Жребий vs. пенальти
Все говорят нет правды на земле. Есть жребий и пенальти.
Образ послематчевых пенальти пришёл к нам из античного театра. Воины выстроились перед битвой. Хор затянул что-то ободряющее (но, одновременно, с намёком на трагический финал). С небес на колеснице спускаются голкиперы. Они братаются, как Антигона с Полиником. Один непременно должен будет пасть. И хоронить его придётся второму.
В то же самое время, послематчевые пенальти – изобретение новое, современник игровых замен и моде на майки и шорты в обтяжку. Все они появились во второй половине 60-х -70-е годы, стали вестниками новой телевизионной глобальной футбольной жизни.
Сама идея серии знаменовала собой качественно новое представление о справедливости. Замены, майки и ТВ здесь не случайны – футбол стал более динамичным – времени для бесконечных переигровок стало не хватать ещё раньше. Раньше результат ничейной игры навылет определялся жребием.
Идея жребия как символа правосудия восходит ещё к первобытным культурам (люди, подкованные лучше меня, рассказывают о многочисленных протофутболах отрубленными человеческими головами и бычьими мочевыми пузырями). Важно то, что жребий остался инструментом выявления победителя и в таком масскультурном сабантуе, как мировой футбол XX-го века.
Здесь нужно вспомнить Хёйзингу, который высоко ценил игровую сущность жребия: «Божий суд выносит свой приговор через испытание в силе или через схватку с оружием точно так же, как и через случайно выпавшие игровые символы». Альберт Шестернёв, выбравший решку в полуфинале с итальянцами в 68-м, вряд ли был в таком же восторге от самой процедуры. Впрочем, ему наверняка было полегче, чем Джону Терри в Лужниках 40 лет спустя.
Традиционное, архаическое происхождение жребия в конце 60-х обернулось против него. Студенты в 68-м призывали «требовать невозможного», считали необходимым взять судьбу в свои руки, и простая монета вряд ли могла придтись им по вкусу. Пенальти, да ещё сериями, как из пулемёта – вот, что понравится молодому болельщику из первого поколения родившегося уже после Второй Мировой.
Послематчевые пенальти – новое прочтение идеи справедливости. Масса факторов – в какие ворота бьют (чьи болельщики сидят ближе), кто бьёт первым, не крикнет ли диктор во время разбега под ногу форварду что-нибудь непотребное – всё это нивелируется самим принципом «я сам творю свою судьбу». Так, в общем-то, говорил и царь Эдип у Софокла, попутно реформируя античный театр.
В советском футболе 70-х пенальти признали мерой всех вещей – и в сезоне 1973 пробивали их после каждого ничейного матча, тем самым бросая вызов божественному року договорных игр. Сама эта идея должна бы стать символом советского понимания НТР и, одновременно, идеальной иллюстрацией веры в силу и справедливость пенальти. Разработчики идеи «пенальти после каждой ничьей» наверняка учли каждую деталь, кроме, может быть, той, что и саму серию можно расписать точно так же, как раньше саму игру.
Смешно, но жребий обмануть было нельзя. Нельзя, правда, сказать, что жребий всегда был справедлив. Но справедливость – прерогатива судебного жребия. А футбол и справедливость – две вещи несовместные.
