Джейми Реднапп «Я, семья и становление футболиста» 8. Мальчики
***
С таким балансом угрозы и волшебства в своей команде папа начинает занимать с «Борнмутом» должные места. Вывод их из третьего дивизиона в 1987 году имеет свои практические проблемы, не в последнюю очередь потому, что расписание матчей — это конец света для клуба с южного побережья; там есть выездные поездки в Мидлсбро, Дарлингтон, Карлайл и Блэкпул. По сравнению с этим поездки в Болтон, Бери и Уиган кажутся почти легкими. В эти мрачные зимние выходные он уезжает в пятницу в обед и возвращается так поздно в воскресенье утром, что никого уже не интересуют спринг-роллы и рагу по-китайски, если его команда победила. Но он находит свой сплав, привлекает в команду нужных ему игроков, играет в хороший футбол. Выход во второй дивизион в качестве чемпионов, зависнув в следующем сезоне на 17-м месте, начиная продвигаться к респектабельности в середине таблицы, когда 1988 год перерастет в 1989.
Таким образом, в клуб поступает больше денег, а игроки и руководство получают вознаграждение. Мы переезжаем с Олд-Барн-роуд, где в живой изгороди все еще есть дыра, в которую мы с Марком пролезали в поисках потерянных мячей, в Эшли-Хит, дальше по шоссе A31 в сторону Рингвуда. Это также немного дальше от ярких огней центра Борнмута — на почтовом отделении есть медная табличка, гордо провозглашающая, что главная улица Эшли–Хит — самая маленькая в Британии — но это еще один уровень вверх по шкале комфорта. Дом находится в тупике и имеет свои собственные ворота, а окна освинцованы, хотя он весь из темно-красного кирпича, а не из балок в стиле Тюдоров, но больше всего меня волнует пространство — теперь уже достаточно места для полноразмерного стола для снукера в комнате слева, когда ты входишь через парадную дверь, а затем, проходя через деревянные ворота сбоку, сад, в несколько раз больше той, что была на Пальмерстон-авеню в Крайстчерче все эти годы.
Комната для снукера — папина гордость и радость. Он покупает стол у организаторов турнира после одного из крупных мероприятий в Международном центре Борнмута, а это значит, что Стив Дэвис и Джон Пэрротт вполне могли приложить кончики пальцев именно к этому сукну. Спускаясь по трем ступенькам из холла в доме, ты видишь большой прямоугольник зеленого цвета, низко висящий над ним медный светильник и небольшой бар в углу. На стенах висят старые фотографии играющего в футбол папы, фотографии меня и Марка в разных комплектах формы, где я сижу на коленях Бобби Мура, когда мне было четыре года. Всегда звучит музыка, соул 80-х, если папа главный, немного хип-хопа от меня и Марка, и вот сердитые звуки восточного и западного побережья США начали прибывать на тихое и сонное южное побережье Англии.
А сад? Я не могу до конца поверить в это. Когда мы устанавливаем деревянную птичью клетку дедушки в углу, теперь там так много места, что я пробиваю мяч почти с края воображаемой штрафной аккурат под перекладину. Снаружи у забора есть гребень, на который можно поставить кого-нибудь, так что ты можешь отмачивать пасы, как будто целишься в Лютера Блиссета, который с грохотом врывается на дальнюю штангу. На лужайке тоже есть изгиб, так что ты либо бежишь немного в гору, либо немного вниз, но вода с лужайки очень хорошо стекает, так что поверхность всегда приятная. И в промежутке между ними нет никакой ерунды — садовая мебель убрана, клумбы начинаются и заканчиваются по периметру, а по краю растут деревья приличных размеров, чтобы блокировать любые удары, которые сильно отклоняются от цели.
Моя комната находится в передней части дома, окна выходят на улицу. Марка — сзади слева, мамина и папина — над столовой, где мы садимся вместе за ужин. Все кажется мне таким большим. Когда мы только переезжаем, я продолжаю ходить туда-сюда, прислушиваясь к эху своего голоса, пиная мяч о новые стены и новые незнакомые углы. Размер сада так пугает папу, что он покупает сидячую газонокосилку. Первоначальная пустота всего этого так пугает Марка и меня, что мы перелезаем через пропитанные креозотом заборы домов вверх по дороге и одалживаем кучу горшечных растений и саженцев в пластиковых кадках терракотового цвета, чтобы немного все это заполнить. Папа, должно быть, думает, что мама увлекается садоводством. Мама, должно быть, думает, что это очень необычно со стороны папы — делать что-то по дому, но, возможно, сидячая газонокосилка убедила ее, что он меняется.
Следующая дверь слева — там живут Кит и Ивонна. Я несколько вечеров нянчусь там с детьми, когда они уходят прогуляться, и все это очень важно, когда ты копишь деньги на пластинки, а также на кроссовки и спортивные костюмы. Загородный парк Мурс-Вэлли находится прямо через Хортон-роуд, с пешеходными тропами и велосипедными дорожками, прорезанными через папоротники и сосны, и полем для гольфа, и наши соседи дадут мне еще несколько фунтов, если я также выведу их ротвейлера на прогулку, по крайней мере, до тех пор, пока однажды утром я не спущу его с поводка, и он убежит в деревья и не вернется. К счастью для меня, ротвейлеры — умные собаки. В течение следующих двух часов я не могу найти его следов, и я обхожу дом почти в слезах, когда собака бежит вниз по улице и направляется аккурат в их сад, преодолев по крайней мере одну оживленную дорогу, озеро парка, детский игровой городок и, возможно, миниатюрную паровую железную дорогу.
Это отличное место, чтобы немного побегать после тренировки. У меня есть хороший замкнутый маршрут, который занимает около 15 минут, вверх по Уитфилд-парку до Сент-Айвз-Вуда, а затем вниз по Сэнди-Лейн. Деревья на всех улицах, почва песчаная, не так далеко от Нью-Фореста с его вересковыми пустошами и рощами. Никто не говорит мне больше бегать. Я не уверен, сколько еще человек в молодежной команде придерживаются какой-то дополнительной работы на выносливость, но держу пари, что те, кто возится в тесном доме на Ноул-роуд с Дейвом Моррисом, этого не делают. Когда несколько лет спустя я стану игроком «Ливерпуля», буду жить в меблированных комнатах недалеко от «Энфилда» и питаться чаем, приготовленным утром, завернутым в пленку и разогретым в микроволновке, для того, чтобы быть выпитым ночью, я сделаю то же самое — разработаю маршрут вокруг Стэнли-парка, надену кроссовки и выйду на улицу, даже когда мои ноги отяжелеют, а косой дождь будет все идти с Ирландского моря.
Есть также зеленая деревня Хортон-Роуд, которая даже лучше подходит для футбола, чем новый сад на заднем дворе. Через деревянные ворота с главной дороги, сосны по всем четырем сторонам, защищают от ветра зимой или в ненастные осенние дни, двое белых металлических ворот, обращенных друг к другу. Мы с Марком выходим сюда и играем один на один, когда хотим побеситься, или когда птичья клетка начинает слишком сильно крениться в одну сторону из-за повторяющихся ударов. Дино и Дейв приезжают по выходным. Гоняем мячи туда-сюда, изматываем грязный канал в траве у ворот и между двумя рядами столбов. У забора есть узкая полоска травы, которая по какой-то причине подстрижена немного короче, чем само поле, так что это тоже становится проблемой: мы должны отдавать пасы друг другу без того, чтобы мяч в принципе попадал на неровности, или мне надо бежать на Марка с мячом и обыгрывать его, не сходя с этой полоски.
Просто трава, деревья и шум проезжающих мимо машин. Проходя мимо, ты бы даже не остановился. Это не лучше, чем окружные игровые площадки в любом другом месте, где я был. Негде укрыться, если начнется дождь, негде попить летом. Здесь недостаточно оживленно, чтобы припарковался фургон с мороженым.
Ну и ладно. Для нас это «Уэмбли», или «Сан Сиро», или «Олимпиаштадион» в Мюнхене. Порой это даже «Дин Корт». Это детская площадка без качелей или горки, такое же продолжение нашего дома, как подъездная дорога или внутренний дворик. Это то мест, где мы хотим находиться. Оно наше.
Иногда зона отдыха на Хортон-роуд становится «Стадио Комунале» в Турине. Папа начал водить нас в итальянское местечко на Чарминстер-роуд, на углу, это до того, как дойдешь до кладбища Уимборн-роуд. Им управляет Лоренцо и его семья, и его имя выгравировано на подписи вывески над дверью. Место не кричащее, но подлинное, и на стенах у него футболки команд серии А, шарфы и баннеры.
Лоренцо — большой поклонник «Ювентуса». Как и его жена и три их дочери. Когда мы собираемся там в субботу вечером, он рассказывает мне, каково было воочию смотреть на Мишеля Платини. У него есть футболка со спонсором Ariston 1985 года, и он дает мне командную фотографию этой замечательной команды, чтобы я повесил ее на стену моей новой спальни. Я начинаю зацикливаться на команде и их футболках фирмы Kappa. Мы находимся там, когда приходят новости о том, что Гаэтано Ширеа, великий последний защитник «Юве» и сборной Италии, погиб в автокатастрофе. Ему было всего 36 лет. Я помню его на чемпионате мира 1982 года, его класс, наряду с неистовством Клаудио Джентиле, настолько хорош, что он не пустил Франко Барези в сборную, и мы все потрясены непривычной тишиной.
Еда — большая часть жизни Лоренцо. Он фантастический шеф-повар. Он встретит тебя, маленькие усики подергиваются, и он всегда помнит, что ты заказывал в прошлый раз. Поскольку мы находимся в Борнмуте, а не в Турине, и поскольку пройдет еще несколько лет, прежде чем 4-й канал начнет показывать матчи Серии А в прямом эфире на Gazzetta Football Italia, это кажется невероятно гламурным. Я буду любить Gazzetta , когда она появится, начиная с того, как «4-й» становится красным, белым и зеленым, до музыкальной темы и сэмплов в титрах – «Кампионато!», «Ди Кальчо!», «ГОЛ ЛАЧЧО!» — и Джеймса Ричардсона, сидящего у кафе с эспрессо и розовыми газетами. На данный момент тот факт, что у Лоренцо есть видеозаписи игр «Юве», который были сыграны на прошлых выходных, кажется почти невозможным. Мой обычный опыт приготовления пасты — это спагетти Альфабетти. Пенне аль'арраббиата, которую он делает, так же далека от них, как Крайстчерч от Рима.
Слухи разносятся. Первая команда «Борнмута» начинает приходить туда на предматчевую трапезу, состоящей из курицы и макарон или курицы в панировочных сухарях. Шон Брукс не может держаться в стороне. Он хочет быть итальянцем. Он играет, как некоторые итальянские полузащитники, ищет идеальный пас, оставляя топорную работу для игравших рядом парней, и он всегда одет как итальянец — мешковатые брюки, белые рубашки, жилеты, иногда тренч с шарфом.
Не все впечатлены.
— Да ладно, Брукси!
— Да, да, что, черт возьми, у тебя там с этим галстуком?
Мне это нравится. Я счастлив говорить с ним об итальянском футболе. Мне нравятся костюмы, и мне нравится сумасшедшая идея, что однажды, возможно, я тоже смогу играть в Серии А. Шесть лет спустя это почти сбудется. Рома подаст на меня заявку, когда я буду в «Ливерпуле». Они будут охотиться за преемником Джузеппе Джаннини, полузащитником, настолько царственным, что он известен как Принц, и который прогуливается в полузащите, как будто это часть его собственного королевства. Я мог бы отпустить такие же длинные распущенные волосы, как у него. Я думаю, насколько мне может подойти тамошняя игра, и даже составлю планы взять Марка с собой, как версию «Джимми пять желудков» (прим.перев.: Джимми Гарднер — парень из Гейтсхеда, который прославился благодаря своей дружбе с Полом Гаскойном) Газзы с южного побережья.
Переход провалится, потому что «Ливерпуль» не захочет меня отпускать, но очарование все еще сохраняется. Марку нравится свитер Kappa, футбольная повседневная одежда. Я начну носить ботинки от Pantofola d'Oro, чудесную вещь ручной работы, такие мягкие и эластичные, что название переводится как Золотая туфелька. Их можно увидеть на ногах Роберто Манчини, Юргена Клинсманна и Чиро Феррары. Тони Пулис не носит Pantofola d'Oro. Дейв Моррис не носит Pantofola d'Oro. Но они готовы пнуть любого, кто скажет что-нибудь об этом, так что это все molto buona (прим.перев.: с итал. — очень хорошо).
•
Дин Гиддингс: Когда мы познакомились, Джейми был в футболке команды Серии А. Это был домашний комплект «Наполи», в котором они выиграли Кубок УЕФА вместе с Марадоной и Алемао, Чиро Феррарой и Карекой. Не у многих детей был такой бледно-голубой комплект, и не многие из нас могли удерживать мяч шведой, как он.
Меня пригласили в «Борнмут» на просмотр. Нас было 100 человек, и все мы отчаянно пытались произвести впечатление на Терри Шэнахана. На второй день он сократил список до 24. К концу третьего дня нас было трое, и нам разрешили остаться.
Джейми был первым, который заговорил со мной. Все дело было в том, откуда ты родом и какие игроки тебе нравятся. Сразу было видно, что у него есть: отличное касание, элегантность на мяче, всегда есть время, чтобы отдать пас. Порой это реально может раздражать. Ни разу не было видно, чтобы он застрял где-то на узком пространстве, а защитники попинывали его за лодыжки.
Он всегда смеялся перед тренировкой, но как только начинался футбол, он становился смертельно серьезным. Он усвоил основы того, как быть футболистом, задолго до большинства из нас — как нужно жить вне поля, как нужно готовиться. Он никогда не употреблял алкоголь, даже когда остальные из нас чего-то попивали раньше положенного возраста. Он мог отпить один глоток апельсиновой водки у Дейва Морриса, чтобы почувствовать вкус, а затем сидел на диетической коле остаток ночи.
И Джейми всегда задавал вопросы. Всегда стремился быть лучше. Он разговаривал со старшими профессионалами, с игроками первой команды, и спрашивал, как они что делают. Мы бы и не подумали об этом. Мы были недостаточно взрослыми. Они были мужчинами, мы были мальчиками. Но у него была эта спокойная уверенность, потому что он всю свою жизнь провел в футбольной среде. Он не считал себя второсортным. Он видел себя футболистом, таким же, как они.
•
Я все еще езжу к Шпорам тренироваться каждую неделю, и мне это нравится. Но есть также вещи, которые заставляют меня задуматься.
Там бахвалистые ребята, с которыми я реально не хочу быть рядом. Кто-то из резерва, кто-то из молодежной команды. Есть и отличные парни, но есть и другие, которые еще ничего по-настоящему не добились. Они не попали в первую команду. И если они это сделают, то им придется работать еще больше, чтобы там утвердиться. Я оглядываюсь вокруг и вижу хороших игроков, но я также вижу, что они не обивают пороги. Не выстраиваются в очередь для следующего шага.
Звучат тревожные звоночки. Не для меня. Я добросовестный. Я выше этого. Я одержимый. Я не хочу на этом останавливаться. Одежда — это конечно хорошо, но сама по себе она ничего собой не представляет.
Эти мысли постепенно овладевают мной. Я в «Тоттенхэме», и у меня впереди четыре года безопасности, если я этого захочу: двухлетний контракт воспитанника, когда мне будет 16, и двухлетний профессиональный контракт, который последует за ним в мои 18. Это хорошие деньги, и это четыре долгих года, когда большинство детей надеются зацепиться. Парни в «Борнмуте» убили бы за это.
Но в «Борнмуте» есть кое-что, чего я не получаю в Шпорах. Маршрут к первой команде. Игроки, которые подталкивают меня. Друзья, которых я люблю. Как бы сильно я ни хотел стать профессиональным футболистом, я хочу, чтобы Дино, Дейв и остальные тоже прошли через это.
И вот конец апреля. В отеле «Хайлин», где живет множество воспитанников, когда я впервые прощупываю почву с моим приятелем. Мы вдвоем идем в Боскомб, чтобы перекусить, между нами дружеское молчание. Затем, как гром среди ясного неба, я все выдаю.
— Дино, я подумываю о том, чтобы не подписывать контракт с «Тоттенхэмом».
— Правда?
— Я не хочу там быть. Я там застряну. Потеряюсь. Ни за что не попаду в первую команду.
— Так что же ты собираешься делать?
— Я хочу остаться здесь. Играть за «Борнмут».
Можно почти видеть, как Дино осмысливает мною сказанное. Первое, о чем он думает, потому что он ведь такое сокровище, это то, что мои слова — это лучшая вещь на свете. Мы вдвоем будем вместе, играть вместе в центре поля, проводить все наше время вместе. Следующее: это сделает нас лучше в плане молодежной команды. Всего через день или два он задастся вопросом, что на самом деле значит для него иметь рядом другого парня, который играет на точно такой же позиции.
Дино не слишком долго цепляется за эту мысль. Он совсем не такой. И его принятие этой идеи, тот факт, что он видит, как она работает, наводит меня на мысль.
Мы смотрим у меня решающий майский матч первого дивизиона. «Ливерпуль» против «Арсенала» на «Энфилде», «Арсеналу» Джорджа Грэма нужно выиграть с разницей в два гола, чтобы отобрать чемпионство у команды Кенни Далглиша. Я хочу, чтобы «Арсенал» победил, несмотря на эти связи со Шпорами, отчасти потому, что это похоже на игру «север против юга», отчасти потому, что мне нравится полузащита «Арсенала» — Пол Дэвис, такой подтянутый и элегантный, мечущийся Пол Мерсон, Дэвид Рокасл со своим балансом и навыками на флангах. Последняя минута сводит нас с ума и заставляет прыгать по диванам, Майкл Томас колобком прыгает по полю, когда его заваливают товарищи по команде, мы делаем все то же самое у меня на ковре. Но такой футбол, такая толпа, кажется, находится гораздо дальше, чем в 420 километрах отсюда.
На следующее утро я говорю папе, где я хочу играть. И он обезумевает.
— Ты что? Ты должен пойти в «Тоттенхэм».
Я говорю ему, что это не сработает.
— Не сработает? Это «Тоттенхэм», Джейми. Ты знаешь, как это неловко для меня? Мне теперь нужно пойти и сказать об этом Терри Венейблсу. Я должен сказать ему, что ты не хочешь идти в его клуб.
Я снова говорю ему, что не пойду. Я принял решение. Я хочу остаться дома.
— Скажи Терри, что я скучаю по дому.
— Я понимаю, Джейми, но ты — игрок. Ты можешь отключить это и играть. Ты должен подтолкнуть себя.
Затем я пытаюсь объяснить.
— Я могу попасть в твою команду, папа. Я тренировался с твоей командой. Я не хочу играть в молодежной команде и затеряться в системе. Я хочу играть в футбольной лиге. Я хочу играть за «Борнмут».
И вот что мы с папой поехали на «Уайт Харт Лейн» и навестили Терри в его кабинете. Это худшее чувство в мире, как будто тебя вызывают в кабинет директора, а ведь они тебе действительно нравятся, и ты их подвел. Терри такой милый, даже когда мы входим, весь такой обаятельный, улыбающийся и пожимает тебе руку.
Он говорит нам, что подписывает контракт с 10 детьми, но на самом деле он хочет меня. Папа вздыхает и говорит то, что должен сказать. Я говорю то, что должен сказать. Папа мне в этом помогает. Терри, он хочет пробиться в мою команду. Он хочет играть. Здесь он этого не получит.
Нам также нужно вернуться в наш город из-за версии тоски по дому, что заставит Терри удивиться, когда я отправлюсь в Ливерпуль, не дожив до своего 18-летия. Но Терри все равно заставляет сделку работать на него: Шпоры получат 25% долю от будущей суммы трансфера. И он не будет держать на меня обиду семь лет спустя, когда станет тренером сборной Англии на Евро-96 и будет искать молодого полузащитника для своей команды. Все счастливы. Вроде бы.
Мы все знаем, что я бросаю школу. Мы все знаем, что в свой 16-й день рождения я подпишу СОМ-контракт (прим.перев.: Схема Обучения Молодежи) с «Борнмутом» на £29,50 в неделю в первый год, а во второй — огромный скачок до £35. Теперь осталось только выполнить формальности: закончить школу, в которой я учился лишь урывками, попытаться получить что-то на двух выпускных экзаменах, которые я на самом деле сдам — по английскому языку и домоводству.
Я не ожидаю чудес, пропустив 56 дней по официальному табелю и, вероятно, еще несколько, которые ускользнули мимо директората. Я ожидаю экзамена по домоводству, когда приду в школу с ингредиентами для перевернутого ананасового торта, что делает ситуацию еще смешнее для всех остальных, когда вместо него оказывается экзамен по английскому языку.
Ананасовый торт-перевертыш произведет сильное впечатление, но он не решит проблему понимания, лежащую в основе пьесы «Визит инспектора». Я проигрываю со счетом 0:5 после первых трех минут, никаких шансов на ничью, не говоря уже о какой-то победе. И я на самом деле ее и не заслуживаю, и, кажется, никто не возражает. В своей невинности, я тоже не особо переживаю. Меня почти не было здесь, тогда как я должен был здесь находиться. Теперь, когда экзамены расстаяли в воздухе, и мне разрешено не быть здесь, зачем же мне оставаться здесь?
Когда через несколько недель мне исполнится 16, это долбануло меня немного глубже. Ладно, футбол по-прежнему забавен, но теперь это еще и работа. Я отказался от образования, но я отказался и от «Тоттенхэма», с их славой, деньгами и четырехлетним контрактом. Я не считаю себя храбрым от природы, и все же это либо чрезмерно напористый поступок, либо безумие. Теперь уже негде спрятаться. Я знаю, что некоторые скажут — «Они подписывают его только потому, что его отец — главный тренер» — и я знаю, что подумают другие. Ему выдали огромные авансы и ему лучше бы иметь возможность подтвердить это.
Они вроде как правы. Те, вторые. Я должен сделать это сейчас. Я больше не школьник, ни в том смысле, в каком это видит школа Твайнхема, ни в том, как составляются футбольные контракты.
И я оказываюсь в некотором роде прав. Молодые игроки из моей группы в «Тоттенхэме», которые становятся профессиональными игроками, в конце концов должны уйти, чтобы добиться успеха. Так что теперь я поменял одного Терри, известного игрока Шпор и «Челси», человека, который руководил «Барселоной» и будет руководить сборной Англии, на Терри Шэнахана, который провел свою игровую карьеру в «Галифаксе», «Честерфилде» и «Миллуолле», и сейчас, когда ему под сорок, он присматривает за молодежной командой «Борнмута».
Они усердно работают над тобой в молодежной команде. В то лето мы были разношерстной компанией — местные парни, такие как я и Пол Митчелл, лондонцы, такие как Дино, турок, два мальчика из Северной Ирландии, один католик, один протестант, — но единственное, что у нас есть общего, это то, как много мы должны делать, что не имеет ничего общего с футболом.
У всех есть своя работа. Никого не пускают домой, пока она не будет закончена. Для тех, кто живет в меблированных комнатах, это порой означает, что нужно возиться с ней как можно дольше, потому что пребывание на «Дин Корт» со своими товарищами предпочтительнее, чем лежать на односпальной кровати, уставившись в потолок, даже если пребывание там сводится к неустанному физическому труду.
Наши боссы — странная группа людей, которые, похоже, случайно оказались в «Борнмуте», а не были намеренно наняты для тех ролей, которые у них сейчас есть. Джон Кирк, которому чуть за шестьдесят, он и тренер, и физиотерапевт по совместительству. Он работает в клубе с 1963 года, что для нас почти невозможно понять, и его отношение к дисциплине, похоже, основано на его опыте в Королевских ВВС во время Второй мировой войны. Когда-то он был смотрителем, игроком «Пула» в эпоху, недоступную нашему пониманию, его прозвище Капитан, но его любимое воплощение, а не основанное на «Звездном пути» — Томми Купер. В его шкафчике также есть сносная фотография крикетного комментатора Джона Арлотта, но именно впечатление от Купера вызывает аплодисменты. Он так увлечен этим, что у него даже есть феска, которую он держит в своем маленьком кабинете, когда того требует случай.
Еще там работает старый менеджер по экипировке, Кен Салливан, который любит ставки почти так же сильно, как мой отец. Его прозвище — Нимбус и не потому, что он быстрый, а в честь знаменитой старой лошади из его юности, которая выиграла дерби и 2000 гиней.
Перси, техник, у которого есть комната в нижней части трибуны. К несчастью для него, замок на ней снаружи, что является слишком большим искушением для проходящего мимо Марка. Мы находимся в гостевой раздевалке, болтая о всякой ерунде, когда разъяренный голос Перси начинает эхом разноситься по коридорам. «Реднапп! Я, сука, знаю, что это ты, Реднапп! Выпусти меня! Выпусти меня!» Это почти любимое развлечение Марка. Если он увидит ключ в замке и услышит, что Перси внутри — он ничего не сможет с собой поделать. Ох, ну ладно, еще один разок...
Они втроем устанавливают правила. Мы пытаемся их нарушить. Они раздают задания. Мы должны впахивать.
Летом, в жаркие недели перед началом нового сезона, это покраска барьеров на Южной трибуне. Те, что у выхода, должны быть желтыми, чтобы направлять зрителей наружу. Все остальные — в красных цветах «Борнмута». Нам выдают большие банки с краской и толстые кисти. Неизбежно, сам процесс оказывается намного менее увлекательным, чем тайно стряхивать краску на кого-то, кто работает над следующим барьером. Тайно, около 30 секунд, а затем явно, а после — уже открытые военные действия. Капитан Кирк выходит из туннеля, чтобы увидеть, как его группа 15-летних батраков запускает целые банки с краской друг в друга. Мы выглядим как группа Stone Roses на той фотосессии. Трибуна же выглядит как обложка их альбома. Капитану не нравятся Roses, Джон Сквайр или вся эта атмосфера Джексона Поллока. Такого рода вещи не случались в Королевских ВВС.
Мы любим всех троих старичков, даже если бы они могли быть тремя старичками, которые пришли с улицы и сказали: слушай, я буду называть себя смотрителем, а ты называй себя физиотерапевтом, а ты можешь побыть менеджером по экипировке.
Капитан так легко не сдается. Его следующая задача для нас — вымыть полы в коридорах главной трибуны. И не метлами, швабрами и ведрами, а на четвереньках, держа в руках пучки «металлической шерсти». Такого рода вещи, вероятно, действительно случались в Королевских ВВС.
Все это время он присматривает за нами. Всю дорогу по коридорам, выскабливая, царапаясь, ругаясь. Пол выложен плиткой. Грязь находится между ними. Плитка такая старая, что она того же цвета, что и грязь. Ты можешь соскребать все, что тебе нравится, и это не имеет никакого значения. Капитан подождет, пока ты пройдешь весь коридор, наклонится, чтобы посмотреть и крикнуть: «А ну-ка еще раз!», и мы пробормочем что-то в ответ, что, как мы надеемся, он не услышит.
Я понял, что ты можешь выглядеть так, будто скребешь, на самом деле не делая этого. Опусти голову и выгляди прилежно, а затем начинай болтать, как только капитан пройдет мимо тебя. Ты можешь сесть и откинуться назад, если правильно рассчитаешь время, хотя это сводит Дейва Морриса с ума, отчасти потому, что он знает, что чем меньше я делаю, тем больше придется делать ему, а отчасти потому, что, когда он пробует тот же трюк, капитан, кажется, всегда поворачивается на каблуках в неподходящий момент и ловит его, когда он пытается бросить свой кусок шерсти в Дино.
Мы должны мыть туалеты. Я не любитель их мыть. Мы должны подметать под деревянными скамейками на трибунах, и нам каждому дают по секции, а Нимбус и Перси проверят и сравнят усилия. Тут я не победитель. Я никогда не побеждаю. И на этот раз я смогу с этим справиться.
Фактическая тренировка, даже фитнес-упражнения — где они подталкивают тебя так сильно, что парни выблевывают все, что есть в них под любой куст, до которого они могут добраться вовремя — могут принести только облегчение по сравнению с тем, чтобы засунуть свою руку в грязный 40-летний туалет. И это безжалостно, в лучшем из возможных способов. Найдите тот свободный клочок травы в Кингс Парк, начните с игры «север против юга». Католическая и протестантская команды Северной Ирландии объединяются в игре и превращают ее в одно из самых жестоких дерби, в которых я когда-либо играл. И я буду играть в матчах «Ливерпуль» - «Эвертон», Шпоры - «Арсенал» и «Саутгемптон» - «Портсмут». Не говоря уже о сборной Англии против Шотландии.
Худший игрок вынужден надевать то, что мы называем Желтой майкой и носить ее всю следующую неделю. Это всего лишь желтый нагрудник, но он несет в себе большой позор, потому что он достается в результате публичного голосования, и никто из нас не хочет быть униженным перед другими. Нагрудник никогда не стирают, поэтому он воняет, как и весь наш комплект формы, потому что тебе дают только одну пару шорт и гетр, одну футболку и один спортивный костюм, и если ты живешь в меблированных комнатах, как большинство мальчиков, твоя стирка производится лишь раз в неделю.
Игры один на один теперь имеют новое измерение. Те, кто в них не участвует — стоят на краю крошечного поля. Тебе разрешается использовать их в качестве стенки, ударяя по ним и играя в дерзкую стеночку. Они могут подставить тебя, отправив мяч в другую сторону, но это тот риск, на который ты идешь. Затем Терри снова все поменяет, один вратарь, два игрока в штрафной и нельзя из нее выходить, оба пытаются забить. Не имеет значения, забьешь ли ты— игра продолжается по времени. В течение двух минут ты на пределе, атакуешь, преследуешь, бьешь, ведешь мяч. Это чистая гадость. Это почти первобытно. Выживает сильнейший. Выживает тот, кто отказывается сдаваться.
Есть упражнение, называемое Собачками. Семь конусов, расположенных в линию перед тобой, примерно в пяти метрах друг от друга. Вся команда выстроилась на линии ворот. Терри свистит, а ты беги к первому конусу, поворачивайся так сильно и резко, как только можешь и беги обратно. Обратно к линии ворот, поворачивай, беги ко второму конусу, поворачивай и возвращайся.
Чистейший футбольный фитнес. Ты будешь делать это до тех пор, пока почти не сможешь больше бегать, а затем тебе все равно придется разрывать в следующем тренировочном матче и скользить в подкате, останавливая гол. Я помню, что видел, как дядя Фрэнк делал то же самое, и я видел, как кузен Фрэнк в саду за их домом в Гидея-парке каждый вечер совершал свои спринты в беговых спайках, точно так же, как это делал его отец. Ни один из Фрэнков не был рожден быстрым. Но мой дядя делал это достаточно быстро, и теперь мой маленький кузен делает то же самое. Ты либо хочешь это делать, либо нет. Если ты не можешь справиться с Собачками, ты не сможешь справиться с тем, чтобы быть футболистом.
Но это ужасно. Это настолько ужасно, что как только мы видим, как появляются конусы, нас от них уже тошнит. Хуже может быть только в том случае, если кто-нибудь заметит, как папа выходит из своего кабинета, чтобы посмотреть за происходящим. И слова летят вниз по очереди.
— Смотри, ребята, босс идет!
— Джей, это твой папа...
Тони Пулис тоже начал помогать с тренерской работой. Он все еще играет за первую команду, но уже определился, куда его карьера пойдет дальше. Тони не валяет дурака. У него есть голос, который может разнестись до острова Пурбек, и мы все знаем, на что он способен в подкате. Это не мешает нам давать ему новое прозвище, когда он готовит все к упражнению Собачки, хотя никому и в голову не придет в лицо называть его Тонус-Конус. Но есть страх перед помощником тренера, и есть желание получить одобрение отца. Есть желание произвести на него впечатление, быть тем, кто время от времени получает его похвалы. Дино и Дейв в восторге от него. Все отчаянно хотят преуспеть перед ним, не только потому, что он является привратником двери к профессиональному контракту и далее к первой команде, но и потому, что теперь это явно его клуб.
Он покупает и продает игроков, но он также переделывает комплект формы, как только я уговорю его сделать изменения из ярко-красного с белой полосой на плечах или по бокам на более темные красные и черные вертикальные полосы в стиле «Милана» с белыми шортами и гетрами. Моя одержимость итальянским футболом снова дает о себе знать. Я думаю, если команда выглядит стильно, разве у них не больше шансов играть в стильный футбол?
Это также возврат к форме Теда Макдугалла начала 1970-х годов. Тед однажды забил девять голов за «Борнмут» в одной игре, пусть и в матче Кубка Англии против «Маргейта», так что мы с папой в этом плане в безопасности, но это показывает, к чему он стремится, и даже среди нас, подростков молодежной команды есть негласное соглашение о том, что он большой босс, тот, за кем все сейчас следят и кого все слушают.
За похвалу приходится платить. Есть то, что мы называем Вторником ужаса, который начинается с трех сессий Собачек за восемь минут. После них почти не восстановиться. Затем это забег на 400 метров с полной выкладкой по гравийному полю. Мы сыграем матч девять-на-девять, в котором тебе разрешается противостоять только сопернику с тем же номером, что означает, что все подобные индивидуальные сражения разыгрываются по всему полю, как девять боксерских поединков на одном ринге. Ты не можешь отпустить своего противника, потому что в противном случае он может направиться прямо к воротам, всем остальным придется отступить с его пути, и ты не можешь лениво бежать или остановиться на передышку в случае, если другая команда убегает в контратаку, и твой соперник свободен и на пространстве.
Если у тебя отобрали мяч, если кто-то выставляет тебя идиотом, это унизительно. Мы все время на виду, как у самих себя, так и у Терри Шэнахана. Я понимаю, что ты можешь подождать, пока твой соперник слишком быстро приблизится, а затем просто обыграть его, вся их инерция — теперь оружие против него. Ты можешь даже порой прокинуть мяч и убежать от соперника даже под самым сильным давлением. Каждое мгновение нам задают головоломки и тесты, и мы либо решаем их, либо тонем.
Самое страшное смущение — это когда тебе прокидывают мяч между ног. Ты получаешь больше радости, когда сам пропускаешь мяч через чьи-то ноги, чем когда забиваешь гол. Самое изнурительное испытание — это дополнительная пробежка, которую мы должны делать каждую неделю во время предсезонки. Терри посадит нас в микроавтобус. Он отвезет нас на холм Святой Екатерины, через реку Стаур и мимо поворота к нашему старому дому на Олд-Барн-роуд. Это будет подъем по крутым перепаханным тропинкам, ведущим на вершину, тропы через сосны и мокрую траву, а когда мы вернемся к подножию, Терри и микроавтобус уже уедут обратно на «Дин Корт», и нам все еще надо будет бежать и до него.
В других случаях Терри не говорит нам, куда мы направляемся. Он просто поедет, а мы все будем кричать сзади, спорить, ныть и бояться этого, и заметим, как мимо проносятся дома, меняются указатели, и поймем, что нас ждет нечто ужасное. В почти десяти километрах от первоначальной точки, выгружаемся из микроавтобуса и вперед, ребята, последний, кто вернется, делает дополнительную работу.
Я в порядке. Я не люблю бег на длинные дистанции, но прибегу в середине первой группы. Дейв Моррис ненавидит бег на длинные дистанции. Он придет через 20 минут после первого, настаивая на том, что он просто свернул не туда, что он шел впереди, пока мы не добрались до Сифилд-Гарденс в Саутборне.
Это ужасно. Но это связывает нас. После этого всегда бывают объятия, и самые что ни на есть настоящие, молодые бойцы, которые только что прошли 12 раундов и знают, что все вокруг сделали то же самое. Ты чувствуешь себя таким готовым. Твои ноги утолщаются, и появляются новые изгибы на полпути до икр и выше колен. Любой детский жирок, который у тебя еще остался, просто исчезает, пока однажды утром ты не посмотришь вниз, и в твоем животе не появится твердость, которой никогда раньше не было.
Каждый день приходит радость, сидя на пассажирском сиденье папиной машины, выпрыгивая, как только он паркуется перед главной трибуной. Я не могу дождаться, когда найду Дино и Дейва, приберу к ногам мяч и начну с ними обыгрываться, с грохотом ворвусь в пустую раздевалку и подожду, пока войдут остальные, все шутят и бросают свернутые гетры друг в друга, кто-то ставит новый хип-хоп трек на своем плеере, раздает наушники, изучает небольшие отрывки из текста. Насвистывая сэмплы из De La Soul, выкрикивая NWA.
Летними днями мы гуляем по пляжу Боскомб без футболок, занимаясь тем, чем раньше занимались мой папа и дядя Фрэнк перед мамой и тетей Пэт, чеканя перед девушками, которым было все равно. Игры в одно касание на песке, игры в два касания, все они включают участие футбольного мяча, но ни в одной из них не участвуют трогательные девушки.
Я буду практиковаться где угодно. На южной трибуне «Дин Корт» на кирпичной стене сзади нарисованы ворота в натуральную величину. Они были там с тех самых пор, как Тед Макдугалл бил по ним. Вероятно, они были там с тех пор, как Рон Эйр был главным игроком атаки, а клуб все еще назывался АФК «Борнмут энд Боскомб». Каждая часть ворот имеет свой номер, нарисованный на них другим цветом. Единица находится внизу справа, прямо у штанги. Двойка — наверху, у перекладины.
Десять номеров, десять целей. Пока я жду, когда папа закончит работу под конец дня, я беру мяч и встаю на краю воображаемой штрафной, что означает, что я стою на парковке, игроки первой команды проезжают мимо по дороге домой, а я пытаюсь попасть в каждый из номеров по порядку. От одного до десяти, затем от десяти до одного, затем по каждому номеру три раза подряд.
Я добавляю давление. Все номера менее чем за 90 секунд, ускорение за отскоком, обработка, возврат в исходное положение, снова удар. Отхожу дальше, бью с силой с большего расстояния. Перемещая точку удара в край, туда, где должен был быть угол штрафной, так что теперь я закручиваю мяч, делая это сначала в одну, а затем и в другую сторону. Я не могу уйти, пока не пройду каждую намеченную себе последовательность ударов. Опускается тьма, все игроки давно ушли, шум пригородных машин, убегающих по А338. Дневное тепло исчезло, холодный морской бриз дует через Кингс Парк. Ты уже не видишь цель. Ты просто продолжаешь, пока не добьешься своего.
Мы все одержимы тем, как правильно бить по мячу. По крайней мере, мы, креативные полузащитники. У Дино прекрасное касание, хотя он не особо естественно смотрится, когда дело доходит до физических противостояний, и мы будем играть друг против друга и отдавать друг другу пасы, ища идеальное ощущение, прислушиваясь к звуку, который говорит тебе, что ты только что попал в самую точку.
Мы с Дино говорим о звуке удара. У него с этим полный порядок. У правшей, это когда ты ставишь левую ногу рядом с мячом, наклоняешься в сторону, поднимаешь левую руку высоко. Твоя ударная нога находится почти под прямым углом.
Ты можешь наслаждаться чьим-то звуком удара так же, как и своим собственным. Это прекрасная вещь, когда она доставляет удовольствие. Мы кричим друг на друга, работая над этим: «Придержи завершающую стадию, Дино!»
Папа может сделать это очень хорошо. На тренировке он проведет демонстрацию, и для него это все еще не требует усилий. Мама говорила мне, что в моем возрасте он был чокнутым — у него был весь этот талант, но он слишком много развлекался, постоянно попадал в неприятности. Вот откуда берется эта способность. Мое отношение исходит от мамы, но мне так повезло, что у меня есть папино касание. Он прекрасный нападающий на мяче. Он может отдать кросс на бегу лучше, чем любой из его 25-летних вингеров, и все дело в его осанке. Когда я смотрю на него, я в своей голове почти замедляю то, что он делает. Так что же он делает, чтобы нанести такой удар? Хорошо, давай попробуем — подними левую руку в воздух, установи правильное равновесие, поставь левую ногу рядом с мячом, а затем ударь по нему в нужное время. Все дело в правильном времени.
Нет ничего, что он ненавидит больше, чем видеть, как один из его фланговых игроков навешивают мяч за ворота. От этого он не может прийти в себя.
— Как, черт возьми, ты перебил мяч туда?
Гнев нарастает, все пытаются смотреть в другую сторону.
— Неудивительно, что ты в гребаном резервном составе!
Головы опущены. Папа берет мяч и идет к бровке.
— Э? Э? Вот то, что я хочу, чтобы ты сделал, понял?
Бах. Его навес летит прямо на голову нападающему в штрафной.
— Теперь ты понял, не так ли?
Тебе нужны естественные способности, но тебе также нужна и работа. Шон Брукс умеет бить по мячу. Иан Бишоп умеет бить по мячу. Некоторые игроки бьют по мячу, а некоторые игроки по нему шлепают. В этом есть разница. Я тоже самое слышу на поле для гольфа. Этот парень шлепает по своим мячам, а тот бьет по ним. Я увижу это через несколько лет у Дэвида Бекхэма. Я увижу это у Патрика Бергера. В первый раз, когда я отдам мяч на Стивена Джеррарда на тренировке с «Ливерпулем», он развернется и сделает пас, и не сам удар заставит меня замереть. А тот шум, который он произвел при ударе по мячу.
И лучшие удары, которые ты наносишь — те, при которых ты даже не пытаешься. Когда мяч ко мне подлетает, и я гладенько его бью, не пытаясь вгрызаться в него, он летит как миленький. Дело не в силе. Когда ты пытаешься сильно ударить по мячу, ты шаркаешь по нему: ты не можешь нормально нанести удар. И лучшие удары, которые ты наносишь — те, при которых ты даже не пытаешься. Всегда.
Мы все становимся одержимыми своими бутсами. Именно бутсы окупают твое касание. Бутсы придают тебе уверенности. С плохими бутсами ты все время только о них и думаешь. Когда ты в хороших бутсах, ты просто о них забываешь. Есть только ты и мяч.
У каждого есть свои любимчики. Дино нравятся Puma Super Kings, которые носит Марадона, черные с белым логотипом, спускающимся сбоку, верх язычка белый и торчащий из узла на шнурках. Другие выбирают Adidas Stratos SL с довольно глубоким вырезом сзади, чашечкой на высоком каблуке или Adidas Profi, которые просто красавцы — три белые полоски сбоку язычок, правильно сидящий поверх шнурков, большой белый трилистник Adidas, вышивка крестиком на коже, дугообразная над пальцами. Ты даже можешь заполучить их в темно-синем цвете, что кажется одновременно кощунственным и волшебным.
Клуб дарит нам по две пары бутс в начале каждого сезона, одна пара с ввинчивающимися шипами, другая с литыми. Они — мусор. Кожа плохая, и при первом намокании она становится твердой как камень. Держаться они всего около месяца. У нас нет абсолютно никакого интереса носить их, поэтому мы продаем их в спортивный магазин и доплачиваем за те, которые нам действительно нужны.
Комната для обуви на «Дин Корт» находится рядом с домашней раздевалкой. Поэтому после домашних игр мы ждем там, пока первая команда закончит, а затем сгорбленные чистим раздевалку от всех разорванных лент, оберток от жевательной резинки и пустых банок из-под кока-колы. Мы берем бутсы игрока, за которым присматривает каждый из нас, все забрызганные грязью, с белилами от боковых линий, средней линии и штрафной, и приступаем к работе. Дейв работает над парой Шона Тила. У Дино — Puma Шона О'Дрисколла.
Добрый старший игрок будет строг в своих стандартах, но щедр на чаевые, когда ты хорошо выполняешь свою работу или на Рождество. В сентябре и октябре мы работаем на 50%. Наступит конец ноября, и мы активизируемся. Декабрь, и ты полируешь изо всех сил. Но Дино ничего не получает. А бутсы сверкают. Я не думаю, что Дино до сих пор его простил.
У меня Puma Лютера. Когда я засовываю левую руку внутрь, чтобы держать бутсу неподвижно, пока я их полирую, они кажутся мне длинными и мягкими. Он главный парень, поэтому он получает все самое лучшее снаряжение, а эти бутсы из кожи кенгуру, что означает, что они с таким же успехом могут быть сделаны из космической пыли. Полировать кожу кенгуру непросто. К тому времени, когда я добиваюсь идеальности на одном ботинке, моя правая рука почти отвисает, но его чаевые лишь немного лучше, чем у О'Дрисколла.
В комнате для обуви в лучшие времена очень тесно. С одной стороны есть скамейка, на которую ты можешь встать, чтобы приложить необходимую силу, направленную вниз при полировке, а с другой стороны — наклонная крыша, где угол наклона трибун врезается в голову. Бутсы подвешены на крючках, шипы обращены наружу. Когда мы все набиваемся возникает чувство переполненного шкафа, но в то же время это центр нашей вселенной. Мы все еще аутсайдеры, дети, которых никто не хочет видеть, если они не делают что-то полезное для них. Это единственное место, где нас никто не беспокоит, потому что никто больше не хочет здесь находиться. Это наше логово.
Но оно не всегда безопасно. Существует традиция, которая передавалась от воспитанника к воспитаннику на протяжении многих лет, и она порочна. Твой день рождения может быть хорошим днем дома, но в клубе — это не лучший день. Ты помалкиваешь насчет него и молишься, чтобы никто не узнал, потому что ты видел, что происходит, когда они все-таки узнают.
Не будет никакого предупреждения. Они просто хватают тебя, все остальные парни, и тащат в комнату для обуви, только на этот раз свет выключен. Некоторые из них держат тебя, а другие снимают с тебя всю одежду. Затем те же самые щетки, которые ты используешь для очистки сухой грязи с шипов бутс, царапают твои ноги, задницу и спину. Проволочная шерсть, которую ты использовал для чистки плитки в коридорах трибун, втирается тебе в лицо и шею.
Они достают согревающий спрей Deep Heat и распыляют его тебе на яйца. Они втирают его во все эти только что сделанные порезы и глубокие царапины, пока ты не начинаешь кричать. Кто-то стащил большие банки с вазелином из раздевалки, и втирается его в твои волосы и глаза.
Почему мы позволяем это сделать? В этом трудно разобраться. Это просто происходит. Никто не садится и не решает, что мы должны продолжать в том же духе. Никто не спрашивает, почему изначально мы это делаем. И самое странное, что, как бы ты ни боялся своего особенного дня, так сильно его боишься, ты не можешь дождаться дня рождения другого парня. У тебя нет выбора. Ты знаешь, что кто-то это получит, и этот кто-то — не ты в тот день, так что заткнись. Это становится забавным. Это становится самой фантастической шуткой. Иногда ты не можешь вмешаться, но только потому, что ты очень сильно смеешься. Ты не можешь установить связь между ребенком на полу, которого все тюкают, и чувством, которое возникло у тебя в животе, когда ты открыл свои подарки дома и знал, что в любой момент будешь сидеть в машине по дороге на тренировку.
Мне повезло. Мой день рождения в июне, и большинство ребят разъехались по домам в конце сезона. Они пытаются вспомнить летних парней, но тебя могут обойти вниманием.
Но не всем везет, и в конце концов это прекращается только потому, что заходит слишком далеко. Дейва Морриса хватают, потому что все знают, когда у него день рождения. Один из парней пытается удержать Дейва, когда у всех срывает башню, и ему делают удушающий захват, тем самым обездвиживая его.
Только захват этот слишком крепкий. Дейв не может дышать. Никто об этом не знает, потому что свет выключен. Люди слышат шум удушения, и из-за этого еще больше смеются.
Затем появляется запах, и все внезапно понимают. Дейв полумертвый. Он умирает. Из него вылезает дерьмо. Все по-настоящему. И это плохо.
После такого ничего подобного больше не повторится. Это все меняет, навсегда. Дейв оправился и вернулся в клуб, но эта традиция из него уходит. Боль останется на неровных полях и траве с собачьими какашками Кингс Парк. Решение страдать будет твоим и больше ничьим.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал — переводы книг о футболе, статей и порой просто новости.
