Анатолий Карпов против Виктора Корчного. Битва в Багио. Кто прав? Кто виноват?
Во второй половине 1970-х в шахматах не было имен громче Анатолия Карпова и Виктора Корчного. Чем яростней они сражались за доской и за ее пределами, тем непримиримей становилось их соперничество. Они начинали друзьями. Закончили врагами, которые вели войну на уничтожение. Пиком противостояния стал матч за корону в Багио 1978 года.
Здесь сошлось всё! И время, и обытия, но главное – два непримиримых бойца.
Судьбы Корчного и Карпова оказались удивительным образом переплетены. Несмотря на 20-летнюю разницу в возрасте, они чуть ли не одновременно подошли к наивысшей точке своих карьер – стремительный взлет Анатолия почти один в один совпал с «дозреванием» Виктора, когда тот и морально, и по чисто шахматным аспектам стал готов надеть корону. Но если один никогда не скрывал своих амбиций, желаний, открыто и ясно называя свои цели, то другой предпочитал помалкивать, являясь куда более целеустремленным.
Корчной, познакомившись с молодым Карповым, понял это в первый же момент. И ничего не сумел поделать, когда от него к будущему сопернику один за другим стали переходить его знакомые, коллеги, покровители. Даже многолетний тренер Виктора, Семен Фурман, после ссоры с ним в 1968 году стал наставником именно Анатолия, – во многом сделав из него того самого холодного убийцу за доской, о котором узнал весь шахматный мир.
Разница между двумя «К» была слишком очевидной. Карпов, как камертон, улавливал все мельчайшие нюансы окружающего мира (особенно его «политической» составляющей, а в СССР ничего не могло быть важнее) и идеально подстраивался под начальство, он всем своим видом давал понять, что без вопросов выполнит любое «задание партии». Корчной же, которому хоть и стукнуло 40 и жизненного опыта у него было достаточно, – почему-то наивно полагал будто он «расплатился с Родиной» десятками шахматных побед, и может без постороннего вмешательства сам строить свою профессиональную карьеру. До 1972 года на такое могли закрыть глаза, но после того как Спасский проиграл титул чемпиона мира американцу Фишеру, – это стало граничить почти с государственной изменой.
И понятно, на чьей стороне были симпатии чиновников, когда Корчной и Карпов сошлись в финальном матче претендентов 1974 года. Победитель должен был бросить вызов Фишеру от всего СССР – и очевидно, в их глазах 23-летний русский парень из народа, комсомолец Карпов подходил для этой роли гораздо лучше колючего, никогда не лезущего за словом в карман, открыло выражавшего свое мнение, 43-летнего еврея Корчного. В итоге Анатолий получил всё: лучших тренеров, базу для подготовки, даже место проведения самого матча (Москва вместо Ленинграда) было выбрано по его просьбе. А сопернику целенаправленно рубили крылья, лишив и тех немногих, кто на свой страх и риск хотел помогать ему.
Подлил масла в огонь и сам Виктор Львович. Желая расставить все точки над «i», отчасти захватить психологическую инициативу, перед матчем он обошел всех общих с Карповым знакомых, и поставил их перед выбором: «Решайте, за кого вы будете болеть, за меня или за него?» И далеко не все, даже старые приятели Корчного, выбрали его сторону.
Конечно же, Корчной ревновал, не мог не ревновать. Он наливался желчью и злобой, когда видел, что его молодой соперник, внешне близко не прилагавший таких усилий, добивался огромных успехов, поднимаясь по иерархической лестнице советских шахмат. Откровенно ликовал, когда опережал его в турнирах, а особенно, когда брал верх в личных встречах. У Виктора «все ходы были записаны»: он годами гнался за Петросяном и Геллером, Талем и Спасским, Штейном и Полугаевским – и в момент, когда, наконец, обошел их всех, невесть откуда появился этот Карпов и испортил ему всю малину. «Его лицо улыбалось, но в глазах плавало ядовитое злорадство…» – вспоминал Карпов о своем первом впечатлении, когда в 10 лет увидел Корчного во время сеанса в Челябинске. Его чувства не изменились.
Тот финальный претендентский матч проходил под диктовку Карпова. Он громил Корчного в дебюте, что говорило о разном уровне готовности команд, переигрывал в миттельшпиле, подчеркивая, что считал его «шахматный код» соперника… Фактически после 17-й партии, когда счет стал 3-0 в пользу Анатолия (матч игрался на большинство из 24 партий или до 5 побед), можно было опускать занавес. Но преждевременное расслабление, усталость и то, что Виктора стал консультировать Бронштейн, едва не привело к тай-брейку. Корчной взял две победы, но в последних трех партиях Карпов смог устоять и вышел на Фишера.
Что было дальше хорошо известно. Раздосадованный Корчной, посчитавший, что если бы ему активно не мешали, выиграл этот матч, дал интервью югославам, в котором довольно нелестно отзывался о Карпове и о его перспективах в поединке за корону с Фишером. Тем самым он невольно запустил длинную цепь событий, которая вскоре привела его к бегству на Запад, и приблизила матч в Багио. Спорткомитет вступился за свое любимое дитя и дал проигравшему по рукам: в совспорте вышла статья «Стыдно, гроссмейстер!», вслед за ней последовали лишение стипендии и вывод из состава сборной вместе с лишением права на выезд. Фактически весь 1975 год, пока Карпов купался в лучах славы, без игры получив от Фишера титул чемпиона мира, Корчному отказывали в самом праве на профессию.
Чтобы снова стать выездным, в 1976-м Корчной через общих знакомых пошел «на поклон» к Карпову и попросил о помощи. Тот нажал на нужные рычаги, и опального гроссмейстера все-таки выпустили за границу. Сперва в Гастингс, затем в Амстердам. Интересно, что он не стал подводить чемпиона мира, попросив политического убежища именно в Голландии, и тем самым не нарушил его поручительства. Но это была единственный реверанс Виктора в сторону предыдущему и будущему сопернику. Едва оказавшись вне железного занавеса, он принялся давать одно интервью за другим, обнажив все прелести советской шахматной системы, и пообещал, теперь-то никто и ничто не помешает ему свалить Карпова!
Шахматное руководство СССР пошло на просто беспрецедентные меры, чтобы остановить Корчного. Лишило его всех званий и регалий, вымарало его имя из всех книг и журналов, а чтобы оставить его в творческой изоляции, устроило «бойкот»: советский спорткомитет не отправлял своих гроссмейстеров на турниры, где должен был бы играть Невозвращенец. У организаторов был простой выбор: или звать Корчного, или – шахматистов СССР. Понятно, что они выбирали (по подсчетам В.Л. он за 7 лет из-за этого лишился 60 стратов).
Но в официальных соревнованиях ФИДЕ – розыгрыше первенства мира и на олимпиадах, – запретить Корчному играть не мог никто (хотя СССР и пытался). И точно в компенсацию за все страдания, выпавшие на его долю, в чемпионском цикле 1977/78 годов Виктору один за другим выпали старые знакомые: Петросян, Полугаевский и Спасский. И если в Союзе они играли примерно на равных, то вырвавшись с поводка, новый Корчной разнес в матче каждого из них. Тяжелее всего ему было со старым врагом Тиграном – 6,5-5,5. Лев почти безропотно лег под нож – 8,5-4,5. Ну а потом он одолел и Бориса – 10,5-7,5.
И на горизонте вновь появился Карпов! Только теперь их ждал уже матч за корону.
Корчной прекрасно понимал, советское спортивное руководство готово пойти почти на что угодно, дабы обеспечить победу своему ставленнику, однако подготовка к матчу 1974 года могла показаться детским лепетом в сравнении с тем, что было предпринято в 1978-м. Оно и понятно: тогда сражались пусть разные, но два представителя СССР. Теперь – советский чемпион мира должен был поставить на место Невозвращенца, буквально врага народа. В таком раскладе о случайности не могло быть и речи, победа во что бы то ни стало.
Команду Карпова возглавлял полковник КГБ Батуринский, руливший шахматами в СССР. С ним было два охранника, физиотерапевт, врач (знаменитый доктор Зухарь), повар, пресс-атташе, плюс – сколько потребуется сотрудников советского посольства в Маниле. Полный восторг вызывала тренерская бригада Карпова – в нее входили экс-чемпион мира Михаил Таль, главный аналитик Игорь Зайцев, секундант Юрий Балашов, плюс еще целая команда гроссмейстеров в Москве, которые дежурили у телетайпа, и в любой момент могли прийти на помощь. По ходу матча в Багио отправилось еще парочка гроссмейстеров, ну а ближе к концу – сам председатель шахматной федерации летчик-космонавт Севастьянов.
Корчной едва смог добиться доверия двух англичан – Майкла Стина и Роя Кина (многие из сильных западных шахматистов не стали сотрудничать с ним из опасения самим, вслед за Виктором попасть под советский бойкот), да привлечь бывшего советского мастера Якова Мурея. А в качестве руководителя команды, пресс-атташе и главного защитника Корчного выступила его будущая жена Петра Левеерик, в свое время получившая 10 лет сталинских лагерей, и навсегда возненавидевшую фальшь представителей страны советов.
Вовсе не нейтральным оказался организатор матча, будущий президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес. Когда определяли место для проведения матча, Корчной наивно полагал, что чем дальше от СССР, тем лучше, но попал из огня да в полымя. Филиппины оказались для советских просто благословенным местом, в котором исполнялись все их пожелания. Даже босс Кампо, диктатор Маркос, выказывал чемпиону мира куда большую симпатию и гостеприимство, чем никем не признанному беглецу. К слову, за несколько дней до начала поединка Корчной получил швейцарское гражданство, но ему запретили ставить ее флаг на столик. Эта «ничейность» Корчного представителями СССР всячески подчеркивалась – мол, раз он ничей, заступиться за него некому, и делать с ним можно что угодно.
Единственный, кто старался поддержать хотя бы иллюзию равных возможностей чемпиона и претендента, был президент ФИДЕ Макс Эйве. Но престарелый голландец не мог два с лишним месяца торчать на Филиппинах, и стоило ему уехать, на матче начинало творится черт знает что! Чуть ли не каждый день одно за другим летели взаимные обвинения и ноты протеста, заявления и пресс-конференции, провокации и холодная взаимная ненависть, от которой неподготовленного зрителя бросало в оторопь. И все это – в шахматах.
Первые семь партий завершились вничью, причем в 5-й претендент упустил явный голевой шанс. А перед началом 8-й партии Карпов сообщил Корчному через судью, что больше не станет пожимать ему руку ни перед началом игры, ни после нее. Шок от столь очевидного нарушения правил и норм приличия был столь силен, что Виктор проиграл без борьбы. Его лихорадило несколько партий, но смог успокоиться, и легко сравнял счет в 11-й.
Но тут же последовал «двойной удар». Отлично проведя 13-ю партию, Корчной внезапно – в один ход – превратил победу в поражение, а затем тут же проиграл еще и 14-ю. Ни с того ни с сего Карпов вдруг повел в счете, сразу два очка – 3-1. То есть это только так казалось, что ни с того ни с его, Корчной знал ответ: все дело в докторе Зухаре, который «мешал ему думать». Этот маг и волшебник окруженный членами советской делегации, восседал в 4-м ряду, порой по пять часов подряд немигающим взором смотрел на сцену. Виктор уходил от него за сцену, обдумывал ходы в комнате отдыха, постоянно требуя, чтобы его в зале не было или он сидел не ближе 12-го ряда. Наконец, когда перед началом 17-й партии Зухарь, как приклеенный сидел на своем месте, Корчной попытался лично удалить его из зала, – и добился своего, но потратив массу моральной и физической энергии, прекрасно проведя партию, трагически проиграл, подставившись под нелепый мат. Счет стал – 4-1.
Решив, что от него больше ничего не зависит, Корчной взял несколько тайм-аутов, и укатил в Манилу, где дал пресс-конференцию, на которой он рассказал и о сговоре Кампоманеса с советскими, и о Зухаре «которого готовили еще к матчу с Фишером», и о многом другом. Он потребовал установить между сценой и залом зеркальный экран, «иначе продолжение матча невозможно». Как ни странно, такой нестандартный ход претендента подействовал. Прежде глухие ко всем его требованиям и просьбам, организаторы внезапно предложили сторонам «джентльменское соглашение»: советские уберут Зухаря (тот может находиться в зале, но только на местах, отведенных для делегации СССР), Корчной же в ответ снимает требование экрана и снимает зеркальные очки, они мешают зрению Карпова.
Как только Корчной успокоился, его бешеная энергия тут же нашла выход. Он выиграл 21-ю партию и изо всех сил давил в нескольких следующих партиях, порой перегибая палку, и «доигрался» в 27-й: погнался за миражом победы в равной позиции, и получил скальпелем по горлу. После этой партии счет стал 5-2 в пользу Карпова, и казалось, дело уже сделано. Но, несмотря на то, что Виктор был на 20 лет старше своего соперника, он куда лучше мог распределить силы по дистанции, и в тот момент, когда Анатолий держался уже только на морально-волевых (по его словам, после 27-й партии он потерял всё: сон, энергию и желание продолжать), сумел прибавить. И буквально смел соперника.
Претендент блестяще провел 28-ю партию, записав на свой счет первую победу черными, а затем уверенно реализовал перевес в 29-й. За две партии счет стал «всего» 5-4 в пользу чемпиона мира. Корчной ехидно писал по этому поводу: «Ох, что творилось в этот момент в советском лагере! Высокие официальные лица – Ивонин (государственный шеф советских шахмат) и космонавт Севастьянов (шеф, так сказать, общественный) – давно в Багио, ждут не дождутся заключительного банкета. Банкета же всё нет и нет…»
Наконец, в советском лагере началась настоящая паника, когда Корчной в отличном стиле выиграл 31-ю партию, сравняв счет – 5-5! «В какой-то момент Карпов начисто утерял то, в чем превосходил всех соперников, в умении предвидеть ход противника, – писал Корчной. – Насколько мощным мой соперник выглядел в 13-й и первой части 17-й партии, столь же беспомощным – в 29-й и 31-й. Налицо была полная потеря уверенности в себе».
Ходит легенда, что Карпова «на случай неудачи в матче» в аэропорту Манилы ждал билет с открытой датой до Лос-Анджелеса. Трудно было даже представить себе, чем все могло бы закончится, выиграй первым шестую партию в Багио не Карпов, а Корчной. Сам Виктор Львович предполагал, что не был исключен вариант с его устранением, хотя трудно поверить в то, что советские сотрудники КГБ решились бы убить чемпиона мира по шахматам. Но то, что Анатолий из героя нации моментально превратился в изгоя, похлеще Спасского, оставившего СССР без короны, бесспорно. Но все осталось на своих местах – Карпов, Корчной, даже Кампоманес, который заполучил главный пост в ФИДЕ.
Карпов после 31-й партии взял тайм-аут и по предложению Севастьянова укатил в Манилу на баскетбол, где по случаю как раз играла (и проиграла!) сборная СССР. А пока чемпион мира развеивался в столице, в Багио готовилось поле для решающего боя. Батуринский в одностороннем порядке расторг недавнее «джентльменское соглашение»: вернул Зухаря в 4-й ряд, заполонил зал «советскими туристами», депортировал индийских йогов Дада и Диди, которые по ходу поединка помогали Корчному справиться с напряжением.
Да и сам претендент явно переоценил свои возможности. Он, подталкиваемый Левеерик и Кином, считал, что надо «ковать железо, пока горячо», – и не выпускать явно поплывшего чемпиона. Мурей уговаривал Корчного сыграть что-то простое и надежное – французскую защиту, в которой он не проиграл ни разу в 1974 году, а уже потом, белыми в 33-й нанести решающий удар. Но Виктор Львович отчаянно рвался в бой. Кто же мог знать, что именно в этом варианте у Карпова есть прекрасная заготовка, которая и закончила матч.
Кстати, судьба этой партии даже легла в основу биографического фильма о Карпове – как раз под 70-летие главного героя. Правда, киношная версия, в которой перед глазами Толи пролетают какие-то обрывки воспоминаний детства, отец, первый тренер, Фурман, звучит совсем неубедительно, но значение этой партии для его судьбы не переоценить.
Ведь не будь этой «валидольной» победы, не услышали бы мы и знаменитое Брежневское: «Взял корону – держи!», ставшее для Карпова руководством к действию на годы.
Корчной, возмущенный тем, что в 32-й партии были попраны все договоренности и нормы приличия, демонстративно не явился на закрытие матча, долго не принимал положенный ему гонорар. «Это был мой протест против поведения советских и Кампоманеса, – писал он. – В матче, превращенном в побоище, где при пособничестве жюри были утрачены все понятия о честной игре, где бессовестно нарушались все правила и соглашения… в таком соревновании и церемония закрытия превращается в место казни бесправного!»
Как известно, победителей не судят. Но эта история Карпова и Корчного, в которой тяжело привычно распределить роли на протагониста и его противника, настолько прочно сидит в памяти шахматных поколений, что даже спустя 44 года рождает сильные эмоции.
Евгений Атаров, Levitov Chess
Может быть, от Корчного к Карпову отвернулись все потому, что Корчной умудрился поссориться чуть ли не со всеми товарищами по шахматам?
Может быть, Карпов больше нравился шахматному руководству потому, что не считал себя умнее всех?
Карпов отказался пожимать руку Корчному, благодаря чему одержал первую победу. А о том, что до этого Корчной в глаза оскорбил секундантов Карпова, написать забыли?
Зухарь на этом месте, Зухарь на том месте... О том, что Карпову не давали спать, что повар отеля устроился на работу перед матчем и уволился после - тоже забыли написать?
Лучше не пишите больше про Карпова вообще...
И шахматы тоже входили в этот спектакль, равно как и "соревнование " в космосе. А чисто в шахматных аспектах Карпов играл сильней Корчного, общий счет их официальных партий +28-14=62. Не тотальное доминирование, а просто выше на пол головы. Учитывая что даже потеряв корону Карпов ещё десять лет был совсем рядом с вершиной, сыграв только с Каспаровым хренову тучу партий на высшем уровне и выиграв у него больше партий, чем все остальные чемпионы мира вместе взятые, говорить о том, что в Багио он победил чисто случайно и последняя победа "валидольная"- это верх необъективности.