«Высоцкий дал установку: «Макаронщиков надо обыграть». Он знает о нашем футболе все
Денис Романцов встретился с Савелием Мышаловым, которому сегодня 85
Легендарный врач Савелий Мышалов проработал тридцать лет в сборной и двадцать в «Локомотиве», хотя в футбол попал почти случайно.
– Во время учебы в медицинском институте мы организовали джаз-бэнд с Аркадием Аркановым (тогда его фамилия была Штейнбок). Аркадий играл на трубе, а я на ударных. Занялись мы этим, когда попали в военный лагерь, так что гастролировали по офицерским клубам. Вместо того, чтобы служить и топать по плацу, мы играли джаз и были нарасхват.
После института судьба на десять с лишним летом связала меня со сборной по конькам. Я застал расцвет этого вида спорта и лечил мышечные травмы и простуды олимпийских чемпионов Лидии Скобликовой и Виктора Косичкина, обладателя мирового рекорда Евгения Гришина и абсолютной чемпионки мира Инги Артамоновой (ее, к сожалению, убил собственный муж).
– Как вы пришли в футбол?
– В 1964 году у олимпийской сборной по футболу не оказалось врача. Позвали меня. После двух ничьих с ГДР переигровка проходила в Варшаве. Перед выездом на стадион наш переводчик попросил взять в командный автобус свою невесту. Тренер Вячеслав Соловьев наотрез отказался: «Женщина в автобусе – плохая примета». Переводчик взмолился: «Она же потеряется. Я ее потом не найду». В итоге мы с треском проиграли 1:4. Причем три мяча были на совести нашего вратаря, спартаковца Володи Лисицына. Он сильно переживал, оставил «Спартак», а через шесть лет я узнал о страшной трагедии – Володя выбросился из окна.
– Когда вы познакомились со Львом Яшиным?
– В турне по Южной Америке 1965 года, куда меня вызвали с конькобежного сбора в Иркутске. После игры с Бразилией получилось забавно – игроки только из душа вышли, а в нашу раздевалку зашел Роберт Кеннеди: «Ребята, меня восхитила ваша игра!»
Яшин мучился с язвой желудка и просил меня держать наготове соду. Однажды он потребовал ее прямо во время игры с Грецией. Закинул в рот, запил водичкой и вернулся в ворота. Лев был уникально популярен. Завершив карьеру, он работал начальником сборной. Во время сбора в Коверчано мы с ним отлучились на матч «Фиорентина» – «Рома». Наши соседи по трибуне сразу узнали Льва и больше смотрели на него, чем на поле.
– В 1984-м вы встречали Яшина из Будапешта.
– Меня предупредили: у Льва воспаление сосудов. Я помчался в аэропорт и увидел – ботинок на его ногу уже не налезал. Повезли его в институт Вишневского. После осмотра хирург сразу сказал: «Гангрена распространяется. Нужна ампутация». Первым телеграмму сочувствия прислал итальянский вратарь Дино Дзофф, который помог изготовить Льву протез. Позднее у Яшина обнаружили рак легких, из-за которого он и погиб.
– Преемника Яшина Евгения Рудакова вы лечили перед ЧМ-70?
– Да, Женя неудачно упал в товарищеской игре с Колумбией, и у него выскочило плечо. Я пытался вправить, но не смог – навыка не было, к тому же у вратарей мощный плечевой пояс. Повезли Рудакова в госпиталь. Ему надели наркозную маску – опа! – и мигом вправили плечо. Участвовать в чемпионате мира он уже не мог (двадцать дней в гипсе!), поэтому первым вратарем стал Анзор Кавазашвили.
Тренер Качалин велел Анзору сбросить лишний вес. Тот ко мне: «Что делать?» – «Садись на диету». Анзор кивнул, но втайне от меня принял мочегонный препарат фуросемид. Так похудел, что лишился сил. Чтобы не потерять еще одного вратаря, пришлось давать ему тонизирующие препараты из моего небогатого арсенала.
На чемпионате мира у меня был дерматиновый чемоданчик, с которым медсестры ходили на вызовы. В игре с Уругваем травмировался защитник Капличный. Пока я лечил его на поле, голландский судья канючил: быстрее – быстрее. В итоге он схватил мой чемоданчик, тот открылся и на поле высыпались зеленка, бинты и мази, которые мне пришлось в спешке собирать. Цирк.
– Начальником сборной на том турнире был Андрей Старостин?
– Да, а заодно работал журналистом. Мы дружили, так что он выведывал у меня инсайды о здоровье игроков и передавал по телефону эксклюзивную информацию. Во время тренировок Старостин стоял у ворот, и на одном из занятий в него несколько раз чуть не попал Анатолий Бышовец, отрабатывавший дальние удары. Старостин потребовал от тренера Качалина: «Гава, убирай Бышовце к едрене фени. Он же по воротам не может попасть».
Мы продолжали общаться и годы спустя, в восьмидесятые. Андрей Петрович страдал радикулитом. Звонит как-то: «Савелий, выручай. Погибаю». Приезжаю в его квартиру у метро «Аэропорт», а он стоит на карачках – даже лечь не мог. Говорит: «Я старый дурак. Собрался на скачки, решил почистить ботинки и спину прихватило – не разогнуться». Я сделал ему блокаду около позвоночника. Минут через пятнадцать – двадцать ему полегчало. На ипподром он уже опоздал, так что скомандовал дочери: «Неси!» Та мигом организовала поднос с коньяком и бутербродами. «Я же за рулем!» – «Да кто тебя остановит, – сказал Старостин. – Ты же врач сборной!» – «А кто это знает?» – «Да твою рожу уже все знают».
Уговорил.
– А вы кого-нибудь лечили коньяком?
– Предлагал тренеру сборной Соловьеву, который страшно боялся полетов, но тот отказался. В середине восьмидесятых, правда, мы пережили такой перелет, что страшно стало многим. Летели в Калькутту, и у первого пилота обострился артроз голеностопа. Он не мог давить на педаль. Я вогнал ему дексаметазон, нога пришла в норму, но пилот попросил нас с массажистом Мишей Насибовым остаться с ним. Посадка лайнера из кабины пилота – это, конечно, потрясающе.
Вообще я много раз оказывал экстренную помощь людям, не связанным со спортом. В поезде у одной женщины принял роды, у другой – достал пинцетом из лица осколки стекла после того, как пацаны камнем разбили окно.
А сколько случаев было с артистами! Позвонил как-то мой друг, администратор Театра Вахтангова: «У нас сегодня премьера спектакля «Кабанчик», а молодой актер, играющий главную роль, подвернул голеностоп. Это его дебют, в спектакле ему нужно прыгать, а он на ногу наступить не может». Я примчался – мама дорогая, огромная гематома. Я стал лечить его, но каждую минуту появлялась сотрудница театра с вопросом: «Давать третий звонок?» – «Нет, пока не давайте», – ответил я много раз, пока наконец не поставил парня на ноги.
Похожая история приключилась с Аллой Балтер, женой Эммануила Виторгана. Я обезболил ей голеностоп перед генеральным прогоном ее первого спектакля в Москве – она была еще малоизвестной актрисой, так что для нее было очень важно выйти на сцену. Увидев меня много лет спустя, она воскликнула: «Доктор, миленький, вы же мой спаситель!»
– Как вы помогли Андрею Миронову?
– У него был хронический фурункулез (скрывая фурункулы на шее, он выступал в водолазке). Андрей приехал на чемпионат мира в Мексику, и из-за высокогорья произошло обострение. Я ввел антибиотики, ему стало лучше. Через год мы с встретились в Прибалтике. У входа в гостиницу я заметил машину с такими же цифрами, как у меня (7740 – все еще шутили, что у меня еврейский номер), оказалось – на ней приехали Миронов с Ширвиндтом. Андрей пригласил меня попариться как-нибудь в бане, но больше мы с ним так и не встретились – в том вечер он умер от кровоизлияния в мозг во время гастрольного спектакля в Риге.
– На мюнхенской Олимпиаде вы жили рядом с местом, где палестинские террористы захватили заложников?
– В соседнем корпусе. Мы видели террористов, когда они шастали в масках по лоджиям. Ворвавшись в олимпийскую деревню, они убили израильского тренера. Один из снайперов промахнулся, и террористы застрелили еще несколько спортсменов. На стадионе прошла гражданская панихида, где были все делегации, кроме советской. Наша страна не признавала Израиль, но наши борцы и штангисты возмущались, что их не пустили на стадион, ведь многие погибшие были выходцами из Советского Союза.
До теракта в олимпийской деревне был проходной двор, а потом спортсмены сами стали дежурить у входов. Одну из смен возглавлял защитник Муртаз Хурцилава. В шесть утра – стук в дверь, а он кричит с грузинским акцентом: «Парол!» – «Какой пароль? Нам нужно везти велосипедистов в аэропорт». – «Парол!»
Хурцилава – веселый парень. Перед Олимпиадой попросил поселить его с Левоном Иштояном. Захожу к ним перед сном, а они катаются от хохота. Муртаз учил Левона грузинскому языку, а тот его – армянскому. Через двадцать с лишним лет я внезапно увидел Муртазика на сборе «Локомотива». Он привез нам на просмотр одного грузинского нападающего. Тот в первой же игре забил пять мячей. Семин ему сказал: «Остаешься. Только сбрось пару килограммов». Это был Заза Джанашия.
– Чем еще запомнилась мюнхенская Олимпиада?
– Мы не вышли в финал, а игру за третье место против ГДР назначили на десять утра. Тренер Пономарев сказал: «Что-то не хочется с ними бодаться. Как бы нам вничью сыграть». Ничья означала бронзовые медали для обеих команд. Используя свой немецкий, выученный в институте, я подошел перед игрой к доктору сборной ГДР. «Как ты смотришь на то, чтобы медали получили и вы, и мы?» – «Положительно», – и пошел к тренеру. Тот повернулся ко мне и показал большой палец: вопрос решен. Мы забили друг другу по два мяча, но на второй тайм вышел динамовец Андрей Якубик, который, ни о чем не подозревая, ворвался в штрафную и чуть не сделал счет 3:2. Слава богу, не попал, а то немцы бы нас уничтожили.
– Чем вас удивлял тренер той олимпийской сборной Пономарев?
– Однажды на банкете после товарищеской игры в Югославии он поднялся на сцену и запел цыганские романсы. Все обалдели.
Перед Олимпиадой Александр Семенович пригласил в сборную психолога из Харькова. Тот собирался обеспечить игрокам здоровый сон, но дошло до смешного – как-то раз он разбудил Хурцилаву и стал трясти у него перед глазами своими усыпляющими шариками. «Да я ж уже спал! Чего ты ко мне пристал?» Я посоветовал Пономареву вернуть этого психолога обратно в Харьков. Оказалось, что он просто рассчитывал получить в Москве квартиру, а специалистом был липовым.
Через год после Олимпиады Пономарев умирал у меня на руках от рака легких. После его смерти предстояла товарищеская игра с Англией, но советское руководство почему-то запретило нам надеть траурные повязки и устроить минуту молчания.
– В том же году сборная отказалась ехать в Чили, из-за чего не попала на чемпионат мира.
– Наши раздули: «На стадионе Сантьяго устроили концлагерь!» При этом вице-президент ФИФА Гранаткин, съездив в Чили, сказал: «Да там все в порядке». В итоге наше начальство запретило туда ехать, нам присудили поражение 0:3, а тренера Горянского обвинили в том, что в первой игре, проходившей в Москве, он не победил настолько крупно, чтобы мы могли позволить себе техническое поражение в Сантьяго. Я был на заседании, где снимали Горянского. Это было чудовищно. Он отпирался: «Мы-то в чем виноваты? Дело в системе...» Не успел договорить, что имел в виду футбольную систему, как его прихватили: «Ах, вам система наша не нравится...» Больше Горянский на высоком уровне не работал.
– Как в 1975 году на базе сборной появился Владимир Высоцкий?
– Полузащитник Анатолий Коньков знал его песни наизусть и спросил меня: «Как бы нам заполучить Высоцкого?» Я обратился к Борису Федосову, заместителю главного редактора «Известий», а заодно – председателю Федерации футбола, и тот устроил нам встречу с Владимиром Семеновичем, который приехал с другим таганским актером Вениамином Смеховым. Некоторые песни Высоцкий исполнял впервые, поэтому попросил отключить магнитофоны: хотел сначала опробовать песни на публике, а потом уж записывать. Выступив, Высоцкий зашел в мой номер: «Доктор, наверняка у тебя что-то есть?» – «Ну, а как же». – «Наливай». Через два часа у Высоцкого был спектакль.
На следующий день он зашел к нам в раздевалку перед игрой с Италией. Мы подарили ему мяч с автографами, а он дал установку: «Ребята, макаронщиков надо обыграть». Мы победили 1:0, а победный гол забил Толя Коньков, вдохновленный знакомством с кумиром.
Через год я встретил Высоцкого и Марину Влади в монреальском универмаге, во время Олимпиады-76. Я поднимался на эскалаторе, а они спускались, но мы заметили друг друга и договорились встретиться. «Володя, приходи в олимпийскую деревню. Ребята будут счастливы». – «Там партийная власть. Мне там делать нечего». Даже видеть их не хотел.
Еще Высоцкого обожал Лобановский. Особенно ему нравились «Кони привередливые», переслушивал по несколько раз в день.
– С чего началось ваше сотрудничество с Лобановским?
– Сначала забавное. В конце 1975-го в Измире мы проиграли Турции последний матч отборочного турнира. Сразу после игры должны были лететь в Румынию, но в аэропорту узнали: самолет застрял в Бургасе, улететь не получится. «Ну, вы хоть что-нибудь предприняли?» – выясняли по телефону у помощника Лобановского Олега Базилевича. – «Предприняли. Отправили начальника команды Петрашевского за бутылкой»
Турецкая федерация нам предложила: раз все равно остаетесь, предлагаем товарищеский матч с «Фенербахче». С нас – размещение в отеле и дубленки в подарок. С вас – ничья. Как же извелся Лобановский во время игры, когда турки не могли сравнять и наши дубленки оказались под угрозой!
А перед последним матчем отбора-84 с Португалией – в двенадцать ночи – в наш отель пришел словацкий тренер Йозеф Венглош. Он поднял воротник плаща, чтоб его никто не узнал, и сказал Лобановскому: «Валера, у вас нет шансов. У французского судьи Конрата завтра последняя игра в карьере. Ему отвалили столько денег, что ему хватит до смерти». Назавтра мы проиграли из-за гола Жордао с пенальти.
После того поражения наши чиновники хотели запретить Лобановскому тренировать не то что сборную, а клубы высшей лиги. Услышав это, Валерий Васильевич поднялся в кабинет Колоскова и позвонил Щербицкому, главе Украины: «В Москве беспредел». Когда Лобановский спустился к футбольным чиновникам, ему сказали: «Вы нас неправильно поняли. Никто вам ничего не запрещает».
– В 1/8 финала ЧМ-86 Лобановскому стало плохо с сердцем. Какие еще на том турнире были стрессовые эпизоды?
– Относительная влажность воздуха в Мексике была очень низкая, и мы заставляли игроков много пить. У нас были заготовлены пакеты с водой, которые мы бросали ребятам во время игр. Один из них кинули полузащитнику Ивану Яремчуку. Но игра возобновилась, он не успел открыть пакет и бегал по полю, держа его в руке. А потом у наших ворот назначили угловой, к Яремчуку подбежал Ален Жиресс, отобрал воду и выпил.
Жили мы в Ирапуато, который называют клубничным городом. Ребята обжирались клубникой, я был не против – все-таки витамины, но Дасаев не знал меры, и пришел ко мне весь в сыпи. Я сделал ему укол в задницу. Не помогло. «Лежи в номере» – «Нет, пойду на тренировку». Потренировался обсыпанный, принял душ, расчесался и стал весь красный. Я повез его в госпиталь, положил под капельницу, и прямо на глазах его кожа приобрела естественный вид. Встретив нас в отеле, Лобановский спросил Рината: «Ну, что, может, клубнички со сметаной?»
– Почему тренера Малофеева сняли за три недели до ЧМ-86?
– Киевские игроки были страшно недовольны Малофеевым и говорили: «Его нужно убирать». Во время сбора в Крыму мы проиграли симферопольской «Таврии», и Эдуард Васильевич понял: «Все ясно. Они меня плавят».
– Ученик Лобановского Павел Яковенко помогал себе таблетками?
– В Киеве у Яковенко был друг-фармаколог, которые подбирал ему биологически активные добавки (хотя он и без них играл здорово). Однажды Яковенко принес мне мешочек таблеток, которые ему прописали. «Паша, это что такое?» – «Я доверяю человеку, который мне их дал, и хорошо себя чувствую после приема». Я к Лобановскому, он мне: «Пусть пьет, только чтобы это не было допингом». В итоге Яковенко забил уже на второй минуте стартового матча чемпионата мира-86 с венграми.
– Почему сборная Лобановского отказывалась покидать Италию после вылета с чемпионата мира-1990?
– Игрокам должны были заплатить по две тысячи долларов за рекламу компьютерной фирмой, но перед отлетом чиновник федерации Тукманов сказал: «Деньги в сейфе ФИФА. Заберем и отдадим». – «Это не наши проблемы. Без денег мы отсюда не улетим». Бунт возглавили Бессонов, Дасаев и Хидиятуллин: «Мы соберем пресс-конференцию и расскажем об обмане». На самом-то деле деньги были, но из Москвы пришла команда: раз сборная провалилась, ничего им не платить. Мы с Симоняном пришли к Лобановскому: «Валер, если команда не улетит, будет скандал на всю Европу». – «А я поддерживаю ребят. Остаемся». В итоге деньги раздали в автобусе, но обещанные ребятам компьютеры стояли потом в кабинетах федерации футбола.
– Когда Бескова убирали из «Спартака», вы были рядом с ним?
– Да, мы отдыхали в Кисловодске. Бескову позвонил помощник: «В команде переворот. На ваше место ставят Романцева». Константин Иванович очень переживал, что Николай Петрович Старостин сплавил его во время отпуска: «Подождали бы хоть, когда я вернусь. Так нет же, провернули все за моей спиной». (Забавно, что даже бесковский попугай скандировал: «Спартак» – чемпион!») Но Старостин настолько не любил Бескова, что даже во время президентских выборов 1996 года ответил при мне Симоняну, за кого планирует голосовать: «За Зюганова». – «Да как же это?» – «А Ельцин на Бескова похож».
При этом у самого Бескова отношения с Ельциным не заладились. В середине восьмидесятых он пришел к Ельцину, тогда – главе Москвы, просить квартиру для полузащитника Виктора Пасулько. Но Ельцин Бескову даже сесть не предложил: «У меня пол-Москвы без жилья, а ты за какого-то хрена просишь».
– В начале девяностых вы работали с молодежкой. Почему лидер команды Виктор Онопко не полетел на главный матч олимпийского отбора в Италию?
– В Шереметьево обнаружилось, что у Виктора паспорт его младшего брата Сергея. Как же тренер Игнатьев поносил нашего администратора! Тот оправдывался: «А я что? Вижу: фамилия Онопко. Лицо похожее». Как ни упрашивали, Онопко так и не выпустили из Москвы, мы проиграли 0:1 и потом не поехали на Олимпиаду.
– Случай на таможне был и у Вячеслава Колоскова. Что тогда случилось?
– На чемпионате мира в Испании русские переселенцы подарили нам сборник Высоцкого «Нерв». Мы спросили сопровождавшего нас чекиста Валерия Балясникова, бывшего вратаря «Динамо»: «Можем взять «Нерв» с собой?» – «Берите». А Колосков купил еще и сборник стихов Мандельштама, и его прихватили на таможне. Побежали за экспертом, который должен был решить, можно ли ввозить Мандельштама в Советский Союз. Но тут вступился тот же Балясников. Сказал он тихо, делово: «Колоскова не трогайте». Он был в звании полковника – его трудно было не послушаться.
– Чем запомнились два года работы с Газзаевым в «Динамо»?
– Валера сажал меня рядом и просил хватать его за пиджак, когда он вскакивал со скамейки во время игр. После игры в Дании форвард Рыбаков и полузащитник Калитвинцев попили пива и опоздали к отбою. Газзаев хотел оштрафовать их на тысячу долларов каждого. Рыбаков пришел ко мне: «Я только получил квартиру. Нужно мебель покупать, а тут такой штраф». Я предложил Газзаеву: «Валер, прости их. Увидишь, как их это мотивирует». Это помогло, мы выиграли следующий матч как раз благодаря Калитвинцеву с Рыбаковым.
Когда Газзаев подал в отставку после 0:6 от «Айнтрахта», я сказал ему: «Ты что творишь? Ты же играешь на руку Толстых, который давно мечтал тебе убрать. Забери заявление». На следующий день Газзаев остыл, готов был остаться, но к игрокам в Новогорск приехал Толстых: «Вот вам бумажки. Напишите, кто за Газзаева и кто против». Тех, кто был против, оказалось на одного больше.
– Почему четырнадцать игроков в 1993 году отказались выступать за сборную, пока ее тренирует Садырин?
– После поражения от Греции Колосков зашел в раздевалку: «У нас контракт с «Адидасом». Это последний раз, когда вы играете, в чем хотите». – «А у нас личные контракты». Заодно игроки начали жаловаться на условия: так совпало, что перед той поездкой – а была поздняя осень – в Новогорске отключили горячую воду, было холодно, а еще Шалимова с Колыванова не встретили в аэропорту. Свалили все в кучу, проигнорировали командный ужин, подписали чистый лист бумаги, а текст «Письма четырнадцати» написал один из журналистов, работавших со сборной. Во главе банды стоял Игорь Шалимов.
В феврале отказники собрали пресс-конференцию на Зубовском бульваре, куда вписался даже Писарев, которого и в сборную-то не звали. Поддержал бунт и Шамиль Тарпищев, который хотел скинуть Садырина и поставить Романцева. Я звонил и Канчельскису в Англию, и Кирьякову в Германию: «Что ж вы творите? Вы же больше не сыграете на чемпионате мира». – «Нет. Пусть убирают Садырина». Они дали друг другу слово, что не будут играть у Садырина, но в итоге некоторые все-таки дали слабину. Например, Карпин примчался накануне вылета в Америку с травмой голеностопа. «Ну что, будем брать?» – спросил меня Садырин. – «Возьмем. Я его вылечу».
– Почему на чемпионате мира выпустили травмированного Галямина?
– У него был шейный радикулит. Я сделал ему блокаду, но он пропустил тренировки, и игру со Швецией начал в запасе. При счете 1:1 удалили Горулковича, и Садырин решил выпустить Галямина. У меня аж сердце екнуло. Шепнул Игнатьеву: «Он же не готов». В итоге из-под Галямина забили два мяча, и состав на последний матч – с Камеруном – определяли сами игроки: Садырину это предложил Виктор Онопко.
– Вы помогали многим игрокам «Локо». Кто из них помог вам?
– Дима Лоськов. Десять лет назад мне предстояла операция на сердце, но главврач поликлиники напугал: «Тебе ж семьдесят пять. Ты с ума сошел?» После этого я позвонил Лосю, и поделился с ним сомнениями. Он меня поддержал: «Да не слушайте вы никого. Оперируйтесь». После этого меня оперировали восемь часов, и все прошло нормально.
С Лосем мы подружились в первый же его год в «Локомотиве». Он сломал ногу, и пришлось вкладывать в лечение все свое искусство. Семин-то подгонял: «Хоть сам под него ложись, но на поле верни».
– Кто из игроков выходил на матчи с травмами?
– Билялетдинов играл с переломом малой берцовой кости. Он жаловался на боли, но рентген не делали, и он продолжал бегать – кость-то не несущая. Потом выяснилось, что на месте перелома образовалась костная мозоль, так что Динияр из-за той травмы ничего и не пропустил.
Вообще не замечал травмы бразилец Лима. Он еще и на базе давал себе дополнительную нагрузку, хотя Семин это не очень приветствовал. Другой пример – Лекхето. Как бы его ни били, он приходил ко мне максимум на одну процедуру и сразу возвращался на поле. Однажды Джейкоб купил у Овчинникова «Тойоту Авенсис». Ездить толком не умел, лишь немного поучился и сел за руль. Вскоре приехал на тренировку на такси. «Где ж машина?» – «Расквасил вдребезги». При этом сам остался цел и успел на тренировку.
– Кто, кроме Измайлова, выдумывал травмы?
– Джеймс Обиора первые два сезона отыграл шикарно, а потом началось. Как дальний выезд – «болит, не могу лететь». Стал халтурить, и Семин отчислил его.
– Кто из игроков больше всего боялся уколов?
– Сергей Овчинников. Его беспокоили колени, но он рвался на поле, и мне приходилось уговаривать его: «Тебе же еще играть и играть, а для этого нужно шприцем откачать жидкость из колена».
Так-то ребята доверяли моим рукам. Блохин, играя в Австрии, травмировал большой палец ноги, отказался лечиться у тамошних врачей и прилетел ко мне в Москву. Для укола в сустав нужна тончайшая иголка, и Блохин доверял эту операцию только мне. Так вышло, что в 1972-м я и привел его в сборную.
– Как это получилось?
– Полузащитник киевского «Динамо» Владимир Трошкин посоветовал Блохина тренеру сборной Пономареву: «Сын легкоатлета. Носится, как электричка. Посмотрите его». Пономарев был занят, так что отправил в Киев меня. Я увидел Блохина в игре с «Днепром» и обалдел – по сравнению с ним остальные будто пешком ходили. После этого Блохин поехал со сборной в Финляндию и забил в первой же игре.
– Самый необычный совет, который вы давали тренеру?
– Возвращались на базу после победы над ЦСКА в страшную жару. Я предложил Юрию Павловичу: «Возьми ребятам пиво». Семин сначала возражал, но в итоге остановились у магазина, купили ящик пива и раздали ребятам по бутылке.
По воскресеньям в Баковке был банный день. Чтоб семьи игроков не скучали, мы приглашали на базу жен и детей игроков. Жарили шашлыки и устраивали пикники, где балагурили Заза Джанашия и Юра Дроздов.
Кстати, с Дроздовым я допустил врачебную ошибку. Он порвал заднюю мышцу бедра, но перед важной игрой его поспешили вернуть к тренировкам, и случился рецидив, после чего он снова долго лечился.
– Играя в «Локомотиве», Булыкин попал в больницу из-за проблем с печенью.
– Виноваты мы с Сашей Ярдошвили, но я как главный врач – в большей степени. Мы приготовили капельницы для игроков и перед вылетом на выездной матч положили их в холодильник. Когда вернулись, Семин сказал: «Восстанавливайте игроков». Мы прокапали Булыкина и Смертина, но раствор, пролежав в холодильнике, потерял свежесть, и у игроков началась аллергия. Лешу откачали, а Дима две недели провел в больнице. Любой другой тренер выгнал бы врачей, допустивших такую ошибку, и мы заслуживали увольнения, но Семин нас помиловал.
– В 1997 вы работали врачом сборной мира, игравшей в «Лужниках» с Россией. Чем запомнился тот опыт?
– Тренер той сборной Бобби Робсон подарил мне на прощание позолоченные часы. Жила сборная мира в шикарной московской гостинице. Собрались на тренировку, выезжаем с территории отеля, а ворота закрыты. Побежали искать сторожа. Звали, звали – еле нашли. Тот прибежал, и долго не мог найти нужный ключ. И вот сидят в одном автобусе Шевченко, Субисарретта, Маттеус, Папен, Джоркаефф и смотрят за этой суетой. А Робсон, глядя на потуги сторожа, говорит: «И эти люди запустили спутник в космос».
Олег Белаковский: «Когда Харламов натягивал коньки, мы еле сдерживали слезы»
Юрий Васильков: «Португалец из «Динамо» просил ночью принять роды у его кошки»
Фото (1-9): РИА Новости/Владимир Родионов (1,7), М. Боташев, Василий Малышев, Виталий Арутюнов, РИА Новости, Юрий Сомов, Сергей Гунеев (8,9)
Савелию Евсеевичу здоровья!
Вся суть советского режима отражается в этом поступке. Злость, ненависть, тупость и мелочность.