Галерея не сыгравших. Эрик Хэнк Гэтерс. Быть Бэнкмэном, или Knocking on Heaven`s Door… Часть пятая

У каждой уважающей себя команды есть особенные матчи – «большие игры». У грандов вроде UCLA, «Кентукки», «Северной Каролины», «Индианы» и других за всю их богатую событиями историю таковых насчитывается и 40, и 50, и 60. И, пожалуй, что и больше. А вот если какие-нибудь пролетарии или, учитывая религиозную направленность "Лойолы", бедные церковные мыши пошерстят по всем своим сусекам – наскребут от силы полтора-два десятка матчей, которые не стыдно выставить на стол перед народом. И всё-таки они есть…

Конкретно у LMU историки-летописцы насчитывают 24 таких игры. И ровно половина из них – 12 – пришлись как раз на эру Уэстхеда-Гэтерса-Кимбла. И это совсем неудивительно – ведь это был апофеоз «Системы». А 13-я настолько близка к этим двенадцати по духу, поскольку тоже игралась в рамках «Системы», что её смело можно занести в тот же ряд – хотя никого из этих троих в команде уже не было. В «Лойоле» «Система» как игровая философия и концепция достигла своей высшей точки – а у неё самой было несколько пиков. Какие-то игры стали «большими» из-за того, что в них «Львы» устанавливали свои личные достижения – выигрывали конференцию, проходили раунды «мартовского безумия» и т. д.; какие-то стали таковыми, потому что в них бились всяческие рекорды – главным образом, результативности. Я уже говорил об этих матчах выше. Ну, а какие-то – потому что… потому что… блин, да просто потому, что они являются «большими» сами по себе, безотносительно к каким-то достижениям и независимо от каких-то рекордов. Просто в них Игра предстаёт нам во всей красе, во всех своих лучших проявлениях, в том виде, в каком мы хотели бы лицезреть её каждый раз, да редко когда получается…

Вечером 3-о февраля 1990-о «Львы» гостили у «Тигров из Луизианы» в их дворце – «Маравич Ассембли Центр» в Батон-Руже. Очень многие из тех, кто видел эту игру в записи, а уж тем более – напрямую, не говоря о счастливчиках, которые наблюдали её вживую, непосредственно на арене – характеризуют её, как «лучшую». Кто-то – как лучшую из тех, что ему довелось посмотреть, кто-то – как лучшую из сыгранных когда-либо в Луизиане и её окрестностях, кто-то – как лучшую в NCAA на том временном отрезке, а кто-то – и вовсе, как лучшую в истории NCAA. Конечно, последнее утверждение весьма спорно, но то, что этот матч стал одним из лучших, «золотых» в летописи лиги – это вне всяких сомнений. О нём написано множество статей – и пишется до сих пор. Разве что фильм не сняли, или книгу не настрочили. Хотя упоминается он в куче книжек о NCAA. Одна из таких статей – прекрасная, я бы сказал, статья – опубликована в «Sports Illustrated» за авторством Люка Уинна не так уж давно – в 2012-м, и, помимо личных впечатлений, именно её я во многом цитирую, рассказывая о том поединке. Почему-то она попадалась мне на глаза сразу под несколькими названиями (из которых мне больше других понравилось поэтичное «Утраченное искусство скоринга»), и все они обыгрывали один тезис: раньше было веселее, интереснее, да и вообще – круче. И, когда смотришь ту битву, с этим очень легко согласиться – и правда, так оно и есть. И это не имеет ничего общего с нытьём на тему «трава была зеленее, а вода – мокрее»; просто было реально круче – и всё тут. Наблюдаешь за игрой - а голове нет-нет, да и мелькнёт: сегодня такого зрелища не увидеть... На написание этой статьи Уинна подвигло то, что сезон 2011-12 стал самым малорезультативным и вообще – «медленным» - за всю эпоху NCAA, которую принято называть современной.

У «Луизианы» в том году собралась ну просто очень мощная компания – причём во всех смыслах.

Начать с того, что её ряды пополнил чудо-фрешмен-центровой. Ещё очень далёк был тот момент, когда этот юнец станет «Дизелем». И в «Супермена» он превратится тоже нескоро. Пока он был просто Шаком – но мало кто сомневался уже тогда, что этого парня ждёт звёздное будущее. И уже начинали потихоньку раздаваться голоса, что это не просто потенциальная звезда-франчайз, а более того – тот человек, которому под силу тащить баскетбол как вид спорта вперёд. Да что там тащить – он положит его себе на плечи и поднимет к новым высотам! И не за горами было время, когда голоса эти превратятся в слаженный и громкий хор – болельщиков, журналистов, скаутов, тренеров, менеджеров, спецов от баскетбола. А сам Шак делал всё, чтобы это время наступило побыстрее.

Вы ли это, мистер О`Нил? Н-да уж, как-то непривычно видеть Шака таким... стройным, худощавым, едва ли не тощим и даже где-то - не побоюсь этого слова - изящным... Ну прямо вылитый молодой олень, как называл его Стэнли Робертс.

Зубодробительный дуэт «больших» с О`Нилом составил ещё один семифутер Стэнли Робертс. И пусть никто не прочил ему лавров глашатая баскетбола, но котировался он высоко – особенно как блок-шотер; да и вообще – всё, что касалось защиты, у Стэнли было на уровне. Робертс учился уже на втором курсе, но допущен к играм был только в этом сезоне. Глядишь, из него и впрямь получилось бы что-то очень стоящее, благо все данные для этого были, если бы Стэнли почаще и побольше дружил с головой. Но увы – у него были и проблемы со спортивным режимом, и учился он из рук вон плохо. Так что, когда летом встал вопрос о его отстранении от игр из-за неуспеваемости, он просто решил на всё плюнуть и стать профессионалом (хотя надо отметить – колледж потом всё же закончил). Так он и сделал и уехал в Европу, где провёл один сезон за «Реал». С ходу, в 19 лет, став самым высокооплачиваемым игроком на континенте. И штрафов, правда, насобирал при этом на какую-то заоблачную по тем временам сумму – 150 000 долларов. После чего всё-таки вышел на драфт и был выбран под 23-м номером «Орландо». Но славы так и не снискал – постоянные бо-о-ольшие проблемы с лишним весом и череда тяжёлых травм похоронили когда-то столь многообещающую карьеру. Хотя в историю Стэнли всё-таки вошёл. Точнее говоря – вляпался. Он был далеко не первым (и не последним), кого лига ловила на употреблении наркотиков. Но стал первым, кого она дисквалифицировала за это в соответствии со всеми правилами своей обновлённой антинаркотической программы в 1999-м. Но всё это будет потом. А сейчас, в тот вечер, Стэнли всё ещё был очень перспективным проспектом, которому скауты прочили выбор в топ-10 – никак не ниже. Как однажды сказал сам Шак: «Единственный, кто действительно мог меня остановить – это Робертс. Я бы охарактеризовал его просто: большой, весёлый, безумный. Но он мог бросать. А я – нет». Так что трудно сказать, кого в том сезоне соперники боялись больше – башен-близнецов из «Луизианы» или другой устрашающий дуэт больших Моурнинг-Мутомбо, заправлявший в «Джорджтауне». Очень может быть, что именно первых… И этой парочке под щитами предстояло противостоять 2-метровому Хэнку. Давид против сразу двух Голиафов…

Но главным действующим лицом, ключевой фигурой «Тигров» был, конечно же, не Робертс. И даже не Шак, как бы странно это ни выглядело сегодня (всё-таки нельзя сказать, что он вот так вот пришёл – и сразу начал трясти всю лигу; рвать её по-настоящему он начал только со второго сезона, а тогда, в дебютном, делал это эпизодически – так, потряхивал иногда, и чаще всего Шака харктеризовали словами «мегаталантливый, но сырой», или «с неимоверным потенциалом, но зелёный). Им стал великолепный Крис Джексон – он же Махмуд Абдул-Рауф. Разыгрывающий-софомор (хотя, в принципе, его игра нередко была ближе ко «второму» номеру, чем к «первому» - особенно в колледже; но и эгоистичным его никак не назовёшь) показывал просто классный баскетбол. Конечно, по хорошему Крис – из тех персонажей, которые заслуживают о себе отдельного рассказа, а не одного абзаца. Уж очень интересная личность. И я сейчас даже не о всяких любопытных казусах и эпизодах из его карьеры – вроде отказа вставать и слушать гимн США и последовавших за этим дисквалификации со стороны лиги и мощной волны общественного порицания (поняв, что против системы не попрёшь, уже Махмуд Абдул-Рауф, а не Крис Джексон, всё-таки стоял со всеми, но принимал при этом молитвенную позу и складывал руки перед лицом, всем своим видом демонстрируя, что душой и мыслями он в данный момент совсем в другом месте – и такое отношение ему сильно аукнулось), или одиссеи по Европе и Японии, одной из остановок в которой стала наша Пермь. Нет, я о другом. Просто его история – это тоже история борьбы и преодоления. Крис – единственный баскетболист, которого я знаю, игравший в ассоциации с синдромом Туретта. Хотя он и носит у Джексона лёгкую форму, но такого врагу не пожелаешь. Штука эта представляет собой расстройство нервной системы, до конца не изучена, природа её учёным тоже не вполне понятна, и лекарств, которые помогли бы от неё избавиться раз и навсегда, также не существует. Проявляется тиками различной степени частоты (хотя, когда смотришь интервью с Крисом – это практически незаметно) и такой, например, странной формой, как непроизвольное выкрикивание матерных ругательств – хотя выкрикивающий их ничего такого сам и не собирался говорить (по-моему, одна из серий «South Park» как раз обыгрывает эту тему; или, например, Дэвид Бекхэм как-то признался, что болен этим синдромом – и он проявляется у него как раз в такой, «ругательной», форме. Из известных людей с этой фигнёй можно вспомнить вратаря сборной США по футболу Тима Ховарда, актёра Дэна Эйкройда или музыканта Карлоса Сантану). И вот Крису с детства пришлось жить с этой гадостью. Впрочем, по его же словам, она воздействовала на него, когда он был маленьким, весьма причудливым образом – и даже в чём-то помогла, как баскетболисту.

Лучше всего о Крисе говорит даже не факт сравнения его с легендарным Питом Маравичем (журналистов хлебом не корми - дай кого-нибудь с кем-нибудь посравнивать), а то, что бывалым фанам «Луизианы» - с действительно большим стажем, кому ещё посчаcтливилось лицезреть в майке «Тигров» самого Пистоля лично - эта аналогия с абсолютной иконой и идолом LSU не казалась излишне надуманной, натянутой и кощунственной.

Это связано с тем, что у кого-то синдром проявляется уж совсем своеобразно: он ставит перед человеком какие-то необоснованные цели – и тот почувствует удовлетворение, только когда их добьётся. У Криса это вылилось в тренировку штрафных – до изнеможения, до умопомрачения. Как рассказывал он сам, он бросал их – а ему хотелось пойти поменять пропотевшую одежду, снять кроссовки; бросал – а сам хотел встретиться и погулять с друзьями; бросал – и хотел в этот момент просто отдохнуть, оказаться где-нибудь подальше от этих проклятых мяча и корзины. Хотел – но физически не мог этого сделать, ноги просто не несли, что-то не позволяло ему уйти. Это что-то всякий раз ставило перед ним вполне чёткую задачу: забить десять штрафных подряд. Но не просто забить, а сделать это «чисто», филигранно – так, чтобы мяч прошёл прямо сквозь сетку, ни единой свое частичкой не коснувшись дужки… И Крис бросал, бросал, бросал – пока наконец не добивался своего. Тогда его отпускало – и он наконец-то мог идти отдыхать.

Это привело к тому, что он стал непревзойдённым мастером по пробитию штрафных. Тренер школьной команды Галфпорта, в которой он играл, подначивал своих подопечных следующим образом. Перед каждой тренировкой кто-то из ребят бросал штрафные – до первого промаха. И чем больше штрафных подряд забивал парень – тем меньше длилась тренировка. В следующий раз бросал уже другой игрок - и т. д. Однажды тренировку отменили совсем – была очередь Джексона, и он попал 283 раза подряд… Лучшими по пробитию штрафных в истории лиги, согласно nba.com и basketball.references, являются Нэш – 90.41% и Марк Прайс – 90.39%. Но это – тот случай, когда такая статистика формально верна, а фактически... а фактически она заставляет вспомнить изречение, которое сделал широко известным Марк Твен: «Существует три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика». Потому что фактически таковым лидером является как раз Джексон – 90.5%. Просто ему не хватило для этого совсем малости – чтобы претендовать на звание лучшего в истории, надо было сделать 1200 попыток. За свою не очень долгую карьеру Крис успел настрелять лишь 1161-у – и можно не сомневаться в том, что в оставшихся 39-и он бы не испортил процента. Его техника была настолько отточена, что, казалось, закрой он глаза – и всё равно забросит. Как робот…

Но не одним этим был силён Джексон – он действительно был хорош, до ужаса хорош.  Один из самых быстрых игроков в истории NCAA - безо всякого преувеличения. Отлично выходил из-под заслонов, кажется, просто просачиваясь сквозь них. Он выпускал свои джамп-шоты невероятно резко, словно стрелял – еле-еле глазом успеваешь заметить. Обладал убийственным кроссовером, да и всякими другими фокусами с мячом частенько дурачил оппонентов. Уже в НБА участвовал в слэм-данк-контесте (правда, отметившись там одной из самых неудачных, как считается, попыток за всё время проведения конкурса).

Первый сезон Криса в колледже был совершенно феноменален – настолько, что в различных рейтингах лучших фрешменов в истории NCAA он неизменно занимает самые высокие позиции, а подчас – и первую (он, кстати говоря, и получил первую в истории награду «Лучшему фрешмену»). «В нём – искра Божья», - говорил о Джексоне тренер «Тигров» Дэйл Браун. Уже в третьем матче за «Луизиану» Крис набрал 48 очков. Дальше – больше. Ещё через пару игр он набросал соперникам 53… Продолжая в том же духе, Крис много чего «надостигал» и много чего «напобивал». Например, впервые в истории стал фрешменом, признанным лучшим игроком своей Юго-Восточной конференции. Но это выглядело как-то и не очень впечатляюще на фоне того, что Джексон установил рекорд для новичков по результативности, забивая в среднем по 30.2 очка за игру (разумеется, речь идёт уже о тех днях, когда произошло разделение NCAA на дивизионы, и времена до 1973-о, когда тот же Маравич настрелял в дебютном сезоне 43.6 очка, в расчёт не берутся). Последний раз фрешмену удавалось показать что-то подобное лишь в том же 1973-м – речь о Флае Уильямсе, забивавшем 29.2 очка. А кто приблизился к этому результату после Джексона? Ну, если считать, что отрыв в 4-5 очков – совсем небольшой, то двое: Бизли (26.2) да Дюрант (25.8). А если не считать – то и вовсе, выходит, никто… К тем же рекордам для фрешменов относятся и 55 очков в одной игре (с 9-ю точными трёшками из 10-и), и общее количество очков за один сезон – 965.

Великолепная троица «Тигров» в сборе. Даже жаль, что она просуществовала всего-то один сезон, хотя теоретически могла бы три.

Одним словом, это была очень сильная команда. Немного удивительно, что в том сезоне они не смогли пройти дальше второго раунда в «большом танце», проиграв «Джорджии Тек». Хотя и в «Джорджии» тоже собралась весьма приличная банда с Кенни Андерсоном и Деннисом Скоттом на первых ролях. И вот к такой-то компании и ехали в гости «Львы»…

Судя по всему, тренера «Луизианы» Брауна «Система» интересовала и даже волновала. Он несколько раз говорил о том, что такой новаторский подход Уэстхеда может произвести в баскетболе революцию: «Он придал понятию «ап-темпо» какое-то совершенно новый, фантастический смысл». И, кажется, он и сам очень хотел бы попробовать сыграть вот так. Но, конечно, понимал, что с его тяжеловесным составом из этого ничего путного может и не получиться. Но этот матч не имел большого турнирного значения, поскольку игрался между командами из разных конференций. И Браун решился и рискнул – как говорил Наполеон, самое главное: ввязаться в драку, а уж дальше мы посмотрим. Он почувствовал, что настал момент предоставить своим игрокам чуть больше свободы, чем обычно. И честь ему за это и хвала – потому что во многом благодаря этому мир увидел такое эпическое зрелище.

Браун не хотел тормозить темп «Лойолы» - да и не был уверен в том, что это получится. Он собирался бежать так же быстро, или ещё быстрее. Побить «Львов» их же оружием – скоростью. С ума сошёл? Нет, скорее – проявил настоящую прозорливость. Отлично понимая, что перед смертью не надышишься, но раз уж он добровольно ввязывается в эту авантюру, к ней надо хоть как-то успеть подготовиться, Браун в течение двух дней после предыдущей победной игры заставлял подопечных носиться взад-вперёд по паркету, что было сил, всё быстрее и быстрее, нагружая их по полной. Он пытался сымитировать стиль Уэстхеда. Он, конечно, не собирался добиваться, чтобы его парни тратили на атаку 4-5 секунд, как LMU – за два дня такое не освоишь. Но всё-таки требовал от них максимально быстрого перехода в нападение. Смогут ли «Тигры» поддерживать такой темп? Не задохнутся ли? Будут ли успевать за ним Шак и Робертс? На все эти вопросы Браун не мог дать утвердительного ответа – ему оставалось лишь надеяться: смогут, не задохнутся, будут. Но внутренне он был готов к тому, что ничего из этого не получится, и игра со стороны его команды превратится в фарс…

А вот у «Львов» как-то по-особому подготовиться к матчу с сильным соперником времени просто не было. Они играли по адскому графику. В ночь на пятницу они разбили «Сент-Мэри» у себя в «Герстен Павильоне» 150:119 (Хэнк за 28 минут набрал 44 очка и сделал 13 подборов). В 7:10 утра на следующий день они уже вылетели в Батон-Руж. В субботу, потренировавшись немного после обеда, они должны были выходить на игру с «Луизианой». После матча они сразу же ехали в аэропорт, где их ждал обратный рейс в Лос-Анджелес, чтобы, вернувшись домой, тем же вечером, в 5 часов, встретиться с «Сан-Франциско»… «Когда мы впервые увидели это расписание, ребята уставились на Уэстхеда и спросили его: «Вы в своём уме?» - рассказывал Том Пибоди.

Впрочем, сам Пол был настроен оптимистично, и, когда его спросили по прилёте в Батон-Руж, что это, мол, тяжко – играть в таком режиме, он с беззаботным видом ответил: «Ребята вообще не беспокоятся. Они настолько привыкли бегать каждый день, что даже не могут себе представить, что это такое – устать».

Ответ на вопрос «зачем это было нужно LMU?» очень прост. Если бы они играли с «Луизианой» именно вечером субботы – эту игру показали бы по CBS. Хотя «Львы» в те годы начали периодически мелькать на национальных телеканалах благодаря своему зажигательному стилю (а до прихода в команду Хэнка и Бо последняя телетрансляция «Лойолы» датировалась аж 1981-м), никто не собирался упускать шанс показать себя стране лишний раз – и тренер, и сами ребята. Вот и пришлось чем-то жертвовать «во имя искусства»…

На матч собралось более 14 000 болельщиков. Как написал один из местных журналистов: «Субботним вечером на арене «Луизианы» было невероятное скопление народа. Конечно, они пришли, чтобы и родную команду поддержать, но в не меньшей степени – чтобы увидеть игру «Мэримаунт». Это было какое-то болезненное любопытство – как раньше люди выстраивались в очереди в передвижных цирках и зверинцах, чтобы посмотреть на двухголового телёнка». Толпа вопила, что было сил. Да, LMU играли свою «Систему» уже третий год – но интерес к ней со стороны болельщиков оставался всё таким же горячим. «Я не думаю, что за все те 18 лет, которые я провёл здесь, я хоть раз видел, чтобы болельщики были настолько вовлечены в игру – с начала и до самого конца», - скажет потом Браун.

Однако не все были в восторге от феномена «Лойолы». Кого-то он даже пугал. Но никто не был напуган им в тот день сильнее, чем Деби Полито. Вообще-то она была учительницей пятых классов в одной из местных школ, а на играх «Тигров» подрабатывала внештатным сотрудником – вела на пишущей машинке протоколы play-by-play по 20 долларов за матч. В одной из газет она с ужасом прочитала, что к ним в гости едет команда, которая за день до того набросала противникам 150 очков – и предстоящий поединок стал для неё ночным кошмаром. Потом та же газета взяла у неё интервью в преддверие матча, и она честно призналась: «Я не уверена, смогу ли я сделать это. Я не знаю, сможет ли так быстро двигаться каретка на машинке…» Но делать нечего – Деби нервно затянулась сигаретой в последний раз и пошла на своё место…

А в зале уже начиналось то самое… Неугомонный и стройный 17-летний Шак (18 ему исполнилось через месяц после игры) и собранный, даже угрюмый, «стальной» 22-летний Хэнк шли к центру площадки… Кстати, сразу же обратило на себя внимание то, как Джеймс Браун, который вёл play-by-play для CBS, называл будущего «Дизеля»: полным именем, безо всяких пауз между именем и фамилией и перед апострофом. Да ещё и с каким-то придыханием после первого слога. Так что вместо «Шакил-О-Нил» у него получалось что-то вроде «Шахкиланил».

Команды удивили друг друга – даже несмотря на то, что «Тигры» знали, чего им стоит ожидать от «Львов», а вот те – не очень-то представляли, с чем им придётся столкнуться. Ясно было, что «Тигры» будут доминировать под щитами – Шакил совершенно однозначно подтвердил это, уже в первую минуту поставив 4(!) «горшка». Но вот то, что «Тигры» будут так бежать, стало для «Лойолы» откровением. «Когда они вводили мяч в игру – мы были почти не в состоянии их остановить, - говорил после матча Уэстхед. – У них отличные игроки на периметре, особенно Джексон, и превосходные парни, играющие внутри. О`Нил – молодой человек, который очень любит играть в баскетбол. Видно, что он испытывает удовольствие от своих слэм-данков. Думаю, у него большое будущее. Так что вы не можете полностью сосредоточиться на защите на периметре, и сконцентрироваться только на защите внутри у вас тоже не получится. Внутри они играли даже лучше, чем я мог предположить до начала матча». «Они настолько быстро проникали внутрь, что иногда мы вообще не успевали им ничего противопоставить», - вторил Бо

Но и «Тигры», вроде бы знавшие, как будут действовать соперники, тоже были немало потрясены. Одно дело – когда тренер тебе рассказывает, как играть против них, когда ты смотришь видеозаписи их игр – и совсем другое, когда они затаскивают тебя на свою головокружительную карусель: «давай прокатимся!» Даже Крис Джексон, который в быстрой игре чувствовал себя, как рыба в воде, после матча выглядел немного шокированным: «Это было мощнее, сильнее, лучше всего из того, с чем мне приходилось сталкиваться до сих пор! Кажется, они были повсюду – по всему паркету! Мы никак не могли сконцентрироваться на нормальном перемещении мяча, как мы всегда играем, и были не в состоянии  разбить их прессинг» (этим прессингом «Львы» спровоцировали оппонентов на 29 потерь).

Началась игра – и побежали цифры на табло. Дэн Борн, диктор на играх «Тигров», ещё не успевал сказать «два очка» после лэй-апа в одну корзину – а в другую уже летела ответная «трёшка». «Львы» лидируют – «Тигры» лидируют! Под неумолчный восторженный рёв тысяч болельщиков…

«Это определённо поднимает вам настроение – наблюдать за таким пиршеством атакующего баскетбола, за таким сумасшедшим «ран-энд-ганом», - рассказывал Эл Тупс – главный статистик на играх «Луизианы». – Наш сотрудник, который отвечал за работу часов, отсчитывающих 45 секунд на атаку, потом жаловался, что у него разболелся палец, и он не может его теперь разогнуть – потому что ему приходилось давить на кнопку и сбрасывать их каждые 6-7 секунд. Не стоило беспокоиться о том, что кто-то хоть раз за игру превысит этот лимит в 45 секунд. Эрнест Бутт – оператор табло – говорил, что раньше он думал: такое возможно только в видеоигре. Результат менялся с такой скоростью, даже, я бы сказал, яростью, что во второй половине у меня просто не было ни секунды на то, чтобы оторваться от своих таблиц и посмотреть на происходящее. Я вынужден был ориентироваться только на объявления Дэна Борна, чтобы успевать вести записи. После игры мы все были опустошены – и физически, и морально. После неё мы ещё долго сидели молча, не в силах поверить в то, что только что увидели». Н-да, и это говорит не кто-то из игроков или тренеров, а человек, который просто записывает статистику в таблицы…

«Игра между «Луизианой» и «Лойолой» стала одной из самых темпераментных, самых запоминающихся изо всех, на которых я работал, - это слова Джима Хоторна, радиокомментатора на матчах «Тигров». – Я счастлив, что именно мне довелось комментировать её. Я привык вести свою собственную статистику параллельно комментарию – и обычно это не представляло никакого труда. Но в той игре делать это было неимоверно трудно – настолько высок был темп. Она стала самой результативной в истории «Луизианы». Это, а самое главное – баскетбол наивысшего качества, который продемонстрировали обе команды, сделали её одной из любимейших для всех, кому повезло на ней побывать. И, наверное, больше мы такого никогда не увидим».

Бедная Деби строчила протокол со всей скоростью, на которую только были способны её пальцы и машинка. Она начала вроде бы делать это по всем правилам - но очень быстро поняла, что в таком случае не успеет зафиксировать вообще ничего. За первые восемь с половиной минут на долю обеих команд пришлись 28 владений, и счёт был 27:23 в пользу «Луизианы». В дальнейшем игра только ускорялась. Это был тот ещё play-by-play. В нём практически не увидишь зафиксированных подборов, неточных бросков, передач или блоков. У Деби просто не хватало времени, чтобы всё это сохранить для потомков – она успевала отразить только реализованные броски, сколько очков они принесли, авторов этих бросков и фолы – больше ничего…

Для Хэнка игра имела огромное значение. Эрик всегда выходил на матчи, где ему противостояли элитные, сильные оппоненты, особенно заряженным. Ему нужно было доказать всем во что бы то ни стало, что он может быть не хуже – пусть они талантливее, мастеровитее, элементарно гораздо выше. И именно поэтому он так отчаянно боролся с тем же Стэйси Кингом из «Оклахомы». И настраивался так на Шакила с Робертсом. Но это – далеко не единственная причина. Он отлично знал, что в толпе фанов находятся и 25 скаутов, прибывших на игру – посмотреть и оценить, главным образом, конечно, центрового-новичка «Тигров», но и его тоже. На тот момент Хэнк был просто одержим целью попасть в лотерейные пики. И показать себя на фоне Шака – такую возможность никак нельзя было упускать. Помнил он и о том, что многих, очень многих ни в чём не убедил до конца даже прошлый сезон – когда он стал самым результативным игроком лиги и собрал больше всех подборов. Скауты продолжали задаваться вопросом: его игра – с таким дерьмовым броском со средней – а будет ли это работать в НБА? «Это было критически важно для него, - говорил потом Том Пибоди. – Это должно было стать для него следующим шагом». И появился к моменту игры в Батон-Руже ещё один фактор, который заставлял Хэнка так бешено рубиться; но об этом – чуть позже…

Мне приходилось читать, что Шакил блокировал все семь первых бросков Хэнка. Хотя это, действительно, очень близко к истине, но всё же соответствует ей не совсем. Люди, говорившие это, или не смотрели игру, или просто забыли, как всё происходило. Кстати, и сам О`Нил рассказывает в книге «На паркете с… Шакилом О`Нилом», что поначалу, мол, Хэнку удавалось его переигрывать, потому что Шак выходил на Эрика, когда тот только ещё прорывался в «краску» - и это не срабатывало. Однако, как вспоминал Шак, «накануне вечером я посмотрел несколько видеозаписей. И по ходу матча вспомнил об этом и понял: вместо того, чтобы выходить на него и гоняться за ним, мне нужно просто оставаться на месте с поднятыми вверх руками, когда он получал мяч. И я начал собирать подборы и блокировать броски после этого…» Нет, ну Шаку, конечно, виднее. Но вообще-то эти его фразы выглядят странновато: создаётся впечатление, что то ли Дизелю изменяет память, то ли автор книги, Мэтт Кристофер, передал его слова неправильно. Потому что в игре всё происходило с точностью до наоборот… Да и самих этих блоков именно Хэнку в те, первые минуты, Шак поставил 5, а не 7.

Против лома нет приёма, если... Тот случай, когда мощный парень Хэнк Гэтерс столкнулся лоб в лоб с ещё более мощным товарищем.

Это как раз-таки в начале Хэнк… да уж, в начале это напоминало избиение. Как если бы 17-летний лось отловил где-то третьеклашку и заставил его от нечего делать гонять с собой мяч. И всячески при этом издевается – то руку поднимет так, что ни корзины, ни неба из-под неё не увидишь, то задницу выставит, так что несчастный пацан, наткнувшись на неё, отлетит на пять метров, а то и фофана отвалит – так, между делом. Вот то же самое делал с Эриком Шак; ну, разве что фофанов и щелбанов не давал. Это было форменным издевательством. Шакил царствовал под своим щитом, словно супергерой в каком-нибудь фантастическом фильме про баскетбол. Он действительно делал, что хотел. И в нападении тоже унижал Хэнка по полной программе, засаживая сверху через голову Гэтерса (правда, Бо в одной из атак удалось хоть немного отомстить за друга, когда он тоже добил мяч сверху, зависнув над Шакилом, и это выглядело весьма эффектно – хотя Шак в том эпизоде и не защищался толком, даже рук не поднял, просто стоял себе под кольцом, да ещё и спиной к Кимблу). Казалось, что Хэнк и Шак - это просто игроки из разных миров…

Как раз Хэнк сумел набрать первые два очка «Лойолы» в игре (и 6 из первых 8-и очков LMU в матче, после чего надолго замолчал) – через минуту с небольшим после начала. И сделал он это, оставшись на чужой половине площадки после очередной своей неудачной атаки. А остался он там просто, чтобы прийти в себя после ещё одного блока от Шака. Шак блокировал его первый бросок, второй, третий… Кто сам играл и попадал под такое – в течение минуты или даже меньше – отлично понимает, что чувствовал в эти мгновения Хэнк. А кто не играл – тот легко может себе представить, как сильно это бьёт по самолюбию, по настрою, по вере в себя, да вообще – как больно это бьёт по всему. Хочется пойти посидеть на скамейку, чтобы чуть обдумать происходящее. Когда Пер Стимер перехватил мяч и длинной передачей нашёл Хэнка, стоящего  на половине «Луизианы», и тот наконец-то забил свои первые два очка в игре броском сверху – это выглядело жалко. Показалось, что он смог это сделать только благодаря тому, что все «Тигры» были под щитом LMU – и Шак просто не успевал вернуться. Подумалось: будь рядом с ним О`Нил – и он снова накрыл бы Гэтерса.

Нет, Хэнку никак не позавидуешь в том матче: стоило Шакилу присесть на скамеечку - и тут же на площадке появлялся такой же высоченный и ещё более цепкий в защите Стэнли Робертс...

Потому что дальше всё продолжалось в том же духе: Хэнк пробивается под кольцо, бросает – Шак ставит новый «горшок». Четвёртый… пятый... Следующие очки с игры Эрик набрал лишь через две с половиной минуты – и всё так же, когда Шака не было рядом. И каждая очередная попытка  начинала выглядеть всё более беспомощной и даже убогой… Шак блокировал, как я уже сказал, не все семь первых бросков Эрика. Правильнее будет сказать по-другому. В начале игры он блокировал все попытки Хэнка, когда действительно мог это сделать, когда оказывался в непосредственной близости от оппонента и когда выходил на эти блок-шоты. Гэтерсу приходилось пробавляться очками, только когда О`Нила не было под кольцом.

...потом уходил Робертс - и снова возвращался Шак...

И тут уж остаётся только догадываться, какие мысли в голове были у Хэнка. Он так готовился к этому матчу, так настраивался – и здесь из него делают какую-то мягкую игрушку, клоуна, посмешище. И происходит это на глазах у всех скаутов, да и вообще – у всех любителей баскетбола в стране, которые собрались в этот вечер у своих телевизоров. И так издеваются над самым результативным игроком прошлого сезона. По-моему, это называется просто: облажаться по полной. Впору не то, что сесть на лавку, раз уж твой тренер пока сам тебя туда не посадил, а закрыть голову руками и испариться незаметно куда-нибудь в раздевалку. И, забившись там в самый дальний угол, на паркет больше не возвращаться…

...а потом они и вовсе начинали прессовать Хэнка вдвоём.

А впрочем, мне кажется, догадаться, о чём думал Хэнк, не так уж и трудно. Он был не из тех, кто поднимает лапки. И Уэстхед, отлично узнавший бойцовский характер своего игрока за эти три неполных года, лучше других понимал, что сейчас-то – самый неподходящий момент для того, чтобы усадить его отдохнуть и подумать. Сейчас Хэнк дойдёт до точки кипения – и мало никому не покажется…

Что касается самого Хэнка, то его печальное положение осложнялось ещё и тем, что он не мог предложить соперникам ничего нового – всё те же прорывы под щит, и всё. Он не мог уйти на среднюю дистанцию – там он был почти неопасен. И растянуть защиту тоже не удалось бы: Шак отлично знал, что «зона комфорта» Эрика – низкий пост, и даже если он начнёт смещаться к периметру – может делать это, сколько угодно, всё равно у него  ничего там сотворить не получится, и выходить туда за Эриком не нужно… Хэнку только и оставалось, что продолжать стучаться головой в эту стену из О`Нила и Робертса в надежде, что он всё-таки сможет её пробить… И он это сделал.

Когда кто-то начинал переигрывать Гэтерса так, как делал это Шак, это вызывало у Эрика только одно чувство – злость. Он всегда был бескомпромиссным воином, но когда происходило такое – тут уж он начинал воспринимать того, кто против него играет, не просто, как противника. Тот превращался для него в настоящего врага, который пытается опустить перед Бэнкмэном шлагбаум на пути к его главной мечте – попасть в НБА. И он был готов бороться за неё не на жизнь, а на смерть… В какой-то момент Хэнк врубил всё, что мог – все свои дополнительные источники энергии, все запасы мотивации, все волевые ресурсы – и начал таранить защиту «Тигров» с удвоенной силой.

С определённого момента Шак вдруг ощутил, что перед ним - не поверженный и сдавшийся оппонент, что, несмотря на публичную порку, которую он ему устроил, тот не размазан по паркету, не опустил рук, а наоборот - полон сил. И злости. И тут уж пришлось несладко самому Шаку.

Просматривая тот самый play-by-play, который вела Полито, я даже удивился – тому, что Хэнк за первые 14 минут всё-таки успел как-то наскрести 12 очков, то есть показать вполне неплохую результативность. Потому что непосредственно при просмотре игры складывалось впечатление, что Шак просто уничтожил, деклассировал Эрика до уровня какого-нибудь простейшего микроорганизма – инфузории-туфельки там, или ещё кого. На фоне тотального доминирования О`Нила эти 12 очков совсем не бросались в глаза и выглядели абсолютно невпечатляющими, вызывая вопрос: а когда же он, собственно, их набрал? В быстрых прорывах, когда рядом не было Шака, и со штрафных? А-а-а, ну тогда понятно… Крохи, объедки с царского стола.

Но, когда до перерыва оставалось 6 с небольшим минут, их противостояние приняло совершенно другой характер – и этого уже невозможно было не заметить.

Даже гораздо позже, по прошествии нескольких лет, в середине 90-х, да и потом – тоже, мы помним Шака, как весьма быстрого и резкого парня для своих габаритов и веса. Это – мягко говоря (хотя такие штуки, как резкость и немалый вес, как раз совсем не исключают друг друга и могут вполне мирно сосуществовать). Ну, а уж в те-то дни, когда ему было 17 – и подавно. Недаром Робертс говорил тогда о нём: «Шак – это молодой олень (естественно, Стэнли вкладывал в слово «олень» несколько не тот смысл, к которому мы уже давно привыкли). Он носится, как угорелый!»

Так оно и было. Но, когда Хэнк перевёл свой переключатель скорости из положения «быстро, как только возможно» в следующее – «ещё быстрее» - О`Нил сделать того же, конечно, не смог – как бы подвижен он ни был. Вот этого следующего положения в его коробке передач уже просто не было предусмотрено. И Эрик начал своими лэй-апами и слэшами рвать защиту «Тигров» - и Шака, и Робертса. За эти шесть с небольшим минут Эрик набросал 9 очков, а Шак перестал за ним успевать… Он всё-таки пробил стену. И это, по-моему, тоже называется просто: мужик.

Когда до перерыва оставалось чуть больше пяти минут – Хэнк начал рвать Шака под щитом LSU. Сама по себе фраза «рвать Шака» звучит для нашего уха непривычно и даже противоестественно. Тем не менее, так оно и было.

За 3:14 до конца первой половины случился эпизод знаменательный, знаковый и даже легендарный. Рядом с площадкой вдруг начался какой-то переполох. Было непонятно: а чего случилось-то? Оказалось, что это подавала сигнал «SOS!!!» Деби – её худшие кошмары обернулись явью. Игроки без устали носились туда-сюда по площадке, тренеры делали почти то же самое вдоль своих скамеек, зрители крутили головами, словно наблюдали за игрой в пинг-понг, а не в баскетбол, сама Деби стучала по клавишам со скоростью света – а вот техника всего этого не выдержала. Испытанный «IBM Selectric», который служил Полито верой и правдой на стольких матчах, просто взял – и сдох. «Вдруг бумага встала. Всё замерло. Каретка не хотела идти вправо. Каретка не хотела идти влево». У бедной машинки просто сгорел мотор…  Сразу же несколько работников, обслуживающих арену, рванулись в один из туннелей, чтобы притащить новую машинку. И, надо отдать им должное, сделали это очень быстро – в течение всего лишь нескольких владений (как потом их восстанавливала Деби – не знаю, но в протоколе они зафиксированы).

Я здесь обмолвился, что «игроки, мол, бегали без устали» - ну, так это больше ради красного словца. Если к «Лойоле» это действительно относилось в полной мере, то вот к «Тиграм» - не очень. В один из моментов камера выхватила крупным планом лицо их игрока Вернела Синглтона. Его грудь тяжело вздымалась, а полный страдания взгляд был устремлён на Брауна, и в нём читалось: «Тренер, тренер, замените меня, я больше не могу!» Тем не менее, первую половину «Луизиана» выиграла с приличным отрывом – 72:58 (всего лишь за 20 минут команды набрали 130 очков на двоих).

Но вскоре после возобновления игры счёт стал уже 76:72. Команды, словно боксёры, осыпали друг друга сериями ударов – то одна, то другая. Действительно – словно боксёры. То была действительно игра – один из образчиков «старой школы». А как иначе, когда на паркете такие бойцы? Во время одного из тайм-аутов Криса Джексона кто-то спросил: «Эй, парень, чего это у тебя?» - «А что?» Под глазом у Криса расплывался приличный фонарь. Когда и кто ему его поставил – он и сам не заметил… В другом эпизоде один из «Тигров» Крис Уильямсон после столкновения оказался на полу и встал, держась за нос (который, как потом выяснилось, был сломан). Браун рванул на разборки с судьями – но лишь заработал технический. Впрочем, ни о каком умысле там говорить не приходилось – сам Уильямсон признал, что получил травму в чисто игровой ситуации… Только Шаку всё было не по чём – все, кто пытался сыграть против него жёстко, только отскакивали от будущего «Супермена», как резиновые мячики… Конечно, я не утверждаю, что сломанные носы и синяки – это лучшие проявления той самой «старой школы». Да и сейчас этих носов и фингалов тоже хватает. Просто тот баскетбол запомнился мне куда более мужественным видом спорта в сравнении с тем, что я вижу сейчас…

А Хэнк продолжал терзать и проходить Шака – казалось бы, уже без особого труда, хотя это только казалось. «Гэтерс – лэй-ап слева», «Гэтерс – лэй-ап справа», «Гэтерс – от щита», «Гэтерс – с 6-и футов слева»… Фамилия Хэнка то и дело мелькает в play-by-play. Складывалось впечатление, что в этой игре для него стоит на кону всё. Но всех его усилий, вроде бы, было недостаточно – за 4:40 до конца «Тигры» вновь оторвались на 12 очков – 126:114. В тот момент большинство присутствующих подумало, что всё кончено. И тут… Когда Браун увидел первые игры «Лойолы», он сравнил «Систему» с носками в барабане стиральной машины. Описывая следующий отрезок матча, он прибег к ещё более приземлённой и ещё более образной метафоре: «Я подумал, что кто-то спустил воду в туалете. Пуф-ф-ф!!! – и наше лидерство испарилось…» Ну да, в следующие 57 секунд «Львы» набрали 8 очков. Лэй-ап от Хэнка, трёшка от Бо, ещё одна – от Лоуэри. Конечно, это совсем не те 8 очков за 5 секунд, как в той игре, которую «Лойоле» ещё только предстоит сыграть довольно скоро, но тоже впечатляет. Потом Хэнк добавил ещё один лэй-ап с фолом, реализовал штрафной – и счёт почти сравнялся. А за минуту до конца и вовсе стал равным – 134:134. И у LMU были все шансы вырвать победу в основное время – за 10 секунд до конца Лоуэри бросал штрафной, но промазал. Встреча отправилась в овертайм.

В перерыве Хэнк подошёл к Шаку и, глядя на того снизу вверх, предупредил: «Это будут пять минут войны. Тебе лучше быть готовым».

Шак и остальные «Тигры» выиграли свою войну – хотя овертайм и начался с того, что Эрик набрал 4 очка подряд. Но это оказалось последним успехом «Львов». Даже несмотря на то, что через пару минут Джексон вылетел с пятью фолами. И с этим тоже связана одна любопытная мелочь: почему-то, видимо, в пылу борьбы, все забыли о том, что 4-й фол Крис получил ещё в основное время, за 10 секунд до конца. Но на скамейке «Луизианы» долго не могли в это поверить и всё пытались доказать судьям, что они неправы и этот фол – как раз и есть четвёртый. В овертайме стало явно заметно, что темп существенно замедлился – и Шак, и Робертс, и подавляющее большинство остальных «Тигров» уже «наелись», и теперь всячески старались замедлить игру. Попытайся они сделать это в начале матча – у них вряд ли что из этого вышло бы. Но сейчас, в овертайме, и «Львы» уже подсели физически, и, в общем-то, «Луизиана» смогла их притормозить. Да, Шак выиграл свою войну – «Луизиана» в итоге победила 148:141, а сам он сделал очень  впечатляющий трипл-дабл: 20 очков, 24 подбора, 12 блоков.

Но и Хэнк свой поединок не проиграл. Начав игру самым убийственным образом, попав под каток О`Нила, он нашёл в себе силы противостоять этой силище, этой мощи – и сыграл свой яркий спектакль. 48 очков, 13 подборов – это против Шака и Робертса. После оглушительного провала на стартовом отрезке матча в дальнейшем, по ходу игры, когда Шак, по большому счёту, перестал с ним справляться, Хэнк и процент поднял, в итоге выведя его на более, чем приличный уровень. Кажется, что он достиг своей главной цели – доказать неверующим, что он способен играть на уровне. Как сказал Бо: «Я играл с Хэнком на протяжении 11-и лет. И нет лучшего примера его стойкости и мужества, чем матч с «Луизианой». Там было полно скаутов из НБА, которые приехали на игру с единственной целью: увидеть, как двухметровый Хэнк Гэтерс будет играть с двумя семифутерами, Шакилом О`Нилом и Стэнли Робертсом. Они заблокировали пять или шесть первых его бросков. Он знал, что за всем этим наблюдают скауты. Я видел, как он подошёл к игрокам «Тигров» в начале матча и сказал: «Вы сделали отличную работу, закрыв первые мои пять бросков. Что ж, здорово – удачи вам, попытайтесь сделать то же самое со следующими 30-ю». Он закончил игру с 48-ю очками и 13-ю подборами. Это было в его душе, и в его сердце – он не собирался позволить двум семифутерам остановить себя. Кто-то может сказать, что сыграл свою роль страх перед неудачей – но на самом деле это была его сила, его доминирование. Он не собирался возвращаться на улицы Северной Филадельфии, не став кем-то большим».

Цифры той игры, когда ты так внимательно изучаешь историю LMU «системного» периода, уже не очень-то и поражают. Но всё-таки… в основное время у «Луизианы» было 116 владений, у «Лойолы» - 115, в овертайме - по 13 у каждой команды. На одно владение «Луизиана» тратила в среднем по 11.3 секунды, «Лойола» - по 9.7… В преддверии сезона 2010-11 Рик Питино заявил, что будет выстраивать в «Луисвилле» то же нападение, что и Уэстхед в «Лойоле» во второй половине 80-х. Что тут скажешь? В следующих двух сезонах у его «Кардиналов» было 67.9 и 66.9 владений за игру, в то время как у «Львов» средний показатель – 103…  29-о марта 2009-о состоялась игра между «Сиракузами» и «Коннектикутом» с шестью (с шестью!) овертаймами. Итоговый счёт – 127:117. «Луизиана» - «Лойола» - 148:141 – с одним…

На этом протоколе всё выглядит, как обычно...

 

...а вот на этих - уже не совсем. Бросается в глаза раздел внизу бланка, в котором отражается изменение счёта и где бедолагам-статистикам пришлось пририсовывать целую строчку вручную - стандартного, рассчитанного на 114 очков максимум, не хватило. Впрочем, на матчах «Лойолы» это было самым типичным явлением - иногда требовалась и ещё одна строка...

После игры проявилась ещё одна любопытная особенность «Системы». Все были довольны: болельщики, победители и даже… проигравшие. Все чувствовали себя, словно выжатые лимоны – но все были в восторге от матча.

«Мы  знали, что они – лучшие атлеты в стране, - говорил Браун несколько лет спустя. – Сидя на скамейке, я наблюдал за этим настольным теннисом и после матча чувствовал себя очень усталым, хоть мы и выиграли. Приятно, что огромное количество болельщиков и экспертов считает ту игру самой лучшей в истории колледжей».

Уэстхед после игры попросил, чтобы ему сделали её видеозапись: «Когда я не в духе, я всегда пересматриваю её – и это поднимает мне настроение. И наплевать, что мы тогда проиграли! Мне часто говорят, что трудно поверить в то, что мы играли на таких скоростях. Я отвечаю: вы просто видите это – и не можете поверить. А каково было реализовывать это, играть так, жить этим, чувствовать это?»

Вернел Синглтон, тот самый, который просил Брауна о замене, светился улыбкой, давая послематчевое интервью: «Я люблю такие игры! Мне нравится бегать. Это был самый весёлый баскетбол, в который я когда-либо играл!» И побрёл в раздевалку. «Тигры» вообще недолго праздновали победу – сил не было. Они пообнимались, попрыгали, а потом, опустив головы, скрылись под трибунами. Вид у них был, как у тех носков из стиральной машины, о которых говорил Браун. Стэнли Робертс рассказал, что было дальше в раздевалке: «Все просто легли на пол – там же, где стояли – радуясь, что всё закончилось. Все, кроме Шака. Он ходил такой гордый, надутый, ко всем привязывался, прыгал вокруг - вёл себя, как клоун. Он был большим ребёнком, его взволновало то, что игру показывали по национальному телевидению. В общем, мы не выдержали и сказали ему: «Чувак, заткнись наконец! Ты нас задолбал уже, хорош! Прижми свою ж…у и дай нам всем отдохнуть!» Шак не обиделся – уж очень был рад – и послушно выполнил, что ему велели. И только вернувшись к себе, почувствовал странное, незнакомое ощущение – что-то колени начали подгибаться, ноги не слушались, и его единственным желанием стало дотащиться до кровати, завалиться в неё – и чтобы никто его долго-долго не беспокоил… Хэнк его всё-таки загонял…

Дизель запомнил ту игру навсегда. И Хэнка тоже. Он упомянул о ней и в своей автобиографии «Шак без купюр», и выделил именно её, когда его на пресс-конференции, посвящённой введению Шака в Зал славы Луизианского университета, спросили, какая игра у него - любимая: «Это игра с «Лойолой». У них были Бо Кимбл и великолепный Хэнк Гэтерс. Тренер Браун подошёл ко мне и сказал: «Ну что, большой парень, ты сможешь сыграть вот так?» Я ответил:  «Мне нравится бегать, вы же сами заставляете нас бегать каждый день на тренировках». Тренер говорит: «Этот парень, который выйдет против тебя – он вообще-то уже играет, как профессионал, но всё ещё учится в колледже. Он так просто не отступит». Я его спрашиваю: «Кто это?» Я посмотрел на Хэнка Гэтерса, увидел, что в нём всего два метра, и подумал: ну, всё будет нормально. Я играл с ним в своей обычной манере, но он был единственным игроком, который не сдавался. Кажется, я блокировал 10 или 12 его бросков, но он так и не сдался. По-моему, он набрал больше 40-а очков в том матче. Хоть это была и очень тяжёлая игра - это было весело. Но после того, как я принял душ и вернулся домой – думаю, я спал около двух дней».

Сам Хэнк тоже был доволен и винил в поражении прежде всего себя: «Мы не забили несколько ключевых бросков. Я думаю, что мы, так или иначе, проиграли сами себе. Но вряд ли мы могли мечтать о лучшей игре! Я обожаю такие игры! Нас не беспокоило то, что болельщики вели себя так шумно. Мы хотим, чтобы люди видели, как мы играем. Готов поспорить: они думают, что увидели прекрасный матч. А я хотел бы каждый вечер играть против кого-нибудь вроде О`Нила!»

Времени отдыхать, в отличие от соперников, у «Львов» не было. Они быстренько помылись и поехали в аэропорт, чтобы на следующий день обыграть в своём «Герстен Павильоне» «Сан-Франциско» 157:115 (на счету Хэнка 30 очков плюс 13 подборов, а у Бо – 50 очков). Вот так, сыграв три игры за четыре дня, LMU набрали в них в общей сложности 448 очков (по 149.33 в среднем за матч), из которых на долю Хэнка пришлось 122 (по 40.67 за игру).

Очень трудно поверить в то, что случилось за два месяца до той памятной игры в Батон-Руже. И начинаешь смотреть совсем другими глазами на то, как Хэнк включал эти дополнительные источники энергии, чтобы не уступить Шакилу, и чего ему это стоило. И уж совсем трудно осознать то, что произойдёт всего лишь через один месяц и один день после игры с «Луизианой»...

Декабрь 89-март 90. «Я не хочу лежать!»

Осенью 89-о для Хэнка и Бо наступил последний год учёбы. «Система» работала, как никогда – даже более эффективно, чем пару лет назад. Уэстхед наконец добился того, что все «Львы» до единого прониклись его идеями – и это давало фантастические результаты. Что для самих ребят в преддверие приближавшегося с каждым месяцем драфта было весьма кстати.

В самом начале декабря 89-о, в один из первых дней зимы, в тренажёрный зал «Лойолы» пожаловали «Пистонз», чтобы провести там тренировку перед матчем с «Лэйкерс». Там же занимались и несколько игроков «Львов». К ним подошёл один человек и довольно фамильярно поинтересовался у парня, оказавшегося ближе других: «А ну-ка, детка, скажи-ка мне: кто здесь из вас – этот самый Хэнк Гэтерс?» Выглядел этот мужик вполне себе обычно и даже заурядно: нормальная причёска естественного, полученного им при рождении, цвета, а не ядовитых серо-буро-малиновых тонов, колец в носу и в губах, и даже в ушах – нету, даже ни одной татуировки не видно… Одним словом, ничего, ровным счётом ничего не выдавало в нём Денниса Родмана, того самого Денниса-хочу-быть-хуже-всех, в которого он начнёт превращаться уже в скором времени и которого мы все знаем и… ну, не буду говорить за всех, но я действительно любил Родмана, не за его эпатаж, конечно, а именно, как игрока – за самоотдачу и первобытную страсть. Тут в дверях появился сам Хэнк, занимавшийся до того одним из своих любимых дел – качалкой. Он увидел Родмана и направился к нему, скандируя: «Хэй, хэй! Я го-тов к Н-Б-А! Хэй, хэй! Я го-тов к НБА!» Червяк и Бэнкмэн посмотрели друг на друга в упор…

История умалчивает, о чём именно они тогда говорили. Но очевидцы утверждают, что в обращении Денниса с Эриком ни на секунду не промелькнуло то снисходительно-презрительное отношение человека, уже успевшего стать чемпионом НБА и заработавшего себе там определённую репутацию, к салаге, который не провёл в лиге ещё ни одной игры, вообще-то обычное в таких ситуациях. Родман общался с Хэнком весьма уважительно, а про себя, вполне возможно, думал: «Да, с этим крепышом даже мне придётся непросто». И очень может быть, что так бы оно и было, если бы им довелось встретиться на площадках ассоциации лицом к лицу…

А буквально через несколько дней после той беседы (и меньше, чем за два месяца до легендарного противостояния с Шакилом) с Хэнком стряслась неприятность. Большая неприятность…

Ранним утром 10-о декабря в доме Гэтерсов в Рэймонд-Розене раздался телефонный звонок. Мать Хэнка ещё спала, и спросонья никак не могла взять в толк, о чём ей пытаются сказать. «…Хэнк…больница…бросал штрафные…обморок…» Наконец, пробуждающееся сознание сложило слова в осмысленную фразу: «Ваш сын упал на линии штрафных…»  Но и после этого Люсиль долго не понимала, что случилось, и приняла всё за чью-то глупую шутку: «Я знала, что у него всегда были проблемы с этими самыми штрафными». Оказалось, что ей звонил сам Альберт Герстен, и это была совсем не шутка… «Отвезите его в больницу! Не давайте ему играть!» - крикнула Люсиль в трубку. «Не волнуйтесь, всё уже сделано», - ответил Герстен

А накануне вечером Хэнк, перешучиваясь с товарищами, вошёл в тренировочный зал «Герстен Павильона», чтобы разогреться перед совершенно ничем непримечательной игрой с «Санта-Барбарой». И в самом этом матче всё было как обычно, шло по заведённому порядку. Незадолго до конца первой половины «Львы» окончательно взяли игру под свой контроль. И после перерыва всё продолжалось в том же духе. За шесть минут до конца Хэнк устремился в очередной проход, и на нём сфолили. Эрик вышел на линию – и здесь ощутил то же чувство, что и в нескольких предыдущих матчах: его сердце почему-то не хотело сбрасывать обороты. Оно продолжало биться в том же бешеном темпе, как если бы он так и мчался в быстрый прорыв – мчался, мчался и не останавливался. Это было очень неприятно, мешало полностью сконцентрироваться на игре. Сердце не то, чтобы болело, или кололо – просто билось чересчур быстро; даже когда он выходил на линию, или слушал Уэстхеда во время тайм-аутов. Старясь не обращать на это внимание (ерунда, через секунду пройдёт), Хэнк бросил штрафной, как чаще и бывало, промазал его, отступил на шаг, вытер лицо, вернулся на линию и… упал. «Ещё когда я бежал, я заметил, что дышу как-то не так. Я никак не мог вдохнуть полной грудью. Никогда не было таких проблем – я, наверное, один из лучших «бегунов» в лиге, если не лучший. А здесь… Я почувствовал себя уставшим, очень уставшим, когда Эрик МакАртур сфолил на мне, и я вышел на линию. Когда я выпустил мяч, то ощутил жар в ногах, который начал подниматься всё выше и выше. Я вытер лицо, сделал глубокий вдох, и вдруг у меня закружилась голова, я даже не знал в тот момент, где нахожусь. Вот тогда-то я и потерял на мгновение сознание. Я почувствовал, что что-то не так, что я падаю, и я попытался как-то затормозить это падение. Всё происходило медленно, как во сне, как в замедленной съёмке. Когда я пришёл в себя, я уже лежал на полу. Я отлично помню то, что было до, и что было после, но не те пару секунд, когда я падал. Помню, что я попытался встать, и пара ребят тут же подскочили и взяли меня под руки. Я был не столько напуган, сколько растерян от того, что произошло… В зале было очень, очень жарко. И я чувствовал даже больший эмоциональный заряд, чем это бывает обычно. И потом выяснили, что у меня было обезвоживание организма. Наверное, все эти вещи наложились друг на друга».

Весь эпизод занял совсем короткое время - так что никто всерьёз и не испугался. Да и выглядело всё совсем нестрашно...

Болельщики не успели толком понять, что случилось. Более того – на первых рядах даже раздались неуверенные смешки. Сработала шутовская репутация Эрика – кое-кто подумал, что он упал специально после того, как в очередной раз промахнулся с линии штрафных, и разыгрывает комедию в стиле «Гарлем Глобтроттерс». И осознали, что происходит что-то серьёзное, только когда к Хэнку подбежали партнёры, ассистент Уэстхеда Чип Шефер и доктор «Лойолы» Дэн Хислоп. Они провели быстрый осмотр, ничего такого не обнаружили, хотели помочь ему подняться, но Хэнк встал сам каким-то резким движением, напоминающим что-то из нижнего брейк-данса. Его повели в раздевалку. Впрочем, и это никого не испугало: уходя с площадки, Хэнк улыбнулся и поднял обе руки вверх, показывая, что с ним всё в порядке.

 

Направляясь под трибуны, Хэнк изо всех сил старался сохранить лицо, свой имидж «самого сильного человека Америки». «Поэтому я высоко поднял руки, чтобы показать всем - я всё так же силён». Но на душе у него в тот момент было черным-черно...

У кабинета Шефера Эрика осмотрели ещё раз – уже более тщательно, и вновь – безрезультатно. Всё было нормально. Шефер ушёл к себе – позвонить в больницу и предупредить, что сейчас они подъедут, а остальные остались за дверью. В коридоре было совсем тихо. Вдруг эту тишину нарушили какие-то непонятные звуки – то ли хрипы, то ли сдавленные всхлипывания. Все стали переглядываться: что за ерунда? А потом посмотрели на Хэнка, сидевшего на скамейке, с наброшенным на плечи полотенцем. Он отвернулся к стене, чтобы никто не видел его лица, и его плечи вздрагивали… Плачет он, что ли? Питер Прайамос, оставивший своё место на трибуне, подошёл к Хэнку и тронул его за плечо: «Эй, парень, парень, ты в порядке? Не переживай так, мы всё выясним, всё будет хорошо!» Хэнк повернулся – по его щекам и впрямь текли слёзы – и закричал: «Вы ничего не понимаете! Теперь я запросто могу пролететь мимо НБА! Это может угробить мне всю карьеру!» Да, в те минуты Хэнк переживал не из-за того, что с ним случилось что-то пока совершенно непонятное, но очень неприятное. Настоящее горе он испытывал от того, что его падение видели скауты из НБА, присутствовавшие на игре – и, конечно, сразу же поставили жирный знак вопроса в своих отчётах напротив фамилии «Гэтерс»… Хэнк засыпал с этой мечтой, и просыпался на следующее утро, чтобы сделать ещё шаг к её осуществлению. И вот… Пит Ньюэлл, один из главных баскетбольных гуру Америки, знавший Хэнка ещё по тренировочным лагерям, которые Пит организовывал  для «больших» игроков, работал в то время скаутом сразу в нескольких командах НБА. И он сказал о том моменте: «Когда он упал – перед ним опустился красный флаг…»

После ухода Хэнка с площадки «Львы» успели растерять всё завоёванное преимущество, но дело до победы всё же довели благодаря Бо, набравшему 51 очко – 104:101. Конечно, произошедшее с Хэнком не могло пройти в команде незамеченным, но и каким-то потрясением не стало – с Эриком-то вроде всё нормально, ничего страшного. Общее впечатление от случившегося выразил Том Пибоди: «В зале сегодня, правда, было очень душно. К тому же, вы и сами знаете, что это такое – играть «Систему», каких скоростей, какой энергии она требует». Мол, такое могло случиться с каждым из нас, но не повезло именно Хэнку. «Львы» выглядели скорее не испуганными, а удивлёнными: с каждым-то – с каждым, но уж Эрик был последним человеком, с которым могла бы приключиться такая фигня. Ведь это же Бэнкмэн – может, и не самый сильный парень во всей Америке, но он же всё равно – здоров, как бык, и крепок, как морёный дуб! Так что всерьёз тот инцидент никто не воспринял…

По приезде в больницу Хэнком занялся Майк Меллман, работавший, помимо «Лойолы», с местными бейсбольными «Доджерами», хоккейными «Королями» и «Лэйкерс». У Хэнка сняли ЭКГ, а потом нацепили на него кардиомонитор, который должен был непрерывно отслеживать, как работает сердце Бэнкмэна. Каждые два часа у него брали кровь на анализы.

На следующий день было проведено всестороннее обследование, которое, среди прочего, включало в себя и тредмил-тест – это когда тебя ставят на беговую дорожку, закрепляют на теле электроды, чтобы наблюдать за состоянием сердца, а на плечо надевают манжету для измерения артериального давления. Дорожку включают – сначала на минимальную скорость, а через каждые три минуты – всё быстрее и быстрее, да ещё и наклон меняют, так что в итоге тебе приходится как бы идти быстрым шагом в крутую горку. Рассказываю об этой процедуре в подробностях потому, что во время неё Хэнк так разогнался, что чуть не сломал напрочь эту беговую дорожку. «Я всё ещё – самый сильный человек в Америке!» - со смехом крикнул он докторам, которые взирали на происходящее с открытыми ртами – такого они ещё никогда в жизни не видели…

Через пару дней Хэнка выписали из больницы, но ему ещё предстояло пройти кучу всяческих тестов и разнообразных обследований. Он сразу же явился на тренировку и даже побросал немного, хотя вообще-то ему это было строго воспрещено. Но он просто не мог сдержаться… Но на следующий день снова почувствовал себя не очень хорошо – и остался дома. На вопросы журналистов он старался отвечать бодро: «Врачи делают свою работу. Им нужно всё проверить, всё исследовать, чтобы, если они позволят мне вернуться в игру, этого больше не повторилось».

16-о декабря Люсиль прилетела в Лос-Анджелес. Странно, что за эти дни Люсиль и брат Хэнка, Деррик, контактировали только с Герстеном – ни Уэстхед, ни кто-либо другой из тренерского штаба, равно как и вообще никто, кого можно было бы назвать официальным лицом, представляющим LMU, на связь не выходили. Впрочем, Пол вообще почему-то повёл себя в той истории довольно-таки… ну, мягко говоря, непонятно и неоднозначно. Поговаривали, что он был очень испуган происшедшим, всерьёз думал, чтобы отлучить Хэнка от команды, и даже несмело намекал Эрику в разговорах, что тому теперь неплохо бы держаться подальше. Правда, потом просил прощения.

На следующий день Люсиль познакомилась с Верноном Хаттори – кардиологом, который занимался Эриком. Хэнк только что прошёл катетеризацию сердца, или ЭФИ (электрофизиологическое исследование) – неприятная штука, заключающаяся в том, что с помощью электростимуляции искусственно вызывается аритмия, чтобы стала ясна вся картина заболевания. Это звучало пугающе – даже для Люсиль, которая сама работала медсестрой и весь путь до Лос-Анджелеса читала брошюру, где описывались различные медицинские процедуры при исследовании сердечной деятельности. Она спросила: «Ну,  что же показал тест?» Хаттори ответил, что всё прошло нормально, но у Гэтерса выявлено некоторое нарушение сердечного ритма.

- И что же теперь делать?

- Ну, мы посмотрим, что будет дальше.

- Значит ли это, что Хэнк больше не сможет играть в баскетбол? Потому что, если у него аритмия, а Пол Уэстхед заставляет их играть на такой скорости – я не хочу, чтобы он продолжал играть.

Хаттори заверил Люсиль, что беспокоиться не о чем – врачи будут продолжать пристально наблюдать за состоянием Хэнка и проводить все необходимые процедуры. Такой ответ не очень-то удовлетворил Люсиль – она хотела знать, может ли аритмия угрожать жизни. «Нет, - ответил доктор. – Хэнк очень сильный. Он молод, и у него впереди целая жизнь».

«Я до сих пор не знаю, что не так, - скажет в те дни Эрик. – Я не врач. Доктора провели уже столько процедур. Я рад, конечно, что они беспокоятся о моём здоровье, но они должны вернуть меня в игру».

18-о декабря было проведено повторное ЭФИ – и сердце Хэнка заколотилось просто в бешеном темпе. Так, что врачам пришлось использовать дефибриллятор, чтобы вернуть ему нормальный ритм. Деррик, навестивший брата в тот день, был ошарашен видом Эрика: «Он выглядел так, словно умер – но  снова вернулся к жизни…»

На самого Хэнка результаты теста подействовали абсолютно удручающим образом. Настолько, что он даже не захотел увидеть мать. Медсестра провела её к нему в палату, но он отвернулся, не говоря ни слова. Люсиль вышла из палаты в слезах, и, когда медсестра помогла ей немного успокоится, начала обзванивать друзей Хэнка – может, им удастся хоть немного его утешить. После повторного прохождения теста Хаттори вызвал Эрика к себе в кабинет, сказав, чтобы тот захватил какого-нибудь приятеля. Хэнк выбрал Питера Прайамоса. В кабинете Хаттори и ещё один врач, Чарльз Свердлов, сказали Хэнку, что теперь окончательно ясно – у него аритмия, причём в весьма тяжёлой форме. Достаточно тяжёлой, чтобы это могло поставить крест на его карьере – если только они не найдут подходящее лекарство, которое будет регулировать работу его сердца и позволит ему продолжать играть. Когда Хэнк ловил кураж, входил в азарт – сердце начинало биться быстрее, чем надо бы. Так что по окончании сезона ему предстояло пройти биопсию.

Люсиль пыталась узнать побольше о состоянии сына – но безуспешно: «Они действительно рассказали мне совсем немного. Они сами ничего толком не узнали. То, что у него аритмия, было им известно уже раньше, и до того теста. Я опять спросила Хаттори, не стоит ли Хэнку закончить с баскетболом – и он снова заверил меня, что это будет абсолютно безопасно»… Впрочем, это именно Хэнк и попросил Хаттори разговаривать на тему его здоровья только с ним самим или тренерами Уэстхедом и Шефером, а матери ничего такого не сообщать, чтобы лишний раз её не беспокоить.

Хэнк, пока ничего ещё не было ясно, вёл себя, как обычно – веселился, хохотал, раздавал свои обычные шутливые интервью журналистам – как будто это не он упал неделю назад прямо во время игры, а кто-то другой. Но, когда диагноз был поставлен окончательно – вот тут-то он по-настоящему испугался. Не говоря уж о том, что никаких проблем с сердцем у него вообще никогда не было – он просто был очень здоровым человеком, и ни разу до того момента не пропускал игры «Львов». Тяжёлые травмы обходили его стороной, а на мелкие он просто не обращал внимания, как и подобает настоящему «железному» человеку. Мало того – он и болел-то очень редко. Да, меньше года назад он и впрямь подхватил грипп, чувствовал себя очень неважно, но, хотя тренеры и хотели дать ему «больничный», настоял на своём – буду играть, и всё тут. Так и перенёс его на ногах, да ещё и ни одной тренировки не пропустил, не то, чтобы, повторюсь, матча. Хотя один раз ему стало так хреново, что он попросил сходить в магазин за покупками соседа по комнате, хотя всегда делал это сам… И всё – больше ничего. И здесь – такая дрянь. Хэнка очень беспокоил сам факт того, что с ним – это с ним-то! – что-то не так. А уж когда он услышал, что ему надо постоянно глотать таблетки, что врачи будут наблюдать за ним неусыпно, что ему нужно будет периодически проходить медобследования… Это звучало так, словно он здорово рискует – а вдруг что-нибудь пойдёт не так? Для Хэнка, который уже давно привык к тому, что в жизни всё решает сам, ни от кого не зависит, осознавать, что теперь он может оказаться во власти каких-то таблеток, было мучительно. А как же с НБА?.. Как сказал Пит Ньюэлл: «Не знаю, понимал он это до конца в тот момент или нет. Но мы все сразу же подумали о Терри Каммингсе». Что, если уж на то пошло, было бы и совсем неплохо, а очень даже хорошо. У Каммингса, выбранного под 2-м номером драфта-82 «Милуоки» (а потом поменявшего столько команд, что их перечисление займёт слишком много места) и ставшего «Новичком года», в том же дебютном сезоне тоже была диагностирована аритмия. И ничего – это не помешало оставаться ему классным игроком и дальше, и более того – играть на звёздном уровне (два участия в All-Star Game).

Почти сразу же после окончательного объявления диагноза Хэнк встретился в кафетерии со своими друзьями – близнецами Прайамосами. Они вспоминают, что очень непривычно было видеть его таким – молчаливым и потухшим. В конце концов Хэнк разговорился и признался братьям: «Я сам не знаю, что происходит. Я в первый раз в жизни так напуган. Реально напуган». Они проболтали больше часа – в основном всё о том же. О драфте, перспективах Хэнка на нём, и он сказал, что теперь рискует упасть в самый низ первого раунда.

Потом Хэнк проводил братьев к их машине. Он всегда так делал. Близнецы, мечтавшие сделать карьеру музыкантов, носили длинные волосы, так что Хэнк частенько дразнил их «девчонками» и смеялся над ними, говоря, что их может кто-нибудь обидеть из-за их причёсок. Но в глазах была всё та же грусть, и Эрик снова пробормотал: «Ох, ребята, что-то мне не по себе; я не знаю, что будет дальше». Близнецы обняли его и попытались утешить: всё, мол, будет нормально, вот он им сказал пару лет назад, чтобы они не бросали заниматься музыкой, а теперь они говорят ему: не бросай играть. Вспомни, что ты сам говорил нам тогда – и повтори теперь это самому себе. И, главное, слушайся врачей. А что они ещё могли ему сказать?..

Хэнк не поехал с командой в Орегон, на матч, который состоялся через десять дней после его обморока.

Очередную «большую» игру "Лойолы" Хэнк смотрел по телевизору. Её главным украшением стала снайперская дуэль между Кимблом и Гэри Пэйтоном. Бо сумел немного «перестрелять» будущего «Перчатку» - ровно настолько, чтобы этого хватило «Львам» для победы.

Через четыре дня, 23-о декабря, когда «Львы» принимали у себя «Оклахому», перед началом игры он вышел на паркет «Герстен Павильона» и сделал вид, что начал разогреваться вместе с командой – и все болельщики вскочили на ноги. Но он таким образом просто поддразнил их и поддавил психологически соперников – он совсем не был готов играть. Он мог только сидеть и скрипеть зубами, наблюдая за тем, как LMU проигрывает…

Впервые за несколько лет ему не нужно было идти на тренировку, не нужно было лететь в другой город, не нужно было выходить там на игру… Он уже отвык от такого. Непоседливая и неугомонная натура Эрика не давала ему покоя. Он развлекал себя, как мог. Частенько просто бродил вокруг «Герстен Павильона». А потом, находившись вдоволь, возвращался домой, где пересматривал в сотый раз любимые фильмы о баскетболе – а к тому времени у него уже собралась приличная коллекция. И чаще других он смотрел тот, в котором рассказывалось о звёздах прошлого. Когда-то, ещё в детстве, его кумиром был Доктор Джей, потом его место занял Сэр Чарльз («он, наверное, выкладывается на площадке больше всех в лиге»), но с определённого момента Толстяка заменил Пит Пистоль Маравич – хотя Хэнк и понимал, что никогда не сможет научиться и десятой доле тех фокусов и трюков, которые вытворял великий кудесник. «Мой любимый игрок – это Пит Маравич. Он делает всё так плавно, гладко… Я люблю смотреть, как он всё это творит; кажется – с такой лёгкостью. Иногда его штучки выглядят просто какими-то чудными, странными! Я, наверное, видел этот фильм раз 160!». Или смотрел баскетбольные матчи – и сетовал, что жизнь для команд NCAA совсем неравна, ругая тех, кто составлял расписания матчей. Кто-то, как «Лойола», почему-то должен был играть по очень жёсткому графику, часто встречаясь с неслабыми соперниками, а для кого-то создавались совсем другие условия: «Я смотрел по телевизору игру «Оклахомы» с «Лас-Вегасом», и там показали в паузе расписание их ближайших матчей. Там есть команды, чьи названия я вообще ни разу в жизни не слышал! «Оклахома» - великолепная команда, но это какой-то обман. Я не понимаю, чем руководствуются люди, составляющие расписания. Они обманывают всех, когда так часто сводят команды вроде «Оклахомы» со слабыми соперниками!» Он коротал время тем, что снимал шутливые интервью (заодно практикуясь) - с Томом Льюисом (тем самым, с которым они когда-то играли в одной команде и вместе с которым их выперли из USC), или с матерью. Кстати, на Рождество Хэнк преподнёс Люсиль, которая осталась на праздники в Лос-Анджелесе, дорогущие часы «Омега». Люсиль, вновь заподозрившая неладное – что Герстен в очередной раз «помог» её сыну – начала его допрашивать: сколько они стоят и на какие деньги он мог их купить? Хэнк только улыбался: «Мама, это подарок. Мам, это всего лишь подарок!»

Но, конечно, всё это не могло заменить живого баскетбола, разлуку с которым Эрик переживал мучительно. Впрочем, хотя жизнь Хэнка сильно изменилась после 9-о декабря, Рождество он всё-таки встречал в более-менее оптимистичном настроении. Консиллиум в лице Меллмана, Хаттори и Свердлова вынес вердикт, что Хэнк в ближайшее время может приступить к полноценным тренировкам и вернуться в игру. 21-о числа администрация LMU получила соответствующее письмо, за подписью Меллмана, правда, с оговоркой, что вначале Эрику всё-таки придётся пройти ещё несколько проверок, и затянется это на срок от недели до десяти дней.

На следующий день после Рождества Люсиль улетела в Филадельфию, а Хэнк в компании с Дерриком отправился сдавать очередные тесты. Эрик носился с кардиомонитором по залу, выполнял процедуры на специальных тренажёрах под присмотром Хаттори – всё было нормально. 27- о он позвонил матери и сказал, что всё в порядке – он чувствует себя прекрасно! 28-о позвонил ещё раз – чтобы сообщить, что врачи полностью определились с тем, какие именно лекарства ему принимать и в какой дозировке. И доктора допустили его к занятиям с командой и играм – он полностью готов (хотя на самом деле первую тренировку провёл ещё 26-о, но не стал говорить об этом матери).

Да, лекарство было найдено – таковым стал анаприлин (он же пропранолол, он же обзидан). Хэнк должен был принимать его трижды – утром, днём и вечером, таблетки по 80 миллиграммов. Итого – 240 миллиграммов в день. Врачи также порекомендовали Эрику регулярно делать специальные дыхательные упражнения – особенно когда он чем-то взволнован. Люсиль тут же перезвонила Хаттори и уточнила, какое именно воздействие препарат оказывает на организм. Ответ Хаттори ей не слишком понравился, так что она сказала доктору, что Хэнку не стоит продолжать заниматься спортом. То же самое она заявила и самому Эрику, дозвонившись до него чуть позже – но он успокоил её, вновь ответив, что чувствует себя просто превосходно: «Мам, я в полном порядке. Я силён, как бык! Поверь, я прислушиваюсь к твоим словам – но и к тому, что говорят врачи, тоже прислушиваюсь. Они знают, что делают».

Эрик вернулся в команду. Он преувеличивал, говоря матери, что всё хорошо – на самом деле Хэнк ощущал, что что-то не так, что-то неправильно, просто не хотел её волновать. Он рассказал о своём беспокойстве лишь немногим, в том числе – Альберту Герстену. Тот сразу же повёз Хэнка в другой медицинский центр, к известному специалисту Уильяму Менделу - чтобы узнать второе мнение. Мэндел полностью согласился с Хаттори – Хэнк может тренироваться и играть. Теперь даже во время тренировок Эрик был вынужден таскать на себе кардиомонитор Холтера, с помощью которого осуществлялась запись его сердечного ритма.

В интервью он не показывал и тени сомнений, что с ним что-то не так: «Все тесты говорят, что я в великолепной физической форме. Я чувствую себя превосходно, и я всё ещё самый сильный человек в стране. Думаю, то, что со мной случилось… Ну, знаете, в этом нет ничего необычного и страшного. Такое бывает». Он готовился вернуться…

Готовился и LMU. Администрация университета купила дефибриллятор, который отныне должен был сопровождать команду на всех играх. Хотя врачи и не требовали категорично, чтобы он постоянно находился в непосредственной близости от площадки, просто рекомендовали иметь его под рукой «на всякий пожарный» - администрация пыталась принять все возможные меры предосторожности. Чак Шефер, уже упоминавшийся ассистент Уэстхеда, был обучен, как использовать его в критических ситуациях.

Сам Хэнк, конечно, знал об этом, но не хотел, чтобы знали и другие – включая партнёров по команде. Ведь он же – самый сильный, а с этой штукой его чуть ли не в инвалиды записали… Поэтому остальные ребята думали, что это просто какое-то медицинское оборудование для отслеживания состояния Хэнка, а кое-кто из них принимал дефибриллятор и вовсе за новую модель «Nintendo»…

Пропустив два матча, 30-о декабря Хэнк вернулся на паркет «Герстен Павильона» в игре против «Ниагары» - и был встречен восторженным рёвом болельщиков. Особенно на фоне того, что буквально днём ранее, 29-о, его назвали лучшим игроком десятилетия в WCC. Конечно, стоит оговориться – имена его конкурентов мало о чём скажут и вам, и мне – что лишний раз свидетельствует о слабости конференции (исключениями являются лишь Сток - Джон Стоктон, который играл за «Гонзагу» с 1980-о по 1984-й и которого Хэнк обошёл по результатам тренерского голосования, Квинтин Дэйли и Ник Ванос, которого я знаю только благодаря тому, что он, отыграв два сезона за «Финикс», погиб в авиакатастрофе). И, тем не менее, стать игроком десятилетия – это, согласитесь, очень приятно.

Эрик отыграл 24 минуты. 22 очка и 11 подборов за 24 минуты – совсем неплохо. Для кого-то – но не для Хэнка. «Хэнк показал то, чего мы, в принципе, и ожидали, - сказал Уэстхед. – Моментами он вспыхивал, моментами – уходил в тень. Я думаю, что он играл неплохо, но, конечно, совсем не так, как все привыкли за эти годы. Но, повторюсь, это было неплохо».

А вот сам Эрик снова почувствовал беспокойство. Всю игру его преследовало странное ощущение – даже более странное, чем тогда, когда он упал в матче с «Санта-Барбарой». Он хотел бежать – а ему не бежалось, хотел прыгать – а ему не прыгалось, хотел сделать ускорение – а не ускорялось; ещё три недели назад он вколачивал свои данки так, словно к его ногам были приделаны мощные пружины, а теперь  - как будто поднимался откуда-то из глубины на поверхность, преодолевая сопротивление воды… И он очень устал. Уже в начале второй половины Эрик еле таскал ноги, хотя раньше был свеж на протяжении всего матча – да ещё и овертайм готов был отбегать на тех же скоростях. Что-то было не так, очень сильно не так. Эрик утешал себя тем, что толком не тренировался и не играл три недели, что он слегка «подзаржавел», через несколько дней он войдёт в обычный режим, поймает ритм, обретёт свою обычную форму – и всё будет нормально. «После нескольких недель простоя я в хорошей форме. Я знал, что моё игровое время немного снизится, несколько раз соперник легко уводил у меня мяч, я промазал несколько хороших бросков – это довольно непривычно, но скоро всё будет о`кей!»

Но дальше становилось только хуже…

Бедняга Хэнк мучительно искал ответ на вопрос: что же с ним происходит после возвращения в игру? И никак не мог найти его...

После матча с «Ниагарой» «Львы» отправились в восточное турне. Турне для Хэнка и Бо – долгожданное, потому что пару игр они должны были играть в родной Филадельфии.

Но перед этим, 1-о января, они встречались с «Ксавьером». И в первый день нового, 90-о года, Хэнка ждал настоящий провал. Вообще он крайне редко действительно неудачно играл на протяжении всего матча – пальцев одной руки хватит, чтобы сосчитать их за три сезона в «Лойоле». Да и того, пожалуй, не наберётся. Даже когда косячила вся остальная команда – Эрик оставался на высоте, или, по крайней мере, не опускался ниже определённого уровня. Но в игре с «Ксавьером» он был просто раздавлен. У хозяев была очень мощная пара «больших» в лице Тайрона Хилла и Дерека Стронга (кто видел НБА 90-х – наверняка вспомнит и эти имена; Хилл даже был участником All-Star Game, а Стронг, хотя в лиге ничего такого выдающегося не совершил, но на студенческом уровне был действительно… «стронгом» во всех смыслах).  И они вдвоём просто унизили Хэнка. Мало того, что очки давались ему с огромнейшим трудом. Всё, что раньше он делал легко, на автомате, рефлекторно, теперь требовало от него в три раза больше усилий. Он еле-еле смог наскрести 20 очков за 30 минут, реализовав лишь 7 бросков с игры из 23-х. При этом они ещё и забивали через него сами, как хотели – даже Стронг, вообще-то феноменальной результативностью не отличавшийся. Хэнк просто не успевал за ними. Хуже того: Стронг и Хилл бесцеремонно выселили его из-под щитов, выгнали из собственного дома, где он привык чувствовать себя полноправным хозяином, чем и объясняется такой ужасный процент – они собрали на двоих внушительные 44 подбора, оставив Эрику лишь 8… 

После этой игры Бэнкмэн выглядел уже по-настоящему не в себе. И винил в поражении прежде всего самого себя. Кажется, именно в тот вечер он начал серьёзно нервничать…

Анаприлин оказался очень коварной штукой. С одной стороны, он заставлял сердце Хэнка биться в нормальном ритме, а с другой – требовал за это свою цену. Если раньше это сердце продолжало колотиться слишком быстро даже тогда, когда Эрик останавливался, когда в игре была передышка, то теперь – наоборот, оно гнало кровь по венам слишком медленно. Даже тогда, когда Хэнк изо всех сил стремился в быстрый прорыв. Теперь ему казалось, что перед выходом на паркет на него надевают толстую шубу, а на ноги обувают тяжёлые сапоги. Он начал чувствовать, что его руки и ноги стали вдруг дряблыми, словно он – старик. У анаприлина выявились всякие побочные эффекты. Эрик ощущал себя постоянно уставшим, всё на площадке ему приходилось делать через силу. Он чувствовал постоянную вялость, расслабленность во всём теле – но не приятную, когда ты классно отыграл и теперь нежишься под душем или удобно развалился на диване, чтобы отдохнуть, а наоборот – липкую, противную, когда ты ещё и на площадку ногой не ступил – а она уже обволакивает тебя, словно паутина. Он просто стал очень слабым – хоть в раздевалку уходи посреди игры, чтобы прилечь. А ещё лучше – прямо здесь, чтобы не делать лишних движений. И эта сонливость… Раньше Хэнк не унимался даже во время перелётов и продолжал зубоскалить и веселить всех окружающих, пока наконец не задрёмывал. А теперь он сразу погружался в глубокий сон, даже – забытьё, как будто падал в чёрную пустоту… Главные козыри Хэнка – это его атлетизм, подкреплённый стальным характером и сверхбойцовским духом. И вот он вдруг ощутил, что первого из этих козырей у него больше нет. И как теперь играть дальше?!

В аэропорту после игры он выглядел потрясённым и жаловался журналистам: «Я просто не в состоянии нормально атаковать! Я не могу забить свои броски!»

И всё-таки он надеялся, что его возвращение в родной город пройдёт триумфально – для него это было очень важно. После прилёта в Филадельфию Хэнк бросил сумку с вещами в отеле, а сам поехал домой, к матери. За ним увязался и один из партнёров – Террелл Лоуэри (о чём потом, наверное, пожалел). Дома никого не оказалось, и они пошли на другой конец Рэймонд Розена, чтобы встретиться с сыном Хэнка, Аароном, которого Эрик называл «маленьким Бэнком». С ним он и провёл, главным образом, эти дни. К тому времени у бывшей подружки Хэнка Марвы родился ещё один сын – Крис, и по словам Марвы, Эрик и его воспринимал практически так же, как и Аарона, – привозил подарки, гулял с ним, когда наезжал в Филадельфию. Марва говорила, что Крис с детства считал Хэнка и своим отцом тоже, потому что тот вроде бы не делал между ними никакой разницы – хотя к Крису уже никакого отношения не имел…

Потом они, прихватив по дороге ещё одного Деррелла – Гэйтса, того самого лучшего друга Хэнка по «Доббинсу», отправились все вместе на игру «Ла Салля» против «Темпла». Гуляя по местам, знакомым с детства, Хэнк, казалось, отбросил хандру и даже забыл о том, что с ним случилось меньше месяца назад. «В тот первый вечер мы пошли на игру, - рассказывал Гэйтс. – Там были я, Хэнк, Бо, ещё Даг (Овертон – ещё один партнёр Эрика по «Мустангам») и Террелл Лоуэри. В перерыве мы все, и ещё пара ребят, вышли на центр площадки и поперекидывались немного мячом, а болельщики орали и приветствовали нас».

После игры вся компания направилась к отцу Хэгану. Хэнк вновь был тем самым Хэнком, которого все знали и так любили. Он безостановочно шутил над Лоуэри, рассказывая о том, какие суровые нравы царят в Рэймонд-Розене даже днём, не говоря уж о ночном времени, так что в конце концов запугал бедного парня настолько, что тому стало мерещиться, будто из-за каждого угла  на него уже наставлен ствол гангстера, а из каждой тёмной подворотни вот-вот выбежит наркоман, чтобы перерезать ему горло (что, надо сказать, было не так уж и далеко от действительности). «Хэнк был Хэнком до мозга костей, - вспоминает другой его друг, Дэррил Доусон. – Он счастлив был вновь оказаться дома. Он снова подражал Али, размахивал кулаками направо и налево, смеялся над тем, как Террелл боится нашего города. Никак нельзя было сказать, что у него что-то не так».

В доме у отца Хэгана ребята перекусили пиццей, проболтали до двух часов ночи, после чего наконец-то отправились к себе в отель, в двери которого начали колотить чуть ли не ногами. Хэнк собирался потрясти всех на следующий вечер…

День, когда Хэнк должен был произвести настоящий фурор, обернулся для него кошмаром. Перед всеми близкими, перед всеми друзьями, перед всеми, кто знал его с самого детства, он облажался так, что и врагу не пожелаешь. Эрик сумел набрать за 26 минут лишь 11 очков (5 из 11-и с игры) и сделал 7 подборов. Когда он прорывался под щит, его без труда блокировали, или он сам не мог забить из под самого кольца, а если бросал со средней – то подчас мяч даже не долетал до дужки, словно у Эрика не хватало сил сделать нормальный бросок… Ему хотелось провалиться сквозь паркет от стыда! И это на фоне того, что Бо настрелял 54 очка и своей потрясающей трёшкой, которую он в высоченном прыжке бросил с расстояния где-то на полпути между центральной линией и дугой, с сиреной принёс победу «Лойоле» над «Сент-Джозефом» - 99:96. И даже отскоков собрал больше Эрика! Хотя они, конечно, и были друзьями, но конкуренция между ними всегда существовала – и подчас, когда кто-то один из них проваливался самым жестоким образом, а другой выстреливал, к гордости за приятеля примешивалось и чувство ревности. И это, в общем-то, нормально для достаточно самолюбивых людей. И так было в тот вечер…

Вместо того, чтобы стать триумфальным, как планировал сам Хэнк, матч с «Сент-Джозефом» на деле обернулся для него полным позором...

После игры, судя по рассказам тех, кто видел Хэнка, он был близок к истерике. Если после матча с «Ксавьером» он просто чувствовал большое разочарование, то теперь он, кажется, сорвался и впал в настоящее отчаяние. Он чувствовал себя так, словно очутился в детской сказке, и какой-то злой колдун лишил Хэнка его скорости, подвижности, резкости – лишил Бэнкмэна всей его суперсилы! И Хэнк теперь даже знал имя этого злого волшебника – проклятый анаприлин… А назавтра – игра с «Ла Саллем». Ещё одно унижение? Да он этого не переживёт!.. Эрик даже отказался выходить из раздевалки, пока все, кто его знал и хотел подбодрить, всё-таки не ушли из зала… Он ощутил абсолютно незнакомое чувство: он, лидер, главный шутник, балагур, на которого обращены все взгляды, вдруг резко ушёл в тень. Он, фронтмен «Лойолы», оказался задвинут на вторые роли… Но всё это - ерунда. Самое страшное – что теперь будет с мечтой об НБА?

После матча Хэнк зашёл к отцу Хэгану. «Мы поднялись с ним ко мне наверх, и он рыдал. Его отец был алкоголиком, и Хэнк ненавидел выпивку. И наркотики тоже». Здесь стоит отметить, что у Эрика было ко всему этому своё, особое отношение. Как мы, выросшие в куда более благополучных и приветливых местах, чем Рэймонд-Розен, воспринимаем те же наркотики? Как зло, самую что ни на есть гадкую дрянь, от которой всем нужно держаться подальше, но которая при этом уж нас-то, и наших близких, и наших друзей точно никогда не коснётся. А вот у Хэнка взгляды на подобные вещи доходили до того, что можно назвать и «тараканами в голове» - но это вполне простительно, учитывая, сколько раз он видел умерших от передоза или убитых теми, кто до этого передоза дойти не успел, а вот всё человеческое растерял уже окончательно. И для себя те же лекарства он приравнивал к наркотикам. Ну, такая у него была… мания, что ли. Ему даже перед партнёрами было стыдно из-за этих таблеток. Вот и в тот вечер он сказал отцу Хэгану сквозь слёзы: «И вот теперь я вынужден принимать препарат, который просто убивает меня!» От Хэгана Эрик звонил матери и брату и жаловался: «Это сковывает меня! Оно держит меня на цепи…»

Остаток ночи Хэнк провёл в номере, в котором поселились в Филадельфии Уэстхед со своей женой, Кэсси. После матча Уэстхед пытался хоть как-то оправдать беспомощность Эрика, вновь повторяя: «Он и близко не показывает свою игру. Он хочет играть – но он просто не готов. Уже к перерыву он был абсолютно вымотан». Это была чистая правда. Хэнк умолял чуть ли не на коленях, чтобы Пол, как главный тренер, узнал у Хаттори, можно ли хоть как-то смягчить побочные эффекты анаприлина. В конце концов Уэстхед позвонил врачу в Лос-Анджелес, и тот, подумав, разрешил снизить ежедневную дозировку до 160-200 миллиграммов.

Утром Эрик снова позвонил матери и сказал, что дозировка снижена. Та сначала была в недоумении: «Как они могли решить такой вопрос по телефону?» - «Мама, они сделали это», - ответил Хэнк. После этого Люсиль пришла в ярость и стала звонить Уэстхеду в «Пенн Тауэр Отель», где остановились «Львы». «Я была так расстроена. Как, как он собирался играть с «Ла Саллем»? Как они могли определиться просто по телефону? Разве они не должны были его сначала осмотреть? Я просто сказала: тренер, я ничего больше не хочу слышать об этом». А потом перезвонила Хэнку и в очередной раз заявила ему, что не хочет, чтобы он продолжал заниматься спортом.

Сам Хэнк, немного успокоившийся, в 10 утра разбудил Аарона и повёл его в парикмахерскую – ему не нравилось, что у сына длинные волосы, и он попросил, чтобы ему сделали такую же причёску, как и у самого Хэнка. Так с сыном он и коротал время до вечернего матча.

А в нём болельщики наконец-то увидели кого-то, кто действительно напоминал того Хэнка, к игре которого все привыкли. Он набрал 27 очков, добавив к ним 12 подборов, и помог «Львам» одержать вторую победу на выезде – 121:116. И утерев нос друзьям-соперникам Овертону и Симмонсу – для их «Ла Салля» это стало первым поражением в сезоне. Конечно, Хэнк чувствовал себя ещё совсем не так, как обычно, но всё-таки – куда лучше. Он ощутил, что его сила потихоньку возвращается к нему, и не смог сдержаться – выйдя из раздевалки, поднял в приветственном жесте руки и крикнул: «Король вернулся!» «Это было похоже на те времена, когда мы играли на улице ещё школьниками, - рассказывает о том моменте Овертон. – Все соседи, вся 22-я улица пришли на матч – и Хэнк был просто удивителен». А отец Хэган говорил, что «было явно видно – вся команда LMU просто в восторге. Потому что они подумали, что Хэнк и впрямь вернулся. Даже Уэстхед, который всю игру имел какой-то встревоженный вид, как будто ожидал всё время чего-то, какого-то сигнала опасности, казалось, был счастлив. Это был тот ещё вечерок!»

Уже следующим вечером Хэнк предстал совсем другим игроком - тем самым Бэнкмэном.

Сам Хэнк испытывал ни с чем несравнимое облегчение. Он правильно вычислил своего врага – и теперь тот уже не будет держать его на коротком поводке. После той игры, уже веря, что всё будет по-прежнему, Эрик впервые рассказал о своём состоянии и проблемах публично: «Для меня это была самая низкая точка. Я был по-настоящему взволнован. Это приводило меня в отчаяние, потому что люди не знали до конца, что же со мной происходит. Моей первой мыслью было: вот, теперь все подумают, что я подсел на наркотики (я уже говорил о хэнковских «тараканах»). Может быть, конечно, я и чересчур много заботился и беспокоился о том, что думают обо мне люди, но для тех мест, из которых я вышел, наркотики – это особая тема, и я никогда в моей жизни не прикасался к наркотикам. Я знал, что если и есть какой-либо способ почувствовать себя лучше – это урезать приём препаратов. Я знал, что хорошо сыграю против «Ла Салля», потому что я убедил докторов сократить количество лекарств, и теперь чувствую, как моё тело восстанавливает силу. И на это не потребовалось так уж много времени. Я чувствую себя в два или три раза лучше, чем было вчера, против «Сент-Джозефа». О том же говорил и Уэстхед: «Я думаю, самое тяжёлое для Хэнка уже позади. Врачи достигли определённого прогресса в его лечении».

Король вернулся!

Так Хэнк начал своё нелёгкое возвращение на вершину…

                                                                                                          Продолжение следует...

Часть четвёртая