Магия Джеймса Эдвардса

Джеймса  Эдвардса  что-то  гнетет. Сражался  он  накануне  достойно , на  трассе  для  автогонок  команду  пассивностью  не  подвел. И  что  же  мы  на  ней  делали? – Джеймс  Эдвардс  подумал. И  из-за  чего  сражаться  меня  понесло?

  «Дэвид  Дурский  сражен  стрелой  прилетевшего  в  Детройт  краснокожего». И  сказанное  Кинчаро  сразу  же  подвергается  корректировке  Эндрю  Мактонника.

  Циркулирующие  вокруг  него  слухи  о  распродаваемой  им  коллекции  маек  знаменитых  игроков  прошлого  Джеймс  Эдвардс  воспринимает  с  широком  разинутым  ртом.

  Петер  Рютлергер  видит  кактус. Они , Петер  и  кактус , в  магазине , где  кактус  может  купить , но  Петер  думает: нет , кактусы  себе  на  день  рожденья  я  не  дарю.

  За  столиками  ресторанов  Детройта  идут  разговоры  о  штанге. И  в  такси  о  ней  говорят. В  притонах  и  то  в  основном  о  ней  разговаривают. 

   Мактонник  не  без  сожаления  говорит , что  он , услышав  о  сборе  средств , ухнул  половину  зарплаты. Строительство  общественного  катка  он  теперь  финансирует.

  Джеймс  Эдвардс  пустился  в  странствия. Зайдя  в  супермаркет , он  закупился  печеньем , молоком , яблоками – с  пакетами  по  тротуару  идет  и  свою  заботливость  одобряет.

  Очнувшийся  от  воплей  Балтазар  Тингл  выступил  арбитром  в  споре  между  Патрисией  и  Кинчаро.

  Основываясь  то  ли  на  факте , то  ли  на  перекосе  в  сознании , Джеймс  Эдвардс  говорит  Деннису  Родману: мой  прадед  по  материнской  линии  был  наполовину  румыном , и  от  него  во  мне  капля  румынской  крови… она  во  мне  есть.

  Отвлекая  компанию  от  игры  с  «Денвер  Наггетс» , Кинчаро  бубнит  о  подошедшей  к  нему  проститутке , чей  рост  и  вес  были  для  женщины  не  то , что  чрезмерными , а  нереальными.