Боб Проберт: Тафгай: Моя жизнь на грани. Часть 2
"На протяжении восьми лет, мы многое повидали вместе, на льду и вне его. Яркие моменты включают в себя две полуфинальные серии плэй-офф против "Эдмонтон Ойлерс", ведомые великим Уэйном Гретцки. Проби сыграл важную роль в продвижении в плэй-офф. Я чувствовал себя значительно лучше, когда знал, что Боб приглядывает за мной", - Стив Айзерман.
Мне нравилось думать, что я хороший распасовщик. Но это было и проблемой. Много раз вместо броска по воротам, я отдавал пас. Мне просто нравилось помогать другим. Ничто не сравнится с видом одноклубника, который забил гол с твоей передачи.
У меня были хорошие тренеры, которые знали, что я могу играть. Многим не выпадает такой шанс. Я уверен, ты хорош настолько, насколько этого хочет твой тренер. А у меня был ещё и драйв – я так думаю. Это всё и помогло мне пробиться в НХЛ. Я видел многих, имеющих талант, но у которых не было этой жажды игры, драйва.
Рик Кранкер был моим тренером в миджетах. Мировой мужик. Я иногда встречаю его в городе. В возрасте от 10 до 13 лет, я всегда был одним из лучших игроков в команде. Мне повезло ещё и в том, что я был всегда намного выше других ребят. Мало кто мог сравниться со мной в росте, так что я всегда был среди двух или трёх лучших игроков команды. И мне это нравилось. Единственное, меня бесил мой размер ноги. Всегда выводили из себя эти здоровенные лапти. Я всегда покупал обувь на размер меньше и ходил в ней. Сейчас-то уже мне на это плевать.
Мой брат Норм, на год старше меня, тоже играл вместе со мной. Его задрафтовала "Виндзор Спитфайерс", главная местная юниорская команда. Она же и стала концом его хоккейной карьеры. Просто не повезло – оказался в ней не в то время. "Спитфайерс" были по-настоящему хорошей командой тогда. Они пробились в финал ОХЛ. А брат не получал много игрового времени. В любой бы другой год он играл бы гораздо больше, но не тогда. Он отыграл год в Сент-Клер Колледж из Виндзор, но это было всё. Думаю, это было стало для него ударом, когда он не смог закрепиться и там. И у него тоже начались проблемы с выпивкой и наркотиками.
Я начал выпивать уже давно. Впервые я напился в 14 лет. Мы были с семьёй на празднике у моей тёти в Мичигане и мой отец прихватил домой кулер, набитый пивом – американское пиво в банках, разных сортов. "Шлитц", "Бадвайзер", "Пабст Блю Риббон". Я втихаря вытащил их, решив попробовать на вкус. Выпил одну и ничего. Потом ещё одну и ещё.
Выпив примерно пять банок, я почувствовал сначала легкое опьянение, а потом меня накрыло по полной. Я был такой: "Зашибись мне дало", но я знал, что мне лучше лечь в постель, прежде чем кто-то спалит меня шатающимся или валяющимся на полу.
Полагаю, я облевал всё вокруг в ту ночь. Моя мать пришла меня будить с утра и ужаснулась. У меня до того проявлялась иногда аллергическая реакция на рыбу, так что я обвинил во всём тунца. Быстро придумал отмазу, что я ужинал у приятеля, а они добавили тунца в макароны с сыром. Мать купилась на мою выдумку, так что после этого, она всегда беспокоилась обо мне, чтобы я не ел много тунца.
Мне повезло ещё и в том, что я легко мог бы захлебнуться в собственной рвоте. Выпить пивка стало потом регулярным занятием. У меня был высокий порог сопротивляемости алкоголю. Отец обычно сидел внизу, смотрел телек, мать спала, а я прокрадывался в гостиную или на задний двор и пил пиво. Обычной дозой было 4-6 банок. Я прятал пустые банки, а на следующий день выкидывал их. Мне нравилось состояние опьянения. По-настоящему нравилось.
Я начал зависать на вечеринках, искать приятелей, которые тоже были не прочь выпить. Сначала, нажравшись на выходных, я не мог снова пить еще недели три. Но потом промежутки между пьянками становились всё короче и короче. Каждые выходные, а потом и дважды в неделю я напивался. В то время это не вредило моим занятиям хоккеем. Главное, не пить перед игрой. После? Без проблем. Может, даже за день до игры. Когда ты молод, всё выветривается из тебя уже на следующий день. Помню, отец очень разозлился, когда узнал об этом. Но после того, как мой брат Норм вдребезги расколотил машину, после одной из вечеринок, мои похождения не казались такими уж ужасными.
Как-то одной ночью, мне было лет шестнадцать, я возвращался домой после зажигалова. В противоположном направлении мимо проехали копы. Внезапно я ломанулся через ближайший двор. Они заложили полицейский разворот и начали гнаться за мной. Перепрыгнув пару заборов, я помчался к школе, надеясь укрыться там, потому что машина не смогла бы пробиться сквозь траву. Но они вызвали подмогу и окружили меня.
Усадив меня в машину, они допросили меня и им пришлось отпустить меня. Было прикольно на самом деле – в чём они собирались меня обвинить? В беге по улице? А я и сам не знаю, почему я побежал. Может, своеобразный бунт против власти. Сейчас бы за это меня, скорее всего, подстрелили бы из "Тазера". Мне доставалось "Тазером" и, скажу я вам, лучше сначала подумать о том, что собираешься делать.
Мне было на многое насрать в то время. Я завалил половину экзаменов в девятом классе, а мои оценки упали ниже среднего. Мне удавалась только игра в хоккей. Я играл крайнего в своей миджет-команде, "Клуб 240" и уже привлёк к себе некоторое внимание. 187 сантиметров ростом и 97 килограмм веса и продолжал расти. К тому же неплохо играл. Я мог оттеснить соперника, хорошо управлялся с шайбой и результативность была на уровне.
Для меня лучшим в хоккее была моя команда, одноклубники. Я не был таким уж серьёзным, как стоило бы. Я никогда не оттачивал своё катание и не загонял себя тренировками вне льда. Когда мне было 16, мы отправились на турнир в Ванкувере. Это было весьма насыщенное событиями путешествие. Я нарушил закон, лишился девственности с девушкой старше меня и заставил некоторых скаутов обратить на меня внимание.
Я изготовил фальшивые удостоверения личности для всех парней, так что мы могли набирать столько бухла, сколько захотим. Это было весьма занятно, с учётом того, что раньше не было компьютеров. Я достал все необходимые инструменты в магазине рукоделия. Я вписал на каждом удостоверении имя, провёл линию для подписи, добавил фотографию, вытиснил слово ALBERTA поверху, раскрасил его в красный цвет и добавил рост и вес владельца. Затем я заламинировал их и они стали выглядеть как настоящие студенческие удостоверения.
И нас ни разу не спрашивали о возрасте, ни разу. Это было круто.
У меня были умелые руки. Не то, чтобы прямо мастер хоть куда, но кое-что умел. Поддельные удостоверения позволяли нам покупать выпивку и торчать в барах. Мы веселились с девчонками, стоявшими на углу нашего отеля. Думаю, им нравились бесбашенные парни. Одна из них была прелестной блондиночкой. Несмотря на ее некоторую грубость в общении, я находил её интересной.
Она стала первой девушкой, которой я когда-либо видел обнажённой. Скинув трусики, она протянула мне презерватив. Я видел фотографии голых женщин – у отца была нычка с журналами – но сейчас всё было во плоти. После я вышел от нее, показывая своим товарищам большой палец, но, на самом деле, всё прошло довольно неуклюже. И я не заплатил ей. У меня и денег не было, да и она не была проституткой.
В турнире участвовало несколько хороших команд, но пиво и секс, похоже, помогли мне, потому что я был избран левым нападающим в первую команду лучших всего турнира. Скауты навострили уши и в следующем году, в 1982, меня задрафтовала молодёжная команда "Брентфорд Александерс". В ознакомительном лагере "Александерс" я весьма нервничал. Все остальные игроки были такими положительными, прямо образ пиши. Но как только уехали родители, мы сразу же запалили громадный костёр и опорожнили несколько бочонков пива. Гора упала у меня с плеч.
Моего отца хватил удар в 1981. Я был дома, как и моя мать, когда отец вернулся с работы. Сгусток крови закупорил одну из его артерий и у него начались проблемы с речью. Моя мать закричала мне: "Бобби! Бобби! С отцом что-то не так!"
Ему парализовало левую сторону тела и он никогда не смог полностью восстановиться. Я старался как-то избегать его после этого и всегда чувствовал себя виноватым из-за этого. Мы не приводили домой друзей, потому что не хотели, чтобы его видели таким. Он был слаб и с трудом говорил и ходил. От него осталась лишь тень прежнего Эла, сидевшая перед телевизором. Он злился на себя и печалился одновременно. Думаю, это из-за того, что он всегда учил нас, что слабость – это непростительно.
Год спустя у него случился ещё удар. На больничной койке он выглядел совершенно больным и исхудавшим, с посеревшим лицом и мертвенно-бледными губами.
Он поспрашивал меня о Брентфорде, сказал мне заточить коньки и постричься. Через пару часов он впал в кому и умер. Я не плакал.
Через день после его похорон я отправился в ознакомительный лагерь.
Материал из книги Tough Guy: My Life on the Edge. Перевод Святослав Панов www.hockeyfights.ru .
