«В мире нет команды, которая смогла бы меня удержать!». Автобиография Дэйва Семенко. Глава 15
ДЕРИСЬ ИЛИ ПРОВАЛИВАЙ
«Только не плачь!» - повторял я себе. «Что бы ни произошло – не вздумай плакать!». Самолет подлетал все ближе и ближе к международному аэропорту Эдмонтона, а из моей головы никак не выходили слова Сатера: «Я обменял тебя в Хартфорд… Позвони Эмилу Фрэнсису… Вот его номер… Я обменял тебя в Хартфорд». Это был самый большой шок в моей жизни. Выходя из самолета, я старался сохранить нормальное настроение, напевая себе под нос командную песню «Хартфорд Уэйлерс». Журналисты, летевшие с нами, сразу узнали мелодию и здорово над этим посмеялись. Я игнорировал всё это и держал себя достойно до тех пор, пока ко мне не подошел Боб Фриман.
«Мы все также будем дружить, верно?» - сказал Боб, протягивая мне руку. И тут меня накрыло. Боб был первым человеком, которого я встретил в Эдмонтоне после переезда из Брэндона, когда мне было всего 20. И вот, он же, спустя девять с небольшим лет, говорит мне прощай. Я больше не в силах был сдерживать слезы. Мои глаза тут же намокли, и я быстро направился к двери. Никаких расспросов в прямом эфире, спасибо. Меньше всего на свете я хотел разреветься перед объективами телекамер. Поэтому все мои прощальные интервью были на всякий случай даны по телефону.
Я всегда говорил ребятам, что после своего ухода на пенсию, мне хотелось бы, чтобы мой шкафчик в раздевалке «Эдмонтона» зашили оргстеклом, поставив за туда мою маленькую восковую фигурку. Я называл этот шкафчик Храмом. И действительно, один из тренеров «Эдмонтона», Лайл Кульчински, все здорово там обустроил. Среди множества вещей, находящихся в кладовках Колизеума, Лайл сумел отыскать кусок оргстекла подходящего размера. Он поставил его перед Храмом, одновременно наполнив шкафчик множеством разных мелочей: моими фотографиями и разной статистикой времен моих выступлений за «Эдмонтон». Лайл даже поставил туда игрушечный автобус – отсылка к тому самому инциденту в Бостоне, в ходе которого Слатс по известным лишь ему причинам вдоль и поперек перерыл мой чемодан.
Думаю, ребята по достоинству оценили творчество Лайла, пусть оно и простояло там не слишком долго. Сатер бегло взглянул на это и попросил Лайла быстро от всего избавиться. Тем временем я отправился в Хартфорд. И на этот раз прием оказался куда более холодным. Когда Боб впервые встречал меня в Эдмонтоне, он лично забрал меня из аэропорта, рассказал все о городе и попросил не стесняться обращаться к нему за помощью, если мне что-нибудь понадобиться. В аэропорту Хартфорда не было никого, кто мог бы интересоваться моим прилетом в Коннектикут посреди глубокой ночи. Только я, несколько клюшек и вещи, которые были наспех собраны в, как оказалось, четырехмесячное выездное турне.
Я совершенно не знал, чем себя занять, поэтому решил подняться в свою комнату и включить телевизор. Наконец мне позвонил Эмил Фрэнсис и предложил встретиться утром за чашечкой кофе. Это была самая долгая и самая одинокая ночь в моей жизни. Дэйв Ламли и Дон Кокс, менеджер той гостиницы в Хартфорде, когда-то вместе учились в школе. Именно Дэйв заранее позвонили своему приятелю, и предупредил его о моем прилете. Дон же здорово обо мне позаботился. Он дал мне две хороших соседних комнаты. На следующий день я встретился со своими новыми одноклубниками, получил форму и провел первую тренировку с командой. Казалось, всё складывается неплохо. По крайней мере, я так думал до тех пор, пока не оказался на скамейке запасных, слушая гимны перед своей первой игрой в качестве «китобоя». Я взглянул вниз на свой свитер, передняя часть которого была украшена большой буквой «W». И тут меня словно ударило током: «Я не могу! Не могу играть за другую команду!». Я так долго носил свитер «нефтяников», что мне просто захотелось сорвать с себя эту новую форму и поскорее уехать обратно в Эдмонтон. И меня абсолютно не волновало, буду ли я снова играть в хоккей.
Однако в самом начале встречи Джон Андерсон получил повреждение. Он играл в первом звене команды вместе с Кэвином Дайнином и Роном Фрэнсисом. В результате меня переставили в их тройку, и я отметился шайбой уже во второй двадцатиминутке. Толпа искренне меня поддерживала и это очень сильно помогло. В тот момент я остро нуждался в этом, поскольку не стоял на коньках уже около недели. Я провел всего одну тренировку с «Хартфордом», а это, как вы понимаете, не слишком много.
Тем не менее, эти занятия и рядом не стояли с тем, к чему меня приучили в «Эдмонтоне». Однажды кто-то из моих новых партнеров по команде сказал мне в раздевалке, что если я вдруг вспотею на тренировках в «Хартфорде», это будет исключительно моя вина. Занятия Джека Эванса практически полностью копировали друг друга и, в общем-то, не сильно отличались от того, что мы с вами привыкли называть катанием с болельщиками. Все это быстро вошло в привычку. Но к концу той первой игры, я был полностью выжат. Ощущения были такими, будто я никогда в жизни не катался так много. Но в принципе, старт удался. Я забросил две шайбы и получил звание первой звезды матча – о лучшем нельзя было и мечтать. Позже, в разговоре с репортерами, я выдал шутливую фразу: «Удивительно, через сколько крутых перемен в жизни человеку приходится пройти только ради того, чтобы забросить в этой лиге парочку голов».
«Хартфорд» играл в дивизионе Адамса вместе с «Монреаль Канадиенс», «Бостон Брюинс», «Квебек Нордикс» и «Баффало Сейберс». Это был типично мой дивизион с идеальной для меня игрой: жесткий прессинг и крепкая оборона. Ничего похожего на дивизион Смайта, который состоял из неудержимых нефтяников и всех остальных. Мы победили на выезде в Бостоне, а затем выиграли еще и в Нью-Йорке. В конечном счете, произошло то, что должно было произойти. Я очень быстро вернулся к своему «О, так ты у нас оказывается хоккеист?!» синдрому, отошел от своего игрового стиля, который помог мне продержаться в Лиге в течение всех этих лет и, поддавшись иллюзии, так больше и не сумел вернуться на прежний уровень.
В марте мы приехали в Эдмонтон. Это была моя первая игра в Колизеуме после обмена, а также первая встреча с друзьями c декабря, когда наши с ними пути разошлись в местном аэропорту. И знаете, многое из того, что мне пришлось услышать по возвращению, оказалось для меня шоком. Люди всерьез считали, что я выйду на площадку и покалечу Уэйна. Я слышал подобные разговоры несколько раз перед игрой. Поначалу я был полностью уверен в том, что это шутка. Как равно и в том, что она сомнительного качества. И лишь позже до меня дошло, что они обсуждают это всерьез. Вот хоть убейте, но я до сих пор не понимаю, что могло заставить людей думать обо мне подобным образом. А даже если так, то почему они не говорили о моей предстоящей охоте на Сатера? В конце концов, это он обменял меня, а не игроки.
Взамен этого они на самом деле полагали, что я попытаюсь вернуть себе место в «Эдмонтоне», поколотив Гретца! Что это должно было доказать? Что им меня не хватает? Что я нужен им в «Эдмонтоне» потому что Уэйн больше не чувствует себя защищенным? Ерунда! И всё же, эта ночь была особенной! Фанаты приняли меня очень тепло. «Нефтяники» выиграли 4:1, а уезжать из города вместе с «Уэйлерс» было почти так же непросто, как и отправиться в Хартфорд в первый раз.
«Уэйлерс» выиграли дивизион Адамса в тот год, сумев в итоге опередить «Канадиенс» на одно очко. И люди тут же начали говорить о том, что именно «Хартфорд», в конечном счете, встретится с «Эдмонтоном» в финальной серии Кубка Стэнли. Лично я в это не верил. Это казалось мне невозможным. К тому же, меня не очень радовала возможность выиграть Кубок с «Хартфордом», обыграв в финале «Эдмонтон», потому что глубоко внутри я всё еще считал себя «нефтяником». У меня не было какой-то особой преданности по отношению к моему новому клубу. По сути, я даже не знал, вернусь ли в команду в следующем сезоне. При этом меня не покидало ощущение, что я не вхожу в их долгосрочные планы.
В итоге, когда «Квебек» выбил «Хартфорд» из розыгрыша Кубка в полуфинале дивизиона, Фрэнсис сказал мне, что их максимально возможным предложением будет контракт, по которому я отыграю за них еще один год, а затем стану свободным агентом в конце следующего сезона. Это означало, что мне предстоит вернуться в Хартфорд поздним летом и биться насмерть за эту возможность, чтобы просто остаться в обойме. А если клуб не захочет меня оставить, то кто-то заберет меня на драфте отказов. Я пытался договориться с Фрэнсисом о двухлетнем одностороннем соглашении, но он продолжал говорить, что это не возможно. Единственное, что «Уэйлерс» готовы были мне предложить – однолетний контракт с опцией отправки в нижние лиги.
Хотелось ли мне приехать в лагерь, чтобы биться головой о стену ради этой возможности? Собирался ли я испытать судьбу на прочность и в итоге оказаться внизу? Стоило ли это того, чтобы, приехав в Хартфорд,, оказаться в итоге незащищенным и отправиться в какой-нибудь новый город или другой лагерь? Нет, спасибо. Я подумал, что поздним летом 1987 мне будет лучше остаться дома в Эдмонтоне и подождать, пока кто-то не предложит мне новое соглашение. Я был готов рискнуть.
И незадолго до того, как тренировочные лагеря должны были открыться, на горизонте появился «Торонто». Тем летом мой старый приятель Курт Брэкенбэри заезжал в Эдмонтон. Мы вместе сходили в ресторан, и Брэк рассказал мне о том, что вскоре он проездом окажется в Торонто, где встретится со своим экс-одноклубником Джоном Брофи, ныне тренирующим «Мэйпл Лифс». В связи с этим, Брэк интересовался, стоит ли ему замолвить за меня словечко.
«Не говори ему о том, что ты со мной разговаривал!» - сказал я Курту. «Не хочу, чтобы всё выглядело так, будто я пытаюсь найти работу. Но будет здорово, если ты сумеешь разузнать реальную обстановку». Больше мы с Брэком об этом не говорили. Как бы там ни было, вскоре я услышал новости о том, что «Торонто» провернул масштабный обмен с «Чикаго», в ходе которого, среди трех прочих задействованных игроков, клубную прописку сменил и Эл Секорд, ставший игроком «Лифс». Тогда я подумал, что о «Торонто» можно окончательно забыть, поскольку они уже получили своего мощного левого вингера. Но к моему большому удивлению они по-прежнему были во мне заинтересованы.
Я находился дома, в Эдмонтоне, катался понемногу, тренировался в зале… ничего сверхъестественного. По моим собственным оценкам, у меня было достаточно времени, чтобы привести себя в игровую форму, учитывая то, что я не собирался посещать игровой лагерь «Хартфорда». Внезапно раздался телефонный звонок. Это был мой старый приятель и экс-одноклубник по «Эдмонтону» Гарри Ларивье, который в тот момент как раз работал помощником главного тренера в «Торонто». Он сообщил мне то, что «Лифс» закрыли сделку с «Хартфордом», отдав «Уэйлерс» своего защитника Билла Рута, в обмен на меня. Первой мыслью в моей голове было: «Ну вот, теперь мне нужно очень быстро привести себя в порядок!»
Я высказал Гарри надежду, что никто в организации не будет ждать от меня чуда, и что мне потребуется некоторое время на восстановление формы после своего переезда в Торонто. Чем больше я об этом думал, тем более идеальной мне казалась сложившаяся ситуация. Начать хотя бы с того, что Джон Брофи был сторонником жесткого и силового хоккея. В то время мне казалось, что это будет настоящая мечта. Знать бы тогда, что за ужас ждал меня впереди.
То, как Джон Брофи относился к Крису МакРэ, заслуживает отдельного обсуждения. Он считал его средством «первого предупреждения». А между тем, таких ребят в Лиге не так уж и много. У Криса было большое сердце и единственной целью для него всегда было обеспечение достойного уровня жизни для своей семьи посредством игры в хоккей. Сам он не был большим, зато его игра была таковой. Брофи же требовал, чтобы Крис просто раздавал тумаки на льду. Ничего больше. Однажды мы играли против «Ред Уингс» и именно в тот момент, когда Крис возвращался на скамейку после очередной смены, Брофи набросился на него за то, что тот пытался погнаться за потерянной шайбой.
«Даже не думай смотреть на эту чёртову штуковину пока ты на льду!» - вопил ему Джон. «Не смей даже думать о ней! Ты нужен лишь для того, чтобы стравить всех остальных! Иди и спровоцируй на драку Джоуи Кочура!» Как вам такие слова от тренера НХЛ? Есть парень, который вышел на лёд, отпахал свою смену, закрыл оппонента по всей глубине фланга и удержал зону, но вот однажды шайба вылетела за ее пределы, и он получил по шее от тренера за то, что попытался вернуть ее команде… Игра должна приносить удовольствие. А для этого нужно, по крайней мере, принимать в ней участие.
Конечно, в той роли, которая досталась мне, «удовольствия» было не так и много, но глубоко внутри я все равно считал себя игроком. Мне хотелось внести свой вклад в победу команды. И хотя мои действия зачастую помогали нам побеждать, я всегда мечтал сделать это как-то иначе: создать суперопасный момент или забросить очень важный гол. Все об этом мечтают. Это же хоккей. Мы росли на этом всю свою жизнь.
Затем ты попадаешь в НХЛ, играя за «Торонто Мэйпл Лифс», где тренер отчитывает парня только за то, что тот попытался сделать кое-что с шайбой. И это начинает разъедать тебя изнутри. Я не мог сказать Крису: «Послушай, да пошли ты его нах*р. Просто выходи на лёд и играй в свой хоккей». Я знал, что если он не станет выполнять требований Брофи, то его, скорее всего, быстро отправят «вниз». «Торонто» не собирался отправлять «вниз» меня. Они в принципе не собирались отправлять «вниз» игрока, который мог бы наделать много шума на площадке в любой момент, когда это понадобиться тренеру. А «Торонто», нужно сказать, именно так меня и оценивало. Брофи считал меня своей карманной атомной бомбой, сидящей на скамейке и готовой взорваться в любой момент, как только он нажмет на кнопку.
В 1987 во время одного из предсезонных матчей против «Детройта», я встретился с парнишкой, о котором Гарри Ларивье рассказывал мне еще перед игрой. Его совсем недавно вызвали из подвалов фарм-клуба, а такие ребята часто пытались ввязаться в драку или наброситься на матерых бойцов. И действительно, во время моей первой смены, шайба прилетела ко мне по борту после вбрасывания на другой стороне площадки. Я едва успел начать разворот, чтобы, как следует ее принять, а парень был уже там, полностью готовый к бою. Его первый удар застал меня врасплох. Но это не сильно меня расстроило, и мы организовали некое подобие драки. Лишь в штрафном боксе я понял, что у меня рассечение над глазом. Этого было достаточно. Теперь нам было о чем поговорить.
После того как мне наложили швы, я принялся искать парнишку на льду, пока, в конце концов, окончательно его не поймал. Я прижал его к борту в том месте, где и планировал. Но совершенно неожиданно, дверь бокса за его спиной открылась, и мы рухнули в проем да так, что парень в итоге приземлился на меня верхом. Но даже это не казалось мне большой проблемой. Зато в перерыве, Брофи, стоя посреди раздевалки, дождался пока все замолчат, посмотрел на меня и выдал: «Семенко, я взял тебя не для того, чтобы ты проигрывал бои. Чем, черт возьми, ты сегодня занимаешься?»
Никто и никогда прежде не говорил мне ничего подобного. Для остальных ребят из команды это также стало неожиданностью. Я сказал Брофи, что лучше бы он почаще выпускал меня на лёд. И когда он сделал это в следующий раз, мы с тем малым здорово пободались, к тому же мне удалось крайне быстро его припечатать. Парень, правда, оказался лишь целью. На самом деле я яростно ненавидел Брофи, и именно его готов был разорвать в ту самую минуту. Я не мог поверить, что он сказал мне эти слова, хотя уже тогда мне стоило догадаться, что это было как раз в его стиле.
Дальше – хуже. Моя карьера достигла отметки, когда я знал, что не буду играть. Брофи держал меня в составе лишь по одной причине: бои. К тому моменту, за всю мою спортивную жизнь, меня ни разу не отправляли на лёд чтобы драться. С моей стороны все всегда происходило спонтанно. Теперь об этом можно было забыть. Однажды, наш центральный нападающий Эд Ольчик «словил» удар локтем от Бэйсила МакРэ. Для Брофи сигнал был предельно простым: «Так, Эдди, быстро убирайся со льда. Дэйв, а ты на площадку. Позаботишься об этом товарище». Но мне это было не нужно. Я не чувствовал себя комфортно, не чувствовал, что у меня сносит крышу. А пока я спокоен, все мои физические действия не отличаются особой эффективностью. Зато этот седой тип за моей спиной без остановки продолжал орать: «Пошёл! Пошёл! Пошёл!».
Мы как раз проводили две спаренные встречи с «Детройтом». Во время первой из них, на гостевой для нас «Джо Луис Арене», Боб Проберт носился по всему льду и делал всё, что ему вздумается. Уже после игры, в самолете, на пути обратно в Торонто, Брофи подошел ко мне со словами: «Мне, правда, неприятно просить об этом игроков, но ты должен достать Проберта». До игры оставалось еще два дня, а он уже мне об этом сообщил!
Естественно, едва игра началась, Проберт вышел на лёд и стал преследовать звезду «Лифс» Вендела Кларка. Я тут же был отправлен на площадку, чтобы следить за ними обоими. Мы с Пробертом встали друг напротив друга перед вбрасыванием, но я совершенно не знал, что с этим делать. Видите ли, включится в драку совсем не сложно, когда тебя тронули первым. Но что я должен был делать в этом случае? Прорываться к Проберту и, стукнув его по плечу, сказать: «Извини, Боб, но я тебе сейчас вмажу, потому что наш главный отправил меня сюда именно за этим»? В итоге я просто напрыгнул на него. Единственное, что меня тогда интересовало – быстрое окончание боя.
У меня не было настроения драться, и я, само собой, не собирался доверять своим бойцовским инстинктам в этой ситуации, особенно против тяжеловеса вроде Проберта, просто потому, что это решение не было спонтанным. Похожая ситуация имела место и в Сент-Луисе, когда Тодд Ивинг стал преследовать Бёрье Сальминга. Я как раз оказался на льду и тут же наскочил на Ивинга. Это был не свойственный мне поступок, но в тот момент я слишком много думал. Вернувшись на скамейку после вбрасывания, я рисковал нарваться на разъяренного Брофи прямо у борта. А он в свою очередь снова отправил бы меня на лёд за кусочком Проберта. Я не был морально к этому готов, да и не собирался рисковать собственным здоровьем.
Чем старше я становился, тем более резкими должны были быть события, чтобы я на них среагировал. В молодости у меня был взрывной характер, но в сезоне 1987-88, последнем сезоне в моей профессиональной карьере, мне все труднее давалась роль, которую Брофи хотел видеть в моем исполнении. Люк Ричардсон был 18-летним парнишкой, выбранным «Торонто» в первом раунде драфта, как раз перед моим единственным сезоном в составе «Мэйпл Лифс». В один из дней, когда мы играли с «Эдмонтоном», он встретился на площадке с Келли Бакбергером, которому вечно не терпелось с кем-то подраться. Сейчас мы говорим о двух молодых ребятах, каждый из которых был выше 183 см и весил больше 90 кг. Двух парнях, сознательно рвавшихся в бой. Но Люк его проиграл, получив в довесок сломанный нос.
Уже на скамейке мы оба получили по шее от Брофи, а затем еще и в раздевалке во время перерыва. Вы, конечно, меня простите, но Ричардсон был новичком. Когда я был новичком, мне прямо не терпелось добраться до игрока, который посмел меня ударить. В свои восемнадцать, я точно не рассчитывал, что 28-летний ветеран, играющий в Лиге вот уже десять лет, будет лезть за меня в драку. И ради справедливости, стоит отметить, что Люк тоже на это не рассчитывал. Позже он вернулся на лёд и постоял за себя сам. Брофи думал, что раскусил меня: будучи уверенным в том, что по одному щелчку его пальцев я тут же превращусь в какого-то зверя.
Я был в составе на каждую игру, но оказывался на площадке по одному два раза. Обычно я выходил в старте, и это была первая из двух моих смен. С каждым периодом натяжение шнурков на моих коньках становилось все более и более слабым. В первой двадцатиминутке мне гарантированно полагалась первая смена, так что мои коньки были туго затянуты. Во второй – нога начинала чувствовать себя все более и более свободно, а к концу третьего шнурки были настолько расслаблены, что я запросто мог струсить конек с ноги безо всяких усилий. Так было во всех играх без исключения. Доходило до того, что я просто смотрел на часы и ждал, чтобы игра поскорее закончилась. Сидя на скамейке, я надеялся лишь на то, чтобы никто из соперников вдруг не решил доставать наших ребят.
А ближе к концу, мне и вовсе перехотелось приезжать на нашу домашнюю хоккейную арену. Мои выступления за «Торонто» Марветт наблюдала вживую лишь дважды, да и то, только из-за того, что мои мама с папой приехали погостить к нам на Рождество. Зачем ей нужно было ходить на эти матчи? Чтобы посмотреть, как я там сижу? С таким же успехом она могла бы остаться дома и посмотреть игру по телевизору. Хотя это было скорее мое желание. Каждый раз, отправляясь на Мэйпл Лифс Гарденс, прежде чем переступить порог квартиры, я пристально смотрел на телевизор и думал: «Я отдал бы все на свете, чтобы просто остаться здесь».
Мы жили почти у берега, в кооперативном комплексе неподалеку от гостиницы «Харбор Кастл». Окна нашей самой светлой комнаты выходили прямиком на озеро, обеспечивая не только прекрасный вид водных просторов, но и еще более интересный вид на соседей. Я мог поймать автобус до Юнион Стэйшн, затем прыгнуть на метро и добраться до Мэйпл Лифс Гарденс менее чем за 15 минут, избегая при этом всех этих бесконечных и бессмысленных перебранок из-за парковочных мест в центре Торонто. Мне даже не нужна была собственная машина. Очень удобно, но какое всё это имеет значение, когда ты, прежде всего, не хочешь ездить на работу?
Я нашел себе родственную душу в Греге Террионе. Нет, мы не были партнерами по звену, ничего подобного. С тем временем, которое Брофи выделял мне на игру, моим товарищем в тройке мог стать разве что тренер или экипировщик. Грег был моим хорошим другом. Он был таким игроком, который мог выстрелить, даже если его выпустить на лёд лишь раз. Он прекрасно катался, и это лишало его многих проблем. И хотя он играл чаще меня, его игровое время все равно было небольшим. Часто случалось так, что мы просто просиживали всю игру целиком. Мы не двигались по скамейке, как это делают другие игроки, стараясь сохранить структуру звеньев, а просто сидели с краю, открывая и закрывая калитку.
Я был подавлен. Я выступаю в составе хоккейной команды, имеющей самую большую телевизионную аудиторию в Северной Америке. Многие мои друзья смотрят. Мои дети вместе со своей мамой следят за мной из Брэндона по национальному телевидению. Родители тоже у экранов. Даже не смотря на то, что я был бойцом, они видели, как я несколько раз поднимал над головой Кубок Стэнли. Я играл за лучшую команду в хоккее и был ей полезен. Особенно во время нашего первого похода за Кубком, где я приносил пользу всеми возможными способами.
Теперь я играю за «Торонто Мэйпл Лифс». Я покинул лучшую команду Лиги в статусе полуосновного игрока, а сейчас вдруг не могу заслужить больше одной смены в клубе, занимающем 21-ю строчку в НХЛ. Что-то резко пошло не так.
В декабре 1987 я позвонил Брофи перед тренировкой и сказал: «Ты знаешь, я тут кое о чем думаю, быть может, ты захочешь меня отговорить». Он тут же приехал ко мне на квартиру, где у нас состоялся длительный разговор. Я сказал ему, что больше не могу этого делать. Возможно, всё было бы иначе, если бы я проводил на льду хоть какое-то время. Но просто сидеть там… Это становится невыносимым. Огромное количество свободного времени только усугубляло проблему наличия разных мыслей в моей голове. Да, я, в общем-то, жил неплохо, но все было далеко не так прекрасно. Сидя на той скамейке в Торонто, я думал о двух своих мальчишках, которых я и так редко вижу, о деньгах, которые я позволил украсть у себя Спенсеру, и о жителях Эдмонтона, по которым очень сильно скучаю. Мне нужно играть в хоккей. Нужно быть занятым, чтобы постоянно не зацикливаться на всех этих мыслях. И я сказал об этом Брофи.
Сказал, что если его в принципе интересует моя эффективность, то ему придется выпускать меня на лёд чаще. Что если я собираюсь быть силой, с которой будут считаться остальные игроки на площадке, быть тем, кем я был и все еще могу быть, я должен играть чаще, хотя бы для того, чтобы все происходило спонтанно. Брофи согласился. Он сказал, что сможет исправить ситуацию с моим игровым временем, вернее с его недостатком. И я, правда, подумал, что мы решили нашу проблему, потому что тогда он показался мне очень искренним. Однако уже во время следующей игры я понял: это были просто слова. Ничего толком не изменилось.
Я терпел, сколько мог, а потом сорвался. До конца сезона оставалось шесть игр, и мы как раз приехали в Ванкувер. Тогда-то я и сбежал из команды, отправившись домой в Эдмонтон. Наверное, мне стоило подождать еще один день. В этом случае я смог бы сэкономить немного денег на билетах, потому что свою следующую игру «Торонто» должен был провести в Калгари. Но я был готов заплатить сколько угодно, лишь бы поскорее оттуда убраться.
Последней каплей оказалась история, произошедшая на борту самолета во время перелета команды в Ванкувер. Мы вылетели туда на день раньше, чтобы оставить время для адаптации в новом часовом поясе. Я и еще несколько ветеранов команды сидели в передней части самолета, на местах бизнес класса. Трое из нас пили пиво, а позже заказали себе вина, в дополнение к основному обеденному меню. Мы не слишком переживали по этому поводу, потому что во время нашего предыдущего коммерческого перелета из Торонто в Эдмонтон, помощник нашего главного тренера, Гарри Ларивье, дал добро на пиво и вино, с условием, что никто не станет ими сильно увлекаться.
Но на этот раз Брофи выделил именно меня.
«Что там, б***ь, с правилами о распитии спиртных напитков на борту?» - сказал он мне.
Я начал было отвечать, но как только я добрался до слов: «В прошлый раз, когда мы летели в Эдмонтон, нам разрешали…» - Брофи меня оборвал. «Мне насрать, что происходит в Эдмонтоне!» - заорал он. «Они все время побеждают, а мы с*сём! Монреаль все время побеждает! Мы с*сём!»
Моя кровь плавно закипала оставшуюся часть дня. Меня трясло. Ту ночь в Ванкувере я провел у Пола Лоулесса. Мы успели здорово сдружиться за время нашего общего выступления в составе «Хартфорд Уэйлерс», а затем клуб обменял его в «Ванкувер». Мы с Полом вкусно пообедали в заведении с названием «Особняк Хая», а уже по пути обратно в гостиницу в моей голове окончательно засела мысль о побеге. Наконец настал тот момент, когда я был готов сказать самому себе: «С меня довольно!». Я позвонил Марветт в Торонто, узнал у нее номер нашей кредитки и заказал себе билет на ближайший авиарейс до Эдмонтона.
Я вернулся в гостиницу, добрался до номера и сообщил своему товарищу по комнате Грегу Терриону: «Табби, с меня хватит. Я уезжаю, а ты можешь передать этому сукиному сыну Брофи все, что посчитаешь нужным». Позже Грег расскажет мне, что тогда он хотел уехать вместе со мной. Ему тоже пришлось пройти через ад, но у него была жена и дети, которых нужно было кормить, так что он был не в том положении, чтобы куда-то бежать. Не знаю, что Табби передал Брофи. Но точно знаю, что на следующий день, когда репортеры «Торонто», бывшие с командой на выезде, заметили моё отсутствие, они быстро сообразили, кто был моим соседом.
Уже во время следующей тренировки все журналисты начали стекаться к шкафчику Грега, но он знал, что так будет и был к этому готов. Его рот был заклеен длинным куском хоккейной ленты. Он не собирался никому ничего говорить. Перед игрой я пообещал достать пару билетов для своего друга, так что я оставил их Полу Лоулессу. Он пожелал мне удачи, и я совершенно неожиданно оказался в полном одиночестве посреди аэропорта в 6 часов утра.
Какое облегчение! Приземлиться в Эдмонтоне, взять такси и оказаться в до боли знакомом районе. Я был дома. Первым делом я купил газету, чтобы разузнать, что к чему. «Нефтяники» отправились на выезд, но в газете также была статья о травмированном Кевине Лоу, который остался дома. Я тут же позвонил Кевину:
«Привет. Я в самоволке! Заехал в ресторан «Дэвид’c» на Аргайле. Давай встретимся!»
И поверьте мне, то была отличная встреча. В общей сложности я задержался в Эдмонтоне на четыре дня, перед тем как уехать обратно в Торонто. Да и то, лишь для того, чтобы доделать некоторые незавершенные дела. Никаких намерений вернуться к «Кленовым Листьям». Мой побег из Ванкувера не был аналогом позднего загула мальчишки, который несколько перебрал в баре, и не понимал, что делает. Сбежав из клуба, я четко осознавал, что делаю, и понимал все последствия такого решения. Я наигрался в хоккей и больше не хотел этим заниматься. Они могли исключить меня, оштрафовать или сделать все, что им вздумается. Я был готов забрать все за половину цены.
А ведь тот год обещал быть веселым с самого тренировочного лагеря. Существует множество разных упражнений, растяжек и ритмических гимнастик, которые команды предпочитают проводить, пред тем, как надеть амуницию и выйти на лёд. Многие клубы нанимают специального инструктора по аэробике на время тренировочного лагеря, который должен научить игроков делать эти предматчевые разминки. В какой-то из таких дней группка из нескольких игроков «Мэйпл Лифс» собралась после тренировки в одном из стрип-баров Торонто. Вендел Кларк, Эл Секорд и я сидели вместе за отдельным столиком, когда к нам подсела одна из стриптизерш.
И вдруг нас всех осенило! Это была гениальная идея, чересчур заманчивая, чтобы от нее отказаться! Мы предложили девушке сто баксов, пригласив её провести разминку перед нашей утренней тренировкой, а затем позвонили реальному инструктору и сказали, что тренировки не будет.
Идеально. Утром девушка была на месте, и выглядела совершенно правдоподобно. На ней был один из этих причудливых костюмов для аэробики. К тому же она прихватила с собой ещё и свой собственный магнитофон. В комнате было около 35-40 человек, которых ей нужно было разогреть, и только мы втроем знали, что происходит на самом деле. Как только музыка начала играть, все стали повторять за ней упражнения на растяжку. Затем мы немного побегали на месте, понаклонялись и попрыгали. Мы уже столько раз делали всё это, что это вошло в привычку. Обычно ты просто, не задумываясь, выполняешь нужные движения, не замечая того, что происходит вокруг. Но в тот вечер она постаралась сделать все так, чтобы парни точно ничего не пропустили.
Едва успев убедить всех ребят в своей подлинности, она начала снимать с себя вещи. Челюсти новичков падали на пол по всей комнате. Они решительно не понимали, что там происходит. Это были 100 баксов потраченные с умом.
Что касается моего неожиданного отъезда из Ванкувера, то он не дал мне возможности, как следует попрощаться со многими хорошими людьми, работавшими в структуре «Мэйпл Лифс». Оказавшись в Торонто в конце того же сезона 1987-88, чтобы собрать пожитки и организовать свой переезд обратно домой, в Эдмонтон, я позвонил Табби Терриону в раздевалку «Листьев» и выяснил, что ребята собираются посидеть в лаундж-баре под названием «P.M. Toronto’s». К моменту моего приезда, они все уже были там. И когда я зашел внутрь, все они встали со своих мест и начали мне аплодировать.
«Сэмми, ты все-таки сбежал!» - кричали они мне.
«В мире нет команды, которая смогла бы меня удержать!» - прокричал я в ответ.
Таким было мое прощание с Национальной хоккейной лигой. Под бурные овации кленовых листьев Торонто.
Другие главы из книги:
Глава 1: Нефтяник до самой смерти
Глава 2: Переход в профессионалы
Глава 14: Сто тысяч на гольф-клубы
P.S.: Хотите больше интересных новостей, статистики, видео, отчетов о матчах и многого другого из мира "Ойлерс", подписывайтесь на наш паблик "в Контакте" - Edmonton Oilers News.
СКОРО: ГЛАВА 16: ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
зы.коцур, ольчик, проберт)