Андреас Кампомар, «¡Golazo!» Глава пятая: В великолепной изоляции, 1940-1950. Латинская Америка в тени Аргентины, ч.1
Como el Uruguay No Hay (Нет места лучше Уругвая)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ, 1800-1950 ГГ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: МЯЧ НИКОГДА НЕ УСТАЕТ, 1950-2014 ГГ.
6. Кого боги хотят уничтожить, 1950-1960
7. ...
Против «Ла Макины» играют с полным намерением победить их, но как футбольный болельщик я иногда предпочитаю сидеть на трибунах и смотреть, как они играют.
— Эрнесто Лацатти, «Бока Хуниорс»[1]
Сан-Паулу — это как Рединг, только гораздо дальше.
— Питер Флеминг, Бразильские приключения (1933)
За обилие золота, которое он увидел в городе, золотые изображения в их храмах, золотые пластины, доспехи и щиты, которые они использовали в войнах, он назвал его Эль-Дорадо.
— Сэр Уолтер Рэли, «Открытие большой, богатой и прекрасной империи Гвианы» (1596)
Европа по-прежнему оставалась континентом, на котором рождались латиноамериканские мечты. Третье место на чемпионате мира 1938 года — турнире, который, по мнению страны, она должна была выиграть — дало бразильскому футболу слишком раздутое представление о себе. В конце концов, «черный бриллиант» «Фламенго» Леонидас да Силва забил семь голов и продемонстрировал всю ловкость бразильского футбола. Вторая мировая война, которая, как и ее предшественница, не осталась без экономического вознаграждения для многих латиноамериканских республик, отложит надежды Бразилии на проведение столь желанного турнира. Стране придется подождать, но когда пришло ее время, у футбольных богов на уме были другие идеи. Наступившее десятилетие принадлежало одной стране региона, но это была не Бразилия.
К 1939 году прошло шестнадцать лет с тех пор, как в последний раз был разыгран кубок Рока. Турнир, получивший свое название от имени Хулио Архентино Рока, бывшего президента Аргентины и посла в Рио, впервые был проведен в 1914 году. Изначально турнир задумывался как трехматчевое противостояние между Бразилией и Аргентиной в течение трех лет, но в 1915 году он так и не состоялся, и от этой идеи, похоже, тихо отказались. Когда отношения между AFA и КОНМЕБОЛ испортились, Аргентина решила не участвовать в чемпионате Южной Америки 1939 года в Лиме. Впервые страна пропускала турнир. Вместо поездки в Лиму аргентинцы отправились в Рио-де-Жанейро — бразильцы тоже отказались от участия в турнире — чтобы возродить трофей на две страны.
На стадионе «Сан-Жануарио» клуба «Васко да Гама» сборная Аргентина начала матч с атакующей линией в составе Пеучелле, Састре, Масантонио, Морено и Гарсии. С немыслимым до начала матча счетом 5:1 ошеломленные бразильцы были разгромлены. Карлос Пеучелле, блестящий дриблер, игравший на чемпионате мира 1930 года, вспоминал: «На другом фланге у аргентинцев были Морено и «Чуэко» Гарсия. Эти двое, как всегда, измотали соперника. Кроме того, они уже успели завоевать потрясающую репутацию в качестве сыгранного фланга. Они также выглядели так, будто всю жизнь играли вместе... Тем не менее, бразильские газеты писали о том матче, что вы никогда не видели такой игры, как у нас, и невозможно было понять, кто из двоих был вингером, а кто — фланговым полузащитником. Мы делали все инстинктивно»[2]. Оба игрока однажды так надули великого защитника Шуберта «Моно» (Обезьяна) Гамбетту, что уругвайцу пришлось сменить позицию, чтобы сохранить лицо. «Имейте уважение, этот джентльмен — музыкант», — кричал один другому[3]. Для Морено слабость Бразилии была очевидна: хотя Аргентина и заслужила победу, бразильцы могли бы сгладить неловкий счет, если бы играли спокойно. Паника под давлением — вот что неотступно прослеживалось в бразильском футболе. В течение долгого времени это будет психологическим преимуществом для республик с Ривер Плейт. Перед финалом чемпионата мира 1958 года Джордж Рейнор, английский менеджер сборной Швеции, как известно, заявил, что если Бразилия пропустит гол, то «паника разойдется по всему шоу»[4].
В матче-реванше, состоявшемся на следующей неделе, Бразилия сделала четыре изменения, которые сослужили ей хорошую службу. Когда счет сравнялся 2:2, Бразилия получила право на пенальти в конце напряженного поединка. Когда аргентинец Аркадио Лопес, чей точный пас привел к двум голам в первом матче, словесно оскорбил судью, полиция проводила его с поля. В знак солидарности остальные члены команды направились в раздевалку. Без надежных рук Себастьяна Гуалько из «Сан-Лоренсо», который славился тем, что собирал кроссы, и без других аргентинских игроков, Бразилия отправила мяч в пустые ворота, сравняв счет в серии. Поскольку третий матч был маловероятен, а оскорбленная аргентинская делегация решила вернуться домой, матч-реванш был перенесен на следующий год.
Не то чтобы год что-то изменил в тупиковой ситуации. На этот раз Аргентина отправилась в Сан-Паулу, где на стадионе «Парк Антарктика» в Палестра-Италия была зафиксирована ничья 2:2. Так как победитель еще не был определен, через неделю был назначен еще один матч. На этот раз Аргентина добилась победы в кубке Рока в 1939 году благодаря трем голам Бальдонедо, Сорильи и Фиделя. Восемь дней спустя Бразилия провела первую из трех игр в Буэнос-Айресе. Аргентине потребовалось всего несколько минут, чтобы забить, но во втором тайме бразильцы с эпическим размахом сдали позиции. Поражение со счетом 1:6 станет самым тяжелым поражением в матче с соседом, хотя и не таким, как в 1920 году, когда Уругвай разгромил ее со счетом 6:0. Бразилия возлагала большие надежды на вторую игру, хотя повторение того же счета было маловероятно. В итоге Пеучеле, оформивший хет-трик в предыдущем матче, не смог повторить свой результат, и Бразилия победила со счетом 3:2. После того как счет в серии сравнялся, перед 80 000 зрителей возобновилась обычная игра. Аргентинцы, которые, в отличие от своих уклончивых соперников, не боялись бить по воротам, успели забить четыре мяча до перерыва. Проигрыш со счетом 1:5 заставил бразильцев жаловаться на то, что им пришлось играть под сильным полуденным солнцем, хотя газета Folha da Manhã из Сан-Паулу поспешила признать в своей передовой статье, что счет «еще раз подтвердил реальное превосходство аргентинского футбола»[5]. Бразилия не смогла сыграть в свою собственную игру, которую Америко Р. Нетто описал за двадцать лет до этого: «Бразильская школа гласит, что удары можно наносить с любого расстояния, причем точность удара стоит больше, чем то, что он сделан близко к воротам... Достаточно двум-трем игрокам оторваться с мячом, который своей разрушительной скоростью, совершенно неожиданно, дезориентирует всю оборону соперника»[6]. Месть придет со временем, но только после окончания войны.
Бразильцы вернулись домой подавленными. Они не только проиграли Аргентине, но и уступили со значительным перевесом. В следующем месяце страна примет своего миниатюрного соседа в двухматчевом турнире кубке барона Рио-Бранко, который Бразилия выиграла в обоих случаях, когда разыгрывался этот кубок. В первом матче Уругвай одержал победу над хозяевами со счетом 4:3 в захватывающем матче, в котором Северино Варела из «Пеньяроля» сделал дубль. Во втором матче «Ла Боина Фантасма» («Призрачный берет»), под таким прозвищем Варела играл в «Боке Хуниорс», забил единственный гол сборной Уругвая при ничейном счете 1:1.
Недаром Бразилия отказалась принимать участие в неофициальном чемпионате Южной Америки, который Чили организовали в честь основания Сантьяго Педро де Вальдивией в 1541 году. К этому моменту эквадорцы были мальчиками для битья на континенте, впервые приняв участие в турнире два года назад. После четырех матчей Эквадор пропустил 18 мячей, хотя в дальнейшем этот показатель будет улучшен. И Аргентина, и Уругвай забили по шесть мячей в ворота незадачливого эквадорского голкипера, который закончил турнир, 21 раз вытаскивая мяч из сетки своих ворот. Единственный гол Эквадора был забит в ворота победителей — сборной Аргентины. Уругвай же до встречи со своим соседом умудрился не пропустить голов. Матч, выигранный благодаря единственному голу Састре, запомнился (только уругвайцам) предвзятым судейством чилийского рефери. Незадолго до конца матча Уругваю удалось сравнять счет. Сначала гол был засчитан, а затем отменен в результате традиционного давления аргентинских игроков на судью.
Чили, несмотря на то, что принимала турнир, заняла лишь третье место. За три года до этого страна построила свой собственный храм для игры — «Эстадио Насьональ». На реализацию плана строительства стадиона стоимостью 23 млн. песо ушло два десятилетия. Еще до его открытия президент Чили Артуро Алессандри не был убежден в его необходимости для страны: «Единственное, чего я желаю — чтобы в один прекрасный день этот белый слон [Обычно так называют подарок, который неизвестно, куда девать, прим.пер.] заполнился сам собой»[7] , — сказал он. Однако к началу 1940-х годов Чили была настолько уверена в своих спортивных способностях, что стремилась подражать El Gráfico, но только своим голосом. В первом номере Estádio редакционная статья была выдержана в популистских тонах: «Отечественный спорт, на благо нашей расы, за последние несколько лет значительно улучшился. Все социальные слои нашего народа занимаются спортом». И все же, несмотря на ее спортивное мастерство, оставалось то едва завуалированное чувство неполноценности. «Чили, наша малонаселенная, маленькая страна, не раз вызывала вибрацию своего имени по всему миру благодаря своим спортсменам»[8].
Провал за рубежом не ограничится бразильской Селесао. Летом 1941 года, в конце сезона, «Фламенго» и «Флуминенсе» приняли участие в ночном круговом соревновании с «Сан-Лоренсо», «Ураканом», «Индепендьенте» и объединенной командой Росарио, состоящей из игроков «Ньюэллс Олд Бойз» и «Росарио Сентрал». В Аргентине две команды из Рио-де-Жанейро, которые являются большими соперниками у себя дома, смирились с тем, что их собственная форма оставляет желать лучшего. Все свои матчи «Флуминенсе» проиграл с одинаковым перевесом в четыре мяча. В первом матче «Фламенго» потерпел поражение со счетом 0:7, но в поединке с «Индепендьенте» со счетом 5:6 был близок к победе. «Сан-Лоренсо» стал единственной аргентинской командой, которую обыграл бразильский клуб. К счастью, игрокам не придется позориться в дерби «Фла-Флу», чтобы побороться за предпоследнее место: «Индепендьенте» досрочно выиграл турнир.
Потеря формы на поле пробудила доселе дремавший в стране комплекс неполноценности перед лицом el fútbol rioplatense. Череда неудачных результатов привела к тому, что стоимость игроков Ривер Плейт в глазах бразильской общественности сильно возросла. Клубы стремились приобрести аргентинских игроков, чтобы усилить свои составы. Позже Марио Фильо сочтет этот platinismo (ривер-платизм) формой восхищения аргентинским игроком, а не игрой Ривер Плейт. Великий плеймейкер Антонио Састре, игравший с Эрико и де ла Матой в «Индепендьенте», в 1942 году перешел в «Сан-Паулу». В Рио, куда, естественно, тяготеет большинство аргентинцев, «Фламенго» и «Флуминенсе» были особенно активны в трансферном плане. Однако на самом деле в этом не было ничего нового: игроки с 1920-х годов перемещались между двумя странами.
С первого десятилетия века бразильскому футболу приходилось сталкиваться с превосходством Аргентины и Уругвая. В 1908 году Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро принимали объединенную аргентинскую сборную, впервые сыгравшую серию матчей в этой стране. Первый матч, возможно, и закончился вничью, но паулистас проиграли два следующих матча со счетом 0:6 и 0:4. Аргентинцы, проникнутые британским чувством «честной игры» и своей расстановкой 2-3-5, дали отдых некоторым из своих лучших игроков, чтобы сделать поединок более справедливым. В Рио-де-Жанейро счет был не менее позорным для кариокас: 2:3, 1:7 и 0:3. Бразильскому футболу было чему поучиться.
Политические махинации, усугубляемые географическим и культурным расстоянием между Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, не помогли бразильской игре идти в ногу со своими соседями. Соперничество между кариокас и паулистас во многом отражало антагонизм между политической властью столицы и экономической мощью Сан-Паулу. В 1927 году «Васко да Гама» принимал футбольный клуб «Сантос», чтобы отпраздновать открытие стадиона «Сан-Жануариу». На глазах у президента и пяти государственных министров «Сантос» с удовольствием обыграл своих соперников со счетом 5:3. После матча Аракен язвительно сказал: «Они строят бальный зал, а мы устраиваем шоу»[9]. Позже в том же году президент Вашингтон Луис вернулся, чтобы посмотреть, как Федеральный округ играет с паулистас. Публика устроила ему трехминутную овацию. «Я никогда в жизни не получал таких аплодисментов. Не в моей стране»[10]. Одобрение масс, однако, не спасло его от отстранения в результате переворота три года спустя.
Игра, обещавшая многое, получилась напряженной. За пятнадцать минут до конца матча, при счете 1:1, в ворота кариокас был назначен пенальти. Там, где традиционным ответом риоплатенсе могло бы стать насилие, паулистас ушли с поля в отвращении. Когда президент приказал продолжить игру, игроки отправили ответное сообщение, в котором говорилось, что на поле они, а не он, принимают решения. В итоге пенальти был исполнен, но вратарь не смог отбить мяч.
- - -
Только после создания в 1937 году «Нового государства» (Estado Nôvo), идеология которого была заимствована как у фашистской партии Муссолини, так и у Салазара из Португалии, но без более авторитарных аспектов тоталитаризма, Жетулиу Варгас связал свою социальную политику с корпоративистским государством, идеалом единой национальной культуры. Национальная интеграция, которая представляла страну как бразильскую семью с Варгасом во главе, была подкреплена усилиями по искоренению из повседневной жизни тех черт, которые считались небразильскими. Радиовещание способствовало реализации идей Варгаса о национальном единстве. Каждый вечер в восемь часов на республику выходила программа Hora do Brasil («Час Бразилии»), в которой освещались темы, представляющие национальный интерес, от торговли до культуры. Не то чтобы это вторжение правительства всегда приветствовалось. В некоторых городах местные вещатели не смогли ретранслировать программу. К 1939 году Варгас провел кампанию brasilidade (бразилизации), которая была направлена на укрепление национальной идентичности. За год до этого он подкрепил свои идеи о государственности в первомайской речи: «Страна — это не просто скопление людей на определенной территории; это, прежде всего, единство расы, единство языка, единство национального мышления»[11]. Теперь Варгаса стали беспокоить иммигрантские общины — особенно из Германии и Италии, где культурные связи с родными странами были сильнее — которые могут представлять угрозу национальной безопасности. Были закрыты газеты, школы с преподаванием на иностранных языках и небразильские организации. Популярная бразильская культура — например, карнавал в Рио-де-Жанейро и школы самбы — пропагандировались как символы бразильской культуры. Футбол также рассматривался как важный элемент национальной идентичности, а уникальное сочетание индейской, африканской и европейской культур в стране всецело поощрялось. Вскоре игра перешла в ведение государства.
В 1941 году указом был создан Национальный совет спорта (Conselho Nacional de Desportos, CND), который должен был «ориентировать, финансировать и поощрять занятия спортом во всей Бразилии»[12]. Игра, которая в предыдущее десятилетие с трудом прививала профессионализм, была практически национализирована. Популярность игры не осталась незамеченной для проницательного бразильского каудильо, который стремился усилить контроль государства над рабочими классами и их работодателями. Теперь Варгас стал выступать с публичными обращениями на футбольных стадионах страны: футбол и политика объединились. В 1940 году на стадионе «Сан-Жануариу» в Коринтиансе он впервые объявил о принятии закона о минимальной заработной плате. В том же году Варгас торжественно открыл «Эштадиу ду Пакаембу», построенный с целью умиротворения местных интересов. Члены семьи стали занимать ключевые посты в спортивной инфраструктуре страны. В 1942 году племянник Варгаса, Маноэль ду Насименту Варгас Нетто, стал президентом Федерации столичного футбола Рио-де-Жанейро (FMF). В следующем году сын Варгаса, Жетулиу Варгас Фильо, возглавил федерацию футбола Сан-Паулу, Federação Paulista de Futebol.
В конце 1920-х и в 1930-е годы никто не сделал больше для распространения игры среди широких масс, чем Марио Фильо. Сын владельца газеты, Фильо с самого начала увидел потенциал спортивной журналистики. Основав недолговечную газету Crítica, Фильо стремился популяризировать футбол, находя эпические качества в этих еженедельных матчах и сокращая длинные англоязычные названия клубов. В 1931 году он основал журнал O Mundo Esportivo, который также просуществовал недолго, так как был запущен в конце сезона. Не имея возможности освещать спортивные мероприятия, Фильо превратил карнавал в Рио в прото-спортивное мероприятие с собственными группами и судьями. К тому времени, когда он перешел в O Globo, Фильо начал налаживать футбольное соперничество, особенно между «Фламенго» и «Флуминенсе». («Фла-Флу» станет самым известным противостоянием в стране, хотя некоторая напряженность между клубами существовала всегда). И все же, несмотря на популяризацию игры в качестве развлечения, Фильо верил в профессионализм и в эмансипацию афро-бразильцев через футбол. Кроме того, футбол сыграл важную роль в создании целостной национальной идентичности, которой до сих пор не хватало стране. В 1947 году Фильо написал новаторскую книгу O negro no futebol brasileiro («Черные в бразильском футболе»), в которой попытался подчеркнуть достижения чернокожих и мулатов в контексте бразильской игры. Это был футбол как социальная история.
Вторая мировая война способствовала перестройке американского континента, в основном благодаря прагматичному поведению латиноамериканских республик. Тем не менее, напряженность XIX века — обычно в связи с пограничными спорами — между некоторыми республиками возникла вновь. В июле 1941 года перуанские войска менее чем за месяц одержали победу над Эквадором из-за территориальных претензий последнего. Аргентине, которая всегда считала себя выше своих соседей по региону, теперь пришлось соперничать с Бразилией в качестве ведущей державы континента.
В условиях, когда большая часть Европы находилась под немецкой оккупацией, а британцы активно блокировали Атлантику, латиноамериканские республики были вынуждены искать экспортный рынок у своего северного соседа. К 1940 году экспорт — особенно поток товаров с юга на север — в Соединенные Штаты достиг более 40%. Первыми к союзникам присоединились ближайшие к США республики. Напряженные дипломатические отношения между Мексикой и Соединенными Штатами, вызванные национализацией нефтяных ресурсов страны при генерале Карденасе, станут более сердечными, как только испарится европейский рынок. Бразилия хитроумно разыграла Соединенные Штаты против нацистской Германии: Варгас получил американские доллары для финансирования сталелитейного завода Volta Redonda в обмен на разрешение построить в стране авиабазы для помощи в битве за Атлантику. Дешевые доллары также помогли финансировать ряд других инфраструктурных проектов. В августе 1942 года Бразилия объявила войну державам Оси и отправила 25 000 солдат воевать в Европу. Однако многие республики региона сохраняли нейтральный статус до конца войны. Аргентина ждала начала января 1944 года, чтобы разорвать свои связи с Берлином и Токио.
- - -
До 1940 года крупнейшим стадионом в Сан-Паулу был «Парк Антарктика», принадлежащий «Палестра Италия». Клуб доминировал в футболе паулиста в 1930-х годах, став чемпионом в 1932-1934 годах, а также в 1936 и 1940 годах. Однако к 1942 году название клуба и его открытое итальянское происхождение перестали устраивать. Министерство юстиции заявило, что ни один клуб не может использовать название вражеской державы. В марте клуб в последний раз сыграл с «Фламенго» вничью 2:2 под названием «Палестра Италия». «Палестра Италия» превратилась в «Палестру Сан-Паулу». К сожалению для клуба, смена названия так и не была признана удовлетворительной. Если клуб не полностью сменит название, ему грозило исключение из лиги, а также арест и передача активов клуба, которые были немалыми. Так родился «Палмейрас». К заключительному матчу сезона, против «Сан-Паулу», новоиспеченная команда под восторженные аплодисменты вышла на поле вслед за армейским капитаном с бразильским флагом. «Сан-Паулу» не поддержал этот патриотический жест, и в результате начался неравный матч. Когда во втором тайме «Палмейрас» выигрывал со счетом 3:1, в ворота «Сан-Паулу» был назначен пенальти. Не сумев скрыть своего отвращения к судье, игроки «Сан-Паулу» покинули поле в знак неспортивного поведения. Чемпионами стали футболисты «Палмейраса».
Время «Сан-Паулу» пришло в следующем году. С блестящим Леонидасом да Силвой в основе команды, клуб выигрывал титул в 1943, 1945, 1946, 1948 и 1949 годах. Известный как «Роло Компрессор» (Паровой каток), состав «Сан-Паулу» в составе Леонидаса, Мескиты, Састре и Ремо представлял собой голевую машину. Но каким бы успешным ни был бразильский паровой каток, на континенте нашлось место только для одной машины.
Созданная человеком машина
19 октября 1941 года «Ривер Плейт» принимал «Боку Хуниорс» в предпоследнем матче сезона. «Бока», действующие чемпионы, провела, по их собственным высоким стандартам, неудачную кампанию и заняла лишь четвертое место. С другой стороны, «Ривер Плейт» был претендентом на чемпионство. И все же мало кто мог предвидеть, какое унижение придется пережить «Боке» от рук своего самого яростного соперника. Когда в перерыве «Ривер» выигрывал 3:0, El Gráfico взял интервью у британского посла, сэра Эсмонда Ови, который заявил: «Наблюдая за этим матчем, в очередной раз понимаешь, почему футбол получил такое распространение... Здесь [спорт] осуществляется в соответствии с характером криолло, то есть аргентинский игрок не механичен, а проявляет изобретательность и склонность к эстетике»[13]. К концу матча «Бока» уступила со счетом 5:1, и «Ривер» фактически обеспечил себе чемпионский титул. «Бока» была разобрана на части «Ла Макиной» («Машиной»).
Аргентинский футбол прошел долгий путь от потреро, этого мифического участка пустыря, еще не отданного городу, который служил импровизированным полем для целого поколения игроков. В первые два десятилетия века местные команды превратились в клубы, которые предлагали своим членам не только зрелище еженедельного матча, но и другие спортивные и социальные мероприятия. К 1960-м годам европейский турист не мог поверить своим глазам. «Когда вы проходите под впечатляющими воротами клуба «Ривер Плейт», вы словно попадаете в другой мир, где есть почти свое небо. Поле для гольфа, гимнастический зал, легкоатлетический трек, плавательный бассейн и высоченный стадион, которые посещают тысячи членов клуба»[14]. В середине 1910-х годов «Ривер Плейт» насчитывал всего семьсот членов, но к концу следующего десятилетия их число выросло до 15 000. В 1938 году «Ривер Плейт», ныне один из крупнейших клубов страны, переехал в малонаселенный район Буэнос-Айреса, известный как «Сибирь Нуньеса». Клуб вернулся в потреро, хотя теперь он приобрел форму грандиозного современного стадиона «Эль Монументаль».
Задуманный президентом клуба Антонио Веспучио Либерти, который впоследствии даст стадиону свое имя, подковообразный «Эль Монументаль» вмещал 70 000 зрителей. В честь своего открытия «Ривер Плейт» встречался с «Пеньяролем» из Монтевидео в одностороннем матче, который завершился победой хозяев со счетом 3:1. После тридцати минут игры судья остановил игру и попросил минуту молчания, чтобы почтить память тех, кто внес свой вклад в успех клуба. Без государственной помощи, которая была предоставлена президентом Хусто в виде льготного кредита в размере 2,5 млн. песо, строительство стадиона, возможно, никогда бы не было завершено. Ранее в том же году «Бока Хуниорс» получила кредит в размере 1,6 млн. песо на строительство «Ла Бомбонеры», которое заняло два года. Это было не так удивительно, поскольку Хусто объявил себя фанатом клуба. В своем развернутом эссе La cabeza de Goliat («Голова Голиафа») Эсекиель Мартинес Эстрада признал, во что превратилась столица: «Население Буэнос-Айреса разделено на кланы в соответствии с футбольными клубами»[15]. Политики теперь в полной мере осознали силу игры.
На футбольном поле в первой половине десятилетия доминировала одна из величайших команд, когда-либо пинавшая футбольный мяч. Забытый сейчас за пределами континента, где сборная Бразилии на чемпионате мира 1970 года олицетворяет собой futebol arte [футбольное искусство], «Ривер Плейт» играл в «тотальный» точный футбол. Сезон 1941 года «Ривер» начал резво, забив в ворота «Атланты» пять безответных мячей, однако на протяжении всей кампании результаты были неравномерными. После того как «Ривер» сразил «Боку» наповал, El Gráfico посвятила матчу четырнадцать страниц, но газета также задавалась вопросом, почему клуб в подобной манере не провел весь турнир. Голы забили Лабруна, Морено, Деамбрози (дубль) и Педернера. В журнале Crítica Хосе Габриэль назвал линию нападения una maquinita (маленькая машина)[16]. Морено стал лучшим игроком матча. Вальтер Гомес позже скажет о «Эль Чарро»: «Величайшим, лучше Пеле, был Морено... какое владение мячом, какая сила, какая точность, какой стиль! Пеле вспотел, а Морено играл во фраке»[17].
Именно в следующем сезоне «Ривер Плейт» по-настоящему стал «Ла Макиной». Команда играла так уверенно, что победить ее становилось все труднее. Хотя «Ривер» мог быть лучшим клубом на континенте, его игроки не были непогрешимыми. Когда клуб выступал в Чили, местный спортивный еженедельник Estádio не стремился им польстить: «Ривер Плейт» разочаровал чилийскую публику, поскольку его игра была далекой от той, какую мы ожидали от команды-чемпиона»[18]. Футбол, возможно, и разочаровал, но турне запомнится первым исполнением клубного гимна «Коло-Коло». Ференц Платко, венгерский вратарь, игравший в Испании в 1920-х годах, успешно привел чилийцев к чемпионству. В 1940 году он заключил контракт с «Ривер Плейт», но в середине сезона покинул его. Семь поражений в 17 матчах предрешили его судьбу. Платко продолжал бегать между клубами в Сантьяго и Буэнос-Айресе, а в 1950-х годах стал руководить «Барселоной».
Другой венгр оказал менее эфемерное влияние на стиль игры «Ривер Плейта». Эмерико Хиршль, тренер-скиталец, начал свою латиноамериканскую одиссею в 1932 году в ла-платской команде «Химнасия и Эсгрима». Он стал первым иностранным тренером, возглавившим клуб в профессиональную эпоху. В 1920-х годах венгр, который стал известен как «Эль Маго», выступал за «Ференцварош». В 1929 году будапештская команда совершила турне по Южной Америке, во время он которого якобы влюбился в Буэнос-Айрес. Однако, как и у его соотечественника Платко, вступление Хиршля в аргентинскую игру было далеко не простым.
Основанный в конце XIX века, провинциальный город Ла-Плата стал столицей провинции Буэнос-Айрес. На три года, вплоть до изгнания Перона в 1955 году, он стал городом Евы Перон (Сьюдад Ева Перон — Ciudad Eva Perón), переименованным после ее безвременной кончины. В 1933 году команда «Химнасия и Эсгрима» провела первые матчи сезона. Лишь в шестом матче клуб добился ничьей. Crítica назвала команду «El Expreso Platense», потому что она напоминала «поезд, который сносит все, что перед ним выставят, и умудряется возвыситься среди сильных [клубов]»[19]. Однако клубу пришлось почувствовать себя не в своей тарелке из-за большой пятерки («Ривер», «Бока», «Расинг», «Индепендьенте» и «Сан-Лоренсо») и предвзятого судейства.
После первого тура сезона «Химнасия» лидировала с 27 очками. Отчасти это произошло благодаря блеску Артуро Наона, величайшего бомбардира клуба, который закончил сезон с 33 голами. Когда руководство клуба не выполнило обещание о вознаграждении за первое место в турнирной таблице, игроки объявили забастовку. Когда переговоры зашли в тупик, резервная команда вышла на поле против «Эстудиантеса» и одержала победу, забив единственный гол в матче. Переломный момент наступил в матче с «Бокой», который уроженцы Платенсе должны были выиграть. Двух первых голов «Химнасии» должно было хватить, чтобы пройти дальше, но отвратительное судейство Де Доминисиса позволило «Боке» победить со счетом 3:2. Возможно, о том, какой скандал вызвали его решения, говорит тот факт, что даже в лиге, привыкшей к спорным решениям, Де Доминисис был отстранен за предвзятость. В следующем поединке «Химнасия» одержала победу, но наступило время гниения. В матче с «Сан-Лоренсо» «Химнасия» стала жертвой еще одного отвратительного судейства, на этот раз от свистка Рохо Миро. Когда «Сан-Лоренсо» вел в счете 2:1, гости заработали штрафной удар за пределами штрафной площади. Несправедливость превратилась в фарс, когда голкипер «Химнасии» отбил удар, но судья посчитал, что мяч пересек линию. Не имея возможности контролировать ход матча, «Химнасия» пошла на простой протест, и все игроки уселись на поле. Игра была продолжена, а команда из Платенсе сидела и смотрела, как в их ворота забиваются гол за голом. Матч закончился со счетом 7:1, хотя и был прекращен досрочно. В том сезоне «Химнасия» заняла пятое место после череды поражений в конце сезона.
Тем не менее, атакующий стиль игры Хиршля привел его в «Ривер Плейт», где он выиграл чемпионат в 1936 и 1937 годах. К концу десятилетия он перешел в «Росарио Сентраль». Когда в 1939 году Хиршль вернулся в свой бывший клуб, он стал свидетелем кровавой бойни. В одностороннем поединке «Ривер» разгромил «Росарио» со счетом 6:0. В футбольных делах Хиршль всегда был настроен оптимистично: «Я лично приехал, чтобы собрать плоды своего учения. Эти шесть голов забили мои ребята»[20]. Не то чтобы Карлос Пеучелле — правый нападающий «Ривера» и мотиватор «Ла Макины» — был с этим согласен. «Хороший футбол» зависел не от менеджеров, а от того, как одни игроки влияли на других. «Ни один технический директор [менеджер] не создал ее [Ла Макину]. Это сделали игроки. Когда Педернера покинул «Ривер», он отправился в «Атланту». И там, в «Атланте», ничего не произошло... «Атланта» вылетела во второй дивизион. И не было ни Макины, ничего подобного, несмотря на присутствие Адольфо Педернеры. Его подписал колумбийский «Мильонариос», и вместе с Ди Стефано, Нестором Росси, Антонио Баэсом, Рейесом, Моурином они создали команду, известную как «Балет Асуль» («Голубой балет»), еще одну «Макину». Кто его сделал? Игроки. Не менеджеры»[21]. Пеучеле шутил, что расстановка 1-10 была заменена на более традиционную 1-2-3-5.
Прозванный «Барулло» (Беспорядок) из-за проблем, которые он создавал своим соперникам, Пеучеле играл на чемпионате мира 1930 года, после чего за 10 тыс. песо перешел из «Спортиво Буэнос-Айрес» в «Ривер». В 1932 году, на следующий год после подписания контракта с Пеучеле, за 35 тыс. песо был приобретен Бернабе Феррейра. Благодаря своей финансовой мощи клуб получил прозвище «Лос Мильонариос» («Миллионеры»). Пеучеле играл за «Ривер» до завершения карьеры в 1941 году. Если кто-то и олицетворял собой дух потреро, то это был Пеучеле. Журналист Борокото считал его «олицетворением потреро, жителем бальдио (пустыря), он — мусорная площадка в движении... В его сердце живет бальдио»[22]. Профессионализм, возможно, и модернизировал игру, но душа аргентинского футбола по-прежнему уходила корнями в потреро и баррио. Пибе (молодой паренек из рабочего класса) и потреро стали неразрывно связаны, обеспечивая доставку молодых игроков в футбольные храмы по всему городу. Борхес, прославившийся своей нелюбовью к игре, был однажды обруган спортивным журналистом: «[Детство Борхеса], должно быть, было грустным и скучным, потому что не помнить игру в баррио с pelota de trapo (тряпичным мячом) — значит не знать и не любить сладость детства»[23]. Этот самый аргентинский из писателей, гордившийся своим риоплатенским происхождением, не понял одного из фундаментальных постулатов современного архентинидад.
В своем отношении к игре команда воплощала, несмотря на свои клубные цвета, то, что значит быть аргентинцем. Только после захватывающей победы «Ривера» над «Чакарита Хуниорс» со счетом 6:2 в июне 1942 года Борокото окрестил команду «Ла Макина». (Хотя журналист уругвайского происхождения сдерживал свою похвалу критикой, обвиняя нападающих в том, что они слишком много идут в дриблинг, когда победа уже обеспечена. Зачем игроки рисковали своими ногами, если на кону стояло так мало?) Это прозвище прижилось. Однако его уже использовали раньше. Если один аспект архентинидад и был неизменным, то это его дар непоследовательности. В конце 1920-х годов El Gráfico с насмешкой использовал слово máquina для описания повторяющегося и похожего на машину качества английского футбола.
Теперь этот термин был пропитан красотой оркестрового хронометража: футбол в исполнении артистов. Болельщики скандировали: «Sale el sol, sale la luna, centro de Muñoz, gol de Labruna» («Солнце восходит, луна восходит, пас от Муньоса, гол от Лабруны»).
Когда Альфредо Ди Стефано, ставшего самым знаменитым сыном «Реала», спросили, кто является пятью величайшими игроками всех времен, он назвал пять нападающих «Ла Макины»: Муньос, Морено, Лабруна, Педернера и Лустау. Педернера часто отходил назад в полузащиту, уводя за собой растерявшихся защитников и давая Лабруне возможность забить. (Лабруна забил 293 гола в 515 матчах и остается лучшим бомбардиром Аргентины наряду с парагвайцем Арсенио Эрико). «Ла Макина» навсегда останется в памяти благодаря своей знаменитой линии нападающих, хотя Пеучеле всегда утверждал, что успех был заслугой всей команды. Пердернера отрицает, что «Ла Макина» была изобретена каким-то одним человеком: это была комбинация благоприятного набора игроков. Но если кто-то и был архитектором успеха команды, то это был Пеучеле, который нашел свое истинное призвание в менеджменте. Он заставил Педернеру сменить позицию — с левого фланга на центрфорварда. Когда великого уругвайского капитана Обдулио Варелу спросили, не боится ли он играть против Зизиньо, Адемира и Жаира в финале чемпионата мира по футболу 1950 года, он резко ответил: «Боюсь? Вы забыли, что я играл против Педернеры? Уверяю вас, никто не играет так, как Педернера»[24]. Лустау был благодарен Деамброзио за свою карьеру. По словам Пипо Росси, перешедшего из «Ривера» в «Мильонариос» из Боготы, Деамброзио однажды сказал Пеучеле: «Карлос, отправь на время этого парня, Лустау, на поле — того, кто ждет [и] никогда не играет — поставь его». И когда Пеучеле выставил Лустау, чау [до свидания] «эль моно» Деамброзио. Он так больше и не выходил на поле»[25].
Истории о «Ла Макине» станут легендарными. В Тукумане «Ривер» играл смежным составом на радость ожидающей публике. Безопасность была на высоком уровне, а конная полиция находилась почти на самом поле. В одном из эпизодов Феликс Лустау получил пас, разбежался, прошел под брюхом лошади и вколотил мяч в ворота. Однако именно Хосе Мануэль Морено был не только лучшим игроком «Ла Макины», но и самым харизматичным. Варалло считал, что Морено мог бы даже превзойти Марадону как игрок, если бы лучше заботился о себе. Однако красивые женщины и танго-холл оказались необходимым отвлекающим маневром. (Он всегда считал, что танго — лучший способ тренировки). Он без стеснения рассказывал о своих ночных похождениях: «Да, мне нравится ночная жизнь. И что? Я не пропускал ни одной тренировки. Не говорите мне, что нужно пить молоко: когда я пил молоко, я плохо играл». Феликс Лустау вспомнил о пристрастии своего товарища по команде к алкоголю. «Нам предстояло сыграть с «Расинг Клубом» за чемпионство. «Чарро» Морено пришлось госпитализировать в связи с алкогольной интоксикацией. Доктор пришел к нему и сказал: «Если он просто выйдет на поле, то умрет через двадцать минут». Морено был готов играть. Вышел на поле... и отыграл весь матч... Он был лучшим». Несмотря на то, что его любили болельщики, он подвергался нападкам со стороны руководства. В 1939 году «Ривер» принимал «Индепендьенте» в решающем матче за чемпионство. Когда «Ривер» проигрывал со счетом 2:3, Морено был удален за недисциплинированность. (Он всегда утверждал, что это единственный случай, когда он лег рано спать). Его товарищи по команде в знак солидарности решили повесить свои бутсы до конца сезона. Оставшиеся девять матчей пришлось проводить команде резервистов, которые играли достаточно хорошо, чтобы сохранить за клубом место в лиге.
«Ла Макина», возможно, и была великой в народном воображении, но квинтет Лабруны, Лустау, Педернеры, Морено и Муньоса сыграл вместе только в 18 матчах за пять лет. Команда была исключительной, но не непобедиммой. За три матча до конца сезона 1942 года «Ривер» завоевал свой второй титул подряд на стадионе «Ла Бомбонера». Играя вдесятером — Норберто Яконо был вынужден покинуть поле, когда его травмировал пущенный с трибун предмет — «Ривер» сравнял счет в матче с «Бокой» благодаря двум голам Педернеры. Но в следующем сезоне «Бока» обогнала «Ривер» на одно очко и выиграла чемпионат, а в 1944 году этот перевес был удвоен. «Риверу» пришлось ждать до 1945 года, чтобы завоевать свой третий титул за десятилетие; к этому времени команда стала известна как «Рыцари гнева». «Мы не стремились к воротам — сказал Муньос в интервью. — Мы вообще не думали о том, что не сможем забить нашим соперникам. Мы выходили на поле и играли так, как умели: забрать мяч, отдать его мне, дриблинг, то, се, и гол приходит сам собой. Как правило, гол не заставлял себя ждать, и все мучения были связаны с тем, чтобы не решать исход игры слишком быстро. Конечно, мы хотели забить, но и в полузащите нам было весело. Спешить было некуда. Это было инстинктивно»[26].
К середине сороковых годов эстафета была передана одному из пяти «больших» клубов, которые стали доминировать в аргентинском футболе. По словам аргентинского антрополога Эдуардо Арчетти, «в 1936 году пять крупнейших клубов Буэнос-Айреса насчитывали 105 000 членов и активы в размере 3 555 709 песо, в то время как остальные десять клубов профессионального чемпионата имели только 55 895 членов и активы в размере 1 351 845 песо»[27].
В 1946 году, через десять лет после своего последнего чемпионства, «Сан-Лоренсо» удалось возглавить турнирную таблицу, опередив «Боку» на четыре очка. И все же не титул стал легендой команды 1946 года, получившей прозвище «Эль Сиклон» («Циклон»), а последующее турне по Испании и Португалии. Хотя «Сан-Лоренсо» проиграл со счетом 2:4 «Реалу», команда продемонстрировала превосходство аргентинского футбола. После того как команда обыграла сборную Испании со счетом 7:5 на стадионе «Лас Кортс» в Барселоне, El Mundo Deportivo воскликнул: ««Сан-Лоренсо» вчера преподал отличный урок большого футбола». Аргентинцев похвалили за хорошее позиционирование и мастерство владения мячом: «Они все играют друг за друга, всегда оказываясь там, где нужно; у них такое превосходное касание, что они добиваются с помощью кожаного [мяча] эффектов, сходных с эффектами хорошего игрока в бильярд»[28]. Когда через пятнадцать дней была переиграна еще одна испанская сборная 6:1, миссия команды была завершена: «Эль Сиклон» обрел величие. Перед возвращением на родину команда провела два матча с португальскими командами. Клуб, расположенный в Боэдо, был признан легендарным по обе стороны Атлантики и поставлен на пьедестал вместе с «Ла Макиной». Пиренейский полуостров ждал аргентинского футбола десять лет и получил мастер-класс по точности короткого паса «тебе-мне». Спустя годы мадридская газета El País вспоминала: «То, что произошло между 21 декабря и концом января 1947 года, казалось нереальным и невыразимым... Ежедневная пресса и журналы удвоили свои обычные футбольные репортажи. «Сан-Лоренсо», несмотря на холод, снег и сильные дожди той зимы, произвел фурор»[29]. Аргентинский футбол оставит неизгладимое впечатление на испанскую игру. Это не осталось незамеченным для империалистического El Gráfico. По мнению еженедельника, турне продемонстрировало «форму, качество, науку и изящество аргентинского футбола»[30].
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе, другом спорте (и не только).
