Ухваченный Винни, но не Ферги
Сезон 1986-87 тоже оказался удачным для меня: я сыграл в 24 играх и забил 5 голов, несмотря на то, что выбыл на какое-то время из-за пахового растяжения. Плюс, по итогам сезона, меня вызвали в сборную до 21 года, и это была первая подобная оказанная мне честь на фоне того, что за школьную сборную мне выступить так и не удалось.
Меня отобрали для участия в международном турнире в Тулоне (французский город на Лазурном берегу – здесь и далее – прим. переводчика, если не указано иное). Это была моя первая заграничная поездка, и я еще много лет шокировал окружающих, заявляя, что Тулон является столицей Франции.
Помимо прочего, это был и мой первый полет на самолете. Мне было страшно до усрачки, я был уверен, что мы обязательно разобьемся и я погибну. Перед полетом я выпил пару бокалов бренди для храбрости, но все еще продолжал бояться даже подниматься на борт. Врач сборной был вынужден взять меня за руку и практически затащил в самолет, а после того – я, продолжая дрожать от ужаса, не выпускал его руку из своей практически весь полет, словно маленький мальчик.
Наша первая игра была против команды Марокко, и мне удалось отличиться со штрафного. Это был не только наш первый гол, но и, вообще, – первый гол на турнире. Мы победили со счетом 2:0, и это было отличным стартом, но наибольшее удовольствие доставила мне возможность оплатить поездку папы и пары его друзей в Тулон, чтобы поболеть за меня и насладиться рыбалкой. Я испытывал истинное счастье, имея шанс хоть как-то отплатить папе за все, сделанное им для меня.
Во время всего турнира, я был настолько взбудоражен, что не мог уснуть ночами. Вместо этого, я приходил в номера других ребят, чтобы поболтать или просто посмотреть, чем они занимаются. Нужно сказать, что это не очень-то их и радовало.
Я сыграл в ничейном для нас матче с СССР (Россией – в оригинале), но затем, подхватив грипп, пропустил игру против сборной Франции, которая одержала победу 2:0. К следующему, завершившемуся нулевой ничьей, матчу с Португалией, я уже был в строю. В итоге мы закончили турнир на 4 месте, что не могло не огорчить.
Вернувшись в Ньюкасл перед сезоном 1987-1988, мы с изумлением обнаружили в составе первого в истории английского чемпионата бразильца – Мирандинья (26-летний нападающий, забивший за два сезона в Ньюкасле 19 голов в 54 матчах). На первой его тренировке, вся команда выстроилась в шеренгу для того, чтобы поприветствовать новичка, пожав ему руку. Когда прошел мой черед, я незаметно всех оббежал и вновь встал в конец очереди, для того чтобы пожать ему руку повторно. Вот таким образом Мирандинья решил, что в его новом клубе играют близнецы Гаскойны.
Я решил помочь Мирандинья с английским, и начал с обучения дням недели. В конце каждого дня ребята проверяли, как проходит обучение. Когда настала среда, парни спросили его какой же сегодня день, на что тот, не раздумывая, ответил: «День онанизма!» (Wankday – от «wank» – онанизм). Команда была в слезах…
Первый свой матч Мирандинья сыграл против Норвича. Сотни джорди проделали долгий путь до Норфолка, чтобы поддержать новичка, сидя на трибунах в специально приобретенных по такому случаю сомбреро. Наш бразилец попытался забить прямым ударом со штрафного метров с 55, вызвав одобрительное неистовство болельщиков. Да, он всегда был нацелен на ворота, единственное слово, которому мне так и не удалось его научить – слово «пас». Правда, в следующей игре против Манчестер Юнайтед, он отличился сразу дважды.
Сразу по прибытию, Мирандинья получил в подарок от спонсора Фольксваген Гольф GTi («заряженная» версия Гольф). Как-то, я попросил одолжить мне машину на денек, а он, зная на тот момент обо мне лишь то, что я являюсь его одноклубником, – согласился, и мы поехали с Джимми прокатиться. Катаясь, мы пересеклись на дороге с одним заносчивым парнем, знакомым нам по Данстону. Ну, я и, решив погоняться, разогнал его максимально, а потом рванул вперед. К несчастью, минутой позже, я слишком резко ударил по тормозам и, не вписавшись в поворот, на полной скорости вылетел сквозь забор в поле.
На следующий день, на тренировке, Мирандинья спросил, когда я верну машину, на что я ответил: «Машину? Какую машину?». В конечном итоге, я, конечно, вернул ее – всю в обломках забора, с задними колесами – практически на месте передних… И несмотря на все это, вскоре, мне тоже предоставили машину от спонсора.
Естественно, я осознавал свою вину за случившееся, и, узнав, что его дети хотят собаку, подарил им спрингер-спаниеля. А он, в благодарность, назвал ее Газза. В ответ я пообещал назвать свою золотую рыбку Мирандинья.
В том сезоне меня вновь вызвали в сборную до 21 года, и я отчаянно хотел выступить за нее, несмотря на имеющуюся травму. Поэтому я ничего не сказал о повреждении ни медицинскому штабу, ни Вилли Макфолу, ни Дэйву Секстону – тренеру сборной, успешно скрывая свою проблему на тренировках. Но непосредственно перед первой игрой, боль стала невыносимой. На разминке я вел себя, как псих, и был отцеплен от команды до того, как успел совершить глупость. Коуч был в ярости, увидев меня травмированным и вынужденным пропустить два матча, включая игру с Ман Юнайтед.
Потеря места в составе молодежной сборной пробудила меня, и, закусив удила, я начал тренироваться с особым рвением, заслужив свое место обратно. В конце октября я получил награду лучшему молодому игроку месяца (Barclays Young Eagle of the Month) и вновь оказался в поле зрения Дэйва Секстона. Я славно потрудился, забив дважды, в матче с Югославией, завершившемся со счетом 5:1. А по возвращению, я снова был в составе в игре против КПР. Как это часто бывало со мной, только начиная налаживаться, жизнь готовила мне неприятность.
В игре против Вест Хэма, меня опекал – причем, не всегда в рамках правил – Билли Бондс, защитник Молотобойцев. Раззадорившись и сбив его в одном из столкновений, я спросил:
«Ты как, Билли?»
«Да что-то с коленом» - ответил Билли.
«А, ну тогда все нормально – главное, что это не твой артрит»
Немного нагло, да и не особо остроумно, учитывая то, что Билли, несмотря на свой 41 год, все еще оставался одним из лучших английских защитников. После этого, ему удалось практически полностью выключить меня из игры, а мы проиграли 2:1, забив утешительный гол, благодаря Мирандинья. Я полагаю, это должно было стать мне уроком. Но, конечно, не стало.
Я проводил свой третий сезон в первой команде и чувствовал себя полноправным членом основы. Но у меня начинали закрадываться сомнения по поводу перспектив самого клуба. К примеру, Ливерпуль подписал Джона Барнса (легендарный ямайский левый вингер Ливерпуля, спустя 10 лет, все же перебравшийся в Ньюкасл; 13 лет выступал за сборную Англии) из Уотфорда, а затем забрал у нас Бердсли. Это было ярким примером недостатка наших амбиций. Для большого клуба, подобного Ньюкаслу, нихрена не выигрывать в течение 30 лет, являлось просто позором.
Игра, изменившая мою жизнь – чего я, конечно, не предполагал в тот момент – состоялась 23 января 1988 года в домашнем матче против Шпор. Мы победили 2:0, благодаря моему дублю. Терри Венейблс (легендарный английский игрок и, прежде всего – тренер – выигрывавший в этом качестве чемпионат Испании с Барселоной, а также Кубок и Суперкубок Англии с Тоттенхэмом; в 94-96 гг. – главный тренер сборной Англии) – их тренер, и Ирвинг Сколар – президент клуба – позднее признавались в беседе со мной, что это было одно из лучших выступлений игрока моего возраста, которое они когда-либо видели. От Мэла Стейна, моего новоиспеченного агента, я узнал, что Ирвинг Сколар справлялся насчет того, как я смотрю на переезд в Лондон.
А я никак особо и не смотрел. Я никогда не думал о переезде куда-либо южнее глобально, и в Тоттенхэм – в частности. Ходили разговоры и об интересе со стороны Манчестер Юнайтед, но и они меня особенно не трогали. Если я хотел куда-либо перейти, то только в Ливерпуль. Я несколько раз говорил с Кенни Далглишем и он выражал значительную заинтересованность в моем переходе, тем непонятней мне было отсутствие каких-либо подвижек в этом вопросе. Мне говорили, что у Ливерпуля сейчас нет свободных денег на трансфер. В свою очередь, Кенни надеялся, что в течение моего следующего сезона в Ньюкасле, ему удастся найти необходимую сумму.
Ничего не происходило, а я, тем временем, продолжал неплохо выступать. В январе я вновь выиграл приз лучшему молодому игроку месяца, а Ньюкасл незаметно оказался на вершине турнирной таблицы. Бобби Робсон, занимающий в то время пост главного тренера сборной, назвал меня «маленькой жемчужиной». Вообще, я удостаивался множества прозвищ, причем, не всегда лестных, но это – произнесенное тренером национальной сборной, дало мне огромной заряд.
В феврале 1988 мы играли на выезде с Уимблдоном. Благодаря таким игрокам, как Джон Фашану, Деннис Уайз и Винни Джонс их команда слыла одной из самых грубых в британском футболе. Я остался доволен своей игрой в домашнем матче, в котором Винни [Джонс] не принимал участия. Пресса окрестила ответный матч личным противостоянием неберущего в плен Винни Джонса и меня, молодого, гораздого на трюкачества, дарования.
Я, по сути, ничего о Винни не знал, да и он, наверняка, слышал обо мне не более чем, как о новой звездочке, жемчужинке, так сказать. На разминке, фотографы и прочие журналисты уделяли мне повышенное внимание. Я, тем временем, ловил на себе взгляд Винни. Он выглядел реально огромным. Я всегда чувствовал себя нервно и ажиотированно непосредственно перед игрой, но на этот раз мне было физически хреново. Сразу после стартового свистка он нашел момент и прорычал мне: «Я – Винни Джонс. И я – цыган. Сегодня на поле – только ты и я, толстяк, только ты и я…»
Это нормально в среде профессиональных футболистов – пытаться запугать тебя, вплоть до угроз убить или покалечить, в особенности, если ты – молодой и любящий пофинтить игрок. Но глядя на Винни, я поверил всем его угрозам. Я не думал, что он может играть таким образом на публику, несмотря на то, что теперь-то мы знаем насколько хорошим актером он может быть. Я был уверен в правдивости его угроз, и оказался прав.
При первом же моем приеме мяча, он снес меня с ног. Винни не оставлял меня в одиночестве ни на секунду весь полдень, за исключением эпизода вбрасывания им мяча из-за боковой: «Я отлучусь вбросить мяч, но, б…ь, тут же вернусь!», проревел он.
Во время подачи одного из штрафных, Винни стоял спиной ко мне. И вдруг, неожиданно, я ощутил его руку, крепко схватившую меня за яйца. Я заорал, как умалишенный. Тогда мне казалось, что никто не заметил происходящего, так как мы не были вовлечены в борьбу за мяч. Но фотографу удалось сделать кадр, облетевший впоследствии все печатные издания, и ставший одним из самых известных спортивных снимков. Кому-то, уверен, это принесло удачу, не нанеся, при этом, особенного вреда нам с Винни.
Матч закончился со счетом 0:0, а после финального свистка кто-то из болельщиков подарили мне букет роз. Я попросил отнести одну из роз в раздевалку Уимблдона и презентовать ее от меня Винни. В ответ, Винни послал мне ершик для унитаза. Это заставило меня расхохотаться, но почему именно ершик – я так тогда и не понял. Среди моих прозвищ не было пока «тупого, как ершик» (аналог русского варианта «тупой, как пробка»), по крайне мере – мне об этом не было известно. Сейчас, из автобиографии Винни, я знаю, что, когда ему вручили розу, он стал в бешенстве оглядываться вокруг, в поисках ответного «подарка», и туалетный ершик оказался первым, попавшимся ему на глаза предметом. Позднее, мы с Винни стали хорошими друзьями и я даже ездил рыбачить и охотиться к нему домой.
Уимблдон стал для нас финальной оплеухой того сезона. Они обыграли нас 3:1 в четвертом раунде Кубка Англии и чуть было не выбили и из Кубка Футбольной лиги (Кубок Англии – главный по престижности кубковый турнир Англии, ведущий свою историю с 1871 года; Кубок Футбольной лиги – менее престижный и более молодой турнир, основанный в 1960 году). Они шли к своей сенсационной победе над Ливерпулем в финале Кубка Англии того сезона.
К тому времени, я утвердился в мысли о том, что руководство Ньюкасла, пожалуй, больше разбирается в администрировании, нежели в футболе, как таковом. Мы все еще не подписали ни одного нового игрока, и члены клуба были, в принципе, не особо настроены на финансовые траты. Стэн Сеймур, президент клуба, любил называть себя «Мистер Ньюкасл», несмотря на то, что уверен, никто из окружающих его точно бы так не назвал. Гордон Маккиг, ставший в последующем преемником Стэна, разговаривал так, как будто набил рот сливами и казался мне излишне высокомерным. Несмотря на то, что он в итоге дорос до председателя Лиги, я до сих пор считаю его, скорее, политиканом, а не футбольным функционером.
Я стал понимать, что не хочу больше оставаться в Ньюкасле, но не имел ни малейшего понятия, куда двигаться дальше. Возможно, стоило еще год подождать, пока Ливерпуль Кенни сделает запрос о моем трансфере. Неопределенность происходящего заставляла меня просыпаться среди ночи с мыслями, кружащимися в голове, в постоянной тревоге и попытках понять, как же все пойдет дальше. Напряженность отражалась и на качестве моей игры – выступая за сборную до 21 года против Шотландии, я был заменен из-за откровенно дерьмовой игры.
В конце сезона нас ожидал выезд к Дерби (Дерби Каунти, двукратный чемпион Англии, участник первого национального чемпионата, в настоящий момент, выступающий в Чемпионшипе), тренируемому нашим бывшим тренером Артуром Коксом. Я с ужасом ожидал его привычного крика, оповещающего меня о том, что он на самом деле думает о моей игре. Но в этом не было необходимости. Я отыграл настолько ужасно, что был удален во второй раз в сезоне.
Направляясь в раздевалку, я пнул корзину с бутылками воды Дерби, обрызгав женщину из их штаба. Затем я вновь разнес раздевалку и сломал дверь. Артур был в бешенстве.
Через пару дней, до того, как я получил счет за нанесенный ущерб, остыв, я написал письмо с извинениями Артуру. Не могу вспомнить конкретных слов, но, позднее, Артур рассказывал мне, что я писал о своем голоде до побед, желании стать лучшим игроком страны и разочарованности от собственного ужасного выступления.
В конечном итоге, в Ньюкасле поняли, что я хочу уйти и не стану подписывать новый двухлетний контракт. Они дали официальное согласие на ведение моими представителями переговоров с Тоттенхэмом. И часть болельщиков Ньюкасла была, мягко говоря, не в восторге от такого поворота.
Алексу Фергюсону стало известно, что Шпоры готовят предложение по моему трансферу. Они были не в состоянии финансово его повторить, но заявили, что недостача может быть восполнена, и даже превышена, бонусными выплатами за победы, которые более вероятны при переходе в Ман Юнайтед. Ферги видел во мне адекватную замену Брайану Робсону – так, по крайней мере, мне говорили, несмотря на то, что позднее, сам Роббо, в разговоре со мной, опроверг эти слухи.
Ведя переговоры с Мэлом Стейном, моим агентом, Ферги был уверен, что подпишет меня. Озвученные цифры были невообразимы для того времени, хоть и смешны по сравнению с нынешними условиями трансферов. Все, что меня, в сухом остатке, интересовало, это возможность приобрести дом для мамы с папой. Тем не менее, в автобиографии Ферги, это желание, каким-то образом, преобразовалось в то, что я, якобы, требовал именно от клуба купить дом для родителей, чего, на самом деле, не было.
7 мая, на Сент-Джеймс Парк, я в последний раз надел футболку Ньюкасла. Официальных заявлений еще не было, но я и большинство окружающих знали, что я не сыграю за них в следующем сезоне. По окончанию того матча против Вест Хэма, я добежал до Галлоугейт Энд (старейшая фанатская трибуна домашнего стадиона Ньюкасла) и похлопал в ответ болельщикам, провожающих аплодисментами меня. Обежав все поле вокруг, я, в итоге, покинул его в слезах. В раздевалке стояла гробовая тишина. Несколько парней пожелали мне удачи, но я буквально мог потрогать появившуюся между нами дистанцию.
Нужно сказать, что все, чуть было, не перевернулось с ног на голову, в последнюю минуту. Джон Холл, позднее – сэр Джон Холл сделал предложение о покупке Ньюкасла, а после – позвонил мне. Он сказал, что, несмотря на то, что не может гарантировать точные сроки завершения сделки, в любом случае, хотел бы видеть меня в цветах клуба. Он понимал, что я не могу ждать вечно. И все вышло так, что получить клуб ему удалось лишь много позднее (Джон Холл приобрел права на Ньюкасл в 1992 году).
Я с наслаждением принял участие в играх за сборную до 21 года в Тулоне. Турнир мы начали с победы 2:1 над Мексикой. В нашей банде тогда выступали Найджел Мартин, Дэвид Платт, Майкл Томас, Дэвид Рокастл – игроки, которые впоследствии доросли и до взрослой сборной. Благодаря моему голу в полуфинале против Марокко, мы вышли на сборную Франции. Французы решили применить против меня личную опеку. Могу сказать, что если вас когда-либо лично держал Винни Джонс – вас уже ничем не напугать. Игра перетекла в дополнительное время и, выдохшись, мы проиграли 4:2.
Вернувшись домой, я узнал, что, теперь, Ньюкасл решил, что моя стоимость составляет 2 миллиона фунтов. Это немного по нынешним временам, но тогда это было целым состоянием. Состоянием за игрока, которому только что исполнился 21 год, у которого только стала появляться возможность выступать за национальную сборную, и которому вы сами собирались платить 250 фунтов в неделю – именно столько предложил мне Ньюкасл при продлении контракта. При этом Шпоры предлагали мне в 6 раз больше, и Ман Юнайтед заявлял примерно о такой же сумме.
К тому времени, я даже не успел лично пообщаться с Терри Венейблсом, тренером Шпор. Я согласился отправиться на встречу с ним в Лондоне в офис Мэла в Мейфэр (престижный торгово-офисный район Лондона). И вот я сижу в офисе в обнимку с гигантским говорящим мишкой Тедди, которого Мэл и Лен Лазарус, ведущий мою бухгалтерию, подарили мне на 21-летие. В разговоре я участвую не больше Тедди. Уверен, что Терри Венейблс с трудом мог в это поверить, но, по крайней мере, он знает, чтО получает за свои деньги.
Что касается меня, то я был сильно впечатлен сказанным Венейблсом, в особенности той частью, в которой он заявил, что если я намерен биться за него и тренироваться под его руководством, то могу быть уверен в своем попадании в национальную сборную Англии. И это играло для меня даже большую роль, чем предложенные деньги.
В отсутствии какого-либо оформленного конкретного предложения от Ливерпуля, с наличием лишь их предложения подождать еще годик, я не мог определиться с тем, как поступить. Я все еще рассматривал предложение Манчестер Юнайтед. По большому счету, я ждал лишь какого-нибудь знака для того, чтобы выбрать их. Я полагал, что буду чувствовать себя менее чужим, если останусь на севере (Ньюкасл, как и располагающиеся чуть «ниже» Манчестер и Ливерпуль, лоцируется на севере Англии, в то время как Лондон – в южной части). Переезд на юг сулил большие перемены. Выступая за сборную до 21 года, я сталкивался с тем, что многие ребята с юга Англии с трудом понимали мой акцент – так, по крайней мере, они говорили.
Ферги пригласил меня посетить Олд Траффорд и осмотреться вокруг. Я уже собирался сесть за руль и поехать в Манчестер, но, в последний момент, передумал. Я не понимал, как поступить правильно.
По телефону Ферги рассказал мне, что собирается уехать на праздники, но уверял, что лично заинтересован в моем переходе. Признаю, я ответил ему: «Не волнуйтесь, поезжайте отдохнуть, а когда вернетесь – я поставлю свою подпись под контрактом». Я знаю, что он был в ярости, когда я не выполнил обещания, и, позже, он сам об этом говорил. Но так как я все еще держал в голове вариант с Ливерпулем, то был просто не в состоянии определиться. Сегодня я ощущал, что должен отправиться на Олд Траффорд, а на следующий день уже не был в этом уверен.
А чуть позднее, Ирвинг Сколар совершил хитрый ход. Он послал Глена Редера поговорить со мной. Мы встретились в пабе в Ньюкасле, и Глен убеждал меня в преимуществах перехода к Шпорам. Все это только еще больше сбивало с толку. Я отправился в Лондон на встречу с Ирвингом Сколаром и был впечатлен его энтузиазмом. Он оказался истинным футбольным фанатом. А все сотрудники клуба были крайне дружелюбны и вовсе не казались высокомерными, чего я опасался. Между джорди и кокни не было пропасти (кокни – прозвище жителей центральной части Лондона и их диалекта).
По окончании праздников, Мэл пытался связаться с Ферги, чтобы узнать может ли Ман Юнайтед повторить предложение Шпор, но у него ничего не вышло, а мобильная связь, в те времена, не была внедрена настолько повсеместно.
Ирвинг Сколар предлагал очень хорошие условия, к тому же – с дополнительными бонусами. Одним из спонсоров Тоттенхэма тогда являлась Hummel (датская компания, специализирующаяся на выпуске спортивной экипировки), чьи бутсы я носил, и это был еще один плюс. Крис Уоддл убеждал в том, что мне понравится на Уайт Харт Лейн (домашний стадион Тоттенхэма), мне нравилось отношение Венейблса и Сколара, условия, которые были ими предложены. Короче, летом 1988 я подписал контракт со Шпорами.
Убежден, Ферги считал, что я поступил как тупой малолетний ублюдок, обманувший его, и многие полагали, что он никогда не простит мне этого. В отправленном письме, он написал, что я попросту глупый юнец, а он доверился моему слову перейти в Ман Юнайтед. Не знаю где это письмо сейчас. Несомненно, он был в ярости в тот момент, но, позднее, он пригласил меня выступить в матче, посвященном его чествованию, и я согласился. А в подарок, он преподнес мне часы, которые я до сих пор храню. Я, вообще, никогда не держал зла ни на один из клубов, ни на кого бы то ни было.
Наконец, мое будущее стало обретать отчетливые очертания. Да, мне было грустно покидать Ньюкасл, и, в каком-то смысле, даже не хотелось этого делать. У них лучшие болельщики в мире, но было очевидно, что в тот момент Ньюкасл не стремился к приобретениям, а стал клубом-донором.
5.1. Первая команда, первые успехи. Часть I
5.2. Первая команда, первые успехи. Часть II
ЗЫ: Мало людей читает, надо на главную...
В самом первом предложении можно цифру сезона поправить.