Пол Гаскойн: «Газза. Моя история». Главы 6 и 7
…
6.
СХВАЧЕН ВИННИ, НО НЕ ФЕРГИ
Сезон 1986/87 годов был для меня удачным: я сыграл 24 матча и забил пять голов, хотя и выбыл на некоторое время из-за растяжения паха. А в конце того сезона меня взяли в сборную Англии до 21 года. Это была моя первая подобная честь, и она компенсировала тот факт, что я так и не сыграл за школьную сборную Англии, чего я больше никогда не буду упоминать.
Я был выбран на турнир до 21 года в Тулоне. Это был первый раз, когда я побывал за границей, и в течение многих лет после этого я подшучивал над людьми, утверждая, что Тулон — столица Франции, потому что это было единственное место во Франции, где я когда-либо бывал.
Кроме того, я впервые в жизни летал на самолете. Я был до чертиков напуган, убежденный, что он разобьется и я погибну. Я заранее выпил пару бутылок коньяка, чтобы придать себе голландского мужества [Азарт — эмоция, связанная с предвосхищением успеха в чем-либо. Часто связан со случаем, игрой, риском, опасностью. Само понятие азарта объясняет связанный с ним риск и желание выигрыша каких-то материальных благ, прим.пер.], но все равно волновался перед посадкой в самолет. Доктору сборной пришлось взять меня за руку и физически вести на борт — и даже тогда я почти весь полет держался за его руку, как маленький мальчик, потому что меня все еще сильно трясло.
Наша первая игра была против Марокко, и я забил со штрафного. Это был не только наш первый гол, но и первый гол всего турнира. Мы обыграли Марокко со счетом 2:0, так что это было хорошее начало, но самым большим удовольствием для меня было то, что я смог заплатить за то, чтобы мой отец и несколько его приятелей приехали в Тулон посмотреть на мою игру, а затем насладиться отпуском с рыбалкой. Я был счастлив, что наконец-то могу хоть как-то отплатить отцу за всю его поддержку.
Я был так взволнован во время поездки, что почти не мог спать. Вместо этого я по ночам заходил в спальни других игроков, чтобы поговорить с ними, посмотреть, чем они занимаются. По какой-то причине это их не обрадовало.
Я играл в ничейном матче с Россией [Конечно же, они играли не со сборной России, а со сборной СССР, за которую играли Андрей Пятницкий и Андрей Кобелев, прим.пер.], но потом заболел гриппом и пропустил игру с Францией, которая обыграла нас со счетом 2:0. Я вернулся к матчу с Португалией, который закончился безголевой ничьей. Мы заняли пятое место на турнире, что было очень обидно.
Вернувшись в «Ньюкасл» в сезоне 1987/88, одним из главных событий стало появление Мирандиньи, первого бразильца, игравшего в Англии. В первый день его тренировки мы все стояли в очереди и по очереди пожимали ему руки. Поприветствовав его по очереди, я отошел в конец очереди и вернулся к ней, чтобы снова пожать ему руку. Он, должно быть, думал, что за его новый клуб играют близнецы Гаскойн.
Я взял на себя труд обучить Мирандинью английскому языку, начав с дней недели. После этого ребята каждый день проверяли его, правильно ли он все понял. Когда наступила среда, и игроки спросили его, какой сегодня день, он ответил: «Средрочка». Ребята были практически в слезах.
Свой первый матч он провел на выезде против «Норвича». Сотни джорди совершили долгий поход в Норфолк в соломенных шляпах типа сомбреро. Наш бразилец пробил со штрафного, который был назначен в шестидесяти метров от ворот, пытаясь забить гол, и все болельщики пришли в ярость. Он всегда старался забить, где бы он ни был: единственное слово, которое я так и не смог до него донести, было «пас». В следующем выездном матче, с «Манчестер Юнайтед», он забил два гола.
Перейдя в клуб, Мирандинья получил спонсорский автомобиль — «VW Гольф Gti». Однажды я спросил его, могу ли я одолжить его. Пока он не знал обо мне ничего, кроме того, что я был в команде, так что он согласился, и я поехал на нем с Джимми. Когда мы ехали по дороге, мимо нас проехал на своей машине знакомый парень из Данстона, который всегда считал себя крутым. И я решил поучаствовать в гонке, обогнав его так быстро, как только мог, и оторвавшись от него. К сожалению, несколько мгновений спустя я слишком быстро затормозил на повороте и вылетел прямо через забор в поле.
На следующий день на тренировке Мирандинья попросил вернуть ему машину. Я сказал: «Машину? Машину? Какую машину?» В конце концов я привел его к ней — все еще застрявшей в заборе, ее задние колеса почти касались передних. Несмотря на все это, вскоре после этого у меня появился собственный спонсируемый клубный автомобиль.
Я чувствовал себя немного виноватым за то, что сделал с «Гольфом» Мирандиньи. Когда я узнал, что его двое маленьких детей отчаянно нуждаются в собаке, я купил им ее, спрингера-спаниеля. Он был в таком восторге, что назвал собаку Газзой. В ответ я сказал ему, что назову свою золотую рыбку Мирандиньей.
В том сезоне меня снова выбрали в сборную Англии до 21 года, и я отчаянно хотел играть, даже несмотря на то, что получил травму. Поэтому я не явился на лечение, как должен был, не сообщил об этом Вилли Макфолу или Дэйву Секстону, менеджеру команды до 21 года, и мне удалось скрыть проблему на тренировке. Но к матчу с молодежной командой до 21 года мне было очень больно. Я бегал по полю как ненормальный, и меня сняли, пока я не наделал глупостей. Босс был не очень доволен, когда я вернулся домой с травмой и пропустил два матча, включая игру с «Ман Юнайтед».
Меня отчислили из команды до 21 года, и это меня пробудило. Я взял себя в руки, начал усердно работать и вернул себе место в команде. В конце октября я выиграл награду Молодой орел месяца по версии Barclays и снова оказался в фаворе у Дэйва Секстона. Я выложился по полной во время победы над сборной Югославии со счетом 5:1, забив дважды. А потом я взял и удалился, играя за «Ньюкасл» против КПР в ноябре. Как всегда бывает со мной, вроде бы все идет хорошо, я двигаюсь вперед, а потом случается что-то, что отбрасывает меня назад, и наступает депрессия.
В игре против «Вест Хэма» я немного расстроился и набросился на Билли Бондса, защитника Молотобойцев. Он держался за ногу.
— Все в порядке, Билли? — спросил я его.
— Моя лодыжка, — сказал Билли.
— Тогда все в порядке, — сказал я. — Если только это не твой артрит.
Немного дерзко, да и неразумно, ведь Билли, несмотря на 41 год, все еще оставался одним из самых сильных защитников Англии. Он вычеркнул меня из игры, и мы проиграли 1:2. Мирандинья забил утешительный гол. Это меня научит, подумал я. Но, конечно же, ничему это меня не научило.
К этому моменту я уже третий сезон провел в первой команде «Ньюкасла» и чувствовал себя полноправным игроком. Но я начал подозревать, что сам клуб не движется вперед, и это настораживало. «Ливерпуль» подписал Джона Барнса из «Уотфорда», а затем забрал у нас Бердсли. Это лишь подытожило отсутствие у нас амбиций. Для такого большого клуба, как «Ньюкасл», выиграть за 30 лет ни черта не удалось — это просто позор.
Игра, которая должна была изменить мою жизнь, хотя тогда я этого еще не знал, состоялась 23 января 1988 года против Шпор дома. Мы обыграли их со счетом 2:0, и я забил оба гола. Терри Венейблс, менеджер «Тоттенхэма», и Ирвинг Шолар, ставший к тому времени председателем совета директоров клуба, сказали мне позже, что это было одна из лучших игр, которую они когда-либо видели от игрока моего возраста. От Мела Стайна, моего недавно нанятого юриста, я узнал, что Ирвинг Шолар спрашивал, что нужно сделать, чтобы привезти меня в Лондон.
Меня это не беспокоило. Мне никогда не нравились ни Шпоры в частности, ни поездки на юг в целом. Говорили также, что по поводу меня обращался «Манчестер Юнайтед», но меня это тоже не очень интересовало. Если я куда-то и поехал бы, то только в «Ливерпуль». Я несколько раз разговаривал с Кенни Далглишем, и он, кажется, был очень заинтересован во мне, так что я не мог понять, почему ничего не происходит. Мне сказали, что у «Ливерпуля» нет денег. Кенни, видимо, надеялся, что я останусь в «Ньюкасле» еще на год, и за это время он сможет собрать деньги на трансфер.
Дальше ничего не происходило, но я продолжал хорошо играть. В январе я снова получил награду Орёл месяца по версии Barclays, а «Ньюкасл» забрался в верхнюю половину таблицы. Бобби Робсон, менеджер сборной Англии, сказал, что я «маленькая жемчужина». За свою жизнь меня по разному называли, не все из них были комплиментарными или повторяющимися, но в возрасте 20 лет, когда менеджер сборной Англии сказал такое, это стало самым большим подъемом в моей футбольной жизни на тот момент.
В феврале 1988 года мы отправились на выезд против «Уимблдона». Они были известны как очень крутая команда благодаря Джону Фашану, Деннису Уайзу и Винни Джонсу. Я был доволен своей игрой, когда мы встречались с ними дома, но Винни в тот день не играл. Пресса превратила ответный поединок в личную дуэль между Джонсом, суровым человеком, никому ничего не спускающим, и мной, молодым парнем, полным причудливых трюков.
Я не особо много знал о Винни, но он наверняка слышал или читал обо мне как о новом молодом игроке, за которым стоит понаблюдать, возможно, даже как о «жемчужине», находящейся в процессе становления. Во время нашей разминки многие фотографы снимали меня, и в целом я привлекал к себе внимание. Я видел, как Винни пристально смотрит на меня. Когда я наблюдал за ним во время разминки, он выглядел огромным. Я всегда нервничаю и волнуюсь перед игрой, но в этот раз мне было физически плохо. Когда мы выходили на поле и сразу после начала игры, он конечно же заговорил со мной. «Я — Винни Джонс. Я чертов цыган. Сегодня только ты и я, толстячок, только ты и я...»
Вполне нормально, что более опытные игроки пытаются тебя запугать, иногда угрожая убить или покалечить, особенно если ты молод и новичок или считаешься причудливым игроком. Но стоило мне взглянуть на Винни, и я поверил в его угрозу. Я не думал, что он играет, хотя теперь мы знаем, каким хорошим актером он стал. Я был уверен, что он это и имел в виду, и оказался прав.
Когда я впервые коснулся мяча, он подбросил меня в воздух. За весь день он ни разу не оставил меня в покое, разве что один раз отлучился, чтобы сделать вбрасывание. «Я вброшу мячишко, но вернусь, черт возьми», — прорычал он.
Когда исполнялся штрафной удар, Винни стоял передо мной и ждал. Я вдруг почувствовал, как его рука обхватила меня за яйца. Я закричал в агонии. Тогда я думал, что никто не видел, что произошло, ведь мы не участвовали в исполнении штрафного удара, но была сделана фотография, которая впоследствии появилась повсюду и стала одним из самых известных футбольных снимков. Кто-то, должно быть, сделал на этом целое состояние, и я должен сказать, что в конечном итоге это не принесло вреда ни Винни, ни мне.
Игра закончилась со счетом 0:0, и после финального свистка болельщик «Ньюкасла» подарил мне букет роз. Я послал кого-то в раздевалку «Уимблдона» с одной красной розой из букета для Винни. В ответ Винни прислал мне ершик для унитаза. Мне стало смешно, но я не совсем понял шутку. Никто еще не называл меня глупым, как ершик, по крайней мере, на публике. Теперь я знаю из автобиографии самого Винни, что когда пришла моя роза, он оглядел раздевалку в поисках чего-нибудь, что можно было бы отослать мне, и первым, что он увидел, оказался туалетный ершик. Позже мы с Винни стали хорошими друзьями, и я ездил к нему на рыбалку и пострелять.
В том сезоне «Уимблдон» был тем, кто посмеялся последним. Они победили нас со счетом 3:1 в пятом раунде Кубка, выбив нас из Кубка Литлвудс (Лиги). В финале Кубка Англии они обыграли «Ливерпуль».
К тому времени я уже был уверен, что совет директоров «Ньюкасла» разбирается в футболе не больше, чем в политике. У нас не было новых достойных приобретений, а некоторые члены совета директоров, похоже, не были заинтересованы в том, чтобы вкладывать в клуб свои собственные деньги. Стэн Сеймур, председатель совета директоров, любил называть себя «мистером Ньюкаслом» — хотя я уверен, что никто другой не стал бы его так называть. Гордон Маккиг, который сменил Стэна на посту председателя, говорил так, словно у него во рту была слива, и показался мне заносчивым. Он стал председателем Лиги, но я все равно считал, что он не очень разбирается в футболе, только в политике.
Я начинал чувствовать, что не хочу больше оставаться в «Ньюкасле», хотя и не знал, куда мне податься. Возможно, мне стоило подождать еще год, пока Кенни и «Ливерпуль» сделают предложение. Неопределенность не давала мне спать по ночам, все крутилось в голове, и я беспокоился о том, что будет дальше. Я составлял бесконечные списки. Разочарование сказалось на моей игре. Когда я играл за сборную до 21 года против Шотландии, меня сняли, потому что я дерьмово играл.
Под конец сезона «Ньюкасл» отправился в гости к «Дерби», которым теперь руководил Артур Кокс, мой бывший менеджер. Я боялся услышать его голос, который кричал на меня, говоря, что он думает о моей игре. Ему не нужно было говорить мне об этом. Я был ужасен и в итоге меня убрали с поля, уже во второй раз в этом сезоне.
Ворвавшись в раздевалку, я опрокинул ведро с водой физиотерапевта «Дерби», намочив женщину из их штаба. Потом я разгромил раздевалку, сломав дверь. Артур Кокс был от меня в ярости.
Через пару дней, когда я остыл и еще не получил счет за поломку, я написал Артуру письмо с извинениями. Я не помню, что именно я написал, но Артур позже сказал мне, что я говорил о том, что хочу побеждать, хочу быть лучшим игроком в стране, и о своем разочаровании, когда я играл плохо.
В конце концов, в «Ньюкасле» поняли, что я хочу уйти и не буду подписывать еще один двухлетний контракт. Они официально разрешили моим советникам общаться с «Тоттенхэмом». Некоторые болельщики «Ньюкасла», естественно, были не очень довольны.
Алекс Фергюсон узнал, что Шпоры готовы предложить мне. Они не смогли выкатить такое же предложение, но сказали, что я с лихвой компенсирую недостачу бонусами за победу, если перейду в «Ман Юнайтед». Ферги видел во мне естественного преемника Брайана Робсона, так мне сказали, хотя позже, когда я рассказал об этом Роббо, я узнал, что он слышал совсем другую историю.
Ферги общался с моим юристом, Мэлом Стайном, как будто был уверен, что я подпишу контракт с ними. В то время озвученные цифры казались огромными, хотя они совсем не походили на те, о которых судачат сегодня. Все, что меня действительно интересовало — это возможность купить дом для мамы и папы. В автобиографии Ферги это как-то вылилось в мои слова о том, что клуб должен был купить для них дом, но это было не так.
7 мая я в последний раз надел футболку «Ньюкасла» на «Сент-Джеймс Парк». Официально ничего не было решено, но я знал, да и большинство людей предполагали, что в следующем сезоне я не буду играть за них. Игра была против «Вест Хэма», и по ее окончании я побежал к трибуне «Галлоугейт Энд» и поаплодировал тем болельщикам, которые аплодировали мне. Я бегал по всей площадке и в конце концов покинул поле в слезах. В раздевалке было очень тихо. Несколько парней пожелали мне удачи, но я чувствовал, что между мной и ними существует дистанция.
В последнюю минуту план изменился. Джон Холл, впоследствии сэр Джон, делал ставку на приобретение футбольного клуба «Ньюкасл», и он позвонил мне. Он сказал, что, хотя и не может ничего обещать, когда и как он сможет получить контроль над клубом, он хочет, чтобы я остался. Но он понимал, что я не могу больше ждать. Как выяснилось, он занял этот пост лишь чуть позже, когда я уже ушел.
Я был рад поехать со сборной до 21 года в Тулон. Мы начали с победы над Мексикой со счетом 2:1. В составе команды были Найджел Мартин, Дэвид Платт, Майкл Томас, Дэвид Рокастл, все они попали в национальную сборную. В полуфинале против Марокко я забил гол, который вывел нас в финал против Франции. Французы решили персонально опекать меня. Если тебя опекал Винни Джонс, мало что может тебя испугать. В дополнительное время мы устали, и Франция обыграла нас со счетом 4:2.
Вернувшись в Англию, я обнаружил, что «Ньюкасл» решил, что я стою £2 млн. Сейчас это не кажется большой суммой, но тогда это было целое состояние для человека, которому только исполнился 21 год, и он еще не играл за старшую сборную, а также для того, кому хотели платить всего £250 в неделю. Это было то, что предлагал «Ньюкасл», если бы я остался и подписал с ними новый контракт. С другой стороны, Шпоры были готовы заплатить в шесть раз больше, а в «Ман Юнайтед», по их словам, я буду получать почти столько же.
Я еще не был знаком с Терри Венейблсом, менеджером Шпор. Я согласилась поехать в Лондон, чтобы меня представили ему в офисе Мэла на Мейфэре. Я сидел в комнате с «Эль Телем», обнимая огромного говорящего медведя Тедди Ракспина, которого Мел и Лен Лазарус, мой бухгалтер, подарили мне на двадцать первый день рождения. Я позволил Тедди вести почти всю беседу. Не думаю, что Терри Венейблс мог в это поверить, но, по крайней мере, он видел, что получит за свои деньги.
Со своей стороны, я был очень впечатлен словами Венейблса, особенно когда он сказал мне, что если я приду к нему и буду тренироваться у него, то обязательно попаду в сборную Англии. Это имело для меня даже большее значение, чем предлагаемые деньги.
В отсутствие какого-либо твердого предложения от «Ливерпуля», только просьба подождать год, я не знал, что делать. Я все еще не принял решение против «Манчестер Юнайтед». На самом деле, если уж на то пошло, я склонялся к ним. Мне казалось, что я буду чувствовать себя как дома, если останусь на севере. Поездка на юг стала бы большой переменой. Когда я играл за сборную до 21 года, многие южные парни не понимали моего акцента, или они просто брехали.
Ферги пригласил меня приехать и осмотреть «Олд Траффорд». Я собирался поехать в Манчестер на машине, но передумал и в тот день не поехал. Я был в очень растерянном состоянии.
Ферги позвонил и сказал, что собирается в отпуск, но он действительно хочет, чтобы я подписал с ними контракт. Должен признаться, что по телефону я сказал ему: «Не волнуйтесь, поезжайте в отпуск, а когда вернетесь, я поставлю для вас подпись». Я знаю, что он был в ярости, когда я этого не сделал, как он рассказывал потом. Но хотя «Ливерпуль» оставался моим первым выбором, я просто не мог определиться. В один день я чувствовал, что должен перейти на «Олд Траффорд», а в другой уже не был уверен.
Ирвинг Шолар из Шпор затем сделал умный ход. Он попросил Глена Редера поговорить со мной. Мы встретились в пабе в Ньюкасле, и Гленн сказал мне, что в Шпорах мне будет хорошо. Это только усилило мое замешательство. Я отправился в Лондон, чтобы поговорить с Ирвингом Шоларом, и был очень впечатлен его энтузиазмом. Он казался настоящим футбольным фанатом. Все в клубе были дружелюбны и совсем не заносчивы, как мне показалось. Казалось, между джорди и кокни [Тип лондонского просторечия, на котором говорят представители низших социальных слоёв населения Лондона. Он назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона, которые относились к рабочему классу, прим.пер.] нет особой разницы.
Мел пытался дозвониться до Ферги, который к тому времени уехал в отпуск, чтобы спросить, согласится ли «Ман Юнайтед» на условия, которые предлагали Шпоры, но не смог дозвониться. Тогда мобильные телефоны были не так хороши, как сейчас, особенно когда речь шла о международных звонках.
Ирвинг Шолар предложил мне очень выгодную сделку и множество дополнительных услуг. В то время «Тоттенхэм» спонсировался компанией Hummell, а я в то время носил их бутсы, так что это был еще один фактор. Крис Уоддл убедил меня, что мне на «Уайт Харт Лейн» понравится. Мне понравились Венейблс и Шолар, и они предложили мне самые выгодные условия. И вот, летом 1988 года я подписал контракт со Шпорами.
Уверен, Ферги считал, что я повел себя как глупый маленький ублюдок, дважды обманув его, и многие считают, что он так и не простил меня. Он прислал мне письмо, в котором написал, что я был глупым мальчиком, что он поверил мне, когда я пообещал перейти в «Ман Юнайтед». Я не знаю, где сейчас это письмо. Несомненно, в тот момент он был расстроен, но позже он пригласил меня сыграть в его прощальном матче, и я согласился. И он подарил мне часы, которые до сих пор где-то хранятся. Что касается меня, то я никогда не держу зла ни на кого и ни на какой клуб.
Теперь мое ближайшее будущее было окончательно решено. Мне было грустно покидать Ньюкасл, и в какой-то степени я не хотел уезжать. У них лучшие болельщики в мире, но я видел, что в данный момент они продают, а не покупают.
«Они [школьники] спрашивали меня о таких вещах, как: «Какого размера яйца у Газзы?»»
Винни Джонс после выступления перед мальчиками Итонского колледжа, 1996 год
«Я был полон решимости привести Пола в «Юнайтед» с тех пор, как он замучил нас своей невероятной игрой за «Ньюкасл» на «Сент-Джеймс Парк». В тот день мы выставили мощную полузащиту в составе Мозеса, Робсона и Уайтсайда, но 20-летний Гаскойн переиграл их, увенчав свое выступление тем, что похлопал Реми Мозеса по макушке, словно директор школы, мягко упрекающий одного из своих учеников... Какая игра, и какой игрок! «Я собираюсь подписать его», — сказал я своему помощнику Арчи Ноксу по дороге домой...»
«То, что он так и не надел красную футболку, было его ошибкой, а не нашей. Что касается меня, то я твердо обещал, что он подпишет контракт со мной, и я думаю, тот факт, что он передумал обидел нас обоих».
Сэр Алекс Фергюсон, «Управление своей жизнью», 1999 год
7.
ВЕСЕЛЬЕ В ШПОРАХ
Я начал работать в Шпорах с зарплатой в £1,5 тыс. в неделю — по сравнению со £120 в неделю, которые я получал в «Ньюкасле» в течение нескольких предыдущих лет. Мне также выплачивали деньги за появление на поле, благодаря чему моя зарплата достигла примерно £2,5 тыс. в неделю. Был еще один бонус, если я играл за сборную Англии. А еще мне достался хорошая сделка с производителем бутс, стоимостью £10 тыс. В моем контракте не было ничего о премиальных за забитые голы. У многих игроков они есть, но я никогда их не просил. Это оказывает на тебя слишком большое давление.
В то время Шпоры были известны как крупные транжиры, и на «Уайт Харт Лейн» было много денег. По деньгам они были топ командой. В 1985 году они тратили £2,5 млн. в год, опережая «Манчестер Юнайтед», который тратил всего £2,25 млн., а «Ливерпуль» и «Арсенал» были далеко позади. С тех пор все немного изменилось.
Когда я подписывал контракт с клубом, я спросил о машине, и они согласились дать мне одну — кажется, Мерс. «А как же я, папа?» — спросил я. — Я и ему хочу купить такую же». Они сказали, что позаботятся и об этом.
— Что-нибудь еще? — поинтересовался Ирвинг.
— Моя сестра, — сказала я. — Она хочет солярий.
— Это все? — сказал он наконец, бросая мне чековую книжку и кредитные карты.
Я на мгновение задумался. «Рыбалка. Мне бы не помешали новые рыболовные снасти».
Недалеко от «Уайт Харт Лейн» был рыболовный магазин, и я отправился туда с кредитной картой Ирвинга и заказал все лучшие снасти, а также новые спортивные костюмы для своих товарищей.
Трансферная стоимость составила £2,2 млн., что было больше, чем британский клуб когда-либо платил за игрока, плюс я получил £100 тыс. в качестве подписного бонуса. Я отдал £70 тыс. своим маме и папе, чтобы они купили дом. Я просто выплескивал деньги, разбросал их, думая, что у меня впереди еще много лет, чтобы еще заработать.
Ирвинг Шолар пообещал мне, что оплатит проживание в гостинице столько, сколько я захочу. Они забронировали мне номер в очень хорошем отеле под названием «Вест Лодж Парк», недалеко от Хэдли Вуд. В свое время здесь останавливалась сборная Англии, и традиционно это место было базой для одной из команд, участвовавших в финале Кубка Англии, перед решающим матчем на «Уэмбли». Шпоры постоянно его использовали. По крайней мере, так было до моего переезда.
Мне также пообещали, что некоторые мои друзья смогут остаться со мной в «Вест Лодж Парк», чтобы я не тосковал по дому и освоился, поэтому я пригласил дядю Иана, моих друзей Сирила и Кикки и, конечно же, Джимми Гарднера присоединиться ко мне. В тот вечер, когда они приехали, мы решили заказать шампанское, чтобы отпраздновать мое подписание контракта со Шпорами. Я никогда раньше не пил шампанского. Мы выбрали Дом Периньон, который показался нам самым лучшим или, во всяком случае, самым дорогим. Он не казался очень сильным, пока я не встал, чтобы пойти в туалет.
После каждой бутылки Джимми казалось хорошей идеей искупаться в пруду с рыбками. Разумеется, голым — он же не хотел намочить одежду, верно? Его нельзя было назвать красивым, но он привлек большую аудиторию, судя по количеству жалоб, поступивших на ресепшн.
На следующий вечер мы решили снова попробовать шампанское, так как оно казалось очень хорошим. За три дня мы выпили 38 бутылок Дом Периньон, прежде чем нас выгнали из отеля. Меня вызвали в офис Ирвинга Шолара в Вест-Энде, и мы все отправились туда, где нам пришлось выстроиться, как школьникам, чтобы нас отчитали. Ирвинг, конечно, был недоволен нами, но мне не показалось, что он был в ярости. И по сравнению с его настроением после того, как мы переехали в отель «Хендон Холл», он и не был.
Я и не подозревал, что их пианино настолько ценно, или что мой трюк с зажженной сигаретой, скатертью и едой может пойти не так...
Нас поселили в отеле «Ласточка» в Уолтхэм-Эбби, и в ушах звучали строгие предупреждения о том, что не стоит все портить. Многие сотрудники и игроки «Тоттенхэма» пользуются услугами оздоровительного клуба, и они не хотели, чтобы мне запретили посещать его из-за моего поведения. И на этот раз я не оплошал. Я прекрасно ладил со всеми сотрудниками отеля. Когда бы я ни попал в переделку, с прессой или девушками, или еще с чем-нибудь, я всегда знал, что могу отступить туда, и они обо мне позаботятся. Я пробыл в «Ласточке» около шести месяцев и настолько влился в обстановку, что часто присутствовал на собеседованиях с новыми сотрудниками.
Был только один парень, который меня не очень любил. Он встречался с девушкой, и они обычно виделись в задней части отеля, где, как они думали, их не могли увидеть. Однажды мы заметили его в компрометирующей позе из окна моей спальни. Его брюки спущены до лодыжек, в основном. Я не смог удержаться, чтобы не выстрелить из пневматического пистолета в его голую задницу. Он был в полном шоке. Он кричал и орал. Мы же, напротив, ухахатывались.
The Sun каким-то образом узнала об этом инциденте. Я заключил сделку с Кельвином Маккензи, который в то время был их редактором. Я буду общаться исключительно с ним при условии, что он скажет, что это Джимми выстрелил, а не я. Мне всегда нравился Кельвин. Он был прямолинейным собеседником, и ты знал, чего от него ждать. Помню, однажды он спросил меня, не было ли у меня интрижки с девушкой. «Все очень просто, — сказал он. — Все, что я хочу знать, это то, утопил ты колбаску или нет».
Крис Уоддл в Шпорах был очень полезен. Когда все мои приятели возвращались в Ньюкасл, я часто оставался с ним и его женой Лорой, если мне надоедало сидеть одному в отеле. Я также был очень дружен с Полом Мораном и Полом Стюартом, которые перешли в Шпоры одновременно со мной. Я немного тосковал по дому и часто возвращался на северо-восток.
Джимми возил меня по окрестностям. Он приезжал на тренировочную базу и ждал, пока я закончу, или забирал меня после матча на «Уайт Харт Лейн», а потом отвозил обратно в Ньюкасл на ночь, если у нас был следующий выходной, или на выходные.
Однажды его машина сломалась на полпути домой. Остаток пути мы решили проделать автостопом. Фургон пекарни «Матушкина гордость» остановился нас подобрать, но нам пришлось сесть сзади, потому что спереди у водителя не было для нас места. Примерно через два часа мы проголодались, причем очень. Потом нас осенило, что, конечно, мы же окружены хлебами. И принялись за дело, разрывая пакеты.
Выйдя из машины, мы заплатили водителю за хлеб, забрав с собой буханки, которые доели только наполовину, на случай, если нам снова захочется есть.
В конце концов я купил свой собственный дом в Доббс Вейр в Хартфордшире, который обошелся мне в £220 тыс. Гейл приехала из Ньюкасла и присоединилась ко мне на некоторое время, но не надолго. Меня застукали с другой девушкой, и на этом все закончилось. Мы расстались, и она вернулась на северо-восток. Мой переезд на юг и знакомство с яркими огнями Лондона — вот что действительно положило конец отношениям. Но на самом деле у меня не было другой постоянной девушки. Меня больше интересовали тусовки с парнями, выпивка, жизнь, хорошее времяпрепровождение с приятелями. Мы с Гейл встречались около шести лет, так что, наверное, было обидно. Думаю, сейчас она счастлива в браке и, вероятно, довольна, что не оказалась со мной.
Впервые я сыграл за «Тоттенхэм» во время предсезонного товарищеского тура в Швеции. Когда мы выбегали на поле для игры с «Треллеборгом», я погладил по голове одну из симпатичных шведских девушек, выстроившихся в ряд, чтобы поприветствовать нас. Честно говоря, я и не помнил, как она выглядит, и никогда бы не узнал ее снова, но она меня помнила, и когда мы приехали на следующую остановку нашего турне, меня ждало пышущее жаром любовное письмо вместе с очень откровенной фотографией. Мы передавали фотографию по автобусу и вдоволь посмеялись. В нашем отеле мне принесли букет красных роз, а потом она начала звонить и спрашивать обо мне.
Потом она позвонила мне в номер и сказала, что находится в отеле, забронировала номер и хочет, чтобы я присоединился к ней. После этого я заставил Ваддлера отвечать на все мои звонки, посчитав, что один голос джорди будет звучать для нее очень похоже на другой. Но она не приняла отказа. Я рассказала Терри Венейблсу о том, что происходит: меня преследуют. Проверили реестр отеля и не нашли никаких следов этой девушки. Письма и звонки внезапно прекратились, и я решил, что все это было обманом, и забыл об этом.
Но через несколько недель в воскресной газете появилась статья, в которой утверждалось, что у меня была ночь страсти с этой девушкой. Ее фотография была опубликована в газете. Я все еще не узнавал ее. Я до сих пор не знаю, сама ли она все это затеяла или ее подговорила какая-нибудь газета. В любом случае, когда это не сработало, кто-то — она или газета — все равно решил продолжить.
Такое случилось со мной в первый, но точно не в последний раз. Я понял, что с этого момента мне придется быть очень осторожным, постоянно осознавая, что строящие мне глазки девушки, не всегда те, кем кажутся. Это была удручающая перспектива. Ужасно чувствовать, что нужно относиться к людям с подозрением, пока не убедишься в их искренности.
Моим первым настоящим матчем за Шпоры стала предсезонная игра против «Арсенала» в рамках турнира Makita, проходившего на «Уэмбли». Я получил немало упреков от гуннеров, но когда нас обыграли 0:4, болельщики Шпор тоже освистывали нас. Я слышал, как они скандировали: «Что за пустая трата денег». Крис Уоддл сказал мне, чтобы я не принимал это близко к сердцу. Ему тоже нужно было время, чтобы завоевать поклонников.
Я даже не успел наладить отношения со всеми своими товарищами по команде. На одной из тренировок я вышел в туалет и обнаружил, что стою рядом с Полом Мораном. Позже мы стали хорошими приятелями, но я его еще не знал, и он казался очень молодым. «Ты ученик?» — спросил я его.
«Ты что, шутишь, приятель?» — проворчал он и вышел. У меня также была небольшая стычка с Винни Сэмвейсом на тренировке, когда мы схватили друг друга за грудки, хотя все было несерьезно. На самом деле ничего особенного, просто из-за глупого подката, который сделал либо я, либо он, сейчас уже не помню, кто из нас. Это было в Норвегии, во время нашего предсезонного турне. Такое случается на тренировках. Это возникает внезапно, но ничего особенного не значит. И показывает, что ты серьезно относишься к тренировкам.
Моя первая игра в лиге за «Тоттенхэм» должна была состояться дома против «Ковентри», но ее отложили, так как новая трибуна еще не была готова. Так получилось, что мой дебют в соревновательном матче состоялся на «Сент-Джеймс Парк». Такие совпадения всегда случаются в футболе.
Я надеялся, что болельщики «Ньюкасла», особенно на «Галлоугейт Энд», поймут причину моего ухода и отнесутся ко мне спокойно, но лучшее, что можно сказать о приеме, который мне оказали — это то, что он был неоднозначным. Когда я подавал угловой, кто-то бросил в меня батончик «Марс». Обычно я реагировал на это как на шутку, брал батончик и откусывал от него кусочек. Я попробовал, но в этом случае тот, кто его выбросил, должно быть, несколько месяцев хранил его в морозилке, потому что он был твердющим. За все эти годы я потратил достаточно денег на свои зубы, так что я был рад, что не сломал ни один из них об этот замороженный «Марс».
После ничьей 2:2 мы встретились с «Арсеналом» дома. Я потерял бутсу после подката Пола Дэвиса, когда он случайно встал на нее. Когда Крис Уоддл подал мне мяч, я все еще был в одной бутсе, но мне удалось направить мяч мимо Джона Лукича и попасть в сетку своей обутой только в гетру ногой. Это порадовало зрителей. Думаю, после этого болельщики Шпор стали относиться ко мне с большим вниманием.
Я заметил одну вещь у публики «Тоттенхэма»: они поддерживали команду только тогда, когда у нас все получалось. Когда у нас не все получалось, наступала тишина — или даже хуже. В играх за «Ньюкасл» мы могли проигрывать 0:5, но толпа все равно пела бы «Мы будем вас поддерживать еще больше». Я также заметил, что многие владельцы сезонных абонементов на Западной трибуне всегда уходили задолго до конца. На местах, где они сидели, виднелись большие проплешины. В Ньюкасле такого не было.
Когда я переехал в новый дом, я был вне себя от радости. Было здорово получить его именно таким, как я и хотел. Но когда однажды субботним утром я собирался на игру, то обнаружил, что краны в ванной плохо работают.
Эта проблема не давала мне покоя до самого стадиона. В раздевалке я был очень тихим, что на меня не похоже. Обычно я прыгаю, показываю фокусы, делаю глупости.
В конце концов Веннерс подошел ко мне и спросил, в чем дело, что меня угнетает? Я сказал, что ничего особенного, но он видел, что я пал духом. Я просто не мог выбросить краны из головы. Я люблю порядок и чистоту. Я отмечаю мысленной галочкой работу, когда она выполнена, а когда не выполнена, она висит надо мной и начинает меня беспокоить.
Я всегда беспокоюсь. Даже когда веселюсь, во мне все еще живет тревога. У меня почти всегда есть что-то на уме, что должно меня волновать и о чем я пытаюсь забыть. Тогда я впадаю в депрессию от того, что я такой глупый.
Я рассказал Терри о проблеме с ванной. Мне придется разбираться с ней, когда я вернусь домой, и это не дает мне покоя. Он сказал: «У нас здесь есть вода. Принимай ванну столько, сколько захочешь». Но я лишь хмыкнул и обхватил голову руками. Когда человек впадает в такое состояние, его трудно из него вывести. Они знают, что это мелочь, но от этого оно не уйдет.
Терри знал, что какой бы нелепой ни была причина беспокойства, важен эффект, и он видел, что мое беспокойство было искренним. Тогда он достал свой мобильный телефон и уточнил мой адрес. Кому-то удалось разыскать аварийного водопроводчика, и Терри уговорил его приехать прямо на место. До начала матча оставалось еще около часа. Как раз перед тем, как мы вышли на поле, водопроводчик позвонил Веннерсу. Терри передал мне телефон, чтобы я мог сам поговорить с сантехником и убедиться, что это действительно он и моя ванна уже отлично работает. Затем я выбежал на поле с ясной головой — и отыграл просто великолепно.
«Свирепый и комичный, грозный и ранимый, похожий на ежа и на младенца, сильная голова и туловище со сравнительно хрупкими ногами, странноглазый, розоволицый, светловолосый, напряженный и прямолинейный, приапический монолит под средиземноморским солнцем — чудесное двусмысленное зрелище».
Карл Миллер о Поле Гаскойне в «Лондонском книжном обозрении», 1990 год
«Человек эпохи Возрождения в Тайнсайде. Человек, способный сломать ногу и ветер одновременно».
Джимми Гривз, предшественник в «Тоттенхэме» и сборной Англии, в своей колонке в Sun, 1996 год
«Он все еще любим, даже когда совершает нечто дьявольское».
Гари Линекер, партнер по «Тоттенхэму», 1991 год
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только.
Но Ars-having’ и Jerk-off — это классика.)