До Месси и Марадоны у Аргентины был Морено – жизнелюб, щеголь и чемпион
От редакции. Автор блога «Полуфланг» порадовал огромным материалом – поблагодарить можно подпиской на блог или донатом (в комментариях).
Альфредо Ди Стефано говорил, что всему в игре его научил Хосе Мануэль Морено. Диего Армандо смутило, когда Аргентинская футбольная ассоциация признала его лучшим игроком в истории страны, оставив позади Хосе. Многие из вживую видевших творчество «Чарро» мексиканцев, чилийцев и колумбийцев, вопреки гордости патриотизма и множеству вариантов, считают его величайшим игроком, когда-либо выступавшем на их земле. За карьеру Морено взял больше двадцати титулов и был первым – и до нынешнего столетия единственным – футболистом, побеждавшим в чемпионатах четырех разных стран. Он был главной футбольной фигурой Южной Америки и стал пророком «тотального футбола», записывал радиоспектакли и вечно танцевал танго, играл за «Ривер» и «Боку» и путешествовал по крупнейшим клубам континента – и везде и всегда выступал бесподобно, а его называли и называют лучшим, отчаянно, беззаветно любили и любят.
Хосе Мануэль «Чарро» Морено – безмерная и элегантная звезда конца первой половины прошлого века. Ниже – его история.
***
По ласкаемым закатом улицам Буэнос-Айреса мальчишки гоняли мяч. Среди еще неразличимых в неловкости обращения с телом сразу же выделялся один, особо техничный и резвый. Заметный врожденный талант он упорно, в любви к футболу оттачивал после церковной школы – ради скорейшей встречи с мячом маленький Морено, к стыду отца-полицейского регулярно оказывавшийся в участке за уличные шалости, был готов прилежно отсиживать занятия и зубрить катехизис.
Но, конечно, не все ребенку резвиться. Зарплаты стража порядка не хватало на содержание семьи из шести человек – у Хосе было три сестры, – и Морено рано пошел подрабатывать. Сначала буфетчиком в местном кинотеатре «Олимпия», после – помощником в прачечной рядом с причалом: таскал туда-сюда белье. Однажды в порту Хосе познакомился с настоящими футболистами: хозяин заведения, зная о любви Морено, привел на стирку звезд «Боки» Черро и Тараскони. Блистающие после купания белизной великолепных тел, но уже с идеально, по последней моде напомаженными волосами, они напоминали Хосе актеров.
В желании стать на них, красавцев, похожим мальчик окончательно заболел футболом.
Первой его ступенью к мечте, командой вне улицы стало собрание студентов колледжа, где он учился подростком. Затем Морено присоединился к молодежной и маленькой «Эстрелла де Брандсен», а однажды даже создал с друзьями собственную команду, больше того – организованный клуб. Дали название – «Ламадрид», в честь героя войны за независимость Аргентины, а на стене пустыря, рядом с железной дорогой, где играли, художественно изобразили эмблему. Был и бюджет: на новый, подобающий мяч, замену привычному тряпичному, накопили сбором и продажей скакавших по портовой мостовой апельсинов.
Вторым и последним, помимо мяча, необходимым атрибутом того уличного футбола, в котором пропадал мальчик Морено, была обувь: вокруг железной дороги и по мощеным улицам сложно бегать голыми ступнями. Ни о каких бутсах, разумеется, не шло и речи – в те годы они были новинкой и для профессионалов. За счастье считалось иметь хотя бы одну вразумительную пару, используемую повсюду. У Хосе такой обувью были эспадрильи: в них он ходил в семинарию и церковь, бегал на работу и по дворам и, конечно, пинал мяч. Последнее родители, особенно мама и бабушка, строжайше запрещали: удары, стыки и финты стирали подошвы, и через какое-то время рваное их плетение во все стороны обрастало «усами», распущенными прядями волокна. Папа Морено был заметно более снисходителен к игре сына в единственной обуви: как-то раз, поздно вечером забирая Хосе с собственного полицейского участка, после очередной мелкой шалости, отец, увидев «усы» эспадрилей, за недолгим раздумьем аккуратненько срезал некрасивые нити. В тот раз издержки футбола мама не увидела.
Морено полностью отдавался уличным полям и командам, но мечтой, конечно, всегда оставалась «Бока»: мальчик жил в одноименном районе, доме клуба, с детства, как и все вокруг, болел за его обитателей, связавшие с футболом кумиры были звездами «Хуниорс». В пятнадцать лет окрепший Хосе под подбадривающие советы видевших очевидный талант знакомых наконец пошел на просмотр в один из доступных филиалов аргентинского гранда, повсюду распустившего свои скаутские шупальца клубами-побратимами. Вышел в нападении и сделал дубль, но тренера не убедил – в команду его не взяли. Легенда гласит, что обиженный Морено в ответ на отказ выдал что-то вроде «Вы об этом пожалеете!» – разумеется.
Горечь уже на рассвете подбитой мечты заметно поколебала подростковую уверенность в расшитом звездами безоблачном будущем. Хосе понемногу охладевал к футболу. Не искал другой команды, в свободное время все чаще склонялся к в крови текущей пелоте и боксу, отлично подходившему мощному телу и состязательному характеру. Но совсем не касаться мяча, конечно, не мог, и новую работу тоже связал с футболом: устроился переплетчиком в «el grafico» – один из главных спортивных журналов страны, «Библию спорта», на обложках которого то и дело красовались идолы местных фанатов. Любование ими стало не трудом, а привилегией, и изящные картинки вновь, ежедневно разжигали страсть Морено к игре.
В типографии Хосе познакомился с человеком, имевшим крепкие связи в структуре «Ривер Плейта». Тот помнил об одаренности резво носившегося с мячом мальчугана и, удивившись отсутствию у Морено команды, настойчиво советовал тому попытаться попасть в «Ривер» – просмотр мужчина готов был организовать. Хосе не отказал, пришел на тренировку пятого состава «Плейта» и сразу же был принят в клуб.
Несмотря на скромный статус той команды, номинально многократно вторичной по отношению к высшему «Риверу», она традиционно считалась главной сценой для лучших юных талантов красно-белой части Буэнос-Айреса, пробовавших там свои силы. Внимание было соответствующим: матчи пятого состава стабильно освещали газеты, а трибуны полнились не только зрителями, но и скаутами, тренерами и функционерами. На одну из игр, в которой Морено привычно вышел в старте, лично глянуть на уже воспеваемого пылкой прессой Хосе пришли наставник и хозяин главной команды «Ривера». Первым умения Морено убедили босса: тот невзначай заговорил с тренером о будущем «Плейта», необходимости обновления состава, постепенного ввода в него игроков молодежных команд. «Вот, например, в нападении сейчас бегает этот мальчик Морено – почему бы его не перевести в основной ростер?» – «Морено? Мне он тоже давно приглянулся. Пожалуй, переведем». Так Хосе оказался в высшей команде «Ривер Плейт».
И прежде пешком добиравшегося до тренировок Морено сразу позвали в турне по Бразилии. То была не просто проба в команде, двусторонки и товарищеские встречи: вчерашнего игрока дубля брали пусть и на предсезонный, но принципиальнейший турнир, фактически представлять страну, быть ее игровым и человеческим лицом. Гордые родители провожали Хосе, сверкавшего новой рубашкой – подарком сестер – на роскошный лайнер до Рио, а юноша все еще не мог поверить свершающейся сказке.
Дебют – против «Ботафого». Перед ним всегда уверенный Хосе впервые дрожал под ответственностью, но все закончилось благополучно: хорошая игра, похвала тренера и партнеров, 2:1. Самое время праздновать, а веселиться Морено всегда умел. Слава об искушенной любви Хосе к ночным путешествиям по барам и ресторанам раздавалась с самой зари его карьеры – потому при высадке в соблазнительном Рио тренер «Ривера», и без того установивший для витрины страны строжайшую дисциплину, лично, отдельно запретил Морено вечерние вылазки. Прелести бурлящих бразильских сумерек оказались сильнее наложенных оков: после игры Хосе с несколькими партнерами тайно, подкупив работника отеля – им, видимо, чуть меньше, за слежку за режимом игроков, платил тренер «Плейта» – выбрались на манящие просторы гулящих улиц. От кабаре к кабаре, со сцены на сцену – танго и алкоголь кружили Морено и его новообретенных партнеров, пока посреди очередного страстного танца Хосе не встретился с леденящим взглядом отследившего нарушителей наставника.
Компанию показательно отстранили от команды, но к следующему матчу, с «Васко да Гама», благосклонным жестом вернули. Перед встречей на бедре Морено вскочил фурункул; над ним всю ночь колдовал массажист, и днем Хосе, полудолеченный, вышел в основе – для дебютного гола. После победы запретов на празднования уже не было: вся аргентинская делегация пошла покорять Рио и вне поля. Уплывали героями, и в одну из ночей обратного пути Морено позвали в тренерскую каюту парохода. Там сидели хозяин, главный тренер и ведущие лица команды. На столе перед ними лежал первый профессиональный контракт Хосе.
В стартовом матче официального сезона Морено вышел в основе – и снова забил. Омоложавшийся «Ривер» мчал по Аргентине, брал верх в 13 из 17 игр, а Морено чередовал дубль с покером, оформляя победный мяч против первой любви, «Боки». Успехи дебюта вскружили юноше голову. Ночей танго становилось больше, чем тренировок, но после нескольких увещаний от семьи и команды – и пару недель во втором составе – Морено верно расставил приоритеты.
Мощь «Плейта» вырастала в доминацию, а звезда Хосе всходила все выше, готовая засиять не только над Аргентиной: в августе 1936-го Хосе, только что поднявшего «Плейт» на первую строчку 23 мячами в 34 играх, вызвали в сборную. Дебют – победа против Уругвая, но на кубок Южной Америки Морено не взяли: доигрывать поехали ветераны. Впрочем, в следующем году, в новом сражении с Уругваем, Хосе вновь поучаствовал в победе, теперь уже первым международным голом. К 1938 году Морено был безусловным игроком национальной команды – на очередной матч с Уругваем, в товарищеском кубке, Хосе вызвали даже напрямую из армии, где его, уже всеми узнаваемого, чаще просили позировать для местного скульптора, чем муштровали.
Предстоящий чемпионат мира питал большие надежды, и Морено жаждал зажечь там, но в конце концов ФИФА, прежде обещавшая проведение финального турнира на обоих активно играющих в футбол континентах, решила ограничиться лишь Парижем. Так мундиаль лишился всех южноамериканских сборных, кроме Бразилии – Аргентины, оскорбленного главного претендента на прием праздника, в первую очередь. Так Морено промчался мимо еще одного крупного международного форума. Но дальше было лучше.
В 1939-м Аргентина и Бразилия возобновили розыгрыш Кубка Рока – полутоварищеского, однако принципиального турнира, состоящего из одной или нескольких встреч бело-голубой и желто-зеленой сборных. Хосе поехал с командой в Рио, и забитый до тугой упругости «Сан-Жануарио» с ужасом наблюдал аргентинский концерт. К концу первого тайма альбиселесте вели 3:0, но атакующий броманс Морено-Гарсия, любезно перепасовывающийся перед бессильными защитниками, терзал Бразилию и во втором тайме. Игра завершилась историческими 5:1 – Хосе по истечении часа вбил финальный, пятый мяч. Бразильская атмосфера, за бессилием сборной, по-своему отомстила творцу своего позора: возвратившийся в отель триумфатор скрутился от боли. У Морено обнаружили аппендицит и срочно отвезли в больницу – то был вечер воскресенья. Госпитализация и операция заставили штаб сборной исключить звезду из заявки на реванш, намеченный ровно через неделю. Впрочем, в ту субботу Хосе уже тренировался.
Клубные же дела Морено на рубеже 30-40х прекращали до того безоблачный путь. После двух подряд чемпионств «Ривер» четыре розыгрыша не мог удержаться на первой строчке. Разочарования руководства и болельщиков приводили к конфликтам и кадровым каруселям: в погоне за титулом управленцы выводили игроков из состава. Доставалось и Морено − главной звезде, удобно подходившей на роль козла отпущения. Можно было обвинить Хосе в расслабленности и нежелании выкладывать все силы, прибавив упреков за ночные разгулы и обвинений в закулисных переговорах со всегда жаждущими заполучить Морено иностранными клубами. Не важно, что первое невозможно, второе не сказывается, а третье – ложь; в пылу проигрыша казуистическое переплетение обстоятельств казалось рассерженным руководству и болельщикам убедительным.
После одного из матчей Хосе впервые отстранили от команды. Несправедливость была очевидна всем партнерам, и игроки поддержали лидера всеобщим бойкотом. Состав собрал вещи, загрузился по машинам и долго-долго ехал по безлюдным местам, пока не остановился на берегу тихой реки. Там игроки, нетронутые, с кострами, рыбалкой и, конечно, футболом, прожили пару дней в палатках, пока их, неизвестно как, не нашли журналисты. Пресса выступила примиряющим посредником клуба и футболистов, и спустя некоторое время все разрешилось.
В пламени противоречия родилась легенда. За время отсутствия основы в команду впустили новую, горячую кровь, и к 1941 году красно-белый Буэнос-Айрес собрал невыразимую пятерку нападения. Под руководством Ренато Чезарини Люсто, Лабруна, Педернера, Муньос и Морено рвали соперников, а победы с разницей в 5-6 мячей стали рутиной. После одного из очередных разгромов журналист из родного для Хоce «el grafico» по-южноамерикански сочно нарек команду «la maquina» – под этим именем она и вошла в историю.
«Машина» была прообразом, предтечей мадьярских танцев и тотального футбола: вечное совместное движение игроков атаки, их постоянные смены позиций, короткие, в касание комбинации сводили соперников с ума, а изумительные техника и темп всей пятерки довершали очарование. Тактика была плодом и игроцкой инициативы: по словам Морено, после пары модных тренировок с новым наставником, строго привязывавшего футболистов атаки к позициям, лидеры «Ривера» поняли, что подобное ограничение свободы сковывает и их талант, и командную остроту. Решили совместить строгость изначального расположения и творчество интерпретации пространства, в ходе игры без конца ротируясь местами на поле.
Один из наиболее вольных пилигримов той атаки, Адольфо Педернера, обычно занимавший место по центру квинтета, считается одной из первых «ложных девяток» большого футбола: тонко чувствующему пространство и время форварду была дарована свобода перемещений по всем направлениям нападения, и он успешно пользовался ей для вытягивания защитников отходами вглубь или к краю, создавая зоны для тут же нырявших в них партнерах.
С Педернерой у Морено была особая связь и вне поля. Схожие взгляды и интересы, родственность душ тянули таланты друг к другу. Хосе и Адольфо много времени проводили вместе, порой даже просто гуляя по городу и району. Часто во время подобных прогулок они останавливались около стройки нового домашнего стадиона «Плейта», размышляя, удастся ли им сыграть на будущем красавце. «Монументаль» их, конечно, еще встретит родными трибунами.
Морено был огромным крылом «la maquina». Начав карьеру в «Ривере» слева, с формированием мифологической пятерки он, уступив место Люсто, переместился на правый край. Там он исполнял атакующего полузащитника широчайшего, действительно всеобщего профиля. Тонкий дриблинг с липнущим к стопе мячом, творчество оригинальных, ювелирной точности передач и мощный, всегда роковой удар обеих ног и венчающей средней высоты тело головы сплетались с рационально-инстинктивным чувством зоны и эпизода, пронзительно светлым разумом, пышущего всеми возможными силами тела боксера-бегуна и неуступчивого, бескомпромиссно ведущего за собой, только к победе, характера лидера.
Велеречивая южноамериканская пресса вращалась в огне возбужденного слова, пытаясь объять им то искусство и волшебство, что они еженедельно наблюдали на стадионах. Иногда газеты ловили особо удачные прозвища Хосе, вроде «Мафусаила футбола» или «Семиглавого малыша» – последнее особенно нравилось самому Морено, ведь оно отражало его удивительно продуктивную голову и с физической (несмотря на обыкновенный рост, Хосе, невероятно прыгучий, мощный и проницательный, постоянно забивал головой), и с интеллектуальной точки зрения. «Обычно Морено подхватывал мяч в центре поля, тащил его до чужой штрафной и там, перед воротами, бил сам или отдавал пас на гол партнеру» – а так, сухо и однозначно, но предельно ясно, описывал игру своего наставника Ди Стефано, на втором этапе союза Хосе и «Ривера» заменивший в нападении Педернеру.
Морено был заметен и изящен не только на поле. Испаноликого, статного и широкоплечего, с идеальными усами и фирменной прической прилизанного косого пробора – как у тех звезд «Боки» на побережье – Хосе за всестороннюю красоту, с первых больших игр примечали болельщики обоих полов. С каждым матчем на трибуны приходило все больше девушек – посмотреть на элегантного «Фанфу», «хвастуна», иногда дерзко выходившего на поле в сеточке для волнистых волос – а «el grafico» раз за разом помещал летящую фигуру своего бывшего переплетчика на обложку.
Морено был денди, любителем и любимцем шика, богемы и развлечений. Люди особо тогда бушующего южноамериканского искусства – актеры, певцы, художники, музыканты – проводили вечера в тех же, что и Морено, барах; разных цветов, углов и диоптрий творческая оптика взаимно преломлялась в ночных беседах и пиршествах, чьим нередко главным узлом крепчал и Хосе. Его всегда манил круг культуры, и как только Хосе, привычным одним прыжком, перемахнул неизбежный его порог, став загорающейся звездой, он сразу и навсегда в него втянулся.
Однако самые блестящие связи не заменили лучшего для Хосе друга – им всегда оставался отец. Теснейшая их связь и до совпадения характеров взаимопонимание, прежде принимавшие формы сочувствия детской футбольной мечте и внешне скупой, но неповторимо искренней, глубокой, огромной радости за сына-игрока «Плейта» теперь обращались в бесконечные друг с другом взрослые, мужские беседы. В тех же ночных ресторанах Морено нередко появлялся с отцом, где за умеренными стаканами протекали привычные обсуждения спорта и семьи, девушек и друзей, политики и работы.
Разумеется, отец Хосе посещал и каждую игру сына. На трибунах старший Морено с первых же матчей младшего крепко занял фирменное местечко, одно из ближайших к туннелю, из которого на поле выбегали команды – чтобы Хосе, появляясь, сразу же, обернувшись, улыбкой и размахивающей рукой приветствовал папу. Многочисленные голы Морено нередко праздновал, подбегая к облюбованной части трибуны и благодарно указывая пальцем на до слез гордого в такие моменты отца.
К сожалению, подобные идиллические сюжеты часто грубо разрывает неизбежное течение времени. Через несколько лет отец Хосе умер. Морено яростно, до дна – как все, что он делал, – терзался утратой; некоторое время отказывался играть, и вернуть на поле его смогли лишь долгие, настойчивые и повсеместные увещания и уговоры. В первом матче после перерыва Морено, выбегая на газон, привычно, в неуспевшем угаснуть рефлексе оглянулся на родное кресло. Оно пустовало. Вместо улыбки, приветствия и ответного ободрения Хосе перекатывал застрявший в горле ком. Так, омрачавшийся, он несколько раз выходил на игру – пока, при поддержке понявших друзей, не стал вновь воодушевленно выскакивать из туннеля, играть для все равно все видящего отца, вновь полно жить.
Вечернее время, обычно плавно перетекавшее в утреннее, Морено регулярно проводил в ночных заведениях бурного города – его мастерство в барах, напитках и танцах не уступало талантам с мячом. Особенно он любил танго, чья страстная, энергичная, все захватывающая природа откликалась в ее отражающем духе Хосе. «Меня часто упрекали за мои ночные путешествия по барам, за танцы, за танго. Но вы знаете, что такое танго? В нем нужно уметь держать ритм, чувствовать и менять его, быстро, тонко работать талией, поясницей и ногами, не правда ли? По-моему, танго – это лучшая тренировка для футболиста. Кто знает, играл бы я так хорошо, если бы не танцевал каждую ночь» – так Морено не раз парировал острые выпады относительно его образа жизни.
А выпады были достаточно многочисленными: внушительной части болельщиков «Ривера», несмотря на безусловную и большую пользу от Хосе на поле, подобное поведение не нравилось. Алкоголь, танцы до утра, сбитый режим – слишком откровенно по-звездному вел себя только начавший карьеру, пусть и очень успешно, Морено. Вечером фанаты могли пить с Хосе за одним столом, добираться по рассветным улицам до нового дома его семьи, на который Хосе накопил с первых больших зарплат – а уже через несколько часов он выходил на поле перед теми же людьми. Однако дальше маргинально-мелких или ироничных пожуриваний упреки к Морено не заходили: несмотря на любовь к сумеречной жизни, он не позволял себе пропускать, прогуливать тренировки – даже после самых тяжелых загулов; несмотря на алкогольно-закусочное, хаотичное питание, Хосе всегда оставался в превосходной физической форме – результате генетики и упорства.
Кажется даже, что веселье вне поля, для Морено имманентное, неотчуждаемое, было одной из основ его сверкания. Как-то раз тренер «Ривера» решил подкрутить дисциплину в команде, повысить профессионализм ее игроков – и начал с самой выпячивавшей лучи звезды, настрого запретив Хосе даже приближаться к спиртному. Всю неделю Морено по-семинарски прилежно пил только воду и молоко, ложился спать до одиннадцати – ближайший матч стал одним из худших в его карьере: к десятой минуте, по его собственным словам, он уже задыхался и не мог ничего сделать с мячом. «Ривер» проиграл, Морено отстранили от команды, а игроки старта в солидарности со звездой по очереди включались в забастовку, отказываясь выходить на поле до его возвращения.
Подобные склоки разных уровней одного клуба не были новостью для Аргентины. Пока в Европе распалялась война, юный, рдеющий финансовым здоровьем футбольный капитализм Южной Америки постоянно сталкивал созвучных друг другу по своенравным характерам игроков и функционеров – ультиматумы, демарши и декларации с регулярностью ночных приключений Морено сыпались повсюду и с обеих сторон. Тогда, после молочной диеты, бойкот «Ривера» причудливым образом не разрушил команду, а, напротив, сделал ее сильнее, родив «la maquina». Однако так удачно конфликты, конечно, не могут разрешаться всегда.
После нового дубля чемпионств в первые сороковые года «Ривер» постиг спад: они дважды уступили титул злостным соседям. Морено тогда был главным героем клуба и нации: в чемпионате он недавно перешагнул через 150-й гол, со сборной в 1941-м стал обладателем Кубка Америки, годом позже – серебряным призером, но лучшим бомбардиром и автором пента-трика против Эквадора. Однако мишенью все равно сделали именно его: перед одним из матчей следующего розыгрыша лиги Хосе обнаружил себя в заявке резервной команды. Морено не мог снова стерпеть подобного отношения, и спустя несколько дней сотрясающих коридоры стадиона разбирательств с руководством полузащитник прислал менеджерам сухое заявление об отказе продолжать игру за клуб. Несмотря на неразорванный контракт с «Ривером», оскорбленный Морено поехал в пиратскую, слабо связанную бюрократией, златоносную Мексику – становиться «Чарро».
Новым клубом Хосе стал «Реал Эспанья». Команда свежеобразованной высшей лиги Мексики, невиданно интернациональная для тех лет (тренер чехословак, на поле – кубинцы, баски и аргентинец Морено), большей частью состояла из испанцев, что заметно определило переход Хосе, имеющего мощные пиренейские корни. Сила клуба соответствовала статусу новообретенной звезды. В двух первых матчах «Эспанья», наблюдаемая Морено с трибун, победила 5:2 и 6:2, в том числе в финале кубка. После завоевания новыми партнерами трофея Хосе заявил журналистам: «Если мы с такой командой не станем чемпионами, я обещаю год играть без зарплаты».
Не обманули ни ожидания, ни Морено. «Реал» взял верх в мексиканском первенстве с 79% набранных очков из возможных. Хосе покорил поля Мексики: посмотреть на привитую им тактику «Машины», на работы лучшего художника Южной Америки наполнялись стадионы, а с билетов на первую его тренировку, специально сделанную открытой (за небольшую плату), клуб собрал 12000 песо. Влюбленные фанаты и прозвали Морено «Чарро»: образу виртуозного наездника, символа Мексики и ее свободы, Хосе был до смешения близок. На поле такой же изящный, изобретательный и ловкий – несмотря на гораздо более жесткий, боевой футбол вокруг – вне его он оставался собой, искренне, целиком обожающим жизнь.
Небо роняло ночь на ладони, и Хосе привычно шел к широко распахнутым дверям ярчайших ресторанов и баров Мехико. Галантный, с тонким культурным чувством, точь-в-точь кинокумир Хосе высшим обществом был принят как свой – в нем он вращался так же успешно, как с мячом или в танго.
Вечера он проводил за столами звезд кино и театра, поэтов и политиков, ходил на корриду в компании танцоров и по приглашению матадоров, внимал игре лучших джазовых музыкантов и пианистов. В свободные от тренировок дни – приходил на радио для записи бесед и спектаклей, играл на сцене или снимался коротким метром. Однажды ночью Хосе, тогда уже игрока чилийского «Универсидад Католика», на выезде в столицу Мексики разбудил стук в дверь гостиничного номера. Это был один из братьев Плаза, знаменитых в стране юристов, пару лет назад быстро сдружившихся с Морено. «Одевайся, Хосе. Машина ждет тебя внизу, а мой брат дома – ждет еще сильнее!» – весело будил он «Чарро». Морено, разумеется, согласился, и спустя пару десятков минут уже сидел в пышном особняке за торжественным столом. По поздним интервью Морено, поздний ужин был для троих: самого Хосе, посла США в Мексике и президента страны (скорее всего, последним все же был чиновник рангом пониже).
Но Вторая мировая война закончилась, и ФИФА все же сумела прижать южноамериканскую футбольную вольность. Теперь уже игроки не могли, как на бурном пороге тридцатых-сороковых, сновать по континенту без оглядки на соглашения и контракты. От конфликтного разрыва с «Ривером» юридические связи Морено и клуба нисколько не пострадали – договор действовал и во время мексиканского вояжа Хосе. В относительно вернувшем законность мире обязательства необходимо было соблюдать, и между Морено и «Плейтом» завязались мучительные, обоюдогордые переговоры. Обе стороны желали воссоединения, но первый шаг необходимо было сделать клубу: формально подсанкционного, из-за ухода при действующем контракте в Мексику, Морено необходимо было официально, на уровне национальной ассоциации, «помиловать».
На подобное прошение, признававшее нужду в Хосе, большой клуб идти не хотел. Начались проволочки, хитросплетения и сплетни, вновь пытавшиеся вскружить смехотворную, необоснованную непорядочность Морено, имевшие целью вынудить Хосе на собственное покаяние. «Чарро», забывший обиду, но возмущенный попыткой переложить на него всю вину за расставание, пусть и незаконное – результат очередного огульного нападения на него от руководства «Плейта» – на такое также не соглашался. До начала сезона противоречие не разрешилось, и Хосе даже пришлось вернуться в Мексику, доигрывать уже тот контракт. Бесконечные извивы бюрократических ухищрений, двоемыслие и деньги, деньги, деньги вокруг и поверх футбола сокрушали Хосе. «Почему нельзя просто играть в футбол? Выходить на поле, тренироваться, заниматься тем, чем любишь? Зачем разыгрывать бесконечные сценки вокруг самого дела, только ему мешающие?» – для подобных размышлений у Хосе тем летом было достаточно времени. Однако перед будущим сезоном все образумилось, и «Ривер» вернул Морено – нет, конечно, Хосе возвратился в «Ривер».
Возвратился ровно тем же героем, каким уходил. По дороге на второй дебют Хосе толпы фанатов обрушивали ограждавшие тропу к стадиону заборы. Им было ради чего стремиться. «Плейт» победил 5:1, а Морено сделал хет-трик, неповторимо великолепным слогом выписав третий гол: перекинул защитника финтом «сомбреро», принял опускавшийся мяч на грудь и, не давая тому коснуться земли, беспрекословно зарядил в нижний угол, обжигать внутренний край штанги. «Ривер» снова стал чемпионом, несмотря на потерю Педернеры: его на острие заменил зарождающийся Ди Стефано.
Харизма, мастерство, статус и десять лет сверх возраста будущей легенды «Реала» органично сделали Морено наставником «Белокурой стрелы». Не только с мячом, где Альфредо с вниманием наблюдал за неуловимыми движениями ловкого наездника, изучал дриблинг и творчество Хосе – повлиял на Ди Стефано и характер «Чарро». Первый раз – когда разъяренные болельщики соперника хлынули с трибун в погоне за, как им казалось, подарившим победу «Риверу» судьей; Морено и старшие игроки «Плейта» окружили арбитра, спина к спине, словами и кулаки охлаждая пыл вигилантов. Второй – когда на выезде в голову Хосе прилетел брошенный фанатами соперников камень. Пошла кровь, и Альфредо предложил Морено уйти с поля, обратившись к организаторам матча. «Заткнись! – оборвал Хосе. – Я покину газон до конца игры, только если умру».
С Ди Стефано Хосе творил и на национальном уровне. «Белокурая стрела» стала острием сборной, взявшей Кубок Америки 1947 – третий, рекордный, раз подряд, – и, с шестью мячами, лучшим бомбардиром команды, но самым ценным игроком признали Морено, не входившего и в топ-3 по числу мячей на турнире. Признание не было редкой проницательностью организаторов: творческий, созидающий команду вклад «Чарро» нельзя было не заметить.
Год для Хосе выдался бурным со всех сторон. Возвращение в «Ривер» – и чемпионство, Кубок Америки – титул и индивидуальная награда, роль опытного наставника в клубе – и свадьба. Как писали в аргентинских газетах, 1948-й Морено встретил в новой команде – команде женатых. На бесконечных богемных раутах он познакомился с красавицей Полой Алонсо, актрисой местного кинематографа. Союз двух изяществ не был особо удачным: вечно занятые и разъезжающие, особые и творческие Хосе и Пола редко видели и плохо понимали друг друга, а любовь Морено к свободным ночным прогулкам так и не вспыхнувший семейный очаг выжечь не смог. Впрочем, благодаря Алонсо и ее отцу-режиссеру Хосе удалось осуществить свою детскую мечту: сняться в паре фильмов и даже чуточку побыть постановщиком самому.
В том же году по футболу Аргентины покатилась очередная игроцкая забастовка. Привычно разрешавшиеся в компромиссы требования о лучших контрактных условиях в этот раз, встреченные владельцами клубов особо жестко, подарили Южной Америке колумбийское «Эльдорадо». В пышно богатую, порвавшую с ФИФА и потому не связанную никакими обязательствами и формальностями, по-старому дикую лигу Димайор на большие контракты устремились звезды со всего континента (и даже из «Сток Сити» с «Эвертоном»!) и бунтовавшие аргентинцы – с особенной охотой. За Педернерой и Ди Стефано из Буэнос-Айреса уезжал и Морено. Но не за колумбийским золотом – Хосе соригинальчал и тут. Сначала смотрел в сторону «Насьоналя» из Монтевидео – сбитый странностями руководства с толку, даже прошел предконтрактный просмотр требовательного тренера, но когда клуб, вопреки успеху прослушивания, запросил второй испытательный срок, Хосе, разумеется, отказался от издевательства. Так его новым клубом стал «Универсидад Католика» из столицы Чили.
В Сантьяго Морено приезжал звездой. Несмотря на огромную по тем временам сумму, выплаченную «Риверу» – все было по закону – личный контракт «Чарро» не подписывал до первой тренировки с командой: он там почти никого не знал и хотел на деле убедиться в возможностях клуба. Местной мощи Хосе оказалось достаточно. За первый и единственный сезон «Чарро» привел «Универсидад» к первому в истории чемпионству страны, но даже вечное достижение отступает перед общим влиянием Морено на развитие команды. Кроме привычного уже взлета фанатского интереса – на стадионы, как везде, шли на него смотреть множащиеся, внушительной частью за счет девушек, толпы – Хосе, 33-летний многократный победитель и безусловная величина, показывал футболистам Сантьяго пример профессионализма и любви к игре. В свободные дни он часто играл с уличными мальчишками, наставляя, подсказывая и исподволь обучая; на тренировки приходил первым и уходил последним – ночные рейды по столичным барам, как всегда, не мешали – стыдя собой игроков академии, пропускающих тренировки из-за мнимой загруженности; заигрывавшимся дриблерам напоминал о том, что мяч на поле всегда движется быстрее сам по себе.
Мудрый Морено преподавал «студентам» благоразумие и через прямые высказывания. «В детстве футбол привлекал меня прежде всего возможностью обводить соперников и забивать голы. Сегодня я понимаю, что главное – делать все, что приносит пользу команде» – так на вопрос о наиболее привлекательных сторонах спорта однажды ответил Хосе. «Тот, кто наблюдает со стороны, всегда видит больше, всегда может что-нибудь посоветовать тому, кто непосредственно участвует в действе. Поэтому сегодня, равно как и пятнадцать лет назад, когда я только начинал в «Ривер Плейт», я всегда очень внимательно прислушиваюсь к словам тренера, впитывая то ценное, что он способен мне сказать», – несмотря на статус, Морено никогда не был трудным во взаимоотношениях игроком. Он был прежде всего спортсменом, профессионалом.
Но триумфальные чилийские каникулы неожиданно прервались. 1949-й мог стать самым трагичным годом в истории родного клуба Морено, «Бока Хуниорс». Спасшаяся от вылета лишь в последнем туре команда решила, что подобное больше никогда не должно повториться – и перед новой кампанией провела мощную наборную работу. Предложение о контракте поступило и «Чарро». Хосе, почти двадцать лет отдавший «Плейту», не мог отказать мечте детства. Он вернулся домой, по-прежнему, как всегда любимый Буэнос-Айресом – может быть, чуть меньше одной его половиной – ностальгически обходил родной район, окружавший теперь его «Бомбонеру».
Однако представавшее идеалом, как это часто бывает, скомкалось в материальной реальности. Морено впервые за карьеру терзали травмы, и посеребренный чемпионат для самого Хосе оказался самым скромным с момента дебюта: всего 22 матча, всего 6 голов.
На сознании «Чарро» травмы тела, кажется, тоже сказались. Он понял, что уже немолод – а так много еще хочется успеть в так любимой игре! И Морено пустился в турне по лучшим чемпионатам Южной Америки – принимать все вызовы, везде испытывать и показывать себя, побеждать. На дюжину матчей вновь заскочил в чилийский «Универсидад» – на выезде с «Бокой» в Сантьяго вернуться позвали старые знакомые; махнул в Уругвай, в «Дефенсор Спортинг», не изменяя себе: восхищал профессионализмом на фоне ночных прогулок по барам Монтевидео, завораживал игрой, был главной звездой и стал чемпионом; затем завернул домой, в Аргентину, в третий свой клуб из Буэнос-Айреса, «Феррокариль Оэсте» – говорят, к переходу Хосе склонил секретарь Евы Перон. И, наконец, надолго осел в Колумбии, в медельинском «Индепендьенте».
К тому моменту образ мощи Морено, его игры стал буквально мифологическим. В столичном аэропорту звезду встречала бесчисленная толпа болельщиков, стадионы и партнеры, пристально, на задержке дыхания, следили за каждым движение Хосе, а чернила на страницах прессы плавились от жара обожания к «Чарро». Все было заслуженно: вскрывший пятый десяток лет Морено в роли полуигрока-полутренера привел «Индепендьенте» к первой в истории победе в первенстве страны, тем самым повесив на собственную широкую грудь звезду четвертого чемпионата Южной Америки – уникальное что сегодня, что – единственное – для тех лет достижение. А через два года взял титул второй раз.
В одном из тогдашних товарищеских матчей Хосе сыграл против родной «Боки». По его флангу резво бегал юный, техничный и настырный паренек, пару раз грубовато поставивший ногу в стыке с «Чарро». Устав от очередной дерзости, Морено прихватил тощего соперника за шиворот и прикрикнул одному из давних друзей по «Хуниорс»: «Откуда этот наглец?». Мальчик оказался сыном Эстебана Малаццо, с которым Хосе играл за «Ривер» в конце тридцатых. Бьющего теперь «Чарро» по ногам вингера Морено когда-то, младенца, держал на руках при крещении.
Но карьера Хосе-игрока не желала заканчиваться. Продлевая финальную фазу и оттягивая окончание, она плавно сопрягалась с тренерской должностью. Не проведя прощального матча – в каком качестве? – за «Медельин», он, наставником, в третий раз возвратился в Сантьяго, выручать увязающий «Универсидад». Затем была «Бока», «Олл Бойз» и даже сборная родины – всего понемногу.
И все же нужно было когда-нибудь ступить на газон игроком при контракте в последний раз. Это случилось в вечном Медельине, где 44-летний Морено вышел на второй тайм в товарищеском матче с вечной «Бокой». Два забитых мяча, поднятые вверх руки – теперь уже не радость голов и, конечно, не капитуляция, но благодарность и прощание. После этого футболист Хосе Мануэль Морено будет играть лишь в благотворительных матчах.
По окончании плотной карьеры, в промежутках между попытками заглушить безудержную жажду футбола отрезками тренерства, Морено вел размеренную жизнь многое за нее сделавшего и потому всеми ценимого человека. Ухаживал за раскидистым садом большого семейного дома, любяще подстригая веточки и листочки; пестовал лошадей, то верхом, то в упряжках на них, новой своей страсти, прохаживаясь по окрестностям; конечно, принимал бесконечных гостей – друзей от футбола, богемных знакомых и журналистов. В разговорах он рассуждал об игре – не нравилась ему мягкотелость борьбы семидесятых – из бездонного разума извлекал очередную историю славной карьеры и, конечно, неизбывно скучал по футболу. «Вот увидите, сейчас мне сделают эту никчемную операцию, – постукивал по неразгибающейся ноге в беседе с очередным интервьюером Морено, – и я еще погоняю мяч, хоть бы и с внуками во дворе».
С игрой «Чарро» расстаться, конечно, не мог. Старался тренировать – «Коло-Коло», «Уракан», вновь и дважды «Олл Бойз» и даже «Ривер» на некоторое, с перерывами, время доверялись великому спортсмену. Однако постановка футбола, несмотря на некоторые в ней успехи что в Колумбии, что в Буэнос-Айрес, где он взял серебро чемпионата, была от Морено гораздо дальше непосредственного, полевого творчества. Он просто хотел быть в футболе, в футболе и дома. Хотел быть до конца своих дней: последние два года жизни он тренировал маленький клуб из третьего дивизиона, располагавшийся в районе, где прошло детство Хосе.
Большое имя Морено с тех пор носит маленькая арена аргентинской столицы.
***
Сухие итоги футбольного пути Морено огромны. Больше пяти сотен официальных матчей, около четверти тысячи забитых в них мячей, восемь чемпионских титулов в четырех разных странах и два кубка Южной Америки со сборной – подобные результаты сами собой вознесут любого игрока на вершину. Но за безусловными цифрами и трофеями ясно выступает та действительная основа величия Морено, что не выпускает его из умов любого ценителя южноамериканского футбола, от простого болельщика из Мехико и Сантьяго до Диего Марадоны.
Хосе сочетал в себя истовую, неспособную к заполнению любовь к жизни и футболу с потрясающими талантом, профессионализмом, характером и – возможно, главное – отношением к себе и миру. Денди, красавец и щеголь с фигурными усами и идеально, по-актерски уложенными волосами, любивший проводить ночи с барами и богемой, он, одаренный больше остальных, всегда больше остальных и работал, честно, везде и всегда до конца отдавая всего себя до конца и перед всем обожаемому спорту. Искренняя преданность футболу в Хосе встретилась с чрезвычайно спортивным, неуступчивым на пути к победе и совершенству характером вместе с жизненной, человеческой, открытой правдивостью. Морено был ярчайшим во всех смыслах, благословенным художником, но без так часто сопутствующих оговорок о внутренних, душевных червоточинах, изнанках и изъянах – уникальное сочетание. Он, не будучи праведником, был донельзя правдив – прежде всего перед собой. Другого человека не вспоминали бы до сих пор, исключительно в превосходно-положительном ключе, в четырех разных странах Южной Америки, болельщики «Боки» и «Ривера», аргентинцы и бразильцы. Хосе Мануэль Морено – тот редкий случай внекультового признания и почитания, тот исключительный случай, когда о давно ушедших говорят хорошее не потому, что иного сказать нельзя, а потому, что иного сказать о нем, человеке и мастере, невозможно.
***
Спасибо, что прочитали. Если понравилось, подписывайтесь на мой телеграм-канал. Там регулярно выходят различные размышления о футболе.
Напоминаю, что на «Спортсе» появились донаты. Если вы захотите поддержать блог и канал, то вы можете сделать это в комментарии.
Фото: ; ; facebook.com/riverplateoficial;
Спасибо за текст, о наставнике Ди Стефано мало пишут, вы провели большую работу!