«Стадион Галицкого не устареет, он вечной формы». Звездный архитектор, который проектировал «Краснодар», «Лужники» и «ВТБ Арену»
Вадим Кораблев узнал, что стадионы будут все выше.
Сергея Чобана называют самым успешным российским архитектором. Он родился в Ленинграде, учился на архитектурном факультете института Репина и в 1991 году уехал работать в Германию. Сейчас по его проектам строят здания в России и Германии, среди самых известных в России – башня «Федерация» в «Москва Сити», проекты «Дом Бенуа» и «Дом у моря» в Санкт-Петербурге.
В 2013-м открылся первый спортивный объект Чобана – Дворец водных видов спорта в Казани, который стал одним из самых больших деревянных сооружений в мире. После этого архитектор поработал над стадионами «Краснодара» и «Динамо», участвовал в реконструкции «Лужников».
Мы поговорили с Чобаном о том, как он делает стадионы важной городской достопримечательностью.
Почему стадион «Краснодара» получился таким классным: идеальный заказчик и форма Колизея
– Вы знаете, какая репутация у стадиона «Краснодар» в футбольных кругах?
– Нет, не знаю.
– Его называют лучшим в России. Помните, когда получили заказ?
– Да, хорошо помню. Заказ пришел в 2011 году, руководство «Краснодара» предложило компании СПИЧ участвовать в конкурсе. Мы тогда были партнерами с Сергеем Кузнецовым (сейчас – главный архитектор Москвы – Sports.ru), совместно руководили офисом. Решили подключить компанию gmp (один из мировых лидеров в проектировании стадионов – делали, например, проекты «Олимпиаштадиона» в Берлине и обновленного «Сантьяго Бернабеу» – Sports.ru), поскольку в тот момент у нас еще не было опыта самостоятельного проектирования стадионов. Я поговорил в Берлине с коллегами из gmp – управляющим партнером этого бюро Хубертом Ниенхофом и Мартином Кребесом, который занимался проектами в России. И мы вместе начали работу над вариантами проекта.
– Это был ваш первый стадион в карьере?
– Футбольный стадион – да. Из спортивных объектов к этому моменту уже был реализован Дворец водных видов спорта в Казани.
– Стадион был новым вызовом для вас? Место, куда в один момент приходят десятки тысяч человек.
– Знаете, скажу честно: для меня архитектура в первую очередь важна как элемент, дополняющий и обогащающий функции и пространства города. Мне интересен любой объект, который формирует пространство вокруг себя и многофункциональность городской ткани. В случае с «Краснодаром» было именно так. И все последующие наши проекты, связанные со спортивной типологией, также обогащали пространства города – «Динамо», «Лужники», хоккейные арены на ЗИЛе.
– У стадионов всегда примерно одна роль в архитектуре? Или она может меняться в зависимости от города и масштабов?
– Она может быть разной, но в наших проектах стадионы всегда были местом притяжения внутри уже существующей или создаваемой городской ткани.
– Как вы готовились к работе над «Краснодаром»?
– Ездили смотреть стадионы в другие страны, делали варианты. Итоговый вариант возник в очень тесном взаимодействии с заказчиком (с Чобаном активно общался брат жены Сергея Галицкого, тоже Сергей Николаевич Галицкий – Sports.ru). В том, что стадион получился именно таким, его заслуга очень велика. Наш с gmp первый вариант проекта был другим – в большей степени скульптурным. Но в результате диалогов с заказчиком возникла идея Колизея – стадиона вечной формы. В эту форму был заложен прогноз успешного старения и существования во времени.
– Сергей Галицкий называет стадион Колизеем, а футболистов в нем – гладиаторами.
– Слово «Колизей» в момент разработки этого варианта не звучало. Но когда мы были в Краснодаре и презентовали первые идеи, заказчик сказал, что ему хочется видеть стадион, ориентирующийся на вечность, вневременность.
– Какие стадионы вы смотрели при подготовке? Среди них был Олимпийский стадион в Берлине?
– Да, мы не только ездили на него смотреть, но и обсуждали нюансы с коллегами из gmp, поскольку именно они занималась его реконструкцией. В «Краснодаре» у нас получился другой стадион, но опыт берлинского мы использовали.
– Почему он всем так нравится?
– Он очень точен в деталях. Удачно найдена форма, она не устаревает. Все очень цельно. Функцию стадиона красиво дополнил парк, которым занимались архитекторы gmp.
Очень важный для меня элемент – огромная панорамная светодиодная стена. Если посмотреть, например, фильм «Тренер», понимаешь, насколько киногеничной она получилась. Я, кстати, всегда проверяю влияние объектов, в создании которых участвовал, по тому, насколько активно они публикуются в инстаграме, используются в фильмах. Мне это приятно: самая живая и непосредственная реакция.
– Экран вы придумали с нуля или где-то увидели?
– Экран был придуман специально для этой арены. Даже хорошо помню момент, когда мы дискутировали об этом. Заказчик был в Берлине, и мы активно обсуждали экран. Мы поняли, что чаша трибун в пересечении с внешней формой стадиона образует плавную кривую линию. Нам показалась красивой идея заполнить это место светодиодным экраном.
– Вы сказали, что проект получился таким качественным в том числе из-за отношения заказчика. Можете раскрыть детали его вовлеченности?
– Я бы не хотел раскрывать детали, потому что не знаю, о каких говорить надо, а о каких – не надо. Это была очень успешная командная работа. Роль заказчика в формировании этого стадиона – ключевая.
– Какое впечатление на вас произвели Галицкие?
– Это, безусловно, люди, которые знают, чего хотят.
Новая площадка «Лужников» открывает вид на всю Москву – это любимая фишка Чобана
– У нас выходило подробное интервью про «Лужники» с Сергеем Кузнецовым, поэтому у меня всего несколько вопросов по ним. Вы довольны тем, что получилось?
– Да, я доволен двумя аспектами. Первый – открытая колоннада-лоджия с каскадами лестниц вдоль наружного фасада. Эта лоджия раскрывается на все этажи, где люди скапливаются перед проходом на трибуны. Мне кажется, это очень интересное решение. Да, оно встречается и в других стадионах, но его не было в исторических «Лужниках». Это пространственно очень правильное решение. Даже в ключевой момент, когда после финала чемпионата мира пошел дождь и люди задержались в этом промежуточном пространстве, оно оказалось достаточно вместительным, чтобы там не создалась толпа. Людям было удобно, не тесно – впечатление, что находишься в городской лоджии, вместе с другими переживаешь ощущение праздника.
Второй аспект – общественное пространство на высоте 23 метра. Туда можно подняться по лестнице или на лифте и посмотреть на Москву – вид на весь город, в том числе на Сити. Между таймами там было очень много людей – и я видел, насколько их воодушевляют открывающиеся виды. Важно и то, что пространство не закрыто стеклом, спокойно продувается воздухом. Для меня всегда очень много значит возможность прожить здание по вертикали.
– Что сложнее: построить с нуля или, как в случае с «Лужниками», достать начинку и заложить новую?
– То, что «Лужники» не снесли, – заслуга руководства города и в том числе Сергея Кузнецова, инициировавших идею реконструкции. «Лужники» ведь не были внесены в реестр памятников архитектуры. Теоретически их можно было снести. Хорошо, что удалось интегрировать новую функцию в историческое здание. И это достаточно сложно. Когда проектируешь новый стадион, надо определиться с его формой, характером. Когда у тебя есть существующая форма, этот поиск совершен до тебя.
– «Лужники» – особенное место не только для Москвы, но и для всей страны. На вас это давило, мотивировало? Или вы уже так много всего сделали, что воспринимали как обычный заказ?
– Обычным заказом это ни в коем случае быть не может. Повторюсь, для меня всегда очень интересно и ответственно формировать город в узловых точках его структуры. Это невероятно мотивирует.
– В 2016-м вы говорили РБК, что у вас 95% заказов – частные. Единственный государственный – реконструкция «Лужников». Как на фоне частных заказов проходят государственные?
– Работа проходила нормально, я лично не почувствовал никаких изменений в алгоритме действий. Возможно, здесь не меня нужно спрашивать, а моих коллег, которые занимались непосредственно договорной частью проекта. Мы работали под руководством «Мосинжпроекта» – это мощная организация, которая обладает огромным опытом и возможностями для реализации проектов подобной величины.
– Перед чемпионатом мира и полгода после «Лужники» не задействовали в спортивных событиях, но там были концерты: Rammstein, Metallica, Muse. Начиная с 2020-го там прошел один матч – играли депутаты. Эксплуатация стадиона стоит 1,1-1,2 млрд рублей в год, при этом чистый убыток – около миллиарда. Для архитектора важно, чтобы его объект не простаивал?
– Честно говоря, у меня нет такого опыта. Сейчас в Берлине дискутируют по поводу сноса кинотеатра – одного из моих первых проектов – и постройки на его месте офисного здания. Но посещаемость там хорошая, просто заканчивается договор аренды, и владелец думает о более выгодном использовании участка. Безусловно, нет ничего хорошего, если здание, которое ты проектируешь, плохо используется. Даже если это происходит не по твоей вине, а по вине обстоятельств.
– Я разговаривал с главным спортивным архитектором России Дмитрием Бушем. Он рассказывал, как система работает в Англии: архитекторы всегда интересуются, насколько эффективно стадион будет использоваться, и задают вопросы: какие еще там будут мероприятия, как часто, сколько это все стоит? У вас такие вопросы возникали?
– Безусловно, это очень важные вещи, которые необходимо понимать до начала работы над проектом, но мне кажется, это должен, прежде всего, понимать заказчик проекта: город или частный инвестор. Какое соотношение эксплуатационных расходов и доходов от различных мероприятий в принципе планируется? С этого вопроса, как правило, и начинается любой проект. Но в данном случае нужно учитывать и то, что есть требования к вместимости со стороны ФИФА. На финальном матче должно быть более 80 тысяч мест. И нет возможности ответить, что в будущем это окажется неэффективно, поэтому мы сделаем 40. Я думаю, «Лужники» – сооружение в том числе для того, чтобы успешно прошел чемпионат мира. В этом уже есть большая часть роли.
Но, конечно, это не означает, что дальше он должен простаивать. В дальнейшем такое пространство должно грамотно использоваться. И в этом смысле надо задавать вопросы, которые вы привели.
– У нас с Бушем было довольно тяжелое интервью, потому что он много говорил о проблемах. И мне интересно, почувствовали ли их вы. Главная – в России просто нет культуры строительства стадионов. Мало компаний готовы ими заниматься, сложно найти подрядчика – у них ни материалов, ни технологий.
– У меня нет такого широкого опыта реализации проектов стадионов, как у Дмитрия Буша. На мой взгляд, все-таки должен сохраняться баланс между сверхвысоким качеством и желанием прагматичной и сравнительно быстрой реализации. Я бываю во многих странах и вижу здания, которые реализуются на пике технического прогресса – те же стадионы, аэропорты. И я не могу сказать, что видел качество, которое бы вообще не вызвало никаких нареканий. Мне кажется, сейчас в целом к любой постройке можно предъявить претензию, что она делается не на века: все эти навесные фасады, крепления на анкерах, легкие панели из металла или камня. Камень сегодня не такой массивный, каким был в Колизее. При желании всему этому можно предъявить претензию временности, но таково наше время. Я считаю, что если ты находишь форму, которая сама по себе не стареет и в твоих глазах не теряет актуальность длительное время, – это уже хорошо. А требовать массивности и непоколебимости, которая была в Парфеноне или римских арках, довольно сложно.
Я вчера был в Берлине на строительстве одного нашего довольно крупного объекта и как раз подумал, что очень сложно добиться перфекционизма с нашими сроками, скоростью и желанием уложиться в бюджет. Главное – не пережать с требованиями. Бывает, что люди ломаются под требованиями, они не в состоянии двигаться дальше. Есть некие пределы, за которыми уже нельзя добиться принципиально лучшего результата.
– Вам часто приходится идти на компромиссы?
– А это не компромиссы. Пошел дождь, и вы взяли зонт – это компромисс? Надо соотносить то, что ты хочешь, с тем, что, очевидно, невозможно. И на соотношении этих двух тенденций возникает работа. Архитектура – это, безусловно, искусство на грани возможного.
– Вы теряли заказы из-за несогласия с условиями?
– Да. В том случае, если это касалось архитектурно-идеологической направленности – если, например, меня просили о каких-то стилизациях, которые я просто физически не смог или не хотел бы делать. У меня есть набор принципов, которые я не нарушаю.
Но всегда необходимо соотносить поставленную задачу и авторский ответ с теми возможностями, которые существуют. Архитектура опирается на ряд основополагающих ограничений. И эти ограничения – часть нашего арсенала. Это не компромисс, а суть профессии.
– Одно из мест, где архитекторам приходилось много уступать – «Газпром Арена», самый дорогой стадион в России. Как он вам?
– Я ни разу не был внутри, если честно. Могу сказать так: весь комплекс – «Газпром Арена», «Лахта-центр» – это центры притяжения в городе. Фрагмент современного города. Не в смысле панелек в Купчино, как мы в свое время понимали в Ленинграде современность, а высокотехнологичный и обращенный в будущее новый центр. Хорошо, что он сделан. Хорошо, что попробовали и реализовали.
– Как вам стадион чисто внешне?
– Думаю, это фотогеничный объект. Или подходящий для рисования. Интересный фрагмент города.
– Внешне «Газпром Арена» получилась практически такой, какой ее и задумывали, но там очень серьезно сэкономили на внутренней отделке. Вы бы на такой компромисс пошли?
– Это сложный вопрос. Надо знать конкретную ситуацию – до какого момента простирается авторская работа. Она может касаться внешнего облика и пространства самой арены, а интерьеры отданы другому человеку. А есть объекты, где внутреннее и внешнее сильно взаимодействуют друг с другом. У меня сейчас есть объект, где внешний объем и интерьер зависят друг от друга. В таком случае я бы на компромисс не пошел.
«ВТБ-Арена» запустил тренд на высокие стадионы. Ее помогали делать американцы
– У «Динамо» вам было необходимо оставить исторические фасады. Это сильно осложняет работу? Какие еще были варианты?
– Конкурс на «Динамо» проводился, кажется, в 2011 году. Он предполагал сохранение исторического контура, но кроме этого были предложены разные варианты развития. Был вариант, при котором баскетбольно-хоккейная арена выносилась в другое здание – и, например, они с футбольной соединялись подземным переходом. Тогда бы, скорее всего, поле располагалось на отметке ноль, как это и было в историческом стадионе.
Была и другая модель, которая очень активно продвигалась заказчиком: когда и футбольная, и баскетбольно-хоккейная арены подняты на высоту примерно 15 метров, а под ними развивается многофункциональный торговый центр. И за счет того, что пространство для обеих арен как бы расширялось по отношению к контуру исторического стадиона, возникала потребность в другой форме, которая была бы расположена над исторической ареной.
В этом конкурсе мы участвовали с gmp и в своем проекте поместили футбольную арену в рамки исторического стадиона, накрыв ее легким параболическим покрытием. С нами над этим проектом работали конструкторы компании Schlaich Bergermann Partner, которые сделали вантовое покрытие на стадионе «Краснодара». Но победителями стали Михаил Посохин и Эрик ван Эгераат. В их концепции арены находились на одном уровне. В нашем проекте арены были разнесены. Кстати, там, где в нашей концепции была баскетбольная арена, сейчас строится спортивно-тренировочный комплекс – севернее Петровского парка.
Дальше проектирование начала другая команда, которая занимались в первую очередь технологией стадиона. Ее возглавил американский архитектор Дэвид Маника, раньше он работал в HOK Sport, а потом создал свой офис. И вот на стадии приглашения Дэвида нас позвали сопровождать проект в качестве местных архитекторов. Параллельно мы выступили генеральным проектировщиком многофункциональной части развития территории, которая теперь известна как «ВТБ Арена Парк».
Постепенно стало понятно, что концепция Посохина и ван Эгераата существенно видоизменяется в ходе уточнения Дэвидом Маника спортивных технологий. Начались разные проблемы: например, пути эвакуации из дальних точек арены в виде толстых ног спускались перед контуром исторической арены. Стало понятно, что необходим архитектор, хорошо понимающий характер и потребности Москвы, ведь стадион находится в очень непростом и ответственном с градостроительной точки зрения месте. В частности, я видел свою задачу в том, чтобы вернуть изначально заложенное в проект ощущение парящей арены. Да, она выступает своими консолями, но все опоры упрятаны за контуры старого стадиона. Сейчас четко прочитывается и форма старого стадиона, и хорошо виден контур надстройки.
– Архитектура направлена ввысь, но стадионов это пока не касается…
– Вот «Динамо» как раз коснулось. Поле находится на высоте 15 метров – это уже довольно серьезная высота по сравнению с другими стадионами.
– Да, я как раз об этом.
– И эскалаторы, и тоннели – это серьезное развитие технологии стадионов, которое до этого встречалось только в США. Представители заказчика как раз летали в Штаты, смотрели на примеры взаимодействия двух арен и пространства вокруг. Важно было, чтобы люди приходили не только на матч, но и вообще проводили на стадионе и вокруг него много времени. «ВТБ Арена» – это такой город в городе, новый центр притяжения горожан.
– То есть это сигнал, что дальше стадионы будут все выше и выше? Вы сказали, что подобное есть в Штатах, но в Европе таких примеров или единицы, или нет вообще.
– Мне кажется, их нет. Поэтому и приглашали архитектора из Штатов – он владел нужными знаниями.
– Какую форму все это может приобрести?
– Я думаю, стадионы могут действительно стать выше, если на первом этаже разместятся сопутствующие развлекательные функции. Сейчас и в хоккейных аренах дискутируется угол наклона, он становится все более крутым и менее пологим, чтобы гондолы с ложами буквально нависали над аренами. Это должно создавать ощущение эффекта близкого присутствия, вовлеченности в спортивное состязание – в том числе крутостью подъема. Такие объекты и дальше будут развиваться по пути развития зрелищности.
– Вы согласны, что советские стадионы – как, например, старый «Динамо» – не отображали, что внутри происходит что-то динамичное?
– Вы сейчас говорите о понимании спортивной арены как динамической скульптуры. Объекты, в которых я участвовал, выглядят зданиями, которые уже существуют какое-то время. И способны еще долго существовать. Я как раз не тот человек, который обязательно ищет выдающиеся скульптурные формы, чтобы реализовать функцию.
Мне кажется, спортивная функция очень хорошо укладывается в систему пилонов и условного Колизея, устойчивого к воздействию времени. Я как раз не считаю, что стадион должен обладать сиюминутной актуальной формой, которая должна выражать что-то особое. В таком случае сегодня она что-то выражает, а завтра – устаревает. Мода сегодня очень быстро меняется. Архитектура должна находить баланс между сиюминутным и вечным.
Стадионы должны стать городом в городе. Люди будут приходить туда каждый день
– Работать над стадионами интереснее, чем над другими объектами?
– Стадион – это очень сильное пространственное переживание. Как снаружи, так и внутри. Понятно, что это зависит не от размера. Пространственное переживание и в маленьком объекте может быть сногсшибательным. Но сама функция гигантской арены – с огромным количеством людей, которые сопереживают тому, что происходит внутри... Это очень сильное ощущение – понимать, что происходящее внутри объекта безумно важно для болельщиков, игроков, тренеров, людей, которые смотрят матч по телевизору. Это напряжение ко многому обязывает.
– Когда ездите по миру, обращаете внимание на стадионы?
– Конечно.
– Какие тенденции в России пока нельзя увидеть?
– Основная тенденция состоит в том, что стадион сегодня – это центр притяжения людей не только на спортивное событие. Это и гарантирует стадиону некую вневременность, возможность успешной эксплуатации в то время, когда нет спортивных событий. Это и концерты, и просто размещение внутри стадиона мест, которые люди посещают каждый день. Стадионы должны программировать городскую жизнь. «ВТБ Арена», повторюсь, на мой взгляд, эту тенденцию реализует.
– Ваш самый запоминающийся поход на стадион?
– Довольно незабываемый матч был 20 лет назад. «Гамбург» играл против «Баварии», напряжение росло, в великого Оливера Канна даже начали кидать банками из-под пива. Я случайно находился в зоне фанатов «Гамбурга», хотя никогда не был активным болельщиком и, признаться, сильно ужаснулся.
– Как вы попали на трибуну фанатов?
– Просто купил билет. Немецкий партнер пригласил нас с девушкой, у него было место в почетной ложе, куда он и пригласил мою спутницу – поклонницу «Баварии». На меня места не было, и я купил билет в фанатскую зону «Гамбурга». Когда пришел туда, был единственным без голубого шарфа. На меня все так смотрели... Спрашивали, что я тут вообще делаю.
Еще одно сильное воспоминание – как на чемпионате мира в 2009-м Усэйн Болт ставил мировые рекорды на Олимпийском стадионе в Берлине.
– Назовете три лучших стадиона России? Свои тоже можно.
– Я бы не брался, потому что я не спортсмен. Здесь, мне кажется, надо их спрашивать. Если они говорят, что «Краснодар» – хороший стадион, я бы им верил. Если бы вы спросили про лучшее офисное здание или музей, я бы тоже не знал, что ответить.
Впечатления очень меняются. Думаю, то, что произошло в районе «Динамо», – очень интересное преобразование городской ткани. Видите, называю свои объекты. Просто я все время обращаюсь к осознанию градостроительной роли стадиона как части жизни города. Мне кажется это очень-очень важным.
– Города, где вы себя особенно хорошо чувствуете.
– Время пандемии очень сильно все поменяло, начинаешь целые куски из жизни забывать, потому что где-то не бываешь. Я по-прежнему хорошо себя чувствую в городах, где в основном проектирую, – это Москва, Берлин и Петербург.
Безусловно, очень хорошо чувствую себя в Неаполе и в Риме, где у меня недавно прошла очень важная для меня выставка. Хорошо чувствую себя в Париже. Было время, когда был в восторге от Нью-Йорка, но потом восторг поугас. Очень понравился Рио-де-Жанейро. Очень нравилась Венеция, но в какой-то момент там стало слишком людно.
– Почему Неаполь?
– Это такой Петербург с хорошей погодой.
– В чем для вас красота?
– Когда ты смотришь – и ничто не режет глаз. Я очень доверяю своему глазу, это происходит на подсознательном уровне. «Резать» здесь – не про контраст. Даже грубый и намеренно ориентированный на слом контраст бывает очень интересным.
– Где искать вдохновение?
– Наверное, в радости от жизни и в ощущении собственной нужности. В понимании, что твоя работа не воспринимается равнодушно. Трудно найти вдохновение, не подпитываясь снаружи. В какой-то момент внутренний посыл без отклика извне может начать исчезать.
– У вас есть мечта, которая еще не исполнилась?
– У меня одна мечта – прожить как можно дольше здоровым, полноценным и ориентированным на активную жизнь человеком. Думаю, это единственная мечта, о которой стоит мечтать.
– Вы верите, что может наступить момент, когда вы скажете себе: «Я сделал все, что мог. Пора остановиться».
– Думаю, да. Этот момент может прийти, а может не прийти. И здесь нужно иметь чуткость и чувство меры, чтобы не навязывать себя кому-то или чему-то, если перестаешь чувствовать отдачу и необходимость.
Думаю, у меня очень много разных источников для получения удовольствия от жизни, чтобы мне приходилось навязывать себя кому-то или чему-то. С другой стороны, большое искусство – постоянно изобретать себя заново. Для меня, например, не существует ощущения сделанного в прошлом. Не важно, насколько успешно это было. Вот совсем неинтересно. Я абсолютно честно обращен только в то, что сейчас происходит и что еще не произошло.
Ощущение своевременности и актуальности того, что ты должен делать сегодня – это определяющий момент, чтобы сказать себе: «Ты еще в состоянии изобрести себя заново?»
Другие интервью Вадима Кораблева:
Фото: РИА Новости/Максим Блинов, Виталий Тимкив, Алексей Филиппов; globallookpress.com/Serguei Fomine, AirPano LLC, Komsomolskaya Pravda; vk.com/ВТБ Арена парк; commons.wikimedia.org/Наталья Коваленко
1. Цитата из 2011-го: «Импортных материалов, а значит резервов экономии, в нынешнем проекте осталось мало. Можно, конечно, ухудшить инженерное и технологическое оборудование, заменив его отечественными системами. Грубо говоря, сэкономить на общепите и отделке».
2. Цитата из нашего недавнего интервью: «Стоимость продолжала увеличиваться все время строительства. Она начиналась с четырех-пяти миллиардов во время конкурса и достигла цифр, которых сейчас даже я уже не знаю – 40-50-60 миллиардов. То есть в процессе строительства все шло к увеличению его стоимости. И никто с этим, строго говоря, и не боролся. В конце получилось как обычно: генподрядчик несколько не успевал к чемпионату мира, поэтому отделка получилась такой, какая она получилась».
Лужники лично мне не нравятся, всё таки поздний СССР очень убогий был с точки зрения эстетики. легко можно понять в том же метро, где сталинский период, когда архитекторы творили, а где хрущевская борьба с излишествами началась и серость процветала.
а вот на Динамо мне нравится. тёплая подтрибунка, отличный обзор, акустика, внешне приятный, хоть и вполне стандартный. хорошо, что сохранили исторический фасад, таким образом сохранили лицо. вокруг прекрасный парк, а метро сталинской эпохи. кайфую каждый раз когда туда хожу.
Сейчас, конечно, стадион намного более обжитой и выглядит изнутри намного интереснее. Появился медиаэкран между ярусами (как на хоккее), 2 новых табло, убрали все мелкие косяки и наполнили жизнью подтрибунки.
В зонах гостеприимства, права, все равно излишне «демократично». Ресторан в Голд Клабе язык не поворачивается назвать рестораном, в лучшем случае кафе. И кресла нужно было не обтягивать кожаным чехлом, а заменить на новые, более мягкие и комфортные
https://ic.pics.livejournal.com/babs71/12641742/4628838/4628838_original.jpg
Один в один. Это как сказать вот серый седан и вот серый седан, отличается только значком на решетке.
Сразу видно, что Чобан на футбол в России сам не ходит, особенно в ноябре в 0..+5 с ветерком
Кстати, не немецкие ли партнеры Чобана предлагали построить схожий "колизей" на Крестовском на конкурсе, который выиграл проект Куросавы?
Именно они проектировали жилые коробки, которые сейчас построили вместо Стадиона Юных Пионеров. А ведь стадион был в списке культурного наследия, откуда его вычеркнули. Также они проектировали жилые коробки по другую сторону Ленинградского проспекта. Раньше там был парк, а теперь "элитная" недвижка по чобановским проектам.
Для этих двух субъектов деньги не пахнут, они безотказные, как автомат Калашникова: и парк своим проектом изуродуют, и на Дмитровской свои убогие темные высотки воткнут.
Как архитекторы они оба, Чобан и Кузнецов, весьма посредственны, хотя с большим самомнением. Чобан просто взял "современный немецкий" стиль, назовем его так, и перенес в Россию. Ничем оригинальным он особо не запомнился. Вот такого "мастера" тут называют звездой архитектуры.
Как говорится, какая страна, такие и звезды. В королевстве слепых даже одноглазый - король.
Слышал как-то его лекцию про дизайн в архитектуре - там оно тоже в основном говорил про поиск компромисса между сиюминутным и вечным. Читал его книгу-зарисовки про Рим - и там тоже, в основном, рассуждения о том, как стареют здания, как они живут и прочий полёт мысли, который может себе позволить далеко не каждый, кто занимается практической работой с конкретными задачами.
И да, я был на всех топовых стадио
Там скоро будет главный транзитный вокзал Москвы, где будут останавливаться все проходящие поезда типа Санкт-Петербург - Владикавказ. Территорию вокруг перепрофилируют исключительно под коммерческую недвижимость, и земля с учетом близости такого объекта становится золотой, это вам не стадион, приносящий шиш да ни шиша
Дом Бенуа построили в начале 20-го века. Каменноостровский проспект, дом № 26—28.
А БЦ Бенуа это Пискарёвский пр., 2 корпус 2