Инженер из России учил футболу детей в Бангладеш – самой необычной стране мира. Как через нищету и хаос толпы найти доброту и мудрость
Узнал Вадим Кораблев.
Бангладеш – очень бедная и самая перенаселенная страна на планете, куда почти не ездят туристы. Она находится в Южной Азии, с трех сторон окружена Индией, граничит с Мьянмой и омывается водами Бенгальского залива. Там живут почти 170 млн человек – больше, чем в России. При этом все они умещаются на территории равной Вологодской области (148 460 км²).
• Бангладеш возглавляет рейтинг стран с самым загрязненным воздухом. Нормы ВОЗ там превышены в 10 раз.
• Река Буриганга, главная транспортная артерия Бангладеш, считается мертвой. Местные видят в ней мусорный контейнер, поэтому воду нельзя не только пить, но и использовать для хозяйственных целей. Правда, бенгальцы все равно это делают.
• В Бангладеш многие получают всего 1-2 доллара в день, а хорошим доходом считается сумма в 100-150 долларов в месяц.
В такой непривычной среде оказался Святослав Князев из Нововоронежа. Он попал в Бангладеш в 2021-м, провел там целый год и показывал в соцсетях, как тренирует местных детей, покупает им форму и бутсы. При том что он вовсе не футбольный тренер, а инженер.
Тогда зачем занимался с детьми на полях с воротами из бамбука? И как вообще его занесло в такое необычное место? Мы поговорили с Князевым о том, какой он увидел жизнь в провинции Бангладеш. И еще раз убедились: сила футбола безгранична.
Князев приехал в Бангладеш работать на атомной станции. Это его первая зарубежная страна во взрослом возрасте
Идея появилась, потому что появилась работа. Россия договорилась с Бангладеш о строительстве атомной станции, и я откликнулся на вакансию. Подписал контракт на год, должность – ведущий специалист в отделе управления проектом. Атомная станция находится в поселке Руппур, 230 километров от [столицы] Дакки. Руппур – это деревня, которая превращается в город из-за строительства и наплыва населения. Сейчас там живут 20-30 тысяч человек.
Я хотел получить интересный опыт за границей, посмотреть на быт, на настоящую жизнь людей. Если приезжать на неделю-две, то получишь только впечатления туриста. А когда ты каждый день занят делом и живешь в окружении местных, проникаешься этой культурой и понимаешь, как все устроено на самом деле. Мне очень хотелось узнать, каково это – жить в Бангладеш.
До отклика на вакансию я видел только один ролик о стране – [белорусского блогера] Леонида Пашковского на канале «Хочу домой». Он ездит по местам, которых туристы обычно избегают. И так совпало, что спустя год я увидел вакансию, и все это всплыло в голове. Конечно, меня привлекли и деньги, но платили там не намного больше, чем здесь. И сразу предупредили, что будет очень много ограничений: страна мусульманская, очень религиозная. Русские там живут немного обособленно, но меня радовало, что можно выходить и гулять по деревне.
До вылета в Бангладеш было два месяца. Я ни с кем из близких не делился этой идеей – знали только родители. Они инженеры, поддержали меня, считали, что наберусь опыта. Родители тоже работали на строительстве атомной станции – в Китае, в городе ЛяньЮньГан провинции Цзянсу. В детстве я приезжал туда два лета подряд.
Перед поездкой общался с теми, кто уже побывал в Бангладеш на атомной станции. Слышал про бедность, антисанитарию, говорили, что надо быть очень аккуратным. При этом люди приветливые, ничего сверхкриминального. Сделал две-три прививки.
Бангладеш – моя первая страна во взрослом возрасте. Я не был ни в Европе, ни в Турции, ни в Египте. Только ездил по России.
В Бангладеш горы мусора на улицах. Прямо там же его и жгут – из-за этого постоянный туман
– Ты прилетаешь в Дакку. Первое впечатление?
– Сауна. Полпятого утра, еще темно. Но сразу чувствуется влажность – прямо как в предбаннике. И запах такой древесный: как будто вот-вот откроется дверь, и мы войдем туда, где 90 градусов, а не 40. В принципе, это ностальгическое чувство, потому что в Китае летом было нечто похожее: 40 градусов, 98% влажность.
Примерно спустя час светлеет, и я вижу картину, к которой готовил ютуб: хаос, рынки, шум. В Бангладеш все просыпаются рано, поэтому жизнь начинается в районе шести утра: люди высыпались на улицы, появились трехколесные рикши. Очень плотно, очень много мусора. Очень-очень-очень много. Мусор они просто выкидывают на дороги. Я знал, что так должно быть, но это все равно вызывало удивление: блин, как так?
Может стоять красивое высокое здание, этажей 15-20, все здорово отделано, а рядом – свалка. И это не потому что новостройка и туда только что накидали строительный мусор. Нет, там просто пакеты, бутылки, упаковки из-под чипсов. И им нормально.
В Руппуре я жил в комлпексе Green City на 15-м этаже. Каждое утро выходил на балкон, постоянно был туман и странный запах. Почему-то сначала я ни с чем этот запах не связывал. Ну вот такая страна, вот так она пахнет. Но оказалось, что это не туман. Они просто уже с утра жгут мусор – и так от него избавляются. Он горит по всему городу. И жгут не в каких-то специальных местах, а там, где он лежит. Вот стоит торговая палатка – а через десять метров горит куча мусора.
– Как выглядел путь из аэропорта Дакки до Руппура?
– За нами заехали рейсовые автобусы. Все очень медленно: эти 230 километров мы едем, наверное, часов восемь. 60-80 км/ч по трассе – очень высокая скорость. Потому что постоянно мешают тук-туки, никто не соблюдает правила дорожного движения. Как таковых правил там и не существует.
Выезд из города занял около четырех часов. Мы как будто шли пешком на этом огромном рейсовом автобусе.
– Ты сказал про толпы и мусор. Что еще удивило?
– Я смотрел всю дорогу в окно – ощущение, как будто оказался в детстве, как будто изучаешь мир и первый раз что-то увидел. Контрасты: мусор и красивые здания, пальмы и одноэтажные лачуги. Все очень смешанно. Нет такого, что кто-то живет в гетто-районе, а кто-то в богатом. Богатый район там есть, но 90% города – это невероятная смесь. Рядом с лачугой, где семья живет уже 100 лет, стоит 20-этажное здание.
– Вы жили в обособленном месте. Это такая местная Рублевка?
– Можно и так сказать. Закрытая территория, высокие здания. Бенгальцев туда не пускали, кроме обслуживающего персонала.
– А колючая проволока?
– Да, была. И действовал комендантский час. После десяти вечера нельзя выходить за территорию. Здесь, как я понимаю, сыграла религия. Я не был свидетелем столкновений, но поговаривали. Один раз я задержался допоздна на футболе, мы ездили на дальнюю площадку на мотоцикле. Возвращался пешком в темноте. Местные более-менее знали меня, видели, что я каждую неделю играю и идут назад пешком. Но в этот раз они почему-то начали подсказывать тропинки, которыми быстрее дойти до дома. Они как будто не хотят видеть гостей, когда начинает темнеть. Вот, иди здесь, твой дом там. Кричали: «Green City? Туда-туда».
Я тогда немного напрягся, было ощущение, что что-то может пойти не так.
– Что было внутри закрытой территории?
– Минимально все необходимое. Магазины, которые работали часов до десяти. Один банкомат на пять тысяч человек. Тренажерный зал. Спортивная площадка – объединяла волейбольную и баскетбольную. А до футбольной надо было ехать в соседний поселок, ходили специальные автобусы.
Дома был телевизор. Собирались компаниями – хоть караоке петь, хоть кино смотреть. Больше ничего из развлечений у нас не было.
– В магазинах местная еда или российские продукты?
– Российских продуктов у нас не было. Я вез гречку туда как валюту. В России, может, престижно подарить дорогой коньяк, а там главной ценностью была она. Я люблю гречку, но не знал, что ее можно любить настолько. Мне передавали родственники и знакомые коллег, я возил ее в чемодане килограммами.
Все продукты местные. Дороже, чем у нас. Может, потому что специально поднимали цены. Местные, конечно, закупались в других местах. Но там, где они, например, покупали мясо, мы бы покупать мясо не смогли. Оно весь день лежит на 40-градусной жаре, и они его едят. Понятно, что у них организм привыкший. Но нам служба безопасности запрещала: не хотела, чтобы сотрудники загибались.
– Местные продукты – это какие?
– Курица. Но другая. У них не бывает упитанных бойлеров. Они все сами худенькие – и курочки у них такие же. И козы тоже все хиленькие. У нас была шутка: «Если видите толстого бенгальца, это, скорее всего, человек из правительства». Потому что в Бангладеш не бывает толстых людей. Вообще. Это невозможно.
Из курицы делают разный фастфуд: гриль, в панировке. Курица – это то, что они сами едят и что пересекается с нашими вкусовыми привычками. А что не пересекается – все специи. У нас таких не найти, очень острые. Едят батат – это сладкая азиатская картошка.
Там были кафешки, которые они открывали под русских. Самому было тяжело и дорого собирать европейскую кухню, но приходилось так делать. Потому что есть приправы очень тяжело.
– Тренер Андрей Чернышов, который работал в Индии, рассказывал, что специи настолько ядерные, что не чувствуешь вкус продуктов, они все перебивают.
– Да, они не то что все перебивают… Я как-то делал говядину на этих специях, и мне показалось, что они изменили не только вкус говядины, но и ее структуру, атомы. И это уже не говядина в специях, а специи в говядине.
– Главное ожидание, которое сразу разошлось с реальностью?
– Стаи собак. Стаи порванных в боях собак. Сначала думал: почему все так спокойно ходят, когда вокруг столько побитых собак? Они же очень злые, по ночам слышны бойни. Но, что удивительно, они разбираются только друг с другом. А между людьми ходят как по струнке. Можно их погладить, без проблем.
– При каких обстоятельствах вы могли покидать комплекс?
– При любых – с семи утра до десяти вечера. Просто вышел и пошел, куда надо. В магазин, на рынок, за одеждой. К сожалению, из-за ковида нельзя было свободно поехать в другой город. Только со служебной запиской на имя службы безопасности – и то автобус возил строго по определенным точкам, свободно перемещаться было нельзя.
А в пределах Руппура все было очень лояльно. У меня был стандартный график – 5/2. С восьми утра до шести вечера, с воскресенья по четверг. Один выходной я обязательно посвящал футболу с местными ребятами.
Местные дети играли в футбол босиком – из-за этого у них жуткие трещины на пятках. Они очень заботливые и добрые, но, похоже, ни о чем не мечтают
– Где ты играл в футбол с местными?
– На официальном поле, где играли сотрудники станции, у нас был бассейн. И мы как-то оказались с ребятами у этого бассейна, а назад решили пойти пешком – это полтора часа через поселок, через все дебри. И когда мы ходили по полям, я услышал детские визги. Мы увидели толпу детей, которые перекидывали друг другу мяч. И я загорелся как ребенок. Остановился, попинал с ними. Но так как я был не один, мы довольно быстро ушли. А ребятам было приятно, что какой-то белый человек подошел и с ними поиграл.
Тогда у меня в голове поселилась идея: ага, есть группа ребят, которые там собираются и играют в футбол. У них есть задор, энергетика, что-то первозданное и крутое. Меня это вернуло в детство. Я запомнил место и подумал, что надо будет еще туда добраться примерно в то же самое время. У ребят не было нормального мяча – просто кусок замши. Я решил взять два мяча и свою вратарскую амуницию. Подумал: пусть побьют мне по воротам. Ворота там – это два бамбука.
Пришел, но никого не было. Сел под дерево. Кто-то меня заметил, подошел поздороваться и побежал звать друзей. Спустя полчаса образовалась толпа. Я не очень силен в английском, и мы с помощью пары слов и жестов начали играть. У нас есть target, ball, поехали. Они били мне по воротам – как я понял, вратаря у них никогда не было. Возможно, потому что там очень жесткая и сухая земля. Я схватил трещину трех ребер.
Но ссадины меня не пугали. Больше пугали их. Они приносили мне бинты и начинали перевязывать раны.
– Дети видели, что у тебя ссадины, и бегали за бинтами? Впечатляет такая забота.
– Да. Первый раз появилась на колене, потекла небольшая струя крови. Они перепугались, кто-то побежал и принес бинт. Я их успокаивал, что все нормально, а они думали, что случилось страшное, и я этого не замечаю. Очень отзывчивые.
В конце дня я им сразу сказал: «Every weekend, 3 pm, i’m here». И каждую субботу в три часа дня я туда приходил. Мне показалось нечестным, что я весь в амуниции:в кроссовках, перчатках, футболке, гетрах – а они бьют голыми ногами. Из-за сухости земли у них жуткие трещины – не кровоточащие, но застывшие от времени. Я такого не видел. Такие могут быть у столетнего тракториста, но не у ребенка 10-12 лет. Подумал, что надо это исправлять.
Посчитал: 16 человек всех возрастов. Самые старшие – 15-16 лет. Самые младшие – лет 7. Начал искать футболки, кроссовки, носки. Очень тяжело. Детских футболок не было вообще. Чтобы их заказать, я договорился в местном в ларьке. Продавец сказал, что куда-то поедет и привезет через две недели. Я согласился. То же самое с маленьким размером шиповок. На AliBaba нашел несколько размеров – восемь пар заказал сразу и пять-шесть потом.
Когда все это привезли, начался новый этап. Я решил, что надо развиваться. Не просто удары и беготня, а упражнения. У них не было никакой осмысленности – просто били вперед. Я хотел научить их хотя бы смотреть по сторонам, искать партнеров, освоить азы паса. Начал говорить, что больше не выбиваю, а даю ближнему. Ближний ищет партнера впереди, но если не видит – отдает назад. Катали, ошибались, повторяли заново.
Дальше мы уже начинали не с ударов и двухсторонок, а с паса. Становились друг напротив друга и, как в ДЮСШ, пасовали – правой, левой, с приемом и в касание. Учились нормально развернуть стопу, уметь делать это на ходу, а не только стоя. Учились быстрее принимать решения. Тогда у нас уже было не два мяча – я купил штук семь-восемь. Дальше – квадраты и другие упражнения. Я понимал, что без этого мы никуда не продвинемся. Не знаю, откуда взялось желание продвинуться. Просто я понимал, что это правильно. Ты же получаешь больше удовольствия, когда срабатывает схема, есть мысль, идея.
Спустя три-четыре месяца у нас стало что-то получаться. Старшие ребята видели открывания партнеров, отдавали в нужные зоны. С младшими было тяжелее – в том числе из-за языкового барьера. У старших был парень Хосен, который всех объединял вокруг себя. Я брал с собой телефон и с помощью гугл-переводчика мы понимали друг друга. Понятно, что там получалась белиберда, но мы умели редактировать это в правильный формат. Он стал моим партнером. Умел грамотно все объяснить.
Хосену я начал давать деньги на закупки. Говорил, что необходимо купить, а он находил. Они же могли свободно перемещаться на тук-туках, знали, где можно достать нужные вещи. Купили сетку, бамбук, вместе сделали перекладину. Конечно, я давал деньги сверху. Бедняковый район все-таки. Знал, что они потратят на чипсы, на колу, порадуются.
– Еще вернемся к тренировкам и покупкам. А чем вообще в Бангладеш живут дети? О чем мечтают?
– Мне кажется, они ни о чем не мечтают. Настолько сильны корни у идеи, что они никогда никуда не уедут. Что они требуются там, где они есть. Что они пригодятся семье.
Кардинальная разница Дакки и остальных городов такая же, как у Москвы и регионов России. Только еще хлеще. Дакка – абсолютно не религиозный город. Они считают его городом разврата и клубов. Девушки там не носят хиджаб, а ходят с прическами. Будто это совсем другая страна. Вот примерно как Москва, которая вся очень европейская и западная.
Поселки Бангладеш – очень религиозные. В три ночи в храме включается колонка на весь город, и начинается молитва. И в молитве все эти тезисы: семья, мы здесь, нам надо выращивать коз, кормить куриц. Поэтому мечтать оттуда, из закрытой бочки, очень тяжело. Может быть, это делают единицы. Молодежь сидит в интернете, с кем-то себя сравнивает. Они мечтают о мотоцикле. Если у нас у 17-летнего парня есть «семерка», он уже первый на районе. Там такая же история с мотоциклом – все девушки твои.
– Они ходят в школу?
– Да. Периодически я спрашивал, как они учатся. Говорили, что хорошо. Некоторые приходили прямо со школы, с портфелями и в форме – в рубашке и брюках. Кто-то отвлекался, рассказывал, что скоро экзамены.
– Ты видел, в каких условиях они живут?
– Конечно. Потому что когда идешь по поселку, там дверь-то особо никто не закрывает. Окон, можно сказать, тоже нет – только ставни, которые закрывают дырку. И они всегда открыты. Эти ставни – на случай ливня, стекол в домах у них нет.
Одноэтажные кибитки. Редко у кого из кирпича. Обычно или из дерева, или из какого-то тупо вылитого бетона. Вот его вылили – и получился дом. Не думаю, что кто-то заморачивается с фундаментом и уж тем более с канализацией. Такого в поселке практически нет. Как и центрального водоснабжения.
– А дома примерно сколько метров?
– Я не был внутри, но, мне кажется, дом можно пройти за пять-шесть шагов. Метров 30. Есть еще что-то похожее на многоквартирные дома, когда настраивают второй и третий этажи. Там, видимо, не одна семья живет.
– Чем занимаются их родители?
– Сельским хозяйством. И вот появилась возможность работать на атомной станции – это считается очень престижным. Кирпичи таскать, что угодно делать. Если человек попал туда, семья считается очень успешной. Потому что средняя зарплата в таках (местная валюта – Sports.ru) у них выходит 25-30 тысяч – в рублях это 15-20 тысяч. И для них это огромный успех.
Успешными считаются люди, у которых свои магазинчики. Просто так открыть их невозможно – должна быть очень большая сумма. Надо много платить, коррупция. Я разговаривал с владельцем кафе «Москва», бенгальцем по имени Ислам. Он учился в РУДН и хорошо говорит по-русски. Не знаю, врет или нет, но заявляет, что в Москве у него осталась жена. И что она бывшая ведущая «Муз-ТВ». Еще он рассказывал: чтобы продавать алкоголь в кафе, нужна лицензия, которая стоит 200 тысяч долларов. Такие деньги в Бангладеш есть у считанного количества людей.
– Ты сказал про зарплаты в 15-20 тысяч рублей. У нас в поселках многие зарабатывают такие же деньги.
– Да, но у них это считается прямо успехом. В основном люди там заводят скот, оплодотворяет землю и так питаются. Как в старину: что вырастил – то и ешь. В каждом доме обязательно должна быть коза, которая дает молоко. Должны быть козлята, какого-то можно и зарезать. Печи они топят навозом, скатывают его из-под коз. Такая деревенская жизнь без дохода.
– Средние зарплаты из официальных рейтингов в 40-70 долларов в месяц – насколько это близко к правде?
– Мне кажется, это может быть правдой. Если в рублях, то 5-10 тысяч в месяц.
Князев тратил на детей 20 тысяч в месяц: покупал им обувь, форму и еду. Почему ему это казалось важным?
– Как дети воспринимали тренировки? Они ведь хотят играть, веселиться, а ты их заставляешь отрабатывать пас.
– В основном они понимали, что это часть игры. Я превращал упражнения в конкурсы. Кто попадет в девятку после паса под удар – столько-то очков. В шестерку – столько-то. Приносил сладости в подарок. Так как это дети, в конце всегда была двухсторонка. Когда мы разговаривали с Хосеном, он это воспринял абсолютно суперски. Он их вовлекал, говорил, что это правильно. Даже когда я заканчивал упражнения, он отвечал: нет-нет, давайте еще. Из 16 было всего три ребенка, которые неплохо играли. Самоучки. Думаю, они учились по роликам на ютубе. Правильно двигались, правильно отдавали. Но, учитывая ландшафт, там очень сложно играть правильно: кочки, мяч скачет, как в пляжном футболе.
При этом я, конечно, не профессионал. Занимался в школе в ДЮСШ, ездил на соревнования. Играл в Москве в ЛФЛ в зоне Запад шесть-семь сезонов. Пробовался в пензенский «Зенит», но защемило нерв в позвоночнике. На полтора месяца выбыл, потом еще полтора месяца сидел на витаминах. Детям я давал азы. У меня не было мечт стать профессионалом и возглавить сборную Бангладеш. До тактических установок мы, к сожалению, не дошли. Я не мог объяснять 9-летним и 15-летним одни и те же вещи. Они бы понимали их совершенно по-разному.
Но азы поймет каждый. И когда у них, может быть, появится футбольная школа, им расскажут и про тактику.
– Футбольной школы в округе нет?
– Где-то есть, в каком-то другом районном центре. Но туда надо ездить. Кто-то из ребят ездил, но не часто.
– Когда ты вручал им шиповки и футболки, как они реагировали?
– Да как любые нормальные дети, которые реагируют на классные подарки. Офигенно реагировали. Очень бурно и эмоционально. Надевали шиповки сразу на голую ногу, а я их останавливал, говорил, что сначала надо надеть носки.
С размерами забавно. Перед покупкой я просил каждого написать свой на листке. А у них какая-то своя метрика: 7P, 5D… Я это показал продавцу-бенгальцу, спрашиваю: «Что это?» – «Я сам не понимаю». Поэтому я просто наугад заказывал по европейским меркам.
Мне кажется, им не верилось, что это происходит. Кстати, про не верилось. На первые тренировки приходило много взрослых – видимо, их родственники, родители. Посмотреть, что я вообще тут делаю. Мы с ними общались взглядом, они убедились, что я не несу никакого посыла, кроме игры в футбол. Мало ли зачем какой-то русский пришел заниматься с чужими детьми. Представь, что сейчас африканец где-нибудь в Москве или Воронеже соберет вокруг себя 12-летних детей, чтобы с ними играть в футбол. Думаю, к нему будут скептически относиться. Типа: тебе-то что?
– Ты тратил на шиповки и форму только свои деньги?
– Кроме одного раза – когда запросил донаты и мне пришло 7 тысяч рублей от приятелей и случайных людей. Помогло, что мою запись опубликовал в сторис [блогер] Леонид Пашковский, его подписчики скидывали по 200-300 рублей.
Вообще, я тратил тысяч 20 в месяц на поддержку ребят. Мячи рвались постоянно. Там же нельзя купить даже нормальную реплику, все местного пошива. И они очень быстро рвутся, за пару недель мы теряли два-три мяча. Давал им деньги на еду: на мешок риса, например.
– Зачем тебе это было надо? Какие-то дети из Бангладеш, а ты их тренируешь, покупаешь форму, кормишь.
– Мне кажется, я сохранил ребенка внутри себя. Вспомнил, как мы пинали такой же дермантиновый мяч. Псевдоадидасовскими тряпичными кроссовками. Мы тоже играли на голой земле, и не было никакого взрослого, который бы увлекся и нам помогал.
А я вот есть. Посмотрел на них и увидел себя со стороны. Если бы в мои 12 лет пришел какой-то парень, подарил нам нормальный мяч и сказал, что сейчас будем играть, я был бы очень рад. Это весело, прикольно и приятно. Но к нам подходили только алкаши: «Дай ударить».
И я увидел, что им это интересно. И раз мы все получали удовольствие, то почему нет? Я не мог это выкинуть из головы. Возвращался домой и думал, какой у нас дальше план. Может, это моя фишка. Придумал себе хобби, от которого всем хорошо.
– То есть это не жалость?
– Нет, жалость пришла потом, когда я увидел их трещины на пятках. Вот здесь я подумал, что мне жалко их физическое состояние. Но психологически мне их не было жалко. Потому что они очень веселые и самодостаточные в своих развлечениях. Это же дети. Я рос в 90-е, но знал ли, что вокруг 90-е? Нет, я знал, что вокруг меня счастье, веселье и радость.
И там дети тоже не знают, что вокруг них бедность. Они знают, что вокруг них счастье, у них все хорошо. У них нет взрослых забот, им пока не нужно готовить лепешки из риса, они не думают об этом. Для них радость – в простых вещах. И я мог дать им эту радость вообще без всяких сложностей. И для меня в этом тоже радость.
– Сколько ты с ними занимался?
– Полгода. Когда длилась азиатская зима и была комфортная температура, мы занимались два с половиной часа. До темна, я уходил в 17:30.
Когда началась жара, было плюс 40-45, стало невозможно выбирать подходящее время. Потому что свежо становилось, только когда темнело, но на поле не было освещения. В жару мы занимались меньше – полтора часа. Надо бегать, быть вовлеченным, а мне даже тяжело стоять.
– И вы тренировались в плюс 40 полтора часа?
– Выбора нет. Они ждали меня, я ждал их. Им, конечно, было легче, организмы привыкшие. Да и здоровья у них больше.
– А зимняя комфортная температура – это какая?
– Плюс 25-30.
– Ты говорил, что учишься у них. Чему?
– Вот этой простоте. Радости простым вещам. Это если с человеческой точки зрения. А со спортивной, с ними я готовился к турнирам, которые проводились между сотрудниками атомной станции. Ребята держали меня в тонусе: некоторые очень сильно били по воротам, было тяжеловато.
– Кто-то скажет: футболистами-то они не станут. Зачем тогда с ними заниматься?
– Я занимался с ними не для того, чтобы они стали футболистами. А потому что мне нравится футбол. И им нравится футбол. Кем они станут, это будет их выбор. Но для них это впечатления на всю жизнь. И для меня впечатления на всю жизнь.
– Тебе писали в инстаграме: шиповки и мячи, конечно, отлично, но это же просто досуг, а у них там нет элементарных вещей. Точно ли это помощь?
– Разве досуг – не помощь? Мы же говорим о детях. Я же не развлекал взрослых 30-летних мужиков. Для детей досуг – это вся жизнь и есть. Для них, что ли, уроки математики – это развлечение и счастье?
Мы сейчас созваниваемся. Вроде все нормально. Но кто знает, может, они вместо тренировок занимались бы какой-то херней. А так мы играли в футбол. Что может быть лучше?
– Еще тебе скажут: в России тоже много небогатых детей. Почему бы не пойти на площадку в бедном районе и не помочь им?
– А вот дело случая. Если бы в России я шел мимо какого-то двора и увидел бы, что там дети босиком пинают порванный мяч, я бы обратил на них внимание. Но, к счастью, я не вижу у нас таких детей. И даже в 90-х у нас такого не было. Может, мяч и был плохой, но босиком у никто не бегал.
Нельзя сравнивать детей из России и детей из Бангладеш. Приезжайте и посмотрите. Убедитесь, что мы находимся в шоколадных условиях по сравнению с ними. У нас есть все. Конечно, у нас есть бедные регионы, но я же не специально ехал в Бангладеш учить детей футболу. Поэтому я и в России специально не поеду в какой-то регион, чтобы заниматься там футболом. Но если в Воронеже увижу подобную картину, я не пройду мимо. Если встречу детей, которые настолько хотят играть в футбол, что готовы делать это даже босиком, то, конечно, я помогу.
– Как вы прощались?
– Я пришел и сказал, что сегодня мы все время будем играть. Рассказал, что закончился мой контракт, и я уезжаю. Мы фотографировались, я подарил им памятные кепки.
Это было достаточно трогательно. Мне даже стало как-то неприятно, что у нас все так заканчивается. Как будто неправильно.
– Неправильно?
– Ощущение незавершенности. Полгода пролетели слишком быстро. Только-только начали что-то делать, освоили азы, куда-то продвинулись – и все, приходится расставаться. Единственное, чем я себя успокаивал: я не приезжал становиться главным тренером. Пускай это просто останется у них в памяти.
Ребята скучают, пишут, спрашивают. Две-три недели назад мы созванивались по видеосвязи. Тут уже сложнее подключать гугл-переводчик, но хоть посмотрели друг на друга. Вроде все живы-здоровы. Показывали футбольную площадку, я их похвалил: продолжайте, старайтесь. Некоторые ребята даже на турнир ездили с той секцией, которая в другом месте находится.
– Ты можешь сказать, что они стали тебе близкими?
– Да как будто они и были ими. Этот дух авантюризма детства очень меня подкупает. И я очень ему поддаюсь. Одно время я работал с детьми в выездном кукольном театре, у меня с ними складывается особый контакт. Могу переключать себя в дурачество, при этом подходить к нему осознанно, дозировать. И детям это нравится, потому что они видят, что мне с ними прикольно.
Да, в тот момент они точно были для меня близкими.
Еще детали жизни в Бангладеш: невозможно найти урны, мужчины носят юбки и ходят в туалет на улицах, эйфория во время выборов
– Как выглядят люди в Бангладеш? Во что они одеваются?
– С первого взгляда кажется, что в цветные тряпки. Синтетика, какой-то странный текстиль. Мужчины носят длинные юбки. Нижнее белье там практически никто не надевает. Только молодежь: они воспитаны интернетом и ходят в модных джинсах. Мужики же просто обматывают тряпку, сверху надевают футболку 10-летней давности. Женщины выглядят опрятнее.
Бангладеш – страна фабрик. Там шьют все: и оригинал известных брендов, и подделки. Один раз за все время утром было плюс 12 – и местные сразу откуда-то достали пуховики и шапки. Для них меньше 20 градусов тепла – это уже что-то страшное.
– Люди там правда ходят в туалет на улицах?
– Да, мужчины просто встают посреди улицы, отворачиваются от всех, поднимают юбку и идут по-маленькому. Делают это сидя. Но в порядке вещей это только у взрослого населения, у мужчин 40+. У молодых я такого не замечал. Мне кажется, они научены культуре интернетом, видят, как живут люди в остальном мире. Смотрят клипы, фильмы. Может, они в будущем как-то изменят жизнь в Бангладеш.
– Это самая густонаселенная страна планеты. Как это ощущается?
– Белый человек это ощущает в постоянных окликах «Банду, банду!». В переводе – «друг». Друг, купи. Друг, иди сюда. Все тебе пытаются что-то продать. Просто со временем перестаешь это замечать.
Основная плотность замечается в транспорте. Потому что когда идешь пешком, еще можно маневрировать. А вот изнутри транспорта, который еле плетется, замечаешь, как же много людей. И все ходят, где хотят, перебегают дорогу, ничего не замечают. Сквозь эту массу почти невозможно проехать. Я удивлялся, как наш автобус просачивался сквозь огромный рынок. Как-то само все организовывается.
Там есть поверье – чем больше у тебя машина, тем больше ты прав. Если едет автобус, а рядом легковушка, значит легковушка должна уступать. Чем больше машин, тем сильнее ругается водитель на окружающих. Дорогу там правда страшно переходить. Особенно вечером, когда слепят фары со всех сторон.
– В какой момент привыкаешь к хаосу?
– Практически сразу. Я очень быстро адаптировался, потому что люблю новое и интересное, захлестывает эйфория. Только окно откроешь – все время слышно дорогу, как бы далеко она ни находилась. Постоянная движуха, какие-то интересные звуки. Все по-другому. Органы чувств заново функционируют на новую реальность. И дают новые эмоции.
– Ты сказал про интерес к белым. Это дружелюбный интерес?
– Если рядом нет рынка, нет выгоды, то это просто интерес. В супермаркете я получал скидку, только потому что с ними общался и у нас были свои приколы. У владельца магазина зять работал на кассе, и он сказал, что зять по-бенгальски – «дулавай». И я всегда говорил «Хай, дулавай». Мы с ним и другими сотрудниками магазина начали общаться – как дела и все такое. И они мне делали скидки – в супермаркете, где пикаются ценники! «Ну давай я тебе 100 скину». Такое дружелюбие.
– Как еще проявляется доброта людей?
– В том, что можно доверить какие-то вещи. Когда я заказывал футболки пацанам, я же не оставлял предоплату. Откуда продавец знал, что я приду? Я просто сказал, что мне нужны. Он ответил, что будут через две недели. А мог и не привозить. Но я пришел через две недели, и они там были. Не дружелюбие ли это? Если можно на доверии решить такую проблему. Кому там вообще нужны эти детские футболки.
– Бангладеш лидирует в рейтинге стран с самым загрязненным вохдухом. Это именно горящий мусор?
– Да. Хотя сначала я не мог понять, думал, что это специфика климата и еды – готовят же они на улице свои блюда. Но нет, воздух пропитан горящим мусором. И весь смог, который стоит над страной, – это именно мусор.
Там нет желтого солнца, оно всегда оранжевое. Видно только его окантовку. Не бывает такого, чтобы солнце слепило.
– Ты видел в Бангладеш хоть одну урну?
– Нет. Может быть, они есть около крупных торговых центров. Но я ни разу не видел.
– Как ты объясняешь, почему там люди мусорят возле себя?
– Наверное, непониманием, к чему это приводит. Если они не понимают, к чему может привести горящий пластик, висящий в воздухе, то о чем вообще говорить. И это не понимает не правительство, а сами люди. Правительство-то как раз понимает, просто делать ничего с этим не хочет. Люди привыкли так жить. Для них это нормально. Ну, горит в воздухе мусор – он же не мешается.
Это должна быть образовательная работа – начиная со школы и заканчивая прикладными науками.
– Окей, горящий мусор где-то там в воздухе, хрен с ним. Но пачка чипсов – она же прямо возле тебя.
– Они ее отметут в сторонку подальше – и нормально. Просто каждый будет так делать, и эта куча образуется там, где никто не сидит. Я сам видел, как владелец палатки на обочине дороги сметал окурки и другой мусор на асфальтовую дорогу – чуть-чуть подальше от себя. Главное, что не возле его палатки. А на дороге кто-нибудь сметет в другую сторону. И так будут эту кучу перегонять, как шайбу клюшками, пока она не окажется там, где никто не сидит и не стоит. И потом ее там кто-нибудь подожжет.
Козы там на самовыгуле. Она идет траву щипать и находит ее только среди салфеток, пластика, пачки из-под чипсов. Потом это все в мясе и молоке.
– Там заметно государственное участие? Машина ЖКХ, которая должна подмести улицу? Дворник?
– Нет, абсолютно нет. Люди как-то сами все делают. Я приехал туда в конце ноября 2021-го, прямо перед выборами. И увидел, как они готовились к ним. Оказалось, очень сильно. Мне рассказывали, как во время предыдущих были столкновения. К власти пришел кто-то не тот, и могло начаться вооруженное восстание. Предупредили, что может случиться вообще все что угодно.
По городу ездили тук-туки с рупорами, долбили один и тот же текст. На бельевых веревках и проводах висели плакаты с разными физиономиями. Хотя, мне кажется, там все ясно еще до выборов. Я просто не верю, что там выборы непредсказуемы. Власть под министерством обороны, какие выборы? Просто у людей есть фишка, что они в это верят, очень их ждут.
– Ты сказал, что такой уровень жизни – это проблема людей, которые к нему привыкли. Разве не государства?
– Это очень тяжелый вопрос. Мне кажется, что конкретно в Бангладеш это проблема людей, потому что они элементарно не могут начать с себя. В других странах процессы устроены иначе.
– А им подсказывают, что надо не так, а вот так?
– А кто им подскажет?
– Государство. Оно должно заниматься образованием, просвещать людей.
– Это, конечно, проблема государства. Но зачем ему этим заниматься? Зачем это надо в военной диктатуре? Они живут в религиозных рамках, никто в столицу не стремится – значит, никто эту власть не будет волновать и надоедать. Живут в закрытой бочке – и живут. Ну сделают они людям чуть получше, что-то построят. Вот атомную станцию строят. Кто об этом договорился? Военные, правительство.
Дали работу 20 тысячам бенгальцев. Потом русские уедут, и появятся бенгальские инженеры. Cейчас они получают опыт в учебно-тренировочном центре в Нововоронеже. И примерно через 10 лет они вернутся в Бангладеш и им будет передаваться управление станцией – сейчас управляет российская сторона. То есть за 10 лет в Бангладеш появятся инженеры, которые умеют управлять атомной станцией. Еще недавно казалось, что это невозможно с их уровнем образования.
Все выглядит так, будто страна развивается. Но там, где выгодно правительству. А зачем им заниматься людьми? В этом нет смысла.
– Ты давал жизненные советы детям, которых тренировал? Учил их чему-то?
– А они себя очень хорошо вели. С одним парнем мы разговаривали, и я криво доносил, что надо мечтать. Он мне в переписке написал, что мечтает стать крутым вратарем. Я объяснял, что для этого надо перестать бояться. Бояться мяча, бояться падать. Да в принципе нельзя бояться. Для них травма – это не как для нас. Для них это очень дорогая медицина. Поэтому не дай бог что-то случится. Вряд ли они смогут квалифицированно решить вопрос с переломом со смещением. Человек останется инвалидом. Поэтому тяжело им советовать.
– Судя по твоим впечатлениям, надежда в Бангладеш только на молодежь.
– Похоже на то. Поколение с бедуинским сознанием сменит более цивилизованное. Они останутся деревенскими мальчишками, но, может, изменят свою деревню. Тем более она все равно превратится в город вокруг атомной станции.
– Тебе когда-то там было страшно?
– Нет. Только было не по себе, когда возвращался в темноте. Но ничего страшного со мной не происходило. Там абсолютно мирное сосуществование. Никакой зависти у них нет, поэтому тебя никто не грабит. Может, и есть, но тогда они ее очень тщательно скрывают. Тем более после приезда русских у них расцвел поселок, а они подняли цены. Лучше зарабатывать, чем завидовать.
Почему каждый хоть раз должен побывать в Бангладеш
– Как тебя изменил Бангладеш?
– Я бы не сказал, что Бангладеш меня изменил. Он освежил воспоминания разного характера. И подсказал, что надо ценить то, что у тебя есть. Это и так было понятно исходя из внешних наблюдений и просто мудрых цитат. Но там можно посмотреть на это воочию и понять нутром. Что на самом деле у тебя есть намного больше, чем могло бы, если бы жизнь пошла как-то не так. Родись ты случайно не в той стране.
– Ты не стал иначе относиться к людям? В целом к жизни?
– Да нет. Но, может быть, я стал спокойнее. Бангладеш поубавил мою импульсивность.
– Ты бы хотел вернуться?
– Я думал об этом. Но, наверное, нет. Даже если я еще раз пойду на какой-то краткосрочный контракт, это будет очередная инъекция, с которой больно расставаться. Я приеду, все меня узнают, мы возобновим тренировки… Как будто это будет еще больнее. Поэтому я им сказал, что уезжаю навсегда, чтобы у них не было заблуждений и иллюзий.
– Почему каждый хоть раз в жизни должен увидеть Бангладеш?
– Чтобы осознать, насколько у вас все в жизни классно. Это не курорт, не место для отдыха. И место не для всех. Даже если есть свободное время и деньги, туда поедет только человек, который хочет получить необычные впечатления и лучше понять себя.
Надо увидеть Бангладеш, чтобы прочувствовать, сколько всего человечество сделало. Это как будто путешествие в прошлое, которое позволяет увидеть, как люди жили раньше. Если убрать высокие здания и оставить только хижины и быт вокруг, то, мне кажется, так жили лет 200 назад.
– Чему-то у бенгальцев можно научиться?
– Простоте, наверное. Конечно, не стоит лишний раз опускаться до уровня, когда выкидываешь пластиковый стаканчик под себя. Но они же к этому так просто относятся… Что это иногда вызывает желание подражать, хотя я даже бычок никогда не выкидываю мимо урны. А если ее нет, то несу до дома. Наоборот, там я понял, что надо это сохранять.
– Ты говорил, что во взрослом возрасте нигде не был. Появилось желание путешествовать?
– Вот нет. Есть большая разница: если приехать на две недели с деньгами в фешенебельный отель, я увижу не ту страну. Я увижу страну, в которую я приехал отдыхать, а не жить. А если есть работа на несколько месяцев, на год, и я там буду жить, покупать еду, готовить себе – это совсем другое дело. Пойти купить сковородку, потому что она тебе понадобилась – это задача. Пойти купить полотенце – тоже задача. Тогда сразу становится понятно, что это за страна и как здесь живут люди.
– Можно жить не в фешенебельном отеле, а снимать квартиру, апартаменты. Ходить в магазин, самому готовить.
– И что ты увидишь там за две недели? У меня же не будет никакой цели и задачи.
– Ты все равно увидишь другие места, другую архитектуру, других людей.
– Все равно не согласен. Вот на работу я бы съездил в другую страну. Сейчас в Египте что-то подобное намечается.
Если получится, я бы попробовал. Посмотрел бы, как живут люди там.
Картавый Ник изменил жизнь и себя, чтобы стать тренером в Европе – большое интервью об этом пути
«Обожаю комментарии на Sports.ru». Как живет и работает Вадим Лукомский
Фото: globallookpress.com/Piyas Biswas, Habibur Rahman, Md Manik, Md. Mir Hossen Roney, Sazzad Hossain, Jahangir Alam Onuchcha, Suvra Kanti Das, Sultan Mahmud Mukut, Rehman Asad, Zakir Hossain Chowdhury, Khandaker Azizur Rahman Sumon, Michael Runkel, Probal Rashid, Belal Hossain Rana, Mehedi Hasan; instagram.com/svyatknyazev
Я живу в областной столице, не милионнике: в подъезде чисто, дворы все убраны; если вдруг снегопад, ночью трактора шарашат все тротуары, чтобы люди утром шли спокойно; культура вождения на дорогах сильно изменилась в лучшую сторону;
Рядом стадион и каток, 5 минут ходьбы и ты по лыжне катишь 5 минут до биатлонной трассы, которая указана и освещена - спасибо местному предпринимателю;
дороги ремонтируются постоянно, пару лет назад сделали шикарное светодиодное освещение; рядом сквер на 3 квартала, в котором отличные лавочки, светло и чисто.
Бл...ть, какая у нас Бангладеш?!
Интересно конечно почитать, но ощущение осталось что человек вообще не разобрался в культуре той страны, в которой был.