16 сентября 2017, 13:57 19 мин.

«А ну, быстро убрали отсюда эту грё**ную машину!» Автобиография Дэйва Семенко. Глава 5

Автор

ПЕРЕХОД В НХЛ

Когда в 1979 году состоялось слияние Национальной Хоккейной Лиги и Всемирной Хоккейной Ассоциации (НХЛ по-прежнему не называет это «слиянием», как будто бы это имеет значение), я не почувствовал, что наконец «дебютирую в НХЛ». Я буду играть на профессиональном уровне где-нибудь, и это было единственным, что имело значение в то время. Мы были на вершине WHA, окончив последний сезон на первом месте. Нам приходилось играть множество выставочных матчей с клубами из НХЛ. Переживания из-за предстоящих встреч с командами-старожилами давно прошли. Этим меня было не испугать.

Шестьдесят пять игр за «Ойлерс» в сезоне 1977-78 и семьдесят семь в следующем году, который стал последним в истории WHA, принесли много хороших мгновений. На меня не сыпались приглашения в Зал Славы Хоккея, и мне едва ли покорилась бы планка лучшего бомбардира, но я всегда убеждал себя, что в «следующем году» я обязательно доберусь до отметки в 20 шайб. На деле же, самый большой скачок в развитии тогда сделал мой гардероб. Я все еще был очень восхищен своим новым профессиональным статусом. Но называться профессионалом и быть профессионалом – это две совершенно разные вещи.

Уверен, многие фанаты в то время думали, что моей главной целью в жизни было чемпионство в WHA и получение Кубка Авко. Ну, или переход в НХЛ и победа в Кубке Стэнли. Но, честно говоря, мне было вполне достаточно просто ездить по Эдмонтону на своей новой машине серии «Транс Ам», из которой звучали песни «Смоуки» и «Бэндит». Чёрт, моим главным приоритетом тогда были снятые откидные панели «T-топ» на крыши, едва на улице появлялось солнце. К тому моменту я не просто встретил своих кумиров, но и сыграл против многих из них.

Я рос, наблюдая за игрой Горди Хоу в составе «Детройт Ред Уингс» и Бобби Халла, настоящей «Золотой ракеты», сияющей в играх за «Чикаго Блэкхоукс». Они были моими героями. Вам ни за что не удалось бы оторвать меня от телеэкрана, когда эти две команды играли между собой. Я сидел и болел за оба клуба, надеясь на ничью, потому что Хоу и Халл были настолько великими, что ни один из них, по моему мнению, не заслуживал поражения. Но времена, когда я был простым болельщиком, давно прошли. Как и лучшие годы Горди и Бобби.

Халл подписал миллионное соглашение и перешел из «Чикаго» в «Виннипег Джетс». Но в моем понимании он всегда оставался «чёрным ястребом». Хоу пожелал подольше оставаться в игре, чтобы иметь возможность выступать в одной команде со своими сыновьями. Он вернулся после ухода на пенсию в «Детройте», чтобы подписать «семейный» контракт с «Хьюстон Аэрос». К моменту моего дебюта в WHA их хоккейные умения заметно поблекли, так что я совсем не боялся выходить на лёд против них. К тому же я был очень счастлив от того, что сам добрался до такого уровня, а потому не слишком заморачивался насчет кого-то ещё.

Но даже с учетом этого, я был рад оказаться в шлеме во время нашей первой встречи с Горди на льду. В тот вечер мы играли в Хьюстоне. Игра была остановлена для вбрасывания, когда Хоу прокатывался мимо меня на очень малой скорости. Его клюшка была сбоку и вместо того, чтобы просто убрать ее за спину, он поднял её над моей головой. Почти. Она стукнула по моему шлему. Не сильно, заметьте. Даже сидя в первом ряду, вы вряд ли бы что-то увидели. Но крюк его клюшки зацепил мою голову. И знаете что? В ту самую секунду, когда она только коснулась моего шлема, Горди сказал: «Ой, извини!».

С его стороны это выглядело так невинно и вместе с тем так легко. Просто небольшой сигнал старого профессионала новичку. Я подумал: «Хорошо, меня предупредили». После этого я больше никогда не приближался к Хоу. Удивительно насколько ценным в хоккее оказывается пространство. Чем больше простора соперник дает твоим локтям, тем лучше. Горди всегда расчищал себе достаточно места. У него было несколько серьезных травм на старте карьеры, так почему он снова должен был проходить через все это дерьмо? Я знал, с чего он начинал. И если ему хотелось отправить мне это маленькое приветствие, то он сделал это изящно и по-пижонски. Кроме того, сама ситуация казалась мне классной. Теперь я мог вернуться в Брэндон и рассказать всем ребятам об игре, в которой мистер Хоккей, чуть было, не снес мне голову.

Истории вроде этой были частью репутации Горди. Сам я могу из первых уст рассказать о том, какие фантастические вещи в карьере может сотворить репутация тафгая. Взгляните на меня. Используя все пространство вокруг, мне удавалось забрасывать по 6-7 шайб каждый год. Поразительно, но бомбардирские результаты резко взмывают вверх, как только игрок получает больше свободы. Так же было с Хоу, пусть он слегка и обгоняет меня по количеству набранных в карьере очков. Его руки были такими же жесткими, как и мои, но при этом куда более легкими и ловкими.

Даже у великих игроков бывают спады. Конечно, их не так много. Но и у Гретцки такое случалось. Когда мы впервые играли в одном звене, он действовал, как говорили раньше, словно мешок с навозом. Слатс поставил Гарнета «Туза» Бэйли и меня в тройку к Уэйну на игру в Цинциннати, вскоре после того, как он присоединился к «Эдмонтону». Ничто не предвещало беды. Мы играли в старте, имели достаточно времени в каждом из периодов, а еще участвовали во всех розыгрышах большинства. Сам того не зная, Уэйн решил, что это будет вечер его минипровала. К середине игры он не сделал ничего. Совершенно ничего.

Дело дошло до того, что Слатс усадил его на скамейку, а это означало, что и мы с Бэйли отправлялись туда же. Разумеется, тренер не думал, что проблема в Уэйне. Что-то не так с этими двумя бездельниками, правда? Наконец, Сатер решил выпустить Гретцки на лёд с парой других вингеров и тот так разозлился из-за того, что ему пришлось сидеть в запасе, что отметился сразу тремя голами в третьем периоде.

Я никогда не тратил время даже на мысли о том, как Уэйну это удается. Я привык наблюдать за парнями моей комплекции и учится у них. Бобби Бурн, игравший за «Нью-Йорк Айлендерс», был моего роста и весил почти столько же. Но при этом он просто летал на коньках. Защитник «Торонто» Эл Айэфрейти, 220 фунтов живого веса, был одним из самых быстрых игроков в лиге. Я смотрел на них и думал: «Что не так с моими ногами?» Что есть у них, чего я не учел? Я никогда не пытался анализировать Уэйна. Тому, что он умел, нельзя было научить. Мне всегда казалось, что это был Божий дар.

Уэйн обладал невероятным терпением. Большинство из нас кричат, выпрашивая шайбу, и при этом, добившись своего, сразу же избавляются от неё, едва оказавшись под давлением. Мы всегда торопимся, даже если внутри уверены в том, что у нас есть немного больше времени для маневра, чем казалось на первый взгляд. Уэйн был выше этого. Создавалось впечатление, что он знает, где находится каждый игрок. Когда я был на льду, вокруг творился сплошной беспорядок. Там всегда не хватало места и времени. Гретц создавал время и знал, где находятся свободные зоны.

Мне довелось смотреть несколько игр из пресс-бокса, пока я оправлялся от травм. Наблюдать за игрой из ложи, практически то же самое, что смотреть на шахматную доску. Ты видишь развитие атак, свободные зоны лежат перед тобой как на ладони. Иногда создавалось впечатление, что Гретцки играет на пульте управления: будто бы часть его сидела там наверху и раздавала инструкции всем остальным частям на площадке. Помню, однажды перед игрой с «Айлендерс», мы с Кэвином Лоу подумали, что Гретц сыт этим по горло. Он сказал, что ему не дают покоя цвета «островитян», так как расцветка их шорт была очень похожа на нашу. Я тебя правильно понял, Гретц, проблема в цветах? Нас с Кэвином волновали Кларк Гиллис, Боб Нистрём, Боб Бурн, и Дэйв Лангевин. А он переживал из-за цветов.

Позже Уэйн объяснил, как он следит за происходящим при помощи беглого взгляда. Все что ему требовалось – блик нужного цвета, чтобы понять, один из игроков соперника рядом. Но совпадение цветов заставляло его по-настоящему оценивать обстановку вместо того, чтобы просто полагаться на вспышку цвета замеченную боковым зрением. Сейчас мы говорим о долях секунды, но это уровень, на котором он играл. Уверен, находясь за воротами с шайбой во время розыгрыша большинства и имея несколько защитников висящих на нем, Уэйн одновременно с этим вполне мог отсчитывать секунды, чтобы знать, сколько именно времени осталось до истечения штрафных минут.

С самого первого дня было заметно, что он особенный. Но даже его присутствие не помогло нам стать чемпионами в 1979, во время последнего года существования WHA. Весь сезон был каким-то странным. Мы были очень близки к победе, но Халл и его «Джетс» обыграли нас в финале забрав себе последний в истории Кубок Авко. Казалось, что мы чуть ли не боимся победы, возможно потому, что мы просто не знали, как с ней справится. Нас как будто затянуло в вихрь. Все происходило слишком стремительно, и победа была бы для нас чрезмерным грузом.

Затем наступил закат лиги, и появилась перспектива выступать в НХЛ. Всемирная Ассоциация была нашей «зоной комфорта». Там было всего шесть команд, но чемпионат был конкурентным и казался надёжным. Мы проводили много времени в этих прекрасных городах. Но наши клубы собирались общипать на входе в НХЛ. Мы понимали, что нам придется начинать все с самого начала. Понимали, что так или иначе переход разрушит «семью», которую мы так долго строили.

Возможный срыв «слияния» меня только бы обрадовал, особенно после того, как я узнал, что не вхожу в число четырех игроков, которых «нефтяникам» позволено защитить. Даже тогда я слабо представлял себя в свитере какой-либо другой команды, кроме «Эдмонтона». Поэтому сразу после окончания финальной серии с «Джетс» поздней весной 1979 наступило время для серьезного отдыха. Мой бывший одноклубник, Брайан «Супчик» Кэмпбэлл, завязал с хоккеем и купил себе мотель в Форт Лодердейл, Флорида. Лучшего места для отдыха и расслабления было просто не найти. Так что я прыгнул на самолет и отправился туда на целых три недели.

Обычный идеальный день во Флориде. Мы с местными играли в шаффлборд на деньги в уличном баре у Брайана, когда раздался телефонный звонок. Это был Лу Нан, генеральный менеджер «Норс Старс», звонивший поприветствовать меня в составе «Миннесоты». «Здорово, Лу!» - выкрикнул я, стараясь перекричать голос, ревущий из музыкального автомата. «Большое спасибо. Я очень ценю твой звонок». Почти каждое слово, которое он произнес, влетело мне в одно ухо и тут же вылетело в другое. Я слушал Лу без особого энтузиазма. Что бы он мне там не говорил, я не дал бы ни одного шанса на то, что в итоге окажусь в Миннесоте. И я был прав.

Нан объяснил мне, что «звёздам» всё еще принадлежат права на мои выступления в НХЛ, но Слатс в итоге выменял их на пики второго и третьего раунда на Драфте 1979. Обмен точно не обидел «Миннесоту». Они использовали выбор второго раунда, чтобы получить Нила Бротена, центрового, ставшего в 1981 обладателем мемориального трофея Хоби Бейкера, вручаемого лучшему хоккеисту-студенту в США. Другой выбор был потрачен на Кэвина Максвелла, еще одного центрального нападающего, ставшего лучшим новичком Западноканадской хоккейной лиги в 1979. Я же в итоге остался в Эдмонтоне.

Почему я был так уверен, что Слатс меня не отпустит? Если бы «Эдмонтон» хотел от меня избавиться, то давно сделал бы это. Поводов было предостаточно! Они точно получили не ангела, выписав меня из Брэндона. Я уже нарушал комендантские часы и прослыл «плохим парнем», но большая часть штрафов и взысканий всегда ко мне возвращались. В этом Слатс был хорош. Каждый раз, когда я приходил к нему в офис на финальное собрание сезона, он давал мне конверт с большей частью моих «штрафных» денег в виде премиальных. Зная Слатса, могу предположить, что он брал себе процент за временное хранение…

В наши ранние годы в Эдмонтоне, мы всегда знали, как потратить эти деньги с пользой. Но, несмотря на все веселье, нам стоило опасаться тренера и держать ухо востро. В своем первом профессиональном сезоне я жил в одной комнате со Смоуки МакЛаудом, но терпения Слатса хватило ненадолго, ведь Смоуки любил веселиться не меньше моего. Затем меня подселили к Рону Чипперфильду, спокойному и зрелому парню, который наверняка бы изменил меня в лучшую сторону, если бы клуб не обменял его в скором времени.

Следующим моим соседом был Курт Брэкенбэри, который вообще никогда не переставал валять дурака. Чем больше я думал о причинах такого решения тренера, тем чаще мне в голову приходила одна и та же мысль: Слатс поселил нас в одной комнате, только для того, чтобы оба его «нарушителя» находились в одном месте. Так ему было проще за нами приглядывать, к тому же он мог быть уверен в том, что мы не окажемся сразу в двух разных передрягах на противоположных концах гостиницы.

С Брэком всегда было весело отправляться в город. Он знал толк в развлечениях, а еще был более чем восхищен возможностью обучить этому меня. Мы называли себя «команда SWAT». Брэк придумал это прозвище, и оно нам идеально подходило. Мы точно не были самыми изящными игроками в хоккее. Забавно, но кличка всегда прилипает к тебе надолго. Со временем люди стали называть меня Сэмми. Но многие парни из тех старых команд WHA все еще зовут меня «Swat».

У нас с Брэком была своя собственная штаб-квартира в Эдмонтоне. Это был стриптиз клуб с названием «Трейси Старр’с». Мы частенько туда захаживали, а еще всегда приводили с собой группу парней. В клубе не часто меняли танцовщиц, так что мы были хорошо знакомы с девчонками. Там никогда не было каких-то больших тусовок. Мы просто сидели, убивали время, болтали с девушками и наслаждались зрелищем. Но там веселились не только игроки. Как-то раз к нам присоединился Ларри Гордон, наш генеральный менеджер.

Уэйн Гретцки подписывает свой 21-летний контракт с "Ойлерс". Справа ГМ клуба Ларри Гордон.

Однажды мы с Брэком обедали в старом ресторанчике «Спортс Пэйдж», это был один из первых дней после окончания сезона. Наш одноклубник Би Джей МакДональд как раз вошел внутрь. В его руках был конверт со всеми «штрафными» деньгами, собранными с команды за разнообразные проделки в том сезоне. Ему надоело таскаться с наличкой, и он решил отдать ее нам. Мы сказали: «Хорошо, пойдем в штаб-квартиру SWAT. Идеальное место, чтобы избавиться от всего этого».

Мы говорили об этом везде, где только могли, но все парни либо уже отправились по домам, либо были заняты другими делами. В итоге собралось лишь три человека: Брэк, Ларри и я. Но Ларри был нашим ГМом, и он понимал, что по негласным правилам хоккейных команд он относился к менеджменту и не мог распоряжаться деньгами, собранными с игроков. «Никаких проблем, парни!» - сказал Ларри. «Оштрафуйте меня!». «Но за что?» - спросили мы. «Какая разница. Просто оштрафуйте меня на сотню баксов». Мы так и сделали. Ларри закинул стодолларовую купюру в общую кассу, и мы втроем отлично провели время, прогуливая собранный «штрафной фонд».

Он был отличным парнем. Мы частенько затевали летние вечеринки в его доме с огромным бассейном. За свою жизнь я так и не понял, почему Ларри всегда продолжал звать нас к себе. Как-то раз у нас закончилось красное вино, и я поинтересовался, нет ли у него каких-то запасов. «Конечно!» - ответил он, - «Просто спустись вниз и посмотри в стенном шкафу». Опустившись туда и пройдя вдоль бара, я схватил пару бутылок и, откупорив их, отлил немного себе на пробу. Блин, это было худшее пойло, которое мне когда-либо доводилось пробовать. Без проблем, подумал я, Сэмми сейчас все уладит.

Я взял емкость побольше. Сперва залил в неё вина, затем «7-Up» и немного содовой. Добавил порезанных фруктов и кубики льда… Прохладительный алкогольный напиток готов! Тогда я ещё не знал, что Ларри приобрел те бутылки на аукционе. Он потратил на них несколько сотен долларов. Вы бы видели его выражение лица, когда я показал ему пустые бутылки со словами: «Эй, Ларри, никто не стал бы этого пить. Но ты не переживай, я все для тебя устроил». Ларри много путешествовал по миру и привез уйму удивительных и хрупких сувениров. Каким-то чудом мы ни разу ничего не испортили. Не считая себя.

Однажды утром после большой вечеринки мы все должны были появиться на Норслендс Колисеум, чтобы сделать командное фото перед очередным сезоном. Это был провал. Машины приезжали и уезжали из тупика, где находился его дом, так что соседи Ларри были не самыми счастливыми людьми в городе. В большинстве случаев и большинстве мест в Эдмонтоне жителям нравилось сталкиваться с хоккеистами и членами клуба. Но тогда вечеринка оказалась несколько громче обычного, и утром мало кто радовался нашему появлению. В том квартале уж точно.

Марк Мессье, Кэвин Лоу, Дэйв Ламли, Дэйв Хантер и я должно быть выглядели совсем ужасно, когда вышли на лужайку перед домом Ларри в районе 8 часов утра. Мы только остановились поболтать на минуту, как нас кто-то узнал. Все дети в округе тут же сбежались за автографами. И конечно, каждый родитель кричал им в след с крыльца: «Держитесь подальше от этих ребят!». Мы никого не впечатлили, загрузившись впятером в мою машину. Месс уселся за руль. Я не возражал. Зарывшись в своем предтренировочном наборе, который всегда был под рукой, я достал капли для глаз, жидкость для полоскания рта и лосьон послед бритья и разделил это на всех. Но по приезду на Норследнс хватило ли у нас ума остановиться на парковке? Конечно же, нет. Под громкие призывы всех сидящих в машине Месс заехал к рампе позади арены, попросил открыть большие ворота в технической зоне и вкатил под трибуны прямиком к двери нашей раздевалки.

Мы высовывались изо всех окон в «Транс Аме» и смеялись как сумасшедшие, пытаясь открыть двери и выбраться наружу, когда, кто вы думаете, вышел из раздевалки и едва не споткнулся о нашу машину? Всего лишь владелец команды, Питер Поклингтон. И что ещё хуже, наш тренер Глен Сатер. Мы попали. Я не имел ни малейшего представления о реакции Поклингтона. Никто из нас не смотрел на него. Все мы боялись Слатса, в глазах которого уже горел огонь. Я до сих пор слышу, как он кричал: «А ну, быстро убрали отсюда эту грё**ную машину!» Мы считали себя большими шишками. Но один крик от босса превратил пышный приезд в моментальное бегство. Запрыгнув в машину, мы вылетели из «Колизеума» с визгом из-под колес, и после этого всегда оставляли транспорт снаружи на специальной парковке для игроков.

На том этапе карьеры у меня было недостаточно поводов, чтобы обращать внимание на Поклингтона. Мне кажется, тогда я ни разу не говорил ему фразы длиннее «Привет». Он был редким гостем в раздевалке. Время от времени заходил и кидал нам какие-то маленькие наставления, выделял по ящику стейков, курятины и ветчины со своего мясного завода «Gainers» каждому, если мы добивались чего-то по-настоящему важного, вроде победы над «Калгари», или дарил каждому пошитую под заказ рубашку. Раз в год он появлялся в раздевалке, обычно перед стартом плей-офф, и произносил свою вдохновляющую речь. В этом он был по-настоящему хорош!

Он сам верил в то, что говорил нам о позитивном мышлении, и потому мог донести мысль до аудитории. Я знаю это, потому что всегда внимательно слушал. Он говорил о жизни в целом, о проблемах и о том, как сохранять позитивный настрой. Уверен, Питеру понадобилось много сил и позитива, чтобы пережить долгие дни после того, как он обменял Гретцки в «Лос-Анджелес Кингс». Это был невероятный трейд. Реакция города казалась еще более невероятной! Как-то раз я видел женщину за рулем машины, из которой сзади торчал галстук, а на бампере висела наклейка: «Муж в багажнике!» После обмена Уэйна я мог бы стать настоящим героем города, если бы сзади из моей машины торчала серая борода, а на бампере была наклейка «Питер Пок в багажнике!». Это сорвало бы овацию.

Я всегда буду благодарен Питеру за помощь, которую он предложил мне, когда я завязал с хоккеем. Несколько дней спустя после того, как я покинул Торонто и вернулся в Эдмонтон, на мой телефон пришло сообщение о том, что Питер пытается со мной связаться. Это был шок. Я никогда бы не подумал, что он станет обзванивать весь город, чтобы попытаться меня найти. Вместе с приглашением на тренировочные курсы менеджеров упаковочного завода «Gainers», я получил шанс изучить работу его мясного бизнеса. Я ходил на разные собрания, но человек, с которым мне предстояло встретиться, отправлял меня к другому сотруднику, и тот делал то же самое.

Они не отвечали на мои звонки. Вдобавок ко всему, у этой программы не было руководителя, а потому обещанный короткий курс вполне себе мог затянуться на пару-тройку лет. Мне хватило двух экскурсий по заводу, чтобы понять – это не то место, где я хотел бы проводить свое время в промежутке с девяти до пяти. Но я все также признателен Питеру за эту возможность. Он мог вообще ничего мне не предлагать, но скорректировал свои планы, чтобы попытаться помочь мне во второй раз запустить свою карьеру.

Все меняется. Думаю, вначале он даже не подозревал, что я говорю по-английски. Просто считал меня идиотом. Так было до того момента, пока однажды мне не пришлось возвращаться в Эдмонтон из Торонто на его самолете вместе с Питером и его женой Евой. Не думаю, что прежде мы когда-либо разговаривали. Я только что получил шести-матчевую дисквалификацию за то, что первым выскочил со скамейки запасных в игре с Калгари, дебютной после аналогичного трех-матчевого наказания. Команда улетела из Калгари в Торонто вместе со мной, ожидая окончательного решения по поводу дисквалификации. Но уже со следующей игры в Детройте меня отправили домой вместе с Питером.

Не думаю, что его тогда радовала перспектива моей компании в самолете. Наверняка, он был уверен, что не увидит ничего нового в сравнении с тем, что уже замечал на льду. Должно быть, он изменил свое мнение. Через несколько дней до меня дошли новости, что в интервью одному из репортеров Питер сказал, что я был «восхитительным».

Тим Хантер никогда не отзывался обо мне так.