«Слишком короткая жизнь: трагедия Роберта Энке»
От редакции «Бундеслиги.ру»: данный текст открывает серию материалов-переводов книги о судьбе немецкого голкипера — Роберта Энке. На связи с вами Антон Перепелкин — автор текста:
«Привет. Меня зовут Антон и я веду свой блог с переводами книг о спорте — Helluo librorum. Выбирая очередную книгу для перевода, я наткнулся на биографию Роберта Энке — вратаря сборной Германии, менхенгладбахской «Боруссии», «Ганновера», португальской «Бенфики» и испанской «Барселоны». Книга «Слишком короткая жизнь: трагедия Роберта Энке» выиграла сразу несколько престижных премий, но в России никогда не издавалась и не переводилась. Я предложил свой перевод ребятам из блога «Бундеслига.ру», и они любезно согласились предоставить свою площадку. Тексты будут выходить еженедельно. Если вам понравится — ставьте плюсы и комментируйте! Приятного прочтения».
О книге
Почему игрок сборной, у ног которого лежит весь мир, решает покончить с собой?
10 ноября 2009 года вратарь сборной Германии Роберт Энке встал перед проходящим поездом. Ему было тридцать два года. Если смотреть со стороны, у Энке было все. Это был профессиональный вратарь, который играл за ряд лучших клубов Европы, включая «Бенфику» Жозе Моуринью и «Барселону» Луи Ван Гала. Энке суждено было на долгие годы стать первым выбором своей страны. Но под ярким лоском успеха скрывалась темная история.
В книге «Слишком короткая жизнь» удостоенный наград писатель Рональд Ренг собирает воедино загадку жизни своего погибшего друга. Ренг резко подчеркивает особые требования и страхи, с которыми сталкиваются те, кто занимается спортом на высшем уровне. Проникновенно, но ни разу не сентиментально он рассказывает о вселенской трагедии борьбы талантливого человека с собственными демонами.
Об авторе
Рональд Ренг — очень востребованный автор книги «Хранитель снов: Скандальная история жизни одного человека в Английской Премьер-лиге» (Yellow Jersey Press), получившей в 2004 году премию British Sports Book Awards в номинации «Биография года».
«В эти благоухающие летние дни, которые, кажется, созданы для легкости и удовольствия, испытание продолжается: какая его часть подвергается испытанию — он уже не уверен. Иногда кажется, что его проверяют просто для того, чтобы проверить, выдержит ли он испытание».
«Молодость», Дж. M. Кутзее
Убывающая сила поэзии
«Я бы хотела поэму», — говорит Тереза, и на секунду, которая длится целую вечность, в доме воцаряется тишина.
Роберт вопросительно смотрит на жену, чтобы понять, действительно ли она это имеет ввиду. Он должен подарить ей на день рождения поэму? «Было бы неплохо», — небрежно добавляет Тереза и больше об этом не задумывается.
Но он никак не может выкинуть эту мысль из головы.
Прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз читал стихи, не говоря уже о том, чтобы писать их. Он пытается вспомнить. Поэма, думает он, должна рифмоваться. Хорошая поэма, по его мнению, подобна намеку на улыбку — с тонким юмором между строк. С этой мыслью в голове Роберт начинает писать.
Иногда после обеда он лжет Терезе, говоря, что собирается на некоторое время в свой кабинет, чтобы просмотреть налоговые документы или закончить какую-нибудь другую бумажную работу. Затем он садится за стол с ручкой и блокнотом. Его взгляд скользит по саду. Задняя часть его кабинета — одно огромное окно. Когда весной солнечные лучи падают на него, оно дает ему ощущение благополучия. Но сейчас, зимой, за его столом не так приятно находиться. Отопление в кабинете ненадежное. Их дом в Эмпеде, на равнине Нижней Саксонии, представляет собой перестроенную ферму. Его кабинет раньше был конюшней.
Слова, которые он записывает на бумаге, выглядят кривыми и грубыми — он едва только использует свои ценные вратарские пальцы, чтобы писать. Но в его голове слова все быстрее и быстрее начинают складываться в рифмы, и он наполняется радостью — не такой, как тот поток счастья, который он испытывает, когда переводит трудный удар через перекладину — довольно мягкий, но такой интенсивный, что Роберту приходится продолжать писать в кабинете, в отеле вечером перед матчем Бундеслиги, на клочках бумаги, на оборотах банкнот. Иногда, если у него нет под рукой бумаги, он набирает свои идеи на мобильном телефоне. К тому времени, когда наступает важный день, 18 февраля 2009 года, он написал 104 строки.
Он поздравляет Терезу с днем рождения, пока они еще в постели. Когда она идет в ванную, он крадется в коридор и выпускает собак. У них их девять и две кошки. Тереза спасла животных с улиц в годы их пребывания в Южной Европе. В свой последний день рождения она пожелала завести нового домашнего питомца — свинью. Он решил принять это за шутку.
Он зажигает свечи в гостиной.
«Давай ты вручишь подарки сегодня днем, когда у нас будет больше покоя», — входя говорит Тереза.
Он качает головой — это не займет много времени. Он просит ее присесть на минутку за старый фермерский стол. Нежно прижимая ее к креслу за плечи, он не может сдержать улыбки предвкушения. Затем он занимает свое место по другую сторону стола. Он кладет перед собой свою поэму. Но читает ее наизусть:
«На твой день рождения подарок каков?
Бриллиант превосходный на веки веков?
А может часы из магазина украшений?
Это будет недешево — подарок-то ценный.
А как насчет свиньи, живущей на терассе?
Робби был бы с этим категорически согласен!
Значит, кошки, или лошади, или, может быть, собака?
Нет, пожалуйста, хватит, пока я не заплакал.
Так что же будет на ее день рождения?
О нет, она хочет поэму для чтения!
Она не слишком большая, и не так дорога
Но страшусь я ее, словно встретил врага».
Тереза онемела от радости. Четверостишье за четверостишьем он представляет ей всю ее жизнь: переезд в Эмпеде, ее любовь к животным, даже смерть их дочери Лары, которая родилась с серьезным пороком сердца и умерла после операции в возрасте двух лет.
«Потом была Лара с этой дырочкой в сердце —
И как будто меж нами захлопнулась дверца.
Но она была сильной и страдая от боли.
Она все же жила, пятнать честь не позволив».
Когда он закончил, у Терезы на глазах выступили слезы. Она произносит лишь одну фразу: «Пожалуйста, прочти мне ее еще раз». Он начинает снова, с самого начала, все двадцать шесть четверостиший, все 104 строки. В конце он говорит:
«Мы не можем сказать, что будет дальше
На нашем долгом пути — вот такая задача.
Будет дедушка жить или сгинет он к маю?
Поменяем мы дом? Увы, я не знаю!
Но не позволю тебе жить беспокойством —
Ведь дни пройдут, такое их свойство.
Одно скажу наверняка, и в этом истина моя;
Только одно: ты мне нужна и я люблю тебя».
Роберту Энке тридцать один год, он вратарь сборной Германии по футболу, сильный, добродушный и счастливый. Это будет последний день рождения, который Тереза отпразднует вместе с ним.
Во вторник, 10 ноября 2009 года, он кричит «Привет, Эла!» из кухни, когда экономка приходит в девять часов. Он целует в лоб свою вторую дочь, Лейлу, десяти месяцев от роду, и прощается с Терезой. На магнитной доске в кухне он записал фломастером все, что нужно сделать, в том числе и напоминание купить четыре билета на матч «Баварии». Потом он выходит за дверь. Сегодня у него две индивидуальные тренировки: утром с тренером по физподготовке, днем — с тренером вратарей «Ганновера-96». Он вернется, как всегда, в половине седьмого. Именно так он и сказал Терезе.
Но на этот вторник никакой тренировки не было назначено.
Я связываюсь с ним по мобильному в машине сразу после половины первого. Я должен передать две просьбы: мой друг, английский журналист, хочет взять у него интервью, а немецкая олимпийская спортивная библиотека хочет пригласить его в качестве докладчика на свою ежегодную конференцию в январе. «Эй, я что — твоя секретарша, передаю тебе просьбы вот так вот?» — пытаюсь пошутить. Но по телефону он резок. Конечно, я думаю, что он в машине между тренировками: он, вероятно, хочет пообедать в Эспаде или в ресторане «Хеймв», как всегда. «Я перезвоню тебе вечером, Ронни, хорошо?» — говорит он. Не помню, как он отключился.
В тот вечер мне звонят только другие люди.
Самоубийство Роберта Энке в тот прохладный осенний вечер собрало вместе людей, которые были ему близки, и людей, которые никогда раньше не слышали его имени, находящихся в том состоянии, когда внутри все кровоточит, как будто тебя разрывают на части. В последующие дни сочувствие часто граничило с истерией: лондонская «Таймс» посвятила Роберту Энке половину своей первой полосы; в Китае государственное телевидение включило его в главные новости; информационные агентства объявили, что число гостей на его похоронах было рекордным: «Больше, чем на любых похоронах в Германии со времен канцлера Конрада Аденауэра». То, что смерть Роберта приняла такие размеры, можно объяснить только тем, что в наши дни все, даже смерть, становится событием.
Но за заголовками, в глубине души, была настоящая боль, полный паралич. Смерть Роберта напомнила большинству из нас, как мало мы понимаем о болезни, которая называется депрессией. Остальным, в шокирующем количестве, напомнили о том, как трудно говорить о депрессии. Как и Роберт, мы всегда считали, что должны держать в секрете свою болезнь или болезни наших родственников.
Факты регулярно появляются в газетах: каждый день от самоубийств, связанных с депрессией, умирает больше людей, чем от дорожно-транспортных происшествий. Но такие цифры не дают нам ничего, кроме смутного представления о том, что для некоторых людей печаль — слишком тяжела. И если заголовки были красочней, когда убивали себя знаменитости, такие как Мэрилин Монро или Эрнест Хемингуэй, это имело свою собственную логику, даже если люди не говорили об этом вслух; творческие натуры совершают подобные вещи. Ведь разве меланхолия, темная сторона, не является неизбежной частью искусства?
Но Роберт Энке был вратарем номер один сборной Германии. Последний оплот, спокойный и хладнокровный в самых напряженных ситуациях, способный контролировать стресс и тревоги в самые экстремальные моменты. Каждый уик-энд профессиональные спортсмены вроде него создают иллюзию того, что все достижимо: пуще большинства футболистов, Роберт давал публике иллюзию, что все препятствия можно преодолеть. В возрасте двадцати девяти лет он попал в национальную команду, оставшись безработным после первой депрессии четыре года до того, а затем застрял во втором дивизионе Испании. После смерти Лары в 2006 году они с Терезой сумели найти жизнь, параллельную их боли. И в то время, когда, по крайней мере внешне, он, казалось, наконец-то обрел счастье — семью с дочерью, а также перспективу оказаться в воротах своей страны на чемпионате мира в Южной Африке — в начале августа 2009 года депрессия вернулась, хуже, чем когда-либо.
Какой силой должна обладать эта болезнь, если она может привести такого человека как Роберт Энке к ошибочному заключению, что смерть — единственное решение проблемы? Какая тьма должна была окружить этого чувствительного человека, если он уже не мог осознать, какую боль причинит своей смертью близким и машинисту?
Как люди живут с депрессией или даже просто с осознанием того, что она может охватить их в любой момент? Со страхом страха?
Роберт хотел сам ответить на эти вопросы.
Это он хотел написать эту книгу, а не я.
Мы знали друг друга с 2002 года. Иногда я писал о нем репортажи для газет, а потом вдруг оказалось, что мы живем в одном городе, в Барселоне. Мы встречались все чаще и чаще. У меня было ощущение, что для нас в жизни важны одни и те же вещи: вежливость, спокойствие, вратарские перчатки. В какой-то момент он сказал: «Я читал твою книгу, и она показалась мне замечательной!» Я покраснел от похвалы и дал панический ответ, просто что-то дерзкое, чтобы перевести разговор в другое русло: «Когда-нибудь мы вместе и о тебе напишем». Моя застенчивость возросла, когда я понял, что он воспринял мои добродушные шутки как серьезное предложение. После этого он мне неоднократно напоминал о нашем проекте. «Я кое-что записал, чтобы ничего не забыть».
Теперь я знаю, почему эта биография была так близка его сердцу. Когда его карьера вратаря закончится, он наконец-то сможет поговорить о своей болезни. В нашем ориентированном на достижения обществе вратарь, последний бастион обороны, не может быть депрессивным. Поэтому Роберт собрал огромное количество сил, чтобы сохранить свою депрессию в тайне. Он замкнулся в своей болезни.
Так что теперь мне придется рассказать его историю без него.
Трудно представить себе, что когда-нибудь я столкнусь с такими откровенно открытыми собеседниками, как в моем путешествии по жизни Роберта. Его друзья вдруг заговорили о своих собственных темных мыслях. Его соперники-вратари, которые по закону профессионального спорта должны были носить на инетрвью маску неуязвимости, вдруг начали выражать свои сомнения и тревоги.
В большинстве из нас смерть кого-то, кого мы любим, вызывает желание быть честным, делать добро, хотеть что-то изменить. Но публичная смерть выдвигает на первый план прежде всего одну вещь — нашу человеческую беспомощность.
Мы даже не знали, как оплакивать его должным образом. По всей Германии бушевали ожесточенные споры о том, было ли похоронное торжество в Ганновере благоговейным или частью какого-то события. Мать Роберта была обеспокоена тем, что гроб вынесли на стадион. «Я подумала про себя, ради бога, он же не Ленин!» — сказала мне Гизела Энке, когда мы сидели на ее кухне в Йене. Роберт, по-спортивному элегантный, в бархатистом голубом свитере с V-образным вырезом под серым пиджаком, крепко обнимает ее на одной из многочисленных фотографий над обеденным столом. Эта энергичная, сердечная женщина преподала нам всем урок смирения. Она поняла, что смешно спорить о том, насколько удачными были похороны. Она нашла свой покой в осознании того, что все участники похоронной службы хотели лучшего, что даже когда мы искренне желаем творить добро, мы часто ошибаемся.
Многие люди неправильно поняли смерть Роберта. Они думали, что он покончил с собой, потому что больше не мог выносить свою жизнь. Были подражательные самоубийства, совершенные людьми, поддавшимися безумной идее, что тогда они будут похожи на него, тогда они будут близки ему. Какое трагическое недоразумение. Большинство депрессивных людей, которые пытаются покончить с собой, не хотят умирать, они просто хотят, чтобы тьма, которая определяет их мысли, исчезла раз и навсегда. Роберт почти наверняка не был исключением. «Если бы у тебя хоть на полчаса была моя голова вместо своей, ты бы поняла, почему я схожу с ума», — сказал он однажды Терезе.
Но не имело значения, сколько таких объяснений я найду, вопросы, повторяющиеся, циклические вопросы, не будут остановлены никаким ответом. Не случилось ли с ним в детстве чего-то такого, что сделало его подверженным депрессии? Что творилось у него в голове в тот ноябрьский вторник, когда он провел восемь часов в машине, прежде чем выйти на железнодорожные пути? Такие вопросы безжалостно возвращаются, даже на следующий день после тридцатичетырехлетия Терезы, которое также является ее первым — первым без него.
Мы сидим на кухне в Эмпеде. Лейла играет в игру, столь любимую годовалыми детьми: подчищает кухонные шкафы. Вчерашний день был вполне сносным. (Это новые единицы измерения Терезы — сносные или невыносимые). Многие соседи приходили со своими детьми и приносили домашние торты, цветы, наилучшие пожелания, хотя Тереза ничего не говорила. Никто не говорил. На кухне собралась дюжина друзей. «Я лучше потом почитаю поздравительные открытки», — сказала Тереза. И на мгновение воцарилась тишина. Как пусто иногда могут звучать некоторые слова, поздравительные открытки…
На следующее утро, пустота в доме снова ощутима, и Тереза не может не думать о своем тридцать третьем дне рождения, который в некотором смысле всегда будет ее последним. Когда Роберт посвятил ей поэму.
В конце лета 2009 года Тереза все еще верила в силу поэзии. «Напиши мне еще одну поэму», — сказала она ему по телефону в начале сентября, когда он лежал в гостиничном номере в Кельне, на сборах с национальной командой, и страх перед новым днем — страх, что кто-то чего-то от него ждет — не позволял ему встать с постели. Вечером он поставил стул на балконе своего гостиничного номера и на фоне сияющего Кельнского собора на свой мобильный написал еще одно стихотворение:
«Сидя на балконе,
Моя голова — воздушный шар.
Тяжелый, как свинец и камень.
Этого не может быть».
Он больше не чувствовал радости, которую могут вызывать красивые слова, удовлетворения, которое приходит от записи своих мыслей. Его стихотворение просто ничего для него не значило.
В дневнике, который он вел во время депрессивных периодов, записи также становятся более краткими по мере того, чем сильнее болезнь поражает его. На последней странице одно предложение, написанное огромными буквами. Предположительно, это должно было быть напоминанием ему самому, но сегодня его предложение звучит как вызов всем нам:
«Не забывай об этих днях».
Автор перевода: Антон Перепелкин
Редактор перевода: Саша Булычева
Любите немецкий футбол! Цените немецкий футбол!
Смотрите немецкий футбол, подписывайтесь на наш блог и твиттер.
Присоединяйтесь к нашему каналу на YouTube, телеграм-каналу и группе VK.
Важно не только помнить о трагических случаях в футболе, а стремиться их купировать
да и странно в принципе об этом спорить, не находите?