Андреас Кампомар, «¡Golazo!» Часть первая: открытие Америки, 1800-1950. Глава первая: не совсем крикет, 1800-1900
Como el Uruguay No Hay (Нет места лучше Уругвая)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ, 1800-1950 ГГ.
Сражения при Ривер Плейт, 1900-1920, часть 1 и 2
...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ, 1800-1950
ГЛАВА ПЕРВАЯ: НЕ СОВСЕМ КРИКЕТ, 1800-1900
Если я умру, думайте обо мне только так: что есть какой-то уголок чужого поля, который навсегда останется Англией.
— Руперт Брук, «Солдат» (1914)
Пропустите бездельника, гаучо, крестьянина, основной элемент нашего населения, через все преобразования лучших систем образования; через сто лет вы не сделаете из него английского рабочего, который работает, потребляет и живет в достоинстве и комфорте.
— Хуан Баутиста Альберди, «Основы и отправные точки для политической организации Аргентинской Республики» (1852)
В прошлом месяце крикетные клубы Рио-Жанейро и Сан-Паулу провели поединок, в котором последний стал претендентом. Каждая сторона выиграла по одному матчу. Игры проходили в поместье виконта Мауа в С. Пауло. Клуб «Сан-Пауло» устроил грандиозный банкет на 50 персон, а тосты были красноречивы и многочисленны.
— The Standard (3 июня 1875 г.)
Принято, но ошибочно, считать, что первым командным видом спорта, который британцы привезли в Латинскую Америку, был футбол. На самом деле это был крикет.
3 февраля 1852 года в Буэнос-Айресе был сыгран матч по крикету. Поле, даже по меркам середины XIX века, славилось коварным отскоком, настолько, что «быстрая подача могла нанести рану»[1]. Когда тени начали удлиняться в тот поздний летний полдень, игроки, а они все были британского происхождения, смогли разглядеть вдалеке войска федералистов. Эти аргентинцы, разбитые своими же соотечественниками в битве при Касеросе, сражались на стороне Хуана Мануэля де Росаса, авторитарного диктатора-каудильо, которому вскоре предстояло взойти на борт корабля британских ВМС «Локуст» и провести следующие двадцать пять лет в изгнании на ферме под Саутгемптоном. Когда изможденные боями мужчины прошли мимо площадки, крикетисты остановили игру и по-джентльменски поаплодировали. Через несколько минут матч был спокойно возобновлен. Шесть лет спустя, во время осады Буэнос-Айреса генералом Хусто Хосе де Уркисой, стремившимся вернуть Буэнос-Айрес в состав Конфедерации, крикетная площадка была отрезана от города. Не обращая внимания на очередную междоусобную войну и испытывая отвращение к возможной потере дня игры в крикет, британские игроки успешно обратились к осаждающему командующему, и им разрешили безопасно пройти через вражеские линии, чтобы сыграть свой матч. Как заметил один современный писатель-путешественник: «Для нескольких человек было очень рискованно провести день в окружении таких персонажей, которых можно было ожидать в тылу армии Уркисы»[2].
Подобные крикетные матчи, часто проходившие при фантастических и невероятных обстоятельствах, были характерны не только для Аргентинской республики. Когда в середине 1860-х годов У. Х. Баллок путешествовал по Мексике, он был удивлен тем, что обнаружил в «штаб-квартире крикета», деревне Наполес.
Во время путешествия из Англии я слышал, что в стране играют в крикет, но предполагал, что это окажется крикет того вырожденного сорта, в который время от времени играют англичане в разных частях Европы. Так что, когда я добрался до площадки и обнаружил там отличный павильон, табло, палатку для посетителей, поле, размеченное флагами, с известными буквами M.C.C. (Мехико, а не Марилебон, Крикетный Клуб) и восемнадцать или двадцать игроков во спортивных костюмах и крикетных туфлях, я был немало удивлен и вскоре обнаружил, что имею дело с совсем не тем видом крикета, который ожидал.
Пожалуй, самым удивительным в этом выступлении было то, что лучшим игроком на поле был мексиканец, чьи подачи и отбивания безгранично отдавали тренировками, которые он прошел в школе Брайс Касл.
Среди английских игроков было несколько джентльменов в возрасте около 60 лет, и все они выразили мне убеждение, что здоровьем и энергией, которыми они до сих пор обладают, несмотря на сорокалетнее проживание в Мексике, они во многом обязаны тому, что, несмотря ни на что не прекращали играть в крикет по воскресеньям. Они заверили меня, что никогда не позволяли политическим событиям вмешиваться в их игру, в которую они беспечно продолжали играть, не разу не обращая внимание на боевые действия, происходящие на холмах вокруг них[3].
Игра также проводилась на территории единственного в Латинской Америке королевского замка — неоклассического чапультепекского дворца. За два года до своей казни от рук расстрельной команды в 1867 году австрийский эрцгерцог император Максимилиан I Мексиканский позировал с британским послом сэром Чарльзом Уайком для сюрреалистической фотографии, оба были в белой форме для крикета. В Рио-де-Жанейро император Дон Педру II «Великодушный» часто появлялся на матчах. Однако чилийский крикет был куда менее изощренным. Лейтенант британского королевского флота был обрадован тем, что в Вальпараисо есть крикетный клуб, однако он посетовал на плохое поле и склон, на котором проходила игра.
Везде, где англичане селились в Латинской Америке, быстро возникали спортивные клубы, особенно крикетные. Еще в 1827 году владельцы шахт и бизнесмены основали в Мехико крикетный клуб. В 1842 году группа англичан основала в Монтевидео крикетный клуб «Виктория», названный так в честь молодой королевы Великобритании. Задуманный тремя годами позже Салон де Комерсио в Лиме превратился в Клуб крикета и тенниса. Тем временем в Чили в 1860 году был открыт крикетный клуб Вальпараисо — второй клуб, созданный в этой стране. В Рио-де-Жанейро существовало несколько клубов, в том числе Англо-бразильский крикетный клуб, Британский крикетный клуб, Британский крикетный клуб Рио и Клуб любителей крикета Артизан, хотя матчи, похоже, проводились от случая к случаю. (Джордж Кокс, чей сын Оскар сыграет важную роль в становлении футбола в бразильском городе, основал Крикетный клуб Рио в 1872 году). Подобные клубы, где экспатрианты могли укреплять свою культуру и поддерживать контакты, обеспечивали цивилизованную передышку от тягот повседневной жизни в Латинской Америке.
Крикет был популярен не только в испаноязычных странах Америки. В 1850-х и 1860-х годах клубы расцвели и в Соединенных Штатах. Фред Лиллиуайт, игрок в крикет и предприниматель, отметил, что «крикет в Филадельфии имеет все шансы стать национальной игрой»[4], когда он совершал турне по Канаде и Соединенным Штатам в 1859 году. Энтузиазм к этому самому английскому виду спорта в Соединенных Штатах был недолгим, так как бейсбол стал захватывать воображение нации. Это справедливо и для северных республик Латинской Америки, где бейсбол был любимым развлечением рабочих-янки. Близость оказалась несправедливым преимуществом для Соединенных Штатов, так что с середины XIX века их влияние распространялось от Мексики через Центральную Америку до Колумбии и Венесуэлы. Крикет в Мексике, хотя и был популярен среди эмигрантских общин Пачуки, Пуэблы и Монтеррея, никогда не мог конкурировать с бейсболом. (Позже бейсбол вытеснит футбол в Никарагуа, Панаме, а также в прибрежных районах Колумбии и Венесуэлы). Даже миф о том, что Абнер Даблдей изобрел бейсбол, чему есть скудные доказательства, имеет любопытное мексиканское происхождение. Говорят, что во время оккупации Мехико во время Мексикано-американской войны Даблдей поощрял своих солдат играть в эту игру в Залах Монтесумы. Не имея под рукой другой биты, доброволец из армии Иллинойса использовал деревянную ногу генерала Антонио Лопеса де Санта-Анны, которая была конфискована в качестве военной добычи.
Поскольку в северных республиках ее коммерческие интересы были вытеснены Соединенными Штатами, Британии пришлось бы довольствоваться значительным влиянием на Бразилию, Уругвай, Аргентину, Чили и Перу. Ее отношение к этим латинским республикам, которое всегда было пропитано определенным высокомерием, мало чем отличалось от испанского. Поиски Эльдорадо остались, но теперь они велись на другом языке. Во времена иберийского владычества торговля Южной Америки с империалистической Британией носила несколько неустойчивый характер. Поначалу независимость не дала толчка местным инвестициям, и хотя в 1808 году 40% британского экспорта попало в Латинскую Америку, это оказалось явной переоценкой неизвестного рынка. К концу 1810-х годов эти нарождающиеся республики начали привлекать иностранных инвесторов, которые могли предоставить необходимые знания и опыт для развития инфраструктуры и горнодобывающих проектов, особенно в Мексике и Перу. К 1822 году правительства стран Латинской Америки начали размещать облигации в Лондоне. Первой республикой, сделавшей это, стала Гран-Колумбия, за ней последовали Чили и Перу. Аппетит к латиноамериканским инвестициям был настолько велик, что вымышленная шотландским авантюристом Республика Пойяис выпустила облигации. Через три года кредитный пузырь окончательно лопнул, когда Банк Англии повысил ставку кредитования. Теперь дефолты быстро сменяли друг друга: Перу, Гран-Колумбия, Чили, Мексика, Аргентина и Федеративная Республика Центральная Америка. Этот урок плохого финансового управления задаст тон последующим двум столетиям.
• • •
В 1860-1870-х годах иностранные инвесторы начали возвращаться в этот регион, несмотря на присущий ему торговый риск. В разных странах продукция была разной. Аргентина и Уругвай производили мясо, шерсть и шкуры; из Перу экспортировались нитраты и гуано; из Бразилии — кофе, сахар и каучук; из Чили — медь и нитраты. Британцы, всегда готовые выступить в роли посредника, предоставляли банковские, страховые и другие услуги. Удача приходила так же быстро, как и уходила. Инвесторов особенно привлекали инфраструктурные проекты в виде железнодорожных и коммунальных компаний, которые обеспечивали британцам большее влияние, чем можно было предположить по размеру их эмигрантских общин. В 1880-х годах англичане стали занимать лидирующие позиции на железнодорожном рынке, покупая как железнодорожные линии, так и концессии у латиноамериканских правительств. Железная дорога Сантос - Сан-Паулу в Бразилии стала одним из самых прибыльных предприятий на континенте, доминируя в экспорте кофе. Эти железнодорожные сети, протянувшиеся от столиц по всему континенту, по большей части управляемые и обслуживаемые британцами, сыграют важную роль в развитии футбола в конце XIX и начале XX веков. Железнодорожники, как местные, так и британские, по всему континенту создавали команды, а легкость, с которой новые линии позволяли быстро перемещаться между доселе отдаленными населенными пунктами, способствовала развитию соревновательных матчей. К началу Первой мировой войны Аргентина обладала самой крупной сетью на континенте, что придавало ей чувство национальной сплоченности, если не сказать самобытности. Аргентинская версия «Манифеста Судьбы» — завоевание пустыни Рока (Conquista del Desierto) в 1870-1880-х годах — возможно, и была геноцидом под видом цивилизации, но она послужила катализатором развития железнодорожной промышленности.
Промышленное превосходство в сочетании с ощущаемым моральным превосходством, обусловленным огромной империей, позволило британским иммигрантам и рабочим занять положение в обществе, которое было закрыто для тех, кто эмигрировал из более бедных европейских стран. Континент, особенно его тихоокеанское побережье, где богатства считались наиболее значительными, оказался притягательным для многих спекулянтов, как щепетильных, так и не очень, которые стремились воспользоваться природными ресурсами и дешевой рабочей силой. В 1870-х годах английский путешественник в Перу заметил явный недостаток этики среди новых богачей страны, которые не были запятнаны снобизмом: «Люди, которые в своей стране никогда бы не стали никем иным, как лакеями, стали хозяевами земли и денег в Перу... [они] не отличались ни моральными, ни интеллектуальными способностями, совершенно не имели никакой культуры и никакого отношения к ней»[5]. Более тридцати лет спустя британцы все еще пользовались поразительным уважением, независимо от их социального класса или образования. «С момента прибытия на бразильскую землю англичанин, даже самый скромный представитель своей расы, на схоластическом языке «поднимается на один уровень». Из Билла Джонса он превращается в Сеньора. Его взгляды уважают, и, каким бы глубоким ни было его невежество в отношении мира и его обитателей, ему не скажут «заткнись» в грубой форме»[6]. Британия олицетворяла промышленность, современность и прогресс, чего нельзя было сказать об аграрных экономиках Пиренейского полуострова и Италии.
В конце XIX века иммиграция в Южную Америку приобрела значительные масштабы. Возможно, иммигранты и ехали в поисках жизни, которую не смогли обеспечить их родные страны, но некоторые были жестоко разочарованы. Многие даже возвращались. В Бразилии кофейные плантации привлекали рабочих, особенно из Италии. Условия, в которых находились многие из этих рабочих, были настолько плохими, что в 1885 году итальянское правительство опубликовало листовку, предостерегающую от миграции в Бразилию. В Лондоне газета The Times предупреждала своих читателей об ужасных условиях, в которых находились йоркширские рабочие в Сан-Паулу. Иммиграция также могла быть избирательной: иммигранты стремились поселиться там, где уже обосновались их соотечественники. Уэльсцы поселились в Патагонии, а немцы и итальянцы выбрали южную Бразилию. Корейцы по найму занимались производством хенекена в Мексике, а китайские рабочие трудились на сахарных и хлопковых плантациях Кубы и Перу. В период с 1870 по 1900 год население Латинской Америки увеличилось более чем в два раза — с 25 до 62 миллионов человек. За этот период Бразилия, страна, активно стремившаяся к иммиграции, выросла с трех до 18 миллионов человек. С отменой рабства возникла потребность в дешевой рабочей силе, особенно для кофейных плантаций. И все же именно Буэнос-Айрес стал первым городом в Латинской Америке, чье население преодолело миллионный барьер. К 1914 году в этом портовом городе доля иностранцев составляла 30%. За столетие Буэнос-Айрес превратился из колониального города, который под иберийским владычеством мало чем способствовал развитию торговли, в протоевропейскую метрополию.
Высшие классы criollo (креолы), всегда восприимчивые к европейским ценностям, которые можно было носить как знак вознесения, подражали тем, кого они считали своими старейшинами как в вере, так и в обычаях. Несмотря на относительно небольшую численность, британцам удавалось сохранять репутацию, которая не соответствовала их размерам. Таким образом, когда дело доходило до спортивных состязаний, местное население криолло не могло позволить себе игнорировать то, что поначалу воспринималось как нелепые выходки британцев.
Британцы попытались укрепить свои позиции в одной конкретной стране. Из всех республик Аргентина оказалась ближе всех к созданию британской колонии в этом регионе. В 1890-х годах консул Соединенных Штатов, работавший в Буэнос-Айресе, язвительно заметил: «Создается впечатление, что англичанам отдается предпочтение во всем, что касается бизнеса и деловых интересов страны... Они «участвуют» во всем, кроме политики, так же тесно, как если бы это была британская колония»[7]. Парадоксально, но именно та страна, которая в течение следующего столетия будет поддерживать самые напряженные отношения с Великобританией, первой начнет заниматься футболом.
Земли, которые потеряла Англия
Миф о том, что футбол был завезен в Южную Америку неотесанными моряками, которые играли на причалах континента в ожидании своего груза, настолько хорош, что стал считаться правдой. В своей панихиде по красивой игре «Футбол на солнце и тени» уругвайский полемист Эдуардо Галеано поэтизирует историю, рассказанную его соотечественником:
За пределами сумасшедшего дома, на пустом участке в Буэнос-Айресе, несколько светловолосых мальчиков гоняли мяч.
«Кто они?» — спросил ребенок.
«Сумасшедшие люди, — ответил его отец. — Сумасшедшие англичане».
Журналист Хуан Хосе де Сойза Рейли помнит это из своего детства[8].
Футбол, однако, родился в британском клубе, где он вытеснил крикет как самую популярную игру. Идея о том, что спорт в Латинской Америке каким-то образом распространился благодаря местным работягам-криоллос, наблюдающим за моряками в увольнении, по-прежнему уходит корнями в миф. В XIX веке крикет, футбол и регби были уделом экспатриантов, которым, в свою очередь, подражала элита криолло. Тем не менее, это недоуменное отношение к «сумасшедшему» англичанину — англичанин и британец по сей день остаются взаимозаменяемыми в Латинской Америке — сохранилось даже в 1896 году в Рио-де-Жанейро, где один бразильский журналист заметил: «В Бом Ретиро группа англичан, таких же маньяков, как и все они, время от времени собирается вместе, чтобы попинать нечто, напоминающее бычий пузырь. Они испытывают огромное удовлетворение или печаль, когда этот желтоватый пузырь попадает в прямоугольник, образованный деревянными столбиками»[9].
В свою очередь, отношение Великобритании к Латинской Америке всегда было в лучшем случае двойственным. А их ранние отношения с вице-королем Рио-де-ла-Платы, завершившиеся унизительным исходом злополучной и несанкционированной экспедиции сэра Хоума Попхэма в Буэнос-Айрес и Монтевидео в 1806-1807 годах, стали примером растерянности британского правительства в отношении своей политики на континенте. Попхэм стремился завоевать эту часть Испанской империи, спровоцировав беспорядки в Буэнос-Айресе. Однако он недооценил местных криоллос, которые будут доблестно сражаться с захватчиками и откажутся подчиниться еще одной колониальной державе. Еще до вывода британских войск лорд Каслриг отверг «безнадежную задачу завоевания этой обширной страны с учетом нравов ее населения»[10]. Хотя las invasiones ingleses (британские вторжения) занимают видное место в анналах аргентинской и уругвайской истории, укрепляя миф об исключительности криолло, со стороны британцев они практически забыты. Неудача с взятием Рио-де-ла-Плата (Ривер Плейт) не положила конец британским интересам в этом регионе. Не имея возможности напрямую влиять на Аргентину, Британия искала более «неформальный» путь — через торговлю. А вместе с торговлей пришла и британская одержимость играми с мячом. Река Рио-де-ла-Плата оказалась особенно плодородной почвой для этих самых английских занятий.
Крикет пришел в Аргентину раньше. Крикетный клуб Буэнос-Айреса был основан в 1831 году, в нем состояло двадцать пять человек, но это был не первый случай, когда в стране появилась эта игра. Во время английских вторжений британские войска находили время для возрождения «национальных развлечений — скачек и крикета, материалы для которых мы всегда носили с собой»[11]. К 1850-м годам крикетный клуб Буэнос-Айреса стал ведущим клубом столицы и проводил специальные матчи с приезжими командами, состоящими из британских морских офицеров, находившихся в увольнении на берегу. В 1864 году клуб разгромил команду с корабля британских ВМС «Бомбей» в семь ворот, после чего судно было уничтожено огнем у берегов Уругвая. Три года спустя состоялся крикетный матч, который задал тон одному из самых ожесточенных соперничеств в истории спорта. Близость Монтевидео к Буэнос-Айресу, а также его общая история под властью вице-короля Рио-де-ла-Плата до второго десятилетия XIX века, сформировали непростые узы между двумя странами. (Уругвай, затмевающий Аргентину и Бразилию и получивший независимость благодаря вмешательству Великобритании, позже сформирует свою идентичность через футбол). В 1868 году крикетный клуб Буэнос-Айреса, капитаном которого был британский консул Фрэнк Пэриш, сыграл с крикетным клубом Монте-Видео (MVCC) в уругвайской столице. Матч должен был состояться еще в 1864 году, но из-за политических волнений в Уругвае его отложили. Хотя в матче участвовали «11 Б.-айресовцев против 18 монтевидеоанцев», все игроки были англичанами. Президент Уругвая Педро Варела считал, что хотя обе команды состояли из англичан и сыновей англичан, которые вообще не хотели считаться кем-то другим, «в том, что они любили больше всего, а именно в спорте, они приняли уругвайскую и аргентинскую национальности»[12]. В следующем году в Буэнос-Айресе состоялся второй матч сборных. В период с 1868 года по Вторую мировую войну между этими соперниками на Рио-де-ла-Плата было сыграно 29 таких матчей, из которых Аргентина проиграла только шесть.
Крикет, однако, оставался приобретенным вкусом для населения криолло и recherché-спортом [С фр. recherché — искомый, прим.пер.] для элиты. (В 1920-х и 1930-х годах в аргентинский крикет играли по стандартам субпровинции). Даже во второй половине XX века, когда Аргентина уже укрепила свою идентичность, игра продолжала восприниматься как символ британского империализма. Когда в 1946 году сгорел павильон крикетного клуба Буэнос-Айреса, считалось, что это было не невезение: в этом скорее, подозревали руку перонистского правительства. Хуже было в 1953 году, когда величественный Жокей-клуб также стал жертвой поджигателей-перонистов. Несколько шедевров, в том числе портрет дона Антонио де Порселя работы Гойи, а также библиотека объемом 50 000 томов были уничтожены. Когда позвонили в пожарную бригаду, ответ был нервно-отрывистым: «У нас нет указаний тушить пожар в Жокей-клубе»[13].
• • •
В 1867 году в редакцию газеты The Standard в Буэнос-Айресе были отправлены «Правила игры» Футбольной ассоциации, которые были приняты в декабре 1863 года после бурных дебатов и были призваны унифицировать игру и отличить ее от регби. Редактор, Эдвард Малхолл, передал книгу правил Томасу Хоггу, увлеченному игроку. Шестью годами ранее уроженец Дублина Малхолл и его брат основали англоязычную газету, чтобы удовлетворять потребности англоязычной общины, состоявшей в основном из английских, шотландских и ирландских иммигрантов. 6 мая в газете The Standard было напечатано следующее объявление:
Фут Бол
В ближайший четверг вечером, в 19:30, на улице Темпл, напротив дома №46, состоится предварительное собрание с целью выработки правил и положений для матчей по фут болу, которые будут проводиться на крикетной площадке в зимнее время.
Просим всех желающих принять участие в мероприятии.
ПО ПРИКАЗУ.
Буэнос-Айрес, 6 мая 1867 года[14]
Матч, запланированный на 25 мая, национальный день республики, пришлось перенести из-за подтопления поля на железнодорожной станции Бока Джанкшн. И вот 20 июня 1867 года в Латинской Америке был сыгран первый официальный футбольный матч, хотя не исключено, что до этого в него играли неофициально. Используя правила Футбольной ассоциации 1863 года «с небольшими изменениями» и играя в красных и белых шапочках соответственно, «бланкос» (белые) выиграли у «колорадос» (красные) со счетом 4:0 в течение ста минут. Все игроки были англичанами, за исключением Уильяма Боскетти, который родился на Сент-Люсии. The Standard ожидает большое количество зрителей, если позволит погода. Уолтер Хилд, секретарь клуба, записал день матча в своем дневнике:
20 июня, четверг. В этот праздничный день и в день футбольного матча Дж. Хогг и я отправились на 10-часовом поезде в Палермо, чтобы разметить площадку, так как мы решили играть на крикетном поле, после установки всех флагов мы отправились в Confitería и съели немного хлеба, сыра и выпили портера, и вскоре после этого остальные игроки приехали на 12-часовом поезде; мы не могли набрать больше 8 человек в каждую команду, и это сделало работу очень тяжелой, мы играли около 2 часов и затем закончили, будучи совершенно измотанными; мы вернулись поездом в 15:30, и я тотчас же принялся одеваться к Л. Так как перед собранием я собирался пообедать с Баржем; у меня очень болела спина и, казалось, отнялся весь аппетит, так как за ужином я едва мог прикоснуться к чему-либо; мы обедали в Louvre с Кохманом и пили шампанское и кларет; мне пришлось задержаться [sic] до 19:00, так как наша Ложа открывалась в сей час, а они очень пунктуальны в начале дел, особенно учитывая, что это была ночь вступления в должность У. M; присутствовало около 100 человек, и разбирательство продолжалось примерно до 22:00, меня сделали С.; выйдя из ложи, я сразу же вернулся в Темпл и затем сразу же лег спать, но, увы! Сон не шел, так как спина болела так сильно, что в ту ночь я почти не спал, поскольку не мог долго находиться в одном положении, и не было сомнений, что я получил внутреннюю травму (вероятно, в области почек) от сильного удара в бок, который я случайно получил от Дж. Хогга во время столкновения[15].
Возможно, футбол и пришел в Аргентину рано, но, несмотря на многообещающий старт клуба, он был недолгим. Вскоре клуб принял правила регбийного союза, но в 1875 году этот вид спорта был запрещен правительством из-за большого количества травм, полученных его участниками. Даже газета The Standard выступила против игры, но ее конкурент, Buenos Ayres Daily News and River Plate Advertiser, выступил в защиту игры: «Футбол — это игра, которую знают все англичане... хотя наши друзья из The Standard преуменьшают ее и считают, что невозможно играть, не получив пинка по берцовой кости или удара в глаз»[16].
К началу 1870-х годов желтая лихорадка и холера, усугубленные отсутствием надлежащих санитарных условий, опустошили Буэнос-Айрес. Гражданские войны, блокады, болезни создавали сложные условия для ведения дел. Опубликованная в 1870 году книга Мансильи Фуэнтеса «Una excursión á los indios Ranqueles» («Посещение индейцев Ранкель») рисует Буэнос-Айрес как «головокружительное месиво, посреди узких, грязных, не чистых улиц, загораживающих горизонт и чистое, чистое небо... все теснятся друг к другу из-за эгоизма, как куча отвратительных моллюсков»[17]. Кроме того, необходимо было бороться с коррупцией, присущей сменявшим друг друга правительствам. (Игра, в которой британцы были особенно искусны).
Однако в июне 1875 года в газете The Standard появилась редакционная статья, которая навсегда изменила ход развития аргентинского футбола: «Состоялось собрание членов клуба Фут-больного клуба... было решено, что правила ассоциации Фут-бола должны быть приняты вместо правил Регби, по которым игра проводилась до сих пор». Для непосвященных было даже дано комичное объяснение: «Игра — это, по сути, одна из ног»[18]. Три года спустя испаноязычная газета El Nacional впервые признала этот вид спорта в своей редакционной статье, заявив: «Эта английская игра, мы не скоро к ней привыкнем»[19]. Возможно, Хогг и его сверстники и были первыми, кто основал игру в Аргентине, но именно на шотландца аргентинцы до сих пор смотрят как на своего отца-основателя.
Александр Уотсон Хаттон родился в Горбалс, рабочем районе Глазго, склонном к эмиграции, и получил образование в Эдинбургском университете. 25 февраля 1882 года он прибыл в Буэнос-Айрес. Его ранняя жизнь была омрачена смертью родителей и братьев, последний был поражен чахоткой. В Буэнос-Айресе — городе, где сейчас бурлит жизнь иммигрантов — Уотсон Хаттон преподавал в шотландской школе Святого Андрея, но быстро рассорился с советом школы, когда тот не удовлетворил его просьбу о строительстве игрового поля и спортивного зала. В 1884 году он основал свою собственную школу, Английскую среднюю школу, где физическое воспитание стало частью учебной программы. Два года спустя Уильям Уотерс, сын бывшей хозяйки Хаттона в Глазго, прибыл в столицу Аргентины с мешком кожаных мячей. (Впоследствии Уотерс станет одним из крупнейших аргентинских импортеров спортивных товаров). Когда он ввез в страну сдутые футбольные мячи, таможенники не смогли классифицировать то, что они приняли за бурдюки или кожаные кепки. Офицер прояснил ситуацию, заявив: «Штуки для сумасшедших англичан».
Настойчивое увлечение Уотсона Хаттона спортом, особенно футболом, возможно, отчасти было вызвано трагическим состоянием здоровья его ближайших родственников. Тем не менее, пыл, с которым он стремился обратить в веру своих подопечных, свидетельствовал о влиянии арнольдианского мускулинного христианства, которое распространял через спорт преподобный Джордж Коттон, учитель школы Регби при Арнольде, а затем директор колледжа Мальборо. Мужественность и физическое здоровье стали бы идеальным противоядием от безделья и оцепенения. Более того, созданная как двуязычное и совместное для мальчиков и девочек учебное заведение, школа смогла бы преодолеть разрыв между латинским и англосаксонским языками: обучать аргентинских юношей и девушек в английской традиции. К началу XX века школа выпустила сотни молодых людей для «ведущих коммерческих учреждений и банков Аргентины»[20].
Криоллос также увидели преобразующие преимущества физического воспитания. В октябре 1875 года Доминго Фаустино Сармьенто, полемист и экс-президент республики, стал почетным членом Крикетного клуба Буэнос-Айреса. В своем благодарственном письме секретарю клуба Сармьенто очень хвалил англичан и их увлечения: «Когда я увидел, как студенты Оксфорда и Кембриджа соревнуются за свои знаменитые призы в гребле, а также мужественные матчи по крикету, легкой атлетике и другим играм, которыми занимаются молодые люди в Англии, чтобы упражнять и развивать свою физическую силу, я понял, как 20 000 клерков и государственных служащих в Индии противостояли 200 000 восставших сипаев, сохраняя британское господство над 150 миллионами жителей до прибытия линейных войск». Сармьенто считал, что любимые занятия нации так или иначе отражаются в ее общественных достоинствах и истории, а спортивные игры сохраняют бодрость расы»[21]. В «Факундо: или цивилизация и варварство», одном из определяющих текстов Латинской Америки XIX века, Сармьенто стремился принять политический либерализм Просвещения и остановить поток варварства, который, по его мнению, исходил из пампасов. (То, что эти нарождающиеся республики каким-то образом вернутся к состоянию, существовавшему до обретения ими независимости, оставалось определяющей тревогой на протяжении всего XX века).
В футбол продолжали играть, хотя и не без недоброжелателей. В начале 1890-х годов в Великобритании было зарегистрировано более четырехсот смертей и травм, связанных с игрой. Эта новость пронеслась через Атлантику. Реклама в англоязычной прессе стала предлагать специальные страховые полисы для тех, кто участвует в матчах по футболу и поло. Издание Standard предупредило родителей, что, учитывая жестокий характер футбола, им следует воздержаться от того, чтобы их дети в него играли. Уотсон Хаттон в ответ заявил, что футбол — одно из самых полезных и наименее опасных развлечений. Хотя Уотсон Хаттон добился успеха с Английской средней школой, из выпускников которой будет сформирована одна из величайших команд в истории Аргентины, она оставалась одним из многих английских заведений в городе. (Тот факт, что школа была двуязычной, объясняется скорее конкурентоспособностью образовательного рынка, чем какими-либо интеграционистскими намерениями директора школы).
Как и многие другие шотландцы, ставшие преподавателями в Латинской Америке — Алек Ламонт стал директором школы Святого Андрея в Буэнос-Айресе, а Эндрю Геммелл занял должность в чилийской школе Маккей и Сазерленд — Уотсон Хаттон не только привез с собой игру, но и ее отличительный стиль, который стал определять латиноамериканский футбол. Одержимость английской игры дриблингом, который подразумевал удержание мяча у своих бутс во время игры, граничила с солипсизмом. Пас, в котором шотландцы преуспели, не поощрялся, причем часто очень жестко. Играя за свою страну против Шотландии в 1877 году, достопочтенного Альфреда Литтлтона упрекали за то, что не пасовался. Его ответ лишь подтвердил его социальный ранг: Я играю исключительно для собственного удовольствия, сэр!»[22] «Куинз Парк» — клуб, игру которого Уотсон Хаттон наверняка видел в Глазго — разработал сложную «комбинационную» технику, в которой дриблинг и пас были объединены в целое искусство. Что еще более важно, такой стиль игры позволял игрокам работать вместе как команде, а не как одиннадцати индивидуумам. Пас не только положил конец более агрессивным аспектам игры, но и со временем положил конец любительскому культу.
В 1887 году футбольный клуб Буэнос-Айреса сыграл с клубом «Ферро Карриль Гран Сур» (Южная железная дорога), принадлежащим железнодорожной компании, в первом, как считается, матче в Аргентине, который проводился строго по правилам футбольной ассоциации. Учитывая, что железнодорожники «в основном играли по правилам регбийного союза», неудивительно, что столичный клуб одержал победу со счетом 2:0[23].
До 1890-х годов футбол в Аргентине носил спорадический характер, организовывался от случая к случаю и использовал несколько сводов правил. Только когда Уотсон Хаттон, после неудачной попытки Алека Ламонта организовать чемпионат, создал в 1893 году Аргентинскую ассоциативную футбольную лигу (AAFL) с пятью командами, игра в республике обрела какую-то структуру. Лига была настолько популярна, что к 1899 году был добавлен второй дивизион. Доминировать будет не Английская средняя школа, а спортивный клуб «Ломас», пятикратный победитель в период с 1893 по 1900 год. Команда выиграла 46 игр. И все же тех, кого боги хотят уничтожить, они сначала называют перспективными. В 1909 году команда потерпела самое тяжелое поражение в истории аргентинского футбола, уступив со счетом 0:18 «Атлетико Эстудиантес». Этот позорный спектакль стал последней игрой клуба: в тот день «Ломас Атлетик» сменил свой профиль на регби.
Теперь футбол переместился за город. В 1892 году в сельскохозяйственном районе Лобос, расположенном в 100 километрах от Буэнос-Айреса, был основан футбольный клуб, дабы развеять скуку пампасной жизни. «Лобос Атлетик Клуб» станет одной из лучших команд Аргентины, но шесть лет спустя в плей-офф за чемпионство уступит «Ломас Атлетик». В 1899 году «Лобос Атлетик» отправился в турне по Монтевидео, став первым аргентинским клубом, которому это удалось. Разобрав Центральный железнодорожный крикетный клуб Уругвая (CURCC) со счетом 2:0, игроки были вынуждены искать убежища на военном корабле Королевского флота, когда начались политические беспорядки. Тем не менее, дни клуба были сочтены. Двухсоткилометровое путешествие в обе стороны, чтобы сыграть с «Лобос Атлетик», начинало утомлять клубы портеньо (те, кто живет у порта, то есть в Буэнос-Айресе). В 1900 году AAFL ограничила лигу игровыми площадками в радиусе 80 километров от города. «Еquipo de campo» (деревенская команда) была должным образом свернута.
Аналогичная проблема возникла в трехстах километрах к северо-западу от Буэнос-Айреса, в городе Росарио, где для сотрудников компании был основан Атлетический клуб Центральной аргентинской железной дороги («Феррокарриль Сентраль Архентино»). К сожалению, из-за удаленности от города трудно было найти достойного соперника. Таким образом, каждое утро член правления компании рыскал по порту в поисках команды, готовой играть с командой железной дороги.
• • •
Куда пошла Аргентина, за ней последовала и Чили. В отличие от Аргентины, где царил авторитарный режим Росаса, эта страна рано приобрела репутацию демократической. (Этот статус, редко устанавливаемый на континенте, исчезнет после смерти Сальвадора Альенде в 1973 году). Великий освободитель континента, Симон Боли́вар, рано разглядел потенциал Чили: «Если какой-нибудь американской республике суждено выстоять, я склонен полагать, что это будет Чили. Там дух свободы никогда не ослабевал; пороки Европы и Азии поздно или никогда не испортят обычаи этого далекого уголка мира... Одним словом, Чили может быть свободной»[24]. К XX веку вера страны в демократические традиции стала настолько сильной, что они стали определять чилийскую культуру. В то же время англофильская тенденция не осталась незамеченной для латиноамериканских соотечественников. «[Чили] управляется умной, обновляемой и прогрессивной аристократией, похожей на английскую», — отмечал уругвайский ученый в конце века[25]. Преобладание иностранных интересов заставило кубинского дипломата заметить, что в стране явно не хватает латиноамериканских черт.
Вальпараисо имел все задатки британского города, в котором царило чувство английского приличия. В XIX веке город сыграл ключевую роль в торговле между Атлантикой и Тихим океаном. Трагическое землетрясение 1906 года разрушило город, а затем открытие Панамского канала восемь лет спустя привело к провинциализации города, который до этого был международным. Однако именно здесь в 1880-х годах впервые сыграли в футбол. Как и в Аргентине, британские клубы, предприятия и академические институты развивали игру по аналогичному принципу. В 1892 году футбольный клуб «Вальпараисо» основал Дэвид Н. Скотт, английский журналист, ставший родоначальником чилийского футбола. Возможно, клуб был бы создан раньше, если бы не гражданская война, случившаяся в предыдущем году.
Несмотря на энтузиазм, в чилийской столице игра затухла. (Хотя команда криолло все же сформировала «Сантьяго Уондерерс», первый клуб, вышедший из чилийского баррио, а не из британского клуба). В 1893 году для игры в портовом городе была создана команда Сантьяго — «Сантьяго Клуб». Судя по именам игроков, влияние криолло в обеих командах было незначительным:
ФК «Вальпараисо»: Уэбб, Макнотон, Рейнольдс, Робертс, Бейли, Крэнгл, Болдуин, Вудгейт, Д. Скотт, Флеминг, Симпсон.
«Сантьяго Клуб»: P. Скотт, Макколл, Кост, Мэдден, Роджерс, Андерсон, Худ, Мелроуз, В. Скотт, Джонс, Аллан.
«Вальпараисо» разгромил своих соперников со счетом 7:2 и 5:0 в двух матчах. Позже в том же году сборная Вальпараисо сыграла международный матч против сборной Буэнос-Айреса в Винья-дель-Мар. (Хотя сборная Чили сыграет на международном уровне только в 1910 году). Клуб приобретет репутацию клуба, который будет проводить матчи с большим количеством забитых голов. Когда «Сантьяго Нэшнл Атлетик» был разгромлен со счетом 1:8, команда, задумав месть, поспешила попросить матч-реванш. На следующий день «Вальпараисо» не проявил милосердия: «Сантьяго Нэшнл» капитулировал со счетом 0:9.
В 1894 году был созван «спортивный комитет», в который вошли представители «Маккей и Сазерленд Атлетик», «Колехио Сан-Луис», «Виктория Рейнджерс», «Чили» и ФК «Вальпараисо», чтобы обсудить целесообразность создания ассоциации. Чили стала второй страной в Латинской Америке, создавшей футбольную ассоциацию, когда в 1895 году была образована Ассоциация футбола Чили (FAC).
После основания FAC начался футбольный бум. В столице было основано множество команд, включая «Сантьяго Сити Клуб», «Сантьяго Атлетик Клуб» и «Сантьяго Рейнджерс Футбол Клуб» . Кроме того, началась тенденция к объединению команд. В 1897 году «Сантьяго Атлетик Клуб» и «Сантьяго Рейнджерс», которые из-за своих религиозных убеждений играли только по утрам и в особые праздники, образовали «Атлетико Унион» под руководством Хуана Рэмзи и его четырех братьев. Клуб получил лестное прозвище «El Invencible» («Непобедимый»). Хуан Рэмзи был культовой фигурой в истории чилийского футбола. Его описывают как «спокойного по темпераменту, с большим энтузиазмом... одного из самых чистых и ярких защитников, которые играли на поле». Хотя он был чилийцем по происхождению, испаноязычная пресса превозносила его англоязычную манеру поведения: он был «англичанином во всех поступках своей славной карьеры»[26]. К концу века футбол добрался до таких региональных городов, как Кокимбо и Консепсьон, и даже до северного Икике. Десятилетие, однако, принадлежало футбольному клубу «Вальпараисо». К сожалению, история не была благосклонна к этому самому британскому клубу. К 1918 году клуб пришлось распустить. Из многих игроков футбольного клуба «Вальпараисо», добровольно ушедших воевать за британцев в Первую мировую войну, вернулся только один.
• • •
Если и существовали в Латинской Америке две столицы, между которыми сложились бы симбиотические отношения, то это Буэнос-Айрес и Монтевидео. Близость могла укрепить культурные и финансовые связи между городами, но уругвайская столица так и не смогла избавиться от парадоксального образа, который навязал ей процветающий Буэнос-Айрес. Футбол позволит городу выйти из долгой тени, отбрасываемой его соседом.
Британские интересы в буферном государстве региона всегда были прочными. В 1830-х годах французская блокада Буэнос-Айреса привела к тому, что иностранные инвестиции переместились на другой берег Рио-де-ла-Плата. С иностранными инвестициями пришли британцы. Таким образом, история футбола в Уругвае разворачивалась примерно так же, как и в Аргентине. Хотя моряки с британских кораблей, пришвартованных в Монтевидео, могли играть товарняки, именно более официальные учреждения создали футбол в стране. Крикетный клуб Монтевидео и его местный соперник, Гребной клуб Монтевидео, занимались футболом, но только в качестве второстепенного вида спорта. (Гребцы Монтевидео практиковали искусство «удара по футбольному мячу с лёта»). Чтобы игра процветала, стране требовался прозелит, который, подобно Уотсону Хаттону в Буэнос-Айресе, мог бы передать правила игры. Эта роль выпала англичанину с кембриджским образованием Уильяму Лесли Пулу.
Английская средняя школа, основанная в 1874 году, была очень похожа на аналогичные учебные заведения, расположенные по всему побережью реки Рио-де-ла-Плата. Именно здесь Пул, который, по общему мнению, был отличным спортсменом, играя в футбол, регби, занимаясь греблей и крикетом, занял должность преподавателя по прибытии в Монтевидео в 1885 году. В 1891 году восемнадцатилетний юноша англо-бразильско-эльзаского происхождения основал первый в стране футбольный клуб «Фут Бол Ассосиэйшн». Генри Лихтенбергер, выпускник Английской средней школы, учился игре под присмотром Пула. Парадоксально, но один из уставов клуба гласил, что иностранцы не допускаются к членству, хотя все существующие члены клуба были уругвайцами, родившимися в Великобритании. Первые выступления были не слишком впечатляющими: Проигрыши со счетом 1:3 и 0:6 Крикетному клубу Монтевидео, в состав которого входил Пул. Впоследствии клуб сменил название на «Альбион Футбол Клуб» и стал принимать иностранцев, одним из которых был Пул.
В тот же год, когда Лихтенбергер собрал свою команду из друзей и выпускников, был задуман спортивный клуб, который в следующем столетии станет одной из величайших команд, украшавших игру. В 11 километрах от центра города, в рабочем пригороде Пеньяроль, работниками железнодорожной компании был основан Центральный железнодорожный крикетный клуб Уругвая (CURCC). Из 118 членов-основателей 72 были британцами, 45 — уругвайцами и один — немцем. Игроки клуба выступали в черно-желтой полосатой форме, основанной на цветах паровоза «Ракета» Джорджа Стефенсона. Уровень футбола в эти первые годы оставался низким. (Крикетный клуб Монтевидео разгромил «Альбион» и CURCC со счетом 10:0 и 8:0 в зарождающемся круговом турнире). К 1895 году CURCC назначил своего первого капитана-криолло. Владея искусством дриблинга и став кумиром трибун, Хулио Негрон мог играть на любой позиции на поле. (Позже он выиграл четыре чемпионата по поло с командой «Хёрлингем» в Буэнос-Айресе). Мысль о том, что криоллос могут взять игру и улучшить ее, теперь уже не казалась немыслимой. В 1890-х годах маленький мальчик смотрел матч в крикетном клубе Монтевидео, где его отец работал агрономом. Во время матча он сказал: «Я могу играть лучше, чем они. Если бы они только дали мне поиграть, они бы увидели». Этот юноша, Хуан Пенья, со временем стал правым защитником «Пеньяроля», выиграв чемпионат в 1900, 1901 и 1905 годах, а затем перешел в «Бельграно» в Буэнос-Айресе. Он забил первый официальный гол за клуб после создания Лиги футбольных ассоциаций Уругвая. Но именно сила его удара сделала его знаменитым. Один из пенальти Пеньи, как говорят, вырубил вратаря.
Хотя уругвайский футбол не смог развиваться так же быстро, как аргентинский, близость к соседу оказалась бесценной. В то время как другим латиноамериканским странам пришлось довольствоваться только внутренним футболом, международные матчи между Уругваем и Аргентиной начались рано. В августе 1889 года в Крикетном клубе Монтевидео был сыгран первый международный матч за пределами Великобритании, в котором ФК «Буэнос-Айрес» обыграл ФК «Монтевидео» со счетом 3:1. В течение последнего десятилетия XIX века команды с обоих берегов Рио-де-ла-Плата ежегодно проводили по матчу. Эти встречи, как правило, были односторонними, и аргентинские команды выходили из них абсолютными победителями. (В 1892 году команда Монтевидео играла вдесятером, потому что один из защитников не мог играть из-за абсцесса на глазу). В 1898 году футбольный клуб «Альбион» провел пять матчей против трех аргентинских команд («Бельграно Атлетик Клуб», «Лобос Атлетик Клуб» и «Ломас Атлетик Клуб»), сумев лишь в одном случае добиться ничьей. В конце века, несмотря на все успехи страны, казалось, что Уругваю придется долго ждать, чтобы составить конкуренцию своему соседу.
• • •
К началу XX века численность британцев в Лиме сократилась до четырехсот человек, по сравнению с тремя тысячами итальянцев, проживающих в столице в настоящее время. Это было далеко не так, как в конце 1850-х годов, когда британцы могли похвастаться значительной общиной в стране. В футбол начали играть еще в 1870 году, его привез в Лиму из Англии некий Александр «Алехандро» Гарланд. Тем не менее, Тихоокеанская война 1879-1883 годов, в которой Перу и Боливия столкнулись с Чили за разработку нитратов в этом регионе, остановила развитие спорта в стране, и только в 1892 году в Перу был сыгран первый официальный футбольный матч. По данным испаноязычной газеты El Callao:
ФУТБОЛ
— В воскресенье, 7 августа, в Санта-Софии, Лима, состоится футбольное состязание между лименьос и чалакос [жителями Лимы и Кальяо соответственно], организованное господами Ларранага и Фоулкесом, начало в три часа дня[27].
Годом позже был основан «Унион Крикет» с явным намерением играть в крикет и теннис. Эти виды спорта были вытеснены, когда Педро Ларранага и Джон Кондер ввели в клубе футбол. К 1895 году регулярные матчи проводились между Крикетно-футбольным клубом Лимы, который по-прежнему выступал под британским флагом, и «Унион Крикет», членами которого были как иностранцы, так и перуанские джентльмены из знатных семей Лимы. Серьезное отношение к игре стало очевидным, когда в 1896 году «Унион Крикет» импортировал дерн из Великобритании, чтобы улучшить свои игровые площадки. Через год игра стала настолько популярной, что зрителей попросили платить за вход. (Когда игроки с корабля Британских ВМС «Леандр» играли с перуанской сборной, зрителей было более двух тысяч). К концу 1890-х годов такие клубы, как «Ассосиэйшн Футбол Клуб», «Унион Фут Бол» и «Клуб Фут Бол Перу», создавались исключительно для игры в футбол. Именно на уровне школьников игра набирает обороты. В 1899 году на футбольный финал Campeonato Atlético Nacional (Национального спортивного чемпионата) собралось 20 000 зрителей, на котором присутствовал президент Лопес де Романья. Команда школы-победительницы, Нуэстра Сеньора де Гваделупе, полностью состояла из криолло.
Футбол и поля сражений в Парагвае
В XX веке парагвайские команды регулярно оказывались одними из самых жестких и неуступчивых соперников на континенте. Однако во многих отношениях Парагвай был и самой недооцененной футбольной республикой, которую затмили более очевидные технические способности Уругвая, Чили и Перу. Боевой дух страны — или гарра, из-за которого против них так неудобно играть — можно отнести ко второй половине XIX века.
В то время как авторитарный Росас, возможно, рассматривал Уругвай и Парагвай не более чем непокорные провинции Аргентины, Франсиско Солано Лопес имел более серьезные амбиции в отношении своей страны. Независимость не помогла установить демократию в этой стране, не имеющей выхода к морю. Кроме того, череда диктаторов стремилась проводить изоляционистскую политику, в соответствии с которой страна постоянно сохраняла бдительность по отношению к потенциальным агрессорам. (Доктор Хосе Гаспар Родригес де Франсия стремился закрыть границы и сделать страну самодостаточной). Это не было излишней паранойей, а объяснялось уязвимым географическим положением страны в центре континента. Однако именно отсюда Солано Лопес стремился осуществить свои мечты о создании империи с центром в Асунсьоне.
Продвижение интересов Парагвая в регионе, где Бразилия и Аргентина стремились к гегемонии, а крошечный Уругвай служил буферным государством между этими двумя соперниками, возможно, и было разумным по своей сути, но тотальная война была безрассудством. Нездоровый интерес к Уругваю привел к захвату бразильского судна на реке Рио-Парагвай парагвайскими войсками. И вместо того, чтобы возделывать Аргентину, Солано Лопес совершил вторжение на аргентинскую территорию, чтобы подчинить себе юг Бразилии и, в конечном счете, Уругвай. Трагические действия Солано Лопеса заставили Бразилию, Аргентину и Уругвай вступить в неудобный и часто раздирающий союз, который, тем не менее, оказался почти фатальным для его страны. Парагвайская война (или война Тройственного союза) продолжалась более пяти лет, хотя аргентинский государственный деятель Бартоломе Митре в самом начале импульсивно воскликнул: «Сегодня вечером в казармы, через восемь дней в Корриентес, через два месяца в Асунсьон»[28]. Единственной надеждой Парагвая на успех была быстрая победа. Однако Солано Лопес был беспощаден даже к собственным войскам: офицеров, сражавшихся по легенде «побеждай или умри», в случае поражения казнили. По мере того как война затягивалась, Солано Лопес становился все более неразумным и недоверчивым, особенно по отношению к своим людям. В конце концов, миниатюрный диктатор был уничтожен пулей в грудь в битве при Серро-Кора.
Война Тройственного союза практически уничтожила население Парагвая. Из уцелевшего населения, которое сократилось с 525 000 до 221 079 человек, осталось только 28 746 мужчин. Страна понесла большие потери, причем не только в виде жизней парагвайцев, но и в виде территории. Парагвай уступил бы больше своей территории Бразилии и Аргентине, если бы соперничество между двумя последними не было настолько обострено. Мир не принес стабильности. Республика пережила множество государственных переворотов и в период с 1870 по 1932 год сменила 32 президента. Парадоксально, но эта бойня укрепила в Парагвае чувство героизма перед лицом огромных трудностей, которое уже давно укоренилось в культуре и футболе страны. Слова сына-подростка Солано Лопеса, убитого копьем, эхом пронеслись через всю историю республики: «Парагвайский полковник не сдается»[29].
Последствия войны в сочетании с географической изоляцией Асунсьона отсрочили принятие английской игры. (Хотя уже в 1886 году в столице был сыгран матч). Одна из команд, состоящая из британских железнодорожников, решила назвать себя «Эвертон» в знак уважения к команде из Ливерпуля. И все же, чтобы принести футбол в эту страну, не имеющую выхода к морю, потребовался голландец. Вильгельм (Уильям) Патс считается отцом парагвайского футбола, который принес игру в страну, где не было официальной спортивной практики. Патс родился в Роттердаме и в 18 лет уехал в Аргентину, чтобы преодолеть легочную болезнь. Он переехал вверх по реке в Асунсьон, где ему предложили должность бухгалтера, и стал чем-то вроде полиглота (поговаривают, что он говорил на девяти языках). Именно во время поездки в Буэнос-Айрес он купил футбольный мяч в магазине Harrods. В Асунсьоне он ходил по улицам с мячом в руках, время от времени подбрасывая его в воздух. Этот поступок, который, по мнению Патса, будет способствовать развитию спорта, вызвал заметное любопытство как у детей, так и у взрослых. Затем «беспокойную сферу» передавали зрителям, чтобы узнать, нравится ли им играть с ней.
Действительно ли Патс привез в страну мяч «МакГрегора» (одобренный основателем Английской футбольной лиги Уильямом МакГрегором), остается открытым для догадок. Похожая история, но на этот раз с великим парагвайским интеллектуалом Хуаном Сильвано Годоем в качестве главного героя. Говорят, что Годой купил «МакГрегора» в Harrods за 12 песо, а затем подарил его своему сыну. Лусио Сила Годою, ставший президентом клуба «Олимпия» в 1902-1904 годах, использовал этот мяч в первом соревновательном матче Парагвая на Пласа-де-Армас. Даже газета La Tribuna, выходящая в Асунсьоне, отметила популярность игры среди учеников Педагогического колледжа (Escuela Normal de Maestros), которые играли «в школьной форме и, возвращаясь домой потными и мокрыми, подвергая себя жестоким простудам»[30].
К концу века футбол начал проникать в центральные и северные республики. Несмотря на то, что влияние англичан здесь было не так заметно, как на других континентах, криоллос, получившие образование за границей, начали привозить футбол домой. В Эквадоре Хуан Альфредо и Роберто Райт основали игру в Гуаякиле, городе, в котором они родились. Пожив в Англии, братья поселились в Лиме, где стали членами «Унион Крикет де Лима». Переехав обратно в Гуаякиль, они привезли с собой кожаный мяч и в апреле 1899 года основали «Гуаякиль Спортс Клуб». В Боливии строительство железных дорог, которые помогли освоить природные ресурсы страны, принесло с собой и игру. К началу 1890-х годов рабочие железнодорожной компании Antofagasta (Чили) и Bolivia Railway Company, которая перевозила природные минералы между Пулакайо и Антофагастой, играли в футбол на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря. Высота над уровнем моря давала боливийским индейцам, которых использовали в качестве дешевой рабочей силы, преимущество перед своими европейскими хозяевами: они не страдали от «мую-мую» (местных болезней). В 1896 году «Оруро Роял Футбол Клуб» стал первым футбольным клубом страны, основанным криоллос, некоторые из которых играли в футбол в Чили. В учредительных документах говорилось, что цель клуба — «найти полезное занятие... для молодежи, а впоследствии построить гимнастический зал»[31]. В первом матче, в котором играл только один англичанин, «красные» встретились с «синими»: последние проиграли со счетом 4:7. 34 года спустя на первом чемпионате мира по футболу, проходившем в Монтевидео, «Оруро Роял Футбол Клуб» станет основой сборной Боливии.
«Коринтианс» в Бразилии
Для страны, чья идентичность кажется неразрывно связанной с красивой игрой, футбол в Бразилии не получил раннего развития. Несмотря на это, спортивная траектория страны будет во многом схожа со спортивной траекторией ее соседей, несмотря на португальское наследие и культурные отличия от остальной Латинской Америки. Как и в случае с соседней Бразилией, основы футбола заложили англичане и их увлечение клубным крикетом. Клубы были основаны в городах, где обычно селились англичане, таких как Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Баия. Но в отличие от Аргентины, Чили и даже Уругвая, спорт в Бразилии, несмотря на значительные британские общины, как-то умудрялся отставать от остального региона. Путешественники, приезжавшие в страну в 1860-х годах, не могли не заметить скудость культуры и отсутствие физических упражнений: «Бразилии очень нужны игры на свежем воздухе, дискуссионные клубы, дешевые концерты, лекции, периодические издания и все те приспособления, которыми располагает европеец у себя дома, для укрепления и совершенствования ума и тела»[32]. Даже 50 лет спустя все еще находились в основном британские противники, считавшие, что спорт не может прижиться в стране, поскольку «тропические условия... ...не способствуют значительной затрате физической энергии»[33].
Уже в 1894 году спорт стал жертвой географической удаленности и отсутствия инфраструктуры. Письмо, отправленное почетным секретарем «Сантос Атлетик Клуб» в журнал «Крикет: Еженедельный отчет об игре» подводит итог положению спорта в бразильском обществе.
Полагая, что вам будет интересно узнать, как играют в крикет в этих теплых краях «остатки» англичан и американцев, оставшиеся после разрушительного действия «Желтого Джека», я беру на себя смелость прислать вам нашу карту крикетных соревнований на предстоящий сезон. Как вы увидите, нам приходится организовывать или, скорее, проводить матчи между членами клуба из-за удаленности от любого другого крикетного сообщества. Единственные матчи, которые мы можем проводить за пределами города — это матчи против Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Кампинаса. Наш клуб был основан только в августе 1890 года, так что это не очень старое заведение, но энтузиазма в нем хватает, крикет ждут с нетерпением, как могут ждать его только англичане, даже несмотря на большие трудности, которые нам приходится преодолевать, самая большая из которых заключается в том, что мы вынуждены играть на морском пляже, который, к счастью, очень твердый и предоставляет действительно хорошее и правильное поле с подстилкой из кокосовой стружки.[34]
Однако в том же году из Англии прибыл Чарльз Миллер, который навсегда изменил ход развития бразильского спорта. Хотя Миллер родился в Сан-Паулу в семье отца-шотландца и матери-бразильянки, он получил образование в частной школе в Банистер-Корт в Хэмпшире, где прекрасно играл в крикет и футбол. Играя на позиции центрального нападающего и на левом фланге, Миллер пробовался в команды «Хэмпшир» и «Сент-Мэри» в Саутгемптоне. Именно за «Хэмпшир» он играл против мощной команды «Коринтиан», в составе которой было много представителей Англии, но проиграл со счетом 3:6. В отличие от отцов-основателей в соседних латиноамериканских республиках, Миллер имел опыт футбольного бума в Англии. Он провел игру на высоком уровне, и она ему понравилась. Таким образом, после прибытия в Бразилию он попытается воссоздать то, что пережил в «Хэмпшире». В 1927 году, незадолго до своего пятьдесят третьего дня рождения, Миллер дал интервью в журнале O Imparcial. Он рассказал о своем приезде из Англии много лет назад:
На причале в Сантосе, торжественный, словно на моих похоронах, отец ждал, когда я сойду на берег, держа в руках диплом о высшем образовании. Но на самом деле я предстал перед ним с двумя футбольными мячами, по одному в каждой руке... Старик, удивившись, спросил:
— Что это за Чарльз?
— Мой диплом, - ответил я.
— Что?
— Да! Твой сын окончил школу футбола...
Старик, пребывая в хорошем расположении духа, рассмеялся. Я был избавлен от неприятностей[35].
Была ли эта радостная интерпретация Миллера задуманная в шутку, мы никогда не узнаем. Конечно, это не могло быть ошибкой? Отец Миллера не мог приветствовать сына на корабле, ведь он умер за восемь лет до этого в Глазго. При построении повествования о своей футбольной истории Бразилия нуждалась в «начале», и Миллер, похоже, его обеспечил. Хотя о Чарльзе Миллере много говорят как об основателе бразильского футбола, это, как и многие другие латиноамериканские мифы, может быть правдой лишь отчасти. За год до приезда Миллера, в 1894 году, в Жуис-де-Фора, расположенном в 200 километрах от Рио-де-Жанейро, где за футболом наблюдали епископалы. Говорят, что еще в 1872 году священники обучали своих подопечных итонской игре в стенку в колледже Сан-Луиса. Два года спустя моряков видели играющими в разновидность этой игры на пляже Глория в Рио-де-Жанейро.
В 1895 году Миллер организовал футбольный матч для Атлетического клуба Сан-Паулу (SPAC) вскоре после окончания крикетного сезона. Игроки, которые в основном работали в Лондонском и Бразильском банке, на железной дороге Сан-Паулу и в городской газовой компании, играли по 11 человек, но в итоге только 16 приняли активное участие, а остальные не смогли проявить достаточную выносливость для продолжения игры. Однако футбол был не только игрой для британцев. В следующем году в американском колледже Маккензи начали играть в эту игру после того, как баскетбольный мяч был использован в качестве футбольного. В 1897 году Ганс Нобилинг прибыл в город из Гамбурга со сводом правил своего бывшего клуба. Он обратился к местной немецкой общине и ее гимнастическому клубу и впоследствии основал команду Ханса Нобилинга. В 1899 году, после того как название «Спорт Клуб Германия» было отвергнуто в пользу более космополитичного «Спорт Клуб Интернациональ», Нобилинг основал свой собственный «Спорт Клуб Германия».
• • •
Клубы, состоящие из немецких экспатриантов, существовали не только в Бразилии: «Атлетико Алеман» играл в Чили, а в «Монтевидео Дойчер Фуссбол Клуб» был одной из команд-основателей уругвайской лиги. Немцы, хотя и не столь многочисленные, как англичане, иногда встречались в более отдаленных районах континента. Один британский путешественник в конце 1870-х годов заметил: «В настоящее время можно сказать, что в Каракасе или где-либо еще в Венесуэле нет английской общины... здешний клуб полностью состоит из немцев, которые также имеют клубы в Ла-Гуайре, Пуэрто-Кабельо, Маракайбо и Сьюдад-Боливаре»[36].
• • •
К концу века футбол по большей части оставался уделом британцев. Несмотря на влияние и власть, которые они оказывали на континенте, были не столь велики, как кажется на первый взгляд. Хотя ее граждане могли приложить руку ко всему — от добычи олова в Мексике до строительства железнодорожных сетей в Бразилии и Аргентине — сфера влияния Великобритании неуклонно сокращалась по мере роста влияния Соединенных Штатов. Тем не менее, на континенте до сих пор сохраняется пестрое представление о футболе конца XIX века, даже с учетом его британских, не криольских корней. Несмотря на то, что футбол XIX века был полностью британским по стилю и лишен технических способностей, которые впоследствии стали определять латиноамериканскую игру, он считается незапятнанным коммерцией и коррупцией — характеристиками, которые впоследствии стали считаться эндемичными для этого региона.
В Уругвае, где гражданская война продолжалась до 1904 года, столетие завершилось трагедией на футбольном поле. Генри Стэнли Боулз родился в Брайтоне в 1871 году и играл на позиции центрального нападающего в команде «Престон Норт Энд», а затем отправился в Монтевидео, где занял должность бухгалтера в Лондонском и Бразильском банке. Забив первый международный гол за свою страну в 1890 году, Боулз оборвал свою жизнь девять лет спустя. 15 августа 1899 года торнадо пронесся по полю в Пунта-Карретас и разрушил импровизированные деревянные хижины, служившие раздевалками для игроков. Бедняга Боулз, оказавшийся не в том месте и не в то время, переодевался в свою футбольную форму.
Отсутствие лояльности к империи, особенно англоязычной, говорило о том, что футбол по правилам ассоциации никогда не приживется в Латинской Америке. В доминионах и других англоязычных территориях он даже потерпел неудачу, хотя вместо него там преуспел крикет. (В Вест-Индии неглубокая структура общества позволила чернокожему рабочему классу заняться этим видом спорта и сделать его своим). Спорт, который П. Ф. Уорнер называл «больше, чем игра», заложил основы красивой игры. Президент Мэрилебонского крикетного клуба считал крикет «институтом, страстью, можно даже сказать, религией». Он вошел в кровь нации»[37]. Все, что Уорнер считал для крикета, было верно и для футбола. В XX веке футбол станет одновременно и страстью, и религией, которая войдет в кровь всего континента.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
