Андреас Кампомар, «¡Golazo!» Глава четвертая: Чемпионы мира, 1930-1940, ч.2
Como el Uruguay No Hay (Нет места лучше Уругвая)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ, 1800-1950 ГГ.
В великолепном уединении, 1940-1950, часть 1 и 2
...
Война жажды (La Guerra de la Sed)
Война Тройственного союза не смогла помешать амбициям Парагвая или умерить его национальную гордость. Для страны, население которой было уничтожено, она сохранила чувство славы, обратно пропорциональное масштабам ее потерь. С другой стороны, Боливия была унижена в войне на Тихом океане, и мирное урегулирование оставило ее без доступа к побережью. Мало того, что она была бедной, так еще и не имела выхода к морю. К началу XX века еще одна часть ее территории, на этот раз в Акко, была аннексирована ее восточным соседом, Бразилией. Неспособность адаптироваться к XX веку привела к нелестному прозвищу «нищий на золотом троне». А ее решимость обеспечить доступ к открытым водам сделает Боливию почти самоубийственной.
Только в конце XIX века полузасушливый регион Чако приобрел какое-либо значение в глазах Парагвая. Иностранные инвестиции из Аргентины способствовали росту экономики страны, хотя и давали ее соседу чрезмерное влияние в Асунсьоне. (Вечно опасаясь ползучей руки британского колониализма, Аргентина была не против оказывать протоколониальное влияние везде, где были ее интересы). К 1920-м годам вопрос Чако стал национальным приоритетом для боливийских и парагвайских интеллектуалов. После неизбежного бряцания саблями в 1932 году началась война, которая проходила в жарких и засушливых условиях региона. Как позже вспоминал один из выживших солдат, «Война жажды» (La Guerra de la Sed): кто-то должен открыть окно, чтобы впустить воздух». Небо — это огромный камень, под которым заточено солнце»[38]. Несмотря на значительное превосходство в численности, парагвайцы знали территорию, за которую сражались, и обладали повышенным чувством патриотизма, отсутствовавшее у их противника. Под командованием тактически некомпетентного пруссака Ганса Кундта горные индейцы были непривычны к сражениям на такой труднопроходимой местности. При всем своем техническом превосходстве Боливия не смогла сравниться с партизанской тактикой своего соседа. В июне 1935 года было объявлено перемирие, как раз в тот момент, когда Боливия планировала капитулировать.
Для Парагвая эта моральная победа лишь усугубила его чувство исключительности. Писатель и политик Хусто Пастор Бенитес считал, что война была необходима, несмотря на потерю 30-40 тысяч парагвайцев: «Стране нужна была веха, которая бы обозначила конец упадка и завершила процесс территориального размежевания; победа, которая бы возродила дремавшую веру и пробудила моральные силы, лежащие в глубинах истории»[39]. Латиноамериканские комментаторы пытались объяснить происхождение войны с точки зрения эксплуатации нефтяных ресурсов, чему способствовали региональные интересы компаний Royal Dutch Shell и Standard Oil из Нью-Джерси. Это придало бы войне в Чако антиимпериалистическую окраску, хотя причины ее были гораздо сложнее. Сдерживая свои территориальные амбиции, Боливия начала разворачиваться вовнутрь страны. Конец старого политического порядка привел бы к созданию более благоприятного климата, в котором решались бы вопросы собственности на землю и всеобщего избирательного права. Тем не менее, отношение аргентинцев к Боливии оставалось пренебрежительным. В своем психологическом исследовании Аргентины «Рентген Пампы» Эсекиель Мартинес Эстрада не обошел вниманием и соседнюю республику: «[Боливийский] народ наиболее далек от Европы... он верит, что только обратившись к воде как к заменителю железа, он сможет защитить себя...». Помимо всех сентиментальных и дипломатических причин, Боливия — это абсурд»[40].
Война в Чако положила конец внутренней игре в обеих республиках, но, по крайней мере, позволила парагвайскому футболу процветать за рубежом. В 1930-х годах Аргентина, возможно, и обладала лучшей лигой на континенте, но самым талантливым ее игроком был парагваец. Арсенио Эрико был богом футбола. С 1934 по 1946 год он провел 325 матчей за «Индепендьенте», забив 293 гола, что стало абсолютным рекордом аргентинского футбола, но этот феномен стал известен аргентинцам лишь благодаря причуде судьбы.
В начале войны многие лучшие игроки страны добровольно ушли на военную службу. Когда Эрико присоединился к своему подразделению в Пуэрто-Касадо, командир сразу же отправил его обратно в Асунсьон. Было решено, что Эрико лучше послужит своей стране на футбольном поле, чем на поле боя. Он сразу же присоединился к команде Красного Креста, которую собрала Парагвайская футбольная лига (Liga Paraguaya de Fútbol). Чтобы собрать деньги на военные нужды, команда отправилась в турне по Аргентине и Уругваю, сыграв двадцать шесть матчей. Во время аргентинского этапа турне Эрико настолько впечатлил «Индепендьенте», что клуб из Авельянеды заплатил за его трансфер 5 тыс. песо. Эрико пожертвовал деньги в Парагвайский Красный Крест.
Другие игроки уже отправились на юг. В 1927 году Мануэль Флейтас Солич стал первым парагвайцем, сыгравшим в Аргентине. «Эль Брухо» (Волшебник) играл за «Боку Хуниорс», где он был непробиваемым полузащитником и вдохновил клуб на победу в чемпионате 1930 года. Однако его игровая карьера была прервана из-за травмы, хотя он сделал успешную вторую карьеру в качестве менеджера «Фламенго» и мадридского «Реала». В 1934 году Константино Урбиета Соса, который за три года до этого переехал в Аргентину, чтобы играть за команду «Ньюэллс Олд Бойз», отправился в Италию, чтобы выступать за сборную Аргентины. Дельфин Бенитес Касерес тоже не попал на войну, но стал героем трибун «Боки». К 1934 году он сменил красно-белую футболку альбиррохи на бело-голубую альбиселесте, играя за сборную Аргентины. Изменчивое отношение к национальности существовало не только в Италии. Тем не менее, нашлись и те, кто остался. Аурелио Гонсалес, лучший бомбардир чемпионата Южной Америки 1929 года, отказался от выгодного предложения выступать за «Сан-Лоренсо». Его товарищ по команде «Олимпия», Рохелио Этчеверри, отличился как пилот, сбив в бою боливийского аса. После прекращения военных действий между парагвайскими солдатами и боливийскими заключенными в Пирайю был сыгран товарищеский матч. В этот раз парагвайцы вышли победителями, и игроки завершили матч, обнявшись друг с другом. Для боливийских солдат, вернувшихся с войны, прием был приглушенным. Напротив, спортивная делегация страны, занявшая последнее место в медальной таблице на первых Боливарианских играх 1938 года, была воспринята как вернувшиеся герои.
Десятилетие принадлежало Эрико, «Золотому парагвайцу», который был героем Альфредо Ди Стефано. Как вспоминал позже аргентинец: «Он был мастером забивать голы, танцором, гением ударов головой и ударов пяточкой. Эрико не бежал, он скользил... Эрико был акробатом и двигался, как танцор ...он мог перепрыгнуть любого, и он мог класть мяч в сетку ворот, как боги»[41]. Лучший бомбардир аргентинской лиги с 1937 по 1939 год, Эрико привнес в игру то величие, которое не удавалось даже таким великим игрокам, как Пердернера, Бернабе и Масантонио. Его визитная карточка: удар пяткой.
В 1937 году «Ривер Плейт» стал чемпионом, несмотря на то, что Эрико забил 47 голов за «Индепендьенте». В следующем сезоне Piccardo, местная табачная компания, поставила перед голкиперами лиги задачу: приз в две тысячи песо получит игрок, забивший ровно 43 гола. («Cigarillos 43» — марка сигарет). К последнему матчу сезона парагваец забил 41, и против «Лануса» ему понадобилось забить еще два. К счастью, остальные голы быстро пришли к Эрико, который, отчаянно пытаясь не забить снова, провел остаток матча, создавая шанс за шансом для своих товарищей по команде в разгроме 8:2. Призовые деньги были разделены между командой.
«Хитроумное решение Берлина»
К середине 1930-х годов доброе отношение к латиноамериканской игре начало портиться. В марте 1936 года команда из Монтевидео, состоящая из игроков клуба «Атлетико Ривер Плейт», представила парижским зрителям другое лицо уругвайского футбола. Несмотря на статус одной из менее модных столичных команд, «Ривер Плейт» мог похвастаться составом, в который входил Северино Варела. «Ла Боина Фантасма» («Призрачный берет») будет играть за «Боку Хуниорс», в составе которой в 1943 году он забил гол, который Хроника назвала el golazo del misterio (таинственный супергол). Появившись из ниоткуда, чтобы принять передачу, которая, казалось, должна была выйти за пределы поля, Варела забил мяч таким дерзким ударом головой, что защита «Ривер Плейта» была застигнута врасплох. (К 1945 году Варела стал совершать еженедельное путешествие через Рио-де-ла-Плата, чтобы сохранить работу в уругвайской государственной энергетической компании, а затем возвращался в Монтевидео, чтобы играть за «Пеньяроль»).
Монтевидеосцы быстро справились с задачей, которая ожидала их в успешном европейском турне. Одиннадцать лет доброжелательности, которые прошли между легендарными европейскими турами «Насьоналя» и «Боки Хуниорс», были сведены на нет настолько враждебной игрой, что парижская газета L'Écho вышла с заголовком: «ПЛАЧЕВНЫЙ МАТЧ НА «ПАРК ДЕ ПРЕНС»»: после игры, испорченной жестокими инцидентами, команды Парижа и Монтевидео сыграли вничью: 1:1[42]. Уругвайцы противостояли парижской сборной, причем игра была омрачена множеством нарушений со стороны уругвайцев: «драки, потасовки, подножки, злобные удары по сопернику, опасные подкаты, умышленная игра руками, споры без конца, вмешательство стюардов, частое прерывание игры, оскорбления и удары судьи, разъяренная толпа...»[43] Во втором тайме судья назначил пенальти в ворота французов, но его тут же ударил уругвайский игрок. Раздосадованный вопиющей агрессией гастролирующей команды, бельгийский судья бросил свисток на землю и ушел с поля. Франко-уругвайскому игроку пришлось взять на себя ответственность за остаток матча перед 30-тысячной толпой парижан. Неудивительно, что французская пресса сравнивала «хулиганов» 1936 года с артистизмом Андраде, Скароне и Петроне в 1924 году. Что подумал Жюль Риме, сидя на трибунах и наблюдая за этими чемпионами мира? Королевская футбольная ассоциация Нидерландов, однако, передумала проводить свои два матча против уругвайцев и быстро отменила их.
Однако не только латиноамериканцы были виновны в откровенном «профессионализме» в своей игре. Матч открытия летних Олимпийских игр 1936 года между сборными Италии и Соединенных Штатов был очень напряженным и задал тон всему турниру. Один американский игрок получил удар ногой в живот, а другой — разрыв связок колена, когда его вытолкнули с поля. Немецкому судье не оставалось ничего другого, как удалить Акилле Пиччини после того, как тот ударил игрока соперника. Когда Пиччини отказался покинуть поле, его товарищи по команде окружили немецкого судью, прижали его руки к бокам и закрыли ему рот. Пиччини продолжил играть, и Италия выиграла с перевесом в один мяч. Неудивительно, что Уинстон Черчилль был вынужден сказать: «Итальянцы проигрывают войны, как будто это футбольные матчи; и проигрывают футбольные матчи, как будто это войны»[44]. Несмотря на то, что командой Италии руководил Витторио Поццо, архитектор ее триумфа на чемпионате мира 1934 года, она уже не была той командой, которая победила Чехословакию. Австрия также не была Wunderteam начала 1930-х годов, о чем перуанцы впоследствии не преминули воспользоваться.
За пределами двух стран, расположенных в Рио-де-ла-Плата, Перу показывает один из самых элегантных и совершенных футболов на континенте. Ее футбол будет скорее напоминать бразильский, чем чилийский. Извечной проблемой Андской республики, как и других стран, страдающих от географической изоляции, было отсутствие международной конкуренции. Возможно, у Перу и есть талант, но нерегулярные матчи с иностранными командами помешают ей превратиться в одну из сильнейших футбольных держав Латинской Америки. В конечном счете, по мере того, как промахи следовали за промахами, ее успехи становились скорее плодом воображения, чем реальностью.
Перу придется отправиться в путешествие, чтобы найти конкурентов. В августе 1933 года Combinado del Pacífico (Комбинат Тихого океана) совершил турне эпического масштаба, начавшись на Кюрасао и закончившись в Испании, пройдя через Панаму, Ирландию, Шотландию, Англию, Нидерланды, Чехословакию, Германию, Францию и Италию. Два бизнесмена — перуанец Джек Губбинс и чилиец Вальдо Сангуэса — преодолели исторические разногласия своих стран и собрали команду, состоящую в основном из игроков лимского «Университарио». Ожесточенный соперник клуба, «Альянса», предоставил блестящего голкипера Хуана Вальдивиесо и выдающегося форварда Алехандро Вильянуэву. Незадолго до начала турне, в матче против «Спортиво Унион», Вальдивиесо пришлось заменить травмированного Вильянуэву в атаке. Вратарь забил семь голов в разгромном матче, который закончился со счетом 8:1. В составе «Коло-Коло» выступали только три чилийских игрока. Комбинации этого состава играли как сборная Перу-Чили, сборная Тихоокеанского региона и сборная Южной Америки, порой в один и тот же день. В то время как сборная Тихоокеанского региона была разгромлена мадридской командой со счетом 10:1, сборная Перу-Чили проиграла «Барселоне» со счетом 1:4. Турне, возможно, и не было успешным — поражения от лучших команд, как правило, были тяжелыми — но оно дало перуанцам представление о том, как они могут выступать на международной арене. Игроки получали финансовую компенсацию за сыгранные игры, что опровергало их заявленный статус любителей.
В 1935 году перуанский футбол добился успеха там, где за пятьдесят лет до этого потерпели неудачу их военные. «Альянса Лима» совершила семиматчевое турне по Чили и разгромила команды этой страны. Маневр, который быстро стал привычным, позволил «Альянсе» пополнить свой состав игроками из конкурирующих клубов. Первый матч закончился поражением со счетом 1:3 от команды «Магальянес», которая только что, третий год подряд, завоевала титул чемпиона Первого дивизиона. В следующем матче против «Коло-Коло» «Альянса», «Эль Родильо Негро» («Черное колено»), забил четыре гола. Консервативная газета El Diario Ilustrado сравнивала медленный темп и дисциплину перуанцев с физическими нагрузками чилийцев. Позже в турне газета Сантьяго El Mercurio пожаловалась на «грубую игру перуанцев» после того, как «Лоло» Фернандес был удален за фол на защитнике. «Альянса» завершит турне без поражений, чему способствовали феноменальные усилия Вальдивиесо, который в семи матчах отбил четыре пенальти. Более того, клуб добился успеха, несмотря на репутацию клуба, который устраивал гулянки в ночь перед матчем. (Известно, что такие игроки, как Доминго Гарсия, играли в нетрезвом виде).
К Олимпийским играм 1936 года Перу обладали сильной атакующей командой, способной на любой дриблинг. Смогут ли перуанцы повторить ту форму, в которой шесть лет назад едва не опозорили Уругвай? В стартовом матче Перу против Финляндии Лоло Фернандес забил пять мячей и они победили со счетом 7:3. Эйфория Перу, хотя и была вполне заслуженной, оказалась неуместной. Финны не были одной из сильнейших команд турнира, и большое количество голов отнюдь не стало каким-то исключением. (Всего за два дня до этого Германия обыграла Люксембург со счетом 9:0). Ожидания были вполне понятны, но ничто не могло подготовить латиноамериканцев, даже по их собственным фантастическим стандартам, к тому, что последует дальше. Удача, эта тонкая связь между талантом и временем, каким-то образом ускользнула от Перу.
В четвертьфинале перуанцы встретились с Австрией, любительской сборной, которая в предыдущем раунде обыграла Египет. Перу начала матч медленно и уже к тридцать седьмой минуте пропустила два мяча. Удача благоволила перуанцам во втором тайме, когда австрийский нападающий Адольф Лаудон ушел с поля из-за травмы, что позволило южноамериканцам быстро отыграть два гола. Второй гол положил начало латиноамериканским торжествам, которые закончились вторжением на поле. В дополнительное время Перу забила пять мячей, из которых норвежский арбитр засчитал только два. Перу выиграла со счетом 4:2 и вышла в полуфинал... или так она предполагала.
После матча Австрийская футбольная ассоциация подала официальную жалобу в Апелляционное жюри ФИФА, утверждая, что игра была незаконно прервана. Официальный отчет (Organisationskomitee für die XI. Olympiade Berlin 1936: Amtlicher Bericht) подтвердил это:
Существовали факторы, препятствующие нормальному ходу событий во время матча, и что технические возражения не могли быть выдвинуты, но что материальная организация турнира, предусмотренная обычными правилами, не сработала из-за непредвиденных обстоятельств, так что было невозможно предотвратить выпрыгивание зрителей на поле и невозможно предотвратить удар одного из этих зрителей ногой одного из игроков; также учитывая тот факт, что это вызвало снижение боевой энергии команды, и что такой инцидент не может быть согласован с духом хорошего спортивного мастерства[45].
Чтобы избежать дальнейшего позора, апелляционное жюри постановило, что матч должен быть переигран на пустом стадионе. Возмущенные таким решением, перуанцы не явились на игру, поэтому она была перенесена на следующий день. Не имея команды, против которой можно было бы сыграть, Австрия прошла дальше. Теперь перуанцы возвращались домой. Жители так верили в команду, что министр иностранных дел доктор Альберто Уллоа выступил в конгрессе по этому вопросу и заявил: «Путь к полной победе перуанской команды был им прегражден»[46].
В Лиме большие толпы собирались у газетных редакций, а затем переходили к La Casa de Pizarro (Дом Писарро: Дворец правительства), чтобы выплеснуть свое недовольство. Журнал Time сообщил, что «президент Перу Оскар Бенавидес... обратился к разъяренной толпе. Он сказал: Я только что получил телеграммы из Аргентины, Чили, Уругвая и Мексики, в которых подтверждается позиция Перу против коварного решения Берлина». Толпа, которая уже сорвала олимпийский флаг, двинулась дальше, чтобы послушать речи на площади Сан-Мартин. Позже они направились к немецкому консульству, чтобы бросать камни в окна, пока не приехала полиция на грузовиках. В Кальяо, морском порту недалеко от Лимы, рабочие в доках отказались грузить два немецких судна»[47]. Латиноамериканская солидарность, однако, будет недолгой: только сборная Колумбии последовала примеру Перу и отказалась от участия в играх.
Как и любая другая спортивная несправедливость, олимпийская одиссея Перу была окутана мифами. Позднее Эдуардо Галеано назвал недолгий турнир команды латиноамериканской трагедией, разыгравшейся на полях Берлина. В Перу люди с конспирологическим складом ума пытались разобраться в том, что многие сочли бы простым невезением. Самым распространенным вымыслом было то, что Гитлер, чей интерес к игре был минимальным, наблюдал за тем, как Норвегия обыгрывает Германию, и только потом перенес свою симпатию на Австрию. Когда Перу победили Австрию, фюрер был настолько расстроен тем, что команда, состоящая из тех, кого писатель Гильермо Торндайк назвал «метисами, едва белыми, также черными и коричневыми... все смешанные с кечуа»[48], обыграла арийскую команду, что приказал переиграть матч.
Для турнира, в котором Перу провели всего два матча, включая один против слабой любительской сборной Австрии, и даже не вышли в полуфинал, Олимпиада 1936 года остается гиперболизированным событием в футбольной истории страны. Раздуваемый перуанцами миф о том, что Гитлер перенес свои привязанности, наблюдая за тем, как Германия уступила Норвегии 0:2, выдает желаемое за действительное; как и сама идея о том, что переигровка проходила под политическим влиянием нацистского режима.
Гипербола была уделом не только перуанцев. Daily Sketch переборщила с освещением вторжения на поле. Изображение «1000 перуанских болельщиков», наводнивших поле с «железными прутьями, ножами и даже пистолетом», возможно, позабавило читателей в Великобритании, но преувеличило инцидент. Daily Mirror пошла еще дальше: «В субботу доктор Петер Баувенс, знаменитый немецкий судья, был вынужден ударить перуанского зрителя, который пытался достать револьвер»[49]. Число выбежавших на поле человек всегда оставалось туманным, хотя маловероятно, что на играх была тысяча перуанцев, тем более в Европе. (Вплоть до 1930-х годов Олимпийские игры, благодаря своему любительскому статусу, оставались в значительной степени зрительской аудиторией среднего класса, в отличие от футбола, демография которого распространялась за пределы классовых границ).
Перуанские игроки стали жертвами не зависящих от них событий, сочетания простого невезения и плохого судейства. Смогла бы команда, пусть и талантливая, завоевать еще одно латиноамериканское золото в этом виде спорта — неизвестно. (Футбол имеет обыкновение подтачивать судьбы предтурнирных фаворитов). Команду подвела не только ФИФА, но и перуанская делегация, которая могла бы найти лучшее решение для досадной проблемы. Даже короткая поездка в отель Russicher Hoff, где члены ФИФА принимали апелляции, была чревата катастрофой. В своем отчете перуанскому FPF глава делегации Клаудио Мартинес написал: «Перуанские делегаты покинули Олимпийскую виллу в 9 утра, но поскольку в это время по автостраде проходили соревнования по велоспорту, нам пришлось пропустить велосипедистов... Автобусам было приказано остановиться... Это означало, что уехать можно было только в 10 утра, а автобус шел дольше обычного»[50]. Перуанцы добрались до отеля только в 11:30 утра, что не слишком расположило их к ФИФА.
Парадоксально, но трагедия Перу дала диктаторскому режиму Бенавидеса толчок, необходимый ему для завоевания доверия перед приближающимися выборами. Особенно проницательным был поверенный в делах Соединенных Штатов в Лиме: «Президент Бенавидес счел это великолепной возможностью для того, чтобы заручиться расположением населения, особенно рабочего элемента, который в большинстве своем придерживается более радикальных взглядов, и очевидно, что перуанское правительство не преминуло воспользоваться этим инцидентом, чтобы извлечь из него политический престиж»[51]. Политические последствия матча, как правило, затмевают блеск перуанского выступления.
Почти победы станут визитной карточкой страны. Прежде чем перуанский футбол исчезнет из поля зрения в последующие два десятилетия, его команда продемонстрировала, на что она действительно способна. В 1939 году Перу стали чемпионом континента по футболу, хотя отсутствие Бразилии и Аргентины ослабило турнир. Эквадор, новый участник соревнования, стал мальчиком для битья в регионе. От парагвайцев ожидали многого, пока они не рассорились со своим руководством еще до начала турнира. (Акты вандализма имели место на пароходе, следовавшем из Вальпараисо в Кальяо). А вот перуанцам хорошо помог их английский менеджер Джек Гринвелл, который тактически переиграл Уругвай в финальном матче. В 1910-х годах он играл за «Барселону», а после окончания игровой карьеры остался в стране. Когда Гражданская война в Испании положила конец его успешной карьере менеджера в Испании, во время которой он тренировал «Барселону», «Эспаньол» и «Валенсию», он переехал в Перу. Будучи менеджером-практиком, Гринвелл в следующем году переехал в Колумбию. Это будет его последняя остановка.
Изобретение футбольного (искусства)
На протяжении десятилетий бразильский футбол был своим же злейшим врагом. Из-за недальновидности нации в вопросах интеграции чернокожих и мулатов ее футбольное развитие отставало от республик Ривер Плейт. В XVII веке говорили, что эта страна — «ад для черных, чистилище для белых и рай для мулатов», но теперь, похоже, это уже не так[52]. Отношение к расе по большей части оставалось колониальным, словно не испытывая стыда за то, что рабство было отменено так поздно. Родриго Октавио, возможно, сделал это преждевременно, когда в 1912 году заявил женевской аудитории, что Бразилия — это «новая страна без истории и традиций, где поднимается новая нация без аристократии и предрассудков»[53]. В 1910-х годах это было явной неправдой, и в некоторых кругах мало что изменилось два десятилетия спустя. Такие интеллектуалы, как Оливейра Виана, могли сетовать на отсутствие национального единства и самобытности, выступая за смешение рас в ущерб черной культуре. Опубликованная в 1933 году книга Вианы «Эволюция бразильского народа» выдвинула теорию о том, что «между менталитетом негра и европейца лежит существенное и неустранимое различие, которое никакое социальное или культурное давление, как бы долго оно ни продолжалось, не может преодолеть»[54].
И все же начал звучать другой голос, который отстаивал расовое разнообразие Бразилии. Опубликованная в том же году, что и «Эволюция бразильского народа», новаторская книга Жилберто Фрейре «Хозяева и рабы» («Casa grande e senzala») стремилась превратить воспринимаемую слабость страны (чернокожих) в ее силу. Вместо того чтобы заставлять их «отбеливать» себя, Фрейре считал, что расовое превосходство мулатов должно быть признано, а смешение рас — одобрено. Гордость может заменить комплекс неполноценности страны. Теория и практика, однако, окажутся непростыми товарищами. (Бразилия станет считать себя расово демократической, но на самом деле все было иначе).
Вскоре Фрейре применил свои теории к футболу. На следующий день после полуфинального поражения Бразилии от Италии на чемпионате мира 1938 года он написал в газете Diários Associados: «Наш футбольный стиль кажется контрастным по сравнению с европейским благодаря таким качествам, как неожиданность, мастерство, ловкость, скорость и, в то же время, индивидуальный блеск и спонтанность... Наши пасы... наши финты с мячом... есть что-то, что напоминает о танцах и капоэйре, делая бразильскую манеру игры в футбол фирменным знаком, который... подслащивает игру, придуманную англичанами и так жестко ими исполняемую. Все это, кажется, очень интересным для психологов и социологов образом выражает вычурный мулатизм и трюкачество, которые сегодня являются частью истинного утверждения того, что такое Бразилия»[55]. В следующем десятилетии социолог еще больше углубится в свою тему, обосновывая футбол и танцы: «Бразильцы играют в футбол так, как будто это танец. Вероятно, это результат влияния тех бразильцев, в которых течет африканская кровь или которые по своей культуре являются преимущественно африканцами, поскольку такие бразильцы склонны сводить все к танцам, работе и игре, и эта тенденция, которая, очевидно, становится все более и более общей в Бразилии, не является характерной только для какой-либо этнической или региональной группы»[56].
Пока Бразилия пыталась изменить отношение к расе изнутри, ей не помогали злобные напоминания о ее наследии извне. Аргентина едва не спровоцировала дипломатический скандал во время чемпионата Южной Америки 1937 года, когда на протяжении всего турнира бразильским игрокам приходилось терпеть расовые оскорбления со стороны аргентинской публики. Не ограничившись тем, что бросали тень на современность бразильских городов (игроков спрашивали, есть ли в Рио-де-Жанейро телефоны), бразильцев называли макакитос (маленькими обезьянками). Для Аргентины утверждение своего расового превосходства становилось национальной забавой. В книге «Рентген Пампы» (1933), посвященной анализу аргентинской идентичности, Эсекиель Мартинес Эстрада предложил простую теорию: «Аргентина с недоверием относится к другим странам, потому что считает их местом жительства индейцев, которых больше нет на ее территории, хранилищем ее табу»[57]. Даже в начале 1970-х годов отношение не изменилось. Завершая работу над эссе об Аргентине «Возвращение Эвы Перон», В. С. Найпол записал несколько мыслей в свой блокнот: «Un prejuicio racial integral contra todos [встроенное расовое предубеждение против всех] ... Dios es argentino [Бог — аргентинец]»[58]. Возможно, это была случайная гипербола, но Найпол не ошибся.
В ходе напряженного турнира, в котором Бразилия и Аргентина сравнялись по очкам, для определения победителя был организован плей-офф. Аргентина уже обыграла Бразилию со счетом 1:0, поэтому имела психологическое преимущество. К сожалению, этот матч продемонстрировал темную сторону южноамериканской игры. Различные инциденты, потребовавшие вмешательства полиции, омрачили напряженную борьбу. Когда бразильский защитник Карнера сбил Варальо с ног, голкипер «Боки Хуниорс» ударил соперника бутсой, чтобы показать свое недовольство. Матч был настолько нездоровым, что издание Jornal dos Sports отметило, что он «характеризовался насилием, которое невозможно описать во всех деталях». Газета была возмущена, когда аргентинская полиция «обрушила свои мечи на плечи различных наших патрициев»[59]. Бразильцы покинули поле в знак протеста, но вернулись, как только их безопасность была гарантирована. В дополнительное время двойник Эррола Флинна из «Индепендьенте» Висенте де ла Мата сделал дубль. Два года спустя, в 1939 году, де ла Мата забьет один из величайших голов в истории аргентинского футбола в ворота «Ривер Плейт». Получив мяч от своего вратаря, де ла Мата на дриблинге обошел половину соперников и пробил между вратарем и штангой. El Gráfico назвал это движение gambeta diabolica («дьявольский дриблинг»).
Этот матч, транслировавшийся по радио в Бразилии, надолго останется в воображении бразильцев как «матч позора». Он даже стал поводом для записи в дневнике президента страны Жетулиу Варгаса.
И снова отсутствие решимости Бразилии отдало победу ее более стальному соседу. Обвинения в такой же немногословности не могли быть предъявлены главе государства. Когда Жетулиу Варгас занял свой пост в 1930 году, мало кто думал, что спустя полтора десятилетия он все еще будет главой государства. Его приход к власти был результатом заговора, как с его стороны, так и со стороны его противников. Победа Жулиу Престеса на президентских выборах была омрачена мошенничеством, хотя поначалу это не спровоцировало переворот. Когда Жоао Пессоа, кандидат в вице-президенты от Варгаса, был в упор застрелен в кондитерской Жоао Дантасом, соучастники заговора были вынуждены действовать. После кратковременного переворота, в ходе которого к власти пришла военная хунта, бразды правления были переданы Варгасу. В манере каудильо он въехал в Рио-де-Жанейро и привязал свою лошадь к подножию городского обелиска. Следующие семь лет Варгас правил как конституционный президент, а затем утвердился в роли диктатора.
Родившись в южном штате Риу-Гранди-ду-Сул, Варгас отличался от олигархов Сан-Паулу. Фрейре считал его продуктом своего региона:
Эти мужчины... не являются типичными гаучо по поведению, но, имея больше индейской крови, чем типичные гаучо, и будучи потомками индейцев... ...в них есть что-то от их иезуитских наставников: они молчаливы, интроспективны, тонки, реалистичны, отстраненны, холодны. У них также есть кое-что от их храбрых предков, индейцев «миссии»... Они теллуричны, инстинктивны, фаталистичны, горды, драматичны... Варгас — своего рода доктор Джекил и мистер Хайд: в нем есть что-то от иезуита, но есть и что-то от индейца. Он жаждет власти и господства, но он также выступал за простых людей и за восстание против бесплодных условностей и властных плутократических групп[60].
В регионе остро ощущалась депрессия, особенно в Боливии, Чили и Перу, несмотря на то, что цены на сырьевые товары начали падать еще до краха. Тем не менее, депрессия позволила этим республикам сосредоточиться на внутреннем рынке, а не на импорте. Самодостаточность во многом позволила региону стать экономически зрелым. Импортозамещающая индустриализация (ISI), которая применялась до краха, теперь осуществлялась посредством определенных тарифных и валютных изменений, катализированных падением цен на сырьевые товары. В Бразилии цены на кофе упали до такой степени, что Варгас был вынужден сжигать кофейные зерна, чтобы стабилизировать цены. Импорт сократился на две трети, что вынудило страну самостоятельно обеспечивать внутренний рынок. Это стало катализатором развития бразильской экономики. За первые семь лет пребывания Варгаса у власти промышленное производство выросло примерно на 50%. В тени глобальной экономической нестабильности Бразилия начала осваивать свой собственный потенциал. То же самое нельзя сказать о ее футболе.
Профессионализм, который лиги Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро ввели в 1933 году, не был лишен своих противников. В определенных кругах царило лицемерие, когда уход любительской эры приравнивался к наемничеству чернокожих и мулатов. О том, что уже в 1917 году на матчи продавались билеты, благополучно забыли. Более того, игроки получали стимулы (не совсем зарплату, на которую можно жить), выступая за свои клубы. Хотя игра на клубном уровне стала более эгалитарной, чернокожим по-прежнему не доверяли такие позиции, как вратарь. Международный футбол, однако, сохранил очевидную цветовую полосу. Играть за сборную Бразилии в качестве чернокожего или мулата было скорее исключением, чем правилом.
Фаусту дус Сантос был чернокожим полузащитником с исключительными способностями. Родившись в Кодо, который приобрел репутацию приюта для беглых рабов, в бедной семье, он преодолел свои обстоятельства и стал играть сначала за «Бангу», а затем перешел в «Васко». На чемпионате мира 1930 года он ослепил зрителей, несмотря на посредственное выступление своей страны. Возможно, Фаусто и заслужил эпитет «Маравилья Негра» («Черное чудо»), но долгое время это был немыслимый ярлык, применяемый к любому талантливому чернокожему игроку. (Уругваец Хосе Андраде был окрещен тем же прозвищем в 1920-х годах). Критика его товарищей перед лицом международного соперника на чемпионате мира 1930 года мало способствовала его расположению к властям, однако для болельщиков он оставался кумиром. Во время турне по Испании в 1931 году Фаусто порвал с «Васко» и подписал контракт с «Барселоной». Он хотел, чтобы к нему относились как к профессионалу. Газета Барселоны El Diluvio была поражена энергией игрока: «Фаусто работает как раб. Возможно ли, что все бразильские центральные хавы работают как рабы? Так вот почему все они черные?»[61] Каталонский трансфер оказался недолгим, и Фаусто перешел в швейцарский клуб «Янг Феллоуз», а затем отправился в «Насьональ» из Монтевидео. Дисквалифицированный за то, что играл в Европе как профессионал, он не участвовал в чемпионате мира 1934 года. Фаусто стал тем самым наследием профессионализма: игроком-скитальцем. После болезни он подписал контракт со своей старой командой «Васко», а затем перешел во «Фламенго». В 1939 году, в возрасте тридцати четырех лет, Маравилья Негра умер от туберкулеза. Даже в последние годы жизни он играл великолепно, хотя порой его подводил его упрямый характер. Его семья была родом из города беглых рабов.
Еще одним игроком, который прошел путь через «Бангу», был Домингуш да Гуйя. Сильный, элегантный и обладающий острым футбольным умом, Домингуш олицетворял собой новый бренд защитника. Он отличился на кубке Рио Бранко (играл только против Уругвая) в 1931 и 1932 годах, что привлекло к нему внимание не только уругвайцев, но и бразильцев. «Я хочу, чтобы этот криуло (ниггер) был покрыт золотом», — восхищенно кричал один из кариокских болельщиков[62]. Домингуш был известен как «Крепость» и «лучший защитник на всем континенте»[63]. Он последовал примеру Фаусту и подписал контракт с «Васко», но к 1934 году последовал за деньгами в «Насьональ» в Монтевидео. Финансово подкованный Домингуш вернулся в «Васко», а затем перешел в «Боку Хуниорс», где выиграл свой третий чемпионский титул в таком же количестве стран.
Для таких чернокожих игроков, как Домингуш, футбольное мастерство рождалось из стремления к самосохранению: «Когда я был еще ребенком, я боялся играть в футбол, потому что часто видел, как чернокожих игроков там, в Бангу, били на поле только за то, что они совершили фол, а иногда и за что-то меньшее... Мой старший брат говорил мне: кошка всегда падает на ноги... Разве ты не умеешь танцевать? Я умел, и это помогло моему футболу... Я много размахивал бедрами... этот короткий дриблинг я придумал, подражая миудиньо, разновидности самбы»[64]. Это касалось не только чернокожих игроков в Бразилии, но и в Лиме и Монтевидео. Наряду с разработкой целого ряда маневров уклонения, Домингуш стремился дистанцироваться от «черноты» и представить себя мулатом. Свои кудри он хранил под шапочкой, а когда в середине 1930-х годов отказался от нее, стал выпрямлять волосы. Он даже отдалился от своего товарища по «Фламенго» и Селесао Леонидаса да Силвы. В 1995 году Домингуш вспоминал: «[Леонидас] находился в очень невыгодном положении... [потому что] он был черным, черным, черным как смоль... [даже] с деньгами он оставался тем самым криулиньо (маленьким негром). Но не я, я мулат, поэтому ко мне относились иначе»[65].
Леонидас да Силва, по словам Нельсона Родригеса, олицетворял собой бразильского игрока: «Он обладал воображением, импровизацией, озорством и чувственностью типичного крэка [звездного игрока]»[66]. Бразильский создатель bicicleta (удара через себя) мог блистать как «Diamente Negro» (Черный бриллиант), но он подвергался ужасному расовому насилию со стороны толпы. «Будучи чернокожим, он считал, что всегда должен делать больше, чтобы его достоинства были признаны, — вспоминает жена Леонидаса. — В те времена, когда он играл, большая часть спортсменов все еще была сыновьями высокопоставленных семей»[67]. Издевательства (которые также принимали форму смерти от самосуда) усугубились расовой дискриминацией, когда президент Бразильской конфедерации спорта (CBD, Brazilian Sports Confederação Brasileira de Desportos) аргументировал свое решение не вызывать его на международные соревнования. Бразилия была не единственной страной в регионе, которую смущал образ, который могли создать ее чернокожие игроки. На рубеже десятилетий перуанский журнал Toros y Deportes заметил: «Как мы собираемся отправить на чемпионат команду негров!... Они скажут, что мы — страна этой расы!»[68] И все же именно эти игроки, которых Бразилия стыдилась, сыграют важную роль в том, чтобы вывести бразильский футбол из долгой тени, отбрасываемой ее соседями из Ривер Плейт.
На чемпионатах мира 1930 и 1934 годов Селесао выступили неудачно, провалившись на групповом этапе и в первом раунде соответственно. Недостаточная подготовка в сочетании с наивным отношением к международным соревнованиям не позволили выявить глубину таланта отдельных игроков в составах команд. Если бы не Аргентина и Уругвай, которые могли бы вырваться вперед, чемпионат мира по футболу 1938 года стал бы поворотным моментом для бразильского футбола.
Единственной латиноамериканской командой, отправившейся во Францию, стала Куба, квалификацию которой облегчил отказ Колумбии, Коста-Рики, Голландской Гвианы, Сальвадора, Мексики и США. В первом матче против опытной Румынии кубинцам удалось сыграть вничью 3:3 после дополнительного времени. Карвахалес, чья великолепная игра в воротах удержала Кубу в матче, вел переигровку в качестве радиокомментатора, настолько менеджер был уверен в победе. Румыны уступили со счетом 1:2, что позволило кубинцам выйти в четвертьфинал, где Карвахалесу не хватило мастерства. Он пропустил восемь голов.
Для Бразилии это был бы благоприятный турнир: обещание того, каким может стать ее футбол. Более того, впервые состав команды стал инклюзивным: чернокожие, мулаты и белые играли вместе. Однако Польша окажет им серьезное сопротивление в первом раунде. Раздосадованный состоянием залитого водой поля, Леонидас снял бутсы, но получил замечание от шведского судьи. Матч, проходивший в невысоком темпе, перешел в дополнительное время, и Леонидас добавил дубль к своему первому голу. Счет 6:5 показал, что дни использования двух защитников сочтены. Тем не менее Домингуш вел себя превосходно, несмотря на высокую температуру.
Четвертьфинал против Чехословакии показал жестокую сторону бразильского футбола. При всем своем изяществе при игре с мячом, команда, похоже, была настроена по-риоплатенски. Три игрока были удалены, в том числе Риха и Мачадо, за нанесенные удары сопернику. Нападающий пражской «Спарты» Неедлы получил перелом ноги, а чешский вратарь и капитан команды Планичка, известный как «Пражский кот», играл со сломанной рукой. Матч закончился со счетом 1:1, и через два дня была проведена переигровка. Леонидас забил еще гол, доведя свой счет на турнире до пяти. В полуфинале Бразилия встретилась с действующими чемпионами мира, Италией.
Даже спустя пять лет, когда в Европе разгорелся страшный конфликт, бразильцы не забыли о несправедливости, от которой, по их мнению, они пострадали. ФИФА вновь напомнили, что команде не было предоставлено достаточно времени для отдыха перед полуфиналом. В CBD забыли, что бразильцы были настолько уверены в успехе, что заказали билеты на финал, который проходил в Париже. Что еще более обидно, Леонидас и Тим получили отдых на матч, в котором Италия должным образом наложила свой отпечаток. Самоуверенность сменилась недостатком успехов: бедный Домингуш, которого французская пресса превозносила на протяжении всего турнира, свалил Пиолу в спорном эпизоде. Когда Меацца собирался исполнить пенальти, его шорты упали. Не обращая внимания на возможный конфуз, он подтянул их и пробил мимо растерявшегося бразильского вратаря Вальтера, который имел репутацию человека, умеющего делать сейвы с точки. Европейцы победили со счетом 2:1. Позже Домингуш оправдывал свои действия тем, что не знал правил игры.
Неудача, даже на предпоследнем рубеже, лишь укрепила вновь обретенную веру нации в свое спортивное мастерство. Моральные победители, или «короли без короны», как назвал вернувшихся игроков Марио Фильо, они, может, и были у себя дома, но европейцев это не убеждало. Немецкий философ Карл Левенштейн, писавший в начале 1940-х годов, не видел приспособленного для игры населения: «Иностранный наблюдатель не может не заметить явного недостатка физической подготовки у населения. Это может быть связано с тропическим климатом, который препятствует напряженным физическим нагрузкам... и, наконец, с удручающе скудным рационом бедных слоев населения, которые живут в основном на arroz e feijan — рисе и бобах с некоторыми фруктами — основной пище бразильских масс»[69]. Как же он ошибался.
Сгущаются тучи войны
Аргентинский футбол всегда был неравнодушен к физической стороне игры. Насилие на поле, как правило, отражалось на трибунах, где кипели нешуточные страсти. В 1939 году в матче между командами «Ланус» и «Бока Хуниорс» произошел первый смертельный случай. Игра поддалась неизбежному. Когда между игроками завязалась драка, фанаты «Боки» пригрозили вторгнуться на поле. Чтобы сдержать толпу, была открыта стрельба, но, по трагическому стечению обстоятельств, офицер, взволнованный необходимостью стрелять, направил свое оружие прямо в толпу и убил двух фанатов. Состояние аргентинской игры дошло даже до Министерства информации (MOI) в Лондоне:
было бы смертельно опасно, если бы какая-нибудь команда отправилась отсюда играть в аргентинский футбол, ведь ничто так не возбуждает страсть местных жителей, как этот вполне разумный вид физических упражнений. Если знать, что зрители должны быть заперты, что полиция вооружена бомбами со слезоточивым газом и что известны случаи перестрелок, мне нет нужды объяснять нецелесообразность отправки туда команды[70].
Чтобы утвердить свой авторитет в игре, Аргентинская футбольная ассоциация обратилась к стране, которая придумала ее правила. В 1937 году Айзек Касвелл, судья в отставке из Блэкберна, был выбран для того, чтобы взять под контроль игру в Аргентине. Еще во время переправы его предупредили пассажиры-англо-аргентинцы: «Большинство из них советовали мне вернуться в Блэкберн. Они считали, что я взялся за опасное дело. Некоторые из них говорили, что я, возможно, потеряю свою жизнь! Это меня не пугало. Я был намерен довести дело до конца»[71]. Чтобы понять местную игру, Касвелл изучал матчи лиги, где его ждал теплый прием — аплодисменты и одобрительные возгласы. Он был встревожен увиденным. «Представьте себе аргентинскую землю. Все большие площадки — а самый большой стадион клуба «Ривер Плейт» вмещает 150 000 человек — окружены высокой стеной... Игровое поле огорожено проволочным забором высотой в три метра... с колючей проволокой по верху. Конная полиция дежурит снаружи а, в некоторых случаях, внутри площадки, в то время как пешая полиция находится в резерве, а порой и пожарная команда... «[72] Касвелл упорствовал, но без особого успеха.
Изменения нужно было вносить осторожными дозами. Грубая игра, непрекращающийся свист судьи, частые остановки игры из-за травм (часто сопровождавшиеся тем, что около дюжины человек выбегали на поле, чтобы дать игроку воды), постоянные споры с судьей, драки на поле и вмешательство полиции. Нередко среди зрителей возникали свальные драки, некоторые из которых ждали окончания матча, чтобы угрожать или бросать предметы в судью. В течение шести месяцев моя работа была душераздирающей[73].
Дело дошло до драки во время матча между командами «Бока Хуниорс» и «Расинг Клуб», когда английский судья удалил игрока за то, что тот продолжал делать замечание своему товарищу по команде, даже когда ему сказали прекратить. Полиция вышла на поле, чтобы выпроводить игрока, а зрители принялись бросать камни. Расправа толпы произошла и за пределами поля. Когда Касвелл досрочно завершил матч из-за того, что вратарь и защитники были забросаны камнями, разъяренные фанаты прокололи шины его машины. Даже Ассоциация футбола Аргентины (AFA) приняла жесткие меры и на шесть недель закрыла стадион. Перуанский футбол был таким же беззаконным. Один из посетителей Лимы заметил, что «зрители имеют игривую привычку стрелять из револьвера холостыми выстрелами, чтобы сбить с панталыку бьющего пенальти! Я видел, как они скатывали газеты в шар, поджигали их и бросали вниз на болельщиков соперников»[74]. Но, несмотря на насилие и вопреки совету Министерства информации, британское правительство в 1940 году приняло предложение президента AFA Адриана Эскобара отправить английские и французские команды к Ривер Плейт — хотя это было сделано скорее для того, чтобы удержать регион на стороне союзников, чем для развития соревновательного футбола. В условиях, когда «фальшивая война» вот-вот должна была уступить место немецкому вторжению в северные страны, футбольное турне военного времени было дорогой, если не опасной роскошью. И снова латиноамериканскому футболу придется выкручиваться самому, пока Европа будет пытаться уничтожить себя.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе, другом спорте (и не только).
