Мэтт Гилрой: «В детстве надел ракушку поверх трусов. Тренер воскликнул: «Выметайтесь со льда»
Один из лучших атакующих защитников КХЛ – о погибшем брате, лучшем друге Овечкина и свисте восьмидесяти тысяч болельщиков.
В двадцать четыре года Мэтта Гилроя признали лучшим игроком университетской лиги, в двадцать пять он поехал на чемпионат мира в составе сборной США, в тридцать – подписал годичный контракт с «Атлантом» после пяти сезонов в НХЛ и не сменил команду команду в декабре, когда Мытищи из-за финансового кризиса оставило большинство иностранцев. А недавно Мэтт вышиб четыре мишени за четыре броска в рамках Мастер-шоу КХЛ.
- Вы стали одним из героев недавнего Матча звезд. Какие ощущения привезли из Сочи?
– Я не ожидал, что выиграю в этом конкурсе. Ехал туда просто повеселиться. Я первый раз в профессиональной карьере участвовал в Матче звезд, мне было интересно поболтать с ребятами из других команд – Ковальчуком, Вольски и другими, немного отвлечься от будней. Сочи – прекрасный город, один из самых приятных, что я видел в России, и так получилось, что я не только встряхнулся, но и выбил четыре мишени с четырех попыток. Думаю, мне помогло то, что в детстве я играл в лакросс у себя на заднем дворе. Я миллион раз бросал мяч в сетку, а технология броска в лакроссе очень похожа на то, что я делал в Сочи.
- Что вы знали о нашей стране до того, как вас позвал «Атлант»?
– Абсолютно ничего. Честно. Я ехал сюда, не зная, какая тут публика, какой хоккей, какая жизнь. Когда «Атлант» вышел на меня с предложением, я стал советоваться с моими земляками, игравшими в КХЛ – Мэттом Андерсоном и Райаном Веске. Мне сказали, что в Москве приятные люди, великолепные рестораны и в свободное время можно много чего делать, но только не скучать. В России я и правда встретил замечательных людей, особенно здесь, в «Атланте», – в первые недели меня окружили такой заботой, что я мог ни о чем не заботиться, думать только о хоккее.
- А кто в «Атланте» самый замечательный?
– Когда я только приехал сюда, не отходил от Андреаса Энгквиста – он стал моим самым близким другом в России и остается им даже после обмена в ЦСКА. Андреас попал в «Атлант» на два года раньше меня, хорошо изучил Москву, местный хоккей и помог мне интегрироваться в команду, чувствовать себя в ней комфортно. А мой любимый игрок здесь – это, конечно, Ворона.
- В смысле – Петр Врана?
– Нет, Ворона – Артем Воронин. Очень забавный парень. Я не говорю по-русски, а он по-английски, но вокруг него всегда какая-то движуха, веселье. Я понятия не имею, о чем он болтает, но он все время заставляет меня смеяться.
- Как вы проводите здесь свободное время?
– У меня квартира недалеко от арены. Там я читаю или смотрю американские телешоу. Если честно, чаще всего именно телешоу смотрю: Californication с Дэвидом Духовны, Friday Night Lights – сериал про футбольного тренера из Техаса, еще очень смешной сериал Modern Family – про три родственные, но непохожие друг на друга семьи. Иногда езжу в Москву – поужинать, погулять по Красной площади – о, она постоянно бурлит, там всегда полно народа. Я люблю побродить в Москве по новым местам, по центральным улочкам, где еще не был, а однажды прокатился на теплоходе по Москве-реке и окончательно понял, какой это красивый город. Чем-то напоминает Нью-Йорк. Например, метро похожее.
- А вы часто туда спускаетесь?
– Не очень, но бывает. В Москве какой-то невероятный трафик, он меня пугает, я никогда бы не смог ездить здесь на машине. У меня есть водитель, но и его я не всегда беру, зная о московских пробках. Я приехал из Нью-Йорка, где наряду с Лос-Анджелесом худший трафик в Америке, но и их невозможно сравнить с тем, что я видел в Москве.
- Что еще делает вашу жизнь в России менее идиллической?
– Языковой барьер. Тренер Алексей Кудашов и его помощники достаточно хорошо говорят по-английски, но иногда мне хочется потусоваться, пообедать с партнерами, русскими ребятами, а это бывает трудно. Если я останусь здесь на будущий сезон, мне нужно взять дома несколько уроков русского, чтобы свободнее общаться.
Я живу рядом с автобусной остановкой и часто прохожу мимо нее. Однажды меня остановил мужчина и стал у меня что-то спрашивать, а я не знал, что он хочет и как я могу ему помочь. Или еще случай – я застрял в лифте с какими-то людьми, они начали что-то говорить, но я ни слова не понимал, поэтому просто опустил голову и ждал, когда лифт откроется.
- Может, они высказывались о турнирном положении «Атланта»?
– Да нет, тогда меня еще тут никто не знал, к тому же голову скрывал капюшон и мое лицо трудно было разглядеть.
- Ваши родственники уже бывали здесь?
– Моя невеста скоро навестит меня. А вообще у меня очень большая семья, в которой десять детей, все сейчас чем-то заняты и не могут выкроить время, чтобы вместе приехать в Россию. Но если я продолжу играть в КХЛ и в следующем сезоне, я хочу заранее спланировать визит родни – прошлым летом у нас просто не было на это времени. Моим родственникам будет интересно – многие из них связаны со спортом.
- А кто именно?
– Отец вырос в Нью-Йорке и здорово играл в баскетбол в университетской команде Сент-Джона – баскетбол всегда играл большую роль в жизни моей семьи, мой старший брат играл в баскетбол в школе и колледже, я люблю поиграть в него и сейчас для разминки. Так вот, папа вошел в Зал славы своей университетской команды, на драфте НБА его выбрала «Филадельфия», но потом отец сделал выбор в пользу карьеры на Уолл Стрит. Я всю жизнь наблюдал за тем, как бодро он играет и работает, и это вдохновляло меня на то, чтобы соответствовать ему.
А еще мой дядя работал в Nassau Coliseum – арене «Айлендерс». Мы жили в двух милях от нее, так что могли в любое время дня и ночи позвонить дяде и поехать туда кататься. Просто прыгали в машину к отцу и он вез нас на каток. Было довольно удобно. А однажды, когда мне было лет шесть – семь, я катался на одном льду с Пэтом Лафонтеном – он тогда был моим любимым игроком, хотя я и не был фанатом «Айлендерс».
- А как Лафонтен оказался рядом с вами?
– Тренировка «Айлендерс» закончилась, мы с пацанами вышли на лед и увидели, что Лафонтэн не ушел с остальными игроками в раздевалку, а остался, чтобы позаниматься дополнительно. Причем нас он не прогонял, мы ему не мешали, он даже немного попасовался с нами. Я помню тот день, будто это было вчера.
- Другим вашим кумиром, насколько я знаю, был Уэйн Гретцки.
– Да, мы с моим братом Тимми обожали Уэйна, но номер 99, под которым играл Гретцки, был занят в нашей детской команде, поэтому мы взяли себе 97-й и 98-й. Перед тем как впервые сыграть в хоккей, мы с Тимми пошли на урок катания – и с этим связана очень смешная история. На каток нас возила и собирала мама. Так получилось, что она не знала (а мы – тем более), как правильно надевать ракушку, защищающую пах, и надела ее нам поверх трусов, а не под ними. А, вспомнил – еще и щитки на ногах были снаружи. Представляете, как мы выглядели? Тренер, увидев нас в таком виде, воскликнул: «Воу-воу-воу, а ну-ка выметайтесь со льда и не возвращайтесь, пока не оденетесь правильно». А мы понятия не имели, как правильно, но потом кое-как догадались.
- Как долго вы успели поиграть с Тимми?
– Пару сезонов. А когда мне было лет шесть, на одну игру мы вышли втроем – я, Тимми и мой старший брат Фрэнки. Это было чудесно – мы играли в одной тройке и у каждого на свитере было написано «Гилрой». Я всегда буду помнить ту игру.
Когда Тимми было восемь, он ехал на велосипеде вниз по улице – никто не видел, что именно произошло, но его нашли на асфальте с разбитой головой. Через несколько дней его не стало. Он был чуть больше, чем на год, младше меня, и мог бы многого добиться. Чтобы утешить маму, я пообещал ей в тот ужасный день, что всю жизнь буду играть под номером 97 – в память о Тимми. В командах, где он был занят, я брал себе 9 или 7, а на обратную сторону свитера мама прикрепляла нашивку с номером 97 – то же самое было и в командах по баскетболу и лакроссу, за которые я выступал в средней школе. Этот обычай сохранился до сих пор – входя в раздевалку перед игрой, я смотрю на свой свитер и вспоминаю младшего брата.
- Читал, что под номером 97 вам не разрешали играть в Бостонском университете.
– Да, там есть правило, что ни у кого не может быть номера выше тридцатого, но когда я рассказал свою историю ассистенту тренера Майку Бэвису, он пообещал помочь мне и убедил главного тренера Джека Паркера, что для меня можно сделать исключение и я смог играть под номером 97.
Майк Бэвис хорошо понимал мои чувства – его брат-близнец работал скаутом «Лос-Анджелес Кингс» и одиннадцатого сентября 2001 года оказался в одном из самолетов, которые были захвачены террористами и направлены во Всемирный торговый центр.
В тот день и мой отец был рядом с этим торговым центром – он ехал на метро в свой офис, ему оставалась одна остановка и он увидел, что самолет врезался в башню. Это очень печальный день – наша семья потеряла много близких друзей, а папа взял паузу в работе и переехал в штат Массачусетс.
- Каково жить в такой огромной семье? (Кроме Тимми и еще одного брата, который умер вскоре после рождения, у Мэтта – семеро братьев и сестер – Sports.ru).
– Это очень весело. Ты никогда не остаешься в одиночестве, всегда в толпе, всегда с кем-то борешься, за кого-то заступаешься, с кем-то болтаешь. Когда мы вместе садились есть, это походило на обед в школьной столовой – все постоянно кричали и дурачились. Нас было так много, что каждые выходные мы устраивали семейные турниры по баскетболу или видеоиграм. Если мы хотели заняться каким-то другим видом спорта, родители нам в этом помогали, если нам нужно было подтянуть какой-то школьный предмет, они садились с нами за уроки – не знаю, как у них хватало времени, но спасибо им большое.
- В Восточной юниорской лиге вы играли с Никитой Каширским, лучшим другом Александра Овечкина.
– О, и правда, я и забыл об этом. А где он сейчас?
- Да примерно там же – в лиге Восточного побережья, а в прошлом сезоне был играющим тренером в Шотландии. Вам-то он каким запомнился?
– В юниорской лиге Никита играл превосходно, у него все было на отличном уровне – катание, бросок. Мы выходили в одном звене и набрали по пятьдесят очков за сезон. Не представляю, что помешало ему пробиться в НХЛ. Помню, он очень об этом мечтал.
- Почему вы выбрали именно Бостонский университет?
– А они были единственными, кто дали мне шанс. Я вообще-то раньше был нападающим, но ради того, чтоб закрепиться в бостонской команде, переключился на игру в защите. Закончив школу, я отправил письмо и позвонил каждой команде в США, просто каждой, но мне не ответил никто – никому не было до меня дела. Тогда я пошел в восточную юниорскую лигу, показал там неплохую результативность и все-таки добился шанса попасть в Бостонский университет. Я хорошо понимал, что хоккей – это не на всю жизнь, и для меня важнее получить хорошее образование.
- Трудно было совмещать учебу и хоккей?
– Нет, я, наоборот, радовался тому, что иду к своей цели – и когда сидел в читальном зале, и когда выходил на лед. Думаю, четыре года в университете – лучшие в моей жизни. Я получил степень бакалавра, встретил там всех своих самых близких друзей, выиграл чемпионат, а в 2009 году завоевал приз лучшему хоккеисту NCAA. Последняя игра, в которой мы завоевали чемпионство, а все мои родственники сидели на трибунах – самое яркое воспоминание об университете. Мы так долго к этому шли – с моим младшим братом Кевином, который учился в том же университете и играл в нашей команде нападающего, и другими моими партнерами: Колином Уилсоном, Кевином Шаттенкирком, Крисом Хиггинсом, Ником Бонино. Я был самым старшим игроком в команде и в чемпионском сезоне был капитаном Бостона.
- Помните свое посвящение в игроки НХЛ, когда попали в «Рейнджерс»?
– Да, это было в Тампе, в ресторане Ocean Prime. Мы поужинали там всей командой, была вкусная еда и много напитков, и я должен был расплатиться за всех. Счет получился сравнительно небольшим, но у меня на карте все равно не было столько денег. Крис Друри заплатил за меня, а по возвращении домой я должен был выписать ему чек, но я и этого тогда не мог себе позволить. Но все равно было весело. Я с детства мечтал попасть в НХЛ, ведь в районе, где я рос, все просто бредили хоккеем после того, как «Айлендерс» четыре раза подряд завоевали Кубок Стэнли, так что даже нехватка денег не испортила мне первые недели в НХЛ.
- Нехватка денег в «Атланте» не испортила вам первые недели в КХЛ?
– Нет, все окей. Меня ничего не отвлекает от борьбы за место в плей-офф.
- После дебютного сезона в НХЛ вы поехали со сборной США на чемпионат мира. Интересный опыт?
– Очень необычный и будоражащий опыт, я бы так сказал. Первую же игру мы проводили с Германией на футбольном стадионе в Гельзенкирхене. Это было неописуемо. На том матче был побит мировой рекорд посещаемости хоккея. Когда мы вышли на лед, нас освистали, но мне впервые в жизни это понравилось – никогда еще меня не освистывало восемьдесят тысяч человек. Фанаты болели совсем не так, как в Америке – очень дружно и страстно. Меня эта обстановка отлично заряжала, я тогда, кажется, стал одним из лучших бомбардиров сборной, но как команда мы, увы, провалились.
- Правда, что вашим первым тренером был Алексей Никифоров?
– Он не первый, один из первых, но самый важный. В Литве Никифоров тренировал Зубруса и Каспарайтиса, а в Лонг-Айленде – меня, Майка Комисарека, Криса Хиггинса, Эрика Найстрома, того же Райана Веске. Алексей учился в Москве, в тренерской школе Тарасова, и летом к нему в Лонг-Айленд приезжали многие русские хоккеисты – так, например, лет в десять я очутился на одном льду с Алексеем Жамновым, который теперь генеральный менеджер моего «Атланта».
Всеми своими хоккейными умениями я обязан Никифорову. Когда я впервые увидел его, он не очень хорошо говорил по-английски и просто катался вокруг льда. Я сказал папе, что не понимаю этого тренера, на что отец ответил: «Просто делай то же, что и он. Следуй за ним». Я так и сделал – благодаря Никифорову у меня появилось хоккейное мышление, я прибавил вообще во всех аспектах. Знаю, он очень рад, что я приехал играть в Россию. Каждое лето мы собираемся в Лонг-Айленде старой компанией – Веске, Андерсон, Хиггинс и другие наши сверстники, которых вырастил Никифоров.
- По чему вы больше всего скучаете, живя в России?
– По семье, друзьям и, конечно, по Chipotle – это ресторан мексиканской кухни. Когда я приземлюсь в Америке, первым делом рвану туда.
Игорь Уланов: «Первую шайбу в НХЛ забил бывшему парню своей девушки»
Марио Кемпе: «Я люблю панк-рок и думаю, что мне идут татуировки»
Майкл Гарнетт: «Я бы хотел петь, как Лепс, но мне не под силу столько выпить»
Фото: Global Look Press/Alexander Kulebyakin/Russian Look; atlant-mo.ru; Fotobank/Getty Images Sport/Elsa, Bruce Bennett, Scott Audette/NHLI, Joel Auerbach
P.S. Не могу удержаться и не добавить на фоне всей ежедневной пропагандисткой гнили официальных СМИ. "Загнивающий" запад такой "загнивающий" (/...он пообещал помочь мне и убедил главного тренера Джека Паркера, что для меня можно сделать исключение и я смог играть под номером 97./)
Буду продолжать болеть за Гилроя, где бы он ни играл.