Зинаида Турчина:«Начать все заново? Жила бы точно так же»
Зинаида Михайловна Турчина — уникальна. Международная федерация гандбола провозгласила ее лучшей гандболисткой планеты Земля прошлого века.
Многолетняя капитан киевского "Спартака" и сборной СССР имеет огромную коллекцию титулов, которыми вряд ли сможет разжиться будущая лучшая гандболистка века 21-го.
Вместе с мужем — прославленным тренером Игорем Турчиным — она дважды выигрывала Олимпиады, дважды становилась чемпионкой мира, 13 раз поднимала над головой Кубок чемпионов и 20 — побеждала в чемпионатах СССР.
Ее жизнь — сюжет для телесериала. В первой серии там было бы знакомство с будущим мужем и тренером, который пришел записывать девочек в гандбольную секцию.
— Игорю тогда было 23 года, мне 13. Он пришел на урок физкультуры — молодой мужчина (они нам все тогда казались взрослыми) и спросил у нашего учителя, кто может быстро бегать, хорошо бросать и драться одновременно. Ну, тот и предложил: "А вот хотя бы Зина Столитенко. Целиком под ваше описание подходит". В итоге на тренировку я привела полкласса.
— Читал, потом вы с тренировок неоднократно сбегали.
— Да, и выгоняли меня тоже. Стояли в строю, и Галка Захарова (тогда она еще Манохой была) отпустила какую-то шуточку. А я засмеялась в голос. Турчин стразу же: "Столитенко, вон из зала!"
Ну и что? Иду домой, делаю уроки. Потом Игорь Евдокимович приходит к родителям и рассказывает, что в будущем я стану чемпионкой СССР и мира и что мне ни в коем случае нельзя бросать начатое. Впрочем, он подобным образом навещал практически все семьи наших девчонок.
— Реакция родителей?
— Шок. Как, впрочем, и у нас. Ну кто в такое поверит? Хотя мы, упорно тренируясь, постепенно начали обыгрывать всех сверстниц в Союзе. И однажды Турчин, наверное, чтобы отучить нас от беспрерывных побед, решил устроить спарринг с бессменным чемпионом страны — московским "Трудом".
Нас, тогда шестнадцатилеток, москвички, конечно, разорвали, обыграли с разницей в семнадцать мячей. И вот сидим мы на площадке, слезы у всех ручьем. А Турчин ходит перед нами и твердит: "Запомните этот матч, потому что без поражений не будет побед. Обещаю вам, что придет день, когда мы тоже станем чемпионами СССР. Да что там — еще и "мир", и Олимпиаду выиграем! Но для этого нам надо много работать — гораздо больше, чем мы это делали".
У нас слезы высохли, смотрим на него, переглядываемся и думаем: "Дядя, что ты такое плетешь?"
А он тогда специально бросил нас под танки, чтобы поставить на место возраставшую юношескую самоуверенность. И мы начали работать так, как надо. Это сейчас в командах есть и психологи, и научные группы. А Турчин у нас был и папой, и мамой одновременно. Мы даже уроки с ним вместе делали. В выходные всю команду в театр водил. Дни рождения — вместе.
— Вы следили за его личной жизнью?
— Он нам сразу все рассказал. Что закончил пединститут в Каменец-Подольском с отличием и приехал устраиваться на работу в Киев. Здесь уже жили его родители, которых по работе перевели из Житомира — потому, собственно он сюда и приехал. А вообще родом он из-под Одессы. Ну и, конечно, мы были в курсе, что он не женат.
То время вообще незабываемо. Ну можно ли сейчас представить, что мы всей командой провожали тренера домой? И обязательно просили: "Как поднимитесь, помашите в окошко, что вы уже дома". Понятно, все были в него влюблены.
В 1965 году по окончании школы (а мы тогда как раз молодежный чемпионат СССР выиграли) Игорь отозвал меня в сторонку: "Зина, хочу, когда вернемся в Киев, переговорить с твоими родителями". Я не поняла, для чего. Подумала: может, какие воспитательные меры?
Потом он пришел к нам домой — весь такой модный, в макинтоше, в шляпе, с популярным тогда оранжевым саквояжем. У меня родители простые — папа водитель, мама на табачной фабрике работала. Приняли нормально, накрыли поляну, батя чекушечку выставил.
И по ходу разговора стало понятно, что в отношении меня у Игоря Евдокимовича имеются определенные намерения. Как только за ним закрылась дверь, мама воскликнула: "Зина, ен же таки стары! Десять рокив! Ты шо?". А я сказала: "Мама, все нормально".
В общем, параллельно ходила на свидания с ним и с одноклассником. С одним во вторник, а в среду — с другим. И постоянно сравнивала. Хотя, конечно, после Турчина с ровесниками было неинтересно.
— Когда впервые почувствовали знаки внимания со стороны будущего мужа?
— Женщина это сразу понимает. Он то смотрел на меня как-то странно — уже другими, не тренерскими, глазами. То, когда мы всей командой готовили блюда на Новый год или какой другой праздник, обязательно замечал: "Все-таки лучше Зины никто у нас не кухарит". Кстати, мы эти традиции — собираться всей командой и вне тренировок — пронесли сквозь годы. Сейчас этому и молодых девчонок учим.
Турчин всегда повторял, что мы должны не только уметь играть в гандбол, но еще быть честными и порядочными людьми, примерными женами и матерями.
И еще он был ярым противником допинга. Хотя перед Олимпиадой 1976 года его вызывали в ЦК и обязывали быть таким, как все. Но Игорь уперся: "Моим девчатам еще матерями быть, и они эту вашу отраву принимать не будут!" Мы ели только здоровые продукты, никакого допинга.
— Немок подозревали?
— Конечно. Их кололи. В их раздевалках находили шприцы и иглы. Они были какие-то стандартные. Надевали форму — и как с конвейера все. Даже попы одинаковые.
— А у кого попы были красивее?
— У нас, конечно. Турчину многие завидовали: "Слушай, мало что классно играют, так еще и красавицы, одна другой лучше".
— Говорят, красавицы устроили неслабый бойкот, когда выяснилось, что именно вы встречаетесь с главным тренером.
— Наверное, кто-то увидел, как мы гуляли по Пушкинскому парку или ели там мороженое в кафешке — вариантов досуга тогда было немного.
Как-то прихожу на тренировку и обнаруживаю, что мяч в двусторонке летает через меня. То есть разыгрывающую никто не замечает. Ну и все — после тренировки я в слезах.
Турчин назавтра собрал команду и сказал: "Если я еще раз увижу, как Зина плачет, мы с ней собираем вещи и уезжаем в Ашхабад". Почему именно туда? Наверное, потому, что он Скорпион по гороскопу — очень любил тепло.
Девчонки потом пошептались-пошептались в раздевалке, но делать-то нечего, и все вернулось на круги своя. Потом девчата уже сами приводили своих парней тренеру на смотрины. Турчин брал на себя миссию советчика — стоит ли с этими ребятами иметь дело или нет. И, кстати, проверку проходили не все — Игорь видел людей насквозь.
Жили мы с ним в комнате с моими родителями и братом на шестнадцати квадратных метрах, удобства на улице. Хорошо, что были сборы, и хоть там могли уединиться. Это потом уже построили двухкомнатный кооператив, а после Олимпиады в Монреале нам предложили трехкомнатную квартиру.
— Вы стали глазами тренера внутри команды.
— Так я и получала больше всех. Если делала потери, то подходила к Люде Бобрусь, с которой мы дружим с тринадцати лет, и просила: "Когда начинаю пороть ерунду, ущипни меня". Так у меня иногда руки полностью синими были!
Вообще Турчин использовал пряник и кнут. Если мы побеждали в турнире, то шли в кафе, и он нам позволял шампанское, пирожное-мороженое. Выездные магазины, которые обслуживали футболистов, точно так же приезжали и к нам — Турчин пробил их через ЦК. Дубленки, импортные сапоги — это же все тогда было дефицитом, а девчата одевали не только себя, но и родственников.
Ну и, понятно, получали квартиры, машины. Тогда "Спартаку" помогали все — начиная от первого секретаря ЦК и заканчивая профсоюзами и спорткомитетом. Игорь был вхож в любые кабинеты. Вот было время...
— Дисциплина и в "Спартаке", и в сборной при Турчине была жесточайшей?
— Это правда. Вот типичный пример. Конец Олимпиады-76. Обе сборные СССР с золотыми медалями. Ну и ребята пригласили нас отметить это событие — накрыли поляну на седьмом этаже дома в Олимпийской деревне. А у Турчина сердце очень сильно болело после финала. Сказал идти без него.
Шампанское, икра, закуски из столовой, песни-пляски. Пришли туда в семь вечера, а без пяти минут одиннадцать приоткрылась дверь, в которую заглянул Турчин. Ни слова не сказал и закрыл ее с той же стороны.
Нам все стало ясно. Сразу же без слов поднялись, ноги в руки, и отправились в женский корпус. Спали мы, кстати, в двух комнатах по восемь человек.
Уже почти легли и вдруг слышим шум и крики. В дверь тарабанят. Немки. Заваливают с шампанским, смотрят и глазам поверить не могут: "Вы что, ненормальные? Вы — чемпионки Олимпийских игр! Давайте праздновать!" А мы в один голос: "Нет, у нас отбой. И вообще это все уже история". Я до сих пор твердо убеждена: если в команде нет дисциплины, то у нее никогда не будет успехов.
— Раньше за границу выпускали только идейных и дисциплинированных граждан Страны Советов.
— Этого у нас хватало — и собраний, и специальных людей, которые ездили с командой на все зарубежные турниры. На Олимпиаде в Монреале, куда мы приехали за неделю до старта, к нам прикрепили русскую женщину, эмигрантку. И вот она постоянно жужжала Турчину в ухо: мол, оставайся. "Мы и тебе зарплату хорошую сделаем, и девчатам будет хорошо". И так она его вывела из себя, что однажды Игорь не выдержал и сказал: "Если вы еще раз ко мне подойдете, я все расскажу специально обученному человеку, и вас отстранят от работы с нашей командой". И все, она сразу же отстала.
А я вот сейчас думаю: какая же я была дура. Ха, надо было ее послушать.
— В Канаде всегда была мощная украинская диаспора.
— Это мы сразу отметили. На все наши матчи приходили женщины в желтых блузках и голубых юбках, а мужчины — в желтых штанах и в голубых рубашках. Я тогда впервые увидела трезубец, "жовто-блакитны" прапор. Это было странно и любопытно. Но жизнь показала, что украинские канадцы оказались весьма дальновидными...
— Да уж, можно было тогда жизнь круто изменить...
— Знаете, если бы мне предложили начать все заново, то прожила бы точно так же. Вот ни на грамм ни о чем не жалею.
— Резонно. Не всем удается выиграть две Олимпиады. В Москве в 80-м вы повторили монреальский триумф. В отличие от мужской сборной.
— У нас был отличный тренер, который имел против каждой команды несколько тактических схем. А Толя Евтушенко, конечно, очень хороший администратор, но точно не самый выдающийся мужской тренер. Здесь на первое место ставлю Спартака Мироновича — это без вопросов.
Если бы СССР не отказался от Олимпиады-84 в Лос-Анджелесе, мы могли бы стать трехкратными олимпийскими. Впрочем, это вполне могло случиться и в Сеуле-88. Но тогда решили, что советскому гандболу хватит и одного золота. Нас просто не пустили в финал, буквально у нас на глазах поменяли судейскую бригаду — румын на немцев. Первые, знаю, судили бы куда лояльнее. Думаю, что покойный Александр Кожухов знал об этой истории больше.
— Немцы — это вообще знаковая нация для советских игроков. Анатолий Евтушенко мотивировал подопечных военными аналогиями.
— Турчин тоже умел находить слова. "Вспомните, сколько в каждой семье погибло. И поэтому нам надо не просто побеждать, а сокрушать противника, надо рвать и метать". И мы выходили, как цепные собаки. В защите стояли, а в атаку вся шестерка мчалась, как на пулеметы.
За тренера мы были готовы умереть. Вот Бобрусь рассказывала. Бежит она по краю и слышит крик Турчина: "Люда, заработай семь!" Она атакует, отдает руку, ее цепляют — пенальти. И она потом такая довольная: "Представляешь, Турчин попросил, и я сделала!" Сейчас нет такого — и отношения к тренерам, и патриотизма того…
— Какая победа была самой дорогой в карьере?
— Когда впервые стали чемпионами СССР в 1969 году, обойдя на туре в Ростове московский "Луч". Москвички были уже уверены в успехе. Кто-то подслушал разговор одной из них по телефону. Мол, завтра мы с этими спартаковскими писюхами разберемся и привезем золото в Москву. И нас это так раззадорило, что мы выиграли у них, считай, в одну калитку.
— Двадцать лет безусловного доминирования в стране и тринадцать в Европе должны были смертельно надоесть не только вашим соперницам, но и болельщикам. Притупляются эмоции…
— Так оно и было. Когда мы играли первые матчи Кубка чемпионов на выезде — особенно в Дании или в Норвегии, Игорь иногда делал так, чтобы мы оттуда приезжали с неочевидным преимуществом. Мяч, может, даже и ничья. А потом в Киеве набивался полный Дворец спорта, и мы выигрывали десять-пятнадцать.
— Но менее эмоциональным тренер от этого не становился.
— Конечно, в игре бывает всякое. И меня часто спрашивали: "Зина, так ты с таким человеком можешь жить? Он же все время матерится!" А я этого даже не замечала. Мы целиком концентрировались по ходу игры на его указаниях, а то, что он горячился, это нормально. Должен же у человека быть выход энергии.
— Неужели не было тех, кто принимал нецензурную лексику близко к сердцу?
— Все не так просто. Игорь знал, что надо сказать и сделать в каждой ситуации. Кому-то доставался кнут, кому-то пряник. Хотя наверняка кто-то обижался.
Помню, мне Лариса Карлова рассказывала уже после его смерти: "Подзывает меня Турчин как-то к себе в игре и говорит: курва ты молодая! Заодно рассказывает, как надо было действовать в предыдущем эпизоде. А я бегу обратно на поле и думаю: вот эта "курва" — это вообще что? Видно, что-то нехорошее, но что именно?"
— Игорь Евдокимович умер на своем рабочем месте, когда "Спартак" играл матч Кубка ЕГФ в Бухаресте — 7 ноября 1993 года.
— Он иногда говорил, что умрет на площадке. Чувствовал…
У него же три инфаркта было. За операцию на сердце надо было платить 25 тысяч долларов, таких денег у нас не было. Но норвежцы сказали: если Турчин у них поработает, то они организуют ему лечение у себя в стране. Так и получилось.
После операции Игорь чувствовал себя прекрасно, но ему нужны были лекарства, которые тогда уже заканчивались. Говорил, что по приезде из Румынии полетит за ними в Осло. И не успел…
Я тогда дома в Киеве была. Черный год. В феврале умерла мама, сыну десять лет, оставить было не с кем. Смотрела матч по телевизору. Когда увидела, как после перерыва девчонки вышли в зал заплаканными, все поняла.
Игорь в первом тайме был какой-то не такой. Обычно эмоциональный, тогда он просто сидел на скамейке. В перерыве рассказал об ошибках, девочки стали выходить из раздевалки. Он тоже поднялся. Сумку на плечо закинул, зачем-то облокотился о стену и тихо сказал: "Девочки, я умираю…"
Пока "скорая" приехала… Ее еще не пускали эти чокнутые болельщики — мы ведь вели после первого тайма мяч или два. Свистели, орали… Румын с тех пор ненавижу. Мы потом прилетели туда и еще раз их обыграли.
Через два месяца будет уже двадцать пять лет, как нет Игоря. Время пролетает, как миг.
— Если бы он мог увидеть, что сейчас происходит в украинском гандболе, что сказал бы?
— Даже не берусь представить. Отношение к спорту, не только к гандболу, у нынешних властей совсем не то, что было раньше. И когда у нас что-то изменится, не знаю. Я и на выборы-то последние годы уже не хожу. Не верю что-то во всех этих кандидатов…
Сергей Щурко
