За время пребывания в Приорате я пропустил всего две игры — гораздо меньше, чем Тони Адамс и Пол Мерсон, когда они проходили курс лечения от алкоголизма. Наверное, я считал футбол лучшим лекарством, единственным аспектом моей жизни, который всегда помогал мне сосредоточиться, очищал мою голову от всех моих забот и фобий, позволял мне убежать от моего худшего «я».

Я вернулся как минимум на три килограмма легче, как раз к домашней игре 1 ноября против «Ноттингем Форест». Фанаты Боро оказали мне громогласный прием. Матч показывали по телевизору в прямом эфире, и комментаторы сделали меня Игроком матча. Я чувствовал, что публика хочет, чтобы я сыграл хорошо, как из симпатии, так и из других побуждений, и, думаю, мне это удалось. Мы добились ничьей 1:1. Когда я ушел с поля за 10 минут до конца, я пожал руку Крису Барт-Уильямсу из «Фореста», обнял его товарища по команде Скота Геммилла и даже подошел к скамейке запасных «Фореста», чтобы пожать им руки. Я испытывал огромное облегчение от того, что снова играю в футбол, хотя вполне мог броситься под поезд на станции Стивенэйдж, хотя, конечно, никто в толпе, да и вообще никто, об этом не знал.

В следующем матче мы играли на выезде с «Саутгемптоном». Команда должна была вылететь из аэропорта Тисайд. Я хотел накачаться, но это было невозможно. Я ненавижу мысль о полете без выпивки, чтобы успокоить нервы, поэтому мне было тяжело, но я справился.

Я забил со штрафного удара с 25 метров, а затем с другого моего штрафного удара «Саутгемптон» отправил мяч в собственные ворота. Я также организовал наш гол, который сравнял счет, и все закончилось со счетом 3:3. После этого Брайан Робсон сказал, что я был великолепен, что это была лучшая игра, которую я провел за Боро до сих пор.

В начале декабря мы играли с «Ньюкаслом» у себя дома. Я снова встречался с Шел, и мы провели выходные в отеле в Глазго. У нас все было хорошо, и, конечно, тот факт, что я оставался трезвым, очень помог. Мейсон и Риган были талисманами той игры. Ригану тогда было около двух лет. На нем была футболка с номером 8 и надписью «Риган» на спине, и он забил гол, когда мы разминались (вратарь «Мидлсбро» Марк Шварцер любезно отошел в сторону, «протянув руку помощи»). Мы снова сыграли вничью, 2:2, но я провел еще один хороший матч, и в газетах начали появляться предположения, что Ходдл подумывает о том, чтобы вернуть меня в сборную Англии.

Следующую игру, в которой мы обыграли «Вест Хэм» со счетом 1:0, пришел посмотреть Джон Горман, что казалось хорошим знаком. К Рождеству Боро занимал четвертое место в лиге после 11-матчевой беспроигрышной серии, что было самым высоким показателем в истории. То Рождество я провел в отеле Лох-Ломонда с Шел и детьми. Я уже начал думать, что она может вернуть меня обратно.

В январе и феврале у «Мидлсбро» был неудачный период: «Эвертон» разгромил их со счетом 5:0 всего через пару месяцев после того, как мы обыграли «Ман Юнайтед» на «Олд Траффорд». Но я все еще был трезв, и Джимми тоже. Он тоже бросил пить и похудел на 25 килограмм. Мы искали его повсюду. Теперь он был настолько великолепен и привлекателен, что Daily Star пригласила его провести выходные со Звездной птицей. Она была сногсшибательна, хотя и не более великолепна, чем Джимми.

В феврале 1999 года Кевин Киган занял пост менеджера сборной Англии, первоначально всего на четыре игры. Все говорили, что для меня это хорошая новость, что я вернусь в команду. Много лет назад я играл с Кевином в «Ньюкасле», но знал, что это ничего не изменит и не заставит его полюбить меня еще больше. И все же я втихую надеялся. Тем более что Киган публично говорил, что ему трудно найти креативного игрока в полузащиту, кроме меня. Да и у сборной дела шли не очень хорошо.

К концу сезона дела у Боро пошли на поправку, и мы заняли девятое место в лиге, что было довольно неплохо, учитывая, что в том сезоне мы только поднялись на ступеньку выше и одно время поговаривали о понижении в классе. Я сыграл 26 матчей в лиге и забил три гола, что было неплохо, учитывая, что у меня было несколько травм, а также пребывание в Приорате.

Близился конец сезона, и я снова начал пить. Когда я был на людях, я предпочитал безалкогольные напитки, но дома, в одиночестве, я пил водку, которую, как я надеялся, никто не почувствует в моем дыхании. Я принимал антидепрессанты и другие таблетки, чтобы успокоиться, но от них мне становилось только хуже, а не лучше, и я подумал, что, может быть, глоток водки поможет мне успокоиться.

Отношения с Шел снова разладились, и летом я отправился с Джимми и другими приятелями в Португалию, что было не самым лучшим способом удержаться от выпивки. Но было лето, время отпусков, и мне удалось оставаться абсолютно трезвым в течение девяти долгих месяцев, что доказывало, что я могу это сделать.

В августе в Лондоне на премьере фильма я встретился с Хью Грантом, Лиз Херли, Лиамом Галлахером и другими звездами, и это привело к тому, что мы немного выпили. Я провел несколько ночей в запое, что очень расстроило Брайана Робсона, когда об этом стало известно прессе. И Кевина Кигана это тоже не впечатлило. Затем появилась еще одна пикантная история. Какая-то официантка из Ньюкасла поставила мне 11 баллов из 10 за то, что в постели я был гораздо лучше, чем Руд Гуллит, судя по всему. Она поставила ему лишь 7 баллов из 10. В основном это была полная чушь, но, конечно, все газеты снова начали преследовать меня, чтобы узнать, чем я занимаюсь, и выяснить, встречался ли я с девушками.

Новый сезон начался достаточно хорошо, во всяком случае, для меня, но бедняга Джимми попал в переделку. Как и я, он более полугода не употреблял спиртное, но однажды вечером он поссорился со своей девушкой и выпил шесть пинт пива. По дороге домой какие-то парни начали кричать ему «жирный ублюдок», и это его очень расстроило. Он пошел домой, взял пистолет и бросился на них с ним, чтобы напугать. Он даже не был заряжен. В следующее мгновение он узнает, что над ним пролетает вертолет, и полиция ищет этого безумного стрелка. Джимми убежал, бросив пистолет в живую изгородь. Когда они оцепили район и поймали его, он показал им, где лежит пистолет.

Он отправился в мировой суд, и там царил хаос. Пришло около 30 представителей прессы и телевидения. Затем ему пришлось обратиться в королевский суд. У нас было много свидетелей, включая Криса Эванса. Несмотря на их поддержку, он был приговорен к шести месяцам за угрожающее поведение и владение огнестрельным оружием без лицензии. Я помог оплатить его судебные издержки, он подал апелляцию и добился сокращения срока до трех месяцев. Он провел восемь недель в Пентонвильской тюрьме. Он говорит, что там у него появилось несколько хороших друзей, которые знали о нем все, но нет, он не хотел бы пройти через это снова.

Затем Шел решила рассказать свою историю в газете Sun, о том, как я избивал ее, швырял в нее вещи в Италии, пытался контролировать ее. «Я знаю, люди думают, что я осталась с Полом из-за денег, — написала она. — Но я могу честно сказать, что продолжала пытаться сделать все возможное, потому что любила его и потому что думала, что могу стать той женщиной, которая спасет его». Она также сказала, что я не люблю себя и, вероятно, никогда не буду счастлив. Возможно, это правда.

Но я был в ярости от всех тех личных подробностей, которые она раскрывала обо мне. Я бы никогда так с ней не поступил. Мы развелись, я отдал ей целое состояние и до сих пор плачу, но даже ради Ригана я старался видеться с ней регулярно. Я не хотел, чтобы все это причинило ему вред, и не хотел, чтобы Бьянка и Мейсон читали все эти личные вещи обо мне и Шел. Даже если бы они их не читали, я знал, что произойдет в школе, когда их прочитают другие дети.

Она делала это не ради личной выгоды. Все деньги были направлены в организацию «Приют», помогающую женщинам, подвергшимся насилию. Все это было очень хорошо, но я все равно был очень расстроен. Я попросил своих адвокатов остановить продолжение этой мылодрамы. В свое время она также планировала дать интервью на телевидении Мартину Баширу, который сделал то печально известное интервью с принцессой Дианой. Судья согласился с тем, что она должна прекратить раскрывать в Sun подробности моих личных отношений с ней и ее детьми. Они напечатали еще, но некоторые абзацы были вырезаны. Неудивительно, что на фоне всего этого у меня возникло искушение выпить рюмочку-другую. И неудивительно, что я играл не очень хорошо. И стал принимать больше антидепрессантов. И снова мне пришлось терпеть, когда фанаты соперника кричали в мой адрес: «Газза бьет свою жену». У меня был соблазн все бросить и эмигрировать в США, уехать от всего. Забыть Шел и семью навсегда.

Но я знал, что футбол — моя единственная надежда, поэтому должен был продолжать. Я был достаточно хорош, чтобы «Фулхэм» сделал мне предложение, чтобы помочь им в борьбе за выход в Премьер-лигу, так же как я помог Боро.

Перед нашей домашней игрой в феврале 2000 года с «Астон Виллой», которую приехал посмотреть Кевин Киган, игрок «Виллы» Джордж Боатенг, по его словам, собирался опекать меня весь матч. Я знал, что газеты просто раздувают из мухи слона. Ближе к перерыву я вступил в перепалку с Боатенгом у центрального круга и, вытянув руку, ударил его по голове. Я извинился, так как, конечно, не хотел его травмировать. Но после двух месяцев отсутствия я просто переборщил, и в результате снова навредил себе. Я почувствовал, как немеет рука, и испугался, что сломал ее. Меня унесли на носилках и отправили в больницу на обследование.

В машине скорой помощи мне дали кислород, в таком я был состоянии. Я помню, как считал все неровности на дороге. В больнице одна из медсестер, ухаживавших за мной, рассказала мне о том, как она собирает средства для этого хосписа. Я подумал, что это потрясающе — помогать больным людям в рабочее время, да и в свободное тоже. Мне как-то удалось снять с себя футболку Боро, несмотря на поврежденную руку, и подписать ее, чтобы она продала ее на аукционе для хосписа.

Из больницы я дозвонился до Пола Мерсона. Я рассчитал, что к тому времени он, скорее всего, будет работать тренером в «Вилле», и так оно и вышло. После того как он спросил меня, как дела, я сказал, что хочу поговорить с Джорджем Боатенгом. Я снова извинился перед Джорджем за свой поступок, объяснив, что не хотел причинить ему боль и что в любом случае, я зацепил его рукой, а не локтем. Он сказал, чтобы я не волновался. Он понял. Это был несчастный случай, и мне пришлось хуже всех.

После множества тестов меня отпустили домой. Но всю ночь я мучился. Я просто лежал в своем большом арендованном доме, и посреди ночи мне стало так больно, что я набрал 999 и попросил прислать скорую помощь, чтобы она отвезла меня в больницу. Они сказали, что у них ее нет. Я снова набрал 999 и попросил вызвать полицию, умоляя их отвезти меня в больницу. Они сказали, что это не их работа, и я должен вызвать такси. Но в это время в городе не было такси. В итоге я просто принял кучу обезболивающих и всю ночь промучился.

На следующее утро, когда я пришел в клуб, Гордон Маккуин спросил, как я себя чувствую. Я сказал, что все в порядке, если не считать сломанной руки.

Да, она тоже была сломана. Мне пришлось сделать операцию, чтобы вставить штифт, и более шести недель я был вне игры.

Идиоты в газетах, которые ничего не знали ни о футболе, ни обо мне, как Дэвид Меллор, обрушились на меня с критикой, воспользовавшись случаем, чтобы задеть то, что они считали легкой мишенью. Это не блестящая журналистика — так поступать с людьми, когда они в расстроенных чувствах. Мы все можем сделать такое. Я был гораздо больше расстроен, когда несколько игроков заявили, что это был один из худших фолов, которые они видели, даже Гари Маббут, которого я всегда считал справедливым человеком. Более того, он был моим другом, и я многое сделал для его прощального матча. Но я точно знаю, как это происходит. Репортер тебе звонит и задает кривой вопрос, а ты хмыкаешь в ответ или даже просто слушаешь вполуха, пока они продолжают спрашивать. Если ты не выражаешь явного несогласия, в твой рот тут же вкладывают слова, которых ты на самом деле не говорил.

Но самым страшным последствием стало то, что меня пожурили в ФА, дали трехматчевую дисквалификацию за неподобающее поведение и оштрафовали на £5 тыс.

Через несколько недель я не выдержал и снял гипс сам, ножом для хлеба на кухне. Я так старался, что содрал часть кожи, и мне пришлось накладывать швы.

Когда я вернулся к полноценным тренировкам, то вскоре столкнулся с Кертисом Флемингом и подумал, что снова что-то сломал. Я отправился в больницу на рентген, но на этот раз все было в порядке. Фух. Тем не менее, мой сезон закончился не совсем удачно, ведь я так много пропустил из-за сломанной руки и всех этих нервотрепок и юридических проблем, связанных с излияниями Шел в Sun.

Несмотря на дела с Sun, в конце сезона я повез Шел и всех троих детей на отдых в Дубай. Как я мог так поступить после того, что она со мной сделала? Да, это привело моих советников в отчаяние. Мне так хотелось иметь счастливую семью, и я отчаянно пытался поддерживать связь с Риганом. А я никогда не люблю оставаться один, особенно в отпуске.

«Вы скажете мне, где можно найти по-настоящему авантюрных игроков полузащиты, которые могут изменить игру в один момент или сделать гол из ничего? После Газзы трудно придумать другое имя».

Кевин Киган, менеджер сборной Англии, The Sunday Times, 13 июня 1999 года

«Мне было жаль видеть, как уходит Газза. Он, наверное, самый добрый человек, которого я когда-либо встречал в футболе. У меня был день гольфа, и он отдал мне на аукцион свою клюшку, которая была у него с тех пор, как он попал в сборную чемпионата мира 1990 года. «Эвертон» не изменит его — он будет делать вещи, которые их заденут, но в глубине души у него золотое сердце».

Робби Мусто, игрок «Мидлсбро», 2000 год

25.

«ЭВЕРТОН» И АРИЗОНА

Мое время в Боро не прошло даром. Я познакомился с Тони Блэром, когда он приехал на открытие новой тренировочной базы клуба. Мы все должны были находиться там в определенное время, чтобы встретиться с ним. К его приходу меня поставили работать на беговой дорожке, чтобы он мог посмотреть, как это работает.

Он опаздывал, а я проторчал на этой беговой дорожке чертову уйму времени, так что когда он в конце концов появился, я сказал ему: «Где ж ты был, Тони? Я так устал».

— Прости, Пол, — ответил он. Он казался достаточно милым парнем.

Со мной также связался Элтон Джон, когда мне было очень плохо после выхода из Приората. Он позвонил и предложил мне остановиться в одном из его домов. Он сказал, что проследит за тем, чтобы все осталось в тайне, и за мной будут присматривать, вдали от всех. Я могу остаться, пока не почувствую себя лучше. Я не принял его предложение, потому что оно не вписывалось в мои планы на тот момент — я просто хотел как можно скорее вернуться к игре в футбол, — но это было очень хорошо с его стороны.

Впервые я встретил Элтона в «Уотфорде», когда мне было 17 лет и я играл в молодежной команде «Ньюкасла», а он был председателем совета директоров «Уотфорда». Мы обыграли их в финале Молодежного кубка, и я лежал в ванне с ребятами, держа в руках кубок. Элтон пришел поздравить нас с победой. Я кричал: «Элтон, Элтон, спой нам песню», но он не спел. Я встретил его несколько лет спустя на благотворительном мероприятии, и он показался мне очень милым парнем.

Но в целом мои воспоминания о Боро не очень хорошие, боюсь, потому что они омрачены всеми травмами и пьянством, пьянством и травмами — двумя демонами, которые всю жизнь меня преследуют.

Я начал понимать, что мне нужно начать все с чистого листа. Во всяком случае, казалось, что Боро хочет освободить меня от контракта. Поступали предложения из Австралии и других интересных мест. Я мог бы остаться, держать их в рамках своего контракта, до истечения которого оставался еще год, так что они были бы вынуждены заплатить мне еще миллион или откупиться от меня. Но меня никогда не мотивировали деньги — за исключением тех случаев, когда они были нужны, чтобы оплатить содержание Шел. Я просто хотел играть в футбол, по возможности на высшем уровне. Я был полон решимости остаться в Англии и в Премьер-лиге, если смогу. В конце концов, Боро был очень хорош. Мы заключили сделку, и они согласились, что я могу уйти бесплатно, если найду клуб, в который захочу перейти.

Брайану Робсону пришлось нелегко с его критиками, которые считали, что игроки слишком вольно и легко ведут себя в раздевалке. Возможно, это была моя вина. Он был так добр и любезен со мной во время всех моих проблем, из кожи вон лез, чтобы помочь, что, возможно, кто-то из остальных увидел это и примерил на себя, и он не получил того уважения, которого заслуживал. Возможно, он был слишком молод для этой работы, ведь он сам только недавно перестал быть одним из парней в раздевалке. Возможно, в то время у него не было достаточно опыта для такой большой работы. Но, как мне показалось, он был отличным менеджером.

Я отправился в оздоровительный центр «Хенлоу Грейндж» и привел себя в хорошую физическую форму, а затем связался с Уолтером Смитом, который теперь был в «Эвертоне», а также с Арчи Ноксом.

Было очевидно, что «Эвертону» не помешал бы опыт в полузащите. Джон Коллинз и Дон Хатчисон ушли, а Ник Бармби вот-вот должен был перейти в «Ливерпуль», что, конечно же, расстроило всех их болельщиков. Я думал, что смогу хорошо поиграть за них, но было вполне вероятно, что Уолтер не захочет меня больше брать после некоторых вещей, которые произошли в «Рейнджерс». С другой стороны, под руководством Уолтера и Арчи я играл в лучший в своей жизни футбол.

— Пожалуйста, Уолтер, — сказал я ему по телефону. — Ты поможешь мне? Возьми меня назад? — сказал я ему, что мне нужно разобраться с собой, вернуться на путь истинный, но я здоров и не подведу его, честно, честно.

Я чувствовал, как он и Арчи на другом конце качают головами, говоря: «Нет, только не он». Я очень уважал их обоих. Я обещал быть хорошим и делал это, отчасти потому, что боялся их — они оба очень жесткие мужчины, — но также потому, что это было именно то, чего я хотел.

Я всегда был склонен терять искру после двух сезонов или около того в новом клубе. Я не думаю, что это когда-либо было связано с отсутствием мотивации или с тем, что я не старался. Я всегда старался изо всех сил, в каждой игре. Очень часто я слишком усердствую, из-за чего получаю травмы или карточки. Я связываю это в основном с длительными перерывами из-за травм. Уолтер и Арчи знали, что я сделал это для них в «Рейнджерс», выиграв четыре медали за три года, и они верили — или надеялись, — что я смогу сделать это снова.

Они устроили мне самый большую проверку в моей жизни. Она продолжалась несколько часов, пока они все проверяли и разговаривали с другими людьми. В конце концов они согласились, при условии, что я пройду медкомиссию. Я прошел обследование, но в одном из анализов что-то было не так. Что-то появилось. Они хотели сразу же же меня прогнать, еще до того, как я начал работать. Я объяснил им, что только что принял несколько снотворных, и рассказал о смерти Дэйви и о том, как она на меня повлияла. Я не мог уснуть, поэтому принимал сильное снотворное. Они поверили мне, и поставили на двухнедельный просмотр, чтобы я доказал им свою пригодность и правильность мышления. Затем я подписал контракт на два года. Поскольку я был выставлен на свободный трансфер, «Эвертону» не пришлось за меня платить. Моя основная зарплата должна была составлять £12 тыс. в неделю и £5 тыс. за появление на поле.

Я рассматривал игру за «Эвертон» в течение двух лет как отличный способ завершить карьеру в Англии. Закончить карьеру на вершине, в возрасте 35 лет, все еще играя в Премьер-лиге: вот чего я хотел. Я не думал о чем-то большем. Возможно, потом я уеду за границу — я не знал. Я просто хотел сосредоточиться на том, чтобы отдать все силы «Эвертону».

Я намеренно поселился в гостинице за городом, в Вултоне, чтобы не связываться с выпивохами и не вести слишком бурную светскую жизнь. Или чтобы пресса все время ходила за мной по пятам, ожидая извержения. Я иногда выпивал, но не напивался.

Я знаю, что во многом виноват только я сам, но это уже начало меня напрягать. Но в течение 10 лет они присматривали за мной, не обращая внимания на других игроков в городе. Любители с одноразовыми фотоаппаратами за £1,99 снимали меня с пивом или кебабом и зарабатывали себе на этом целое состояние. И на поле все превращалось в ту же историю. Меня задирали, если я плохо играл, и обвиняли в прессе, когда остальные члены команды тоже играли плохо или даже хуже, чем я.

Как раз в это время я рассорился с Мэлом и Леном, которые были моими советниками на протяжении многих лет. Я решил, что они слишком дороги. Довести дело до конца помогла маленькая вещица — мобильный телефон. Я хотел сменить телефон, потому что слишком много репортеров завладели моим номером, и я попросил новый — довольно простая вещь, надо думать. Некоторое время я не понимал, во сколько мне это обошлось, пока случайно не просмотрел список старых расходов и затрат. Покупка другого мобильного обошлась мне в несколько сотен фунтов. Я не мог в это поверить. Мне сказали, что кому-то пришлось ждать нового номера четыре часа. Возможно, именно так они рассчитывали стоимость — почасово. Как бы то ни было, я решил, что хватит.

Я и не подозревал, сколько денег было заработано на моем переходе в «Лацио», о чем я и не знал.

Согласно документам, которые я сейчас получил, в период трансфера «Лацио» моим советникам и их различным фирмам и компаниям было выплачено не менее £300 тыс. Лично я считаю, что им бы очень повезло, если бы они получили примерно треть от этой суммы.

Сезон 2000/01 начался для меня очень хорошо в «Эвертоне». Я забил эффектный гол с полулета в предсезонной игре против «Плимут Аргайл». В следующем товарищеском матче, против «Транмир Роверс», я вышел из себя, так что не будем об этом.

Мой дебют в лиге состоялся в выездном матче с «Лидсом» 19 августа. Я начал со скамейки запасных, выйдя на поле на последние 16 минут или около того. Мы проиграли 0:2. Но в следующей игре, дома против «Чарльтона», я вышел на поле с самого начала, и мы обыграли их со счетом 3:0. Эта победа стала самой крупной для «Эвертона» в том сезоне. Я играл хорошо и создал гол для Фрэнни Джефферс. Уолтер сказал потом, что был очень доволен мной. Поговаривали даже о том, что Кевин Киган еще раз взглянет на меня.

Я еще не совсем вернулся к полной физической форме, но чувствовал, что играю все лучше. Я знал, что, скорее всего, мне придется часто быть запасным или уходить с поля раньше времени. Уолтер дал мне номер 18, а не мой обычный номер 8, так что это был ключ к разгадке его мыслей.

9 сентября мы должны были играть с Боро на выезде, и я отправил Брайану сообщение: «Я приду за тобой. С любовью, Газза». Я не держал на него зла за то, что он меня отпустил. Будь я менеджером я бы поступил так же. Я играл все 90 минут. Мы выиграли со счетом 2:1, и я отдал голевой пас на Джефферса.

Я также был на поле весь матч с «Лестером», и у меня была хорошая схватка в полузащите с Робби Сэвиджем. Мы сыграли вничью 1:1, и я стал Игроком матча, показав свой лучший футбол за «Эвертон». В следующих пяти или шести играх я сыграл все 90 минут. В матче с «Ньюкаслом», где мы выиграли 1:0, болельщики «Ньюкасла» аплодировали мне, когда я уходил с поля.

А потом я получил череду неприятных травм, и все пошло наперекосяк. Я был подавлен тем, что не мог играть, да и у команды дела пошли неважно: в декабре и январе она не смогла выиграть в семи матчах лиги подряд. У меня начались ужасные головные боли. Я боялся, что мой мозг отключится, что у меня будет срыв. Я снова прошел сканирование мозга, и снова оно не выявило ничего страшного. И, конечно, этот старый порочный круг закрутился: чем больше я впадал в депрессию, тем больше начинал пить. Когда я был травмирован, я старался держаться особняком. Ты все равно не участвуешь в делах, клуб, кажется, забыл о тебе, продолжая жить без тебя. Мне не очень хотелось, чтобы ко мне приходили люди, пытающиеся меня подбодрить. Но, разумеется, оставаясь самим собой и не имея жены и семьи, которые могли бы меня поддержать или быть рядом, ты все больше и больше впадаешь в депрессию. Футбол — это все, что я знаю, все, что я когда-либо знал, поэтому оказаться вне его было полным несчастьем. Я пил, чтобы скоротать время, чтобы дни проходили быстрее. В этом и заключался смысл выпивки.

В том матче с «Лестером» они вывели на поле Стэна Коллимора. Он не выглядел заинтересованным и получил несколько шпилек после матча, но мне было жаль его. Мне показалось, что у него настоящая депрессия, которую большинство людей не могут понять. Они думают, что такие люди, как Стэн и я, говорят о своей депрессии в качестве какого-то оправдания. Я был там, я знаю, каково это. Это болезнь. Тебе кажется, что весь мир против тебя, что жизнь не стоит того, чтобы ею жить. Мне нравится думать, что у меня есть и хорошая сторона, что я хочу и могу справиться с проблемами, взять себя в руки и снова сосредоточиться. Часто я могу это делать. Но обычно я могу сосредоточиться только на одной вещи за раз. Поэтому, когда у меня возникает беспокойство, проблема, я думаю только об этом. Я не могу больше ничего воспринимать. Но когда я занимаюсь чем-то позитивным, например, тренируюсь, привожу себя в форму или, самое главное, играю в футбол, я могу сосредоточиться на этом, и моя депрессия отступает на второй план. Именно вне поля, когда я остаюсь один, и мне остается беспокоиться только о чем-то плохом, например о травме, мне становится по-настоящему плохо.

У меня были новые проблемы с грыжей, и около двух месяцев я был вне игры. За это время в газетах появилось еще больше сообщений о том, что я избил Шел. Нет, это не было новым выпадом — она помогала запустить какую-то полицейскую кампанию против домашнего насилия, и они использовали все то же старое. Наверное, это было сделано из лучших побуждений, но в итоге все сосредоточилось на мне. Люди восприняли только это, а не причину кампании. Так что все заголовки были посвящены Газзе-избивателю жены. «Я избил тебя, потому что очень сильно тебя люблю», — сказал Газза Шерил

Это было так удручающе. Все это случилось пять лет назад, и теперь я был другим человеком, или я на это надеялся. Жизнь шла своим чередом. Казалось, мне суждено быть осужденным снова и снова за одно и то же преступление, когда я уже признал свою вину, заплатил штрафы и потерял жену и семью, не говоря уже об огромной сумме денег. Неудивительно, что Бьянка и Мейсон не слишком высокого мнения обо мне, ведь мне снова пришлось терпеть все это.

Пока я был в списке травмированных, я много пил, поэтому после возвращения был не в лучшей форме. Затем случилось еще одно огорчение: умер Дэвид Рокасл, проигравший борьбу с раком. Он был моим ровесником, моим поколением. Я играл вместе с ним в сборной Англии до 21 года и, возможно, занял его место на чемпионате мира 1990 года. Его больше нет, а я все еще жив и продолжаю жить, во всяком случае, теоретически; все еще играю в Премьер-лиге в 33 года. Это, конечно, заставило меня взглянуть на вещи в перспективе и задуматься, почему я так много стонал.

Но, конечно, это чувство благодарности за то, что я получил, длилось недолго, и вскоре депрессия снова овладела мной. Как и выпивка. Уолтер вызвал меня в свой кабинет и зачитал мне акт о беспорядках, сказав, что я выхожу из-под контроля. Я, как всегда, обещал остановиться.

Я сводил с ума всех своих друзей. Я отчаянно нуждался в их помощи, но в то же время ополчался на них, обвиняя во всем подряд. Я целыми днями отправляла Шел текстовые сообщения и обвинял Мела во всех своих бедах, в которых он вовсе не был виноват.

В «Эвертоне» игроки не ходили потусить вместе и не общались так, как в Боро. Большинство ребят искренне боялись Уолтера и Арчи и не осмеливались нарушать правила или комендантский час. Поэтому последнее, чего они хотели — это провести со мной ночь в городе. Я понял, что многие из них стали избегать меня.

Мне было очень одиноко в своем отеле и самому по себе. Однажды вечером я подцепил совершенно незнакомого человека и пригласил его поужинать со мной. Он согласился и был очень мил. Вечер закончился тем, что я рухнул на стол. Он был хорошим парнем. Очевидно, он был душой благоразумия, потому что этот инцидент не попал ни в одну из газет. Вместо того чтобы броситься рассказывать сказки, он позвонил в клуб и связался с кем-то, кто договорился, чтобы за мной приехало такси.

Я выпивал по стаканчику, чтобы загладить свою несчастную жизнь, когда был травмирован и не мог играть, жалея себя. И тут же мне понадобился еще один, чтобы усилить эффект.

Однажды ночью я упал, напившись, и поранился. Каким-то образом у меня развилась инфекция. Ночью я проснулся от того, что на ноге была огромная наполненная кровью шишка. Это означало еще одну поездку в больницу, еще одну операцию, еще одну порцию лжи, чтобы представить проблему как травму на тренировке.

Я пропустил вечеринку по случаю пятого дня рождения Ригана. Я собирался пойти, но не успел. Не было никакой реальной причины, и я чувствовал себя полным ничтожеством. Я послал открытку и £500. Убого, на самом деле. Мне до сих пор за это стыдно.

Билл Кенрайт, председатель совета директоров «Эвертона», был великолепен, так же хорош, как и Уолтер. Он часами слушал мои стоны и изо всех сил старался помочь мне или хотя бы приспособиться ко мне.

Ближе к концу сезона Уолтер стал настаивать на том, чтобы я обратился в клинику. Я надеялся, что моя последняя травма скоро пройдет, и я смогу сыграть несколько матчей до конца сезона. На тот момент мне удалось сыграть всего 14 матчей. Я сказал: «Пожалуйста, пожалуйста — что угодно, только не это. Месяц без футбола, пока сезон еще идет, уничтожит меня. Единственное, что делает мою жизнь достойной — это футбол. Я не могу туда поехать». Я все откладывал это, а потом они поставили мне ультиматум.

— Если ты уважаешь меня, — сказал Уолтер, — ты поедешь в клинику. Если нет, мы пожмем друг другу руки, и ты сможешь уйти из «Эвертона».

Пока я размышлял над этим, Арчи внес свою лепту. «Конечно, Газза, ты хочешь сражаться. Ты ведь можешь одолеть 28 дней, не так ли?»

— Ублюдки, — сказал я и вышел из комнаты, почти сразу же вернувшись. — Хорошо, вы выиграли — я поеду в клинику.

Я не хотел возвращаться в Приорат, поскольку в прошлый раз это не принесло мне ничего хорошего. Я слышал об одном месте в Аризоне, Коттонвуде, и забронировал там палату.

Я поговорил с Шел, и она сказала, что поможет мне справиться с этим. Она сказала, что если я успешно пройду курс лечения, она подумает о том, чтобы взять меня обратно, так что это был еще один стимул.

В июне 2001 года я отправился на 28 дней в Аризону. Мне пришлось заплатить за него самому, с помощью аванса из зарплаты «Эвертона». У меня еще оставалось немного денег, сэкономленных на подписном бонусе, но в целом это обошлось мне в £21 тыс. После того месяца, проведенного посреди пустыни, за много километров от всего на свете, я устроил так, что Шел с детьми поехала во Флориду и присоединилась ко мне на время отпуска. Я был спокоен и трезв, мне нравилось играть с детьми, но, несмотря на то что я не пил, мы с Шел все равно часто ссорились. В Коттонвуде было строже, чем в Приорате, и я относился к этому более серьезно. Наверное, это помогло мне немного больше, но я был слишком занят, помогая другим, чтобы по-настоящему помочь себе. Я просто ходил и разговаривал с другими людьми. Они меня не знали, для американцев я был никем, поэтому я мог просто быть самим собой. И, как вы знаете, я милый парень, всегда готовый помочь другим.

То, что я так быстро поссорился с Шел, говорит о том, что это не сработало. Одна из вещей, из-за которой я расстроился, заключалась в том, что я по глупости вбил себе в голову, что она встречалась с другим парнем. Когда я уехал оттуда, я все еще был зол — из-за того, что мне пришлось туда поехать. А еще я разозлился, потому что разозлился. Не спрашивайте почему.

Мы вернулись к Шел в Хартфордшир, и оттуда я поехал обратно на север на машине Шел, «Ягуаре», который я для нее купил. Я заснул за рулем. Все еще уставший после долгого путешествия из Аризоны, я врезался в бок грузовика и вылетел с дороги. Грузовик почти не поцарапался, но машина Шел сильно разбилась. Водитель грузовика подошел посмотреть, все ли со мной в порядке, и узнал меня. «Ты пил, да, Газза?»

— Отвали, — сказал я. — Я только из гребаной клиники.

После этого я оставался трезвым около девяти месяцев и стал таким подтянутым, каким не был уже многие годы. И снова сезон начался для меня достаточно хорошо. Я забил свой первый гол за «Эвертон» в ноябре 2001 года в гостях у «Болтона», играл хорошо, а потом все началось сначала. Моя грыжа вернулась. Я чувствовал боль, поэтому отдыхал две недели, но этого было недостаточно. Она снова обострилась. Я перенес еще одну операцию и месяц не играл. Потом я порвал мышцу, пытаясь, как всегда, вернуться слишком рано, и мне пришлось наложить 18 швов. В общей сложности за три месяца у меня было три операции. Я был очень несчастен. Мне удалось удержаться от выпивки, но я снова начал принимать снотворное. Потом умерла Морин — мать моего друга детства Кита Спрэггона и маленького Стивена, мальчика, которого сбили чуть ли не на моих глазах много лет назад. Я оставался очень близок с ней, поэтому это на меня сильно повлияло.

В январе 2002 года перед домашним матчем с «Сандерлендом» все мои друзья из «Сандерленда» говорили мне, что Гэвин Маккэнн одержит надо мной верх. По их словам, он действительно может вывести меня из игры. Я не спал накануне. Ничего необычного — за исключением того, что я решил принять 11 снотворных таблеток, чтобы вырубиться. А потом я выпил две бутылки вина.

На следующий день, перед самым началом матча, я выпил двойную порцию бренди. Мы выиграли 1:0, и я был признан Игроком матча. Конечно, до этого я не пил около шести месяцев, так что, вероятно, мое тело было в достаточно хорошей форме, чтобы принять все это на том этапе.

В марте нас обыграл Боро в шестом раунде Кубка Англии. Никто из нас не сыграл хорошо, включая меня. Это была моя последняя игра за «Эвертон». Именно это поражение и доконало Уолтера.

Уолтер сделал все возможное для «Эвертона», а я сделал все возможное, чтобы ему помочь. Травмы все испортили, а пьянство усугубило ситуацию, поэтому я так и не смог внести свой вклад, как хотел бы, или как считал нужным.

Пост менеджера занял Дэвид Мойес, перейдя из клуба первого дивизиона «Престон Норт Энд». Он был еще одним шотландцем, а я всегда хорошо с ними ладил. Однако... он не сказал, что хочет, чтобы я ушел, но я видел все признаки этого. Кроме того, когда Уолтер ушел, я почувствовал, что пора двигаться дальше.

«Хорошо для Газзы, но недостаточно хорошо. Пол Гаскойн, этот безмерно талантливый чудак, не только начал игру, но и стильно закончил ее, сделав множество искусных, оригинальных, умных вещей».

Брайан Глэнвилл, о матче «Блэкберн» – «Эвертон», The Sunday Times, 23 сентября 2001 года

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только