Майкл Оуэн. «Перезагрузка» 16. Герои
***
Проще говоря, вокруг окончания моего пребывания в «Ньюкасле» было много лжи, дерьма и общей дезинформации. Много было сказано и написано о тех последних нескольких неделях, и большая часть из них рисовала обо мне картину как об эгоистичном наемнике — злодее пьесы.
При написании своей книги Пол Ферврис даже решил бросить меня на амбразуру. Тогда я снова ничего не сказал. Причина, по которой я этого не сделал, заключалась в том, что я знал, что мое время придет. И вот оно — мое время.
Как я уже упоминал в этой книге, мои отношения с Аланом Ширером на протяжении всего моего пребывания в «Ньюкасле» были прекрасными. Я жил у него в первые дни, и мы виделись, когда оба жили в Даррас Холл.
В моих глазах он был не только партнером по нападению на поле с точки зрения игры, но и хорошим товарищем. Ни разу у меня не возникло впечатления, что он смотрит на вещи иначе.
Когда Джо Киннеру потребовалось больше времени, чтобы оправиться от проблем со здоровьем, «Ньюкасл» оказался в отчаянном положении с точки зрения игры в лиге. Короче говоря, мы шли ко дну — поэтому клуб, столкнувшись с отчаянной ситуацией в первом сезоне Майка Эшли, пригласил Ширера в качестве временного тренера, вероятно, надеясь, что его легендарный статус в клубе оживит игроков и болельщиков — и вытащит нас из неприятностей.
Чтобы понять Алана Ширера, нужно понять не только его личность, но и его статус в родном городе. В «Ньюкасле» Кевина Кигана считали мессией, а Ширера — самим Богом.
Будучи игроком, немногие парни олицетворяли дух жителей Ньюкасла больше, чем Алан. Отказавшись от перехода в «Манчестер Юнайтед» из «Блэкберна» в конце 90-х в пользу возвращения в родной город, в глазах болельщиков он продемонстрировал свою лояльность. Поэтому в этих же глазах Ширер никогда, никогда не мог поступить неправильно.
Как бы он мне ни нравился, для меня всегда было очевидно, что Ширер — человек властный. И игроком он был точно таким же — и это было одним из многих качеств, которые делали его по-настоящему великим. Алан Ширер был, вероятно, единственным игроком, с которым я столкнулся в своей карьере, которого я считал равным себе с точки зрения непоколебимой воли и уверенности в себе.
На поле или вне его, все было либо так как он хочет, либо никак — и из-за этого люди вокруг него скоро поняли, что единственный способ выжить — быть на его стороне. И если для достижения этого означало необходимость ползти вверх по его заду, в попытке добраться до его хорошей стороны, то это то, что делали некоторые из них.
С этой целью к тому времени, когда наступили последние недели сезона 2008/09 годов, когда клуб смотрел в бездну, называемую Чемпионшипом, Алан Ширер окружил себя прихлебателями, которым было поручено выполнять его приказы. Однако ничто из этого не гарантировало, что в критической ситуации он будет успешным тренером.
До всего этого и учитывая, что я был близок к завершению четырехлетнего контракта, который я подписал с «Ньюкаслом», и как таковой был бы свободен уйти в конце этого сезона по правилу Босмана, в какой-то момент между декабрем 2008 года и февралем 2009 года клуб предложил мне, в теории, новый контракт.
Я не могу вспомнить точную специфику этого контракта с точки зрения продолжительности. Мы даже не вдавались в эти подробности, потому что то, что они мне предлагали, было так оскорбительно жалко; мы вообще почти не вступали в серьезные переговоры. Не говоря уже о том, что это было лишь частью того, который у меня было раньше.
«А ты как думаешь?» - спросил меня Тони Стивенс.
«Они, должно быть, шутят», - ответил я.
Я понимал их позицию. Если бы я подписал контракт, у них, по крайней мере, был бы актив для того, чтобы позже меня продать. Однако, учитывая сложившуюся ситуацию, на этот раз у меня была власть. По крайней мере, я так думал.
Вместо того, чтобы брать на себя какие-либо обязательства, мы с Тони договорились, что я дотяну до конца своего контракта, а после окончания сезона посмотрю на предложенные варианты.
Проблема была в том, что кто-то слил в прессу то, что должно было быть частным разговором между клубом и моим агентом. Буквально на следующий день после того, как состоялся разговор, он просочился в газеты.
Мало того, что это было неправильно — и тем, кто это сделал, должно быть стыдно за себя, кстати — но это также сильно давило на меня с точки зрения болельщиков. Все, что я тогда слышал, это как люди говорят: «Есть новости о твоем новом контракте, Майкл?»
Вот тут-то все и запутывается.
На мой взгляд, я чувствовал, что, хотя клубу и был выгоден весь этот шум о предложении мне нового контракта, я не думаю, что они сами по-настоящему хотели через все это пройти.
Доказательства были очевидны.
Пока они не обманывали по поводу этого и могли публично сказать: «Мы предложили Майклу Оуэну новый контракт», - они прекрасно знали, что я не могу ответить словами: «Да, но эти нахальные ублюдки предлагали мне всего двадцать штук в неделю!» Что бы на это сказал человек с улицы? Для меня это была проигрышная ситуация.
Все это время мне казалось, что «Ньюкасл» знал, что они предложили мне что-то, от чего, как они понимали, я откажусь — и они сделали это только того, чтобы получить рычаг давления и для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах болельщиков и прессы. В то же время, это заставляло меня выглядеть плохо. Честная игра для Эшли и Лламбиаса, я полагаю — мое понимание ситуации состояло в том, что они бросили меня на произвол судьбы в тактическом смысле.
Это был просто еще один пример того, как клуб всегда имеет преимущество над игроком, говоря такие вещи, как: «О да, этот игрок подал заявку на трансфер», или «этот игрок отказался играть», и как болельщики всегда слепо верят своему клубу.
Но я могу гарантировать вам, что для каждого из этих примеров есть несколько сценариев, в которых клуб обращается с игроком как с человеком второго сорта: заставляя его приходить в восемь утра и отправляя домой в десять вечера, заставляя его тренироваться с подростками и так далее — все эти вещи предназначены для того, чтобы превратить его жизнь в ад и вытурить из клуба.
Ни одна из этих новостей не попадает в прессу, кроме нечто странного, когда игрок может сказать что-то вроде: «О, тренер не дает мне особо шансов. Не знаю, зачем он меня купил.» В любом случае ты еще смелый человек, если начинаешь говорить подобные вещи — с тобой будут обращаться еще хуже, а также ты столкнешься с возможностью быть заклейменным нарушителем спокойствия. Как игрок, иногда ты просто не можешь в этом выиграть.
Я знал все это очень хорошо, потому что своими глазами видел это в «Ньюкасле» с парнем по имени Альберт Луке. Он был куплен Сунессом в 2005 году за довольно большие деньги на пятилетний контракт — он был достаточно приличным игроком.
Довольно скоро, однако, стало ясно, что он тут так и не приживется — он явно тосковал по дому. С этого момента он был фактически зачехлен на протяжении всей эры Сэма Эллардайса, пока в конце концов не покинул клуб в августе 2007 года.
В то время, когда он был зачехлен, «Ньюкасл» сделал его жизнь абсолютной напастью, делая все то, о чем я упоминал: он не выходил на поле, его заставляли тренироваться с молодыми игроками и предлагали его клубам по всей Европе. Эллардайс даже оставил его без командного номера, что я счел ударом ниже пояса.
В принципе, мне казалось, что клуб сделал все возможное, чтобы побудить его уйти — чтобы они не были обременены его зарплатой. Но болельщики никогда не знают подробностей таких случаев. И даже если бы они знали, они всегда слишком ослеплены эмблемой клуба, чтобы увидеть, что происходит на самом деле.
Вот в такое положение потенциально меня и вталкивали. И, что еще хуже, я получил еще одну досадную травму паха, когда оставалось всего несколько игр до конца сезона. Очевидно, я уже много раз бывал в таком положении — и очень хорошо знал (а), как это ощущается и (б) как мое тело реагирует на отдых с точки зрения возможности снова играть.
Перематывая немного назад, когда Алан Ширер занял пост тренера с десятью оставшимися играми, я точно знаю, что Майк Эшли манил его стимулом долгосрочного контракта, если он сможет сохранить «Ньюкасл» в АПЛ.
С самого начала это казалось выполнимым — атмосфера в раздевалке была хорошей, несмотря на наше шаткое положение в чемпионате. Ширер определенно был бы на более жестком уровне шкалы, когда дело дошло бы до измерения тренеров, но, кроме этого, всем нравилось его отношение и тот факт, что он привел Иана Доуи в качестве тренера. Под руководством Алана Ширера тренировочная база была хорошим местом.
Кроме того, Ширер, казалось, видел во мне кого-то, кто был на другом уровне, чем другие парни. Возможно, из-за нашей прежней дружбы мне было очевидно, что он чувствовал, что может использовать меня как средство оценки боевого духа состава — «что парни думают о тренировках?» Учитывая наши отношения, я был более чем счастлив исполнить для него эту посредническую роль.
В его первой игре в качестве тренера мы проиграли «Челси» со счетом 2:0. После этого мы сыграли вничью со «Стоком», проиграли «Тоттенхэму» и сыграли дома вничью с «Портсмутом», а впереди маячила поездка на Энфилд. В этих первых четырех играх я играл в старте и меня не заменяли.
Потом все, казалось, изменилось.
В преддверии матча против «Ливерпуля» на Энфилде 3 мая Ширер вызвал меня в свой кабинет. У него было такое выражение лица, с которым я не был знаком.
«Завтра я выпущу Мартинса в старте. А тебя оставлю на скамейке», - сказал он.
И тут же у меня возникло странное чувство. Каждый раз, когда мы играли в гольф или были в компании друг друга, Алан без малейшего стеснения говорил мне, что он на самом деле не особо ценил Обафеми Мартинса.
«Ладно, босс», - говорил я, «как скажешь.»
Я подумал, что это странно. Ты сказал мне, что особо не ценишь его, а теперь выпускаешь его на мое место в составе.
Полагаю, с точки зрения сегодняшнего дня я понимаю, почему он принял такое решение. Мы ехали на Энфилд — место, где мы не ожидали получить многого. Если впереди был кто-то и он играл бы так, как мы собирались играть командой, то я полагаю, что это было логично, так как у Мартинса была скорость и он мог забегать в коридоры между защитниками. Тем не менее решение Ширера в тот день вызвало у меня тревожный звоночек.
Мы проиграли со счетом 3:0 — Джоуи Бартон был удален за тринадцать минут до конца. У Ширера и Джоуи была хорошенькая ссора — после игры в раздевалке была пара крикунов, которых все могли и видеть и слышать. Ширеру он никогда не нравился — это было очевидно.
Осталось всего три игры, и нам нужно было совершить что-то хорошее. Мне казалось, что на кону стоит богоподобный статус Ширера.
На следующей неделе перед более чем 50 тыс. нервничающих болельщиков на Сент-Джеймс Парк мы кое-что получили — победу со счетом 3:1 над «Мидлсбро». Досадно, но за двадцать минут до конца я почувствовал напряжение в паху, и меня сменил Мартинс.
Я не играл в предпоследнем матче против «Фулхэма» — удручающем домашнем поражении со счетом 1:0, которое заставляло нас получать маловероятное очко на выезде против «Астон Виллы», чтобы остаться в АПЛ.
Как я уже говорил, за неделю до игры против «Виллы» я получил травму. Принимая во внимание, что я знал, что это важная игра и что у меня, вероятно, было более тридцати мышечных травм за карьеру, я делал все, что в человеческих силах, в сочетании с физиотерапевтом Дереком Райтом, чтобы иметь возможность играть, хотя и с некоторой степенью смиренного реализма.
Я должен быть тут предельно понятен. Если бы это была обычная игра, я бы ни за что не стал играть. Я бегал максимум на три четверти от своей скорости, стараясь хотя бы просто тренироваться. Дело было не в том, что я был слабаком и не хотел пробиваться через болевой барьер.
Поврежденные мышцы просто не работают. Я знал свое тело лучше, чем, возможно, любой футболист когда-либо знал свое, и, честно говоря, как бы сильно я ни хотел играть в этой жизненно важной игре, я был по крайней мере в неделе от того, чтобы просто начать тренироваться. А у нас было всего три дня.
Как бы то ни было, в пятницу перед воскресной игрой я знал, что должен как-то проверить свой пах. Я очень хорошо понимал, что если не смогу бегать рядом с физиотерапевтом в пятницу, то уж точно не смогу присоединиться к полноценной тренировке в субботу. Это был бы дохлый номер.
Когда я начал бежать, постепенно наращивая темп до трех четвертей, я стал нервничать. Благодаря своему огромному опыту я точно знал, каково это — быть на грани. Как бы то ни было, мы прошли три четверти, и, когда я это сделал, я подумал, что мышца может забарахлить в любую секунду.
Естественная реакция в такой ситуации — не пытаться сильнее и не дать мышце порваться. Вместо этого ты расслабляешься, что я и сделал, после чего повернулся к Дереку.
«Такое чувство, что если я дойду до 100 процентов, то она порвется», - сказал я.
У меня не было причин говорить что-то еще. Как бы отчаянно я ни хотел сыграть в этой игре, я просто был открыт – зная, что Дерек передаст все Алану Ширеру и Полу Феррису, которые находились с остальной командой на соседнем поле.
«Что же нам делать?» - спросил я.
«Ладно, мы не хотим, чтобы это произошло», - ответил он, «так что просто доводи себя до того состояния, где, по твоему мнению, твой предел.»
Я продолжал работать на семидесяти пяти или восьмидесяти процентах до конца тренировки, как мы договорились, а затем пошли внутрь. Да, я сделал десять подходов этих пробежек, но в глубине души знал, что мне нужна еще неделя до того, как я смогу нормально бегать.
«Как ты себя чувствуешь?» - спросил меня Пол Феррис, когда я вошел в его кабинет.
В этот момент я должен вам сказать, что, хотя я всегда ладил с ним, я чувствовал, что никогда не могу полностью доверять Феррису.
«Если я буду продолжать, то потяну ее», - сказал я ему прямо.
«Но ведь это последняя игра сезона», - возразил он, «разве ты не готов рискнуть?»
В своей книге Феррис предположил (почему — я не знаю), что я ответил чем-то вроде того, что не хочу рисковать получить травму и, следовательно, поставить под угрозу любой будущий контракт с другим клубом.
Это совершенно не похоже на мои воспоминания о том, что я сказал. Я ни в коей мере не беспокоился о том, чтобы получить еще одну травму паха. У меня их было, наверное, семнадцать, какая разница, если была бы еще одна? У меня было бы три месяца межсезонья, чтобы прийти в себя.
«Конечно, я готов рискнуть», - ответил я, «просто меня беспокоит, что может случиться, если я попытаюсь ускориться.»
Опять же, я просто был честен. Я хотел играть. Но в то же время я только давал им понять, что, учитывая травму, существует вероятность того, что пах может разорваться, и через несколько минут меня придется заменить.
Я думал, что был справедлив к тренеру клуба; в своей книге Феррис, казалось, подразумевал, что я защищаю себя, но это совсем не так. Я бы непременно начал в старте, если бы тренер попросил меня об этом.
После этого разговора Феррис, очевидно, доложил обо всем Ширеру, который к этому моменту, по моему мнению, стал больше, чем клуб.
Такая ситуация, действительно, характерна для некоторых футбольных клубов. Когда игрок или группа игроков находятся там в течение длительного времени и становятся фаворитами болельщиков, они становятся все более могущественными. Пока они играют, эта сила приносит пользу клубу и стимулирует болельщиков. Но позже это может иметь отрицательный эффект, как, кажется, в случае с Классом ’92 в «Манчестер Юнайтед», который иногда был в ссоре с клубом, и в меньшей степени со Стивеном Джеррардом в «Ливерпуле», Лэмпардом и Терри в «Челси» и Аланом Ширером в «Ньюкасле».
Вместо того, чтобы быть непрестанным позитивом, эти оплоты клуба могут стать для него бременем и центром конфликта. Такое происходит снова и снова. Я не уверен, какое для этого есть решение, и даже есть ли оно вообще. К сожалению, то, что часто случается, как я уверен, было в случае со Стивеном Джеррардом в «Ливерпуле» — это то, что сильного игрока вытесняют.
Что касается Стивена, то я сильно сомневаюсь, действительно ли он хотел поехать играть в Штаты в 2015 году. Я слышал, что клуб хотел, чтобы он ушел за два года до того, как он действительно ушел.
Я уверен, что он предпочел бы завершить свою карьеру в «Ливерпуле», играя все меньше матчей, пока не достигнет точки, когда его можно будет интегрировать в тренерский штаб. В его случае это произошло позже. Но вместо этого, поскольку он стал таким символом и таким могущественным, я думаю, что он был очень быстро вытеснен. Стивен был больше, чем клуб.
Итак, возвращаясь в 2009 году, когда Ширер был назначен временным тренером, он занимал эту позицию неприкасаемой власти в «Ньюкасл Юнайтед», которую я только что описал.
В субботу, за день до игры, Алан позвал меня к себе. Взглянув на него через стол, я сразу понял, что что-то не так. Я хорошо его знал. Но это был не тот Алан, которого я знал. Сидя там, я думал: «Кто-то добрался до тебя… »
«Как ты себя чувствуешь?» - спросил он. «Что мы будем делать?»
«Я пытался вчера, и хотя я все еще в целости и сохранности, но я все еще чувствую, что если бы я надавил еще немного, то мышца бы забарахлила.»
«И?» - спросил он.
«Исходя из этого, я думаю, что от меня мало толку», - продолжал я, «но, конечно, если ты хочешь выставить меня в стартовом составе или посадить на скамейку, я в любом случае в порядке. Я просто честно говорю о том, как обстоят дела.»
И я был честен. У меня был предыдущий случай, чтобы доказать это — я играл в четвертьфинале Чемпионата мира с разрывом подколенного сухожилия длиной в тринадцать сантиметров. В тот день я в самом лучшем случае играл на шестьдесят процентов, и вообще не думал ни о чем, кроме самой игры.
Кто-то может сказать, что я был эгоистом, раз вообще играл в таком состоянии, но я никогда не смотрел на это таким образом. Все, чего я хотел — это выиграть в матче. Это была почти идентичная ситуация, так почему бы мне вести себя по-другому?
Ширер не поверил ни единому моему слову. Я не думаю, что он сомневался в том, что я был травмирован — это было неопровержимо. Вместо этого он занимался чем-то гораздо более неприятным: Я чувствовал, что он сомневается в моем голевом аппетите. Это было довольно серьезное обвинение.
Не важно, сколько раз я говорил ему, что счастлив играть, информация просто не доходила до него — хотя он, конечно, должен был видеть, что вероятная ложь просто не вписывается в мои планы.
Дело в том, что на протяжении всей моей карьеры я всегда преуспевал в том, чтобы быть большим игроком, который мог зарешать в самых больших играх.
Эта заключительная игра сезона, где на кону стояла прописка «Ньюкасла» в дивизионе, была именно тем давлением, которое мне нравилось. Но чтобы дать себе шанс на успех, мне нужно было быть в форме, чтобы играть.
«Поставь меня!» - сказал я, приходя в настоящее раздражение. «Или посади на скамейку. Я сделаю все, что ты захочешь, приятель. Просто знай, что я боюсь ускоряться.»
Что мне на это ответил Ширер было... молчанием.
Вместо этого за него заговорил я.
«Если хочешь услышать мое честное мнение», - сказал я, «начни со мной на скамейке. И если нам понадобится забить гол за десять минут, выпусти меня.»
Даже безучастный мог видеть, что в этом есть смысл. Если бы мы выигрывали со счетом 3:0 — не нужно было бы меня привлекать. Точно так же, если бы мы проигрывали со счетом 3:0 — это тоже не имело бы значения.
Но если мы отчаянно нуждались в голе, я чувствовал, что способен выйти вперед и болтаться вокруг штрафной в надежде, что мне выпадет шанс. Хотя я знал, что мне будет трудно бегать, я никогда не сомневался в своей способности забить выпавший мне шанс, когда это было важнее всего.
В тот день, когда я выходил из его кабинета, он сделал намек, который заставил меня поверить, что он думает, что моя голова наполовину забиты своим следующим контрактом. Я не дурак — мы оба знали, что через несколько недель у меня закончится контракт.
«В любом случае это не имеет значения», - сказал он, «потому что у тебя будет лето, чтобы снова привести себя в форму.»
«Конечно, я не хочу ужасной травмы, а кто хочет? Но я готов рискнуть», - возразил я. «Я делал это раньше и сделаю снова.»
Как выяснилось, хотя в тот момент он больше ничего не сказал и мы расстались вовсе не на неприятных условиях, он сделал именно то, что предложил я.
В тот день я сидел на скамейке запасных на Вилла Парк и вышел со скамейки за двадцать пять минут до конца матча, когда нам нужен был всего один гол, чтобы закрепить за собой статус команды Премьер-лиги — после того, как уродливый автогол Дэмьена Даффа в первом тайме вывел «Виллу» вперед. У меня не было никаких шансов. Мы проиграли со счетом 1:0 и впервые за шестнадцать лет вылетели в Чемпионшип.
После этого в раздевалке почти ничего не было сказано, и меньше всего — самим Ширером. Мы все были выпотрошены. Он ни разу не показал на меня пальцем и не сказал: «Ты был на поле не ради дела», что определенно было его стилем, когда он чувствовал, что игрок не внес свой вклад. Инцидент с Джоуи Бартоном на Энфилде был доказательством того, что он всегда будет выпускать пар.
Мы даже не расстались с какими-либо спорами. Все, что он сказал, было то, что перед отъездом на лето мы все должны вернуться в клуб и очистить наши шкафчики. Учитывая, что мой контракт не истекал еще несколько дней, я сдал точно так, как он и просил. Разница лишь в том, что, вычистив свой шкафчик, я навсегда покинул «Ньюкасл Юнайтед».
Только через три месяца, через ассистента Тони Стивенса, я обнаружил, что Алан Ширер, по-видимому, кипит на меня от злости. Мало того, выяснилось, что он говорит всем, кто готов слушать, что он обо мне думает. Если это так, то, проще говоря, я чувствовал, что меня сделали козлом отпущения.
Когда ты анализируешь это, то все вполне логично. Рекорд Ширера как тренера в последних восьми матчах сезона 2008/09 был ужасен: проиграно 5 матчей, сыграно вничью 2, выиграна всего 1 игра. Это вряд ли богоподобная статистика.
По правде говоря, ущерб был нанесен задолго до того, как мы отправились на Вилла Парк в надежде на ничью. Вилла Парк была одной из игр, в которых мы меньше всего могли что-то выиграть — в том году они финишировали пятыми.
К сожалению, эта вражда продолжается и по сей день. Чем больше я думаю об этом, тем больше понимаю, почему Алан ведет себя так и продолжает распространять негатив обо мне, когда только может. Его привезли на Сент-Джеймс Парк как спасителя, местного парня. Это могла бы быть замечательная история. Но он провалился. «Ньюкасл Юнайтед» вылетел.
Возможно, вместо того, чтобы исследовать собственные недостатки, ему было легче обвинить Майкла Оуэна. В конце концов, учитывая, как далеко мы живем друг от друга, мы вряд ли когда-нибудь встретимся лично. Возможно, именно это заблуждение и помогает ему спать ночью. Будучи людьми, это именно то, что мы делаем.
И с этой точки зрения мне его немного жаль. Мне очень жаль, что у него ничего не вышло в «Ньюкасле», но я совсем невиновен по отношению к тому, что он думает. Что бы ни говорили об обратном, кажется, что идея моей вины укоренилась в его сознании.
В какой-то момент, зная, что мы будем в одном и том же месте в одно и то же время на какой-то работе на ТВ, мы с ним предварительно обсудили разговор лицом к лицу. Когда пришло время, по какой-то причине, возможность была упущена.
И все так и осталось.
В течение 2018 года мой работодатель, BT Sport, попросил меня прийти на их вечернее шоу Премьер-лиги, чтобы поговорить о некоторых проблемах в моей карьере — в частности, о том, как травмы на протяжении многих лет замедляли меня. Для меня было катарсисом выложить все это там. Насколько я знаю, людям в целом понравилось интервью — особенно в отношении того, насколько откровенно я говорил о некоторых своих испытаниях и невзгодах.
Я вышел из студии, думая: «Я так рад, что сделал это… »
В течение нескольких дней после шоу я получил много сообщений поддержки от людей, которые оценили мою честность.
Через день или два после этого Ширер начал язвить в Твиттере.
Во время интервью я сделал общий комментарий о последней части моей карьеры — как из-за бесконечных травм и их результатов я вынужден был изменить способ игры, что я меньше наслаждался своим футболом. Временами я даже ненавидел его.
Очевидно, как человек, который когда-то умел очень быстро бегать, превратившись в бледную имитацию своего прежнего «я» совершенно логично было предположить, что я не получал такого удовольствия от игры. Я сказал это и стою на своем. Ширер набросился на это, говоря, в основном, как не впечатлились бы болельщики «Ньюкасла», услышав, что мне не нравится играть за них. Он выложил это своим подписчикам, вероятно, точно зная, что произойдет: Твиттер взорвется. И это случилось.
Это был такой мелкий, дешевый ход, который все равно не имел никакого смысла. То, что я сказал, не было отражением ни одного из трех клубов, за которые я играл в конце своей карьеры. Это было просто отражением того, как я себя чувствовал по отношению к тому, кем я был когда-то.
Последовал обмен сообщениями. Я предположил, что его слова были неуместны. Он ответил, что не высказал никакого мнения. Туда и обратно — со мной, пытающимся пояснить то, что я сказал с точки зрения логики, и его каменной стеной с отклонениями и педантичными, придирчивыми ответами (у меня сохранились все сообщения).
Разговор уперся, как я и подозревал, в никуда. Мы с Аланом Ширером до сих пор не поговорили об этом с глазу на глаз, и очень жаль, потому что, как я уже много раз говорил, мы были очень хорошими друзьями.
...ну хотя бы вот это:"На поле или вне его, все было либо так как он хочет, либо никак - и из-за этого люди вокруг него скоро поняли, что единственный способ выжить - быть на его стороне.И если для достижения этого означало необходимость ползти вверх по его заду, в попытке добраться до его хорошей стороны, то это то, что делали некоторые из них."
С первым предложением все понятно.Но второе...во первых что означает"ползти вверх по его заду" Это как понимать? И что здесь имеется ввиду под обозначением "зад"...извините попа что ли...? Это надо понимать как :"ползти вверх по его попе",или как? И как все это вяжется с "попыткой добраться до его хорошей стороны".Как можно добраться до хорошей стороны человека ползая по его "заду"(пусть и вверх).Чепуха какая то.
...мой вариант перевода:
"И если для достижения этого означало необходимость терпеть его тяжелый характер, в надежде получить его благосклонность, то это то, что делали некоторые из них."