9 августа 2017, 11:25 25 мин.

«Мир может быть не готов к таким новостям, но я всегда был снайпером». Автобиография Дэйва Семенко. Глава 3

Автор

С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Все началось с моих лодыжек, как и у любого мальчишки из Виннипега, который осваивал коньки на льду тех уличных хоккейных коробок. Я никогда не думал, что мне придется провести 11 лет в профессиональном хоккее: два сезона с «Эдмонтон Ойлерс» в WHA, а после еще девять в НХЛ с «Ойлерс», «Хартфорд Уэйлерс» и «Торонто Мэйпл Лифс». В крайнем случае, я не думал об это в детстве. Подобные вещи были далеко за пределами моих самых смелых фантазий.

Впервые мне довелось сыграть в домашней хоккейной лиге восточного Сент-Пола, муниципалитета на окраине Виннипега. Случилось это задолго до моего первого выхода на арену. Любую арену. Мне было пятнадцать, когда я впервые вышел на лёд хоккейной арены Виннипега, во время местного юниорского матча всех звёзд. Это было огромное событие! Сколько раз я ходил туда с компанией друзей, чтобы посмотреть на игры «Виннипег Джетс»?!

Получить шанс сыграть на их льду – событие всей жизни! Все дети о чем-то мечтают, и я не был исключением. Я мечтал играть в высших лигах, но эта мысль всегда была нечеткой. В ходе моей юниорской карьеры я ни разу не задумывался о том, что будет, если я не заиграю на профессиональном уровне. В основном потому, что я никогда не позволял себе продумывать все так далеко вперед. Я был слишком занят своими делами, чтобы думать даже о пост-юниорском периоде.

Я всегда жил сегодняшним днём. Даже во время своих выступлений в «домашней» лиге, где сначала ты играл за свою постоянную команду, а потом отправлялся на множественные пробы в один из клубов лиги «ААА», о сроках которых они сообщали в местных газетах. Компания ребят, с которыми мы росли, играя в хоккей зимой, летом также играла в бейсбол. Мой отец тренировал оба коллектива. Какое-то время мы пытались играть в футбол, но это была не наша игра.

У нас в районе была большая поляна, так что мы парнями взяли папины газонокосилки и организовали спортплощадку. Сначала это было футбольное поле, но нам быстро это надоело и мы стали использовать его для игры в хоккей с волейбольным мячом вместо шайбы. Мы всегда играли во что-то похожее на хоккей. Летом дни частенько пролетали на велосипедах. Думаю, тогда мы были на колесах столько же времени, сколько и на ногах. Мы прощались с мамами после завтрака, а в следующий раз виделись только во время ланча. Потом мы снова пропадали до ужина. Но ни один день не проходил без клюшки.

Мы устраивали поле на дороге и бросали друг другу по воротам. Не знаю, как наши родители жили с тем шумом, который шайбы создавали, ударяясь о железные ворота гаражей. Если шел дождь, игры переносились в чей-то подвал. Это всегда был хоккей, в какой-то из его форм, даже если мы играли на коленях с резиновым мячом. Я даже придумал хоккейную игру, в которую мог бы играть один. Я шел в подвал, становился у одной стены и бросал мяч в противоположную. Затем мне нужно было остановить его до того, как отскочив он пролетит мимо меня, попадая в воображаемые ворота. В моем понимании я был одновременно и вратарем, и нападающим. Я мог играть так целый час, и, конечно же, каждый раз побеждал.

И если думать о НХЛовской карьере во время моего первого пробного лагеря в «Брэндоне» мне не приходилось, вероятность мысли об участии в хоккейном бою была еще ниже. Я не знал, чего ожидать, и это было здорово. Но, несмотря на мой неописуемый восторг, расставание с мамой, папой и братьями Марком, Брайаном и Брэдом далось мне нелегко. Мама помогла мне скупиться, мы приобрели целую кучу новых вещей. Знаете все эти сложные бытовые мелочи. А после они с отцом отвезли меня в Брэндон.

Это было не так далеко от нашего дома, всего пара часов на машине по Транс-Канадской автомагистрали. Для меня все было не настолько сложно, как для ребят, приехавших издалека, вроде тех, кто был родом из Виктории в Британской Колумбии. Несмотря на это, я был полностью потерян. Я не знал, что делать, куда идти и как зарегистрироваться. Когда родители уехали домой в Виннипег, я, кажется, впервые в жизни остался один. Но в таких ситуациях всегда быстро находишь друзей, потому что все оказываются в одной лодке.

И пока я не знал, чего ждать дальше, вокруг пары «ветеранов» «Уит Кингс», Дэйла Андерсона и Джеральда Стафтона, всегда была какая-то ясность. Они были в лагере подготовки уже несколько раз: два или три, если быть точным. Для них все было старо как мир. С самого начала я знал, что хочу чаще болтаться с ними. И как оказалось позже, мы в самом деле стали хорошими друзьями. Но это было позже. А сначала был Тест.

Норми Джонсон был тренером команды в то время. И мне кажется, он не хотел тратить тренировку на выяснение умений высокого и щуплого паренька из Виннипега. В первой же смене при потасовке они подослали ко мне кое-кого. Его звали Ким Спенсер и он был моего роста. Но если мне нужно было положить в карманы пару грузил, чтобы дотянуть 175 фунтов, он с легкостью переваливал за 200. Дело усугубляло и наличие у него хорошей однодневной щетины, которая выглядела довольно устрашающе на парне его размеров. По крайней мере, так казалось мальчишке вроде меня, который только начал бриться.

«Давай попробуем?» - спросил он. Для меня все это было в новинку. Никогда до этого я не был в драке. И я говорю это, имея ввиду не только потасовку во время хоккейного матча. Никогда до этого я не был в драке, точка. Мир может быть не готов к таким новостям, но я всегда был снайпером в детских лигах. Я не был похож на Уэйна Гретцки. Шоу «Хоккейная ночь в Канаде» никогда не стучалось в двери моего отца, чтобы сделать историю о 10-летнем сенсационном бомбардире из восточного Сент-Пола. Но я всегда был близок к вершинам бомбардирских списков своих команд. Тогда моя статистика точно не могла похвастаться большим количеством штрафных минут, потому что в «младших» лигах некогда валять дурака.

Одна драка и ты не просто выбывал до конца игры, но и получал автоматическую дисквалификацию еще на один матч. Мы и так играли мало, всего около 20 раз за сезон. Так что это было за гранью моего понимания: почему кто-то был готов променять возможность играть в хоккей на такую глупую вещь, как драка. Пока я жил дома, мне ни разу не приходилось драться за своих младших братьев. На это просто не было времени. Все оно уходило на драки друг с другом. Это была обычная семья с четырьмя сыновьями. Даже не знаю, как наша мама с нами справлялась. Она всегда хотела дочку, но возможно это было к лучшему. Не представляю, как бы девочка выросла нормальной, имея четверых братьев вроде нас. И все же, мы никогда не колотили друг друга всерьез. Это было больше похоже на бесконечный поединки по борьбе.

Но вот я стою на льду в Брэндоне, и парень передо мной сбрасывает краги. Я дотянулся до него левой рукой и схватил его за игровой свитер. С того момента все было как в замедленной съемке: я взглянул на свою правую руку, а она уже ходила вперед и назад, вперед и назад, вперед и назад. Я смотрел много матчей по телевизору и, наверное, кое-чему научился в драках, которые мне приходилось видеть. Не помню, чтобы я запоминал какие-то большие секреты или продумывал стратегии поединков. Это просто случилось. Моя левая рука уцепилась в свитер, а правая наносила удары. Казалось, я делал это всю свою жизнь. Все случилось очень быстро: еще до того, как я полностью осознал, что оказался в драке, она закончилась.

Уже тогда я знал: меня ждет жизнь полная жестокости. Но все это ограничивалось стенами арены. За всю свою хоккейную карьеру, я никогда не дрался вне льда. Никто даже не подходил ко мне в баре со словами: «Ну что ж, Семенко, давай посмотрим, на что ты способен». Ничего похожего не было и близко. Это было здорово, поверьте. В каком бы окружении я не оказался, людям было достаточно поговорить о хоккее или узнать как у меня дела. И говоря это, я имею ввиду самые жесткие и грубые социальные группы. Все расценивают байкеров, как жестокую компанию ребят, которые пытаются спровоцировать всех на драку. На деле, я приходил в байкер-бар, и ничего подобного не происходило. Наоборот все были вежливы со мной. Исключения, редкие исключения, всегда сразу оказываются на слуху.

Вышибала – не самое приятное прозвище, как не напрягай воображение. Но есть еще одно, которое задевало меня больше остальных: кто-то умудрился превратить «Семенко» в «Цементную голову». Но что поражает меня еще больше, это прозвище все еще встречается, несмотря на то, что я давно на пенсии. Недавно в ресторане ко мне подошел человек со словами: «Привет, цементная голова! Как дела?» Готов поспорить, что он вот-вот собирался сказать «Дэйв», но остановил себя на секунду, чтобы назвать меня именно так, будто бы это и было мое второе имя.

Он не пытался меня обидеть, но мне это было не нужно. Я ответил, что не заинтересован в том, что он собирается мне сказать, и что я не буду отвечать на его вопросы. Мне пришлось пройти через это на раннем этапе своей карьеры, большую часть которой я потратил на то, чтобы доказать всем, что я не достоин такого прозвища. Мне часто приходилось слышать его на льду, и еще больше с чужой скамейки запасных, где я не мог выявить обидчика. Реже это говорил игрок на площадке, который обычно оказывался значительно меньше меня. Он не оставлял мне выбора. Приходилось игнорировать эти слова. Ответив ему ударом или запихнув эти слова обратно в его глотку, я лишь подтверждал его правоту. Но у меня были и другие истории.

Когда зарабатываешь на жизнь игрой в хоккей, приходится жить в своем мире. Вы отправляетесь на выезды, в своем городе общаетесь командой и ходите на ужин небольшими группами. Ты никогда не бываешь на людях. Это же касается и межсезонья, когда игроки отправляются в отпуск или играют в гольф теми же компаниями. Я знал, что мне нужно изменить подобное отношение к себе, и единственный способ сделать это – подружиться с кем-то вне игры. Тогда я делал это, чтобы доказать всем, что я могу говорить с умом.

Постепенно с годами, особенно, когда я перестал ездить на лето в Брэндон и стал проводить отпуск в Эдмонтоне, мне посчастливилось познакомиться со многими людьми. Они никак не могли узнать меня сидя на трибунах. Потому что пока я был на льду, они видели меня лишь с одной, ограниченной стороны, и читали только то, что писалось о хоккеисте Дэйве Семенко. Чем больше людей я встречал вне хоккея, тем чаще слышал одну и ту же фразу: «Но ты же такой спокойный!». Все ожидали увидеть шумного парня, который кричал и расталкивал всех вокруг, постоянно опрокидывая на спор одну кружку пива за другой. Они все были удивлены, ведь я был не тем человеком, которым казался, выходя на игру.

Конечно, бывали случаи, когда кто-то переходил черту и говорил что-то грубое, тогда реакция была соответствующей: я просил его отвалить и оставить меня в покое. Иногда я делал так, но только в тех случаях, когда был полностью уверен, что у человека совсем не было друзей в Эдмонтоне. Меньше всего я хотел, чтобы кто-то носился по городу, выкрикивая: «Дэйв Семенко - заносчивый придурок, возомнивший себя звездой и нежелающий ни с кем говорить».

Мне нравилось выходить в город. Люди всегда спрашивали меня, не устал ли я раздавать автографы на улицах. Беспокоило ли меня это когда-нибудь? Чёрт, я всегда знал, что я буду в большей степени беспокоиться, если это когда-то прекратиться. Когда выходишь в город, однако нужно быть немного осторожным. Для некоторых людей спортсмены – идеальные жертвы. Вечер в компании Ника Фотю заставил меня это запомнить.

На старте моей карьеры в Эдмонтоне давно закрывшийся ресторан с названием «The Sports Page» частенько спонсировал один летний турнир во время Дней Клондайка. Там были многие нефтяники, а Ники был одним из игроков «Нью-Йорк Рейнджерс» приехавших поучаствовать в соревновании. Вечером многие ребята из хоккейной тусовки отправились в кабаре-салун отеля «Уэстин». Это был вечер, в который я в конечном счете заплатил адвокату около тысячи баксов из-за того, что я пропустил один удар. Могу только поблагодарить моего старого приятеля Ники за это.

Все что я могу рассказать вам – это слухи. Я был в другой комнате и слышал лишь пересказы очевидцев. Но похоже на то, что Фотю сидел за столом, когда один парень подошел и стащил его кружку пива. «Эй, это моё!» - заявил незнакомец. Недолго думая, Ники уложил его с одного удара. Просто отправил в глубокий нок-аут. Я услышал об инциденте через день или два. Но в течение всего лета продолжал получать звонки от какого-то парня с британским акцентом.

Впервые он позвонил, чтобы узнать «не видел ли я одного столкновения в Эдмонтоне этим летом». Я подумал, что он имеет ввиду автомобильную аварию и сказал, что не видел ничего такого. «Нет-нет» - сказал он, - «Меня ударил Ник Фотю. Вы это видели?» Я снова сказал, что не видел и думал, что на этом все кончится. Или он запомнил, что видел меня в тот вечер в баре, или его девушка узнала меня, но по какой-то странной причине этот парень подумал, что я буду его свидетелем. Я посоветовал ему забыть об этом, что с успехом сделал и сам.

Однажды на выходе из раздевалки во время очередного лагеря подготовки какой-то человек вручил мне судебную повестку. Теперь он жаловался на то, что это сделал я! Он хотел отсудить у меня 50 тысяч долларов, из-за того, что его лицо превратилось в месиво, а с речью возникли определенные проблемы! Он хотел отхватить от меня кусочек. Конечно, это ничем не кончилось. Но это стоило мне тысячи или чего-то около этого, чтобы нанять адвоката и пройти через всё это дерьмо, только из-за того, что единственным человеком, которого я помнил на той вечеринке был я сам.

Вот почему я никогда не позволял себе попадать в такие ситуации за пределами игры. К тому же если бы я подрался на улице, и кто-то бы меня избил, я ни за что на свете не хотел бы, чтобы об этом кто-то узнал. Это определенно не то, чем хочется похвастать. Есть много людей, которые скажут вам: «О, этот парень очень много зарабатывает. Ради этого можно и потерпеть. Пусть он меня побьет!» Вне льда, никаких драк!

И даже на площадке частенько случалось, что мне не приходилось сбрасывать краги, чтобы выиграть противостояние. Я смотрел парню в глаза и говорил что-то вроде: «Послушай, малыш, у тебя впереди долгая карьера. Ты уверен, что хочешь ее испортить, подравшись со мной?» Эта фраза остановила много боев еще до их начала. Но пока мой нимб окончательно не начал сиять, давайте уясним одну вещь прямо здесь и сейчас: в моём контракте никогда не было пункта о выплате бонусов за присуждение Леди Бинг Трофи. И пока я был в Лиге, бомбардирские рекорды Гретцки были в безопасности.

Когда я впервые приехал в Эдмонтон, Слатс вызвал меня в свой офис и заговорил о лучших тафгаях в НХЛ. Он отметил Ларри Робинсона как одного из главных забияк того времени. А еще сказал, что я могу быть номером один во Всемирной Ассоциации. Драки – такое же занятие, как и все остальные. Чем чаще ты этим занимаешь, тем лучше в лучшей форме находишься. В тот момент мои бои можно было пересчитать по пальцам. Я был довольно инертным. Парень вроде Кэвина МакКлелланда, живший ради боев, ввязывался в драки при первой же возможности.

Мне не нравилось сидеть и думать о боях, тем более я не собирался выходить из себя, чтобы подраться с кем-то разок другой. Если вы проследите статистику моих штрафных минут, то заметите, что я дрался не слишком много. По крайней мере, в сравнении с другими тафгаями лиги. Но как только драка случалась, я чувствовал себя очень хорошо. Чем старше я становился, тем дольше мог избегать боев. Однако этап карьеры никак не влиял на одно: когда я вступал в драку, я был обязан победить. Ничья была плохим результатом и лично для меня, и для моей команды. От меня всегда ждали убедительной победы.

С самого начала своей карьеры, я был всего в одном ударе от того, чтобы оказаться на свалке. Ларри Плейфэр едва не нанес этот удар. Я никогда не получал травм в бою, но Плейфэр был единственным кому удалось меня оглушить. Помню, как играл против него в юниорской лиге. Он никогда меня не донимал. Я мог стоять прямо напротив ворот его команды, и он бы даже не толкнул меня. Он играл в хоккей в очень джентльменской манере. Ларри был жестким игроком, хотя таким и не казался. Наша неминуемая встреча состоялась в Эдмонтоне вскоре после моего перехода в «Ойлерс».

Мне не было страшно, когда я оказался напротив него. Плейфэр не обладал тем устрашающим взглядом. Я по привычке потянулся к нему левой рукой и крепко ухватил его за игровой свитер. Уже в тот момент я знал, что что-то пошло не так. Ларри носил форму, которая была где-то на двадцать размеров больше. Он просто выскочил из моих рук. Я не мог его удержать, а он тем временем хорошенько меня ухватил. Он был свободен, а у меня намечались большие проблемы. Один его классный удар и мои колени согнулись. Через несколько игр состоялся реванш. Мы оба знали, что нам это предстоит. То был хороший бой. Никто не выиграл его вчистую. Ларри посмотрел на меня и сказал: «Хороший бой», а затем просто отправился на скамейку штрафников. В этом был весь он.

Мне было чему поучиться. Пока я играл в «Брэндоне», особенно во время последнего сезона, я много бегал по льду. Так что у меня появилась привычка блуждать по своему флангу время от времени. «Ойлерс» хотели видеть мою жесткость, но вместе с этим требовали и игры на своей позиции. Им понадобилось довольно много времени, чтобы вдолбить это в меня. Много раз казалось, что я просто ничего не делаю. Игра держалась в нейтральной зоне, переходя туда-сюда время от времени. В защите от вингера требуется чтобы он следил за синей линией на своем фланге. Легко сказать, шайба действует как магнит.

Я держал свою позицию, понимая, что ничего не делаю, затем срывался и бежал за нейтральной шайбой в угол площадки. Понемногу я стал понимать, что даже если я ничего не делаю в атаке, я могу быть полезным в обороне, спасая команду от пропущенных голов. Но проводить на льду смену ни разу не коснувшись шайбы, или играть в матче, где ты совсем не уставал – печальное зрелище. Отбывать номер всегда было недостаточно. Я знал, что обязательно должен показать что-то, что я должен пойти и попытаться забрать эту шайбу. Часто получалось так, что я портил игру другим, пока они старались делать свою работу.

В юниорском хоккее твои габариты играют не такую важную роль. Многие маленькие игроки выполняют там работу жестких ребят, а тафгай может оказаться любого вида и размера. Так что время от времени, маленькие игроки, которые в принципе не должны были этим заниматься, подъезжали ко мне. Они были вынуждены это делать, и обычно это приводило к множеству драк с заранее известным исходом. Я знал, что они собираются делать. Игроки и команды менялись, но ты всегда мог найти маленького неугомонного парня, который хотел кому-то что-то доказать. Я знал, рано или поздно они объявятся. Там всегда было немного слов. Достаточно было одного толчка, за которым следовало: «Давай, поехали!». И я всегда был начеку.

Все изменилось с переходом в профессионалы, где малыши обычно играли роль зачинщиков. Они доставали тебя в надежде, что ты ответишь и получить глупое удаление. Но сами они никогда не стали бы драться, что в принципе меня никогда не интересовало. На старте своей профессиональной карьеры я уже установил для себя одно правило: никогда не драться с малышами. В юниорке же у меня был куда более взрывной характер.

Данк МакКэллум был первым тренером, который попытался научить меня сдерживаться в определенных ситуациях. Это был мой последний год в юниорском хоккее. Переучиваться было немного поздно. Конечно же, позже этим занялся Сатер. Ему нравилась моя агрессивная манера игры. Но в профессиональном хоккее наступает момент, когда тебе нужно быть чуточку умнее, чтобы не навредить команде своими глупыми проступками. Он не поощрял некоторых моих действий, но и никогда не запрещал мне драться.

Бывали игры, когда казалось, что моя драка принесет нам победу. Это полностью меняло ход поединка. Я всегда хотел изменить его по-другому, скажем победным голом или хорошей передачей. Но когда твоя команда проигрывает, пара хороших силовых или победа в бою могут по-настоящему зажечь ребят. Дело было не в том, чтобы отправится на лёд и оторвать чью-то голову пролив как можно больше крови. А в том, чтобы вернуть ребят в игру. Если не быть мыслями в игре, а просто перемещаться по льду, ты никогда ничего не добьешься.

Сатер всегда подчеркивал это и оно работало. Но я всегда забывал, почему я играл так хорошо. Я хитовал, ввязывался в очередную драку, и был главной силой на льду. И вдруг мне в голову приходила мысль: «Окей, я немного поиграл, как он хотел. Теперь попробуем пограть по-моему. Давайте чуточку пофинтим." Конечно же, я тут же оказывался на скамейке. Всю свою карьеру у Слатса это заканчивалось одним и тем же. У меня все получалось, а потом я переставал играть, как умею. Слатс всегда говорил: «Мне не интересно, сколько голов ты забьешь. Не беспокойся на этот счёт». Голы не должны были быть моим приоритетом. В составе «нефтяников» было достаточно других игроков, способных отправить шайбу в ворота.

Снайперов всегда можно было вычислить по «бумерангам», которые были на концах их клюшек. Во времена WHA не существовало ограничений на изгиб крюка. Естественно, у моей должен был быть большой изгиб. Удивительно, что я вообще мог провести шайбу на полтора метра вперед, учитывая то, какие клюшки у меня были. Мой крюк был практически изогнут в окружность, а на конце рукоятки была намотана лента едва ли не в форме шара. Я укорачивал их. Менял крюки. Как говорится, выбирал. Но спустя какое-то время мне все это надоело, и я просто взял и оставил один образец. После этого не было никаких спилов, шлифовок или постоянных смен. Я просто обматывал ручку лентой и выходил на лёд.

Пол Коффи всегда говорил мне: «Сэмми, не трать свое время на возню с клюшкой и попытки сделать ее более аэродинамичной. Ты все равно выйдешь на площадку, только для того чтобы сбросить ее на лёд вместе со своими перчатками». Я мог бы значительно преуспеть, если бы с самого первого дня занимался тем, что у меня получалось лучше всего: играть в обороне, действовать агрессивно и драться, когда это было нужно. Но хоккеисту тяжело вбить себе в голову, что голы не настолько важны. Думаю даже сегодня, если бы я продолжал играть, я бы приехал в лагерь с остальными ребятами и с легкостью сказал бы себе: голы – не твоя работа! Тебе нужно делать то-то и то-то. И я был бы на 100% прав. Но где-то внутри я всегда знал, что по ходу сезона мои приоритеты начнут меняться. Я бы снова забыл, что привело меня на вершину.

Если вы замечали какое-то улучшение в моей игре в первые сезоны, должно быть вы были на наших тренировках. Во время матчей Слатс не давал мне оторвать зад от скамейки. Мое первое звено: Слатс, игравший в центре и его помощник, Брюс МакГрегор, на другом краю. Это и были мои партнеры в тройке! Умолять Слатса уже вошло в привычку: «Дай мне отдохнуть, эй ты! Мне никогда не пробиться в состав, играя с вами, ребята.».

Однажды на тренировке я играл против Пола Шмыра и в той ситуации должен был уводить шайбу в угол площадки. Но так как мой приятель Пол был защитником, я решил, что смогу его обыграть. Я сделал одно небольшое движение, затем другое, и, казалось, уже проскочил мимо, полностью его уничтожив. Прямо с игры. Но каким-то образом он умудрился коснуться шайбы самым кончиком пятки на клюшке. Этого было достаточно ровно для того, чтобы она отклонилась от намеченного маршрута. Я был всего в сантиметре от того, чтобы выглядеть как Уэйн Гретцки. Готов поспорить, Пол не сумел бы сыграть также снова.

Но вам нужно было это слышать. Каждый раз, когда Слатс называл меня «Семенк» все было в порядке. Но если он говорил «Дэвид», у меня были большие неприятности. Что-то назревало и мне точно бы не поздоровилось. «Дэвид!» - завопил он. «Что, чёрт возьми, ты пытался сделать, Дэвид! Он играет в лиге уже 100 лет. А ты надеешься обыграть его таким тупым детским движением. Сколько раз я тебе говорил, нечего тут выбражать. Просто протолкни шайбу вперед».

Разумеется, Шмыр находился в углу площадки, опершись на борт, и укатывался со смеху. Он знал, если бы не доля везения в моменте, когда он едва коснулся шайбы, он так и остался бы стоять на льду в дураках. Слатс всегда учил меня основополагающим вещам. Обработка. Катание. Подборы шайбы у борта на выходе из зоны, когда она шла по кругу с другой стороны площадки. У меня всегда были проблемы с последним. Месс часто изображал меня: он давал шайбе пролетать мимо по борту со скоростью около 130 км/ч, а потом оборачивался, чтобы посмотреть, не летит ли она обратно.

Во время какой-то из игр я пропустил пару таких шайб дальше по борту и Слатс решил, что это пора исправить. Он затащил меня в раздевалку, взял одну из своих клюшек старого образца, которой было уже лет и лет, снял с нее старую обмотку и начал шлифовать ее для меня. Потом он обмотал ее лентой и подал мне с улыбкой на лице. «Ну, вот, Семенк. Попробуй вот эту».

Я ответил: «Господи, Слатс, неудивительно, что ты никогда не забивал больше шести голов за сезон, используя такой кусок дерьма». Я думал, что он умрет прямо там. В какой-то момент я начал подозревать, что он и другие тренеры готовят меня к участию в шоу «Ледяные шапки», или какой-то другой подобной ерунде. Они заставили меня ходить на уроки силового катания, куда я ни за что не отправился бы, будь у меня хоть какой-то выбор. По причинам, которые никогда не были мне понятны, Слатс всегда считал мое катание посредственным. Да и что вообще менеджмент в этом понимает?

Не важно, все кончилось тем, что я пошел на уроки. Я ненавидел их всем сердцем. По моему мнению, этим занимались только девчонки. Это напоминало мне времена, когда мама отдала меня на уроки игры на пианино. В самом деле, она это сделала. На целых пять лет! Можете представить себе меня с кучей нотных листов в багажнике велосипеда, направляющегося домой к миссис Хэмилтон, чтобы поиграть на пианино? Боже, как же я ненавидел эти концерты. Вот что я чувствовал во время тренировок по катанию.

Все были уже в раздевалках, принимали душ и брились. А я все еще рассекал лёд с Одри Бейкуэлл. По правде говоря, это принесло свои плоды в долгосрочной перспективе. Но в тот момент, я, конечно же, не видел, чем эти идиотские упражнения могли мне помочь. По крайней мере, они казались мне идиотскими. Пару месяцев спустя, когда лето закончилось, и я снова начал кататься, все эти штуки, которым Одри так отчаянно пыталась меня научить, начали работать.

Но в тот момент я это ненавидел. Тренировка закачивалась, все ребята вместе отправлялись на обед, а Сэмми продолжал заниматься катанием. Я хотел пойти с ребятами, а не нарезать круги на льду с Одри. Чувствовал себя просто глупо. Катание не казалось очень уж сложной штукой, для парня, который зарабатывает себе на жизнь игрой в хоккей. Но стоит забрать у нас клюшку и большинство игроков растворяться на льду. Именно так я себя и чувствовал. Полностью потерянным на площадке.

Но наибольшее разочарование у меня вызывала «камера», выдумка одного из наших первых тренеров-ассистентов Дэйва Драйдена. Он хотел, чтобы я отработал силовую борьбу у бортов. «Хорошо» - подумал я. «Наконец-то я смогу использовать свою силу и мощь по назначению». Как мало я тогда знал. Он натянул форму на накаченную автомобильную камеру и прикрепил ее к одному концу клюшки. Затем, удерживая всю конструкцию напротив борта, он давал мне команду, по которой я должен был размазать её о стену.

Ребята бросали тренироваться и начинали следить за мной каждый раз, когда Драйден выносил эту дурацкую камеру на лёд. «О, да, больше силовых тренировок для Сэмми!» - подшучивали они. Что за тупое упражнение! Немного теряя равновесие на подходе или хитуя камеру под неправильным углом, я тут же отлетал от борта, как шайба, срикошетившая от штанги, и приземлялся прямо на задницу. Парни это обожали!

Как-то раз я решил, что с меня хватит этих глупых тренировок. Я вбил гвоздь в конец рукоятки, оставив его торчать наполовину. Когда Драйден вынес свою куклу на лёд, мне понадобился лишь один заезд. Я разогнался, ткнул гвоздем в камеру и поехал дальше с улыбкой на лице, пока «сукин сын» на конце клюшки Драйдена продолжал сдуваться.