30 мин.

Софья Евдокимова: «Иногда вставала с утра в хорошем настроении, а иногда думала: «Ну и зачем я вообще проснулась?»

8

Софья Евдокимова много лет выступала в танцах на льду. В паре с Егором Базиным она стала бронзовым призёром чемпионата России и двукратной вице-чемпионкой зимней Универсиады. Этот сезон для спортсменки первый, когда она смотрит на соревнования с трибун, а не участвует в них.

Этой зимой на неё свалилось, пожалуй, слишком много испытаний: операция на спине, желание партнёра попробовать свои силы в паре с другой фигуристкой и завершение спортивной карьеры. Сейчас Егор продолжает выступать с Елизаветой Худайбердиевой, а Соня привыкает к изменениям в своей жизни: учится существовать без большого спорта, пробует себя в качестве хореографа и заботится о себе.

За пару дней до нашей встречи я как раз размышляла о том, что хотела бы сделать интервью с Соней, но у нас с ней довольно разная география. Она – в Тольятти, я – в Санкт-Петербурге. Стоит ли говорить, каким сильным было мое удивление, когда Соня как раз прилетела в Питер? Спасибо силе социальных сетей за то, что этот разговор состоялся, а Соне – за искренность и откровенность.

«Когда ехала из аэропорта, смотрела в окно и улыбалась. Обычно не успеваешь толком ничего посмотреть, поэтому за каждую возможность цепляешься»

– Соня, какими судьбами в Питере?

– По работе приехала. Андрей Владимирович Выползов, директор школы «Невский лёд», пригласил меня. Ещё в июле мы переписывались с Еленой Соколовой, я как раз была в поисках работы, и она дала мне его номер, мы созвонились. На тот момент из-за пандемии всё было непонятно, катки не работали, поэтому договорились быть на связи. Я искала варианты в Москве, всё-таки поближе к Тольятти, а тут Андрей Владимирович мне сам написал на прошлой неделе. Если человек сам пишет, наверное, я здесь всё-таки правда нужна. Так что не стала откладывать и долго думать, буквально через пару дней согласилась. И вот – я здесь.

Потом планирую на «Сапсане» в Москву поехать, там пару дней поболтаться, а дальше уже домой. Пока у меня нет официального места работы, есть возможность сорваться куда-то, если есть какое-то интересное предложение, или наоборот сделать передышку.

Недавно ездила в Отрадный – это небольшой городок недалеко от Тольятти, где нет ничего, кроме льда. Там, кстати, довольно много фигуристов катается, человек сорок точно: от самых маленьких деток до ребят постарше, лет 16. Я там поставила несколько программ, проводила мастер-классы... Ещё меня пригласили в Уфу, может, туда тоже полечу. Жизнь набирает обороты, так сказать. Хотя буквально весной и летом был такой период, что мне ничего в этой жизни не хотелось.

– Здорово, что сейчас наступил период, когда можно поездить, посмотреть, попробовать разное.

– Если бы мне это сказали месяца три назад, я бы посмеялась, сказала «ну да, конечно» и плакала в подушку.

Сейчас я сама себе хозяйка, и пока что меня это устраивает. Рано или поздно, конечно, надо будет где-то осесть и найти постоянную работу. Приезжать куда-то с мастер-классами – хороший опыт, но это другое. Хочется видеть и прогресс деток, с которыми постоянно работаешь, и свой, как хореографа.

– Успела уже по Питеру погулять?

– Ещё нет! Я в Питере уже в третий раз, а толком ещё ничего не видела. В первый раз я прилетала сюда на Новый год к Лизе Туктамышевой. Взяла с собой платье и колготки, а на улице – минус 30. Мы максимально быстро прошлись по городу, я сделала фотографии, которые хотела, и всё. Это даже сложно назвать прогулкой, потому что я тогда люто мерзла.

Потом мы с Егором приехали сюда через год – на чемпионат России. После произвольного танца успели сходить только в «Новую Голландию». Там как раз всё было новогоднее: огонёчки, снежок... Очень здорово и красиво, но это было единственное, что я тогда увидела.

В этот раз очень надеюсь, что успею побольше. Даже сделала расписание на воскресенье, потому что это единственный день, когда и я, и Лиза целиком свободны. Так что рано утром встаём, обязательно идём куда-то завтракать. Самое главное – добраться до «Счастья» (кафе), напротив Исаакиевского, сделать там фотографии. И очень хочется по городу погулять так, чтобы потом вернуться домой с мыслью «фуф, в этот раз я выполнила всё», а не «блин, ещё же туда сходить хотела».

Когда ехала из аэропорта, сзади в такси было тонированное стекло. Я его опустила, смотрела в окно и улыбалась. Обычно не успеваешь толком ничего посмотреть, поэтому за каждую возможность цепляешься. Правда, один мужчина на дороге на меня такими непонимающими глазами смотрел...

С Москвой похожая история. Раньше любая поездка туда – это всегда аэропорт, метро и Новогорск. И ты весь запыханный, уставший, потный. Она у меня никогда не ассоциировалась с чем-то классным, просто потому что времени нормально погулять по городу не было. А этим летом я наконец-то никуда не спешила: встретилась со всеми, с кем хотела, вдоволь по улицам находилась, насладилась, посмотрела – ах вот ты какая, Москва.

– Я в адрес Питера слышала очень много разных определений: мрачный, уютный, теплый, бандитский, мистический – какой угодно. Ты в отношении Питера часто используешь слово сладкий. Почему?

– Даже не знаю... Тут пасмурно, мне нравится это. Я солнце тоже люблю, и это лето у меня было хорошее. Реальное лето, а не как обычно: две недели, а потом снова каток, и всё равно какая погода. Я пожила на даче, реально загорела, между прочим, под тольяттинским солнцем. Для меня это было открытием, что в Тольятти вообще можно загореть. А Питер... Пока что я с ним знакомлюсь, мне тут всё интересно, здесь всё такое доброе и хорошее. Москва – другая. Она большая, там такой поток жизни, все куда-то бегут... А Питер маленький, уютный и сладкий.

– Ты не раз подчеркивала, что любишь свой родной город, Тольятти. У тебя там есть какое-то место силы?

– Наверное, нет. С тренировками не остаётся времени, поэтому я там редко гуляю. Иногда могу пройтись одна по городу, сходить в кино. Меня часто спрашивают: «Как так, тебе нескучно»? А мне наоборот нормально. На тренировках постоянно с кем-то общаешься, поэтому приятно немного побыть одной. Иногда с подружкой в гости друг к другу ходим, летом на дачу езжу. Как-то нет конкретного места.

Но Тольятти я правда люблю, потому что это мой родной город. Да, неидеальный, да, есть свои минусы, да, он маленький. Зато до катка ехать всего 5 минут, всё близко, в пешей доступности.

«Вот как я его сейчас всем сердцем люблю, так я его всем сердцем тогда просто ненавидела»

– Вы с Егором одни из очень немногих, кто встал в пару еще совсем детьми и практически сразу начал карьеру в танцах. Насколько осознанно произошёл выбор именно этого вида спорта?

– Это сейчас дети очень продуманные и уже лет в 5 всё знают и понимают, разбираются в телефонах. У них мозг работает по-другому. В моём детстве такого не было.

У меня болели ноги, и меня родители сначала отвели на танцы, но мне там не нравилось. Тогда меня отправили на каток, на массовое катание. Было прикольно: передвигаешься на коньках, а не на ногах! Да ещё лезвием по льду едешь – это вообще как так?

Меня записали в вечернюю группу, я где-то полгода там покаталась, и родителям предложили перевести меня в дневную. Мне тогда было, честно говоря, всё равно. Я ходила, занималась, уставала, конечно, канючила иногда, что не хочу идти, что лень утром вставать. Но никогда не было такого, чтобы мне на тренировках не нравилось.

Потом Олег Иванович (Судаков) набирал группу. У него как раз закончил спортсмен, Валентин Кузяев, он сейчас тоже тренирует, и для него набирали детей. Так я туда и попала. Было интересно, потому что там занимались взрослые ребята и катались уже в парах. Я за ними наблюдала: так, прыгать не надо – это плюсик, значит, падать тоже не надо. Проскальзывали такие глупые мысли, я же была ещё совсем ребёнком.

Какое-то время мы катались по одному, но в группу специально набрали одинаковое количество девочек и мальчиков, чтобы потом нас поставить в пары. Когда мне сказали кататься вместе с Егором, я долго плевалась и вообще его терпеть не могла. У него до сих пор на руке есть шрам – я ему кисть до крови сжимала. Вот как я его сейчас всем сердцем люблю, так я его всем сердцем тогда просто ненавидела и не понимала, как мы можем кататься вместе.

Какое-то осознание, что фигурное катание – это смысл моей жизни, ко мне пришло уже довольно поздно, лет в 18. Возможно, это тоже повлияло на то, как моя карьера в итоге сложилась. Меня постоянно выбивали из колеи проблемы со спиной, я не хотела кататься, то бросала, то возвращалась... Егора можно понять, он тоже устал за это время. То у меня болит спина – я не прихожу на тренировки, то не болит – вроде катаемся, то всё, «мама, звони тренеру, я ничего не хочу». Были очень тяжелые периоды, особенно в подростковом возрасте, когда мы только узнали, что у меня грыжа.

Но в какой-то момент мой мозг включился. Это был как раз наш первый сезон по мастерам, чемпионат России в Саранске. После него у меня как-то начало меняться отношение к работе. Потом мы выбрали на новый сезон «Аве Марию» для произвольной, и всё, фигурное катание мне в душу запало. Возможно, было уже поздно, но случилось, как случилось.

– Я вашу пару как раз по этой произвольной программе и запомнила. Когда вы её показывали в первый раз на контрольных прокатах, было заметно, что вы как-то преобразились и катаетесь по-другому.

–  Это всё музыка. Она была новая для нас. Мы всегда катали что-то более быстрое, пытались делать какие-то серьёзные вещи, но это всё было не то. Мы же когда вышли в мастера, выбрали быструю музыку для произвольного танца – латину... Я только сейчас понимаю, почему так обычно не делают. Довольно тяжело выдерживать такой темп, ещё и в первый взрослый сезон, ещё и с моей больной спиной.

А потом мы взяли «Аве Марию». Сначала сомневались, думали, что нас будут сравнивать с Леной Ильиных и Никитой Кацалаповым, но Егор настаивал. Он и до этого очень хотел кататься под эту музыку, и она, видимо, ждала нужного момента.

«У меня была во-о-от такая папка с приговорами»

– Когда произошёл переломный момент в восприятии фигурного катания, мы разобрались. А когда это случилось в отношениях с Егором?

– Лет в 16, наверное. Начали взрослеть, по-другому общаться. Потом вроде какие-то чувства появились, люблю – не люблю, встречаемся – не встречаемся. Это спорт, мы ещё такие маленькие, и тут что-то такое непонятное между нами происходит, но это было довольно прикольно.

Егор меня всегда очень подбадривал, когда начались проблемы со спиной. Я не приходила на тренировки, он злился, но всё равно поддерживал, какие-то свои мотивационные штучки говорил. Конечно, меня всегда и родители поддерживали, и тренер, но катаемся-то мы вместе с Егором, как одно целое. Как говорится, один упал, а оценки общие. Один захворал, а сказывается это на обоих.

Были, конечно, плохие периоды, но мы через всё это переступали и, наверное... Хотя нет, без «наверное». Чего могли, того добились. Я из своей спины пыталась выжать всё, что возможно. Но последний сезон стал пределом. Сколько поездок к врачам было... Всё, что угодно, мы с моей спиной делали. У меня была во-о-от такая папка с приговорами: сколько врачей, столько и мнений.

Многие советовали закачивать спину. Один врач говорит закачивать так – я закачиваю, она болит. Я прихожу к ещё одному доктору, он говорит, что закачиваю неправильно, надо по-другому. Закачиваю по-другому, она опять болит. И так по кругу.

Прошлым летом перед контрольными прокатами мне делали две блокады. Где-то в начале августа поставили первую – шесть уколов в спину, максимально неприятная процедура. Пара дней прошла, не помогло. Сделали вторую блокаду с электротоками. Омертвляли нервные корешки, чтобы боль не ощущалась. И случился такой парадокс: боль я чувствовала, а спину нет, будто заморозкой побрызгали. Кое-как откатались на контрольных прокатах, хотя нам сказали, что не видно было, что у меня что-то болит. Даже похвалили за хорошую готовность, и это при условии, что я каталась от силы месяц из всего подготовительного периода.

После прокатов мы поехали в Финляндию на соревнования, и там у меня ужасно вступило в спину. На пятиминутке перед произвольной мне так вставило, что аж слёзы на глазах были. Я не знала, как после вращения в заклоне хотя бы просто поехать дальше. Потом наша поддержка низкая... Мне стало так хреновенько, что на блоке я просто встала на две ноги.

После турнира мы пообщались с Федерацией, и мне предложили поехать в Германию.

– К доктору, к которому, видимо, ездит Саша Степанова?

– Как я поняла, да. Я с Сашей не общалась напрямую, но вроде бы это так. Она как раз на тот момент уже туда съездила, ей лечение помогло и всё было здорово.

Сама Федерация отправила меня аж в Германию, я там пролечилась. Мысль о том, что спина снова может болеть, была для меня просто уму непостижима. Вернулась в Тольятти и через неделю поняла, что спине опять конец. Я себя убеждала, что я это всё надумала, что это полный бред. Как это у Степановой не болит, а у меня болит? Она катается, а я что, не могу что ли? Продолжались уколы, вечные таблетки, мази... Что закачиваешь, что не закачиваешь... Я уже просто молилась. Не знала, что ещё с ней сделать.

Во мне поселился страх проснуться и знать, что она опять болит. Это было отвратительное время. Засыпаешь с надеждой, что ничего не будет болеть, а просыпаешься и еле встаешь с кровати. Или просыпаешься, встаёшь, вроде бы всё хорошо. Думаешь, так, ладно, пошли дальше. Доходишь до туалета, и в спину снова вступает. Такие элементарные вещи, как наклониться почистить зубы, давались с трудом, сидеть было тяжело. Что тут можно сказать о заклонах и поддержках? Даже елочкой проехаться было сложно. На хореографию я не ходила. Разминалась, закачивала спину, максимум час пыталась выжать из себя на льду и уходила. Не представляю, как всё это переживал Егор, тренер, родители... Никто не понимал, что с этим делать. И я переживала. Понимать, что всё это – из-за тебя, было ужасно.

Есть какая-то женская интуиция, когда ты чувствуешь – что-то будет. Я это поняла после чемпионата России, перед Новым годом. Всё время плакала, у меня вообще не было настроения, потому что я знала: после Нового года как прежде уже сто процентов не будет. Егор пытался меня успокаивать. Говорил, что не надо загоняться, плакать и вообще ни о чем думать, праздники же.

Потом мы поехали в шоу к Авербуху, на «Щелкунчика». Слава богу, там были медики, и я просила делать мне уколы. Конечно, на шоу всё равно присутствует адреналин, поэтому ты сначала вроде чувствуешь себя нормально, а потом спина всё равно даёт о себе знать. Жаль, на соревнованиях это не так работает. Там, если у тебя что-то болит, ты сразу это чувствуешь, потому что следишь за своим состоянием. На шоу относишься ко всему попроще. Если что, можешь где-то ногу подставить, на это никто внимания не обратит и баллы тебе не снимет. Спектакль откатываешь, а после сваливаешься и говоришь врачам: «Всё, давайте, вкалываемся».

После «Щелкунчика» мы вернулись в Тольятти и решили, что поедем к Дмитрию Николаевичу Дзукаеву – это хирург, который специализируется на повреждениях позвоночника. Он работает именно в этой тонкой области и занимается вырезанием грыж и микроскопических частичек, которые мешают твоей нормальной жизни. Снова сделала МРТ, оказалось, грыжа ещё увеличилась – очень весело.

К доктору я поехала одна. Мама хотела со мной, но я сказала не надо. Лучше я сама всё это перенесу, а потом расскажу информацию остальным. Я знала, что буду плакать. А если я буду плакать, то будут плакать все. А когда все плачут, я уже не плачу, а наезжаю – зачем вы плачете.

Врач сказал, что грыжа давит на нервное окончание: от этого при нагрузках боль отдавала в левую ногу. Хоть закачивай, хоть не закачивай, она давит на этот корешок, и с этим уже ничего не сделаешь. Либо вырезать, либо жить так дальше.

Я разревелась, убежала оттуда, даже вопросов нормальных толком не задала. Спросила только, сколько операция стоит и как я дальше после неё жить буду. Выбежала, как пуля, из больницы, плакала, задыхалась, это ещё зима была... Потом чуть-чуть успокоилась, поняла, что надо вернуться и всё-таки задать какие-то вопросы. По сути, кроме того, что мне нужна операция, я ничего не узнала.

Пошла обратно, всё спросила. Мне сказали подумать, обсудить с родителями. Нужно было сдать все анализы, а потом уже ложиться в больницу. Ещё из Москвы сразу позвонила родителям, тренеру и Егору и всё рассказала. Вернулась домой, и тут начались две самые тяжелые недели в моей жизни.

По приезде Егор сказал, что хочет попробовать покататься с Лизой Худайбердиевой... А что пробовать? Он хороший танцор, она классная танцорша. Какие тут могут быть вопросы? Я понимала: мне предстоит операция, а что будет дальше – неизвестно. Егору уже всё-таки 25 лет, надо как-то двигаться дальше. Я всё понимала, но мне так не хотелось ничего понимать. Мне хотелось, чтобы меня пожалели и остались рядом со мной. Но так как я очень понимающая мадам, я говорила, что всё в порядке, что так правильно и что на его месте я поступила бы так же.

Это было тяжело как для меня, так и для него. Ему тоже нужны были силы всё это сказать мне. Спортсмены обычно расстаются на льду и всё, с концами. А мы всё-таки и в жизни пара, и нужно было как-то сохранить отношения.

Я не могла дать ему никаких гарантий. Кто знал, когда я встану на коньки после операции? Может, через месяц, а может и через год. Забегу немного вперёд истории: перед операцией мне доктор сказал, что, возможно, нужно будет вставлять в спину титановые пластины или шурупы. Я говорю – не надо. А он объясняет, что это не вопрос, его не интересует, хочу я этого или нет. Они могут понадобиться во время операции, и нужно, чтобы я дала согласие. Сейчас, когда вспоминаю это, думаю, как хорошо, что я не сказала Егору ждать меня.

В День всех влюблённых, 14 февраля, у меня была операция. Следующие две недели я лезла в больнице на стенку только так. Поддержка, конечно, была, но ты всё равно один на один с собой и своими проблемами. У тебя всё болит. Ты еле ходишь. Ты никчемный, никому ненужный какой-то там бывший спортсмен. Тебя все уже списали со счетов, хотя ты сам ещё ничего не решил. От этого я стала злиться. Думала, вот как выйду на лёд, как докажу всем. Но восстановление было долгим.

Егор приезжал ко мне в больницу, это тоже было тяжело. Потом я на две недели слетала домой и вернулась в Москву на реабилитацию. Были всякие восстановительные штучки: мне делали массажи, я плавала, проводила по две тренировки в зале.

На самом деле, всё случилось очень вовремя по отношению к пандемии. Мне сделали операцию, прошло полторы недели, больницу начали закрывать на карантин и никому нельзя было приходить в палату, оставалось только через медсестру передавать что-то.

Мне повезло, потому что первые пару дней со мной была мама, потом она улетела домой, и у меня практически поселилась Женька Косыгина. Она мне всё привозила, салатики делала. Я ей жаловалась, что не хочу толстеть, так она мне резала сельдерей и морковку. Привезла мне компьютер, чтобы я могла фильмы смотреть, нарисовала плакат, на котором моя грыжа мне говорит «пока-пока».

Где-то в середине апреля я вернулась домой уже после реабилитации и до августа я ела, плакала, смотрела фильмы и была в угнетении. Вот такая вот жалеющая себя и противная я.

– Ты сама такой светлый и позитивный человек, а весь прошлый сезон, получается, был окрашен в чёрный и серые тона, но ты этого никак не показывала. Даже на фотографиях из больницы ты улыбаешься. Что помогало находить на это силы?

– Были правильные люди рядом, подбадривали. Когда ты один со всем справляешься, это немого другое, и хорошо, что такой период у меня тоже был – летом. Я редко виделась с подругами, с Женей мы вообще не виделись. Я почти не выходила из дома, большую часть времени была одна и занималась полноценным самоанализом. Вела какие-то дневники, записывала свои мысли в духе «Соне нужно радоваться жизни и не плакать», через какое-то время перечитывала их, и сама над этим смеялась. Скачивала какие-то приложения по медитации... Круто, что была возможность поехать на дачу, побыть там какое-то время на солнышке.

Было и классно, и грустно. Иногда вставала с утра в хорошем настроении, а иногда думала: «Ну и зачем я вообще проснулась? Но рядом всегда были нужные люди, которые как-то поднимали настроение, смешили, находили правильные слова. Мне нравилось, когда подружки делились какими-то своими проблемами и переживаниями, и я начинала их подбадривать. На таком контрасте, когда ты сам весь такой грустный и вдруг начинаешь кого-то успокаивать, запускается какой-то самоанализ. Ты и другого человека поддерживаешь, и себе этим помогаешь.

Сейчас я стараюсь максимально наслаждаться всем, для меня всё по-новому. Рада, что есть возможность вот так куда-то слетать.

– С чем в основном были связаны твои переживания? Досада, что осталась какая-то недосказанность в спортивной карьере, или отсутствие понимания, что делать дальше?

– Я очень переживала, что Егор уедет и забудет меня. Первое время мысль о том, как я буду без него, вызывала у меня шок. Мы 15 лет были вместе, виделись каждый день, и тут всё обрывается.

Был страх, как я буду вообще существовать в этом мире после операции. Вдруг будут какие-то осложнения, вдруг как-то не так нагнусь... Чисто психологический такой страх за здоровье, хотя перед самой операцией я была абсолютно спокойна.

Ну и главный вопрос и страх – что будет дальше? А как жить, когда ты столько времени был в спорте? У меня было очень замкнутое состояние, казалось, что меня кинули, променяли, что я ни на что не гожусь, ничего не умею, что я плохой спортсмен. Идти куда-то работать я стеснялась, думала, я полный ноль.

В конце июля я приехала в Самару на День рождения к подружке, Алине. Мы болтали, и что-то у меня внутри перещёлкнуло. Поняла, что мне нужно что-то делать. У неё работа, она чем-то занята, а я ничего не делаю. Просыпалась в обед, ела, смотрела фильмы, часам к трём опять засыпала, опять ела, что-то смотрела и ложилась спать. Вот и весь мой досуг был. Бабуля меня за это ругала, говорила, нельзя так. А я отвечала – можно. Всё это время я столько пахала, можно теперь я поленюсь? Я не жалею, что у меня такой период был. Я вдоволь навалялась, наотдыхалась, наплакалась. А потом поняла, что нужно двигаться дальше.

В августе закрались мысли, что, возможно, не такой уж я и ноль. Начала писать, может, кому-то со скольжением помочь надо, постановку сделать. И пошло-поехало, я конкретно так втянулась. Оказалось, нужно было просто начать.

– Когда ты вышла на лёд после операции?

– В июне где-то. В мае думала: всё, с 1 июня пойду кататься. Но не собралась. Было тяжело. Там же ребята катаются, тренер наш, все будут задавать вопросы, на них надо отвечать, а я ещё была не совсем готова к этому. В итоге я вышла, сначала каталась два раза в неделю, потом – один раз, потом вообще перестала приходить.

«Через пару дней я ехала домой в такси и снова начала плакать. Потом осознала, что плачу от счастья»

– Я очень удивилась, когда увидела твои фотографии на трибунах «Мегаспорта» на контрольных прокатах и, честно, не представляю, с какими мыслями ты тогда смотрела на лёд.

– Да просто проныла все контрольные прокаты. Я предполагала, что так будет, но не ожидала, что в такой сильной форме. Меня даже спрашивали: «Сонь, тебе нравится над собой издеваться?»

– Как ты вообще решилась туда пойти?

– У Егора был День рождения, поэтому я как раз планировала прилететь в Москву. Он спросил, пойду ли я на прокаты, а я как-то не знала, надо ли оно мне. Спросила у Бетины (Поповой), собирается ли она, потому что одна я бы точно не выдержала там сидеть.

Ещё когда ехала в «Мегаспорт», мне уже было плохо и сердце бешено колотилось. Добралась, вышла на трибуну, увидела лёд – и меня накрыло. Потом чуть-чуть успокоилась, заметила Егора ещё за бортиком, опять начала плакать. Потом Егор вышел на лёд...

Сначала меня то и дело успокаивала Бетина, потом вообще все, с кем я встречалась на арене. Все же спрашивали, как я себя чувствую, а мне одних этих вопросов было достаточно, чтобы снова начать реветь. Все, кто рядом был, по возможности меня пожалели. После ритм-танца пришёл Егор, и у меня снова град из слёз. Мы стояли обнимались, это всё было довольно мило... Но тяжело. Я была зареванная, хотелось маску на всё лицо натянуть. Домой ехала – тоже плакала.

Произвольный танец я смотрела с Линой Федоровой. Сначала всё было нормально, началась музыка, я сижу, держусь, держусь... Но всё равно чувствую, что слезы начинают накатывать. Я поплакала, а потом всё – отпустило.

Очень удивилась, что ко мне подходили люди и спрашивали, как моё здоровье, говорили, что болеют за мою вторую половинку. Это было просто офигеть как приятно. Я себе всё это совсем по-другому представляла.

Через пару дней я ехала домой в такси и снова начала плакать. Успокоилась, поняла, что вроде у меня всё нормально, и начала плакать уже от этого. Потом осознала, что плачу от счастья. Поняла, что у меня всё хорошо, что я счастливый человек. Да, было тяжело, но так бывает.  

Это была моя самая эмоциональная поездка в Москву. Я и насмеялась вдоволь, и наплакалась. Кубок России в Сызрани я уже не смотрела. Глянула в записи ритм-танец, поняла, что всё-таки не могу и контрольных прокатов мне достаточно. Пока решила как-то отстраниться от новостей и соревнований и заботиться о себе.

– Какое у тебя останется самое теплое воспоминание о спорте?

– Есть несколько соревнований, которые остались у меня в душе. Но в целом у меня почти вся карьера была посвящена борьбе со здоровьем. Я чуть ли не через день просыпалась с вопросом, будет сегодня болеть спина или нет. Самое страшное, что нормальные люди обычно замечают, когда у них что-то начинает болеть, а у меня было наоборот. Когда спина не болела, и я могла спокойно двигаться, для меня это было удивительно. Пятьдесят процентов времени от тренировок мои мысли были заняты спиной. Как я сегодня буду кататься? Сможем ли мы делать нормальный объём работы?

Я не скажу, что это были прекрасные 15 лет в моей жизни. Это крутой опыт, это знакомства с интересными людьми, шанс поездить по другим странам и городам, повидать мир, понять, что ты был частью всего этого. Да, это круто, но в этой крутости есть свои минусы и плюсы, и это нормально.

Я тут разговаривала с одним человеком, тоже бывшим фигуристом, и он сказал, что очень скучает по соревнованиям. А я за собой этого как-то не заметила пока. Может, потому что у меня вдоволь было этой боли. Не могу сказать, что мне не хватает фигурного катания. Это был классный период в жизни, но, видимо, пришло время. И случилось это именно тогда, когда было нужно.

В каком-то плане мне очень повезло с пандемией. Если бы я валялась дома, а весь народ шумел и гудел, то я бы точно не выдержала. Каждый в пандемии выявил для себя какие-то плюсы, и я подумала, может, это мой шанс остановиться и подумать, надо ли мне продолжать кататься.

– Ты можешь сказать, что всё-таки любишь фигурное катание?

– Да, это классный вид спорта. В футболе или в теннисе во время матча спортсмен может как-то проявить свои эмоции, скорчить лицо, показать недовольство. У нас такого нет. Не дай бог ты что-то такое сделаешь. Мы создаём образ, что у нас всё так легко и непринужденно, что нам ничего не стоит сделать все эти элементы. А потом в раздевалках всё раскрывается. У каждого есть свои проблемы, переживания. Зритель этого не видит. В фигурном катании всё выглядит так легко, красиво и мило. Но за этим «красиво и мило» стоит столько боли, переживаний, работы, пота, слёз, ранних бесконечных тренировок...

«Может, я так думаю, пока сама молодая, но руки взрослых женщин почему-то вызывают у меня какой-то восторг»

– Летом ты поддержала челлендж #womenpower в инстаграме. У многих откликнулся твой пост о ситуации, которую ты наблюдала вместе с подругой, как мужчина оскорблял женщину. Тема любви и уважения к себе сейчас очень актуальна, в том числе в фигурном катании. Многие спортсменки сталкиваются с постоянной критикой, которая, в первую очередь, касается их внешнего вида. Часто это происходит в прямом эфире, в комментариях, со стороны тренеров. Тебя саму как-то затрагивает эта тема?

– Мне очень повезло с моим партнёром и тренером. Есть девочки, у которых дела обстоят намного хуже. Со мной никогда плохо не обращались. И то мне иногда казалось, что со мной как-то не так разговаривают. Но я видела такие ситуации, после которых понимала: да, мы тоже иногда спорим и ругаемся, но у нас всё нормально и ко мне все мило и хорошо относятся.

Когда Соня Шевченко передала мне этот челлендж, я сказала, что, конечно, сделаю пост. Хотела совсем другую фотографию выложить, потом вообще задумалась, участвовать или нет. Поискала информацию о челлендже в интернете, чтобы понять, на что он направлен, но ничего не нашла.

Буквально в тот же день мы гуляли с подругой в Самаре и услышали, как мужчина кричит на женщину и оскорбляет её. Он показывал на нас и говорил, чтобы она посмотрела, как надо одеваться, что она выглядит как чмошница, что ему стыдно с ней идти. Честно, я с таким никогда не сталкивалась.

Видимо, после спорта я стала больше гулять и смотреть на людей, замечать, какие они бывают грубые. Когда тренируешься, как-то нет времени куда-то ходить, а на соревнованиях все обычно милые и вежливые. А тут я из спорта попала в реальный мир. Я тоже бываю резкой, жесткой, могу наехать на кого-то, но потом извиниться.

После этой ситуации я поняла, о чем должна написать пост. Не просто выложить фотку и сказать, что поддерживаю челлендж, а рассказать о том, что меня саму затронуло.

– Насколько тебе вообще откликается тема феминизма?

– Я её не очень понимаю, потому что людей в этой теме часто бросает в какие-то крайности. Я хочу сама обеспечивать себя, помогать родителям. Мы же девочки, мы любим красиво одеваться, вкусно покушать, маникюр, прически, всё такое. Зачем ждать, что кто-то тебе всё это позволит? Мне хочется быть независимой, но, тем не менее, мне приятно, когда за мной ухаживают.

– Есть женщины, которые вдохновляют тебя своим стилем, тем, как они преподносят себя?

– Да. Мне нравятся актрисы Дайана Лейн из фильма «Под солнцем Тосканы», Мэрил Стрип в «Простых сложностях» и Дайан Китон в «Любовь по правилам и без». Есть ещё офигенный фильм «Книжный клуб». Он про взрослых женщин, которые вышли замуж, у них взрослые дети, и они обсуждают свою взрослую жизнь. Я очень люблю фильмы про взрослых женщин. Мне нравится их элегантный стиль, их старые руки, как бы странно это ни звучало. Мне бабуля постоянно говорит: «Не загорай, будут руки как у меня». А у неё на руках маленькие пигментные пятна, и они мне очень нравятся. Может, я так думаю, пока сама молодая, но руки взрослых женщин почему-то вызывают у меня какой-то восторг.

Я не хочу побыстрее вырасти, но мне нравится наблюдать за взрослыми манерами женщин и к этому стремиться в будущем. Когда я была помладше, всегда смотрела, как мама собирается на работу, и думала, что потом тоже так буду.

– Ты у меня в принципе ассоциируешься с эстетикой и стилем. Можешь как-то описать свой стиль, сказать, что для тебя важно, чтобы чувствовать себя комфортно?

– Важно – чистая голова. Иногда, признаюсь, так лень бывает, но даже если я в магазин иду с грязной головой, сама себя корю. И опрятность. Какой-то пунктик на чистоте у меня есть.

Я часто подмечаю образы на каких-то девушках в Инстаграме или в фильмах. Потом начинаю смотреть, что у меня есть в гардеробе, как это можно между собой сочетать. Мне нравится продумывать, в чём я пойду завтра. С детства люблю вечером всё приготовить, повесить чистую одежду на стульчик, чтобы утром встать и надеть.

– У твоего профиля в Инстаграме тоже есть свой стиль. Он очень продуманный в плане кадров, обработки...

– Фотографировать я обожаю. Я не хочу быть фотографом или блогером, но я люблю делать фотки и чуть-чуть их обрабатывать. В последнее время стараюсь редактировать их по минимуму, только если немного света добавить или убрать или какой-то оттенок подчеркнуть. Мне очень нравится фотографировать, а потом смотреть эти фотки, кого-то снимать, какие-то маленькие детальки продумывать. Это такой творческий процесс: придумать кадр, понять, что ты хочешь от этой фотографии.

– Судя по твоей любви к фотографиям и татуировкам, ты любишь коллекционировать моменты.

– Мне нравится пролистать свой Инстаграм вниз, пересмотреть какие-то фотографии. Когда вижу хорошие кадры, которыми я довольна, приятно вспоминать, как я их планировала. У меня часто есть задумки, как я хочу сфотографироваться или что я хочу сфотографировать. Сейчас вот прилетела в Питер, и предвкушаю, что мой профиль взорвётся.

Все свои татуировки я очень люблю. Вот только сердечко, наверное, не связано с каким-то моментом, но очень мне нравится. У нас с Женей Косыгиной есть парные тату. Мы долго думали, что набить, и в итоге решили SE – не очень оригинально, зато просто и со смыслом.

Самая значимая – вот эта роза с шипами. Мне кажется, она никому не нравится, но отражает определенный период в моей жизни, когда мне тоже было тяжело. Я на неё смотрю и вспоминаю, о чём я тогда думала, все свои переживания и как всё разрешилось. Самая сильная смысловая татуировка на данный момент.

– Роза, получается, стала твоим символом? Твой ник в инстаграме sophiarozsa, описание профиля – «I am a rose, a rose is a power» (перевод: Я роза, роза – это сила).

– Как-то так получилось, да. Даже не знаю, почему. Где-то через год после того, как я ее набила, я стала Соней розой.

– У тебя в Инстаграме наткнулась на пост, что, если бы тебя спросили, что такое счастье, ты бы показала эту фотографию. А если попытаться описать счастье словами?

– Признаюсь, сейчас я очень жду момента, когда выпадет снег, мы с Егором включим «Гарри Поттера», запасёмся вкусняшками и будем смотреть. Я об этом реально мечтаю. Я не знаю, что такое счастье в глобальном смысле, для меня оно вот в таких мелочах.

«Гарри Поттера» я очень люблю и смотрю его чуть ли не каждый месяц. Если что-то делаю по дому или принимаю ванну, обязательно включаю какую-нибудь часть. Сейчас вот дала себе обещание, что дождусь снега, чтобы всё было сказочно, и тогда снова буду пересматривать.

А та фотография у меня правда любимая. Я её и Антону (Кордейру) распечатала, и Егору, и себе в рамочку поставила. Очень хорошо помню тот момент и то состояние: мы смеялись, не было никакой тревоги и грусти...

logoЕгор Базин
Софья Евдокимова
logoЕлизавета Худайбердиева
танцы на льду