всем нашим ребятам – они слышат, что мяч у него, значит – всё в порядке». Несколькими часами ранее он имел очередную не очень приятную беседу по телефону с Люсиль. Она позвонила ему и спросила: «Вы хотите, чтобы Хэнк играл в этом турнире?» - «Ну, нам нужны большие ребята». – «Но почему?» - «Врачи сказали, что он полностью готов, что это абсолютно безопасно», - снова сказал Пол. «Я не хочу ничего слышать ни о каких врачах! Я не хочу слышать, что мой сын будет играть в этом турнире!» - и Люсиль бросила трубку…

Этот внутриконференционный турнир должен был стать для «Лойолы» лёгкой прогулкой. Что и подтвердил первый матч с «Гонзагой» 3-о марта - 121:84 в пользу LMU. Сам Хэнк показал хорошую игру – ничего выдающегося, но хорошую. И обновил ещё одно своё достижение. Ещё перед началом турнира он опередил по количеству набранных за карьеру в NCAA очков таких достойных людей, как Джо Думарс, Уэймен Тисдэйл и Дэвид Робинсон. А в игре с «Гонзагой», набрав 28 очков за 28 минут, обошёл ещё сразу троих – Байрона Ларкина, Дарена Куинэна и Реджи Льюиса (н-да, Реджи Льюиса…) и закрепился на 11-й строчке самых результативных игроков в истории NCAA (к сегодняшнему дню опустился на 19-ю). Сыграй удачно «Лойола» в решающих матчах – глядишь, ещё бы до кого дотянулся… А помимо этого, вошёл в весьма почётное число игроков NCAA, набиравших за карьеру более 2500 очков и делавших более 1000 подборов. С одной стороны – таковых слишком много, чтобы перечислять всех поимённо, а с другой – что такое несколько десятков человек за многолетнюю историю NCAA?

На следующий же день  «Львы» должны были играть с «Портлендом».

Утром Хэнк встал уже поздно – зачем тратить в день игры лишнюю энергию на ранний подъём? Особенно, если на эту игру съедется куча журналистов…

Хэнк не успевал увидеться со своими друзьями – близнецами Прайамосами – перед игрой, поэтому позвонил им по телефону. «Хэнк, ты принимаешь таблетки?» - «Ага». – «Хэнк, а оно и правда того стоит? Ну, вот это… В смысле: а вдруг что-нибудь случится? Может, лучше с этим закончить? Почему бы тебе просто не стать телекомментатором, агентом, или ещё кем-нибудь? – «Ну, ребята… А если вам кто-нибудь предложит: заканчивайте играть в группе и становитесь продюсерами или менеджерами? Знаете, если что-то убьёт мою мечту играть в НБА – это убьёт меня самого». Они поговорили ещё немного. «Позвони нам, когда игра закончится. Мы будем ждать. Ещё поболтаем». – «О`кей, позвоню. Ладно, давайте! Я вас люблю, ребята». – «Мы тебя тоже любим, Хэнк».

Эрик всегда приезжал на предыгровую разминку загодя – намного раньше других. Но в этот раз он прибыл уж совсем рано. За долгие годы он уже выработал что-то вроде ритуала – что, когда и как он делает перед игрой, но в этот раз он изменил своему обычному распорядку. «Он выглядел таким взволнованным, даже взвинченным перед матчем, - рассказывал потом Джефф Фрайер. – Мы все подумали в том момент, что Хэнк какой-то… сумасшедший немного. С ним что-то творилось. Он никогда не делал перед игрой того, что сделал в тот раз. Мой шкафчик в раздевалке стоял прямо рядом с его. Он поворачивается к нам с Терреллом Лоуэри и говорит: «Парни, я никогда ещё не чувствовал себя таким сильным, как сейчас! Пойду-ка я пробегусь немного по стадиону…» Мы с Терреллом ушам своим поверить не могли! Тренер Уэстхед не знал, куда он ушёл. Не уверен, сколько там Хэнк пробежал… Обычно-то перед играми он просто занимался немного в тренировочном зале и прыгал со скакалкой…»

 

Той зимой скакалка стала неизменным спутником Эрика.

Где-то в 3:30 дня, за полтора часа до начала игры, Хэнк вышел на беговую дорожку стадиона «Герстен Павильона». Эрик снял с себя спортивную куртку – и побежал. Всё выглядело так, словно он просто разогревается перед игрой. Но уже через несколько десятков метров лёгкая пробежка превратилась в настоящий спринт – Хэнк мчался, что было сил!  Он чувствовал какой-то необыкновенный прилив энергии, он просто не мог сдержать себя!

В эти минуты игроки «Портленда» разминались в тренажёрном зале, окна которого выходили как раз на беговую дорожку. Одним из них был Эрик Споэльстра – да-да, тот самый, нынешний тренер «Майами». Тот момент он запомнил на всю жизнь: «Вдруг кто-то крикнул: «Смотрите, смотрите!» Как будто происходило что-то необыкновенное. Мы все сразу подскочили к окнам – и увидели это… Мы просто переглянулись,  открыли рты от удивления и снова уставились вниз. Гэтерс бежал там, обгоняя ветер! И так – три круга. Это было очередная демонстрация того, в какой фантастической форме он находится, и какой он потрясающий атлет. Да этим своим забегом он уничтожил нас морально ещё до начала матча!»

Впрочем, сам Хэнк вряд ли хотел этим своим спринтом (хотя три круга – это уже не спринт, конечно) произвести такое впечатление на соперников. У него были другие цели, и даже не знаю, какая из них – важнее. Ну, во-первых, я уже говорил, что на игру приехало полно журналистов, телевидение; были и скауты, конечно. Вот Эрик и хотел в очередной раз показать им, что он – в полном порядке, а о том проклятом обмороке пусть забудут раз и навсегда. А во-вторых, кто-то сказал ему, что если он как следует, посильнее, пропотеет перед игрой – то вместе с потом выйдет и та дрянь, которая остаётся после лекарств, и организм будет очищен. После того, как Хэнк это услышал, он начал таскать с собой скакалку – и, когда перед игрой партнёры только ещё приезжали в раздевалку, то встречали там Хэнка, без устали прыгающего, с катящимися с лица горошинами пота. В тот раз он подумал, что интенсивный бег вполне может заменить упражнения со скакалкой…

В раздевалку зашёл Джей Хиллок – один из ассистентов Уэстхеда. «Ну что, парни, готовы?.. Хэнк!.. А где Бэнкмэн?» Фрайер и Лоуэри переглянулись, но выдавать друга не стали. «Что за ерунда? Это на него не похоже, он никогда не опаздывает…» - Хиллок явно был обеспокоен. В дверях показался ещё один помощник Уэстхеда – Джудас Прада. «Ты Хэнка не видел?» - «Нет». - «Сходи-ка, поищи его». Прада вернулся буквально через несколько секунд. «Он там, на улице, на стадионе» - «Какого хрена он там делает?» - «Бегает». – «Чего-о-о?» - «Бегает…» Через несколько минут в раздевалку ввалился сам Хэнк. «Ты где был, парень?» - «Да ладно, всё нормально!» - отмахнулся Эрик, стягивая с могучей груди мокрую – хоть выжимай – майку. До начала игры оставалось всего несколько минут. Хэнк быстренько переоделся и пошёл на площадку – как обычно перед матчем, с серьёзно-мрачной миной на лице.

Хэнк выиграл стартовый спорный – и LMU побежали. Трибуны, на которых сидят мать, братья, тётка Хэнка, заходятся в неистовстве, размахивая бордово-белыми полотенцами. «Львы» сразу же показывают, кто здесь хозяин; «Портленд» раздавлен в первые же минуты.

Вот Хэнк подбирает мяч – и мчится вперёд, проходит всю площадку – «from coast to coast» - и мяч в корзине! Вот Эрик – сколько раз он уже делал такое, и не сосчитать – на полном ходу врывается с правого крыла под щит соперника – и, поймав в воздухе мяч после длинной передачи Лоуэри, со всей силы всаживает его в кольцо. Отличный аллей-уп! Зрители вскакивают на ноги! Счёт – уже 25:13 в пользу «Лойолы». А прошло всего-то 6 с половиной минут!

 

Тот самый аллей-уп...

Да, сегодня, кажется, будет очередная большая игра Бэнкмэна – у него уже 8 очков! Хэнк с сияющей улыбкой возвращается на свою половину – типичный Хэнк!.. жмёт на бегу руку Лоуэри, успевает ободряюще хлопнуть его по «пятой точке»… в районе центральной линии разворачивается… встаёт в защитную стойку… занимает позицию, чтобы начать знаменитый полный прессинг «Лойолы»… начинает рывок за своим игроком, когда «Портленд» вводит мяч из-за лицевой… следует свисток судьи, игра останавливается… Хэнк смотрит на судью, кажется, не понимая, в чём дело… делает движение в его сторону… и…

Очень тяжко говорить о том, что произошло в следующие минуты. Наверное, проще было бы дать ссылку, или вставить в материал само видео того момента. Но этого делать, наверное, не стоит…

Сегодня мы уже всего насмотрелись, ко всему привыкли. Ничем нас, кажется, не удивишь, тем более – не поразишь, а уж испугать, вроде бы, и вовсе невозможно. Мы можем взирать на экран телевизора, где показывают репортаж из какой-нибудь горячей точки земного шара или зоны природного катаклизма – и, видя маленького ребёнка, безутешно плачущего над телом погибшей матери, спокойно поедать свой бутерброд, запивая его чаем-кофе. Ну, может, и не совсем спокойно, внутренне сочувствуя, жалея и даже содрогаясь, но, в общем-то, не принимая этого близко к сердцу. Во всяком случае, сужу по себе самому и своим знакомым. И, в принципе, как бы цинично это ни звучало, даже и не скажешь, что это как-то очень плохо или неправильно; жизнь есть жизнь. И мы живём такой жизнью, какой живём. И, если подобные сцены действительно не дают тебе заснуть спокойно, выход, наверное, только один – уходить в монастырь.

И всё-таки даже сегодня можно иногда – очень редко – столкнуться с кадрами, которые потрясут тебя до глубины души, достанут до самого сердца, после которых думаешь: уж лучше бы я этого никогда не видел. Настолько они мучительно тягостные – так и хочется отвернуться от экрана. Может быть, не будь на матче родственников Хэнка – матери, тётки, брата – они воспринимались бы не настолько зловеще. А так… Я увидел эти кадры ещё несколько лет назад – когда впервые узнал о том, что был такой парень Хэнк Гэтерс. И решил тогда сам для себя: больше я пересматривать их не буду. Во-первых, очень тяжело, а во-вторых - и незачем; всё отпечаталось в памяти настолько ясно, что вот сейчас, когда я это описываю, чуть ли не каждое мгновение так и стоит перед глазами…

Хэнк сделал шаг за судьёй и… упал. И было видно – он не просто споткнулся, поскользнулся, оступился – случилось что-то куда худшее. Хэнк упал наотмашь, словно дерево, срубленное под корень. Правая рука безвольно стукнулась о паркет… Лэрри Стил, тренер «Портленда» и бывший игрок «Блэйзерс» (и игрок, надо сказать, очень и очень хороший), по странному совпадению (хотя – что же здесь странного), имел схожие с Хэнком проблемы. У него был врождённый порок сердца, и помогла ему лишь операция. «Я присел на корточки перед скамейкой и смотрел, как мы вводим мяч в игру, а потом перевёл взгляд на середину площадки. Хэнк уже опускался на пол – словно в замедленной съёмке. По тому, как он упал, как остался лежать, я сразу понял – происходит что-то очень плохое. Кажется, что я даже сейчас вижу всё это» - рассказывал Стил. «Одно из моих главных воспоминаний о том вечере – это наступившая тишина. Только что толпа болельщиков орала, вопила – и вдруг в одно мгновение все замолчали», - говорил Споэльстра. Да, «Ах!» - и тишина, оглушающая сильнее любого шума… Часы показывали 5:14.

Вокруг Хэнка сгрудились игроки обеих команд. Джош Лоуэри из «Портленда» протянул ему руку, чтобы помочь встать. Но Хэнк даже не посмотрел на неё. Кажется, что в тот момент он вообще ничего вокруг не видел. Кто-то прикоснулся пальцами к тяжело вздымавшейся груди. Происходящее казалось каким-то нереальным. «Только что он выпрыгнул так, что его голова была выше дужки кольца – и вот он уже лежит на полу. Этого невозможно было понять», - вспоминал Террелл Лоуэри. Вдруг Хэнк открыл глаза. И резко сел. «Этот момент снится мне до сих пор, - говорит Брайан Бергер, который сам тогда был студентом и вёл репортаж play-by-play для радио «Лойолы». – Всё это происходило прямо перед моими глазами. Я никогда не забуду выражения лица Хэнка после того, как он упал. А потом он сел. Его глаза были такими большими… Он очень тяжело дышал – казалось, ему не хватает воздуха».  «Лежи, лежи!» - сказал ему Чип Шефер, первым подбежавший к Хэнку со скамейки «Лойолы». «Я не хочу лежать!» - крикнул в ответ Эрик.

 

Казалось бы, ну что здесь такого? Сидит человек, смотрит перед собой, сейчас должен встать на ноги... А между тем эта фотография - одна из самых страшных, которые я видел в жизни.

«Я не хочу лежать…» В этом был весь Хэнк. В те мгновения он слышал, что говорят ему окружающие, отвечал им – он осознавал, что происходит. Это жутковатые кадры, и в то же время… В то же время – в них было что-то такое, чего и словами не передашь… Уже заглянув за грань, уже ступив одной ногой в пропасть, уже практически пройдя точку невозврата, Эрик не хотел покоряться – он продолжал бороться… Я не хочу лежать!

Когда Хэнк сел, у всех отлегло от сердца. Всё нормально, вот сейчас он встанет и, уж если и не продолжит игру, то уйдёт в раздевалку с гордо поднятыми руками, как тогда, в матче с «Санта-Барбарой», как и положено самому сильному человеку в Америке… «Я просто хотел, чтобы Хэнк сделал что-нибудь. Я надеялся, что он встанет, сделает шаг, поднимет руку – сделает хоть что-нибудь…» - говорил потом Уэстхед.

И Хэнк вроде бы начал подниматься, перекатился на колени, опёрся на руки… Но вот… левая рука ослабла, подогнулась… И Бэнкмэн снова опустился на левый бок… Тело забилось в конвульсиях.

На паркет спустилась с трибуны тётя Эрика, Кэрол Ливингстон, подбежали врачи «Лойолы» Дэн Хислоп и Бенджамин Шаффер. Потом Деррик Гэтерс подвёл к Хэнку Люсиль. И вот в этот момент стало уже по-настоящему страшно и как-то безнадёжно. Рядом оказался Терренс Пибоди – брат Тома Пибоди, доктор, пришедший поболеть за Тома. Вокруг Хэнка собралась куча народу – но, кажется, никто не знал, что же нужно делать, включая тех, кому вообще-то следовало бы это знать. Было много суеты, мельтешения, возни – но не того, что виделось в той ситуации действительно необходимым. Кэрол упала на пол, закрыла лицо руками и закричала в бессилии: «Кто-нибудь, сделайте хоть что-то! Кто-нибудь, сделайте хоть что-то!» «Принесите носилки! Сделайте искусственное дыхание! Делайте хоть что-нибудь! Кто-нибудь, помогите же моему мальчику! Пожалуйста!» - рыдала Люсиль. «Сделайте что-нибудь! Помогите ему, помогите ему, помогите ему…» - эхом отозвался Бо… «Нам не стоит делать этого на глазах у всех», - услышала Люсиль чей-то голос. Спортивный директор «Лойолы» Брайан Куинн крикнул журналистам, чтобы кто-нибудь вызвал «скорую». Гэри Джонс, корреспондент «Лос-Анджелес Дэйли Ньюс», набрал номер «911». Прошло три минуты – 5:17…

 

Я решил, что не буду вставлять видео. И, выкладывая фотографии - эту, предыдущую, следующие, тоже испытывал... ну, может быть, сказать «моральные муки» - это слишком, хотя что-то подобное определённо присутствовало... ну, уж точно решал моральную дилемму - стоит это делать или нет. Во-первых, слишком они мрачные, а кому же охота включать в свою историю что-то мрачное; а во-вторых - когда я смотрю на них, и смотрел те кадры, у меня создавалось впечатление, словно я подглядываю за чем-то, чего видеть не должен, что не предназначено для всеобщего обозрения, как будто вмешиваюсь в чью-то частную жизнь... И так и не уверен, что сделал правильно, всё-таки выложив их. А вот все телеканалы крутили то видео в течение нескольких дней без остановки...

Чип Шефер, который должен был использовать дефибриллятор в случае форс-мажора, потом объяснял, почему он не сделал этого в первые минуты. «Прежде всего – он осознавал происходящее, он реагировал, отвечал на мои вопросы. А вы не можете применять дефибриллятор, если у человека есть пульс. Мы решили, что нам нужно убрать Хэнка с арены. Бенджамин Шаффер сказал, что лучше будет, если мы осмотрим его не на глазах у пяти тысяч болельщиков. Его глаза были открыты, он был в сознании. Я сказал ему, чтобы он не вставал, и побежал за носилками и дефибриллятором. Когда мы возвращались, его взгляд вдруг затуманился, и глаза закрылись». «У Хэнка был нормальный пульс, - подтвердил Шаффер. – Я проверил пульс и на руке, и на шее – всё было нормально. Он разговаривал со мной; его состояние было стабильно. Он часто дышал, я сказал ему: расслабься, вдохни поглубже, успокойся, всё будет о`кей – и он задышал спокойнее. Если бы мы использовали в тот момент дефибриллятор, это было бы равносильно тому, как если бы посадить Хэнка на электрический стул и подключить ток на виду у его семьи и всех болельщиков. Вы когда-нибудь засовывали палец в розетку? Вот это Эрик бы и почувствовал».

Наконец, прибыли носилки. Хэнка положили на них и отнесли в раздевалку. «Когда мы поместили его на носилки, у него был пульс, он дышал, реагировал на мои вопросы, - продолжал Шаффер. - Но, когда мы приблизились к повороту, за которым был тренировочный зал, куда мы его несли, состояние Хэнка резко ухудшилось. Мы положили носилки, не дойдя до дверей, и приступили к оказанию помощи». Принесли дефибриллятор. Монитор показал, что у Хэнка уже не было пульса – необходим разряд. Первый… второй… После третьего Хэнк поднял голову и обвёл всех взглядом. Он всё ещё продолжал бороться, пытался вырваться из липких объятий. Но через секунду снова уронил голову на носилки…

«Нет пульса!» - услышала Люсиль в тишине. И по-прежнему все словно были в ступоре... Она почувствовала, как кто-то сзади взял её за руку. Люсиль повернулась и увидела Уэстхеда. «Отстань от меня! Пусти, мне нужно к сыну! Кто-то должен помочь ему!» Уэстхед продолжал удерживать её. «Он умер!» - вдруг выкрикнула Люсиль. «Нет, нет; он не умер», - успокаивал её тренер…

В 5:21 приехала машина «скорой». Доктора ещё какое-то время продолжали реанимировать Эрика – делали искусственное дыхание, пытались запустить сердце током… «Я, наверное, потерял счёт времени, - продолжает Шефер. – Но я подумал тогда: о`кей, он в машине «скорой помощи», ещё не всё потеряно. Но тут один из врачей повернулся ко мне и сказал: «Никакой надежды. У него нет шансов».

В 5:34 машина помчалась в больницу, расположенную в паре миль от «Герстен Павильона».

В 5:38 «скорая» доехала до клиники «Дэниэл Фримэн Марина», где попытки вернуть Хэнка к жизни продолжились. Врачи не знали, кого привезла «скорая», но вскоре стало очевидно: это не обычный пациент. Телефоны начали раскаляться от звонков журналистов. Все хотели знать, что происходит за закрытыми дверями. Но ответов не было. Наконец, через час с лишним, вышли два врача. Ни слова не говоря, они с каменными лицами прошли мимо собравшейся толпы. Через несколько мгновений двери реанимационной палаты раскрылись, и послышался душераздирающий крик Кэрол Ливингстон: «О, Боже! Его нет, его нет! Что мы будем теперь делать?» Потом она выбежала из палаты, начала звонить по телефону в Филадельфию, но успела только крикнуть что-то нечленораздельное в трубку и потеряла сознание. Тони Уокер и Крис Найт, так и одетые в форму «Львов», заплакали – как и несколько девушек из команды чирлидеров (тоже в своих ярких костюмах), жавшихся у стены. Потом какая-то молодая женщина пронеслась сквозь толпу, бормоча: «Этого не может быть… этого не может быть… он просто спит…»

Но официального заявления всё ещё не было.

Спустя пять минут из палаты вышли Куинн и Барри Цепелль, директор отдела спортивной информации. На них тут же нацелились десятки камер и микрофонов. И Куинн сказал, что в 6:55 дежурный кардиолог больницы Мейсон Вайс объявил о смерти Гэтерса. Потом Вайс уточнит, что шансы были хорошими, вопреки словам доктора из «скорой», но они так и не смогли активизировать сердечную деятельность Хэнка.

Сердце Эрика Хэнка Бэнкмэна Гэтерса задало слишком быстрый темп для человеческих возможностей. Даже если этот человек – самый сильный на свете…

***

Понятно, что следующая часть рассказа будет окрашена в очень мрачные тона. И писать это было трудно, и читать будет не легче. И, тем не менее, раз уж я берусь за такой материал, то, как автор, наверное, просто не имею права вот так взять - и отбросить её, сделав вид, что ничего такого не было. Потому что даже из песни слова не выкинешь - а уж из жизни и подавно. И она, эта следующая часть - это тоже неотъемлемая глава истории о Хэнке Гэтерсе, пусть и траурная. Никуда от этого не деться, как бы того ни хотелось. К тому же, только узнав о том, что происходило после смерти Эрика, начинаешь понимать до конца, что же именно значил этот парень не только для партнёров по команде, но и для всех жителей Северной Филадельфии. Ну и, пожалуй, главная причина, почему я рассказал об этом так подробно - на этом трагическом фоне то, что совершили «Львы» после ухода своего капитана, проступает куда более рельефно. И придаёт всему повествованию совсем не такую чёрную окраску. Потому что история о мечте продолжается - пусть теперь Хэнк и присутствовал в ней лишь в памяти своих друзей... И всё-таки, если вам совсем уж тяжко читать эти страницы - можете переходить сразу к той части, которая идёт вслед за звёздочками и начинается словами «По дороге из Филадельфии самолёт, в котором «Львы» возвращались к себе в Калифорнию...»

Смерть Хэнка, конечно же, стала очень, как это принято говорить, резонансной. Вышло множество статей, репортажей, по сути, сводившихся к одному: как такое могло произойти? Но никто ничего не мог сказать точно – по крайней мере, до вскрытия. Парня по имени Хэнк Гэтерс узнали все в стране – даже те, кто никогда не интересовался студенческим баскетболом. Ну, разве что те, кто никогда не заглядывал в газеты, не включал радио и обходился без телевизора, ничего не слышали.

Наверное, если бы те кадры не показывали десятки раз по телевидению – и реакция была бы не столь оглушительной. А здесь… Ну, представьте сами – приходите вы в воскресенье вечером домой, удобно располагаетесь в кресле перед телевизором, собираетесь немного отдохнуть, бродите по телевизионным каналам… Или, уж тем более, являясь завзятым баскетбольным болельщиком, целенаправленно включаете спортивные новости. И здесь – такое… Даже сейчас, спустя 25 лет, это бьёт, как обухом по затылку. А тогда? Когда я писал материал, то случайно наткнулся на одно обсуждение в интернете. И один из пользователей сказал, что то, что он увидел тогда, 4-о марта 1990-о, на паркете «Герстен Павильона», и то, что произошло 11-о сентября 2001-о, произвело на него одинаково угнетающее впечатление. Кто-то на него, конечно, зашикал, что, мол, как можно сравнивать масштабы – тут умер один человек, а там погибли тысячи. Но многие – те, кто видел это собственными глазами в тот вечер, согласились и поддержали – масштабы, конечно, разные, но вот степень эмоционального воздействия едва ли не больше. Потому что, хотя официальное заявление было сделано лишь более полутора часов спустя, по сути дела, это была смерть в прямом эфире. Трагедия 11-о сентября выглядела, как нечто сюрреалистическое, что-то похожее на киносъёмку. Самолёты врезаются в здания, вы знаете, что там страдают и гибнут люди – но вы всего этого не видите, поэтому воспринимаете это более отстранённо. Ну, а с Эриком… Словно в каком-то антиутопическом фантастическом рассказе, где в мире будущего в телешоу на всю страну показывается, как кто-то умирает. То же самое произошло и с Хэнком: почти вся Америка видела, как он умирает – ни где-то там, далеко, а вот сейчас, здесь. Там не было никакого чувства нереальности – просто прямо перед вами умирал человек. То была настоящая жизнь – и настоящая смерть. Те кадры сами по себе жуткие, но, как я уже говорил, вот это ещё больше усугубляет восприятие – словно подсматриваешь за чем-то, что обычно скрыто от глаз посторонних, за последним таинством в жизни человека, которое вообще-то должны разделять с ним лишь самые близкие родственники и друзья, и которое нельзя выносить на всенародное обозрение…

Уж если это так резануло по сердцу даже услышавших имя Хэнка в первый раз – что говорить о тех, кто сталкивался с ним на игровых площадках? Даже те, кто пересекался с Эриком хотя бы один раз, были потрясены. Как сказал Дизель в своей «Шак без купюр»: «Через месяц после той игры Хэнк Гэтерс рухнул на площадку и умер в середине баскетбольного матча в Лос-Анджелесе. Мы были в шоке, когда услышали об этом. Мы просто говорили: «Но мы же только-только его видели…» Мэджик Джонсок и Пэт Райли, чьи «Лэйкерс» обыграли в тот вечер «Миннесоту», выглядели ошеломлёнными. «Он должен был быть выбран в первом круге драфта. Легко. Я много тренировался с ним последним летом. Да каждый знает, насколько он был хорош!» - говорил Мэджик. «Знаете, мы видели Хэнка каждый день. Он постоянно приходил на наши тренировки, - Райли с трудом подбирал слова. – Это так… нелепо. У Майкла Томпсона только что родился ещё один ребёнок, и у Джеймса Уорти тоже, а сегодня ночью Лэрри Дрю присутствовал на родах своего первенца. В то время, как каждый день новые люди появляются на этот свет, кто-то, очень молодой, должен уйти… Поверьте мне – игроки просто ошарашены этой новостью».

Что же чувствовали те, кто знал Хэнка с детства, был его другом? Все они составляли что-то вроде братства – филадельфийского братства. Пух Ричардсон, уже проводивший свой первый сезон в составе «Миннесоты», сдерживая слёзы, рассказывал: «Я разговаривал с ним два дня назад. Он приглашал меня на свой матч, но мы как раз играли с «Лэйкерс». Он сказал мне, что чувствует себя прекрасно…» Игрокам «Ла Салля» сообщили о смерти Хэнка прямо во время матча – когда они играли в турнире своей конференции с «Фордхэмом». Среди них было много настоящих друзей Хэнка, а остальные его просто хорошо знали. «Ко мне подошёл Бобби Джонсон и говорит: «Ты не поверишь в то, что сейчас произошло». В самом страшном сне мне не могло привидеться такое! Я просто тупо повторял: нет, нет, нет… Жизнь –  конечно, гораздо больше, чем баскетбол. Мне 21 – и я никогда не мог себе представить, что может произойти что-либо подобное. Теперь я определённо стал смотреть на жизнь по-другому. Трудно пока верить во что-то хорошее. Хэнк был самым сильным парнем из всех, кого я видел… Не могу представить, что с ним это случилось. Он много значил для всех нас». Многие не смогли сдержаться – и заплакали. А Лайонел Симмонс, говоривший эти слова, так и вовсе рыдал прямо на площадке, никого не стесняясь, а потом, не в силах продолжать игру, сел на скамейку и уткнулся в плечо матери. «Мы не знаем, кто бы ещё так трудился, чтобы добиться своих целей, - это уже Даг Овертон, который, как подкошенный, опустился на ту же скамейку и накрылся с головой полотенцем, чтобы никто не видел его лица. – Он отдавался игре, как никто другой». Спиди Моррис, тренер «Ла Салля», после той игры устроил получасовое командное собрание. Ну как – собрание; скорее, просто успокаивал своих ребят, как отец. А потом сказал в интервью, что если несколько человек, которые знали Эрика особенно близко, не захотят выйти на следующую игру – он отнесётся к этому с пониманием. Таких, впрочем, не нашлось - «Ла Салль» посвятил свои следующие матчи памяти Хэнка. Как и многие другие студенческие команды по всей стране, хотя никто в них и не был лично знаком с Эриком.

 

Глядя на рыдающего Лайонела Симмонса, испытываешь всё то же чувство неловкости - словно бы подсматриваешь...

Будущая трёхкратная олимпийская чемпионка Дон Стэйли, а пока – второкурсница Вергинского университета,  выросшая в том же Рэймонд-Розене и учившаяся в той же «Доббинс Тек», нанесла номер Хэнка – «44» - себе на кроссовки, как и, опять же, очень многие. И сказала, что постарается выиграть титул ради Хэнка: «У него была мечта – победить в чемпионате. Но судьба просто ограбила его, отняв все шансы. Я хочу сделать это и посвятить победу ему – не в этом сезоне, так в следующем. Я была в своей комнате в общежитии, когда моя подруга сказала мне, что Хэнк Гэтерс умер. Я не поверила ей. Но потом мы включили ESPN – и увидели там это… Но даже тогда я не могла поверить. Это заставляет думать, что что-то такое может случиться и с вами. В том районе, где мы жили, все мы были друг для друга, словно одна семья. Мы все знали друг друга. Все смотрели на него, потому что он не был похож на тех, кто живёт на этих улицах. Да, он жил по соседству, но он был не из того мира». Жаль, что Стэйли не удалось сдержать обещания – она постоянно выводила команду в «финал четырёх», а один раз дошла до главного матча, но выиграть так и не смогла. Впрочем, не так уж это и важно. Как и то, что следующей осенью Дон стёрла цифры «44» с кроссовок – потому что она не раз повторяла потом: «В глубине души я постоянно помню о Хэнке»…

Ну, а что переживали сами «Львы» в те дни – этого уж никакими словами передать нельзя. Это было двойным ударом по команде. Даже Шак говорил, что у него было такое чувство, будто он видел Хэнка только вчера. А эти парни действительно только вчера его видели, тренировались вместе, хохотали над его шуточками… Да ещё – ладно бы, такое произошло с каким-нибудь слабаком-задохликом. Но с нашим Хэнком?! Нет, ну мы, конечно, знали, что с ним случилась какая-то фигня в начале декабря, и то, что у него были какие-то там проблемы со здоровьем. И видели, как он мучился весь январь, чтобы обрести форму. Но потом-то мы убедились своими глазами, что он вернулся, что он – в полном порядке! Да вы сами посмотрите, как месяц назад Шакил забивает его в начале игры в паркет по уши своими «горшками»! А чем всё закончилось? Да он потом разорвал этого вашего О`Нила под щитом! И после этого выговорите, что с ним было что-то не так? Да ладно, рассказывайте эти небылицы кому-нибудь другому, а мы-то знаем лучше других, как он тренировался и играл. Да он сам рассказывал со смехом, и мы все смеялись: «Я сломал докторам это хреново оборудование! С моим сердцем всё в порядке! Я всё ещё самый сильный человек в Америке! У меня – сердце настоящего льва!» И вот здесь – такое… Общие чувства выразил Джефф Фрайер: «Перед игрой, в раздевалке, Хэнк сказал, что чувствовал себя сильным, как никогда. Мы просто не понимаем, как такой сильный человек мог уйти вот так просто…»

Разум отказывался принимать саму мысль о том, что Хэнка уже нет в команде. «Мне просто нечего сказать, - говорил Лоуэри. – Я думаю о нём так, словно он жив. Я постоянно жду, что вот сейчас он постучится в дверь и завалится в раздевалку. И крикнет своё обычное: «Эй, я самый сильный человек на свете!» Мы так привыкли это слышать… И, знаете, мы в это верили…» Через пару дней Бо скажет: «Только сегодня до меня окончательно дошло, что Хэнка больше нет. Я в очередной – сотый, наверное, за последние дни - раз посмотрел в зеркало заднего вида, ожидая увидеть там, как обычно, машину Хэнка. Но в сотый раз не увидел там ничего. И, наверное, только тогда понял…»

На следующий день, в 11 часов, в «Лойолу» приехали более сотни журналистов – на пресс-конференцию. Флаги были приспущены, хотя занятия в колледже проводились в обычном режиме. Несколько партнёров Хэнка вошли в спортивный зал и уселись за стол. Кимбл рыдал в голос. Фрайер, кажется, как надел солнцезащитные очки в раздевалке накануне вечером – так и не снимал их потом недели полторы. Не из-за яркого калифорнийского солнца – просто, чтобы никто не видел стоящих в них слёз. Бо попытался заговорить – но снова заплакал…

Майк Гиллеран, комиссионер WCC, объявил, что все оставшиеся игры турнира конференции отменены, а «Лойола» автоматически получает пропуск в «мартовское безумие» - правда, под совсем невысоким посевом. Впрочем, сами игроки, и тренерский штаб, не были уверены, что им это нужно. «Мы ещё не приняли решения, - сказал Уэстхед. – Мы вообще не поднимали этот вопрос. Время на нашей стороне. У нас есть, по крайней мере, ещё десять дней. К счастью, мы не должны принимать решения сразу. Конечно, если бы вы спросили сейчас об этом самого Хэнка, он бы ответил: «Какие вопросы? Конечно, играйте прямо сегодня!» Если бы нам нужно было играть завтра, послезавтра, через три дня – мы бы точно не вышли на площадку. Сейчас наша единственная забота – поддержать семью Хэнка. Мы, наверное, будем встречаться с ребятами каждый день – просто, чтобы пообщаться, но я ничего не могу сказать точно. Посмотрим, что будет дальше». Похоже высказался и Фрайер: «Мы потеряли одного из главных членов нашей семьи. И сейчас меня совершенно не волнует, будем мы ещё играть в этом году или нет».

А вот Бо был настроен по-другому: «Хэнк и я были друг для друга, как братья. Мы вместе преодолели столько препятствий. Я просто знаю: Хэнк хотел бы, чтобы мы оставались сильными и двигались дальше. Он сражался до самого конца, как бы там ни было. Он был настоящим воином. Единственный путь – это идти дальше. Мы хотим играть прямо сейчас. Я смотрю на парней и вижу по их глазам: они готовы к игре. Мы посвятим её Хэнку. Он всегда смотрел вперёд и готов был дать хорошего пинка любым неприятностям. Мы должны сделать это сейчас. Я уверен: он бы хотел, чтобы мы играли в турнире дальше, чтобы мы попытались после всего того плохого, что произошло, сделать что-то хорошее». Кстати, нашлись полдюжины «болельщиков», которые поспешили сдать свои билеты на оставшуюся часть сезона…

Один из студентов сказал: «Хэнк был не просто капитаном и лидером баскетбольной команды. Он был настоящим центром жизни кампуса. Все знали Хэнка, всем он очень нравился, все его любили. Он был реально большим человеком в кампусе».

А в Филадельфии тоже пытались осознать, понять и хоть как-то справиться с несчастьем.

«Ко мне наверх поднялась бабушка, разбудила и сказала, что папа болел, и вот теперь умер. Я говорю: «Он не может умереть». Потом я начал плакать. Бабушка сказала: «Ступай вниз и помоги маме. Она тоже плачет». Я спустился и увидел по телевизору, как папа упал. Мне не нравится на это смотреть. Когда это опять показывают, я говорю маме: «Отвернись, не смотри». Аарон часто сбивался и называл отца, как и раньше – просто Хэнк, а не «папа», как учили его в те дни мать и бабушка. И, как все 6-летние дети, ещё не понимал всего ужаса случившегося. Например, спрашивал у журналистов: «Как вы думаете, теперь, когда Хэнк умер, они смогут выиграть следующую игру?»

«Я ничего не знала о проблемах Хэнка со здоровьем, - говорила Марва. – Он всегда отвечал мне, что с ним всё в порядке. И ничего не рассказывал о своём лечении, хотя мы часто говорили по телефону… Он всегда был таким шутником. Всех приводил в восторг своим юмором. И всегда говорил, что собирается играть в баскетбол, посвятить ему всю жизнь – даже в детстве. Ну, я в этом никогда и не сомневалась. Это он выбрал имя для сына. В роддоме он всё время повторял: «Аарон, Аарон, это хорошо звучит – Хэнк Аарон. Мы остались с Хэнком хорошими друзьями, и я была не против, когда он собирался забрать Аарона себе после того, как начнёт играть в НБА. Он и к другому моему сыну – Крису – относился, как к родному. Хоть и совсем не обязан был этого делать. Крис думает, что Хэнк – это его отец. Когда он подрастёт, мы ему всё расскажем. Но сейчас он слишком маленький, чтобы понять». Аарона срочно повезли в больницу – проверить его сердце. Были обнаружены отклонения – но, к счастью, настолько небольшие, что это не помешало впоследствии Аарону играть за команду колледжа.

По словам директора «Доббинс Тек» Эда Мальокко, на следующий день после смерти Эрика школа напоминала морг. «Вся школьная жизнь словно остановилась, замедлилась. Вроде всё по-прежнему, но что-то изменилось вокруг. Мы объявили минуту молчания в память о Гэтерсе». «Я как раз вернулся с игры и узнал об этом, - говорил Ричи Янкович. – Я в шоке. Мы говорили с ним всего две недели назад, и он был так взволнован, что скоро станет профессионалом… И теперь каждый день надо возвращаться в школу, где всё, что ты видишь, всё, что ты делаешь – всё напоминает о нём. После того, как мы выиграли чемпионат, я стал смотреть на него в свете этого достижения совсем по-другому. Он был действительно очень сильным парнем – во всех отношениях. Он всегда хотел выиграть - любой ценой. Я сейчас говорю исключительно в позитивном ключе. Если ему надо было бы пробежать для победы 20 миль – он сделал бы это, не задумываясь. Он весь был сфокусирован на достижении победы, на достижении совершенства. Он шёл вперёд, не обращая внимания на то, что думают окружающие. Он был, словно второй тренер – только не на скамейке, а там, на площадке».

«Мы все знали Хэнка, - центровой «Мустангов» Кениа Мобли выглядел, как в воду опущенный. – Он был отличным парнем, мы все хотели быть похожими на него. Я старался смотреть все игры с ним, которые показывали. Когда он в прошлом году стал лучшим по очкам и по подборам – все в стране узнали, что есть такая школа «Доббинс Тек»…

Во вторник в «Лойоле» провели поминальную мессу, на которой собрались 5 тысяч человек. А основным действующим лицом стал приехавший из Филадельфии отец Хэган. В тот день он, судя по всему, превзошёл сам себя. Он расхаживал с микрофоном в руке туда-сюда перед импровизированным алтарём в «Герстен Павильоне» и рассказывал историю жизни Хэнка. Причём делал это в манере play-by-play-диктора, да ещё и подражал самому Эрику. «23 года назад, 11-о февраля, Бог сделал всем нам подарок – Хэнка Гэтерса…» Кажется, это было то ещё мероприятие. Все полтора часа тишина (не считая слов самих выступающих) прерывалась лишь всхлипами и плачем, но иногда, как ни странно, – и смешками. Отец Хэган был неподражаем, и столь мастерски вспоминал о каких-то забавных эпизодах, связанных с Хэнком, что вызывал у собравшихся улыбки – несмотря на всю мрачность момента. Впрочем, священник затрагивал и более серьёзные темы. Например, особо отметил, что Хэнк никогда не употреблял наркотики и алкоголь. И терпеть не мог прописанное ему лекарство – потому что оно отнимало у него энергию и выносливость. «Он не выпил и капли алкоголя. И всегда очень сердился на профессиональных спортсменов, которые снимались в рекламе «Bud Light» или «Miller» за деньги. Он никогда не стал бы этого делать. Я помню: после игры с «Сент-Джозефом» он сказал мне: Я ненавижу наркотики. Любые наркотики (я уже упоминал, что в глазах Хэнка и анаприлин был чем-то вроде наркотика). Он просто боялся всего этого, потому что его отец раньше был алкоголиком (накануне журналисты разыскали отца Хэнка, Эрика. Кстати, уж не знаю, любил ли его Бэнкмэн, как любит обычный сын обычного отца, но относился к нему всю свою короткую жизнь нормально. Эрик рассказал, что виделся с Хэнком последний раз в январе, когда тот принёс ему билеты на игру с «Ла Саллем». «Это как-то неправильно. Такого не должно было произойти. Я ошеломлён. Но я уверен – Бог не делает ошибок. Надеюсь, мы встретимся с ним на небесах»). Он был расстроен и зол, и надеялся, что перед матчем с «Ла Саллем» доктора разрешат хоть немного снизить дозировку. Они разрешили, и он играл хорошо. Это был не тот самый старый Хэнк, Но он выглядел молодцом. И это был большой уик-энд для нас, в Филадельфии». Потом отец Дэйв повернулся к толпе спиной и обратился к администрации колледжа, которая сидела сзади него, сказав, что память Хэнка следует чтить на деле, а не просто на словах: «Отец Томас Хиггинс (университетский священник) поприветствовал нас всех сегодня здесь, как «Добро пожаловать в «Дом Хэнка». Я надеюсь, что это было сделано не ради одного  сегодняшнего дня, - отец Хэган указал пальцем наверх. – Мол, сегодня нам надо показать кое-кому там, на небесах, что мы чтим Хэнка». После чего призвал колледж переименовать «Герстен Павильон» в «Место Хэнка», или «Дом Хэнка (формально этого не произошло, но неофициально арену LMU так сегодня и называют). И выдать Эрику диплом – посмертно (это действительно было сделано – его получала от имени сына Люсиль). «Давайте отнесёмся к этому серьёзно. Он выполнил свои обязательства перед «Лойолой Мэримаунт», а теперь настал черёд колледжа выполнить свои перед ним и его семьёй. Мы все надеемся, что это будет сделано надлежащим образом». Аплодисменты. Потом отец Дэйв перешёл к некоторым богословским поучениям, который я сейчас приводить не буду. «Многие говорят, что он хотел попасть в НБА. Да, он хотел. Но он стремился к этому ради своей матери, чтобы сделать её жизнь лучше и легче. Он хотел, действительно хотел этого, Люсиль. И он сделает это. Он всё равно исполнит то, что собирался исполнить. Каким-то образом он обязательно это сделает. Он достигнет этого – идя таинственными, невидимыми для нас путями, но он это сделает». Профессор теологии LMU отец Хиггинс подхватил религиозную тему: «У него была душа ребёнка – и при этом он был самым сильным человеком в мире. Он любил жизнь, дарованную ему Богом. Он видел себя таким, каким видел его сам Бог – адским игроком. В этом плане он был совершенно чертовским человеком (любопытно и необычно слышать такие определения из уст профессора теологии; с другой стороны, они замечательно характеризуют Хэнка, как игрока – именно, что «адский»). Почему Хэнк умер? Почему молодые умирают? Почему умирают невинные? Почему вообще кто-то умирает? Ни в одной из наших книг мы не найдём ответа на эти вопросы. Но почему Хэнк жил? Ваши слёзы ответят вам на это. Память ответит. Он оказывал такое влияние на игру. Он оказывал влияние на команду, на этот университет, на этот город, на эту страну. Может быть, Богу как раз был очень нужен такой мощный форвард на небесах».

Потом тихим, сбивающимся голосом говорил Уэстхед. «Хэнк Гэтерс был игроком. Он был человеком площадки. Мы были его командой. «Краска» была его владениями. Хэнк - с мячом в «краске» - это всё равно, что деньги в банке. Он был Хэнком Бэнкмэном». А потом процитировал песню Кэта Стивенса: «О, ты слишком молод, чтобы покинуть нас в этот момент? Ты лишь недолго танцуешь свой танец на этой земле. И хотя ты хотел бы, чтобы это длилось вечно, ты понимаешь – это невозможно, это невозможно. И прощание делает путешествие ещё тяжелее…»

Заканчивал церемонию Бо. «Мы вместе пришли сюда прямо с филадельфийских улиц. То были тяжёлые времена. Но Хэнк преодолел всё это. Многие, очень многие сомневались, не верили, что Хэнк сделает это, добьётся своей цели. Но Хэнк совершил это. Хэй, Хэнк сделал это! С улиц – и до Лос-Анджелеса, через время, чтобы быть выбранным в первом раунде драфта – и это мой друг. Каждый раз, когда я буду бросать по кольцу, Хэнк Гэтерс будет со мной. Хэнк теперь стал частью меня самого. Хэнк был счастлив, покидая нас. Для него не было лучшего способа оставить нас – только так, на баскетбольной площадке. Он внутри меня, и я знаю: в этот момент он  улыбается, а потом рассмеётся. Я знаю, что Хэнк хотел бы услышать ещё раз ваши аплодисменты, ещё одно ваше «Ура!» - от поклонников, друзей, от всех людей, которые поддерживали его в жизни. Последние аплодисменты у себя дома!» Конечно, публика бурно аплодировала и топала ногами… Последние слова отца Хэгана: «Покойся с миром, Хэнк. Господь любит тебя. Вся вселенная в твоих руках» потонули в  скандировании -  сначала тихом и нестройном, но обретавшем всё большую силу, становившемся всё громче и выше: «Хэнк, мы помним тебя! Хэнк, мы скучаем по тебе! Хэнк, мы любим тебя!..»

В четверг, 8-о марта, Хэнк вернулся домой. На следующий день провели уже местную поминальную церемонию в здании «Доббинс Тек».

Похоронная церемония была назначена на 13-е марта. Воскресным утром тело Хэнка привезли в Баптистскую институциональную церковь Иммануила, которая казалась островком спокойствия посреди местных окрестностей, больше смахивающих на помойки. Впрочем, по такому случаю с прилегающих к церкви улиц были убраны кучи мусора, которые копились там, кажется, годами (мусоровозов было так много, что их согнали, наверное, со всей Филадельфии). Ну, точнее  говоря, не совсем убраны – армия мусорщиков просто перетащила их в другие, менее заметные места, куда у приехавших журналистов не возникнет желания сунуться. Так что расчищенным оставался лишь небольшой пятачок, на котором стояла церковь; всё остальное было таким же загаженным, как и всегда. «Здесь вам настоящие трущобы, не то, что этот округ Креншоу  в Лос-Анджелесе (один из самых криминальных районов Города Ангелов). Я бывал там в 1971-м – там живут добропорядочные граждане, настоящие буржуа по сравнению с нами. А здесь, мой друг, – самые настоящие трущобы» - просвещал приехавших местный старожил Си. Даглас Кларк. Впрочем, были у него и явные поводы для гордости родными местами. По крайней мере – один. «А вон там – видите? – Даглас указал пальцем на деревянное строение, которое иначе, как лачугой, и не назовёшь. – Вот там Джо Фрэйзер готовился к бою с Мохаммедом Али».

«Здесь никогда ничего не убирали, как будто городских служб вообще нету, - говорил другой житель Рэймонд Розена, Джин Пенник. – Да и сейчас тоже. Вы отойдите на пару кварталов отсюда – и увидите, что они просто оттащили весь мусор, который копился в течение трёх месяцев, туда. Увидите все эти бары, забегаловки и другие злачные места, закрытия которых мы добиваемся уже столько лет – но всё без толку. Сюда сейчас нагнали полно полиции – никогда столько не было. Ага, а за углом спокойно стоят люди и открыто продают наркотики, а копы проходят мимо, словно не замечают всего этого. Поэтому-то Хэнк и твердил, как заведённый, о том, что хочет увезти отсюда свою семью, как только у него будет такая возможность».

До понедельника, когда и состоялись похороны, попрощаться с Хэнком успели тысячи людей. У многих на одежде было написано «Хэнк, 44». Они шли, шли и шли. Пожилые люди, молодые женщины с детьми, мужики средних лет – кого здесь только не было. Народ Рэймонд Розена был настоящим сообществом – большинство знали Эрика лично, а кто не знал – много о нём слышал. Уже в 23 года Хэнк прочно вошёл в богатейший спортивный фольклор Филадельфии. Его уход явился для этих людей настоящей трагедией. Местная жительница Евгения Ллойд выразила всеобщее мнение: «Невозможно подобрать слова, чтобы высказать, чем стала для нас потеря Хэнка. Нашим детям нужен был кто-то, кто-то особенный, на кого они могли бы равняться – и Хэнк был как раз таким человеком».

И ещё тысячи выстроились вдоль улиц и тротуаров утром 13-о марта. В саму церковь каким-то чудом протиснулось сразу полторы тысячи народу. Снаружи стояли ещё пятьсот стульев – их все заняли, но многим, очень многим всё равно не хватило места. Так что женщины с маленькими детьми расселись прямо на лужайках, кто-то залез на крыши своих машин. Из-за такого невероятного стечения народа пришлось расставить в нескольких местах полицейские кордоны, а на некоторых дорогах перекрыть движение. Возникли проблемы даже с тем, чтобы разместить в церкви всех близких – родных, друзей, товарищей по команде. Из церкви через громкоговорители разносилась органная музыка. Больше десяти медсестёр присутствовали на церемонии – на всякий случай.

«Это рекорд, - сказал один из прихожан Рассел Уильямс. – Конечно, главная причина этого – то, что Хэнк был таким известным. Но ещё он очень любил детей. Даже после того, как он уехал и стал звездой, он не зазнался, постоянно возвращался сюда и раздавал автографы. Знаете, для меня эти похороны – не такие уж и грустные. Да, бывают такие моменты, но сама его жизнь, тот путь, которым он шёл, то, чего он пытался достичь – это даёт вам столько позитива. У него была цель – а вам всегда приходится заплатить какую-то цену, когда вы пытаетесь добиться успеха».

Ещё более мрачный колорит происходящему придавали отец Хэнка, в кои-то веки трезвый, и тот самый брат Крис, пошедший по кривой дорожке, которого отпустили на похороны на несколько часов из тюрьмы. Его завели в церковь через отдельный вход, и он занял своё место рядом с семьёй. А сзади встали конвоиры, не спускавшие с него глаз. Герстену, стоявшему рядом, приходилось несколько раз вытирать лицо Криса платком – потому что у того на запястьях были наручники. Та ещё картина на похоронах…

Одними из первых, кто вошёл в церковь, были Бо, Дэвид Спенсер, который когда-то открыл Эрика для NCAA, парни из «Ла Салля», Пух Ричардсон. Чуть позже те, кто залез на заборы, чтобы получше разглядеть, что происходило на ступенях, видели, как Ричардсон вышел и рухнул в объятия Сонни Хилла – человека, который организовывал те летние лагеря, где Пух и Эрик ещё мальчишками познакомились и стали друзьями.

 

В центре - Пух Ричардсон. Его успокаивает Сонни Хилл.

Было показано много фотографий Хэнка в форме «Львов» - своеобразная программа под названием «Триумф Эрика Уилсона (Хэнка Бэнкмана) младшего». Гроб тонул в цветах; из тех же цветов были выложены различные композиции – вроде баскетбольных мячей и надписей «Хэнк MVP 44» и «Хэнк Бэнкмэн», сделанных из красных и белых цветов. Ещё одна представляла собой баскетбольный щит с корзиной.

Было зачитано множество посланий с соболезнованиями со всей страны – начиная с баскетбольной легенды Филадельфии Эрла Монро, продолжая бывшим президентом Рональдом Рейганом и заканчивая сенатом штата Пенсильвания.

Отец Хэган прочитал одно из писем Эрика, которые он ему регулярно посылал, пересыпанное его типичным юмором, да ещё и в стихах: «I thought USC was the place to be/Now I know it's true blue with the crew at LMU» (в моём неуклюжем и, конечно же, прозаическом переводе что-то вроде «Я думал, что USCбыло классным местом, но теперь-то я знаю: я буду по-настоящему тосковать только по компании из LMU»). «Хэнк любил нас всех. Он любил Северную Филли. Северная Филли была его домом».

Потом выступил тот самый Сонни Хилл: «Хэнк был квинтэссенцией всего того, что мы хотели бы видеть в наших молодых людях. Он никогда не забывал, откуда он пришёл. Мы так горды тем, что могли увидеть расцвет Хэнка».

Время подошло к полудню - и из автобуса, где они сидели уже пару часов, вышли игроки «Лойолы» и скрылись в церкви. Чуть позже подъехал лимузин, на котором приехали самые близкие родственники Хэнка. Марва, стоящая в школьном дворе, наблюдала, как Деррик Гэтерс вёл за руку Аарона, одетого в чёрный смокинг.

Когда самые близкие попрощались с Хэнком, шедшие в самом конце процессии по проходу тётя Кэрол и один из друзей Эрика начали рыдать и упали в обморок. Так что почти все, кто был перед ними, тоже чуть не попадали, как костяшки домино.

Потом все уселись на свои места и более-менее успокоились; на пороге появилась Люсиль. Она плохо себя чувствовала, её положили в больницу и отпустили лишь на несколько часов – в последний раз взглянуть на сына.

Семья Гэтерсов заняла большую часть правого церковного крыла. В пятом ряду выделялась единственная белая пара – чета Альберта и Мэрилин Герстенов. Альберт постоянно покидал своё место, чтобы утешить Люсиль.

Через два часа Люсиль сказала сыну последнее «прощай», и её увезли в больницу.

Прощальное слово от семьи произносил Деррик. «Он уехал в Калифорнию, не зная там никого, не видя ничего за пределами Филадельфии. Чтобы получить там образование, играть в баскетбол и достичь успеха в жизни. И он сделал это. Он не только мастерски играл в баскетбол. Он любил свою жизнь. Он любил самого себя. Но сильнее всего он любил своего сына, свою семью. Он был самым сильным человеком – и физически, и психологически. Во всех своих начинаниях он выкладывался на 200 процентов. Когда мы разговаривали с ним последний раз, он спросил меня: «Сколько тебе нужно денег, чтобы закончить университет?» Я клянусь: я получу диплом». И обратился лично к команде: «Идите и сделайте это. Идите и играйте ради Хэнка. Этого никогда не забудут».

Уэстхеду и Бо пришлось выступать второй раз подряд за несколько дней. «Это лучший игрок, который когда-либо играл в моей команде – и когда-либо будет играть. Хэнк делал всех нас лучше, и он был настоящим лидером нашей команды. Мы играли за него – а он играл за нас». Бо сказал: «Это один из самых тяжёлых моментов – потерять Хэнка Бэнкмэна Гэтерса. Я не знаю никого – ни на паркете, ни за его пределами – кто работал бы так тяжело, чтобы воплотить свои мечты, кто был бы таким перфекционистом, как Хэнк. Хэнк был очень особенным. Вы не могли быть рядом с ним – и при этом не радоваться жизни и не улыбаться. Это было просто невозможно. Он был особенным человеком – не только для Северной Филадельфии, но и для всего мира». И повторил то, что уже говорил в «Лойоле» : «Многие люди думали, что он не сможет сделать этого. Они все оказались неправы: он сделал это. Он сделал это».

Последняя проповедь из уст преподобного Джозефа Дэниэлса выглядела страстно и воодушевляюще: «Все эти слова – это не шоу, в них подлинный смысл. Игроки меняются, но игра продолжается. Все участвуют в жизненной гонке. Хэнк играл в игру, играл отлично, и он играл до конца. Хэнк был решительным человеком. Он не отступал, он не сдавался, он не отсиживался в углу. Спортсмен должен быть сосредоточенным, должен быть упорным, победителя ничто не должно отвлекать. И нам нужно поддерживать и развивать ту стойкость, которая была так присуща Хэнку». Крышка гроба захлопнулась, поток плачущих родственников и друзей хлынул на улицу. Товарищи по команде – Пер Стимер, Маркелл Ли, Джефф Фрайер, Джон О`Коннелл, Крис Найт, Террелл Лоуэри и Том Пибоди - подняли гроб и понесли к месту погребения. Кто-то из толпы крикнул вслед: «Можно забрать тело, но нельзя забрать любовь! Пока дышит любой из нас – Хэнк жив!» Наконец, после восьми тяжелейших дней, Хэнк Гэтерс упокоился с миром…

 

Я не извращенец, чтобы мучить читателей погребальными сценами. Просто, когда ты знаешь, что эти парни в солнцезащитных очках сделают буквально через несколько дней после того, как проводят в последний путь Эрика, как они почтят память своего друга и вожака - смотришь на это фото уже совсем другими глазами. Оно приобретает торжественный и даже величественный оттенок...

Конечно, все эти речи, фразы, клятвы и обещания выглядят очень банально. Ох, как же не хочется употреблять такие казённые слова вот в эти минуты, но это правда – у большинства народов мира принято говорить об усопшем в подобном тоне, давать какие-то обещания над гробом (порой – несбыточные), хвалить его, нередко приписывая покойнику те черты, которые ему совсем не были присущи при жизни, а то и вовсе делать из самого что ни на есть обычного человека (а подчас – чего греха таить – не такого уж и хорошего) настоящего ангела во плоти. Всё это так. Вот и на той церемонии всё, повторюсь, было стандартно – говорилось те самые нужные слова, которые всегда и говорятся в таких случаях. Вплоть до того, что одна из местных жительниц, Джо-Энн Келли, прочла четырёхстраничную поэму собственного сочинения – о том, что на небесах скоро должен состояться матч между командой ангелов и сборной дьявола, и Бог призвал Хэнка к себе, чтобы тот забросил решающий мяч. И называлась она соответствующе: «Задрафтованный Богом». Но в отношении Хэнка всё это не выглядело каким-то утрированным – по той простой причине, что всё сказанное действительно относилось к нему уж если и не на 100 процентов, то в очень большой степени. И произносились все эти речи по-настоящему искренне, от сердца…

И уж совсем символично выглядело то, что один из молодых парней после того, как катафалк увёз гроб на кладбище, достал баллончик с краской и сделал на стене одного из заброшенных зданий поблизости серебристо-серое граффити  «ХЭНК ГЭТЕРС», а потом перешёл к следующему – и начал рисовать то же самое на нём. А ещё трое ребят принялись стучать мячом в том самом школьном дворе – по соседству с церковью…

 

Такие вот напоминания о Хэнке можно встретить во многих местах Северной Филадельфии.

Через одиннадцать дней после трагедии коронер объявил результаты вскрытия. И эти результаты дали ответы далеко не на все вопросы…

Врачи диагностировали у Хэнка гипертрофическую кардиомиопатию и остаточный интерстициальный миокардит. За этими страшноватыми и абсолютно непонятными словами скрывается то, что мышечные ткани сердца Эрика были повреждены, что привело к образованию рубцов и дилатации (расширению) самого сердца. Однако причины этих повреждений были неясны. Было понятно только, что такое состояние может вызывать сильную аритмию, чреватую фатальным исходом – что и произошло с Хэнком.

Кардиологи выдвинули версию, что такой причиной мог явиться вирус. И Герстен подтвердил, что за пару недель до гибели Гэтерс действительно подхватил грипп – но, как обычно, перенёс его на ногах. Партнёры по команде припомнили, что год назад в это же время с ним случилась та же неприятность.

Вскрытие показало также, что эти проблемы не были врождёнными.

Помимо этого, в первом отчёте коронера было указано, что в организме не были найдены следы анаприлина. После чего были проведены самые тщательные тесты. Четыре дня спустя было установлено, что анаприлин всё-таки присутствует – в количестве 26-и нанограммов на миллилитр. В то время как терапевтический уровень (если бы Хэнк принимал лекарство, как было предписано изначально) должен был составить от 50-и до 290-а нанограммов… Были привлечены известнейшие специалисты, которые сошлись во мнении, что в роковой день перед игрой Хэнк вероятно всё-таки принимал лекарства. Но определить, в какой дозировке, было очень трудно – почти невозможно. Но те самые 26 нанограммов наличествовали.

Вскрытие подтвердило, что причиной смерти явилась «кардиомиопатия неизвестного происхождения», но Брюс Фэгел, адвокат, нанятый Гэтерсами, сказал, что ни в одном медицинском документе не засвидетельствован точный диагноз со всей определённостью. Хотя та же кардиомиопатия указывалась пару раз, как одна из возможных причин состояния Хэнка  ещё тогда, в декабре. Также Фэгел сказал, что очень многие обстоятельства дела остаются неопределёнными, и оно требует дальнейшего расследования.

В общем, туман нисколько не рассеялся. Стало ясно, что все точки над «i» сможет расставить только суд. Если сможет…     

Кажется, не успела ещё отзвучать церковная органная музыка – а на свет, словно грибы после дождя, стали одна за другой появляться истории, связанные с Хэнком – и с не самым приятным запахом. Точнее, появились они раньше – чуть ли не на следующий день после его смерти, а после похорон расцвели пышным цветом. Как скажет чуть позже отец Хэган, сидя за своим стареньким столом в нескольких кварталах от дома Эрика: «Самое печальное во всём этом – это то, что Хэнка уже нет; он не может постоять за себя, защитить себя, остановить всё это. Больно смотреть, как всё это растёт и развивается, - устало говорит отец Дэйв. – Читать всё это, слышать обвинения. Всё это очень больно». Отец Дэйв почёсывает лысеющую голову, достаёт из пачки сигарету и добавляет: «Ведь Хэнка-то всё это уже не вернёт…»

Сразу же после трагедии администрация «Лойолы» получила несколько звонков от достаточно влиятельных людей, заинтересованных в том, чтобы открыть в банке два счёта: на один будут поступать средства для поддержания семьи Хэнка, а на другой – для учреждения стипендий особо отличившимся студентам в память об Эрике. Представители LMU связались с Люсиль – но та, посоветовавшись с друзьями и близкими (среди которых был, к слову, и сам отец Хэган, конечно же) идею с учреждением тех самых стипендий отвергла. Ей, в общем-то, не понравилось, что часть приходящих средств будет оставаться в кассе университета – пусть даже и с благими намерениями.

Пожертвования стали приходить со всей страны. Весьма быстро их сумма достигла 17-и тысяч долларов. Затем они сократились почти до нуля. Главной причиной этого стало заявления Брюса Фэгела. Тело Хэнка ещё не было предано земле, а Фэгел уже объявил в присутствии двух с лишним десятков журналистов о том, что семья подаёт в суд за халатность, нанесение морального ущерба и выдвигает обвинение в причинении смерти. Сумма иска составила ни много ни мало – 32 с половиной миллиона долларов. «Люди были в шоке, - прокомментировал один из представителей «Лойолы». – Даже не столько из-за самого иска, сколько из-за сроков, в которые он был подан. Если бы они подождали ещё два-три дня, или хотя бы сделали это как-то потише, без такого шума – деньги на счёт всё равно продолжали бы приходить. А так…» Ну да, теперь люди, жертвовавшие свои деньги из сочувствия к семье Гэтерсов, уже стали смотреть на всё немного другими глазами.

Дальше – больше. Через несколько недель Марва Крамп подала свой иск, в котором претендовала на то, что именно Аарон был законным наследником всего имущества Хэнка. Вдруг люди, близкие друг другу при жизни Хэнка, стали на глазах превращаться в пауков в банке после его смерти. Оказалось, Марва рассчитывала, что Хэнк и ей с сыновьями и её матерью Филлис поможет выбраться из Рэймонд Розена. Хотя сам Хэнк говорил, что для начала вытащит оттуда Аарона, Люсиль и Кэрол, а уж дальше видно будет. Его близкие друзья говорили, что он очень любил Аарона и гордился им, но то же самое никак не распространялось на Марву – отношения с ней он прервал практически сразу же, как только привёз её из роддома домой. Сама Марва говорила совершенно противоположное: «Никто не знал его так, как я. Мы были намного ближе, чем кто-то там думает». А, например, Ричи Янкович говорил следующее: «На похоронах она вела себя, как помешанная. Прыгала на гроб, кричала: «Мой малыш, мой малыш». Но мы-то все знаем: между ней и Хэнком уже давным-давно ничего не было».

Так что люди, жившие в Рэймонд Розене, не очень удивились, когда периодически стали встречать Марву неподалёку от кампуса «Темпла». Она наладила небольшой бизнес – продавала футболки с 44-м номером. Зато все удивились другому. «Я сидел с ней и Аароном на одной из игр, ещё когда Хэнк был жив. Вдруг Аарон заорал: «Мама, смотри, смотри, это папа!» А она одёрнула его: «Это не папа; это – Хэнк». А теперь вдруг она заставляет сына называть Хэнка «папочкой», - рассказывал отец Хэган.

По словам Деррика Гэтерса, семья была очень недовольна. «Зря она подала этот свой иск. Этим она может всё испортить. Уж мы бы позаботились об Аароне, конечно. Плохо, что она не думала о нас, когда делала это. Это так расстроило мою мать».

Между двумя семьями разгорелось что-то вроде тихой вражды. Они жили на соседних улицах – но почти не общались друг с другом.

Отец Дэйв делает глоток кофе, прикуривает ещё одну сигарету и продолжает рассказ: «Вот видите, многие из нас связаны между собой трагедией Хэнка. Может, и не прямо, опосредованно, но связаны сильно. Мы все отчаянно надеялись, что он пройдёт через всё это и станет большим человеком. Мало кому из здешней среды это удавалось».

Через несколько недель Деррик позвонил Бо и попросил того приехать в офис Фэгела. «Зачем?» - «Ну, нужно подписать кое-какие документы». – «Какие ещё документы?» - «Нам нужно, чтобы ты дал своё согласие на съёмки фильма». Оказалось, что к семье Гэтерсов обратился продюсер Джим МакГиллен с предложением снять художественный фильм для телевидения о жизни, или, скорее, по жизни Эрика. Контракт тянул на 70 тысяч. Поскольку Кимбл должен был стать одним из ключевых героев фильма, продюсеру требовалось непосредственное разрешение Бо на использование его образа в картине, а также помощь в написании сценария. Бо посоветовался со своим агентом Дэвидом Спенсером (да-да, тем самым Спенсом, который нашёл ребят для USC, а потом стал агентом Кимбла) – и отказался. «Ну, я хотел как-то контролировать то, как я буду изображён в фильме, но Фэгел и МакГиллен были категорически против»

Бо встретился с Гэтерсами и посоветовал им повременить, чтобы добиться лучших условий. Но те решили, что Кимбл со своей стороны плетёт за их спиной какие-то интриги с киношниками – и стали терять доверие к самому Бо. Когда МакГиллен пригрозил, что из-за проволочек может в любую минуту свернуть это дело, Люсиль и Деррик разозлились окончательно. «Нам нужны сейчас эти деньги, мы боремся за них, они нам просто необходимы! Мы-то считали Бо членом своей семьи, а он делает всё только в своих интересах!» Кимбл отвечал очень похоже: «Они стали для меня за эти годы родными людьми, а теперь…»

Хотя сам МакГиллен говорил, что Бо ни в чём не виноват, а палки в колёса вставляет Фэгел. «Но я сделаю этот фильм. Мы будем сотрудничать с Бо Кимблом, и, как бы то ни было, семья Эрика тоже получит свою долю» (надо сказать, что МакГиллен обещание сдержал – фильм под названием «Последний бросок» через пару лет вышел. Но я его не смотрел, хотя и мог бы. Дело в том, что один друг, которому я доверяю, как себе, и который узнал об истории Хэнка ещё раньше меня, просмотром был очень недоволен. Фильм он охарактеризовал, как набор избитых киноштампов и клише, игру актёров – как отвратительную, а про баскетбольные сцены вообще говорить отказался. Одним словом, «уж если и снимать фильмы по таким историям – то делать это надо совсем по-другому»).

 

Слева - исполнители главных ролей; справа - Бо обучает азам баскетбола Дуэйна Дэвиса, сыгравшего самого Кимбла. Кажется, из этого мало что вышло...

...афиша самого фильма...

Это окончательно вывело из себя Гэтерсов. Дело в том, что в те дни Бо превратился – ни больше, ни меньше – в национального героя. Пусть и совсем ненадолго – но в героя (почему – об этом чуть ниже). Один из друзей семьи сказал тогда: «Все говорят о Бо. Кругом один Бо. А о Люсиль и Деррике, кажется, больше и не вспоминают. И вот они начали этим возмущаться».

Сам Бо, надо сказать, вёл себя весьма корректно. Он искренне и открыто отвечал на все вопросы, говорил, что просто хочет, чтобы весь мир узнал, что за человек был Хэнк. И обещал, что если его выберут на драфте и он заключит контракт с командой НБА – он семью Хэнка не забудет и будет ей всячески помогать. Как сам Хэнк заботился бы о семье Бо, случись несчастье с ним. Все были, конечно, тронуты.

И никто не обращал внимания на то, что говорили люди, тесно связанные с командой. «Они были друзьями, конечно, но их нельзя назвать самыми лучшими друзьями или даже старыми друзьями (насчёт «лучших» не знаю, конечно, а вот насчёт «старых» не очень понятно, учитывая, сколько лет общались Хэнк и Бо). Бо даже не был ближайшим другом Хэнка в команде. Но Бо ведёт себя так, словно так всё и было. Нет, он не фальшивит, конечно – он по-настоящему любил Хэнка, и, может быть, лично для него так оно всё и выглядит». Прочитав это, Бо смог ответить только: «Я никогда и не пытался выдать себя за лучшего друга Хэнка. Но мы были давними друзьями, и мы были хорошими друзьями». Отношения с семьёй были испорчены окончательно – при том, что на похоронах Бо действительно можно было принять за ещё одного сына Люсиль, настолько они были проникнуты общим горем.

После подписания контракта с «Клипперс» Бо и Спенсер наняли писателя Дэвида Фэлкнера – для работы над книгой о Хэнке и о самом Кимбле. Вскоре отрывок из книги появился в филадельфийских газетах – и это заставило всех, кто знал Хэнка и Бо, удивлённо поднять брови. Судя по этому отрывку, выходило, что Бо изображал себя в книге, прямо как Доктора Джея, Джулиуса Ирвинга – точь-в-точь.

 

...ну, а это - книга Бо, посвящённая Хэнку. И вызвавшая неоднозначную реакцию: кто-то, знавший ребят поближе, был откровенно удивлён многими моментами, потому что сам смотрел на них совсем по-другому, ну, а болельщики приняли её «на ура» и дружно записали в число лучших произведений о баскетболе, да и вообще - о жизни.

В июле Бо выиграл в Атлантик-Сити престижный национальный турнир по игре один-на-один (в полуфинале обыграв старого друга Лайонела Симмонса, а в финале – Гэри Пэйтона). Он получил награду в виде 100-а тысяч долларов, пять из которых тут же отправил Люсиль. Она от подарка вроде бы и не отказалась, но и принимать не стала – чек не вернула, но и не обналичивала. Бо пытался ей дозвониться, но она не подходила к телефону.

Кульминация конфликта наступила осенью, в ноябре. Янкович позвонил Люсиль и предупредил, что 15-о марта будет проведена торжественная церемония, на которой за Хэнком и Бо будут закреплены их номера, и майки поднимут под своды спортзала «Доббинс Тек». Та, узнав об этом, наотрез отказалась, сказав, что придёт только в том случае, если увековечат номер лишь одного Хэнка – без Бо. Делать нечего – и поднимать пришлось только майку Хэнка. А с майкой Бо это сделали уже позже. «Я не воспринимаю это, как личную обиду, - отреагировал Бо. – У меня были отличные взаимоотношения с семьёй Хэнка. Сейчас есть некоторые разногласия, в частности, потому, что я – здесь, а вот Хэнка нет. Не думаю, что они этим хотели меня как-то уязвить».

Однако Бо всё-таки «уязвили». Я уже говорил, что в определённый момент всплыла информация о том, что Герстен, вроде бы, частенько снабжал лучших игроков команды деньгами – что было, как тоже уже упоминалось, строжайше запрещено. А знаете, кто слил это в прессу? Как ни странно, Люсиль Гэтерс. До определённого момента я совершенно не понимал, зачем она это сделала. Ну, с иском против колледжа и врачей всё ясно: если вот так умирает твой сын – то должен же за это кто-то ответить? И, конечно, эти «кто-то» - в первую голову тренеры и врачи. А вот насчёт ситуации с Герстеном… Даже если это и соответствовало действительности,  с общечеловеческой точки зрения ничего такого плохого в этой финансовой помощи нет. Зачем было поднимать этот вопрос? Кому это могло бы помочь, что исправить? Тем более, что сама Люсиль, по её же словам, испытывала к благодетелю «Лойолы» двойственные чувства. С одной стороны, ей это очень не нравилось, она опасалась, что если об этом узнают, то репутация Хэнка будет безнадёжно испорчена, и это наложит отпечаток на его перспективах в НБА. Столкнувшись с Герстеном во время одного из своих приездов в Лос-Анджелес, она вроде бы настаивала, чтобы тот перестал спонсировать её сына – но он в ответ лишь рассмеялся. С другой – она считала, что Альберт был едва ли не единственным в LMU, кто искренне заботится о Хэнке, стимулирует его, показывая, чего можно добиться, играя в баскетбол. И ведь это именно Герстен позвонил ей и сообщил о том, первом обмороке Эрика, и именно он возил его на повторный осмотр. К тому же – она неоднократно принимала от Хэнка недешёвые подарки, или просто деньги, естественно, зная, что он  не мог купить их на свою стипендию. Тут уж, по-моему, или бери подарки – и помалкивай, или категорически от них отказывайся, если тебя всё это не устраивает. Тем не менее, это не помешало Люсиль выступить с достаточно резкими обвинениями в адрес Герстена, впутав туда же и Бо, и ещё кое-кого из «Львов». Впрочем, немного углубляясь в юриспруденцию, всё становится ясно. Обвинения в адрес Герстена были единственной зацепкой, которая позволила Люсиль выдвинуть иск – в этом случае она становилась законной наследницей Хэнка, и даже его иждивенкой. На этом и строилось всё обвинение. А если бы всё это подтвердилось – не только престиж «Лойолы» был бы подмочен на долгие годы; им грозило бы полное аннулирование всех спортивных результатов, а также они должны были бы вернуть деньги, полученные в качестве призовых за участие в «мартовском безумии». Правда, Бо и другие вообще отказались как-то комментировать эти заявления, а адвокат Герстена категорически их отрицал, так что ни во что плохое это для «Лойолы» не вылилось. Но после трагедии с Хэнком Герстен стал уделять спорту гораздо меньше внимания, и вообще держится теперь от университетских команд гораздо дальше…

Обвинение содержало в себе четыре основных пункта: а) что Уэстхед убеждал докторов снизить дозировку анаприлина для лечения аритмии; б) что доктора не смогли должным образом предвидеть последствий этого снижения, проявив халатность; в) что Шефер, Шаффер и Хислоп (напомню – тренер и два врача из колледжа соответственно) слишком долго не начинали процедуру реанимации, когда Хэнк упал на площадку, в частности – в запоздалом использовании дефибриллятора; г) что доктора, возможно, вообще должны были запретить Хэнку возвращаться в баскетбол после первого падения в декабре. Фигурантами стали 13 человек: тренерский штаб во главе с Уэстхедом, врачи – и местные, из университета, и кардиологи из больницы – Хаттори, Меллман и другие, и кое-кто из администрации «Лойолы».

В общем-то, конечно, на первый взгляд выглядит всё это так, словно все быстренько забыли о том, что случилось с самим Эриком, и хотели только получить свой кусок пирога – да побольше, помешавшись на деньгах. Но при этом можно понять, что двигало всеми этими людьми. У Люсиль было вполне законное желание: кто-то должен понести ответственность за происшедшее. А деньги… Она знала, что Бо подписал с «Клипперс» гарантированный пятилетний контракт на 7.5 миллионов, купил себе роскошный дом в престижном районе Шерман-Оукс, что там у него наикрутейший бассейн, периодически видела, как он наведывался в Рэймонд Розен на новеньком серебристом «BMW» - да на его месте должен был быть её сын! У неё остались и другие дети – она должна их обеспечить. Да и сколько можно жить самой в этом гадюшнике? Она от этого уже устала… Марва? Ну, как бы то ни было, она была матерью сына Хэнка – и матерью хорошей, растила и воспитывала его, как надо; конечно, она считала, что тоже имеет право получить что-то. Бо… «Смерть Хэнка сделала Бо», - так выразился один из людей, близких к команде. С этим трудно спорить – сегодня имя Бо фигурирует исключительно в свете их дружбы с Эриком. С Бо всё выглядело так, словно он удачно воспользовался ситуацией – и классно пропиарился за счёт Хэнка. Но в это как-то не хочется верить. Ну не всё же на этом свете решают деньги и такая вот слава?! Скорее, попав в эту ситуацию, Кимбл просто не стал упираться, а поплыл по течению. В конце концов, уже столько лет они общались с Хэнком, были друзьями, он отлично знал Эрика. Так что ему оставалось делать, когда его стали преследовать журналисты со своими вопросами? Уехать куда-нибудь на Аляску и зажить отшельником, что ли? И, в общем-то, когда тебя всё время рассматривают в качестве довеска к другому человеку – пусть даже и очень дорогому тебе – а не как самодостаточного индивидуума, с этим тоже, знаете ли, нелегко смириться. Поначалу Бо был от этого не в восторге: «Конечно, вместе мы били сильнее, чем по отдельности. Я горжусь тем, что был связан с ним тесными взаимоотношениями, и люди должны понимать: мы потеряли не только великого игрока – мы потеряли великого человека. Люди постоянно спрашивают меня: как это – жить в тени Хэнка? Но у меня есть своя  личность. Год назад я пропустил 18 игр из-за травм, и Хэнк был лучшим в лиге по результативности. Но в этом сезоне я стал самым результативным игроком, ещё когда Хэнк был жив». Но потом всё же успокоился – когда окончательно понял, что воспринимают его, главным образом, как «того самого Бо Кимбла – друга того самого Хэнка Бэнкмэна Гэтерса».

И всё-таки выглядела вся эта грызня тогда совсем некрасиво.

Ох, ладно. Устал я говорить обо всём этом – да и вполне достаточно, думаю, сказано на этот счёт.  Особенно, когда приходится иметь дело с людьми вроде Брюса Фэгела – адвоката, нанятого Гэтерсами. Он специализировался на делах, связанных с медицинской халатностью, и имел в своих кругах славу весьма одиозной личности. Фэгел, по словам своих же коллег, которые его терпеть не могли, очень любил выпячивать на процессах собственную персону, обожал светиться перед телекамерами и был из тех, кто, что называется, «ради красного словца не пожалеет и отца» (хотя, наверное, все адвокаты как раз и должны быть такими?) На суде он излил много желчи и грязи, получил несколько встречных исков – его обвиняли в прямой клевете, так что вся эта судебная волокита стала превращаться в какую-то спираль – с началом, но без конца… Ну, всё. Надоело мне об этом писать. Я не специалист, и даже не любитель в области судебной казуистики; более того - мне это просто  неинтересно. Пожелай я рассказать (пусть и без особых подробностей) все эти перипетии – одно это описание составило бы объём вдвое больше, чем весь этот материал. И к Эрику, по-моему, это уже не имеет никакого отношения. Чуть ниже я ещё оговорюсь вкратце-вкратце, чем всё это закончилось, а пока… А пока повторю вслед за отцом Хэганом, который разослал на Рождество открытки людям, причастным к этой истории, с одной-единственной фразой: «Я просто хотел бы, чтобы все мы позволили покоиться Хэнку с миром»…

А расскажу-ка я сейчас лучше о другом. О том, что как раз-таки имеет самое непосредственное отношение и к самому Хэнку, и к баскетболу. О том, что, на мой взгляд, перевешивает весь негатив и мрачность, которые просто плещутся с последних страниц. О том, что заставляет увидеть случившееся совсем в ином свете…

***

По дороге из Филадельфии самолёт, в котором «Львы» возвращались к себе в Калифорнию, сделал посадку в соседней Неваде, в Лас-Вегасе. Парни немного посидели в зале, а затем потихоньку разбрелись по игровым автоматам, которыми изобиловало здание аэропорта «МакКэррон Интернейшнл» - ведь это же Лас-Вегас. Самым удачливым оказался Бо, выигравший 113 долларов, Лоуэри тоже положил в карман пригоршню четвертаков… Настроение было довольно непринуждённым – учитывая, что всего несколько часов назад прошли похороны.

И вряд ли стоит как-то порицать за это ребят: мол, вот, как же так можно, не успели похоронить своего друга, капитана, лидера, а уже веселятся! И это – командный дух? В такой день обычно наступает момент, когда испытываешь что-то вроде катарсиса. В голове – пустота, на сердце – грустно, в теле – усталость, но какая-то тяжесть уходит. Потом, уже завтра, она навалится снова, а сейчас хочется разрядки, расслабона. Кто-то напивается… А уж если тебе всего двадцать с небольшим… Вот ребята и пошли к автоматам – развеяться. Тем более, что на похоронах Уэстхед объявил официально: «Мы будем играть. Играть ради Хэнка», - парой дней раньше вся команда проголосовала за то, чтобы продолжать сезон. Наступила определённость: уже в пятницу им нужно было выходить на паркет против «Нью-Мексико».

Поздно вечером в понедельник команда вернулась в Лос-Анджелес. Там её встречали около ста болельщиков – с цветами, скандируя «L-M-U!» Появление Бо, в котором все теперь видели единоличного лидера команды, встретили громким «Ура!» «Это было приятно, конечно, - сказал Уэстхед. – Это зарядит ребят». «Здорово, это показывает, что мы – одна большая семья», - улыбнулся Том Пибоди.

Следующий день подтвердил, что атмосфера в команде гнетущая и взрывоопасная – в одном флаконе. Тренировка шла в обычном режиме - насколько она вообще может быть обычной после такого. Когда ребята встали в круг, чтобы выполнить упражнения на растяжку, Пер Стимер и Крис Скотт бессознательно оставили промежуток между собой – потому что это место на тренировках всегда занимал Хэнк. Когда Уэстхед свистком просигнализировал о начале следующего упражнения, Стимер застыл на месте с растерянным видом: уже два года они выполняли его в паре с Хэнком. Запасного центра Криса Найта начала трясти дрожь, когда Уэстхед велел ему занять место Эрика.

Найт (которого партнёры по команде прозвали «Лезвием» - не за то, что он разрезал оборону соперников, как клинок, а за то, что был безобразно худым: после прихода в команду при росте 2.05 весил немногим больше 60-и кг и его даже не подпускали к основному составу, пока он не подкачался и не поправился до 80-и) испытывал в те дни настоящие муки совести. Центровой-софомор, по его собственному признанию, не мог дождаться, когда же Хэнк освободит место в старте. «Я часто повторял про себя: я не могу ждать, я не могу ждать, когда Хэнк уйдёт. Я жду этого уже так долго». Конечно, Крис имел в виду, что Хэнк просто закончит учёбу и станет профессионалом. Но теперь Найт, который одним из первых приехал в больницу и узнал о смерти Эрика, на полном серьёзе считал себя одним из главных виновников этого. «Я чувствовал себя ужасно – ведь выходит, словно я желал ему этого. Я не знаю, что мне делать дальше». Дошло до того, что Крис уже успел объявить, что не собирается продолжать карьеру после этого сезона. Однако потом, чуть успокоившись, сказал, что погорячился, и что «я приму решение позже. Сейчас я должен выполнять свою работу, как обычно. Я не давлю сам на себя. Я просто буду делать то, что сам Хэнк всегда велел мне делать – работать». «Ему приходится очень тяжело, - прокомментировал Уэстхед. – Он, наверное, видит себя в качестве замены Хэнку. А это, поверьте, очень незавидная роль – уж слишком трудно заменить Бэнкмэна. Но Крису придётся это сделать».

И вот всеобщее внимание привлекли какие-то крики на одной из лицевых линий. Парни посмотрели туда – и увидели, как Лоуэри и Джон О`Коннелл орут друг на друга, пихаются, толкаются грудь в грудь… Пока их разнимали, Террелл, ничтоже сумняшеся, успел хорошенько вмазать Джону по морде – по-другому и не скажешь. Под глазом у последнего мигом расплылся здоровенный фингал, которым он и светил в играх турнира, а на рассечённую бровь пришлось накладывать несколько швов. Когда их спросили, что произошло – они ничего вразумительного не ответили. Кажется, и сами не понимали, что с ними случилось. Было ясно, что все взвинчены до предела. «Все были очень близки к Хэнку, - прокомментировал инцидент Уэстхед. – Но Террелл – ближе всех. Хэнк был на три года старше Лоуэри, и почему-то сразу же очень понравился Бэнкмэну. Наверное, чем-то напоминал ему его самого. Так что Хэнк сразу же взял его под опеку. В команде его прозвали «сынком Хэнка» - потому что такие отношения между ними и были. Конечно, иногда «сынок» начинал бунтовать против «папаши» - ребята в такие моменты просто падали с ног от смеха». «Просто в команде очень напряжённая обстановка. Наконец, эмоции дошли до точки кипения – и вырвались наружу. Ребята просто потеряли над собой контроль», - говорил Джефф Фрайер, который был одним из тех, кто растаскивал Лоуэри и О`Коннелла. Да и сам Джо никакой злобы на Лоуэри не таил: «Это был просто жёсткий эпизод во время тренировки. В какой-то момент эмоции зашкалили. Каждый переживает внутри эту ситуацию, как может. Иногда это просто прорывается наружу».

После рокового матча с «Портлендом» все ощутили дополнительную ответственность. Но для кого-то существование в команде изменилось коренным образом. Резервный центр Крис Скотт, выходивший на площадку от случая к случаю, вдруг осознал, что его роль в команде больше не ограничивается размахиванием полотенцем на скамейке и оранием заводных кричалок вместе со всеми перед матчами – на него рассчитывают, уже как на полноценного игрока состава, и надеются, что он не облажается. Крис Найт почувствовал, что вот оно – то, чего он так долго ждал. Но каким же страшным образом сбылась его мечта – выходить в старте! Надо было хотя бы из уважения к Хэнку не ударить в грязь лицом. Бо увидел в взглядах партнёров то, чего не замечал раньше – они ждали от него, что его роль в команде уже не будет лимитирована просто великолепной игрой на паркете; им нужно было, чтобы он, как со-капитан, хоть как-то попытался взять на себя обязанности Хэнка и за его границами: на скамейке, в раздевалке, за пределами «Герстен Павильона»…

Однако этот эпизод со стычкой между игроками LMU показал и другое. Никто не давал «Лойоле» шансов на победу хотя бы в первом раунде. Уэстхед говорил, что трудно определить, в каком психологическом состоянии находится сейчас команда. Он пытался донести до парней, что их эмоции должны быть направлены на игру, и при этом они не должны зацикливаться на том, что только победа будет достойной отдачей последнего долга Хэнку. «Запомните: всё то, что мы переживаем сейчас, не должно иметь никакого отношения к нашей игре. Если мы проиграем – то не потому, что не уважаем Хэнка». Но сами «Львы» не собирались просто отбывать номер – они готовились играть за своего капитана. И уж точно не помышляли о поражении. И именно эта стычка, как ни странно, продемонстрировала, что с командным духом у парней всё в полном порядке. «Это было похоже на небольшую ссору между братьями, - говорил Бо. – Мы все любим друг друга. Просто сейчас столько всего навалилось. К тому же мы не играем пока. Так что напряжённость накапливается – вот и всё. Мы подрались на тренировке – но теперь мы хотим побить кого-то другого». «Конечно, я вижу теперь совсем других людей, - сказал журналистам Уэстхед о своих парнях – Например, когда мы начали одно упражнение, Лоуэри крикнул: «Давайте, сделаем всё как следует!» Раньше за ним подобного не водилось. Словно с него слетела какая-то оболочка. Когда в жизни происходит что-то тяжёлое, все меняются…» «Сейчас я чувствую себя, словно катаюсь на «американских горках», - поделился своими ощущениями сам Террелл. – Очень трудно оставаться сосредоточенным постоянно. Но, когда я на паркете, это гораздо легче сделать. А вот за его пределами… Это тяжко. Это бьёт меня. Когда я в аудитории, или один в квартире, просто смотрю телевизор. Особенно часто такое накатывает в раздевалке: я так привык видеть там Хэнка, который шутит над всем подряд». Что-то подобное испытывал каждый из «Львов»…

Тем же вечером Бо устроил командный ужин-собрание, на котором призвал парней, прежде всего, расслабиться. Он действительно пытался заменить в чём-то Хэнка – как мог.  Хотя после смерти Эрика Кимбл не спал почти три дня. Бо шутил – конечно, совсем не так смешно, как это делал Бэнкмэн, но это заставило ребят улыбнуться. «Посмотрите на себя! Если бы Хэнк сейчас сидел здесь, с нами, и видел наши кислые, тухлые рожи – да он бы сам первым и рассмеялся! Да, у нас много проблем, но нам нужно быстро с ними справиться. Это тяжело. Но ведь мы все знаем, как Хэнк хотел сыграть в этом последнем «большом танце». Мы все смотрели на гроб Хэнка, который стоял в «краске» баскетбольной арены «Герстен Павильона». И я знаю – и вы тоже знаете: нам нужно выиграть для Хэнка».

«Львы» проводили много времени вместе. Бо придумал устроить командный турнир по видеоиграм. Все понимали, что они потеряли самого главного и важного члена командной семьи, но с каждым днём, в процессе общения друг с другом, они осознавали и другое: сама команда осталась, и самое главное для неё теперь – почтить память Эрика, как надо. От этой мысли становилось чуть легче. Всем – даже Крису Найту. Все поддерживали друг друга. «Каждый сейчас справляется с горем, как может, - сказал Уэстхед. – Когда Найт заявил, что после этого сезона больше не будет играть в баскетбол – это было искренним изъявлением эмоций с его стороны. Я уважаю его за это» (кстати, раз уж об этом снова зашёл разговор: успокоившись, Найт раздумал – и продолжил свою карьеру). «Я не чувствую никакого дополнительного давления, - говорил сам Крис. – Я знаю, на что я способен, и мои партнёры тоже об этом знают». Том Пибоди, деливший с Хэнком роль заводилы в команде, ободрял товарища: «Я не сомневаюсь: Крису под силу делать по 8-9 подборов за игру».

В стане «Львов» вспоминали, как здорово они сыграли те пару игр, когда Хэнк восстанавливался – с мощными «Орегоном» и «Оклахомой». «Мы были в хорошей физической форме – и двигали мяч так же агрессивно, как это нам обычно и свойственно», - говорил Уэстхед. «Мы играли в качественный баскетбол. Мы победили «Орегон» и на равных бились с «Оклахомой» почти всю игру. Мы доказали, что можем играть с самыми лучшими командами», - храбрился Бо. Однако Уэстхед не мог не понимать, что теперешняя ситуация совсем не похожа на декабрьскую. «Мы очень глубоко переживаем то, что произошло здесь с Хэнком. Одно дело, когда ваш лидер отсутствует из-за травмы и скоро вернётся в строй, и совсем другое – видеть, как он умирает».  

Конечно, именно это и вызывало больше всего сомнений – эмоциональное состояние ребят. И у тренерского штаба, и у журналистов, которые мучили  «Львов» вопросами на эту тему («Если у нас и будут проблемы с настроем и эмоциями – то лишь первые несколько минут», «Нам необходимо оставаться сосредоточенными. Мы не можем позволить эмоциям захлестнуть нас, нам нужно направить их в правильное русло», - отвечали соответственно Бо и Фрайер). Уэстхед ни в чём не был уверен: «Я могу сказать, что ментально мы в нормальном состоянии, и мы готовы достойно сыграть в турнире. Однако, безусловно, здесь имеются и другие факторы, и нам ещё только предстоит увидеть, насколько хорошо мы с ними справимся». Хотя нет, в одной вещи Пол всё-таки был уверен на все 100 процентов: «Одно я знаю совершенно точно. Хэнк сказал бы им своё обычное: «Давайте, начнём войну!»

…Через одиннадцать дней после трагедии «Львы» начали на Лонг-Бич свой поход в «мартовском безумии» игрой с «Нью-Мексико».

Заходя в раздевалку, Уэстхеду (напомню – дипломированному эксперту по творчеству «Вильяма нашего Шекспира») пришла в голову аналогия с театром. У себя в гримёрках актёры наносят макияж – в раздевалках игроки делают что-то похожее, но уже применительно к спорту. Сегодня его парням нужно будет дать представление, и как оно пройдёт – зависит от того, какую маску они наденут здесь, за закрытыми дверями. Если это окажется плачущая физиономия трагика – тогда, наверное, и на паркет выходить не стоит, а вот если насмешливый лик комедианта – тогда…

Налицо были все атрибуты траура. На майках, на левой стороне, у всех были нашиты две чёрные маленькие цифры – «44». Террелл Лоуэри написал на своих кроссовках: «Бэнкмэн» - на одной и «44 – навсегда» (что одновременно было и игрой слов: «44-EVER») на другой – и вслед за ним некоторые сделали то же самое.

 

Игроки выражали своё уважение Эрику по-своему...

Их лица, как вспоминает Уэстхед, были сосредоточены, но на них не читалось и тени грусти. «В раздевалке царила удивительное спокойствие. Думаю, игроки подумали: вот, наконец-то, пришло что-то, что поможет отвлечься. Наконец-то что-то произойдёт». Медленно тикали минуты, остававшиеся до выхода на арену, и в раздевалке стояла такая («невероятная», как скажет Уэстхед) тишина, что, кажется, можно было услышать сам ход времени. И Хэнк тоже был здесь – пусть незримо, пусть тишину не нарушали его обычные шутки, но его место на скамейке было свободно – и никто не станет занимать его и там, рядом с площадкой. Не просто из уважения к усопшему товарищу, но и потому, что умом-то все понимали – Хэнк уже никогда здесь не сядет, но вот в душе всё ещё невозможно было осознать этот факт. Но слёзы высохли – все печали отошли во вчерашний день; завтра они навалятся снова – но сегодня вечером осталось место только для баскетбола. Ради Эрика…

Игроки столпились в тёмном коридоре перед выходом на паркет. Бо давал последние ценные указания: «Парни, никто никому ничего не должен. Давайте, играем спокойно. Просто играем в свою игру».

И вот они вываливаются на паркет с криком «Надерём им задницу!» – туда, где многие из двенадцати тысяч болельщиков вскакивают на ноги и начинают размахивать полотенцами и платками. На них написано – малиновым по серому - «44 - это для тебя», «Хэнк – здесь», «Самый сильный человек на свете». Кто-то повязывает их на манер банданы…

 

...а болельщики - по-своему.

«Львы» выносятся с присвистом, с гиканьем, с завываниями – чуть ли не неприличные жесты показывая противникам. Словно это какая-то отвязная школьная команда. То был особый момент… «Всё было готово, и все были готовы, - говорит о нём Пер Стимер. – Мы были, словно жеребцы, которых наконец-то выпустили из стойла после долгой зимы…» Они пронеслись мимо операторов, собрались в центральном круге, прижались друг к другу, взялись за руки – снова оставив свободное место для Эрика… Обычно кричалкой «Лойолы» перед матчами было: «Раз, два, три – «Львы»!», но теперь они гаркнули  на весь дворец: «Раз, два, три – Хэнк!!! Давайте! На «три»! Раз, два, три – за Бэнкмэна!!!» И – началось…

Кажется, что все поддерживали «Лойолу». «Когда мы вышли на площадку, я ощутил дух товарищества. Это было великолепное чувство: вся община Лос-Анджелеса поддерживала нас», - скажет потом Уэстхед.

Сама Игра стала для ребят благословением – она позволила им хоть ненадолго выбросить из головы весь негатив, всю злость, всё разочарование – и излить его на соперников. «Это дало нам возможность хоть на миг отвлечься от трагедии», - скажет потом Фрайер. «Возвращение в игру стало для нас лекарством», - поддержал его Найт. И «Система» этому поспособствовала тоже. Во всяком случае, так считает Уэстхед. «Я увидел с первых секунд – они полностью сфокусировались на наших быстрых прорывах. Это здорово нам помогло. «Система» дала им возможность просто выпустить эмоции на волю. Играй мы в более традиционный баскетбол в те страшные дни – у них оставалось бы время для размышлений. Это могло их сломать».

Игра захватила всех – как всегда, когда на паркете были «Львы». Они быстро ответили на все вопросы скептиков, которые не верили, что LMU покажет после такого удара хоть что-нибудь. Найт забивает открытый бросок… Фрайер – «трёшку»… Тони Уокер делает перехват и сам заканчивает быстрый прорыв… Бо попадает с 8-и футов… Толпа безумствует. За первые две с половиной минуты «Львы» настреляли 9 очков, не дав соперникам поразить своё кольцо ни разу. Их тренер Нил МакКарти вынужден был взять тайм-аут. Это помогло – его игроки стали подтягиваться, пока за 12:55 до конца первой половины почти не сравняли счёт – 17:18. Когда до перерыва оставалось меньше пяти минут, они и вовсе уже были впереди - 34:30. И в этот момент Бо получает свой четвёртый фол… Всё, конец, занавес?...

Однако безумный маэстро не убирает своего лидера с площадки: «Таков мой стиль, и вы отлично знаете, что меня уволили из нескольких мест из-за этого (можно вспомнить, что это было одной из главных претензий к Уэстхеду со стороны Мэджика, когда Пол тренировал «Лэйкерс»). Но я всегда позволяю играть моим нафолившимся ребятам. Я уже делал такое – и Бо доказал, что может пройти всю игру «на фолах». «Я не удивился, - отреагировал МакКарти. – Он – их главный человек на площадке теперь. И я видел, как Пол делал такие вещи раньше. Мы пытались как-то спровоцировать Кимбла на нарушение, но он защищался очень умно. ». А сам Бо… как он рассказал после игры – занимался аутотренингом до самого конца. «Когда я получил четвёртый фол, то начал медитировать. Я постоянно повторял про себя: не нарушай правила. Не фоли. Не фоли. Я не собираюсь фолить. И не буду. И так – без конца». Кимбл больше не сфолил – и остался в игре до финального свистка...

На перерыв команды ушли при равном счёте – 46:46. И вновь мало кто верил, что во второй половине «Львы» не поплывут.

 Как вспоминают игроки LMU, у них не было тогда такого, чтобы во время матча они постоянно думали о Бэнкмэне. Да это и невозможно, наверное. Но подсознательно они играли за него. И вместо него. Они пытались как-то, по мере сил, компенсировать его отсутствие. Пер Стимер вдруг начал демонстрировать дриблинг с переводом мяча между ног – излюбленный приём Хэнка, хотя раньше за шведом этого не замечалось. Джефф Фрайер, который всегда держался от щитов подальше, теперь с перекошенной физиономией, словно одержимый, лез в самую гущу в борьбе за подбор. Обычно очень тихий на паркете Бо теперь обменивался с соперниками грязным трэш-токингом…

В первые же шесть минут второй половины «Львы» улетели вперёд, выиграв этот отрезок 28:6. Это как раз тогда и случились те самые «8 очков за 5 секунд», о которых я уже рассказывал. Джефф Фрайер забросил три «трёшки» кряду. После очередного трёхочкового от Бо всё действительно стало ясно – LMU повели 84:56…

Но самое главное произошло за 14:46 до конца. Бо пообещал, что почтит память друга как-то особо, по-своему. И вот он впервые в матче встал на линию штрафных. И переложил мяч на левую руку… И зал взорвался…

Хэнк, всю жизнь так маявшийся со штрафными бросками, в свой «сеньорский» сезон в определённый момент прибег к последнему, самому отчаянному средству: поменял бросковую руку с правой на левую. Как ни странно, это помогло: как только он это сделал, процент заметно возрос. И вот теперь это же сделал Бо. Ещё до игры он сказал, что в память о Хэнке каждый первый штрафной будет бросать левой рукой.

Этот момент вошёл в историю NCAA, как один из самых памятных и пронзительных – понятно, почему. Кто-то, может, и скажет, что, мол, в таких ответственных матчах, когда каждое очко может оказаться на вес золота, это просто показуха, которая может навредить команде, что Бо, мол, решил попиариться и таким образом за счёт имени Хэнка тоже. Но мне не хочется так думать. Ну не всё же в этом мире прогнило настолько, ведь должно же в нём оставаться что-то вечное – память, дружба?.. (хотя, конечно, если уж на то пошло, благодаря тем броскам Бо и стал национальным героем – на несколько дней).

«Я был так вовлечён в игру, что этот момент, честно говоря, застал меня врасплох, - вспоминал после матча Уэстхед. – И тут я увидел, как Бо бросает левой рукой. Это вернуло меня к действительности. Я снова ощутил всю боль последних дней. Всё вернулось ко мне. Это был особый момент посвящения – то, ради чего мы и были здесь. Я никогда в жизни не хотел так страстно, чтобы чёртов мяч залетел в корзину».

«Все мы носили траурные повязки и нашивки. Некоторые из молодых ребят написали номер и имя Хэнка на своих кроссовках. Но та боль, которую я чувствовал… Я понял, что просто не хочу делать что-то подобное. Это было как-то… слишком обычно. Я глубоко уважал Хэнка, и как человека, и как игрока, и одна из вещей, которые я очень сильно ценил в нём – это то, как тяжело он работал над своим штрафным броском. Так что я решил для себя: нет лучшего способа почтить его, чем этот. Я хотел сделать это – и мне было всё равно. Это было личным делом. Это был мой собственный, частный… эгоистичный, если хотите, момент. Мой момент, чтобы приостановиться и сделать посвящение Хэнку. Мне было наплевать: пролетел бы мяч над щитом, или не долетел бы до кольца, свалился бы у меня с руки и покатился между ног – мне было наплевать. Конечно, я надеялся, что это не будет эйр-болл, но не очень-то об этом беспокоился. Хэнк в наших мыслях – а как иначе? Это, может быть, прозвучит банально, но это заставляет меня почувствовать в себе немного Хэнка. Я ощущаю его силу в себе».

Когда он подошёл к линии, толпа мигом затихла, затаила дыхание, многие натянули на головы повязки с 44-м номером. Бо не промахнулся, забросил – и сделал это на удивление спокойно. Болельщики взревели, партнёры кинулись обнимать Бо, запасные и тренеры прыгали вокруг своей скамейки, многие сдерживали слёзы…

«Когда мяч прошёл сквозь сетку – я почувствовал такой выброс энергии, - говорил на послематчевой пресс-конференции Уэстхед. – Его собственный акт воспоминания о друге. Потрясающе. Но я надеюсь: Бо не считает, что ему необходимо делать это в каждом матче».  «Играя, мы, конечно, не забывали о Хэнке. Но мы были так сконцентрированы, что не думали много об этом. Но вот тут, когда Бо вышел на бросок и сделал его левой рукой, мы снова ощутили причину, почему мы здесь, ради чего и кого  мы играем», - сказал в интервью новичок «Львов» Грег Уокер.

«Никогда не забуду те минуты, - Спенсер был на матче в Лонг-Бич. – Рядом со мной сидели и плакали мужики – взрослые здоровые мужики. Я своими глазами видел слёзы на их щеках. Они просто не могли сдержаться – и нисколько не стеснялись. У меня до сих пор мурашки по коже, как вспомню…»

«Я думаю, это один из самых замечательных моментов в истории американского спорта, - говорит Куинн. – Я просто поражаюсь, когда эти телевизионщики показывают всякие моменты из какой-нибудь глупой игры НБА или какого-нибудь дурацкого футбольного матча – и называют их величайшими. Я не думаю, что хоть один из них близко подошёл по степени эмоциональности к тому, что мы видели в тот вечер».

 

Я не знаю, что можно сказать об этом. Да и нужно ли что-то говорить? Бывают в жизни моменты, когда и так всё понятно, и никакие слова не нужны - они просто лишние. Этот - как раз из таких.

«Львы» забросали соперников «трёшками» (Фрайер и Кимбл – по пять; Бо набрал 45 очков – 33 из них во второй половине, и 35 – после того, как «повис» на четырёх фолах – и пересёк границу в 1000-у очков за сезон), разгромили на щитах – 51:35 («Они бросались на мяч, словно одноглазая собака в мясной лавке на окорок», - скажет потом МакКарти; Бо сделает 18 подборов, Крис Найт – 8), вынудили соперников сделать 24 потери… «Нью-Мексико» были разбиты, раздавлены – 111:92. «Львы» доказали, что они здесь, они готовы играть, жизнь идёт. Как модно говорить сегодня – они сделали день тех, кто видел этот матч своими глазами. Там было много такого, что могло показаться игрой на публику. Например, после свистка они вытянули руки вверх и сделали такое движение, словно кто-то невидимый оттуда «дал им пять». Но вряд ли они думали в тот момент, как выглядят со стороны – они были абсолютно искренни.

«Я бы не сказал, что наш стиль как-то изменился, - сказал после игры Уэстхед. – Ну, может быть, за исключением того, что мы чуть-чуть больше работаем с мячом, может быть - чуть лучше, может быть – чуть более эмоциональны».

 

Наверное, только сами «Львы» верили, что могут выиграть. Но они это сделали - и пошли дальше.

«Когда мы начали отставать в счёте – то просто сдулись. Мы должны были ускорить наше нападение – но не смогли. И броски из-за дуги тоже не являются нашей сильной стороной. Они – самые лучшие атлеты в Америке. Уэстхед беспокоился перед матчем, что эмоции захлестнут его команду – но они пошли ей на пользу, помогли ей в борьбе за мяч, за подборы», - грустно констатировал МакКарти. «Как только мы почувствуем свой ритм, как только поймаем свою игру – нас становится очень трудно остановить. Я знал – мы выйдем на вторую половину и сделаем то, что должны сделать. Мне казалось, что каждый мой бросок летел точно в цель. Если мы продолжим играть так же – мы можем стать чемпионами. Действительно можем. Я говорил, что мы будем играть за Хэнка. И говорил, что трагедия поможет команде показать всё лучшее, на что она способна. Так и произошло», - подвёл итоги Бо. А когда игроки «Лойолы» пришли в раздевалку – то увидели, что кто-то написал на доске, на которой тренеры рисовали тактические схемы: «Мечта живёт». Говорят, что это сделал Уэстхед, но сам он никогда в этом не признался, так что автор так и остался неизвестен. Девиз тоже так и остался – конечно, никто не стал его стирать…

Часть пятая

                                                                                                     Продолжение следует...

 

Comments

[kosdimazz]

Просто хотел бы сказать, огромное, человеческое спасибо за ваши тексты