Майкл Оуэн. «Перезагрузка» 20. Просьба о помощи
***
К своему удивлению, я обнаружил, что в 2014 году стою на своеобразном краю обрыва. Жизнь с таким определенным типом мышления и поведения привела меня к тому, что мне пришлось обратиться за профессиональной помощью. Да, именно так, мне! Учитывая, как я сопротивлялся любой психологии на протяжении всей моей карьеры, даже я не мог избежать иронии того, в каком состоянии я тогда оказался.
Я полагаю, что, оглядываясь назад, этот личный тревожный звоночек тихо подкрался ко мне. На протяжении всей своей игровой карьеры я был, мягко говоря, чрезвычайно сосредоточенным и целеустремленным человеком. Это не такая уж редкость для людей, достигших вершин своей профессии, как я.
Хотя, думаю, я пошел немного дальше.
Некоторые даже говорили, что видели во мне холодную темноту — черту, которую, как я полагаю, расходится с добродушной, дружелюбной к СМИ личностью, которую я всегда выставлял напоказ. Но на самом деле, как я уже объяснял, это всегда было прикрытием, давным-давно созданным моим агентом.
Правда в том, что внутри я временами бушевал, особенно когда был моложе. Моя мать это подтвердит. В детстве, если я не вымещал свое разочарование, пробивая пять или шесть дырок в стене своей спальни, когда мы проигрывали при игре пять-на-пять, я его вербально вымещал на нее.
В разное время на протяжении всей моей ранней карьеры я был непростительно гадок к ней. В процессе написания этой книги мой отец неоднократно упоминал о том, что он никогда не слышал, чтобы я за что-то извинялся. В дни матчей никто не осмеливался сказать мне ни слова. Моя жена Луиза вам это только подтвердит.
То, что моя семья и Луиза терпели половину того, что я устраивал им, и все же поддерживали меня, является одним из самых глубоких примеров безусловной любви, которые я только могу придумать. И как бы я ни пытался оправдать это перед самим собой старой поговоркой «ты всегда причиняешь боль тем, кого любишь больше всего», я думаю, что даже в глубине души знал, что это неправильно.
Нет никаких сомнений, что эта маниакальная нацеленность на успех двигала меня по карьерной лестнице. В дополнение к моим футбольным способностям, эта темная сила привела меня к вершинам, которых я достиг. Сомневаюсь, что кто-нибудь из моих близких людей сказал бы, что со мной было так уж и легко жить. Но по правде говоря, я просто был Майклом Оуэном — делал то, что должен был делать, чтобы быть самим собой.
К лету 2014 года, через год после завершения карьеры, это все достигло той стадии, когда стало очевидно, что кровожадный подход к моей футбольной карьере просто не совместим с нормальной семейной жизнью.
Как говорится, так не могло больше продолжаться.
Вопрос, который в конце концов привел к развязке, кипел уже некоторое время. В течение многих лет, из-за моих собственных внутренних демонов, я намеренно был очень жесток с Луизой по поводу предметов, которые, как я знал, будут больше всего выводить ее из себя — не в последнюю очередь на ее близкие отношения с нашей дочерью Джеммой.
Позвольте мне быть предельно ясным и сказать, что все это никоим образом не отражало моих чувств к Джемме или к Луизе. Я люблю их обоих всем своим существом; теперь я знаю, что это были просто мои недостатки и неуверенность в себе.
Я вымещал все на Луизе — обвинял ее в том, что она проводит все свое время со старшенькой и игнорирует других детей. Это даже не было правдой.
С одной стороны, я раскритиковал ее пожизненную страсть к дрессуре, а затем обратил это против нее — хотя, с другой стороны, я сделал все, что было в моих человеческих силах, чтобы поддержать ее в ее стремлении к этому. В этом не было никакой логики.
Мы постоянно ссорились из-за мелочей, и я всегда прибегал к одной и той же предсказуемой тактике, когда все обращал против нее. Я был как заезженная пластинка: все время повторял одну и ту же песню.
В глубине души я знал, что обожаю Луизу и никогда, никогда не захочу с ней расстаться. И все же я чувствовал, как все ускользает.
Со временем Луиза начала сомневаться в нашем совместном будущем, на что имела полное право. Учитывая, что она была со мной с тех пор, как мы были подростками — через времена, когда у нас ничего не было, к образу жизни за пределами всех наших самых смелых мечтаний — для нее вопрос о нашей жизнеспособности вообще был отражением того, насколько все из-за меня стало плохо.
В тот год, когда мы все были в отпуске в Дубае, проблема стала еще более серьезной. Я срывался, язвил — вел себя отвратительно. Я знал, что делаю, но не мог остановиться. В панике глядя в бездну под названием развод, я позвонил Стиву Макнелли, врачу из «Манчестер Юнайтед».
По какой-то причине на протяжении всей своей карьеры я всегда тяготел к врачам. Не забывай, я их много повидал. Стив не был исключением. Я всегда очень ценил его мнение, и он считал, что мы как можно скорее должны сходить на консультацию.
Я говорю «мы», но к этому моменту, как бы упрям я ни был, даже я знал, что проблема была во мне. Как бы там ни было, всегда есть место для адаптации для обоих участников брака, я знал, без сомнения, что я был тем, кто должен был измениться, чтобы стать нормальным мужем и любящим отцом.
Все наше семейное будущее зависело от того, насколько я повзрослею, чтобы хоть раз заглянуть внутрь себя — взглянуть в лицо тем аспектам моего характера, которые, будучи эффективными во время моей игровой карьеры, были совершенно разрушительными вне ее.
Вскоре после нашего возвращения из Дубая мы с Луизой отправились на консультацию — сначала вместе, а затем я продолжил свои сеансы самостоятельно. Весь процесс был откровением. Вскоре я почувствовал себя новым человеком — как будто сбросил с себя огромную ношу. Мне просто нужно было с кем-то поговорить и показать, что было передо мной все это время: Я глубоко любил свою жену, я всем сердцем любил свою семью.
Как только я примирился с этим довольно простым пониманием, весь гнев и обида, которые я чувствовал, накапливаясь с течением времени, просто ускользнули. У меня появилось ощущение, что я могу взглянуть на свою жизнь другими глазами.
Когда я это сделал, я поверг в прах весь гнев и сосредоточенность, которые вели меня к большому успеху в течение многих лет. Эти несколько недель в 2014 году были очень важными.
Кульминацией стало то, что я перестал быть футболистом Майклом Оуэном и встал на путь к новому Майклу — обычному человеку.
Я перезагружал свою жизнь.
Оглядываясь назад, я, возможно, переживал процесс, через который проходит каждый бывший футболист. Ты проводишь свою жизнь, думая о следующей игре, следующем голе или сейве — или о чем угодно. Ты сосредотачиваешься на тренировках, еде, сне и делаешь все возможное, чтобы быть лучшим игроком, каким только можешь. Ты делаешь это столько лет, сколько позволяет твое тело, и ты делаешь это, зная, что это короткая карьера без каких-либо гарантий после нее.
А потом, в один прекрасный день, все это прекращается.
Ты встаешь на следующее утро и ты уже не футболист. Проблема в том, что, поскольку твое тело больше не должно играть в эту игру, твой разум все еще продолжает это делать. Больше он ничего не знает.
Меня с шести лет готовили стать футболистом. Я направил свой разум на то, чтобы быть лучшим, каким только мог быть в течение двадцати восьми лет без перерыва. Как я мог вдруг перестать делать и чувствовать то, что делал все эти годы? Ответ был таков: я не мог. Не сосредотачиваясь на футболе, я неизбежно отвлекал некоторые из наиболее неприятных аспектов своей личности на общую жизнь — семью, друзей, бизнес и т. д
Как я уже говорил, эти целеустремленные, безжалостно амбициозные черты были вполне приемлемы в качестве части футбольной карьеры. Действительно, они внесли огромный вклад в ее продолжительность и успех. Без них я бы никогда не забил те голы, которые забил, и не поднял бы ни одного из трофеев, которые я поднял.
Но в повседневной семейной жизни продолжать идти по тому же пути означало бы расколоть такую близкую мне семью. Я пришел к пониманию, что мне нужно отделиться от футбола.
Здесь есть еще одна ирония, которую я хотел бы объяснить.
Когда мне было семнадцать лет и я только что сдал экзамен по вождению, я обычно ездил туда и обратно из дома по туннелю Мерси утром и обратно уже ближе к вечеру.
Сначала я не придавал этому значения. Это была всего лишь часть дороги, которая приводила меня к Мелвуду, месту моей работы.
Со временем я стал смотреть на туннель иначе. После 1998 года во Франции и всей сопутствующей шумихи, каким бы незрелым и неопытным я ни был, я каким-то образом понял, что мне нужно установить какое-то разделение — четкое разграничение между моей футбольной жизнью и моей семейной жизнью.
Учитывая, насколько важной была поддержка моей семьи во всех аспектах моей карьеры, для меня было так важно, что — независимо от того, что я делал на футбольном поле и независимо от того, насколько сумасшедшей становилась жизнь — тесный семейный круг всегда сохранялся, несмотря ни на что.
Уже в 1998 году туннель Мерси стал водоразделом.
Когда утром я ехал на работу, въезжал в туннель и выезжал со стороны Ливерпуля, я был футболистом Майклом Оуэном. Когда я возвращался домой и снова появлялся на стороне ближе к дому, я был Майклом, сыном Терри и Джанетт и братом моих братьев и сестер.
По прошествии многих лет, пока все голы, почести и шутки в раздевалке происходили на рабочей стороне туннеля, я всегда знал, что в конце дня я могу вернуться домой, в семейную ячейку, и через час после отъезда из Мелвуда один из моих братьев в пабе назовет меня дурачком!
Кроме того, в отличие от других игроков «Ливерпуля», которые жили в городе, мне никогда не приходилось сталкиваться со всем этим иступленным безумием — болельщиками на твоем пороге, когда ты возвращался домой с тренировки, что, как я знаю, приходилось испытывать таким парням, как Карра. Насколько «Ливерпуль» был моим миром, я мог избежать этого, в то время как они не могли (или предпочли этого не делать).
Не пойми меня неправильно. Я знал, что моя жизнь изменилась, когда я ворвался в первую команду «Ливерпуля» в возрасте семнадцати лет. Но вместо того, чтобы все, что шло вместе со славой и деньгами, становилось новой жизнью, я хотел, чтобы это была просто отдельная жизнь. Была явная разница, которая была важна. Моя семья всегда значила для меня все.
Естественно, люди часто спрашивали меня, как мне удалось справиться со всей этой славой и ее неизбежными атрибутами — особенно когда все это пришло ко мне в таком нежном возрасте.
Ответ прост: мои ноги никогда, никогда не отрывались от земли, потому что у меня всегда была семья, по другую сторону туннеля, которые удерживали меня. Им было все равно, насколько я знаменит и сколько мне платят. Для них я всегда был просто Майком. И с тех пор ничего не изменилось.
То же самое относится и к друзьям. Я никогда даже не думал о том, чтобы накапливать друзей-знаменитостей. На самом деле, когда я вижу, как известные люди внезапно становятся друзьями со всеми прочими подобными им людьми, это по-настоящему заставляет меня съеживаться. Это было бы так неестественно для меня — и так поверхностно и стереотипно. У меня все тот же лучший друг, Майкл Джонс, который был у меня с детства.
Отец Джоунси был управляющим в Колвин Бей, и через наших родителей мы всегда были лучшими друзьями. Даже сегодня мы разговариваем каждый день и видимся каждый день. Люди шутят о нас так, будто мы женаты! Но я никогда не ломаю голову о дружбе с кем-то. Джоунси просто мой лучший друг, потому что он всегда им был.
В рамках этой попытки сохранить нормальность, потому что я был так молод, когда слава и деньги обрушились на меня, почти все было сделано для меня моими родителями и моим агентом Тони Стивенсом.
С самого первого дня была создана полная сеть поддержки. Они рассказали мне все, что мне нужно было знать. Чего у меня не было — угрозы расправой, преследование по переписке от фанатов сталкера и т. д. — они всегда защищали меня.
С самого начала мама придирчиво следила за моими финансами. Не было ни малейшей возможности, что я спущу свой заработок. В этом смысле она похожа на ротвейлера — всегда волнуется, напрягается и защищает. Сколько бы денег ни было, она всегда заботилась о них от моего имени.
Даже сегодня, если я выиграю в лотерею, она все равно будет беспокоиться о том, как разделить деньги: кто в семье должен что получить и как сделать всех счастливыми.
Как ни неловко это признание, я только недавно начал пользоваться собственным банковским счетом, в возрасте тридцати восьми лет. До тех пор мама оплачивала все счета и всем управляла. Несмотря на то, что я живу в большом доме с 1998 года, и каждый день идут какие-то расходы, так было всегда. Это не тот случай, когда я заносчив или ленив, просто я никогда не знал ничего иного.
Я построил свой собственный дом после Чемпионата мира в 98-м, чуть дальше по дороге от того места, где мы сейчас живем. Нам с Луизой нравилось его проектировать и все там планировать. Мы переехали сюда где-то в 1999 году.
Примерно в то же время, потому что я мог, я купил дома для всей моей семьи в новом комплексе, который строился в парке Святого Давида недалеко от Юло. Сначала я купил первый шоу-дом для улучшения условий моих мамы и папы. Потом мне стало плохо оттого, что мои братья и сестры будут чувствовать себя обделенными, поэтому я купил по одному из всех прочих проектов шоу-дома для каждого из них: Терри, Энди, Карен и Лесли.
На самом деле, это было самое меньшее, что я мог сделать. Семья всегда жила в карманах друг у друга в лучшем смысле этого слова. У меня были деньги, и я подумал, почему бы и нет? Они все еще живут там сегодня — я так близок к своей семье, как никогда. Мы участвуем в жизни друг друга почти каждый день.
Терри, мой старший брат, теперь работает на меня, а до этого несколько лет проработал в British Aerospace. Ему 49.
В молодости он играл в футбол и был довольно талантлив. Какое-то время он играл на уровне Лиги Уэльса в качестве полузащитника и получал деньги за игру в футбол. Если бы я описал его характер, то сказал бы, что он всегда был очень умиротворенным.
Как и лошади, за которыми он ухаживает в качестве моего садовника/конюха, он любит свой распорядок. Как и мой отец, он довольно тихий, немного застенчивый — и не имеет никакого реального желания пойти и заработать десять миллионов фунтов. Он счастлив, зарабатывая свои деньги, каждый день ходя в спортзал и проводя выходные, когда он может пойти в паб со своими друзьями и проведя лишний выходной. Он просто Уравновешенный Эдди. Он просто копия Терри.
Другой мой брат, Энди, тоже много лет работал в British Aerospace. Как и Терри, он сначала строил крылья для самолетов Airbus, но, когда он стал более квалифицированным, он перешел в область поддержки продуктов. Часто ему приходилось летать по всему миру, чтобы починить приземлившиеся самолеты. С тех пор он уехал, чтобы заняться другими делами.
Энди тоже играл в футбол и был настоящим нападающим. Для футболиста он всегда был в отличной форме и обладал огромной скоростью. Чего ему не хватало, так это уверенности в себе. Похоже, у него было много шансов забить, потому что он был таким быстрым. Но он не был лучшим финишером.
Энди — полная противоположность Терри. Он определенно из тех, кто всегда интересуется, зеленее ли трава. Следовательно, он всегда думает о новых способах заработать деньги или о новых бизнес-идеях.
Из всех моих братьев и сестер Энди больше всех боролся с тем, кем я стал — не потому, что ревновал, а потому, что ненавидел саму мысль о том, что ему когда-нибудь что-то понадобится от младшего брата.
Как бы он ни был мне благодарен, когда я купил ему дом, он всегда сохранял это желание — быть независимым и никогда не полагаться на меня. В нем много гордости, в Энди, и я очень уважаю его за это.
Карен, моя старшая сестра, самая решительная в семье. Она усердно работает и яростно предана. Оглядываясь назад, я думаю, что взросление в качестве средней из пяти детей, возможно, немного повлияло на нее. Можно сказать, что она странная. Два моих старших брата примерно одного возраста — потом был приличный разрыв с Карен, потом еще один приличный разрыв с моей младшей сестрой и со мной.
С этой целью у нее, вероятно, было довольно сложное воспитание, когда ее тыкали и подталкивали две пары с обеих сторон. Но она боец. Она начала свой собственный бизнес, связанный с рабочим пространством, и сделала нечто очень, очень хорошее из ничего. Сейчас у нее работает более десятка человек. Она и осла всласть переговорит. Моя мама и она могут пойти куда угодно и в течение десяти секунд будут вести с кем-то полноценный разговор! Все любят Карен.
Лесли, моя младшая сестра, всегда дружила с моей женой Луизой. Она всегда приходила на игры, проводила время в комнате отдыха игроков и ладила с женами других игроков. Она моя замечательная младшая сестра. Она дизайнер по интерьерам, очень целеустремленная и полная энтузиазма. Как я уже говорил, мы с ней много времени проводили вместе, когда были детьми.
Семейная ячейка Оуэнов — хотя она и распространилась на мужей, жен и еще больше детей — это именно то, чем она всегда была. Я буду вечно благодарен им за то, что, поскольку они поддерживали меня, чтобы я не терял голову, я мог усидеть на двух стульях, возможно, больше, чем большинство футболистов. Я все еще думаю о них, когда проезжаю через туннель Мерси.
Теперь, когда моя меняющая жизнь связь с идеей расстаться с Луизой и семьей в 2014 году прошла, я почти уверен, что все, кто меня знает, скажут, что теперь я совершенно другой человек — в самом лучшем виде.
Персонал в конюшнях Мэнор Хаус считал меня настоящим чудаком. Я ходил на скачки, сидел в ложе на стадионе «Честера» один, читал газету, не желая ни с кем разговаривать. Именно таким я и был.
Сейчас же я готов разговаривать с кем угодно. Я буду первым, кто захочет пойти в паб со своими приятелями, и последним, кто захочет вернуться домой в конце ночи. В 3 часа ночи они все будут говорить: «Пойдем домой, нам уже почти сорок!» Но мне кажется, что на каком-то уровне я живу в обратную сторону.
Поскольку моя ранняя жизнь была настолько странной и блестящей одновременно, у меня никогда не было возможности сделать много разных вещей — например, пойти в паб с кучей приятелей, не беспокоясь о тренировках на следующий день. Теперь я могу это сделать. Я наверстываю упущенное.
Дома я тоже другой человек, рядом со своими близкими. Я точно знаю, что и Луиза, и моя мать на самом деле раздражаются на меня в последнее время — «ты слишком беззаботный!» часто говорят они мне.
Я ни на секунду не сомневаюсь, что наши с Луизой отношения были настолько жизненно важны для меня, чтобы я стал тем, кем являюсь сегодня. Во многих отношениях наши отношения так сильно изменились за эти годы — я, вероятно, не был так настроен на эти изменения, когда они произошли, в той степени, в которой должен был.
Надо отдать должное Луизе. Оглядываясь назад, можно сказать, что она попала в семью, в которую не всегда было легко попасть снаружи. Из-за того, что моя мать была так вовлечена в мою жизнь, я уверен, что порой для Луизы это было нелегко.
Был ли конфликт? Я не знаю. Чувствовал ли я напряжение? Я не думаю, что был достаточно рядом, чтобы быть в курсе. Не то чтобы мне было все равно — скорее, моя жизнь всегда была очень насыщенной. С семнадцати лет мне казалось, что меня вечно тянет в разные стороны.
С самого начала, после того как мы поженились в 2004 году, у Луизы не было выбора, чтобы тянуть меня в этом направлении. Поскольку я был профессиональным футболистом, я много лет командовал. Если я говорил, что мы переезжаем в Испанию с нашей почти двухлетней дочерью Джеммой, Луиза соглашалась.
Точно так же, когда я решил, что мы переезжаем в Ньюкасл, Луиза приехала со мной, с Джеммой, а позже, пока я был на Северо-Востоке, родились наш сын Джеймс и наша дочь Эмили. Все это я делал, и Луиза следовала за мной — вплоть до конца моей футбольной карьеры в 2013 году, до того, как родилась наша третья дочь, Джессика, когда я еще играл за «Манчестер Юнайтед».
На заднем плане, пока я делал карьеру, Луиза была абсолютной опорой семьи — позволяла мне делать то, за что мне платили.
Сегодня, конечно, после 2014 года, динамика изменилась, и я рад, что она изменилась. Хотя моя жизнь все еще очень насыщена, мне хотелось бы думать, что я гораздо больше вовлечен в семейную жизнь.
Я довожу детей до школы, хожу на школьные собрания, смотрю на соревнования, хоккейные матчи и вообще делаю все то, что должен делать любящий папа. Еще лучше, сравнявшись со своим прошлым и отпустив темные силы, которые подпитывали меня; со мной намного легче быть рядом.
Между тем, я рад видеть, что у Луизы много собственных интересов, которые я с радостью поддерживаю. На каком-то уровне произошла смена ролей. Что касается полной степени этого поворота, лучше, вероятно, спросить об этом Луизу. Думаю, что я справляюсь!
Что касается того, как я взаимодействую и воспитываю своих собственных детей, я не сомневаюсь, что моя собственная жизнь научила меня очень многому. Я бы сказал — и они, вероятно, согласятся — что в качестве родителя я довольно жесток. Жесткий, но и справедливый, я надеюсь.
Поскольку мне приходилось так много работать и продолжать упорно работать, чтобы поддерживать жизнь, которую я создал для нас, эта потребность в трудовой этике в жизни распространяется и на них. Хотя я, очевидно, не хочу, чтобы жизнь для моих детей была тяжелой борьбой, я также не хочу, чтобы им было все слишком легко доставалось. Есть баланс — и я думаю, что, учитывая то, как сложилась моя жизнь, я лучше других знаю, где этот баланс.
Я помогу им — и предоставлю им любую поддержку и советы, какие только смогу — но я также хочу видеть усилия, исходящие от них. В наши дни это может звучать как старомодный образ мышления, но я действительно верю, что он работает.
Что касается их заботы о том, кем я был когда-то, ну, я думаю, что я в той же лодке, что и большинство других людей с детьми. Они знают, что когда-то я был довольно приличным футболистом, но они, конечно, не кланяются мне в ноги из-за этого. На самом деле, я, кажется, помню разговор с моим сыном Джеймсом однажды — я не могу припомнить, как он начался.
«Ну что, папа», - сказал он, «ты когда-то ведь был хорош? Чем докажешь?»
Размышляя на ходу, я подошел к полке в гостиной, где стояло несколько DVD-дисков и видеоигр. Я выбрал копию видеоигры Pro Evolution Soccer 2008 со мной и Криштиану Роналду на обложке.
«Ну вот», - сказал я, вкладывая ему в руку игру обложкой вверх, «это был твой отец... »
