За три сезона работы в «Рейнджерс» Уолтер Смит выгонял меня по меньшей мере три раза. Так часто я испытывал его терпение. Я помню, как однажды не обращал особого внимания на его командную речь, он так разозлился на меня, что схватил меня за шею. На мне был один из моих дурацких костюмов, новый наряд от Армани какого-то аляповатого цвета. Не думаю, что он действительно выгнал меня в тот раз, но он был очень зол.

Один случай, когда он действительно дал мне пинка под зад — это тогда, когда он отправил меня домой перед самым началом матча, когда обнаружил, что я пил накануне важной игры. Он кричал мне вслед, что я больше никогда не буду играть за «Рейнджерс». И он снова выгнал меня за то, что я пришел на тренировку полупьяным. Он швырнул в меня мои же бутсы и сказал: «Вот и все. Вали отсюда и больше никогда не возвращайся».

В тот раз я был очень расстроен. Я думал, что все, меня реально выгнали. Я пробыл в Лох-Ломонде три дня, а потом ко мне приехал один из моих товарищей по команде, Алан Макларен. Алан сказал мне, что Уолтер хочет, чтобы я позвонил ему, и я позвонил. Уолтер сказал: «Я буду говорить тебе, когда можно пить, а когда нельзя. Я менеджер». Потом он забрал меня, и мы полетели в Глазго на вертолете. Мы зависли над стадионом «Рейнджерс», чтобы просто полюбоваться на это чудо.

Однажды Арчи Нокс приехал ко мне домой накануне матча. Мы сидели, пили и разговаривали до раннего утра, а я думал: что происходит? Что он собирается мне сказать? Но, черт побери, он был там и час спустя, все еще продолжая болтать. «Держу пари, ты мечтаешь, чтобы я поскорее ушел», — сказал он.

— Нет, никаких проблем, — сказал я ему. — Мне нравится, что ты здесь.

И мне нравилось. И все же я был тем, кого Уолтер оштрафовал бы или выгнал за выпивку накануне игры.

Когда он наконец ушел, он сказал: «Приятных снов», и я подумал, что теперь у меня нет ни единого шанса. У меня было всего около часа. На следующий день он ни разу не упомянул об этом, как будто не помнил, что приезжал ко мне. Я тоже не упоминал об этом. В любом случае, мы выиграли ту игру со счетом 3:1. У менеджеров есть странные способы выжимать из тебя максимум.

Мой третий сезон в «Рейнджерс» начался хорошо. В конце предыдущего сезона Уолтер подписал новый трехлетний контракт. Он также купил несколько очень хороших иностранных игроков, таких как Марко Негри и Лоренцо Аморузо. Аморузо получил травму еще до начала сезона, но Негри стартовал блестяще, забив удивительные 23 гола в первых 10 матчах за «Рейнджерс». Но затем они словно иссякли: за весь остаток того сезона он смог забить еще лишь девять голов в лиге.

Теперь, когда Шел переехала, я проводил много свободного времени в Лондоне с Крисом Эвансом и Дэнни Бейкером. Я участвовал в некоторых телевизионных программах Криса и, как я уже говорил, познакомился с Дэнни, когда он работал над одним из моих видео, и мы втроем стали хорошими друзьями по выпивке и много смеялись.

Иногда они приезжали ко мне в Шотландию. Однажды мы с Крисом отправились из окрестностей Глазго, чтобы проехать 30 с лишним километров до моего домика на Лох-Ломонд. Позже мы должны были встретиться с некоторыми игроками вместе с Джимми Гарднером в ресторане на берегу озера.

Мы выехали из моего дома в Ренфрушире на новеньком «Мерседесе», который я только что купил, и Крис говорил, какая это шикарная машина. «Но ты же у нас вспыльчивый парень», — добавил он. Я ответил, что и он тоже.

— Кто бы мог подумать, что мы оба выросли в муниципальных домах, где не было ничего?» — спросил я. Это натолкнуло нас на светлую мысль избавиться от Мерса и ездить на чем-то побитом. Я мигнул фарами машине перед нами. Он остановился, и из него вышла пара.

— Вы знаете, где находится Лох-Ломонд? — спросил я их.

Они сказали, что знают.

— Если я дам вам ключи, кто-нибудь из вас сможет отвезти туда мою машину?

Если бы я был кем-то другим, я уверен, что они были бы чертовски подозрительны, но они узнали меня, и это показалось им забавным. Я не предложил им ни денег, ни чего-либо еще, но они согласились взять мою машину. Мы с Крисом вышли из моего нового Мерса, отдали им ключи и позволили парню уехать, а женщина поехала следом на своей машине.

— Что, если я больше никогда не увижу своего нового Мерса? — крикнул я им вслед.

— Не волнуйся, — сказал Крис. — Я куплю тебе еще один

Мы нашли гараж, и Крис купил старую машину за £300. Затем мы купили краску и покрасили окна в черный цвет. На боку машины Крис написал буквы «TFI», в честь своего телешоу.

Мы доехали на этой развалюхе до Лох-Ломонда и направились в ресторан, который находился на своеобразной пристани у берега озера. Мы видели, как посетители ресторана смотрели на приближающийся старый драндулет. Пока они смотрели, Крис ехал аккурат на них. И дальше, и дальше, и в озеро. Когда вода дошла нам до пояса, мы вылезли и поплыли к берегу. К этому времени Джимми уже понял, что это мы, и стоял на балконе, ухахатываясь.

Этот инцидент не попал в прессу, но многие другие, и они выставили меня гораздо хуже, чем я был на самом деле. Читатели газеты, должно быть, подумали, что я постоянно в стельку.

Джимми был не так весел, когда я однажды позвонил в радиопрограмму Криса Эванса и сказал, что беспокоюсь за него, поскольку он решил наконец раскрыть свою ужасную тайну, но проблема в том, что в Гейтсхеде у него нет друзей-геев. Ему было одиноко, и он хотел познакомиться с геями. Я дал по радио номер его мобильного телефона, призвав всех геев звонить Джимми. Сотни из них так и сделали. В течение нескольких недель после этого я слышал, как Джимми берет трубку своего мобильного и кричит: «Я НЕ ГРЕБАНЫЙ ГЕЙ!»

Однажды Уолтер Смит дал мне недельный отпуск и разрешил поехать в Лондон, но при условии, что я буду держаться подальше от газет. Поэтому я отправился жить к Крису Эвансу и Дэнни Бейкеру, что, вероятно, было не самым лучшим способом оставаться в тени.

В первый вечер я сказал, что мне хочется сделать что-нибудь глупое. Я предложил поехать в город. Итак, мы сели в «Бентли» Криса с шофером и поехали в Вест-Энд. Возле Мраморной арки мы остановились перед двухэтажным автобусом, заставив и его остановиться. Я вышел, забрался рядом с водителем автобуса и уговорил его разрешить мне сесть за руль. Я заставил весь автобус петь «Мы все едем на летние каникулы».

На Оксфорд-стрит, после того как я вернул водителю его автобус, я увидел рабочих, которые чинили дорогу, с пневматическими отбойными молотками и всем необходимым оборудованием. Я подумал: «Я никогда этого не делал — интересно, каково это?» Поэтому я попросил одного из них дать мне попробовать. Я надел его каску и наушники и с удовольствием поработал с его молотком. Я и не знал, что они такие тяжелые.

Затем я остановил таксиста и сказал ему, что подарю ему футболку сборной Англии с автографом, если он позволит мне прокатиться на его такси. Он согласился и сел с Крисом на заднее сиденье. Я проехал на такси немного по улице и остановился, чтобы спросить дорогу у кого-то на тротуаре.

— Вы не поверите, кого я посадил на заднее сиденье своего такси, — сказал я этому прохожему. Конечно, он наклонился вперед, чтобы заглянуть в заднюю часть кабины.

— Это Крис Эванс! — закричал я.

Парень пристально вглядывался в кабину. «Нет, ни хрена подобного, — сказал он. — Это какой-то розыгрыш». И он просто ушел.

На следующий вечер мы снова отправились в путь на машине с шофером Криса. Крис был в шортах, тапочках и футболке, а на мне был халат и больше ничего.

Мы ехали по городу, пили на заднем сиденье и кричали на прохожих через окна. Когда мы проезжали через Хэмпстед, я узнал дом поп-звезды Ноэля Галлахера. Я рассказала Крису, что уже встречала его где-то и однажды даже был у него дома, выпивая.

— Если ты так хорошо его знаешь, — сказал Крис, — так иди и постучи в его дверь и попроси выйти сыграть.

Я едва успел выйти из машины, как она газанула и уехала. Крис оставил меня одного, чтобы я в халате постучался в парадную дверь Ноэля Галлахера. Я все звонил и звонил, но никто не отвечал. Я начал замерзать, а Криса нигде не было.

Кто-то вышел из дома через две двери, я остановил его и спросил, могу ли я зайти к нему в дом, чтобы немного согреться. «Конечно, нет», — сказал он.

— Я Пол Гаскойн, — объяснил я. — Ну, знаете, Газза.

— Никогда о нем не слышал, — сказал парень, уходя.

Из окна дома напротив за мной наблюдал какой-то парень. Я помахал ему рукой и попытался на языке жестов показать, что хочу зайти на чашку чая. Я имитировал, как наливаю чай из заварочного чайника и потягиваю его. Но тот лишь рассмеялся, помахал рукой и я не стал подходить к его двери.

Я начал волноваться. Мне было чертовски холодно, и у меня не было денег на такси.

В тот момент, когда наступило отчаяние, Крис выехал на улицу на своем «Бентли», ухахатываясь. Позже я узнал, что дом, из которого за мной наблюдал мужчина, принадлежит актеру Бобу Хоскинсу. Но я не знаю, он ли это был или нет.

Вернувшись в «Рейнджерс», я получил от Уолтера взбучку. Кто-то позвонил на Sky TV по поводу всех этих дел с отбойными молотками и вождения автобуса, и они отправили за мной съемочную группу. Некоторые газеты тоже узнали об этом.

У меня было столько замечательных моментов с Крисом и Дэнни, но это было не просто пьянство. На самом деле мы делали это не так часто, как людям представлялось. Многие из наших самых смелых трюков были разыграны в 11:30 утра, когда нам было скучно и мы даже не думали о том, чтобы выпить. Большую часть времени я просто оставался у них дома, расслаблялся, валялся.

Все это было просто смехом, игрой, в которой мы отваживали друг друга на безумные поступки. И конечно, когда у тебя есть деньги, а твое лицо хорошо известно, тебе может сойти с рук гораздо больше, чем другим людям.

Возможно, самый глупый поступок я совершил, будучи игроком «Рейнджерс», во время новогоднего дерби лиги Старой фирмы на «Паркхеде» 2 января 1998 года. В предыдущей игре против «Селтика» в лиге меня удалили, а в этот раз я был лишь в запасе. Когда я разминался, все болельщики «Селтика» осыпали меня упреками, большинство из них выкрикивали вариации на тему «избиватель жены». Они так меня разозлили, что, чтобы досадить им в ответ, я снова притворился, что играю на флейте. Безумие? Это было самоубийственно. Я был так зол на них за то, что они выкрикивали оскорбления в мой адрес, что сделал единственное, что пришло мне в голову, и заставил их замолчать.

В первый раз я сделал это в товарищеском матче со «Стяуа Бухарест», когда только приехал, но, как я уже говорил, не оценил его значение. На этот раз мне удалось — и я сделал это в самом сердце «Селтика», на глазах у всех его болельщиков. Хуже того, игру показывали в прямом эфире на всю страну по телеканалу Sky TV. Так что вонь стояла адская. «Селтик» был в ярости, как и «Рейнджерс». Они оштрафовали меня на £20 тыс.

На следующий день я сидел в своей машине, а рядом со мной подъехал парень, опустил окно, достал нож и сказал: «Гаскойн, я перережу тебе глотку». Я был до смерти напуган. Затем по почте стали приходить угрозы расправы.

Одно письмо было от человека, утверждавшего, что он пишет от имени ИРА, и говорившего, что они меня достанут. Я был так напуган, что сообщил об этом в полицию. Они отнеслись к этому очень серьезно и разыскали того, кто это написал. Он жил в Дублине и, судя по всему, не был полноценным членом ИРА. Они ничего не могли сделать с его угрозой убить меня, так как он жил в другой стране, но сказали, что если он когда-нибудь приедет в Шотландию или Англию, то за угрозы убийством они могут расправиться с ним, как только он ступит на эти берега.

Полицейские пришли ко мне домой и показали, как открывать письма и посылки, на случай, если там может быть бомба. Меня учили, как заглядывать под машину, прежде чем сесть в нее, на случай, если кто-то прикрепил к ней взрывчатку. Я волновался, порой даже боялся, и вдруг, примерно через полгода, ко мне пришли полицейские. Они сказали, что им звонил тот парень — и они были уверены, что это он, — который теперь сказал, что я могу забыть об этом, они не собираются со мной что-то делать. Это принесло облегчение.

Я не интересуюсь религией ни в том, ни в другом случае и никогда не принимал ничью сторону. Я, конечно, никогда не ненавидел «Селтик» или их болельщиков. Однажды, когда я был травмирован и не играл, я был в Нью-Йорке и зашел в бар посмотреть матч «Селтик» – «Рейнджерс», надев шарф «Селтика». Это похоже на предрассудки? И, конечно, мой отец родился католиком, так что я сам наполовину католик. Но это не значит, что история с игрой на флейте не была совсем уж глупой. Лучше бы я никогда этого не делал.

На Рождество я купил Крису Эвансу специальное массажное кресло, которое обошлось мне в £5 тыс. Для Дэнни Бейкера я купил в Хэрродс самую большую из возможных корзин с едой, стоимостью £3,5 тыс. Угадайте, что они купили мне? Футболку, которая стоила около фунта. Спереди была мишень, по которой ИРА могла бы стрелять. Подлые ублюдки. Я потратил целое состояние на подарки им. Но все равно это была забавная футболка.

Шел начала бракоразводный процесс, но то Рождество мы провели вместе, со всеми детьми. Она также пару раз приезжала ко мне в гости и приходила на матчи, чтобы посмотреть, как я играю. Какое-то время казалось, что мы снова будем вместе, но потом, как всегда, мы снова рассорились.

Сезон «Рейнджерс» начал разваливаться. В Лиге чемпионов мы снова не смогли пройти квалификационный раунд. По новым правилам мы могли пройти в Кубок УЕФА, но там нас обыграл «Страсбург» — дома и на выезде. Так что к началу октября 1997 года мы покинули Европу. В четвертьфинале Кубка Лиги нас также выбил «Данди Юнайтед».

В феврале 1998 года, когда до конца сезона оставалось совсем немного, Уолтер Смит сообщил нам, что в конце сезона уйдет с поста менеджера. Он уже был директором клуба, так что, по сути, сам себя выставлял повыше. Затем мы узнали, что пост главного тренера займет Дик Адвокат, бывший тренер сборной Голландии.

Уолтер сказал мне, что ко мне проявляют интерес несколько клубов, в том числе «Кристал Пэлас». Затем пришли «Мидлсбро» с хорошим, по мнению Уолтера, предложением — и для меня, и для «Рейнджерс». Он посчитал, что, скорее всего, я не буду входить в планы Адвоката, так что это была подходящая возможность в нужное время. Я, наверное, уже успел надоесть руководству «Рейнджерс»: после избиения жены и инцидента с флейтой.

Когда сделка наконец состоялась, в марте 1998 года, председатель совета директоров «Рейнджерс» Дэвид Мюррей сначала сказал, что я должен вернуть клубный «Рейндж Ровер» или заплатить им £24 тыс. — именно столько он тогда стоил. Потом он предложил бросить монетку. Но в конце концов он сказал, что я могу оставить его себе.

Остаток сезона сложился для «Рейнджерс» неудачно: «Селтик» выиграл лигу, а затем «Хартс» обыграл их в финале Кубка. Но к тому времени, когда все это произошло, я уже покинул Глазго.

Как я уже говорил, я всегда буду благодарен Уолтеру Смиту за все, что он для меня сделал. Помню, однажды на Рождество я остался один, рассорившись с Шел. Уолтер, должно быть, узнал об этом, потому что позвонил мне в рождественское утро и пригласил к себе на рождественский ужин со всей семьей. Его жена только что приготовила для меня еще одно место за столом. Это было типично для Уолтера.

Я покинул клуб в хороших отношениях со всеми: официальными лицами, игроками и болельщиками. Когда к нам перешел Гаттузо, мой отличный и очень беглый итальянский пригодился, и я мог помогать ему переводить и знакомиться с клубом.

Кроме того, однажды я пытался оказать большую помощь одному из самых известных рефери Шотландии. В декабре 1995 года, когда мы играли с Хибс и вели со счетом 2:0, судья Дуги Смит случайно выронил из кармана желтую карточку. Я поднял ее и притворился, что показываю ее себе, держа ее в воздухе.

Это, похоже, понравилось болельщикам, поэтому я поднял ее над головой мистера Смита с очень серьезным видом, показывая, что теперь я выписываю ему наказание за то, что он уронил свою желтую карточку. Публике это понравилось, но он не считал это таким уж смешным. Он сразу же показал мне реальную желтую карточку. Даже болельщики Хибс закричали, когда он это сделал. Равно как и игроки Хибс.

За те два полных сезона с «Рейнджерс» мы так много выиграли. Если оглянуться назад, то с игровой точки зрения это были одни из самых счастливых времен в моей футбольной жизни. Но в моем третьем сезоне в «Рейнджерс» все было не так хорошо, особенно в последние несколько месяцев. Я забил не так много голов. Я играл не так хорошо. По многим причинам, но в основном из-за Шел. Из-за того, что я с ней сделал, из-за того, что произошло, из-за всех этих ссор и проблем из-за развода. Моя голова была не в порядке. Я также беспокоился о ИРА и других вещах. Поэтому я пытался убежать от всех своих проблем с помощью выпивки.

Оглядываясь назад, могу сказать, что именно в «Рейнджерс» я стал серьезно пить. Теперь я это понимаю. И даже в Шпорах, когда шел потусить с парнями, пошалить, это не было проблемой, просто обычное дело, которым занимаются многие молодые парни и девушки во время случайных ночных прогулок. В Италии, конечно, не было культуры выпивки, и в течение трех месяцев, иногда шести, я почти не пил. Там, когда я был травмирован или не играл, я больше ел, чем пил. Но ближе к концу моего третьего сезона в «Рейнджерс» все это собралось воедино и стало меня подводить. Казалось, моя голова вот-вот взорвется от всего, что меня беспокоило. Я просто хотел забыть обо всем, как можно быстрее и как можно чаще.

Я никогда не пил по утрам, не прятал бутылки водки в кухонных ящиках, как полагается алкоголикам. Я не притрагивался ни к одной стопке, пока не заканчивалась тренировка. Затем каждый вечер, примерно в шесть часов, я начинал пить, и так до тех пор, пока не отключался. Не за два дня перед игрой, что обычно означало, что не в четверг и не в пятницу вечером. Но это привело к тому, что у меня появилась привычка напиваться пять вечеров в неделю — в субботу, воскресенье, понедельник, вторник и среду.

Я пил в основном дома. Я лишь время от времени заходил в паб, обычно в «Утиную бухту» рядом с моим домиком на Лох-Ломонде, куда я вернулся после того, как Шел покинула Шотландию. Я мог начать с нескольких стаканчиков, а потом отправиться домой. Это была не совсем светская выпивка. Я не часто встречался с другими парнями из «Рейнджерс». В основном я пил один. Джимми часто бывал со мной, но он мало пил. Пил только я. Он не пытался остановить меня. Он знал, что не сможет. Он знал, почему я это делаю. Я выпивал в одиночку две бутылки вина, красного или белого, неважно, какого, а потом в девять или десять часов вырубался. Джимми укладывал меня спать. Но я не мог заснуть, поэтому принимал снотворное.

Тогда я не понимал, но алкоголь — это депрессант. Он может на время поднять тебе настроение, избавить от самокопания, но в долгосрочной перспективе не поможет. Алкоголь может привести к еще большей депрессии, так мне сказали. Но в то время он был всем, чего я хотел. Что угодно, лишь бы голова не шла кругом.

Именно в «Рейнджерс» мне стало хуже и я стал принимать таблетки. Поскольку я не мог уснуть, что было проблемой всю мою жизнь, я принимал снотворное. Именно тогда я открыл для себя Зимован, который поначалу казался хорошим, но потом для достижения эффекта мне требовалось все больше и больше. Так что я перешел от одной к двум или трем за ночь и пристрастился к ним.

И хотя я любил «Рейнджерс», а первые два года были, пожалуй, лучшими в моей футбольной жизни, последние несколько месяцев стали худшими в моей жизни. Во всяком случае, худшими из того, что было до этого момента. Так что я был очень рад уехать.

«Если вы читаете газеты, люди думают, что у нас с Гаскойном отношения отца и сына. У меня двое сыновей, и мне никогда не хотелось их ударить, но пару раз мне точно хотелось ударить Гаскойна».

Уолтер Смит, его менеджер в «Эвертоне» и «Рейнджерс», 2000 год

«Создается впечатление, что он попадает в переделки, чтобы вымогать прощение у людей, которых он подвел».

Саймон Барнс, The Times, 16 февраля 2000 год

21.

БОРО И ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

Я приехал в «Мидлсбро» в марте 1998 года, как раз к тому времени, когда мне подогнали костюм для финала Кубка. Как раз вовремя, да? Это был финал Кубка Лиги, или финал Кубка Кока-Колы, как его называли в тот год или на той неделе. Мне трудно уследить за всеми изменениями названий. В полуфинале Боро обыграл «Ливерпуль» и должен был встретиться с «Челси» на «Уэмбли» 29 марта.

Когда я вышел на свой первый матч в лиге за Боро, они занимали третье место в Первом дивизионе. Я присоединился к команде, чтобы помочь им выйти в Премьер-лигу, а также из-за Брайана Робсона, их менеджера. Странно было называть его боссом после стольких лет игры рядом с ним. Меня также привлекала мысль сыграть с Полом Мерсоном, еще одним другом из сборной Англии, и Энди Таунсендом. Сумма трансфера тоже была неплохой. «Мидлсбро» заплатил «Рейнджерс» за меня £3,45 млн., то есть «Рейнджерс» получил большую часть своих денег обратно. Моя основная зарплата составляла £16 тыс. в неделю, но если бы мы хорошо играли и вышли бы первый дивизион, я мог заработать миллион в год.

В последние три месяца в «Рейнджерс» у меня были проблемы с лодыжкой и пахом, и я провел лишь один полный матч, так что я все еще восстанавливался и набирал полную форму. Брайан Робсон сказал мне, что это прекрасная возможность для меня: новый вызов, новый клуб, чтобы вернуться к своей лучшей форме. Тогда я смогу обеспечить себе место в составе сборной Англии на чемпионате мира 1998 года во Франции. Когда люди спрашивали его о моем послужном списке вне поля, он говорил, что ожидает, что я доставлю ему немного неприятностей, но он уверен, что это того стоит, и это было очень хорошо с его стороны.

Было волнительно снова отправиться на «Уэмбли» на финал Кубка, мой первый после 1991 года со Шпорами, о котором мы больше не говорим, но я чувствовал себя немного обманщиком, находясь в составе Боро. Я не принимал никакого участия в том, чтобы ребята оказались там, и в тот день вышел только на замену, вместо Рикарда. «Челси» обыграл нас со счетом 0:2 в дополнительное время. Я получил медаль, как член проигравшей команды, но отдал ее Крейгу Хигнетту. Он заслужил ее больше, чем я. Он участвовал во всех матчах, но даже не был заявлен как игрок замены в финале.

Моя первая игра в лиге за Боро состоялась 4 апреля в гостях у «Вест Брома». Их публика , конечно, устроила мне разнос, и не помогло и то, что я упал при первом же касании мяча, а при втором — потерял мяч. Позже я стал действовать более активно, но у меня мало что получалось, и мы проиграли 1:2. Не самое лучшее начало. Предположительно, некоторые болельщики Боро задавались вопросом, зачем меня купили.

Однако после этого я сыграл в шести из семи последних матчей сезона, пропустив один из-за травмы. Мы выиграли пять из шести последних матчей и один свели вничью, заняв второе место в лиге, уступив «Ноттингем Форест». Так Боро вернулся в Премьер-лигу. Я добился того, о чем мечтал: помог Боро выиграть повышение.

Было приятно снова оказаться на северо-востоке после десяти лет отсутствия. Мидлсбро был очень удобен в плане того, чтобы добираться до Данстона, так что я мог видеться с семьей, и Джимми было очень легко приезжать и навещать меня. Я несколько раз возвращался в свою старую школу и давал им кое-какую форму и прочее.

Я впервые вернулся туда после чемпионата мира 1990 года. Я случайно оказался в Гейтсхеде, выпивал с друзьями и понял, что мы находимся рядом с моей старой школой, Хитфилд Хай. «Присмотри за моей пинтой, мужик, — сказал я своим товарищам. — Я выйду ненадолго». Я никому не сказал, куда иду. Я пошел в свою старую школу, нашел старые классы, где я сидел, и разыскал мистера Хепуорта, который все еще вел уроки географии. Я вошел в его класс и сказал: ««Мистер Хепуорт. Помните меня?»

— Да, я помню вас, Гаскойн, — сказал он.

— А вы помните, что вы мне сказали?

— Да, Гаскойн. И ты был одним из миллиона тех, кому это удалось.

После этого я нанес еще один незапланированный визит, просто чтобы пошутить и немного взволновать детей. Я проходил по каждому коридору, приставляя лицо к окну каждого класса, делая глупые выражения, пока меня не увидели все в классе — кроме учителя. Доведя весь класс до бешенства, я переходил в следующий и делал то же самое, пока вся школа не зашлась от восторга. Затем я вышел на главную игровую площадку и помахал рукой всей школе, наблюдавшей за мной из окон своих классов.

После того как я перешел в Боро, я подружился со многими сотрудниками и часто заглядывал к ним, чтобы поиграть в футбол с учителями.

Когда я только приехал в Мидлсбро, пока для меня подыскивали дом, я жил в гостинице. Один из таблоидов прислал репортера и фотографа, выдававших себя за настоящую пару, чтобы они поселились в том же отеле и следили за мной. Они были уверены, что я буду напиваться до беспамятства, трахать всех горничных, крушить все номера, и всячески старались зацепить меня. Я их объегорил, и они уехали через три недели с пустыми руками. Я, конечно, не знал, что они там были, пока они не уехали. Если бы я понял, что они за мной шпионят, я бы им врезал.

В конце концов я переехал из отеля в большой особняк с шестью спальнями в Сихэме, на побережье, вместе с Джимми. Мой товарищ по команде Энди Таунсенд тоже туда въехал. У нас не было никакого персонала, мы просто заботились о себе сами. И нет, мы ничего не разбили.

Я уже купил родителям дом их мечты в Данстоне, лучший, конечно, и который стоил около £120 тыс. Затем я купил по дому для двух сестер и брата, все в одном районе — фактически два дома находились на одной улице. Сохраняя уют и спокойствие.

Я подарил им еще и машины. Я купил «Роллс-Ройс», который подарил отцу. Он установил свой личный номерной знак — JG 369, который стоял у него на новом «Ягуаре». Это была не совсем новая модель, ей было всего несколько лет, «Сильвер Спрайт», и мой отец, глупый болван, подъехал на ней к офису по выдаче пособий, когда шел за деньгами, и оставил ее припаркованной на улице, чтобы все видели. Неудивительно, что ему перестали давать деньги. Он оставался безработным с тех пор, как в юности потерял сознание и чуть не умер, но он не был постоянно болен. Обычно он был достаточно здоров, чтобы выпить пинту-другую пива, выкурить несколько сигарет, поцеловать несколько девушек и навестить меня в Лондоне, Италии и Глазго. Я хотел, чтобы он получал удовольствие после того, что ему пришлось пережить.

Он пережил еще один неприятный момент, когда у него стало портиться зрение. Сказали, что у него варикозное расширение вен в голове — по крайней мере, так мне сказали, — или это может быть даже опухоль мозга. Ему пришлось сделать срочную операцию, и речь шла о жизни или смерти. Я боялся, что он умрет. Когда он ложился на операцию, я пообещал, что подарю ему новый «Рейндж Ровер», если он поправится.

Когда я узнал, что с ним все в порядке, пока он был еще в больнице, я пошел и обменял его «Роллс» и купил ему «Рейндж Ровер» высшего класса. Но я совсем забыл о его индивидуальном номерном знаке. Я не сохранил его и не получил за него ничего сверху, когда продавал его старую машину. Он постоянно говорит мне, что теперь он стоит £10 тыс., а я отдал его за бесценок.

В другой раз я пришел к отцу, и он рассказал мне, что купил новую лодку. Он сказал, что это был потрясающий, правильный выбор. Я спросил его, сколько она стоит, и он ответил, что £8 тыс. Я сказал, что дам ему за нее £5 тыс. Он сказал мне, что не очень-то хотел продавать ее, ведь она так хорошо подходит для глубоководной рыбалки, но в конце концов сказал: «Ну и ладно, раз уж это ты». Но он настаивал на том, что я должен отдать ему чек прямо сейчас. И он не позволил мне забрать лодку и не сказал, где она находится, пока не погасил чек. Я отдал ему чек, и он тут же помчался в банк.

Впервые я увидел лодку, когда вместе со своими приятелями Сирилом, Винни, Хейзи и еще несколькими людьми наблюдал за ее прибытием в Уитли-Бей. Они увидели ее раньше меня, эту маленькую оранжевую ванночку, и обмочились от смеха. Я сказал: «Это не она. Папа говорил мне, что это отличная лодка, идеально подходящая для глубоководной рыбалки». Конечно, это оказалась чертова маленькая оранжевая ванна. Один из парней включил громкоговоритель в доке и объявил, чтобы все слышали: «Первоклассная лодка заходит в гавань». Когда я впервые вышел на ней в море, отвалился руль. Она вряд ли стоила пачку рыбы и чипсов, не говоря уже о £5 тыс. В конце концов я отдал ее.

Сразу после моего перехода в Боро, в 1998 году, мои родители разошлись навсегда. В прошлом они уже ссорились, расходились, и мой папа жил отдельно, но теперь они решили, наконец, развестись. Полагаю, они так сильно действовали друг другу на нервы, что в конце концов не выдержали. Мой отец — симпатичный мужчина, и вокруг него всегда вились девушки, но раньше моей маме удавалось просто смеяться над этим. Они оба наслаждались жизнью, и мне всегда казалось, что им нравится быть друг с другом, несмотря ни на что. Поэтому я был очень расстроен разводом. Но хорошо хотя бы то, что они по-прежнему остаются друзьями.

Как будто этого было недостаточно, до меня дошли истории о том, что не только Анна и ее муж Джон-Пол, но и Линдси и ее муж Тим переживают трудности в своих браках. Я пригласил их всех пообедать со мной в пабе в Данстоне, обеспокоенный тем, что услышал. На собственном опыте я знал, насколько эмоционально разрушительными могут быть супружеские раздоры, и хотел помочь своим сестрам.

Я пригласил Джона-Пола и Тима в туалет и запер дверь. Я сказал: «Что, черт возьми, происходит? Я не открою эту дверь, пока вы не пообещаете стараться изо всех сил. Если я узнаю, что вы не будете стараться, я размажу вас обоих». Они, конечно, пообещали, и я их выпустил.

Затем я пригласил своих сестер в туалет — тот же самый, мужской. Я сказал им: «У вас есть две недели, чтобы все уладить. А если нет, я хочу, чтобы вы развелись».

В конце концов они обе развелись, как и мои мама с папой. Как и я. Я оплатил все их разводы, все судебные издержки. Примерно в то же время Карл женился, и я также оплатил его свадьбу. Не знаю, почему они решили сделать реалити-шоу про Осборнов. Я думаю, что «Гаскойны» были бы гораздо лучше на телевидении.

Когда мои родители разошлись, они продали большой дом, который я купил для них, разделили деньги между собой и купили каждый по дому, чуть поменьше, за углом друг от друга. Недавно моя мама переехала еще ближе к моему отцу, на ту же улицу, фактически всего в паре дверей от него. Я не уверен, что он в восторге от того, что мама находится так близко и может видеть все, что он делает. Кроме Анны, которая живет через несколько улиц, они теперь живут на одной улице — Карл, моя мама и мой папа. Линдси тоже прямо рядом. Они все прекрасно ладят. Мама до сих пор ходит к папе и готовит для него воскресный обед. Одна из вещей, которая доставляет мне наибольшее удовольствие в жизни, — это возможность обеспечить хорошими домами всех членов моей семьи.

Мой собственный развод состоялся позже, в августе 1998 года. Мое сердце было разбито, хотя я знал, что это произойдет. Я женился не для того, чтобы разводиться. Я думал, что это продлится долго, несмотря ни на что; несмотря на ужасные поступки, которые я совершил. Я продал дом в Ренфрушире и вручил большую сумму Шел. Я также согласился на щедрые регулярные выплаты на содержание ее и всех троих детей. Как я уже говорил, я всегда считал Бьянку и Мейсона своими и нес за них ответственность, поэтому я не стонал и не сопротивлялся.

В конце года я совершил нечто очень глупое. В качестве рождественского подарка я подарил Шел свой домик, тот, что на Лох-Ломонде. С тех пор у меня не было ни дома, ни собственного жилья. Я останавливался либо в арендованных домах, квартирах, либо в отелях.

Но, по крайней мере, я освоился в новом клубе. Тем летом 1998 года Боро заработал повышение в классе, которого мы так отчаянно добивались, и, что самое приятное, меня ждал чемпионат мира 1998 года во Франции.

«Я уверен, что время от времени он будет доставлять мне неприятности, но это того стоит. Пол иногда выпивает несколько пинт пива, но он один из самых выносливых ребят на тренировках, с которыми мне приходилось работать».

Брайан Робсон, менеджер «Мидлсбро», Daily Mail, март 1998 года

«В Гаскойне есть какая-то дикость. В понедельник он рассказывал о своей жизненной амбиции — быть захваченным НЛО. У меня есть подозрение, что он уже у них побывал, сам того не зная, ведь он не такой, как все мы, земляне».

Саймон Барнс, The Times, 20 мая 1998 года

«На своем пике Газза был феноменален, это был лучший игрок, которого я видел в этой стране. Бекс — великий игрок, но он не годится для того, чтобы шнуровать бутсы Газзы»

Пол Мерсон, 1999 год.

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только.