Галерея не сыгравших. Эрик Хэнк Гэтерс. Быть Бэнкмэном, или Knocking on Heaven`s Door… Часть первая
Небольшое необходимое, а может, и не очень необходимое, но вынужденное предисловие.
Ох, не так я собирался открывать эту серию. Но получается, что для её героев не нашлось ни одного соответствующего тега – поэтому пришлось воспользоваться «НБА», как единственным, имеющим хоть какое-то отношение к тем, о ком пойдёт речь. Хотя отношение это – самое опосредованное. Дело в том, что этим материалом открывается цикл, посвящённый людям, жизнь которых сложилась так, что они не провели на площадках лиги ни одной секунды. Но которых мы сейчас вполне могли бы вспоминать наряду с известными игроками НБА – окажись судьба поблагосклоннее к одним из них, и будь другие немного поумнее сами. Ну, во всяком случае, я надеюсь, что это окажется не просто выставкой одного портрета, а действительно вырастет в небольшую галерею, в которой будет хотя бы несколько персонажей – если эта тема кого-нибудь заинтересует, и если сам я не остыну к ней достаточно быстро.
Предваряя первую историю, нужно, пожалуй, сделать пару-другую ремарок. Дабы потенциальный читатель решил для себя, надо оно ему – тратить на сии опусы своё время, или лучше сразу проходить мимо.
Ну, прежде всего – это никакой вам не рейтинг. И если кто-то идёт вторым - это совсем не значит, что он хуже первого или, наоборот, лучше третьего. Во-первых, я вообще не люблю все эти чарты-ранжиры и отношусь к ним, как правило, с изрядным подозрением. А во-вторых, даже если бы и хотел расположить персонажей галереи в каком-то порядке – то где их найти, чёткие и объективные критерии, которые позволили бы сравнить уровень таланта, потенциал и перспективы, скажем, короля стритбола, лучшего школьника страны и студента, почти отучившегося все четыре года в колледже и входившего в различные сборные All-America? Нету их, таких; а те, что есть – все слишком уж умозрительные и расплывчатые. Так что: ну его нафиг, это неблагодарное дело – составление рейтингов. Критерий один-единственный: чья история здесь и сейчас больше запала мне в душу – о том и пишу.
Далее. Я далёк от того, чтобы утверждать, что все эти люди стали бы звёздами НБА. Конечно, нет; как можно гарантировать такое, если никто из них так и не сыграл ни одного матча? Пожалуй, для кого-то возможность заиграть в НБА скорее и вовсе можно рассматривать, как гипотетическую. Хотя такой герой будет, наверное, всего один. И тем не менее – у всех остальных был бы шанс оставить заметный след в истории своих команд, кого-то в лиге ждали, кого-то успевали выбрать на драфте, с кем-то – провести переговоры на предмет заключения контракта, а кого-то так и позиционировали – не иначе, как будущую приму.
Затем. Сразу же нужно оговориться: галерея эта получится весьма мрачной и где-то даже депрессивной. Потому что в основе почти каждой истории, за редким исключением, лежит своя драма. У большинства это… Впрочем, лучше всего об этой категории сказал как раз один из её представителей: «У любого из нас на левом плече сидит демон, а на правом – ангел. И вот, если вы постоянно прислушиваетесь к тому, что говорит вам демон, а про ангела слишком часто забываете – с вами может случиться всякое дерьмо. Как со мной». У других всё более банально, но и более печально – их многообещающую карьеру угробили травмы. Третьи… Ну, это самое мрачное. Им помешали явить свой талант миру обстоятельства совсем уж трагические и роковые – и никакой их личной вины здесь нет. И всё же меня заинтересовали судьбы всех этих людей. И по-настоящему тронули. Тешу себя надеждой, что не я один такой. Вообще, эти истории адресованы прежде всего тем, кому немного наскучило читать материалы с названиями вроде «30 фактов о Майкле Джордане (Лэрри Бёрде, Мэджике Джонсоне – дальше по списку), которых вы ещё не знаете». У кого они вызывают такую же реакцию, как и у меня самого: скептическое хмыканье, пожатие плечами и вопрос: «Ну чего, чего ещё можно не знать о Майкле Джордане (Лэрри Бёрде, Мэджике Джонсоне – дальше по списку)?» Ну, и конечно, тем, кому просто не в лом читать, для кого «чёта букав больна многа.а картинкав смишных мала.а видио ваще нету.хоть бы миксы какие или эти как его хайлайты замутил бы.аффтар!!!ты чудак на букву м!!!иди убейся ап стену!!!» уж если и не является особым достоинством, то хотя бы и к явным минусам не относится.
Ну, и последнее – касающееся уже непосредственно нижеследующей истории. Начинать цикл с какого-нибудь донельзя талантливого, но и столь же легкомысленного (здесь, конечно, куда уместнее использовать другое слово, ну, да ладно) раздолбая, который, выбирая в своё время, чем бы ему заняться: играть в баскетбол или продавать наркотики – остановился на втором, откровенно говоря, совершенно не хочется. Нет, пусть это будет совсем другой герой, и совсем другая история.
Для меня она – прежде всего о мечте. О том, какой огонь она зажигает в груди у кого-то из нас. О том, какую силу дарует этот огонь его обладателю. Силу, с помощью которой такой человек может преодолеть любые препятствия, пробить любые стены. О том, что иногда мечта, наградив этой силой, требует от такого человека непомерно высокую цену. И о том, что находятся среди нас те, кто готов заплатить эту цену – самую высокую цену за свою мечту. Для меня эта история – о силе человеческого духа, какими бы громкими ни казались эти слова…
***
«Какое чудовище эта Игра, которой она не могла понять! Она с ужасом думала о её власти над душами мужчин, о её злых шутках и предательстве, о непостижимом соблазне, который таится в этой опасной, жестокой и буйной Игре. Из-за неё так жалок удел женщины: она не может заполнить всю жизнь мужчины, для него она только забава, мимолетное развлечение; женщине он дарит свою ласку и нежные заботы, сердечные порывы и минуты счастья, но свои дни и ночи, все устремления, работу ума и работу мышц, самые упорные усилия и самый напряженный труд, всю свою жизненную силу он отдает желанной Игре.»
Джек Лондон, «Игра».
«Не беспокойся, милая, я слишком крутой парень, чтобы помереть».
Последние слова Джека Демпси.
Если задаться вопросом: какие игроки (легендарные и не очень) родом из Филадельфии? – чья персона в первую очередь всплывает в голове? Ну, лично у меня, например, это, конечно же, великий и ужасный Уилт (даже несмотря на то, что когда он закончил, меня самого ещё и в проекте не было; просто его имя с детства было овеяно для меня мифами поистине эпического масштаба). Для тех, кто помоложе, таковым, скорее всего, является Кобе. Кто-то вспомнит и ещё несколько имён, которые подарил баскетболу Город братской любви, мягко говоря, не затерявшихся в тени означенной парочки и оставивших свой яркий след. Здесь вам, естественно, и Пол Аризин, и Эрл «Жемчужина» Монро, и Гай Роджерс, и Том Гола – все сплошь члены Зала Славы. Здесь и легендарный Лэрри Фауст. Или, скажем, Уолт Хаззард, он же Махди Абдул-Рахман. Или, к примеру, Лэрри Кэннон. Или человек с говорящей фамилией Уэйн Хайтауэр. Или другой Вашингтон – тот, который Том «Пехотинец». Возвращаясь из баснословных, легендарных и просто седых 50-60-70-х в наши дни, следует сделать остановку в 90-х, чтобы упомянуть такого многообещающего, но битого-перебитого травмами Лайонела Симмонса. А уж там – рукой подать до Каттино Мобли, Аарона МакКи и Рашида Уоллеса. Которые, в свою очередь, перекидывают мостик к играющим ныне Кайлу Лоури, Тайрику Эвансу, Джамиру Нельсону и Джеральду Хэндерсону. Я, как болельщик «Финкса», естественно, вспомню о близнецах Моррисах. Особо продвинутые знатоки филадельфийского баскетбола, возможно, не обойдут вниманием человека по фамилии Ричардсон, по имени Джером и по прозвищу «Пух» (спасибо бабушке, которой он очень напоминал Винни-Пуха). Ну, и никак нельзя обидеть слабый пол и забыть о 3-кратной олимпийской чемпионке Дон Мишель Стэйли…
Не все,конечно, названы. Но легенд, героев и просто хороших игроков хватает. И в этом же ряду обычно упоминают ещё одно имя. Для людей непосвящённых это удивительно – ведь человек, носивший его, никогда не ступал на паркет площадок НБА в официальных играх. А знающие, напротив, удивляются, если не находят это имя в списке. Потому что этот парень обладал такими уникальными… не способностями даже, а стремлением, духом, несокрушимой, или, скорее, всесокрушающей верой в себя, что диву даёшься. Кому-то эти качества помогают при явных пробелах в баскетбольном образовании, бросающихся в глаза минусах достичь вершин. Вполне может статься, что и он благодаря им смог бы занять достойное место в пантеоне баскетбольных богов из Филы. Но вышло так, что он стоит особняком, у него своя уникальная история. Насколько я могу судить по своим знакомым – о нём у нас, кроме тех, кто по-настоящему интересуется историей баскетбола (NCAA в частности), практически ничего не слышали. В общем-то, и о том же Лене Байесе знает далеко не каждый, но всё-таки его драма более-менее известна. А вот трагическая до пронзительности судьба этого человека - почти никому. И это как-то не очень справедливо… Это вам – не киношная история про Рокки Бальбоа (да, я знаю, что образ Рокки Сталлоне списал с Чака Вепнера; но знаю и то, насколько фильм приукрашен по сравнению с действительностью). Это – история реального парня, простого парня с самого дна филадельфийских трущоб, который почти дотянулся до своей мечты. История, которая достаёт до самого сердца. Во всех смыслах.
A Philly homeboys
Северная Филадельфия, зимний вечер года эдак 1983-о. Район Рэймонд Розен начинают окутывать ранние сумерки. Длинные ряды двухэтажных кирпичных домов выглядят в сгущающейся темноте ещё более мрачно, а нависающие над ними высотки производят какое-то гнетущее впечатление. Место напоминает один гигантский притон. Здесь живут те, кого судьба небрежным росчерком с рождения занесла в постылую категорию «неудачников» - без особых надежд что-либо изменить. Значительную часть жителей сего безрадостного места составляют алкоголики и наркоманы. Другие – нормальные – пытаются защитить свои дома от этих падших душ ограждениями из сетки-рабицы. Выглядят эти попытки довольно жалко – кажется, что всё здесь пропитано насквозь духом безысходности, безнадёжности, криминала, и никуда от этого не уйти. Даже заснеженные газоны за этими самодельными заборами кажутся такими же грязными и загаженными, как простые уличные тротуары... В пробитой во многих местах металлической бочке горит жаркое пламя. Вокруг неё пытаются согреться какие-то люди, больше всего похожие на бездомных. Озябшие ноги постоянно переступают по промёрзшему асфальту, словно в танце… Рядом стоят несколько автомобилей – если их так можно назвать. Скорее - колымаги без колёс, которые давно уже пора оттащить на свалку, да некому… Кто-то свешивается из окон второго этажа, явно сильно напившийся, и беседует на повышенных тонах с соседом на улице. Периодически его заглушают крики из другой квартиры – супружеская чета что-то не поделила между собой; хорошо, если выяснение отношений так и останется вербальным, а не перейдёт в мордобой, а то и чего похуже… Вносят свою лепту в шум города и ещё кое-кто – несколько молодчиков самого лихого вида собрались у продуктового магазина напротив, через узкую дорогу, и обсуждают какие-то свои дела. Их голоса звучат вызывающе громко и высокомерно, а принадлежащий им бирюзовый «Плимут» блокирует трафик. Но ни у кого не возникает и мысли выразить как-то своё недовольство – себе дороже будет. Ведь эти люди и есть настоящие хозяева здешних кварталов, и посматривают они по сторонам взглядами, в которых смешалось многое – и снисходительность, и превосходство над окружающими, и просто наплевательское к ним отношение, и угроза: «Все вы знаете, кто я такой, так что даже не думайте со мной связываться! Даже не дышите в мою сторону!» Полицейский, сидящий в патрульной машине неподалёку, предпочитает сохранять отстранённо-безразличный вид и взирает на происходящее подчёркнуто равнодушно из-под полуприкрытых век: «А ну его! Пусть сами разбираются; своя рубашка…»
Сегодня Рэймонд Розен уже не существует – в конце 90-х его расселили и снесли. Но тогда, в середине 80-х, он выглядел вот так…
Бр-р-р, жутковатое местечко… Но двоих парней, стоящих на перекрёстке, оно нисколько не пугает. Один из них мелет всякую чушь голосом сварливого школьного учителя, и делает это так мастерски, что кажется: отвернись – и вот он, стоит у тебя за спиной, этот надоедливый мужичонка, и снова нудит свои нотации. Второй слышал это уже много раз, но представление разыгрывается настолько филигранно, что никогда не надоедает. И он снова и снова хватается за живот от смеха, в силах лишь сдавленно произнести сквозь приступы хохота: «Ну, хватит уже, Хэнк!.. Блин, я серьёзно говорю, хорош!..» Знакомьтесь: тот, что хохочет – это Грегори Кевин Кимбл, или просто Бо. Ну, а доморощенный юморист – это он и есть, Эрик Гэтерс. Впрочем, почти все уже давно зовут его не по имени, а по прозвищу – Хэнк. Бейсболист Хэнк Аарон был для Гэтерса кумиром, настоящим детским героем, и с тех пор его имя так и приклеилось к Эрику. Оно быстро стало даже не прозвищем, а просто вторым именем Эрика, и многие думали, что так – Хэнк – его и зовут.
Хэнк зубоскалит, как может, и окружающая атмосфера, кажется, нисколько его не тяготит. Да и может ли быть иначе? Ведь он – дитя этих улиц, их плоть от плоти, кость от кости, он здесь ко всему привык, всё знает. Вроде бы мысли этих двоих крутятся только вокруг баскетбола, и весь смысл жизни для них… да что там смысл! Сама эта жизнь – это и есть баскетбол. И так оно и есть. Но при этом Хэнк отлично понимает – его главная цель: вырваться отсюда, жить другой, лучшей жизнью, и подарить эту лучшую жизнь своим близким. И он ясно осознаёт: именно баскетбол – самое доступное и эффективное средство для достижения этой цели…
Хэнк- слева, Бо - справа. Тот вечер и эту фотографию разделяют несколько лет.
Хэнк и Бо, Бо и Хэнк… Простые ребята из Филадельфии. Но уже скоро им суждено будет стать джокерами, превратиться в козырных тузов в карточной колоде одного человека с более, чем оригинальными и своеобразными взглядами на игру. Они станут ведущими музыкантами в оркестре… ну уж нет, совсем не в оркестре, а в самой что ни на есть разудалой рок-банде, которой будет руководить тот самый совершенно безумный маэстро. И банда эта будет под стать – такая же отвязная и сумасшедшая, безбашенно-бесшабашная, бесшабашно-безбашенная; может быть – даже самая зрелищная и весёлая в истории; ну, по меньшей мере – с полным правом на это претендующая (я сейчас не преувеличиваю). И напишет благодаря Гэтерсу и Кимблу одни из ярчайших страниц в летописи NCAA. Настоящее «Хэнк-Бо шоу». Даже не выиграв ничего значительного, со-капитаны Хэнк и Бо сделают её абсолютно легендарной…
Но пока, тем зимним вечером, они всего лишь парни из неблагополучного района. Почти пацаны. Хотя – как сказать: пацаны. В таких местах взрослеешь рано. Или тебе просто кажется, что ты уже взрослый. Вот и Эрику было всего 17, в колледж ещё не так уж и скоро, а у него только что уже родился сын – Аарон. От подружки Марвы, на которой он, судя по всему, жениться не собирался. Во всяком случае, пока. Хотя ребёнка постоянно посещал, а после своего дебюта в НБА, о котором тогда он мог только лишь мечтать, планировал официально его усыновить. Впрочем, и Марва со своей стороны, кажется, не рассматривала Хэнка в качестве спутника жизни…
***
В день их знакомства Бо коротал со своим двоюродным братом свободное время на игровой площадке Мойлана на Алмазной улице. Сегодня он изощрялся, как только мог, в бросках сверху. Правда, данки выглядели не так, чтобы уж очень впечатляюще – скорее, коряво. Впрочем, и высота кольца на глаз здорово превышала стандартные 10 футов – тот, кто его подвешивал, явно не заморачивался соблюдением всех баскетбольных правил. Но это Бо не смущало. Он продолжал раз за разом с силой загонять мяч в кольцо. Его немного доставало другое: какой-то нескладный парень, худющий – соплёй перешибёшь, по виду – его ровесник, уже несколько минут стоял и пялился на ухищрения Грегори чуть ли не с раскрытым ртом. Ему это наконец надоело, он взял мяч подмышку и в свою очередь уставился на паренька. Тот, заметив, что на него обратили внимание, приблизился со смущённой и одновременно обезоруживающе-заразительной – от уха до уха - улыбкой и протянул руку: «Привет! Не помешал? Меня Хэнк зовут. Просто хотел посмотреть, кто тут такое вытворяет в МОЁМ МЕСТЕ. Блин, слушай, чувак, как ты это делаешь? Где ты всему этому научился?» Бо оставалось только ответить на рукопожатие…
«Круто, приятель! - не уставал восхищаться новым знакомым Хэнк. – А я-то думаю: кто это там засаживает данк за данком?! Если когда-нибудь захочешь встретиться и поиграть – просто приходи в этот район; я живу во-о-он там», - он указал в сторону печально известного Рэймонд Розена. Бо понимающе присвистнул и качнул головой: угораздило же тебя, дружище… Ребята распрощались уже поздним вечером. Настанет день - и они почти не будут расставаться, повсюду будут вместе – и в школе, и в тренировочных лагерях, и в колледжах. Между ними установятся весьма странные отношения. С одной стороны – они были не просто людьми, каждому из которых интересно провести какое-то время в компании другого, а в чём-то – настоящими родственными душами, с общими интересами, одними и теми же жизненными целями и устремлениями. Очень редко можно увидеть фото (если только они сделаны не во время игры) тех лет, на которых Хэнк и Бо присутствовали бы по отдельности – обычно они всегда вдвоём. Но с другой – они были очень разными, что не могло не наложить свой отпечаток. Очень многие говорят, что они не были теми, кого принято называть «самыми большими друзьями» - и в школе, и в университетах всегда находились люди, с которыми Хэнк «водился» больше, чем с Бо. Хэнк и комнату-то в общаге обычно делил с другими, потому что, как сказал как раз один из его соседей, игрок университетской бейсбольной команды Роб Кэннон: «Они были очень близки из-за того, что постоянно играли вместе. Но они бы точно свели друг дружку с ума, если бы жили под одной крышей. Между ними не было такого, что, мол, там, где Хэнк – там и Бо…»
«Хэнк жил на первом этаже, - вспоминает Кимбл. – И это было особенно плохо. Весь этот шум от уличных драк, грохот, крики раздавались прямо рядом с его дверью. Без разницы: в три часа дня или в три ночи. Хэнк рос среди того типа людей, многие из которых не доживают до двадцати лет. Там было четыре человека, которых Хэнк хорошо знал. Так вот, все они – все – умерли от передозировки за одно лето. В течение трёх месяцев. Это было в порядке вещей: выйти утром из квартиры и узнать, что какой-то ваш знакомый, сосед, друг, кто-то, с кем вы играли ещё день назад, вечером был убит…»
Я уже нарисовал пейзаж, типичный для Рэймонд Розена. Но просто представьте себе ещё раз эти ряды двухэтажных домов, жмущихся к соседним многоэтажкам, эти плохо освещённые и грязные подъезды, с разбитыми стёклами, вечно текущими трубами, зловонными кучами мусора, который убирали только по большим праздникам… Там и прошло детство Гэтерса. Кимблу, в общем-то, повезло немногим больше – он жил в нескольких кварталах оттуда, и тоже познал все прелести трущобной жизни, но там было хоть чуточку, да получше. А Рэймонд Розен был настоящей прямой кишкой организма Города Братской Любви. Н-да уж, не зря те районы называли бельмом на глазу города, проказой, и вряд ли они могли бы когда-нибудь попасть на туристические открытки наряду с Колоколом Свободы (есть такой символ Филадельфии – один из самых известных). «Как-то раз мы играли, просто играли на улице, и вдруг все мои партнёры по команде сорвались с места и погнались за каким-то парнишкой, который шёл по окраине парка. Я не знаю, что они там с ним не поделили, чем он перед ними провинился. Я видел через забор из сетки, как один из них вытащил пистолет и выстрелил мальчишке прямо в голову…» - Бо может рассказать не одну похожую историю…
Вообще – иногда начинаешь задумываться: а стоит ли включать в рассказ те или иные мелкие эпизоды? Уж слишком мелодраматическими, даже какими-то слезливыми они кажутся. Как будто пытаешься произвести впечатление на девочек подросткового возраста, которые только-только закончили рисовать принцесс в тетрадках. А может быть, ещё и не закончили, до сих пор в Барби играют. А нормальный мужик, добравшись до этих эпизодов, скажет: «Ну и напускал тут автор розовых слюней! Слащаво до того, что аж читать противно!» А потом думаешь: а какого, собственно? Они, эти эпизоды, были, живы люди, которые видели их собственными глазами, и раз уж берёшь на себя труд рассказать действительно всерьёз о ком-то – то найдётся место и для этих незначительных штришков, нюансов (и хороших, и плохих), которые, быть может, говорят о человеке даже больше, чем его подвиги на игровых площадках. А те, кто посчитает это сентиментальной водой… ну, что ж, это их право.
Так вот, чуть-чуть нюансов. Существование в подобном окружении не ожесточило Гэтерса, не сделало его угрюмым, нелюдимым типом. Живший с Хэнком по соседству Клео Джексон, знавший его с самого детства, так характеризовал Эрика: «Хэнк не пил, не курил, не кололся. И было ясно, что он никогда не станет этим заниматься. Его мать не выпускала сигареты изо рта. Он капал ей на мозги до тех пор, пока она не бросила курить. Ещё она как-то пристрастилась к пиву – он её и от этого отучил. Конечно, дело ещё и в том, что она сильно его любила. Люсиль часто говорила о нём: «Хэнк ведёт себя так, как будто он – мой отец, а не сын». Вообще, всем бы иметь такого сына, как Хэнк. Да вы пройдите по округе, спросите у местных женщин – они все вам скажут: «Я хотела бы быть матерью Хэнка». Все! Он всегда был добрым и дружелюбным мальчуганом. Помню, что я постоянно в шутку прогонял его со своего двора и дразнил при этом: «Уходи, уходи отсюда, Хэнк! Ты такой большой! Стоит тебе зайти во двор – и он сразу становится похож на детский манеж!»
Гэтерс относился к тому весьма малочисленному типу людей, которых принято называть «светлыми». Даже несмотря на то, что на некоторых соперников он производил на паркете пугающе-деморализующее впечатление, и те не стеснялись в этом признаться. И даже несмотря на его трэш-токинг (об этом я ещё скажу пару слов). Когда ты ежедневно тесно общаешься с таким человеком – то поневоле начинаешь заражаться его жизнерадостностью, жизнелюбием, и подсознательно, где-то на уровне подкорки, пытаешься ему соответствовать и стать хоть чуточку лучше, чем ты есть на самом деле. Впрочем, позитивное влияние Хэнка распространялось далеко не на всех окружающих. Помимо него, в семье было ещё три брата, которых Люсиль воспитывала одна (отец-пьянчуга окончательно бросил их, когда Эрику было 9). Все они были в чём-то разными. Например, Деррик. Он был всего-то на 10 месяцев моложе Хэнка, и они были друг для друга скорее не старшим-младшим братьями, а ближе к паре близнецов. Они и учились-то в одном классе. Эрик тоже любил баскетбол, и играл в одной команде с братом, но был на его фоне куда менее заметной фигурой, в чём сам отдавал себе отчёт: «Мой брат – великий игрок, - говорил Деррик. – Он всегда говорил мне, что хочет играть в большой баскетбол, пробиться в профи, достичь высот, выигрывать титулы – если у него получится. Мне тоже нравится спорт, но я смотрю на это по-другому. Для меня важнее поступить в колледж и получить образование. Мои обязанности в команде – это отрабатывать в защите; я могу помочь и в нападении, но вообще за это отвечают другие ребята. Мне кажется, что если у тебя нет защиты – у тебя вообще нет команды». А вот на старшего из братьев – Криса – положительные флюиды Хэнка никак не повлияли. Крис дышал тлетворным воздухом Рэймонд Розена полной грудью, слишком глубоко, так что вскоре оказался на скамье подсудимых, потом ещё раз, и ещё… И в итоге закономерно угодил в тюрьму аж на 17 с лишним лет за участие в ограблении ювелирного магазина… И ещё неподалёку жила тётка Кэрол Ливингстон. Хотя – какая там тётка; скорее уж – самая близкая подружка, которой Эрик поверял свои главные сердечные тайны, рассказать о которых опасался даже матери.
…На момент их знакомства Кимбл, регулярно игравший на площадках Уайттера и его окрестностей, уже был широко известен в узких кругах. Можно даже сказать – считался восходящей надеждой местечкового разлива, «звездой микрорайона». В нём было почти 6 футов, и в его арсенале, помимо данков, был превосходный джампер. Его навыки уже потихоньку выкристаллизовывались, и он начинал их полировать. А вот Хэнк был шестиклассником – неуклюжим, угловатым, тощим, обладавшим весьма ограниченным набором плюсов. Бескомпромиссная борьба под щитами – вот, пожалуй, и всё, чем он мог бы похвастаться. А уж про его игру в нападении и говорить не стоит – на его броски дальше метра-полутора от кольца без слёз и не взглянешь… Подчас казалось, что этот мальчишка вообще не создан для баскетбола – и навыков для этой игры у него нет, и способностей тоже… Правда, было у него одно качество, которое отмечали все, кто знал его даже тогда – «трудовая этика», как называют это в США, ну, или отношение к делу, как характеризуем это мы. Тот самый неукротимый огонь в сердце. Один человек, к примеру, говорил о нём…
Кстати, об этом человеке. Подчас в фильмах встречается такой персонаж – преподобный отец, ну, допустим, Джон. И вот этот отец Джон, выступая в роли духовного наставника для главного героя, которого знает с молодых ногтей, иногда проводит с ним душеспасительные беседы, пытается наставить его на путь истинный. А когда тот попадает во всяческие передряги – помогает герою из них выпутаться, с готовностью нарушая ради этого не только уголовное законодательство, но даже преступая сам закон Божий – настолько он его любит. И в финале герой вспоминает его и размышляет: «Спасибо отцу Джону за то-то, то-то и то-то… Это он вывел меня на прямую дорогу в жизни, по которой я иду сейчас, это благодаря ему я то-то, то-то и то-то… И только сейчас, когда отца Джона уже нет в живых, я до конца понимаю, насколько же он был прав, когда говорил мне…», после чего следует какая-нибудь философская сентенция на тему, например, того, что «не деньги в жизни главное».
Так вот, иногда такие киношные стереотипы встречаются в реальной жизни. И в судьбе Хэнка действительно был такой человек (или просто сама его жизнь нередко напоминала кино; надо бы пореже произносить эту фразу). Мать отдала Хэнка учиться в католическую школу Святой Елизаветы, от чего сам он был совсем не в восторге: «Я думал, что в таких местах учатся одни снобы, которые не умеют развлекаться, не интересуются ничем таким весёлым. Но там я встретил одного человека…» Звали этого мужика отец Дэйв Хэган. На тот момент отец Дэйв был одним из немногих, а, быть может, и единственным белым в окрестностях Рэймонд Розена. Он приехал в эти места в самый разгар войны между молодёжными бандами, делившими власть в районе – да так там и остался. Никто не считал, скольких мальчишек и девчонок наставил на путь истинный и уберёг от тюрьмы отец Дэйв, но таких явно немало. Постепенно он стал в районе кем-то вроде местного святого. Так что я уже собирался охарактеризовать отца Дэйва как «мужика, достойного во всех отношениях», если бы не одно «но». Дело в том, что в его биографии имеется один очень нелицеприятный факт: уже после смерти отца Хэгана, в 2006-м, двое мужчин обвинили его в сексуальных домогательствах, которые якобы исходили от священника ещё тогда – в конце 1970-х. На них сразу же обрушилась волна общественного негодования, многие из тех, кому Хэган реально помог, встали на его защиту, всячески убеждая окружающих, что ничего подобного не было – и быть не могло, что подобные обвинения вызваны только лишь тем, что эти двое в своё время крупно поссорились с отцом Дэйвом, суд их иск отклонил, сочтя его бездоказательным, на том дело и закрылось. А уж было ли что-то подобное на самом деле – я не знаю, и знать, честно говоря, не очень-то и хочу. Но такое вот тёмное пятно в жизни отца Дэйва появилось, когда его самого уже и на свете-то не было… Зато при его жизни Хэнк (и очень многие другие) именно о нём писали школьные сочинения на тему «Мой герой»...
Это и есть одна из главных легенд Рэймонд Розена – отец Дэйв Хэган.
Одно из следующих после религии мест в жизни отца Дэйва занимал баскетбол: двери его дома всегда были открыты для местных ребят – вроде Хэнка, его братьев, Бо и всех остальных, кто так же любил эту игру. Они могли прийти туда и посмотреть видеокассеты с матчами на самых разных уровнях: начиная с баскетбола в школах, продолжая студенческим и заканчивая НБА (отец Дэйв мог похвалиться весьма обширной видеоколлекцией). Более того – именно Хэган был тренером баскетбольной команды школы Святой Елизаветы. И вот что говорил о тех днях отец Дэйв: «Я использовал Хэнка исключительно в низком посте. Мне просто приходилось его туда ставить - он был самым слабым бросающим из всей команды. Хэнк вообще не умел бросать мяч! Но он всегда так старался… Он мог пробежать через всю площадку – и на последнем издыхании всё-таки вырвать подбор под щитом. Мало находилось желающих побороться с ним за отскок – с такой страстью он это делал».
Да уж, исполнительское мастерство Гэтерса никак не хотело идти в ногу с его же желанием и соревновательным духом – оно за ними просто не поспевало. НО ЗАТО…
«Он всецело отдавался игре. Я – о его характере. Ну, я хочу сказать, что если он видел, как вы в чём-то его превосходите – он обязательно постарается сделать это ещё лучше вас. Вы могли лучше бросать, быстрее бежать, выше прыгать – без разницы, один чёрт – он сделает всё, чтобы вас переплюнуть, ну, или хотя бы попытается. Вот такой он был. Он всё равно оказывал влияние на каждую игру», - рассказывает Кимбл.
Парни познакомились поближе, когда оба оказались задействованными в программе легендарной лиги Сонни Хилла, где они играли против признанных филадельфийских авторитетов Брайана и Родни Шортеров, Дага Овертона, уже упоминавшихся Лайонела Симмонса и «Пуха» Ричардсона. Именно там впервые проявилось следующее: как уже говорилось, Бо к тому моменту позиционировался, как молодой талант, один из возможных следующих «chosen one» в городе, в то время как Хэнк казался неотёсанной деревяшкой, каких полным-полно возится с мячом на каждой уличной площадке. Но именно Гэтерс стал для Кимбла своеобразным компасом, проводником, указывающим, куда двигаться в этой жизни дальше, а не наоборот: «Тогда я, наверное, впервые увидел в Хэнке такую одержимость в достижении цели. Он хотел того же, чего и я: играть в баскетбол. Но в его случае для этого было столько препятствий: все эти отвлекающие, можно сказать – опасные факторы, учитывая среду, в которой он рос, и, как тогда казалось, отсутствие какой-либо одарённости – всё это должно было ему помешать. Ничто не давалось ему легко. Ему приходилось пахать на тренировках в два раза больше, чем всем остальным. Но он не останавливался. Я не мог не восхищаться этой его решимостью, я любил её в нём! И мне хочешь-не хочешь приходилось идентифицировать с ней и себя самого тоже. Вы сразу могли заметить, почувствовать это: хотя он – и не лучший игрок на площадке, он всё равно упорно двигается к своей цели, и он её достигнет. Даже когда он был подростком, у него уже была эта удивительная сила, которая поможет ему победить это чёртово место, где он родился и жил; эти улицы с их насилием, наркотиками, собственная ограниченность в игровом плане, конкуренция с более сильными соперниками – он собирался преодолеть всё это. И мне нравится думать, что этот его дух иногда снисходил и на меня».
Ребята веселились, спорили, мерялись силой, ссорились – вели обычную жизнь. Но, когда играли за одну команду - всё чаще превращались в пару динамитных шашек. Однако время шло, парни подрастали – время битв на асфальтовых площадках заканчивалось. Пора было шлифовать мастерство на следующей ступени. Таковой стала высшая школа «Маррелл Доббинс Тек».
При поступлении в это учебное заведение рост Хэнка составлял 185 см, при этом весил он… 61 кг. Как представишь, как он выглядел в то время – так вздрогнешь! Какая-то оглобля, ходячий персонаж анекдотов из серии про дистрофиков. И, как рассказывал Кимбл, играли они за JV. Кто не в курсе: JV (junior varsity team) – это такая команда (школьная или университетская), за которую выступают игроки, не являющиеся основными в проводимых соревнованиях. Те, основные, играют за varsity team. Это резервисты, которых держат на случай травм, дисквалификаций или других форс-мажорных обстоятельств, когда какой-либо основной игрок выбывает. Иными словами, это ещё недостаточно опытные (фрешмены, софоморы) ребята (хотя бывает, что за JV выступают и джуниоры, и даже сеньоры, но это скорее исключение). С другой стороны, нередко это просто парни без особого таланта, от которых никто ничего такого не ждёт, и им надо очень-очень сильно постараться, прыгнуть выше головы, чтобы зарекомендовать себя, когда такая возможность выпадает, чтобы всё-таки закрепиться в основном составе. Частенько новички, особенно мастеровитые, или просто достаточно физически развитые, попадают сразу в varsity team – вне зависимости от их опыта. Однако с Гэтерсом и Кимблом такая история не прокатила: их не сочли готовыми к основе и отправили в JV. Даже Бо, несмотря на то, что он подавал куда больше надежд и котировался куда выше, чем Эрик, не миновал «ссылки». Ну, а с Хэнком всё тем более понятно: с таким телосложением здоровые парни в один совсем непрекрасный момент его и сломать могли бы…
Хэнк и Бо не стали расстраиваться по этому поводу. Хэнк вообще, судя по всему, редко когда расстраивался. Он был для команды незаменим, помимо своих игроцких качеств (пока весьма и весьма сомнительных) и в другом плане – как душа компании. «Он был остроумнее и веселее, чем все мы, вместе взятые, - рассказывает Кимбл. – Да он был нашим Ричардом Прайором! Круче, чем Ричард Прайор! Недаром в команде отца Дэйва Хэнк всегда оказывался в центре внимания – никто и близко не мог тут с ним конкурировать».
Репутацию шутника Гэтерс принёс с собой и в «Доббинс Тек». Деррик Гэтерс вспоминает: «Во время одной из тренировок Хэнк как-то незаметно испарился. Мы зашли в раздевалку и почувствовали жуткий запах. Мы долго не могли понять, откуда он, начали шарить по углам и, наконец, наткнулись под одной из лавок на кроссовки Бо. Они уже догорали». «Ну да, он их просто поджёг, - вторит Кимбл. – А это, знаете ли, были ужасные кроссовки, дешёвка из дешёвок. Подошвы были настолько плохими, что мне казалось, когда я надевал их, будто я выхожу на лёд в коньках – никакого сцепления! И вонь стояла просто ужасная! Я потянул один из них за шнурок, тут Хэнк подходит ко мне и говорит: «Ну что, чувак, больше тебе не придётся таскать эти кроссовки!»
А то вдруг Хэнк начинал ни с того, ни с сего болтать… по-русски. Ну, я, конечно, не знаю, что там за белиберду нёс Эрик и выдавал её за русские слова, а другие её за те же самые слова принимали – хотя бы потому, что совершенно непонятно, где он вообще мог услышать и выучить что-то из русской речи (помнится, в своих великолепных «Жёлтых королях» Владимир Лобас описывал, как кое-кто из таксистов-эмигрантов из Советского Союза забавлялся тем, что нёс «разумное, доброе, вечное» - главным образом в виде матерщины – в ряды местного населения, но и было это в другом городе, и учил он ей своих же товарищей по цеху – чернокожих таксистов, да и Хэнк был не настолько богат, чтобы разъезжать на такси и наслушаться там этого). Но вспоминают об этом очень многие – со смехом…
Весёлые это были деньки – времена учёбы в «Доббинс Тек». Хотя и не всегда…
Нравы в школе царили суровые и крутые – точно такие же, как и на улицах, где жили эти парни. Стэн Моррисон, тренер команды университета Южной Калифорнии, в своё время обративший внимание на ребят, более того – положивший на них глаз и следивший за их успехами в «Доббинсе», может рассказать, например, следующее: «А вы знаете, каково это – учиться в школе вроде этой? Какая там безжалостная атмосфера? Вспоминаю такой эпизод. Звоню я как-то директору «Доббинса», чтобы побеседовать о Гэтерсе и Кимбле. И вдруг разговор прерывается на середине. Только я его начал спрашивать, как у них дела с успеваемостью, как он перебил меня и говорит: «Извините, Стэн, перезвоните, пожалуйста, попозже». В голосе – явное беспокойство, так что я его спросил: «Что там у вас?» Он ответил: «Ещё точно не знаю, но мне сказали, что кого-то ткнули ножом в шею в холле». Потом парни рассказывали Моррисону, что подобные вещи происходили, конечно, не каждый день, но когда случались – особенно никого не шокировали. Как-то сразу вспоминается тот незабвенный выпуск «Ералаша», где Моргунов и Хазанов играли директора и учителя в итальянской школе…
Естественно, это выливалось и в темпераментные баталии на игровых площадках. Тут уж все шутки – в сторону. Тем более, что в начале учёбы в «Доббинсе» Хэнка и Бо всё ещё трудно было назвать завзятыми друзьями, скорее, их сравнивали с маслом и водой, которые невозможно смешать. На самом деле лучшим другом Хэнка был в те дни разыгрывающий команды Дэррел Гэйтс. Однажды тренеру Ричи Янковичу пришлось вмешаться и не дать разгореться крупной потасовке, возникшей в обычной двусторонней игре. «Я проходил к кольцу, и хотел сделать «мельницу», - говорит с улыбкой Бо. - Но Хэнк встретил меня и заблокировал – так жёстко, что я испугался, как бы он мне руку не сломал. Если бы я попытался сделать «мельницу» с другой стороны, он сделал бы то же самое – блокировал, чуть ли не ломая руку. Да, я был в тот момент в ярости, я готов был с ним сцепиться! Когда мы выходили на паркет – мы совсем не были друзьями. А после тренировочной игры он подошёл ко мне, положил руку на плечо и сказал совершенно спокойным тоном: «Не забудь: мы сегодня встречаемся в 6». Он всё оставил там, на площадке! Уже! Но мы просто играли в Филли в баскетбол таким вот образом». «Да, они подрались один раз в «Доббинсе», - вспоминает Янкович. – После окончания сезона я хотел прикинуть, как будет выглядеть состав дальше, и разделил их на две команды, чтобы посмотреть. Команда Бо выиграла. И они сцепились. Хэнк был таким бойцом; он просто ненавидел проигрывать».
Тренер баскетбольной команды "Доббинса" Рик Янкович.
Как ни странно, но именно после этой драки ребята стали уже настоящими друзьями. И это тоже напоминает один из многочисленных киноэпизодов – когда главные герои-антагонисты до определённого момента бодаются-бодаются, а потом становятся друзьями-не-разлей-вода – и дают всем жару. Вот что-то подобное произошло и с парнями. Впрочем, ещё раз скажу – их дружба со стороны выглядела весьма своеобразно. Часто приходилось слышать о том, что бывает такая «любовь-ненависть», а у них было что-то вроде «дружбы-ненависти». «Мы с Хэнком стали, как братья друг для друга. Но, если бы вы вошли в комнату и увидели нас в первый раз в жизни, то наверняка бы подумали, что мы с ним терпеть друг друга не можем. Просто мы слишком хотели побеждать, и иногда это доходило до крайней точки. Но такой уж это бренд – филадельфийский баскетбол. Если мы играли друг против друга – то никогда не были друзьями. После этого – да, но не во время. Так мы играли в Филадельфии, и это мы привезли с собой в колледж». Могли и подраться. «Да, было такое. Один раз, на автостоянке. Я уже не помню, что мы там не поделили. Может, кто сколько будет платить, может, ещё чего. И вот мы с ним «танцевали» вокруг всей этой стоянки. А она была огромная, как футбольное поле. Он всё норовил достать до моей головы, а я пытался не дать ему этого сделать, хотел стряхнуть его с себя. Поверьте – никто не желал бы попасть Хэнку под тяжёлую руку».
Хэнк и Бо не просто выглядели примерными мальчиками – они умудрялись ими оставаться на самом деле, несмотря на густую криминальную атмосферу, царившую вокруг.
За год ребята окрепли и были переведены уже в основную команду – ту самую varsity team. Освоившись за сезон на новом уровне, парни всё чаще и чаще стали демонстрировать элементы того «Хэнк-Бо-шоу», которое через несколько лет они поставят на поток. Сказать, что они возмужали ещё больше, было бы уже как-то неправильно. Ну, во всяком случае, это касалось Эрика. Хэнк за пару лет не просто вытянулся – перед началом его джуниорского сезона в нём было уже 198 см. Не менее важно, что он раздался вширь и обрастал мышцами. Да, возможно, его верхний плечевой пояс ещё мог бы показаться кому-то недостаточно развитым, но было видно: Хэнк стремительно превращается в суператлета! Пройдёт ещё немного времени – и ни у кого уже вообще не возникнет каких-либо претензий и вопросов по поводу того, что само его тело не предназначено для спорта. Те, кто видел его тогда, когда в нём было жалких 60 кг, и он мог бы послужить ну о-о-очень наглядным пособием для студентов-хирургов, изучающих все особенности строения человеческого скелета, а в следующий раз столкнулся с Хэнком через два-два с небольшим года, были поражены: их взору представал какой-то античный полубог: ноги были словно выточены из древесины самых твёрдых пород, а руки казались руками бодибилдера. Несколько лет назад Хэнк веселил всех, произнося голосом Мохаммеда Али фразу: «Я – самый сильный человек на свете!», а когда он после этого поднимал руки и пытался напрячь свои чахлые мускулы (можно ли напрячь кожу да кости?) – не расхохотаться было попросту невозможно. Теперь, когда он играл своими бицепсами-трицепсами и всякими там трапецевидными мышцами, произнося те же слова – если что и вызывало смех, то только то, как точно он копирует тембр и интонации Али. А вот при взгляде на руки улыбаться уже не хотелось: большинству мужиков оставалось побыстрее отвести глаза, чтобы никто не успел заметить явственно читавшуюся в них зависть: «Ну и здоров же! Ну и «банки» у этого чувака, мать его!..», а девчонкам хотелось потыкать в эти «банки» пальчиком, визжа при этом от восторга. Одним словом, Хэнк на глазах превращался в того, кого сейчас принято называть «атлетичным фриком». Один из друзей Хэнка, Патрик Прайамос, вспоминает, как в одной из игр на заднем дворе его дома Хэнк оторвал кольцо и отломил щит, который крепился непосредственно к стене дома: «Болты, которые сидели в стене, казалось, намертво, были вырваны напрочь. Куски черепицы посыпались с крыши. Единственное, что я смог сказать, это: во, б…ь, охренеть можно…» (правда, это произошло уже позже - когда Хэнк учился в колледже).
Эта фотография сделана несколькими годами позже. Но уже в последних классах школы Хэнк выглядел молодым Гераклом.
«Он не играл тогда много – даже за резервный состав, - вспоминает Бо. – Но я не знаю, что он там ел на каникулах после десятого класса. Но чем бы он ни питался – он стал настоящим силачом. И ещё он много играл тем летом с нашим разыгрывающим Дэрреллом Гэйтсом. Хэнк хотел научиться получше обращаться с мячом, а Дэррелл был, наверное, лучшим в этом плане во всём городе. И Хэнк проводил с ним так много времени, что в конце концов стал водить мяч лучше, чем сам «Жара»! (прозвище Гэйтса). В общем, в одиннадцатый класс он перешёл уже совсем другим игроком».
Никаких особых секретов не было – качалка, качалка и ещё раз качалка!
Теперь Гэтерс по праву мог разделить с Кимблом лавры одного из лидеров «Доббинса». Хотя в общегородских масштабах всё ещё отставал от закадычного друга на одну ступень – будучи джуниором, тот вошёл во вторую символическую сборную лучших школьников-баскетболистов Филадельфии, а Хэнк дотянул только до третьей. Присутствие этой парочки в составе «Мустангов» (именно так именовалась команда из «Доббинса») превратило эту школу в одного из фаворитов Общественной лиги – одной из главных школьных лиг в городе, о чём раньше там и мечтать не могли. Благодаря преимуществу в физике Эрик частенько откровенно царил на площадках: 27 очков и 18 подборов против «Бока»; 31 очко и 11 подборов против «Вашингтона»; 24 очка (при том, что вся остальная команда набрала лишь 21, что не помешало «Доббинсу» одержать победу) и 17 подборов против «Мастбаума» - такова статистика Хэнка по дороге в главный финал лиги. В который он и Бо вытащили «Мустангов», по большому счёту, вдвоём, без особой поддержки партнёров. Впервые в истории школы…
В двух последних классах Хэнк и Бо были уже настоящими лидерами «Доббинс Тек». Из 52-х матчей за это время «Мустанги» проиграли лишь 5…
Кстати. А может – и совсем некстати, но всё равно – интересно. Так что позволю себе отойти на некоторое время от темы – по-моему, оно того стоит. Нарывая информацию о днях пребывания Гэтерса в «Доббинс Тек» и копаясь в статистических протоколах, я наткнулся в отчёте об уже упоминавшемся матче со школой «Джорджа Вашингтона» - наткнулся совершенно неожиданно для себя самого – на кое-кого, чья судьба меня весьма заинтриговала. Я, как человек, основная часть детства которого пришлась на годы, когда на политических картах мира ещё существовало такое государство, как СССР, и отлично помнящего те времена, конечно, просто не мог пройти мимо. В той игре Гэтерсу и компании противостоял (и противостоял более, чем достойно) некий Макс Бланк. Чем же он любопытен? Да тем, что ещё несколько лет назад этот парень проживал в Советском Союзе, так что его, пусть и с известной долей условности, можно назвать советским баскетболистом на северо-американских площадках – одним из первых уж точно, а, быть может, и вовсе первым (просто не уверен, был ли кто-то ещё до Макса, а тех же Тома Мешери-Томислава Николаевича Мещерякова, хотя он и называл себя с полным на то правом «первым русским в НБА», Гэрри Галлатина-Игоря Галанина, Джима Лоскутоффа или Макса Заслофски к людям из Союза, по понятным причинам, никак не отнесёшь)…
Когда я стал узнавать о Бланке дальше – его история заинтересовала меня по-настоящему. Даже та её часть, в которой совсем не было баскетбола, уже может послужить основой для какого-нибудь киносценария. Ну, посудите сами. Марк Лазаревич (в Америке его отец превратился в Ларри) Бланк родился в еврейской семье в Одессе. В 1979-м он эмигрировал с близкими в США – как раз тогда, когда начинался новый виток противостояния в «холодной войне». Когда у него что-то начало получаться на паркете – это вызвало не то, чтобы нездоровый ажиотаж, но определённый резонанс «за бугром» был. В годы самого что ни на есть «махрового» противостояния США и СССР из-за океана, из стана злейших врагов, прибывает паренёк – и вдруг начинает показывать, что чего-то там умеет в типично «америкосовской» игре! Ну ни фига себе… О Бланке стали выходить длинные статьи в различных СМИ, включая и самые популярные (например, «Sports Illustrated»). Марк даже стал этакой вполне себе знаменитостью («Когда я иду по улицам округа Колумбии в Вашингтоне, люди узнают меня. Они подходят и спрашивают: это ты приехал из России? (да, я-то знаю, что Одесса – это не Россия. Но американцы-то не знают…) Я говорю: да).
На какое-то время Бланк чуть было не превратился в мощное пропагандистское оружие: во всяком случае, за океаном в лучших традициях из него попытались сделать символ того, что всякое свободомыслие за «железным занавесом» подавляется на корню, а равно и того, что там невозможно реализовать свой талант. Надо отдать должное Бланку: в интервью он, соглашаясь с тем, что США – страна великих возможностей, отзывался об СССР в почти что исключительно светлых тонах: «Я был очень счастлив там», и рассказывал о своём идиллическом детстве на улице Фонтана (да простят меня одесситы, если я переврал название – в городе у Чёрного моря мне бывать не приходилось, так что поправьте меня, пожалуйста, если что не так). Например, говорил, что слово «жид» он слышит в США не реже, чем в СССР. Также местные СМИ с некоторым, кажется, удивлением донесли до своих читателей, что «Марку не приходилось голодать у себя на родине». Вообще-то трудно сказать, что в этих рассказах правда, а что – и не очень. Думаю, что что-то приукрашивал сам Марк, а потом местные журналисты раздували это до масштабов небылиц. Просто в некоторые подробности верится с трудом. Например, что помимо Марка, в его доме проживало ещё бессчётное количество дрессированных крыс, 30 попугаев, 25 кошек, 11 собак, несколько медведей (одна из которых, по имени Марта, спала с отцом в кровати), одна обезьяна и один лилипут Иван. Всё это – обширное наследство его деда-циркача, перешедшее по семейной линии к отцу. В то, что другой дед – большой любитель азартных игр – дошёл до того, что однажды практически проиграл свою жену-красавицу и детей в карты. В то, что отец, колесивший по всей стране, некоторое время занимался охотой на белых медведей (ну как же можно обойтись в истории о человеке из Союза без медведей?!). И ещё кое-что в том же роде… Назойливым американским журналистам было интересно абсолютно всё, включая самые, казалось бы, интимные подробности. Речь о процедуре обрезания, рассказа о которой газетчики добивались от тёти Макса, Розы («Я стояла у его постели, тщательно за всем следила и измеряла – чтобы они не срезали слишком много»; честное слово, я сейчас не прикалываюсь – это прямая цитата из той самой статьи в «Sports Illustrated»)…
Не менее интересно, что в США Марк взял в руки мяч практически впервые в жизни – хотя он и знал, что такое баскетбол, но никогда в него не играл. В детстве, переболев тифом, он пошёл в боксёрскую секцию (как он сам рассказывал) и занимался в ней до 12 лет. Впрочем, и это не спасло его от того, что в одной из уличных потасовок ему сломали руку (как, опять же, рассказывал сам Бланк, он состоял в одной из банд на Молдаванке). Помимо того, что Макс не знал правил и вообще ничего не умел в игре, он столкнулся с ещё более естественными проблемами – языковыми. Английского он не знал тоже. И это долгое время приводило к различным курьёзам. Начиная с самых банальных - что в «хот-доги» закладывают мясо убитых собак. Особенно часто эти непонятки стали случаться, когда Бланком всерьёз заинтересовались в колледжах (а в их числе были такие авторитетные, как, например, «Северная Каролина» или «Канзас»). Рекрутер из «Западной Вирджинии» Гэйл Кэтлетт была особенно настойчива, так что «мама интересовалась, почему я так часто получаю письма о каких-то котлетах. Знаете, у нас это что-то вроде фрикаделек». Также у матери Макса вызывали изрядное беспокойство конверты с адресами, неблагозвучно звучащими на русском – вроде «Пердью» или «Дрэйк». А однажды… «Однажды она пришла ко мне вечером с очень озадаченным видом и сказала, что звонит какой-то человек из Канзаса, который представился как «Еврей Еврей Белый» (Jew Jew White). Я не знал, что и подумать – может, такое имя носит какой-нибудь особенно почитаемый здесь человек, вроде святого? Я взял трубку и услышал: «Привет, это Джо Джо Уайт (Jo Jo White) из Канзаса». Последовала длинная пауза, а потом я ответил, что, к сожалению, никогда о таком не слышал. После этого замолчал уже он, и молчал так долго, что я подумал – связь разъединилась». Уайта можно понять - одной из главных легенд «Бостона», 7-у участнику All-Star Game трудновато было представить, что кто-то ничего о нём не слышал…
Специально привожу протокол той четвертьфинальной игры, в которой блистал Бланк. И это не было для него тогда чем-то из ряда вон выходящим…
В общем, повторюсь: на мой взгляд – для людей, заставших времена СССР, история человека, испытавшего настоящий культурный шок в чужой стране в ту эпоху – весьма любопытна. Частенько фанаты противников команды «Джорджа Вашингтона» издевательски затягивали «С-Ш-А! С-Ш-А! С-Ш-А!», когда Бланк выходил на паркет. Ну, а когда он шёл пробивать штрафные, в передних рядах находился, как правило, какой-нибудь остряк-самоучка, кричавший: «Ну что, Макс, опять идёшь играть в свою «русскую рулетку»?..» Тем более, когда история эта разыгрывалась на фоне того, что из Бланка, кажется, и впрямь мог получиться неплохой игрок. В 1984-м он вошёл, например, в первую общегородскую школьную сборную Филадельфии… Правда, увы, финал у неё вышел отнюдь не голливудским: ещё в школе, принимая участие в одном из турниров, Макс тяжело травмировал одно колено, а потом – уже в колледже – и другое. Макс превратился в совсем другого игрока. Неплохая физика, атлетизм, выливавшиеся, в частности, в скорость и резкость не суперуровня, конечно, но вполне сносные для баскетболиста его габаритов, данки, иногда выглядевшие поистине термоядерно, задатки ребаундера «выше среднего» - всё это ушло безвозвратно, остался лишь недурственный бросок. Травмы, а также полное недоверие со стороны тренера университета «Джорджа Вашингтона» Джона Кустера поставили крест на честолюбивых надеждах пробиться в НБА. Параллельно с уменьшением количества минут, которое проводил Бланк на площадках, к нему уменьшался и интерес со стороны болельщиков и СМИ, пока окончательно не сошёл на «нет». И всё же судьба такого человека, я бы сказал, заслуживает нашего внимания. И не только потому, что когда-то его называли «еврейским Лэрри Бёрдом» (хотя Бланк и позиционировался, как центрфорвард, играя в основном всё же 5-о номера). А и потому, например, что в Youtube и сегодня можно найти ролик, в котором Бланк противостоит (ну, правильнее будет сказать «не очень успешно пытается противостоять») студенту хьюстонского университета Акиму Оладжьювону, после чего один человек произносит следующие слова: «Макс Бланк занимался в моём лагере, и я видел, что это – весьма многообещающий проспект». Нет, их произнёс не какой-то школьный учитель физкультуры из самого захолустья Америки, затерявшегося где-то в лесах Висконсина. Нет-нет, это не девушка, влюблённая в Макса. Скажу больше: это - не его мама. И даже не сам Макс, заболевший манией величия. Человек этот – господин Ред Ауэрбах собственной персоной… Ну да ладно, надеюсь, когда-нибудь дойдут руки и голова до этой столь заинтересовавшей меня темы, а сейчас – самое время возвращаться к Хэнку, в тот финал 1984-о.
А его явно нельзя было занести в актив Гэтерса. Его вообще можно было бы назвать одним из тёмных пятен в его карьере (она была, увы, столь недолгой, что откровенных провалов на более высоких уровнях он наделать попросту не успел). И дело было не только и не столько в том, что Хэнк был непривычно для себя пассивен и даже незаметен под чужим щитом для одной из первых атакующих опций в команде (трудно сказать, кто был из них «более первой» – Хэнк или Бо; да оба были первой!) – лишь 7 очков при ужасном проценте с игры. И не в том, что он ужасающе бросал штрафные – к этому все уже настолько привыкли, что сей фактор закладывался в игровые планы команд, за которые он играл, и которые играли против него – тоже, априори (Эрик так и не мог с этим ничего поделать – хотя и старался, и перепробовал множество способов, пока не дошёл до такого радикального и, как правило, безнадёжного, как смена бросковой руки). Благодаря Кимблу, пахавшему в нападении за двоих, «Мустанги» отставали от школы Франклина, которых вела за собой одна из главных звёзд города «Пух» Ричардсон, в самой концовке лишь на два очка – и владели мячом. И вот тут Хэнк облажался, облажался так, что никаких оправданий этому и быть не могло.
Мяч был у него, до финального свистка оставалось 13 секунд. Но ему почему-то показалось, что осталось лишь 3 секунды (потом он и сам не мог объяснить, почему же он так неверно оценил ситуацию) – и он бросил с 7-и с лишним метров. Изо всех, находящихся в тот момент на паркете, меньше всего шансов забить отсюда было, пожалуй, именно у Эрика. Он и не забил, чуда не произошло. За оставшееся мгновения «Доббинс» успели сфолить и отстать ещё на два очка после штрафных – и в итоге проиграли 53:49… Разочарованию не было предела. Но это было не в характере Хэнка – надолго раскисать. Не вышло сейчас – получится через год; вернёмся в выпускном классе в этот долбаный финал и уж тогда-то его выиграем. Одним словом: «всё, что не убивает нас, делает нас…» Тем более, что в стартовой пятёрке «Мустангов» появилось очень мощное пополнение в лице Дага Овертона, который проведёт впоследствии больше десятка сезонов в НБА (хотя, если скажу, что помню его по тем играм в ассоциации – конечно, совру; мне он запомнился исключительно по компьютерной «NBA Live-96» на SEGA, да и то – лишь из-за звучной фамилии).
Протокол проигранного финала . Не знаю, как для вас, а для меня – веет от этих бумажек чем-то таким. Даже не знаю… Духом времени, что ли.
В этом, последнем, классе у Хэнка и компании появилась возможность отомстить «Франклину» за все обиды. Хотя это ещё и не была игра плэй-офф, но по меркам школьного баскетбола её безо всяких натяжек называли «великой». Оно и понятно: и «Франклин», и «Доббинс» уверенно входили в топ лучших школьных команд в стране, занимая в этом рейтинге 11-е и 13-е места соответственно. Минимум пять игроков в составах команд считались калибра первого дивизиона NCAA. В зале собралось 1300 зрителей, включая и 30 тренеров студенческих команд, специально приехавших взглянуть на молодую филадельфийскую поросль. Телекамеры, представители печатных СМИ – парням было, перед кем показать себя… К тому же на кону была и немаловажная чисто спортивная составляющая: победитель избегал встречи с грозными «Южанами» (в составе которых блистал Лайонел Симмонс) вплоть до финала, а вот проигравшие столкнулись бы с ними уже на ранней стадии плэй-офф…
«Мустанги». 24-й номер – Хэнк, 32-й – Бо, 15-й – Деррик Гэтерс, 11-й – Даг Овертон. Рядом с Дерриком – Рик Янкович. Имена остальных и вам, и мне вряд ли о чём-нибудь скажут…
Хэнк уже стал узнаваемой персоной в городе, у него появилось немало личных поклонников. А оппоненты начали испытывать к Эрику уважение на грани с трепетом.
Игра полностью оправдала все ожидания. За 1:10 до конца основного времени перед ребятами из «Доббинса» явственно замаячил призрак прошлогоднего поражения: форвард «Франклина» Пол «Снуп» Грэм после броска со средней позволил своим оторваться на 5 очков – 61:56. Как признался после игры Янкович: «В тот момент у меня всё опустилось…» Не опустилось у Хэнка – за 49 секунд до свистка он переправил мяч в корзину после промаха своего брата Деррика. В следующем владении «Франклин» потерял мяч – и за 3 секунды до конца на Бо сфолили, когда он бросал трёшку. Первый штрафной Кимбл промазал, второй – попал. А потом действовал весьма хладнокровно – намеренно промахнулся в третьей попытке и сам же забрал отскок. Если бы Бо ещё и забил после этого – цены бы ему не было. Но тут друга снова подстраховал Гэтерс, в одном прыжке подправивший мяч в кольцо и отправивший встречу в овертайм.
В котором игрок «Франклина» Брайан Уотсон за 26 секунд до конца не смог реализовать штрафные (забавное прозвище «Грустные Глазки» он получил, конечно, не за этот промах, но в тот момент оно подходило ему, как никогда). И тем самым дал «Доббинсу» надежду на спасение – они проигрывали 67:68. «Толпа орала вовсю, когда мы разыгрывали мяч, - говорил после матча возбуждённый Хэнк. – Но я всё равно пытался перекричать её. Я вопил Дагу Овертону: «Бросай мяч! Бросай мяч!» Я вспомнил матч прошлого сезона с «Франклином», который мы выиграли (Гэтерс имел в виду не финальную игру, а один из матчей предварительного раунда, когда Дэррил Дириксон броском на последней секунде принёс «Мустангам» победу). Знаете, Дэррил Дириксон не такой уж великий снайпер, и я думал в те секунды: если он смог сделать то, что сделал, то Даг и подавно сможет. Чёрт, они же оставили его совершенно открытым!» Овертон надежд Хэнка не оправдал: свой бросок с трёх с половиной метров он не забил. Но тут, как тут оказался Деррик: «Как только я увидел мяч в воздухе, я сразу бросился под щит. Я смотрел на мяч и говорил себе: всё, что нужно – это поставить спину, взять подбор и сразу же бросать. Что я и сделал». И выиграл этот поединок для «Доббинса».
После его окончания Хэнк (12 бросков с игры из 20, 26 очков (на 8 больше, чем у Бо) и 17 подборов (на один меньше, чем у Кимбла), улыбаясь во все 32 зуба, раздавал интервью с обычной для 19-летнего парня бравадой: «Я знал – в матче с «Франклином» мне придётся по-настоящему туго, надо будет выкладываться по полной. Я чувствовал – они будут пытаться остановить меня любой ценой. И я сказал себе: как только я буду получать мяч в «краске», из которой обычно реализую 85 процентов бросков – я доставлю его в корзину. Ничто и никто не остановит меня! Сколько бы народу вокруг не было!» Можно сказать, что вот это «ничто и никто не остановит меня» вообще было девизом Хэнка на площадке. А потом вытащил к журналистам за руку Деррика, ставшего в итоге одним из главных героев матча: «У моего брата есть такая способность: оказываться в нужное время в нужном месте. Он всегда был таким, ещё в начальной школе. Я бы хотел, чтобы его знали так же, как знают меня. Честное слово, он этого заслуживает. Когда мы играем один-на-один, иногда он меня уделывает по полной программе. Он-то знает, что нужно, чтобы выключить меня из игры. Что-что? Нет, это информация для личного пользования, ни он, ни я не скажем вам, как это сделать. А то ещё парни из «Франклина» услышат…»
По пути в финал «Мустанги» катком проехались по всем соперникам (Бо был здесь на первых ролях, основательно затмив Хэнка), где их поджидал как раз «Л-Поезд» Симмонс во главе своих «Южан», уже успевший выбить в четвертьфинале «Франклин». Ожидаемой интересной борьбы не получилось. Просто это был один из вечеров «Хэнк-Бо-шоу», а когда такое происходило – им мало кто мог противостоять. «Южане» были разгромлены – 86:62, а Гэтерс и Кимбл выдали практически идентичную статистику: 27 очков, 14 подборов, 4 передачи и 27 очков, 12 подборов, 3 передачи соответственно. На прощание Эрик и Бо всё-таки подарили «Доббинс Тек» титул, который и по сей день остаётся единственным в её истории. А заодно оба вошли в символическую пятёрку лучших школьников-баскетболистов Филы – теперь уже первую…
…а это – уже протокол победного финала.
Как-то нехорошо будет обойти вниманием парня под «десятым» номером, раз уж он есть на этой фотографии. Это – Дэррелл Гэйтс, ещё один член стартовой пятёрки «Мустангов». Тем более, что он был лучшим другом Эрика в школе.
Первым человеком, поздравившим Хэнка с чемпионством, стала, конечно же, мама.
Кстати, Люсиль Гэтерс добавляла своей внушительной фигурой колорита играм «Мустангов», на которых она неизменно присутствовала. Достаточно послушать, как она сейчас говорит, насколько горда сыном. Не просто «Очень горжусь», а «VERY PRO-O-O-U-U-UD!!!». Такой неповторимый тембр может рождаться только в груди чернокожих женщин, таких, как Люсиль – по-моему, белым это не дано. Сразу становится понятно: если ты не разделяешь сейчас этой её гордости, и она об этом узнает – мало тебе не покажется! Янкович вспоминал, к примеру, такой эпизод. Во время одного из матчей тренер противников, уже устав смотреть, как Хэнк вытворяет на паркете всё, что захочет, в одном из тайм-аутов дал своим игрокам указание: «Чего вы с ним цацкаетесь? Убейте его!» На его беду, Люсиль сидела прямо за скамейкой гостей и отлично слышала всё, о чём там говорилось. Она сразу же поднялась с места, растолкала ребят и, встав перед тренером, прорычала тому в лицо: «Даже не думай сделать больно моему мальчику!» После чего смачно плюнула этому мужику на туфли…
Янкович вспоминает, как Хэнк недоумевал, почему его 24-й номер не выведут в «Доббинсе» из обращения. «Я отшучивался: ну, Хэнк, для этого нужно, чтобы тебя выбрали для участия в McDonald`s All-American (опять же, если есть те, кто не знает, что это такое: своеобразная All-Star Game для самых перспективных выпускников школ, которая проводится под эгидой McDonald`s). Как это было с Хорасом Оуэнсом в 79-м (самый известный выпускник «Доббинса» до появления Гэтерса и Кимбла)» Когда он уже учился в университете, то однажды позвонил мне и сказал простодушно: «Тренер, ведь я стал лучшим в стране и по очкам, и по подборам! Теперь-то увековечьте мой номер!..» Но при этом Ричи оговаривается, что главное его воспоминание от работы с Хэнком – это совсем не его результативность, физическая мощь, то, в конце концов, что во многом именно он принёс «Доббинсу» чемпионство, а совсем другое. «То, что сделало Хэнка таким – это его работа над собой, трудолюбие. Кажется, что он готов был играть в баскетбол, не прекращая. Его приходилось чуть ли не выгонять из зала. Знаете, сегодня (эти слова Янкович произнёс в 2000-м, спустя 15 лет после победного финала) дети бегом покидают зал, стоит только тренировке закончиться. Хэнк был совсем не таким. Когда я смотрю, как играют профессионалы, то не могу отделаться от мысли: он был бы отличным усилением для этой команды… он был бы отличным усилением вот для той команды… Каждый год я изо всех сил стараюсь не сравнивать моих игроков с Хэнком – но ничего не могу с собой поделать. И я начинаю говорить этим сегодняшним парням о том, каким он был, что он делал для команды. И я постоянно повторяю: если только вы попытаетесь пойти тем же путём, что и Хэнк – вы станете намного лучше. И как игроки, и как люди. В свой последний год в школе он стал для нашей команды всем, чем вы только хотите: скелетом, на котором всё держится, мускулами, которые всё приводят в движение, сердцем, которое заставляет всё работать… Он стал тотальным игроком. И он ненавидел проигрывать. И эта его сила, это нежелание уступить в чём-то распространялись и на всех вокруг. Мы вообще не думали, что он сможет поступить в один из колледжей, задействованных в NCAA. Но, к нашему удивлению, он закончил школу, набрав на тестах необходимые баллы».
Продолжение следует...
