Кажется, Шарапова научила теннис человечности. Лиричная колонка Леры Ли
Урок о том, как пережить разочарование.
«Что делать после разбитого сердца?» вроде не тот вопрос, который задаешь вдогонку большой спортивной карьере. Великих спортсменов провожают восхищением, благодарностью, в меру психологичными зарисовками из-за кулис и слезоточивыми монтажами хайлайтов. Это справедливо. Спорт – профессия, где для успеха должно сойтись столько всего, что реально сходится у более-менее самых: самых одаренных, самых работоспособных, самых стойких. Самых везучих. Самых гибких.
Мария Шарапова выделилась даже в этой корпорации неординарностей. Ее уход вызывает те же реакции, что вызывало ее присутствие, – примерно весь диапазон эмоций от детского трепета через дипломатичное уважение к не всегда скрываемому раздражению. Делать вид, что Шарапову универсально любили, как минимум странно. Делать вид, что она заслуживает универсальную любовь, просто глупо (а еще – несправедливо упрощает характер).
За двое суток после премиально спродюсированного прощания (эссе в Vogue, видео от Vanity Fair, эксклюзив The New York Times) только топорные панегирики не называли наследие Шараповой сложным и неоднозначным. Те, что потоньше, прямо обращались к слону в комнате – ее допинговой дисквалификации. Теннисный трибунал не увидел в мельдониевой истории намеренного обмана, напоминали они. Звучит солидно и будто бы финально, но будем откровенны: в мире вне теннисного трибунала это не имеет значения (даже если забыть, что антидопинг в теннисе давно себя дискредитировал).
Что значение имеет: после допинговой мелодрамы репутация Шараповой перестала быть безупречной. А какой безупречной она была! Шарапова и ее окружение долго и блестяще продавали сочную американскую мечту: побег из Чернобыля, расставание с мамой, эконом «Аэрофлота» у туалета, 700 долларов кэша, а через 10 лет ранних подъемов и чужих квартир – победный «Уимблдон», спонсорские миллионы, ошеломительная слава, все более глобальная и глянцевая с каждым следующим «Шлемом». Шарапова до мельдония была недосягаемой в своем совершенстве, она завораживала цельностью своей истории.
Важно, что мельдониевый конфуз не сделал Шарапову менее чемпионкой (все победы одержала легально) или менее селебрити (на обложку Vanity Fair за все годы попала один раз – после дисквалификации), и он совершенно точно не сделал ее менее интересной (топ-спортсменка с десятилетием проблем с сердцем! Почему это еще не на HBO?). Но то шокирующее признание на уродливом ковре 7 марта 2016-го и последовавшая остервенелая PR-атака разбили сердце многим из тех, для кого она была воплощением профессионализма и аутентичности, – а как иначе. В героическую чемпионскую легенду можно вписать кучу всего: и дистанционный патриотизм, и тотальную коммерческость, и нелюбовь коллег. Тень, даже ненадолго упавшую на профессиональную честность, туда вписать нельзя.
Оставшиеся годы карьеры Шараповой мы присматривались к ней заново. Она перестала быть идеальной: вместе с командой отбивалась от нападок (не всегда элегантно), проигрывала почти выигранные матчи, утратила навык прибавить в решающий момент, безуспешно уговаривала тело сотрудничать, зрелищно злилась на напоминания о мельдонии. Справедливости ради, даже в этой новой уязвимости она транслировала знаменитую чемпионскую ментальность: искала способы, пахала, не боялась провалиться. Поздняя Шарапова потеряла основания бортовать претензии соперниц стервозным «Победила я – она может говорить что угодно» или на критику в жадности до денег и паблисити отвечать ультимативным «Я выиграла «Ролан Гаррос» две недели назад».
Вместе с тем Шарапова после мельдония, так и не добившаяся возмездия за пятно на репутации, вдруг оказалась живее и будто даже важнее той, что яростно камонила на главных кортах мира и поселилась на вершине олимпа Forbes. Великая спортсменка, она закончила очень далеко от былого могущества, но ее прощальный урок нам стал, наверное, самым важным: можно уважать, не трепеща, отдавать должное, не любя, и быть благодарными не только за хорошее.
Получается, мы не просто выросли вместе с Марией Шараповой – мы вместе с ней повзрослели.
«Я отдала жизнь теннису, но он дал жизнь мне». Прощальное эссе Марии Шараповой
За что мы любим Марию Шарапову
Фото: Gettyimages.ru/Elsa, Clive Brunskill, Julian Finney
Лера Ли написала правдивый, совершенно без прикрас пост об одной из лучших теннисисток в истории, на карьеру которой наложились 2 огромных испытания: тяжелая травма и несправедливость. Но Маша прошла через них. До сих пор не устаю удивляться, как она справилась, как она не побоялась вернуться после всего мракобесия, когда препарат для восстановления признали допингом. Но она сделала это.
Но это не отменяет того факта что она великая.
Миллионы мужчин в мире ее полюбили.
Это первый человек по стонам которого я буду скучать.
С 17-ти лет она под микроскопом, все ее действия, решения, матчи, наряды, бойфренды - все это на первых страницах.
И она, во-первых, всегда оставалась при этом в первую очередь спортсменкой. А не ай-ти герл, или как это называется, когда у девушки нет никакой профессии и реального занятия, но она все равно во всех журналах. Маша - спортсмен и боец до мозга костей.
И, во-вторых, она никогда не изменяла себе. Она не пыталась всем нравиться. Не давала всегда политкорректные, скучные и унылые интервью. Не пыталась стать аналогом Федерера, этого идеального персонажа который так дополняет швейцарские сыры, часы и банки. Не выпрашивала себе мерседесы как наши мужественные герои-хоккеисты за победу на ЧМ.
Респект Маше!
Есть американский аналог мельдония, он даже пожестче будет по составу, но он разрешен Wada.
Идет война за влияние в фармацевтической отрасли.
Долгие годы он был разрешен, а потом всех вдруг брать начали.
Преимущественно Рускоязычных.
При этом Варвару Левченко которая выступает за США была отмазана