Я нахожусь в больнице Принцессы Грейс в Лондоне. Кажется, это недалеко от Кингс-Кросс. Именно сюда я обычно приезжаю, когда приезжаю из Ньюкасла. Совсем рядом с музеем мадам Тюссо, это еще одна точка, которую я всегда помню. Странно, но я не знаю точного адреса. Но я бываю здесь так часто, что они должны выдать мне сезонный абонемент. Или, по крайней мере, свой собственный ключ. Именно сюда я приехал после финала Кубка 1991 года, когда казалось, что моя карьера, а не только нога, разрушена навсегда.

За последний год я заболел и попал в больницу уже в шестой раз. Что, черт возьми, со мной не так? Когда кажется, что все идет как надо, появляется что-то, что все портит. Или это я? Разве я не сам виноват в том, что сделал со своим телом за последние 37 лет?

Первая проблема возникла, когда я еще работал в «Бостон Юнайтед». У меня развилась язва. У меня и раньше были подобные проблемы, но эта была просто адской. Мне сделали эндоскопию — камера в глотке и все такое... Потом они пошарили там, сделали разные вещи, назначили какие-то лекарства.

Затем у меня заболело колено. Я уехал из Бостона и просто отдыхал, собираясь посмотреть, как тренируется сборная Англии, а затем «Ливерпуль», пытаясь взять несколько советов, посмотреть, как они работают, сравнить и противопоставить, чтобы помочь своей тренерской карьере и получить тренерскую лицензию. Однажды я выходил из машины, и мое колено подкосилось. Я отправился к мистеру Брауэтту, который за эти годы оперировал мои ноги больше раз, чем свои собственные, — шутка ли, я ничего не знаю о его личной жизни. Мне пришлось сделать операцию, и я приехал сюда, в Принцессу Грейс.

Затем произошел несчастный случай на коньках, когда я поскользнулся и повредил спину. Поначалу ощущения были просто адскими, но потом стало немного легче. Я надеялся, что переживу это. Но вот я оказался в аэропорту Ист-Мидлендс, собираясь лететь в Дублин на разговорное шоу, как вдруг обнаружил, что у меня нет сил поднять собственную сумку. Как только я пытался ухватиться за сумку или за что-нибудь еще, я чувствовал, что моя шея в агонии. Со мной был мой отец, и я попросил его взять сумку за меня. Я поехал в Дублин, снялся в шоу, но ужасно себя чувствовал.

Затем я попросил мистера Брауэтта, когда он еще лечил мое колено, осмотреть мою шею. Я впал в панику, когда мне сказали, что у меня протрузии дисков в верхней части шеи, где она соединяется с позвоночником. Мне сделали небольшую операцию на шее, пройдясь по бокам и дальше в позвоночник. Около десяти дней я чувствовал боль, но, похоже, все обошлось.

Пока я был в больнице, Дэйв Симэн выиграл соревнования по танцам на коньках. Я лежал здесь и мучился, когда получил от него сообщение, что он в аэропорту, набивает рот сэндвичем с беконом и собирается улететь в Диснейленд во Флориде. Ублюдок. Он, конечно, не знал, что к тому времени я уже вернулся в больницу. После этого на фоне стресса и переживаний у меня снова воспалился желудок, и я на некоторое время попал в больницу. Потом я заболел пневмонией, которая оказалась очень серьезной.

Сначала я не хотел знать, в чем проблема. Я чувствовал себя разбитым, опустошенным, совсем без сил. Дэйв Симэн организовал для меня поездку в «Арсенал», чтобы увидеться с их физиотерапевтом Гари Льюином и врачом. Они провели множество тестов, что было очень приятно с их стороны, предложили различные варианты. Потом они сказали, что мне лучше пойти и сделать рентген грудной клетки. Поэтому я отправился в Веллингтонскую больницу, где мне быстро его сделали за £180.

В тот день мне нужно было куда-то ехать — у меня была деловая договоренность, — поэтому я отправил рентгеновские снимки в «Арсенал» на такси, чтобы они посмотрели, сказав, что не смогу приехать сам, не во плоти. Когда они увидели рентгеновские снимки, то поняли, что я в плохом состоянии. И тогда меня срочно доставили в больницу. Мне сказали, что у меня коллапс легкого. Я едва мог дышать. Буквально. Меня сразу же посадили на кислород и напичкали антибиотиками, вколов их для ускорения дыхания.

Таким образом, в этом году я пять раз лежал в больнице, включая три операции. Это уже шестой раз. Да, я снова туда вернулся. Моя шея снова подвела меня.

Я все еще спорю о деньгах из-за некоторых больничных счетов. Проблема с коленом была связана с футболом, поэтому за операцию заплатил профсоюз ФА. Я позвонил Гордону Тейлору и рассказал ему об этом. Черт побери, я платил в ПФА 15 лет как игрок, так что я должен что-то от них получить. Они все равно должны покрывать мои проблемы, связанные с футболом, например, с коленом. Оно было в клочья, и все из-за футбола. Что касается шеи, которая меня подвела во время катание на коньках, то я надеюсь, что за нее заплатит BBC, хотя мы все еще в процессе обсуждения.

Во время моей игровой карьеры мне приходилось терпеть, когда толпа на выезде кричала мне «жирный ублюдок», что, конечно, во многих случаях было правдой. Уверен, большинство людей думали, что как только я перестану играть, то сразу же раздуюсь. Я был бы как гребаная свинья, а они бы все говорили: «Я же говорил, что он все такой же жирный ублюдок, только еще толще».

Я твердо решил, что этого не будет. Это одна из причин, по которой я так одержим идеей поддерживать себя в форме. Я до сих пор каждый день хожу в спортзал и занимаюсь спортом. Я по-настоящему наслаждаюсь этим. Мне нравится поддерживать свой вес в норме.

Но случается так, что какая-нибудь дрянная газетенка получает мою фотографию, на которой я выгляжу очень худым, и тогда они пишут о том, что я исхудал, что я скелет, вешу под 50 килограмм, что у меня не пневмония, а что-то гораздо хуже, и что мне недолго осталось жить. Есть люди, которые хотят увидеть, как я становлюсь развалиной. В одной из газет было написано, что я опасаюсь, что могу быть ВИЧ-инфицированным. Я подал на нее в суд и получил £15 тыс. в качестве компенсации.

Но я не развалился, как видите. Мой вес — 70 килограммов, что я считаю идеальным весом для человека моего роста. Когда я играл, мне нравилось быть более массивным, около 76 килограммов. Потому что мне нужна была сила верхней части тела, чтобы отбиваться от головорезов, пытающихся меня завалить.

Так что я достаточно здоров, в принципе... ну, если не считать всех этих гребаных вещей, которые со мной не так. Я имею в виду, что у меня нет лишнего веса и я не истощен. Да и в целом я уже давно в порядке. Я принимаю не так много таблеток, как в прошлом году. Я не так часто хожу к психологу, хотя Джонни по-прежнему остается моим другом. И сейчас я не так одержим вещами, как раньше, за исключением здоровья, хотя мне по-прежнему хочется, чтобы все было аккуратно и ухоженно, все выстроено по порядку.

Но это правда, что я не следил за собой должным образом. Я знаю, что нужно питаться три раза в день, есть много зелени и все такое. В обед я обычно съедаю сэндвич, а вечером ем сладости. И я спешу, делая множество дел.

Когда я лежал здесь, в первые дни после того, как меня привезли с пневмонией, я дерьмово себя чувствовал. Я был весь в проводах, отовсюду торчали трубки, так что я не мог двигаться, не мог дышать. Я начал думать о том, что ждет меня впереди, если и когда я поправлюсь и выберусь на свободу. Я знал, что мне еще предстоит пройти дополнительные обследования желудка. Затем нужно было еще разобраться с шеей и позвоночником. А колено — я все еще чувствовал боли, и как, черт возьми, я собирался стать тренером? Как тренер, ты должен уметь пинать мяч, бегать, иначе у тебя ничего не получится.

Мне говорили, что с моими проблемами с шеей мне больше никогда не стоит трогать мяч. Поскольку я принимаю варфарин, это может привести к образованию тромба, и я могу умереть, просто ударив по мячу головой. Как же я могу претендовать на звание тренера, если со мной все в порядке? Вот почему моя тренерская карьера пока приостановлена.

В общем, пока я лежал здесь, я начал думать, в чем, мать его, смысл. Я чувствую себя в полной жопе. Задолбанный жизнью, задолбанный сам собой. Лучше бы я сдох.

Я просто не мог придумать, чего ждать от жизни, кроме дерьмовых, дрянных, ужасных вещей. Пресса будет довольна, что я умру. О да, они бы были довольны, ну, многие из них. Они смогут сказать: «Я же говорил тебе... Я всегда знал, что все закончится слезами... Он всегда собирался закончить жизнь без гроша в кармане и чертовой развалиной». Они были бы в восторге, если бы я наложил на себя руки. Это только подтвердит то, что они всегда предсказывали.

Да, я знаю, только не говорите мне, что не вся пресса такая. Обо мне писали и хорошие вещи — Габби Логан написала прекрасную статью в The Times, пожелав мне удачи и здоровья, когда я заболел пневмонией. Это было мило с ее стороны. Но есть много журналистов, которые могут сказать мне в лицо комплименты, но ждут, когда я упаду на задницу. Они знают, что это будет хорошая история, и газеты будут продаваться.

Другой неприятной мыслью, которая висела надо мной, была мысль о том, что, когда я выйду и снова почувствую себя хорошо, мне все равно придется искать деньги на Шел. Вот уже несколько лет мне приходится каждый месяц находить £10 тыс. наличными после уплаты налогов. Каждый гребаный месяц надо мной висит мысль о том, как я с этим справлюсь. Ладно, я сказал, что заключаю несколько деловых и медийных сделок, но у меня нет постоянной зарплаты, не то что когда я играл в футбол и деньги поступали, даже когда я был травмирован. Потом я подумал о самой Шел. Ей, конечно, было все равно, выживу я или умру — кроме того, что иссякнут ее деньги. Если я умру, для нее это все испортит.

Я все больше и больше впадал в депрессию. Все, на что я смотрел, или все, о чем я думал, казалось, было полно проблем. И они будут все накапливаться, и накапливаться и накапливаться. Все это время в больницах, все эти операции — вот я. Казалось, я был обречен. И лучше уже не будет.

Поэтому я решил, что попрошу следующую медсестру, которая придет, сделать мне укол от боли, а потом еще один, побольше, чтобы покончить со мной раз и навсегда. А если она не захочет, я как-нибудь раздобуду лекарства и сам его сделаю. Я подумал, что это лучший способ. Это решило бы все мои проблемы. В конце концов, у меня нет жены и детей, которые ждут меня дома. Кто бы расстроился, если бы я сам себя кончил? Только мама, папа и семья.

Так почему же я этого не сделал? Ну, думаю, мне стало немного лучше. Это помогло. Но главное — это поддержка, которую я начал получать от своих друзей. Когда они узнали, что я лежу здесь с пневмонией, многие написали мне или зашли, чтобы увидеться со мной и пожелать мне здоровья. Я подумал: к хренам прессу. Они всегда будут сидеть у меня на горбу, но я не должен позволить им победить. Я буду жить, просто чтобы доказать им. Я решил, что должен выиграть эту битву сам и не сдаваться.

Мои настоящие друзья знают, какой я, какова правда. Многие из них сами довольно известны, так что они знают, каково это. Это случалось с ними, мусорные истории в прессе, все это дерьмо. Поэтому они никогда не верили рассказам о том, что я дошел до 50 килограмм, с половиной легкого, без желудка и с двумя головами и что я умираю.

Сегодня я получил текстовое сообщение от Ричарда и Джуди. Я их не знаю, но они прислали наилучшие пожелания. Ко мне зашел Терри Венейблс. Мы хорошо посмеялись, вспоминая все глупости, которые я совершил в сборной Англии и в Шпорах.

Однажды, когда я сильно захворал из-за пневмонии, ко мне в комнату утром, около 7:30, прокрался маленький ребенок. Сначала я подумал, что это действительно ребенок, так как не мог сосредоточиться и чувствовал себя одурманенным. Этот парень смотрит на меня, а потом начинает смеяться. Это был Деннис Уайз. Мне нравилось, что он смеется надо мной. Мне не было больно или обидно. Лучше пусть кто-то посмеется надо мной, чем я буду грустить и унывать. Его забавлял мой вид, весь в трубках. Он хороший парень, Деннис. Я также получил приятные текстовые сообщения от Алана Ширера и Криса Уоддла.

Пока я был здесь, я прочитал историю о Гари Чарльзе, знаете, о том пареньке из «Ноттингем Форест», которого я пытался завалить в финале Кубка и в итоге сам себя завалил. Он был таким милым молодым парнем, очень талантливым. Я чувствовал себя виноватым за то, что сфолил на нем. Но я никогда не общался с ним ни после той игры, и вообще. Теперь я узнал, что ему из-за травм пришлось завершить карьеру в 32 года. Он пристрастился к алкоголю и дважды побывал в тюрьме. Боже, а я думал, что у меня чертовы проблемы. Для меня это был урок — не жалеть себя. Когда я выйду отсюда, я позвоню ему. Возможно, я навещу его и помогу ему, если смогу.

Я также прочитал немного о том арбитре на Кубка мира, который дал мне желтую карточку в полуфинале 1990 года против Западной Германии. Парень по имени Жозе Роберту Райт. Звучит по-английски, возможно, это дитя любви Иана Райта, но нет, оказалось, что он бразилец. Читая эту статью о нем, я обнаружил то, чего тогда не знал — что он был выбран арбитром на финал Кубка мира, но немцы подали жалобу. Это было связано с суевериями. Бразилец судил два предыдущих финала Кубка мира, в 1982 и 1986 годах, и немцы оба проиграли, так что они не хотели повторения. Жалоба Германии была удовлетворена. Перед той игрой судья знал, что не будет отвечать за финал, если Германия выиграет. Ему было бы выгодно, чтобы победила Англия.

В интервью он сказал, что всегда высоко ценил меня как игрока и с нетерпением ждал, когда я выйду в финал с ним в качестве судьи. Так что он, вероятно, тоже был в слезах, но по другой причине. Просто доказывает, да? Я не знаю, что это доказывает. То или иное.

Эй, смотрите, по телевизору показывают Джулиана Дикса. Сто лет его не видел. Да, у меня в комнате постоянно включен телевизор, настроенный на Sky Sports. Пока я смотрю, я разговариваю по телефону, и в то же время на мобильном телефоне пишу смс во время разговора. Умный ублюдок, да. Я люблю быть активным, постоянно чем-то занятый.

Я хорошо посмеялся с Дикси, когда мы вместе играли в команде до 21 года. Однажды вечером он пытался уговорить меня улизнуть в город и пойти в паб, но мне не хотелось. Он все продолжал и продолжал, не давая мне заснуть. На следующий день, когда он уже спал, я вернул ему должок. Я пошел, купил фейерверки и зашел в его ванную. Я зажег самый большой и запустил его. Шум в замкнутом пространстве был невероятным. Я бросился в его комнату с криками: «Эвакуируйся, эвакуируйся, взрыв бомбы, взрыв бомбы!» Дикси вскакивает и голышом выбегает из номера в коридор. Фейерверк причинил немного больше вреда, чем я предполагал. В самом деле, он снес сиденье в туалете. Мне пришлось за него заплатить. Но я отлично посмеялся.

Да, я действительно около 20 лет дико веселился. Но больше я не занимаюсь подобными вещами. Вот уже почти два года я не пью и два с половиной года не притрагиваюсь ни к каким веществам. Я не ходил на собрания анонимных алкоголиков уже, дай-ка подумать, два месяца. А я должен ходить туда каждый день. Долгое время я так и делал, но из-за того, что я так часто лежал в больнице и выходил из нее, у меня не было возможности, не так ли? Но я твердо решил воздержаться от алкоголя. Я не могу представить, что когда-нибудь снова начну пить. Жизнь намного проще, если не пить. Я постоянно это осознаю.

Я также бросил курить. Когда я говорю «бросил», я имею в виду, что не курил с тех пор, как приехал сюда вчера. А когда у меня была пневмония, я не курил, наверное, дней восемь. Мои легкие были забиты, я не мог дышать, и я решил для себя. Я не вернусь к курению. К серьезному курению. Так я себе говорю. Сейчас я редко люблю выкурить сигару. Так что я веду довольно здоровый образ жизни, если не считать сладостей. Вчера вечером мне захотелось попкорна, и я попросил большой пакет.

Но я знаю, что произойдет. Лет через десять, когда я стану менеджером приличного клуба, я проиграю свою первую игру, и пресса скажет: «А чего вы ожидали, он же глущил кокаин 15 лет назад». Я знаю, что мое беспутное прошлое всегда будет преследовать меня, пока я жив.

Некоторое время первой половины года я жил с Джимми в его квартире в Данстоне, но это не было моим домом. Именно там я останавливался, когда был в Ньюкасле. Меня взбесило, когда пресса подняла шум по этому поводу, сказала, что это показывает, до чего я опустился, живя в бывшей муниципальной квартире с Джимми. Это очень милое местечко. Оттуда удобно ездить в гости к маме и папе, моим сестрам и брату с их детьми. В конце улицы есть рыбный магазин, хотя я больше не ем ни чипсы, ни кебабы, ну, не очень часто, а также магазин рыболовных снастей. Так что это было удобно. Но это была просто база, где я хранил кое-какую одежку. Все мои настоящие вещи хранятся в камере хранения или у мамы, пока я не решу, что делать дальше.

Все эти три месяца, пока я был в Бостоне, я жил в том отеле; потом, когда я приезжал в Лондон, а это было довольно часто, я останавливался в отеле. Или в гребаной больнице.

Недавно я снял квартиру в Ньюкасле — в Джесмонде, в новом роскошном квартале. Несколько игроков «Ньюкасла» там живут. Здесь все очень шикарно: две ванные комнаты, две спальни, все по последнему слову техники. В первый день, когда я въехал туда, все было так странно. Последние пять лет, с тех пор как я перешел в «Эвертон», я жил либо в отелях, либо в больницах, либо в гребаных клиниках. Я не мог этого вынести, я чувствовал себя как бы вытесненным, не имея обслуживания в номере и всего остального. Поэтому я все же съехал и провел следующие две ночи в отеле.

Я не против жить в отелях или лежать в больницах, никогда не был против. Мне нравится чувствовать себя отрезанным от мира, но в то же время, чтобы за мной был присмотр. Но было бы разумно иметь собственный дом. За свою жизнь я отдал достаточно домов. Через два дня я вернулся в квартиру. Перед тем как приехать сюда, я все лучше организовал, у меня был свой телевизор и другие вещи. Я один там живу. Я сам готовлю себе еду, какую уж есть. Я забываю есть и не слежу за собой так хорошо, как следовало бы. Если бы у меня был нормальный дом, нормальная жена и нормальная семейная жизнь, тогда все могло бы быть иначе.

Квартира арендована только до лета, потом я решу. Я еще не перевез туда особо много личных вещей. Все в основном у моей мамы или у моего отца, все кусочки моей карьеры. Мне все время говорят, что нужно разобраться со всем этим, но я не могу с этим смириться. Я не хочу оглядываться на свое прошлое. Это будет слишком грустно. Я могу заплакать.

Весь этот год я не мог принять ни одного серьезного решения относительно своей жизни и будущего из-за всех этих денежных споров с Шел. Теперь с ними покончено, во всяком случае, на данный момент, и поэтому я хочу рассказать о некоторых вещах, о которых никогда не говорил раньше, до сих пор.

«Алли [Маккойст] рассказывал нам истории о его щедрости и навязчивости. Например, узнав, что один из сыновей Алли хочет завести кролика, он организовал доставку целого зверинца в задний сад Алли — рыбки, песчанки, кролики и хомяки были доставлены с клетками и кормом».

«Уверена, что лежа на больничной койке, Газза будет чувствовать, что общественность желает ему скорейшего выздоровления. Он может быть противоречивым, но он — национальное достояние, и все, кто его знает, просто хотят, чтобы он был счастлив».

Габби Логан, The Times, 3 января 2005 года

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только