Давид Кастера — человек, который никогда не спит на «Дакаре»
«Ты держишь в руках жизни других людей. Во время ралли я плохо сплю. Люди думают, что в своём кемпере и отдыхаю — это не так. Я слышу каждый вертолёт, каждый радиовызов».
Интервью Марии Гвидотти для журнала Cross-Country Rally News
Ночь в пустыне на «Дакаре» никогда не наступает по-настоящему. Спустя долгое время после того, как последние грузовики финишируют, когда пыль оседает, а двигатели остывают, бивуак продолжает жить — город выносливости, дышащий под звёздами. Генераторы гудят, словно гигантские насекомые, сварочные аппараты вспыхивают в темноте, а механики, покрытые песком и потом, работают без сна. Гонщики ложатся всего на несколько часов, прежде чем будильники прозвонят в 3:30 утра. Первый старт — за ними, за мотоциклами, сердцем ралли.
И где-то посреди этого организованного хаоса всегда горит одинокий свет в автодоме. Там Давид Кастера, спортивный директор «Дакара», лежит без сна — точнее, в полудрёме — прислушиваясь к пульсу гонки, которую он знает наизусть. Потому что если бивуак никогда не спит, то и человек, который прокладывает его путь, — тоже.
Пролог
Для Давида Кастера история «Дакара» началась задолго до GPS, задолго до саудовских дюн и южноамериканских этапов — в те времена, когда ралли принадлежало Африке, а слово «приключение» писалось с заглавной буквы. Страсть к мотоциклам глубоко укоренилась в семье Кастера. Прадед Давида владел велосипедной мастерской в Беарне. Этот интерес к механике передавался из поколения в поколение — от велосипедов к двигателям, от ремонта к гонкам.
Отец Давида вошёл в мир автоспорта, подготавливая мотоциклы Юбера Ориоля — легендарного «Африканца», который позже стал директором «Дакара» (1995–2004). Работая механиком в команде технической помощи, он влюбился в гонку — и передал эту любовь сыну.
«Вот с этого и начинается моя история с “Дакаром”, — говорит Давид. — Как и у многих из нас, всё началось с детской мечты».
«Пролог моей страсти к ралли-рейдам — это мой отец. Он был моим героем. Сначала он работал механиком Юбера Ориоля, затем Гастона Рахье. Я жил “Дакаром” с детства. Мне было 11 лет, когда он поехал на «Дакар». Я помню, как слушал радио, пытаясь поймать хоть какие-то новости. Это был 1981 или 1982 год — тогда был совсем другой мир. Ни спутниковых телефонов, ни интернета. Ночью он чинил мотоциклы, а днём ехал. Юбер выиграл в 1983-м. Мои родители были дилерами Yamaha и BMW, так что я буквально вырос внутри мотоциклетного магазина. Моя мечта о “Дакаре” родилась из невероятных историй, которые отец рассказывал по возвращении: поломки в пустыне, финиш с опозданием на три дня, затем возвращение в гонку… Вот откуда я родом».
Первый старт
В 1994 году Кастера наконец исполнил своё детское обещание. С крайне скромными средствами — один мотоцикл и отец в машине технической поддержки — он вышел на старт своего первого «Дакара». Он не только финишировал, но и занял восьмое место. Уже в следующем году на него обратила внимание Yamaha, и вскоре он стал заводским гонщиком.
«В 1997 году я финишировал третьим, рядом с Петерганселем, но я знал, что не выиграю. Я не хотел идти на безумный риск. Для меня это было приключение — продолжение пути моего отца».
Тот «Дакар» был другим — более длинным, более одиноким, более жестоким.
«Он оказался не сложнее, чем я ожидал, и гораздо длиннее. Бесконечным. Больше всего я помню холод. И да — он был опаснее, чем я думал».
Из седла — за кулисы
Даже будучи гонщиком, Кастера обладал мышлением организатора.
«Я всегда был больше организатором, чем пилотом, — признаётся он. — Я начал с помощи своему местному мотоклубу: эндуро, кросс-кантри. В 23–24 года стал президентом клуба. Я научился работать с волонтёрами, разрешениями, логистикой — всем тем, что позже пригодилось мне на “Дакаре”. Изменился только масштаб».
Этот опыт стал фундаментом его будущего — перехода от участника к архитектору приключения.
«Организация — это не импровизация. Я был мотоциклистом, штурманом и организатором. Это дало мне целостное видение».
К 2018 году, после многих лет работы рядом с Этьеном Лавинем, он понял, что готов взять ответственность на себя.
«В 48 лет я сказал себе: теперь могу делать это самостоятельно. Тогда я и купил Rallye du Maroc».
Переосмысление ралли
Стоит заговорить о дюнах — и его глаза загораются.
«Сегодня мы можем ехать везде: пересекать, исследовать. Раньше всё было более ограничено, менее технично. Техника не позволяла многого».
Rallye du Maroc — его собственный проект — дело масштабное.
«Организация стоит от трёх до четырёх миллионов евро. Это огромный риск. Но я хочу делать всё правильно: безопасность, инфраструктура, персонал. Нельзя привезти лучшие команды мира в лагерь без электричества и туалетов».
На «Дакаре» эти цифры возрастают многократно. Тысячи людей, сотни машин, целые города, которые появляются и исчезают в песке.
«Одна только служба питания — это 200 человек, — отмечает он. — Мы никогда не раскрываем полный бюджет. Он астрономический».
В октябре прошлого года Rallye du Maroc был продан компании Pro Dunes.
«Было очень эмоционально в последний раз стоять на подиуме с тем, что я всегда считал своим “ребёнком”. Но требования “Дакара” стали настолько высокими, что теперь он требует моего полного внимания».
Человек с множеством жизней
История Кастера на «Дакаре» многолика: гонщик, штурман, организатор. В 2005 году, устав, но не способный держаться в стороне, он вновь присоединился к ASO, помогая любителям в категории malle-moto. Десять лет спустя он снова ушёл — измученный политикой и давлением. Но ненадолго.
Он вернулся в роли штурмана — сначала к Сирилю Депре, затем к своему детскому кумиру Стефану Петерганселю.
«Это было забавно, — улыбается он. — В 1997-м я был третьим позади Стефана на мотоцикле. Двадцать лет спустя — третьим вместе с ним в машине. Жизнь — это круг».
Годы в правом сиденье стали для него настоящей школой.
«Я понял, что нужно большим заводским командам и что значит побеждать: бесконечная подготовка, тесты, одержимость. Люди видят, как команда приезжает, и думают: “Они сильные”. Но за этим — тысячи километров работы. Сириль был фанатиком тренировок: 500–600 километров в день, иногда больше, чем этап “Дакара”».
Этот опыт полностью изменил его взгляд на гонку.
«Организация — это не только маршруты. Это коммуникация, логистика, медиа, телевидение — понимание спорта со всех сторон».
Бремя страсти
В разговорах с Кастера снова и снова звучит одно слово — ответственность.
«Это нелегко, — говорит он тихо. — Ты держишь в руках жизни других людей. Во время ралли я плохо сплю. Люди думают, что я останавливаюсь в своём кемпере и отдыхаю — но это не так. Я слышу каждый вертолёт, каждый радиовызов. Это тяжело. Иногда я думаю о том, чтобы остановиться. Люди спрашивают — почему? Но давление колоссальное, особенно когда “Дакар” и Rallye du Maroc идут подряд. Иногда мне нужен покой. Просто подышать».
Тьерри Сабин 2.0
Участники полностью ему доверяют.
«Возможно, они видят во мне отцовскую фигуру, — смеётся он, слегка смущаясь. — Но я к этому не стремлюсь. Я просто стараюсь хорошо делать свою работу. Если они мне доверяют, значит, доверие взаимно».
Он остаётся удивительно скромным.
«Я всегда делал то, что люблю. Когда переставал любить — уходил. Когда был готов — возвращался. Так я живу.
Люди говорят: “Ты никогда не уйдёшь с Дакара”. Но я могу. Я буду горд тем, что сделал свою часть пути, и уйти свободно».
Машина организации «Дакара»
«На “Дакаре” я координирую и объясняю, но мне невероятно повезло с командой — со многими я работаю годами. Чтобы всё это существовало, нужна коллективная работа.
Я до сих пор сам прокладываю часть маршрута — это моя любимая часть. Создавать, придумывать. Это становится всё сложнее, но именно это меня движет».
Он придумал новые форматы гонки — «48-часовой хроно», «бивуак-убежище» — инновации, которые вернули соревнованию дух приключений.
«Я не люблю копировать. В тот день, когда я перестану создавать, я перестану работать. Без креативности “Дакар” превращается просто в бизнес. Для меня он должен оставаться страстью».
Мечта продолжается
Даже сейчас тот самый мальчик, который когда-то ловил новости о «Дакаре» по радио, продолжает мечтать.
«Когда я перестану чувствовать эту искру — я остановлюсь. Но пока у меня есть идеи. Если я не могу придумывать — я не могу дышать».
И потому, когда бивуак наконец затихает, а пустыня гудит под звёздным покрывалом, в ночи всё ещё горит одинокий свет — лампа человека, который никогда не спит.
«Всё началось как rêve d’enfant — детская мечта, — улыбается Давид Кастера. — Возможно, ею всё и остаётся»
