Отрываясь в Шпорах
Я начал в Шпорах с 1500 фунтов в неделю – можете сравнить со 120 фунтами в неделю за предыдущие несколько лет в Ньюкасле. Кроме того, оплачивался и каждый выход на поле, что доводило общую сумму до 2500 фунтов в неделю. А за выступления в национальной сборной полагался дополнительный бонус. Плюс я заключил спонсорский контракт с производителем бутс на сумму 10000 фунтов. Бонусы за голы в контракте оговорены не были. У многих игроков такой пункт в договоре присутствовал, но я никогда не заговаривал о нем. Это накладывало бы на меня дополнительный груз ответственности.
В то время, Шпоры слыли чуть ли не транжирами, и на Уайт Харт Лейн всегда водились деньги. Они были самой прибыльной командой – доход за 1985 год составил 2,5 миллиона фунтов, в то время, как у Манчестер Юнайтед – 2,25 миллиона, а у идущих следом Ливерпуля и Арсенала – и того меньше. Да, все немного изменилось с тех времен.
При подписании контракта, я упомянул машину, и они предоставили ее мне – кажется это был Мерс. «А как насчет моего папы?», – спросил я. – «Я бы хотел купить машину и ему». Они пообещали позаботиться об этом.
- Еще пожелания? – поинтересовался Ирвинг.
- Моя сестра, - ответил я. – Она хочет шезлонг.
- Это все? – сказал он, протягивая мне свою чековую книжку и кредитную карту.
Я подумал секунду и добавил: «Рыбалка. Можно мне новые снасти?»
Неподалеку от Уайт Харт Лейн находился рыболовный магазин, в который я и направился, вооружившись кредиткой Ирвинга, и закупившись в нем всем необходимым инвентарем для меня и моих друзей.
Мой трансфер обошелся Шпорам в 2,2 млн. фунтов, что было самой большой, из когда-либо заплаченных британским клубом суммой, плюс – я получил 100 тысяч фунтов подъемными. Из них 70 тысяч я отдал маме с папой для покупки дома. Я легко сорил деньгами, полагая, что у меня в запасе много лет для того, чтобы заработать еще.
Одним из обещаний Ирвинга Сколара была оплата моего пребывания в отеле столько, сколько будет необходимо. Он определил меня в Вест Лодж Парк – отличную гостиницу неподалеку от Хадли Вуд (район-пригород, являющийся частью «большого» Лондона). Здесь останавливались команды-финалисты Кубка Англии перед игрой на Уэмбли и, как-то, – даже национальная сборная. Шпоры пользовались услугами этого отеля постоянно. По крайней мере, до того, как там поселился я.
Кроме того, мне разрешили поселить с собой кого-нибудь из близких для того, чтобы я не чувствовал себя одиноко, и я пригласил дядю Иэна, друзей Сирил и Кикки, ну, и, естественно, Джимми Гарднера. По их приезду мы решили отметить мой переход бутылкой шампанского. Прежде, я его ни разу не пробовал. Мы заказали Дом Периньон, считая его лучшим и, уж, точно, самым дорогим. Оно не показалось мне крепким, пока я не встал, чтобы дойти до туалета.
С каждой новой бутылкой, идея Джимми искупаться в пруду для рыб казалась все более привлекательной. Искупаться голым, естественно – ведь он же не хотел намочить свою одежду. Не сказать, что Джимми был сложен как Аполлон, но ему удалось собрать довольно большую аудиторию зрителей. Впрочем, так же, как и большое количество жалоб на ресепшне.
Следующей ночью мы решили повторить нашу вечеринку с шампанским – уж больно удачным оказался урожай того года. Всего, за 3 дня, мы выпили 38 бутылок Дом Периньон, пока, в итоге, нас не выставили из отеля. Я позвонил Ирвингу Сколару и мы все приехали в его офис в Вест-Энде (элитный западный район Лондона), где выстроились в шеренгу, словно школьники, ожидающие выговора. Ирвинг устроил нам разнос, но не думаю, что он был по-настоящему рассержен. А уж по сравнению с тем, каким он был после того как нас выселили и из следующей гостиницы – Хендон Холл Отеля – можно с уверенностью заявить: нет, в тот самый первый раз он, можно сказать, вообще не ругался. Ну, я же не мог знать, что их пианино настолько дорогое, а мой фокус со скатертью и зажженной сигаретой закончится так плачевно…
Далее мы переехали в Суоллоу Отель в Уолтем Эбби со строгим наказом не гадить там. Многие сотрудники Тоттенхэма пользовались местным спортивно-оздоровительным клубом и не горели желанием вылететь из него по моей вине. И, на этот раз, я не попадался. Наладив отличные отношения со всем обслуживающим персоналом в отеле, я знал, что, вляпавшись в неприятную ситуацию с журналистами или девочками, мне есть, где спрятаться и меня всегда прикроют. Я пробыл в Суоллоу полгода и, в итоге, мог спокойно притвориться там мебелью при желании.
Но и там был все же один чувак, которого я в итоге достал. Он со своей девушкой любил уединиться на заднем дворе отеля, там, где их никто не мог застукать. Однажды мы засекли его через окно спальни в весьма компрометирующей позе со спущенными штанами. Я просто не мог удержаться, чтобы не пальнуть по его голому заду из воздушки. Боже, в каком же он был шоке. Он орал и извивался. Ну, и мы, естественно, тоже – от смеха.
В газете Сан (британский таблоид, специализирующийся на «желтой» тематике) каким-то образом пронюхали о том эпизоде. Мы заключили сделку с Кельвином Маккензи – их главным редактором: я даю им эксклюзивное интервью, представляя все таким образом, что стрелял не я, а Джимми. Мне всегда нравился Кельвин. Он изъяснялся откровенно, давая тебе все понять без обиняков. Помню, он как-то спросил меня трахался ли я когда-нибудь. «Все банально» - сказал он. – «Мне просто интересно, дрючил ли ты уже кого?».
Присутствие в Шпорах Криса Уоддла оказывало большую поддержку. Когда все мои друзья вернулись в Ньюкасл и мне становилось скучно в отеле, я приезжал погостить к нему и его жене Лоре. Кроме того, я сдружился с Полом Мораном и Полом Стюартом, которых Шпоры подписали в тот же сезон, что и меня. Я очень тосковал по дому и часто приезжал в Ньюкасл.
А Джимми везде возил меня. Он приезжал на базу, забирал меня после тренировки или окончания матча на Уайт Харт Лейн, и увозил в Ньюкасл с ночевкой, если следующий день был выходным.
Однажды его машина сломалась прямо на полдороги домой, и мы решили доехать автостопом. Нас подобрал фургон пекарни «Mother’s Pride», но места в кабине не было, поэтому мы разместились сзади. Спустя часа два мы проголодались настолько, что были готовы съесть слона. И тут нас осенило, что мы просто завалены выпечкой, на которую и налегли.
Выбравшись, мы заплатили водителю за съеденное, не забыв захватить с собой про запас.
Я, наконец, купил свой собственный дом в Доббс Вейр Хартфордшира (Хартфордшир – графство на границе с севером «большого» Лондона; Доббс Вейр – элитный район с заводями, территорией для рыбалки, занятиями водными видами спорта и проч.) за 220 тысяч фунтов. Гейл переехала ко мне и мы, какое-то время, жили вместе. Недолго. Она поймала меня с другой. Мы разъехались, и она вернулась домой. На самом деле причиной всему являлся мой переезд в Лондон, с его искушениями. Впоследствии, длительных отношений я не заводил. Я был больше увлечен вечеринками, пьянками и весельем с друзьями. Мы встречались с Гейл около 6 лет, и, полагаю, я поступил нехорошо. Уверен, она сейчас счастлива в браке и благодарит Бога, что не осталась со мной.
Впервые я вышел в футболке Тоттенхэма в предсезонном турне по Швеции. Перед началом игры с Треллеборгом (бронзовый призер чемпионата Швеции 1992 года, в настоящий момент пробившийся во второй по силе национальный дивизион) я погладил по волосам симпатичную шведку, находившуюся в ряду выстроившихся для приветствия девушек. Я, если честно, даже не обратил внимания на то, как она выглядела и не узнал бы ее при встрече, но она запомнила меня, и в следующем городе я получил полное любви письмо с приложенными, весьма откровенными, фотографиями. Мы пустили фотографии по автобусу и хорошенько посмеялись. А в отеле меня ожидал букет красных роз, после чего она начала названивать мне.
В итоге, она позвонила в номер, сказала, что находится в одной из комнат того же отеля, и пригласила присоединиться к ней. Я попросил Уоддлера отвечать на все звонки, полагая, что она не сможет отличить голос одного джорди от другого. Но она просто не принимала отказа. Я рассказал обо всем Терри Венейблсу, он проверил всех зарегистрировавшихся в гостинице, но от девушки не осталось и следа. Письма и звонки внезапно прекратились, и я, решив, что все это было не более чем розыгрышем, забыл обо всем.
Однако спустя несколько недель, в воскресном выпуске газеты вышел материал, в котором говорилось, что я провел страстную ночь с этой девушкой. В газете были и фотографии той самой шведки, которую я все еще не мог вспомнить. Я не знаю, была ли это ее идея или заказ самого издания, но, когда ничего не вышло, кто-то из них решил в любом случае довести все до конца.
Это был первый подобный эпизод в моей жизни, но далеко не последний. Я осознал, что нужно быть всегда начеку и понимать, что если девушка строит тебе глазки, это может оказаться вовсе не тем, чем кажется. Весьма разочаровывающая перспектива. Не самое приятное – постоянно подозревать людей в неискренности.
Первый полноценный матч в составе Шпор я провел на Уэмбли против Арсенала в рамках предсезонной подготовки в турнире Макиты (Makita International Tournament– предсезонное международное соревнование, проводившееся в Англии в период 1988-94 гг.). Всю игру меня плотно опекали сразу несколько гуннеров, а мы, в итоге проиграв 4:0, были освистаны собственными болельщиками. Я отчетливо слышал их скандирование: «Выброшенные деньги!». Крис Уоддл уговаривал меня не принимать происходящее близко к сердцу – ему тоже потребовалось время на то, чтобы завоевать признание фанатов.
С одноклубниками мне тоже пока не удавалось найти общего языка. На одной из тренировок я отлучился в туалет, в котором также находился и Пол Моран. Позднее мы стали хорошими друзьями, но на тот момент мы не были близко знакомы, а, кроме того, он казался совсем пацаном. «Ты юниор?» – спросил я его.
«Да ты охерел, чувак?» – ответил он, громко хлопнув дверью на выходе.
Также на тренировке я сцепился с Винни Самвейсом, пускай, потасовка и не вышла серьезной. Уж не помню кто из нас начал, совершив грубый подкат. Это было на предсезонке в Норвегии. Такое случается на тренировках – не совсем ожидаемая грубость в игровом моменте. Это значит лишь, что ты относишься серьезно к тренировочному процессу, не более.
Мой дебют за Тоттенхэм в лиге должен был состояться в домашней игре против Ковентри, но матч был отложен из-за неготовности новой трибуны. Таким образом, в связи с переносом, свой первый матч мне предстояло сыграть на Сент-Джеймс Парк. Совпадение из разряда постоянно случающихся в футболе.
Я надеялся, что болельщики Ньюкасла – в особенности трибуна Галлоугейт Энд – поймут мое решение покинуть клуб и будут снисходительны, но в лучшем случае прием можно было бы назвать неоднозначным. Когда я подавал угловой, кто-то бросил в меня батончик «Марса». В обычной ситуации я бы расценил это как шутку, подобрал бы его и надкусил. Впрочем, я так и поступил, точнее – попытался, потому что кем бы ни был человек бросивший «Марс», он предусмотрительно хранил его перед этим месяц в морозилке и батончик был твердым, как камень. В предыдущие годы я потратил немало денег на стоматолога и, видимо, лишь благодаря этому мне удалось не сломать себе зубы.
В том матче мы сыграли вничью 2:2, а далее нас ожидала домашняя встреча с Арсеналом. После подката Пола Дэвиса, с моей ноги слетела бутса и, будучи наполовину босым, я принял мяч от Криса Уоддла и отправил его мимо вратаря Арсенала Джона Лукича необутой ногой. Это пришлось по душе болельщикам. Думаю, фанаты Шпор стали относится ко мне лучше именно после того эпизода.
Я хорошо уяснил особенность болельщиков Тоттенхэма, касающуюся того, что они поддерживали команду только при удачной игре. Если же дела шли не очень – на трибунах царило молчание. А то и хуже. В Ньюкасле мы могли «гореть» 5:0, но трибуны продолжали петь «Мы всегда поддержим вас» (We’ll support you ever more – строка одной из главных кричалок болельщиков Ньюкасла). Кроме того, я обратил внимание на то, что значительная часть мест для держателей сезонных абонементов на Западной Трибуне (West Sand – основная «фанатская» трибуна Уайт Харт Лейн) пустовала. Можно было наблюдать зияющие дыры на тех местах, где ты ожидал увидеть самых преданных болельщиков. Представить подобное в Ньюкасле было невозможно.
Переехав в свой новый дом, я был в шоке. Было фантастично получить в итоге именно то, о чем всегда мечтал. Но, готовясь одним субботним утром к выезду на игру, я обнаружил, что краны в ванной неисправны. Эта проблема прочно засела в моей голове. В раздевалке на стадионе я вел себя тихо, что было не похоже на меня. Обычно я буквально скакал вокруг, устраивал розыгрыши и прочую чепуху. В конце концов, Веннерс (прозвище Терри Венейблса) подошел ко мне с вопросом, что произошло и почему я в столь подавленном настроении. Я попытался убедить его, что все в порядке, но он видел, что я нахожусь в расстроенных чувствах. Мне попросту не удавалось выбросить это из головы. Я любил, чтобы все было опрятно и аккуратно. Я мысленно ставил галочку, когда дело было сделано, в противном же случае – оно нависало надо мной и начинало тревожить.
Я всегда находился в состоянии тревоги. Даже когда вокруг было веселье, какая-то часть меня продолжала беспокоиться. Почти всегда в моей голове было что-то, заставляющее испытывать тревогу, как бы я ни пытался забыть об этом. А понимание всей глупости происходящего вгоняло в депрессию.
Я рассказал Терри о проблеме с ванной. Мне следовало решить проблему еще будучи дома и это раздражало меня. Терри тогда сказал: «У нас тут полно воды. Принимай ванну сколько тебе влезет». Но я только стонал, обхватив голову двумя руками. Когда кто-то впадает в подобное состояние, его трудно уговорить выйти из него. Да, ты понимаешь, что не произошло ничего важного, но это никак не помогает.
Терри осознавал, что как бы нелепа ни была причина моего беспокойства, она важна для меня и я искренне встревожен. Он достал свой мобильный, выяснил у меня домашний адрес и распорядился срочно вызвать ко мне сантехника. Оставался час до стартового свистка. Как только мы вышли из подтрибунного помещения, сантехник отзвонился Веннерсу. Терри передал телефон мне, чтобы я мог сам удостовериться, что это на самом деле сантехник и проблема с ванной решена. Я выбежал на поле с чистой головой. И играл самозабвенно.
5.1. Первая команда, первые успехи. Часть I
5.2. Первая команда, первые успехи. Часть II
