Рори Смит «Мистер» 8. Любопытный Гарри
Гарри Гейм смотрит на огонь. Он уже старик, но все еще живчик. Его голос тверд. Его тело, одетое в зеленый шерстяной джемпер, по-прежнему сильно. Когда он вспоминает свою карьеру, которая привела его из родного Ист-Энда в Грецию и Бельгию, которая свела его лицом к лицу с мадридской командой «Реала» Альфредо Ди Стефано и Франсиско Хенто и позволила ему встать в один ряд с Ференцем Пушкашем, он становится мягким и дружелюбным.
Однако он быстро отмахивается от вопросов, которые считает глупыми. Легко понять, почему он был успешен как менеджер. Должно быть, он производил внушительное, слегка устрашающее впечатление на своих игроков. Он внушал уважение и нечто большее, чем просто страх. Создается впечатление, что он не терпит дураков, и никогда не терпел. Во время войны служил инструктором по физическому воспитанию в Королевских ВВС. Он вполне подходил этой роли. Он и сейчас крутой мужик.
В течение шести часов, проведенных в его компании, есть только одно короткое мгновение, когда этот образ колеблется. Он по-прежнему увлечен футболом: это очевидно. Он оживляется, когда говорит о «клике» менеджеров, которые доминировали в футболе в Англии, когда он был в расцвете сил, группе, которая, по его мнению, лишила его шанса работать на родине. Его презрение к людям, которые управляют спортом сегодня, владельцам и руководителям, которые, как он видит, тратят непристойные суммы денег в тщеславной погоне за трофеями, столь же очевидно. Он яростно защищает тех, кто ему помогал, но устрашающе критикует тех, кто нет.
Но сейчас он молчит. Это единственный момент, когда кажется, что его переполняют эмоции. Это не то, что вызвано болью воспоминаний, воспоминаний о чем-то или о ком-то, кого он потерял. Нет, как раз наоборот. Его не покидает радость от того, что его помнят.
За несколько недель до нашей встречи, весной 2014 года, я посетил гала-вечер Игрок года Fifa World в Цюрихе — ежегодный фестиваль рукопожатий, на котором чествуют того, кто из двоих: Криштиану Роналду и Лионель Месси, забил больше всех голов за последние три месяца. За бесконечные часы до начала церемонии я обнаружил, что сижу рядом с греческим журналистом. Он оказался болельщиком «Панатинаикоса». Зная о встрече с Гарри, я спросил его, знает ли он это имя.
«Да, конечно, — последовал ответ. — Все в «Панатинаикосе» помнят κυριoς Гарри».
Κυριoς — греческое слово, означающее «лидер». Именно такой титул был присвоен Гейму, когда летом 1950 года он приехал в Афины, чтобы управлять «Панатинаикосом». Ему было всего 27 лет, он был моложе многих игроков, которых он тренировал. Греческий Гарри по-прежнему превосходен, но его акцент немного подводит его на этом слове. Оно должно произноситься как «куриос», с твердым «к» и твердым «у», но то, как оно звучит у Гарри, больше похоже на curious [Здесь: любопытный, прим.пер.].
Когда я рассказываю Гарри о том прерванном разговоре в Цюрихе, у него перехватывает дыхание. Последняя фраза журналиста, произнесенная с абсолютной уверенностью, как будто сама мысль о том, что обратное может быть правдой, совершенно нелепа — «все помнят kυριoς Гарри» — повисает в воздухе. Гарри отворачивается. Я думаю, что в его глазах есть проблеск слезы.
У всех тренеров, которые уезжали за границу — либо по собственной инициативе, либо по указанию Футбольной ассоциации — в конце концов не было другого выбора, кроме как смириться с тем, что они были «с глаз долой, из сердца вон». Сам Гарри с готовностью это признает. «Я был в довольно регулярном контакте с Футбольной ассоциацией, но никто из Англии не интересовался тем, что я делаю», — говорит он. Эти менеджеры слишком хорошо знали, что родина игры была рада учить, но не была готова учиться. Гарри не выдает ни капли горечи по этому поводу.
Он привык к тому, что его не помнят, не знают. В начале нашей беседы он наклонился напротив своего места у камина и протянул мне двустороннюю визитную карточку кремового цвета. На одной из сторон его имя выделено жирным шрифтом. Гарри Гейм. На другой стороне список клубов, которыми он руководил, вместе со списком его достижений, чемпионских титулов и национальных кубков, которые он завоевал.
Несколько лет назад из напечатала его старшая дочь, Кэрол. Отчасти они служат ему памяткой, позволяющей пробиться сквозь мутную дымку времени и привести мысли в порядок, а также свидетельствуют о том, где он побывал и что сделал. Это простое, дерзкое заявление о его тихой уникальности в стране, которая остается в блаженном неведении о его карьере. Это не та вещь, которая была бы ему нужна, если бы его прославили, как, возможно, следовало бы прославить его — и многих его коллег.
Однако есть места, где одного его имени было бы достаточно. Греция — одна из них, Бельгия — другая. Он выигрывал чемпионаты в обеих странах. В Норвегии тоже есть те, кто не забыл его вклад. Один из них на самом деле занял свое место в истории.
Ближе к концу своей карьеры, после неудачного периода во главе Национальной нефтяной компании в Иране, охваченном репрессиями и революциями, Гарри связался с командой под названием «Клаузененген», базирующейся в Кристиансунде, на балтийском побережье Норвегии. Он согласился на эту работу, потому что ему нужно было «заработать как можно больше денег» для предстоящего выхода на пенсию. Он проработал там пять лет. В его обязанности входило создание молодежной академии. Через несколько лет в эту школу пришел молодой игрок с детским лицом и инстинктом убийцы: Уле Гуннар Сульшер.
Именно в «Клаузененгене», по словам самого Сульшера, он усвоил принципы, которые привели его в «Манчестер Юнайтед» и к славе. «Я всегда считал, что мы играем в техничный футбол, — сказал он в интервью норвежскому журналу Josimar, когда еще был тренером «Мёльде», команды высшего дивизиона из Кристиансунда. — В середине 1970-х годов в «Клаузененген» приехал англичанин. Его звали Гарри Гейм. Он основал детский отдел в «Клаузененгене». Тот стал очень техничным [в своем стиле]. Футбольное образование, которое я там получил, сделало меня тем, кем я был».
Английский футбол, возможно, и игнорировал Гарри Гейма. Он мог и не знать, что он сделал. Но Сульшер знал, как и «Панатинаикос». И пока Гарри смотрит на огонь, собираясь с мыслями, ты понимаешь, как много это значит. Это все, чего он хотел: не славы, не богатства, а просто знать, что его помнят, что он не забыт.
Гарри Гейм был одним из парней Уолтера Уинтерботтома. Его жизнь была бесповоротно сформирована человеком, которого он называет «отцом футбольного тренерства». Точно так же, как Джордж Рейнор был обязан всем, что он сделал, той первой рекомендации Стэнли Роуза, Гейм стал тем, кем он был, тем, кто он есть, благодаря Уинтерботтому. Его историю нельзя назвать типичной — для этого он был слишком необычен — но в одном ключевом смысле она символизирует истории многих из тех, кто вышел из тренерских курсов, созданных Футбольной ассоциацией для того, чтобы учить учителей: все начиналось с Уинтерботтома.
Не то чтобы воспоминания Гарри начали исчезать, скорее, они натолкнулись одно на другое. Начав идти по одному пути, он сворачивает на другой. История, которая начинается в Афинах, может закончиться в Антверпене, Кейптауне или Израиле. Более полувека отделяют его от событий, которые он пытается вспомнить. Неудивительно, что иногда он сбивается с пути, но это его расстраивает. Он трясет головой, как бы пытаясь перенастроить свой разум, яростно содрогаясь от досады на то, что время прошло.
Лишь изредка он вспоминает разговор почти слово в слово. Один из них выделяется тем, что, возможно, спас ему жизнь; тем, что благодаря ему он провел Вторую мировую войну на базе ВВС Великобритании в Падгейте, где проходили испытания летчики; тем, что именно в этот момент его привилегированный статус профессионального футболиста помог ему избежать куда более опасной участи.
«Когда я пришел в Королевские ВВС, меня спросили, чем я хочу заниматься, — говорит он. — Я сказал, что хочу заниматься физкультурой. В то время это казалось правильным решением. Мне дали бумажку и сказали, чтобы я пошел в спортзал и встретился с командиром эскадрильи».
Я вошел как можно более нарядным и представился. На меня рявкнули: «Фамилия?» Я ответил: «Гейм». Он спросил: «Занимаешься спортом? За кого играешь?» Я ответил — футбол, крикет, легкая атлетика: такие люди, как я, независимо от того, во что вы хотите, чтобы мы играли, мы можем в это играть. Я сказал, что играю за «Миллуолл»». Он сразу же спросил меня: «Профессионал?» Я сказал «да»».
Гарри улыбается. «Услышав это, он сказал: «Ой, садись, кури». Он спросил, не хочу ли я остаться на этой базе, сказал, что там много профессиональных игроков, пообещал оформить пропуск на 48 часов, чтобы я мог играть по выходным. Затем он сказал, что если есть что-то еще, что он может сделать для меня, он это устроит. Поэтому я подумал, что мне, наверное, лучше остаться».
Другой разговор, который он может вспомнить почти дословно — достаточно хорошо, чтобы сыграть обе роли в драме — датируется летом 1950 года. То, что он помнит его, свидетельствует о том, насколько это было важно; возможно, он не столь значим с точки зрения его жизни, как тот, который спас его от войны, но, что касается его судьбы, он не далек от него.
Карьера Гарри к тому моменту закончилась. Сначала он научился своему ремеслу в «Вест Хэм Юнайтед» — местной команде и «одной из лучших школьных команд в стране», а затем, после того, как война отняла у него те годы, в которые он мог надеяться сделать себе имя, играл на взрослом уровне за «Миллуолл» и «Кристал Пэлас». Все это время его преследовала травма колена. К тому времени, когда ему исполнилось 26 лет, она была уже невыносима. «Я мог бегать и получать удовольствие, но небольшой поворот — и все», — говорит он.
Он знал, что его время как игрока истекло, но он хотел остаться в футболе. Его опыт работы в Королевских ВВС означал, что тренерская работа казалась ему естественной. Он записался на тренерский курс ФА в колледже Карнеги в Лидсе. «Там был парень по имени Билл Флэтли, — говорит он. — Он подошел ко мне и спросил, где я играю. Он также тренировал за границей. Я сказал, что был в «Миллуолле». Он сказал, что работает в Италии и что там довольно активно призывают тренеров приезжать из Англии. Именно тогда английские тренеры были востребованы. Он сказал, что переговорит за меня с Уолтером Уинтерботтомом, потому что там постоянно появляются вакансии».
Даже сейчас в голосе Гарри звучит нотка благоговения, когда упоминается фамилию Уинтерботтома. Он называет его полным именем — он сказал, что поговорит с Уолтером Уинтерботтомом, — и то, с каким благоговением Гарри относился к нему, ясно из того, что прошло некоторое время, прежде чем он набрался смелости подойти к нему.
«К концу курса он знал достаточно, чтобы узнавать меня, если не называть Гарри. Однажды я загнал его в угол и спросил, как он думает, есть ли у меня возможность найти работу. Он сказал, что будет рекомендовать меня, но, к сожалению, шансы на то, что я получу какое-либо признание в этой стране, равны нулю. «Им нужны люди в возрасте от тридцати до сорока лет», — сказал он. Мне было всего 26 лет».
«Он сказал, что посмотрит, сможет ли он что-то для меня организовать. Он сказал мне, что если я получу 10-летний опыт работы за границей, то мне будет чем подкрепить свои слова. Я мог бы говорить, что я был там-то и сделал то-то. Он ясно дал понять, что это будет зависеть от моего успеха и от того, как я это сделаю, но что он попросит своего секретаря выдвинуть мое имя на любую должность, которая только поступит. Через несколько недель я получил письмо от ФА. Была работа в Гонконге, одна в Швейцарии и одна в «Панатинаикосе». Может быть, и еще одна».
Уинтерботтом организовал свой тренерский курс, чтобы попытаться изменить то, как Англия думала о футболе. Справедливости ради стоит сказать, что его конечная цель заключалась не в том, чтобы улучшить игру за рубежом, а в том, чтобы привлечь тренеров в клубы Футбольной лиги. Тем не менее, рассказ Гарри о встрече с ним говорит о том, что он хорошо знал — через три года после того, как он принял свою первую партию учеников — где большинство из них окажутся, по крайней мере, поначалу. Это также намекает на разочарование тем, насколько большинство клубов Футбольной лиги не приемлют идею тренерства. Самое главное, что это служит доказательством того, что с помощью ФА он активно помогал в поиске работы для своих протеже в зарубежных странах. К 1950 году процесс, с помощью которого Англия распространяла свою мудрость, радикально изменился. Она больше не была разрозненной, зависящей от индивидуального духа приключений. Все было организовано, и это было сделано взвешено.
Тем не менее, конечно, помогало и то, если тренер, о котором идет речь, был готов рискнуть. Приняв к сведению совет Уинтерботтома, Гарри Гейм решил, что он-то готов. «Мы с моей женой Джоан только-только поженились. Мы были очень молоды, — говорит он. — Мне было 26 лет, она была на пять лет моложе меня. Я рассказал ей, в чем дело. Мы поговорили об этом, и я сказал, что помню историю, какие замечательные были греки, спартанцы и все такое, и что я думаю, что это было бы хорошее место, куда можно было бы поехать. Я спросил ее, что она думает, стоит ли нам рискнуть. Она сказала мне выбирать самому, но я был не мудрее ее. Я написал ответ, и в следующий момент мне поступило предложение стать тренером «Панатинаикоса». Это было нервное потрясение, но все зависит от того, откуда ты приехал. Иногда, если ты сталкиваешься с вещами, они далеко не так страшны, как кажутся».
У Гарри и Джоан было всего несколько недель, чтобы собрать вещи и организовать переезд в Грецию. Они должны были объяснить его матери и ее родителям свое решение покинуть Англию, когда такая идея была почти анафемой. У Гарри до сих пор хранится билет, по которому они летели в Париж и Рим, где им на час разрешили выйти из самолета, пока он дозаправлялся, и дальше в Афины. В аэропорту их встречали представители «Панатинаикоса», а затем они отправились на встречу с делегацией директоров в полном составе. «Мы спустились к морю, в Фалерум, — говорит он. — Там было довольно много греков из клуба. Это было замечательно. Они пришли поприветствовать меня, но они совсем меня не знали. Я мог бы быть самым большим балбесом». Гарри вспоминает дату. Есть причина, по которой она застряла в его сознании. Это был его 27-й день рождения.
Греция, которую открыла для себя пара, все еще с трудом поднималась на ноги после разрушительных последствий не только немецкой оккупации, но и жестокой гражданской войны против коммунистических партизан, которая оставила страну в руинах [К слову, коммунисты боролись против фашистских захватчиков, а после — против внутренних врагов, науськиваемых британским правительством, прим.пер.]. Это было неспокойное, напряжённое место, в котором Гарри понял, что безопаснее не обсуждать ни религию, ни политику, где случайные стычки с остатками повстанческих сил всё ещё оставляли шрамы на севере страны. Это было место, где господствовал черный рынок, где цены варьировались в зависимости от национальности человека, совершающего бартер. «Мне очень повезло, — улыбается Гарри. — Было много болельщиков, которые работали на черном рынке. Они продавали мне еду. Иногда я даже получал масло. Но, как это всегда бывает в местах, где были проблемы, это была тяжелая жизнь».
Конечно, адаптация была непростой для молодой пары, которая не владела языком и никогда ранее не покидала родину. «Панатинаикос» сделал все возможное, чтобы помочь новому менеджеру и его жене освоиться на новом месте: поселил их в отеле в центре города, пока они искали жилье, и предоставил переводчика, чтобы помочь Гарри, в частности, акклиматизироваться. Но даже тогда были примеры его наивности, не в последнюю очередь в первый же день.
«Мне сказали, что на стадион можно доехать на трамвае, который останавливался тут же, на улице, — говорит Гарри, смеясь над тем, что его ждет. — Я не думал, и меня не предупредили, что у них другое движение [В Великобритании движение левостороннее, тогда как в большинстве стран — правостороннее]. Так что я заблаговременно отправился в путь на трамвае, который якобы останавливался прямо у стадиона.
В общем, это продолжалось ужасно долго, и так далее и все такое. Он вырвался наружу, в загробный мир, без каких-либо признаков цивилизации. Я не говорил по-гречески. Я не мог вымолвить ни слова. Я каким-то образом дал понять водителю, что еду на футбольный стадион. Я изобразил, как пинаю мяч. Оказалось, что я сел не в ту сторону. Он направил меня по верному пути к тому месту, куда мне и нужно было. Я приехал туда и объяснил, что произошло. Они рассмеялись. После этого я всегда выбирал правильный трамвай».
Когда он в конце концов прибыл на тренировку, ситуация легче не стала. Гарри ожидал, что ему придётся выбирать первую команду максимум из пары десятков игроков. «Когда я приехал, на поле было четыреста или пятьсот человек. И две или три тысячи человек пришли просто поглазеть. Я тогда подумал: «Как, черт возьми, мне выпутаться из этой ситуации?» Он организовал короткие игры, чтобы выяснить, кто может быть интересен, а кто, по его словам, «любой старый Том, Дик или Гарри» [Здесь: праздношатающиеся, прим.пер.], и постепенно сократил число претендентов.
Оказалось, что в его распоряжении был немалый талант. К его облегчению, «Панатинаикос» мог пригласить множество греческих футболистов, хотя многие из них приближались к закату своей карьеры. За это пришлось заплатить. Руководство клуба, возможно, решило, что только англичанин может привести их в форму, но это не значит, что так считали игроки. «Было сложно. Мне было всего 27 лет, и у меня было очень мало опыта. Бывали моменты, когда люди на меня ругались, но те, кто были на вершине клуба ограждали меня от этого, как могли».
Критика была сосредоточена, не в последнюю очередь, на режиме тренировок Гарри. Он признает, что его игроки довольно быстро поняли, что он может быть «немного ублюдком». Будучи школьником в «Вест Хэме», он рано познакомился с важностью физической подготовки. «Они уделяли огромное внимание тому, чтобы быть в форме», — вспоминает он сейчас. Его еженедельные тренировки в клубном зале были, по сути, «трепкой». Именно эта физическая форма позволила ему стать профессионалом; именно эту физическую форму, по-видимому, он передал пилотам, которые попали под его опеку и контроль в те годы, проведенные в Пэдгейте; и именно эта физическая форма была необходима его игрокам, чтобы добиться успеха.
«Мои тренировки были очень силовыми, — говорит он. — Самый большой акцент был сделан на физическую составляющую, потому что, если ты не в форме, ты не можешь быть хорошим футболистом. Те, кто усердно тренируется, в последней части игры имеют преимущество».
«Спустя годы после того, как я ушел из клуба, я вернулся в Афины, шел по улице, и один из моих бывших игроков, почтальон, узнал меня. Он подбежал ко мне, спросил, почему я здесь, что я делаю в Афинах, где я остановился. Он сказал мне, что остальная часть команды хотела бы меня видеть. Следующим вечером они отвели меня в таверну в горах. В течение 24 часов они собрали всех моих старых игроков. Мы все встретились в этой таверне. Это было чудесно».
«Один из них, Йоргос Куртзидис, позвал меня к себе. Он сказал мне: «Κυριoς Гарри, когда вы начали нас тренировать, вы чуть нас не убили. Мы хотели вам задать. Мы хотели убить вас, каждый из нас. Но потом мы увидели, что вы были правы, а мы ошибались».
Было три отдельных потока, которые, по-видимому, привели к этому осознанию и предотвратили широкомасштабный мятеж. Во-первых, Гарри настаивал на том, чтобы подавать пример. «У меня была для них хорошая зацепка: я говорил им, что это то, что мы должны были сделать, но если я не могу этого сделать, то и они не должны этого делать. Но если я смогу это сделать, то и они должны были».
«Когда я только начинал, у меня был парень, который переводил. Через какое-то время мне показалось довольно странным, что сообщения не приходили так, как должны. Я рассказал об этом кому-то, с кем дружил. Сказали, что я говорю одно, переводчик переводит: «Он говорит, сделайте это, сделайте то, но я думаю, что будет лучше, если вы сделаете это вот так». В конце концов, я использовал мел и доску, чтобы объяснить что-то, а затем демонстрировал это сам. Я делал упражнение, а они повторяли его после меня».
Здесь есть отголоски Джимми Хогана, еще одного человека, который основывал большую часть своего учения на практической демонстрации. Вторая составляющая успеха Гарри — то, что его методы не были основаны исключительно на беге, что он верил в главенство мяча — тоже уже знакома: это была общая философия всех его предшественников в качестве английских тренеров на зарубежных берегах, от Фреда Пентланда до Джорджа Рейнора, и самая стабильная жалоба всех тех, кто в Англии, как и журналисты Айвен Шарп и Джеймс Кэттон, считал, что страна будет отставать, если техника не будет стоять в центре всех тренировок. Знали они об этом или нет, но среди учеников Уинтерботтома это стало догмой. Мяч был во главе.
Это был урок, который Гарри преподали в Карнеги, и он перекликался с его собственным опытом игры. Это придавало его тренерской работе техническую остроту, которая была бы еретической в Англии, но прекрасно работала в Греции, где акцент в игре делался на индивидуальных способностях.
«Была одна вещь, которую я не мог понять, когда стал профессионалом, — говорит он. — Игроки делали то, что хотели. В училище и в военно-воздушных силах тренировки были организованы. Но в клубах ты делал то, что хотел. Игроки были отнесены либо к категории хорошо, либо к категории плохо тренируемых. Раньше мы получали мяч в четверг утром. Мяч был раз в неделю. Они кричали: «Мячи, парни, мячи!». Идея заключалась в том, что ты будешь голоден к выходным, но ты жаждал его каждый день. Я извлек из этого урок».
«Мои тренировки были основаны на использовании футбольного мяча. Я делал то, что они делали с нами в «Вест Хэме», но всегда с футбольным мячом. Если ты гонишься за мячом, ты будешь бежать дольше, чем когда просто бежишь. Ты будешь бегать по полю весь день, пока бежишь за мячом. Твой разум сосредоточен на мяче, как и должно быть во время игры».
«В школе и за то короткое время, что я стал профессионалом, я понял, что нужно работать с мячом. Чем больше ты работаешь с мячом, тем лучшим игроком становишься. Именно мяч выполняет работу. Футбол — это удар и бег, но все зависит от того, как ты бьешь и куда бежишь. На тренировках я всегда работал с мячом. Я старался сделать тренировки настолько интересными, насколько это было возможно, и, по большому счету, это сработало».
Это третья составляющая успеха Гарри: результаты. В Англии важность победы часто считалась сдерживающим фактором в игре; в случае с Гарри она позволяла его методам процветать. Как сказал ему Куртзидис в тот вечер высоко на холмах над Афинами, когда он и его игроки вспоминали обо всем, чего они достигли: «Мы начали понимать, что чем дольше и сложнее игра, тем лучше мы играем. Другие команды за нами не поспевали. Мы продолжали идти вперед, идти и идти, и в последние полчаса мы забивали голы».
Остаются только основные моменты. Три года этого первого периода в Афинах завершились победой Гарри в чемпионате Греции в 1953 году, чего было более чем достаточно, чтобы оправдать свое решение покинуть родину и решение «Панатинаикоса» назначить 27-летнего тренера без опыта. Гарри не зацикливается на том, что он выиграл. История, как он говорит, говорит сама за себя. Истории, которые вдохновляют его больше всего, — не те, которые прославляют его успех, а, скорее, те, которые больше всего повлияли на него лично.
Он до сих пор отчетливо вспоминает свой первый визит на стадион клуба, вмещающий 15 000 человек. «Мы приехали туда, а травы нет. Там был сплошной песок. Вокруг поля были большие проволочные клетки, по всему полю. Я был в шоке. Мне это не очень понравилось. Я спросил, зачем у них клетки: мне сказали, что в тот вечер будет товарищеская игра, и я узнаю».
«Был некоторый скептицизм, отношение к тому, что новый менеджер — молодой человек, и что он, вероятно, ничего не знает. Игра начинается, и через несколько минут раздаются внезапные крики, настоящие крики и вопли, и все болельщики, 15 000 человек, карабкаются вверх по проволоке. Я спросил, что происходит, но мне сказали, чтобы я не волновался, что через минуту все закончится».
«Левый крайний игрок, Яннис Баба, был большим фаворитом, невероятной личностью. Его злейшим врагом было то, что он играл на позиции правого защитника. Очевидно, что-то было сказано, и этого парня ударили ногой. Не успел оглянуться, как мой игрок уже гонялся за своим опекуном по периметру поля. Все остановилось: игроки, судья. Никто ничего не сделал. Мы все просто стояли и смотрели, как эти негодяи носятся друг за другом. «Что, черт возьми, здесь происходит?» — подумал я. Минута-две — выдохлись, остановились, а потом игра продолжилась. Я понятия не имею, какой был счет».
Потом был случай, когда один из директоров подвез его на игру. «Панатинаикос» должен был сыграть с «Олимпиакосом», своим непримиримым соперником из Пирея, порта Афин. Только в Греции, где неплохо знают мифологию, это дерби могло называться «Дерби бессмертных врагов»; если не говорить о гиперболах, то это, без сомнения, одно из самых напряженных противостояний в мировом футболе: зеленые «Панатинаикоса» вечно противостоят красным «Олимпиакоса».
«Нужно быть осторожным, — говорит Гарри. — Мы ехали на игру. Это было в Пирее. Директор подобрал меня, и вот мы едем, подъезжаем к светофорам. Был красный свет. Он не остановился. Даже не притормозил. Он даже увеличил скорость, прямо по курсу. Я спросил: «Яннис, что ты делаешь?» Он ответил: «Сегодня я не останавливаюсь, даже на красный»».
Оглядываясь назад на эти три года, легко представить, что Гарри, если бы у него был выбор, остался бы в Афинах. Шаткое финансовое положение клуба и неопределенность послевоенной экономики Греции не позволили этого сделать. Сразу после победы в чемпионате «Панатинаикос» хотел его сохранить, но сообщил ему, что просто не может позволить себе продлить с ним контракт. Драхма упала в цене по отношению к фунту. Контракт Гарри был заключен в фунтах стерлингов; они не могли продолжать на этих условиях, но переход на драхмы повлек бы за собой «зарплату ему больше, чем премьер-министру». Гарри вернулся в Англию.
Конечно, это должна была быть идеальная возможность для молодого английского тренера с блестящим послужным списком за рубежом — и блестящей рекомендацией из «Панатинаикоса» — получить свой шанс на родине. На самом верху Футбольной ассоциации Стэнли Роуз и Уолтер Уинтерботтом приступили к осуществлению реальных изменений. Их тренерский курс длился уже семь лет. В одном из выпусков FA News того времени выражается недовольство «количеством игры в мяч», которое получали иностранные игроки по сравнению с английскими. «При постоянной практике они стремятся так же мало беспокоиться о местонахождении мяча, как и о педалях велосипеда, на котором они ездят», — написал корреспондент.
Однако, когда Гарри вернулся в Англию, он обнаружил, что мрачное предсказание Уинтерботтома все еще верно. Клубы Футбольной лиги довольствовались собой, запертые в добровольной «уловке-22» [С англ. Catch-22 — целенаправленно созданная, получившаяся случайно или органично присущая ситуации правовая, административная, социальная либо логическая коллизия, состоящая в том, что попытка соблюдения некоторого правила сама по себе означает его нарушение. Индивид, подпадающий под действие таких норм, не может вести себя целесообразно, прим.пер.], где единственным опытом, который имел значение, был опыт в Англии, где ты мог получить работу только в том случае, если у тебя ранее уже была работа. Спрос на плоды трудов Уинтерботтома по-прежнему был невелик. Футбольная лига осталась глуха к заявлениям тех людей, которые работали за границей. Возможно, несмотря на свой юный возраст, Гарри было бы легче найти работу, если бы он вернулся домой после поражения от Венгрии. Возможно, в ходе последовавших за этим душевных терзаний он нашел бы окружение, более открытое для риска. Увы, он вернулся домой за несколько месяцев до этого. Даже с греческим титулом на его имя не нашлось желающих.
«Никто из Футбольной ассоциации не говорил, что я готов тренировать в Англии, — говорит Гарри. В его голосе чувствуется скорее раздражение, чем горечь. — Я не ходил выпивать с парнями. Я всегда был практически трезвенником — я выпью бокал пива, если мне захочется, — но я никогда не пытался пробиться в их круги. У них была своя маленькая группа. Я регулярно общался с Футбольной ассоциацией, но никто в Англии не обращал на это внимания. Я думаю, что подозрение к тренерам все-таки оставалось. Работу получали те, у кого были громкие имена, а не те, кто был тренером».
Из-за отсутствия интереса дома и без работы Гарри был вынужден снова отправиться за границу. Предложения о его услугах поступили от двух бельгийских клубов: «Расинг Мехелен» и «Ройял Антверпен». Первое прибыло первым, но второе оказалось более заманчивым: «Панатинаикос» играл с обоими в турне под руководством Гарри, и он чувствовал, что «Антверпен», считающийся лучшей командой в стране, был лучше. В 1953 году, всего за несколько месяцев до того, как венгры разоблачили глупость предполагаемого превосходства Англии, один из самых ярких молодых тренеров страны снова уехал.
В своем первом сезоне в Бельгии он финишировал седьмым, выиграв Кубок страны, но вскоре добился успеха. В течение следующих трех лет он выиграл один чемпионский титул, а был в шаге от того, чтобы завоевать три. Его команда была построена вокруг Вика Миса, капитана сборной Бельгии, и его коллеги по сборной Боба Мертенса. На второй год его команда финишировала на три очка позади будущего чемпиона, «Андерлехта». «Антверпен» с лихвой компенсировал это в следующей кампании. Они выиграли титул за две игры до конца, в конечном итоге на шесть очков опередив «Андерлехт». В следующем году они разделили первое место с льежским «Стандардом», но не смогли сохранить свою корону из-за того, что проиграли на одну игру больше, чем их соперник.
Несмотря на это разочарование, сезон 1957/58 принес то, что вполне могло стать самым громким моментом в карьере Гарри. Их титул в предыдущем сезоне позволил им выйти в еще относительно новомодный Кубок чемпионов. По довольно устаревшей системе жеребьевки «Антверпен» получил пропуск сразу в первый раунд, а «Манчестер Юнайтед», «Бенфика» и «Сент-Этьен» были вынуждены принять участие в плей-офф. На этом везение Гарри не кончилось. Им предстояло встретиться с великим мадридским «Реалом» с Альфредо Ди Стефано, Раймондом Копа и Франсиско Хенто. Этот матч он, скорее всего, никогда не забудет.
Первый матч противостояния должен был состояться на стадионе «Босуил» в Антверпене. На глазах у 45 000 болельщиков на 15-й минуте благодаря Ди Стефано «Реал» вышел вперед, но хозяева нанесли ответный удар еще до истечения часа игры. В течение трех минут, благодаря Константу де Бакеру, бельгийцы сравняли счет. Затем Ди Стефано забил снова. «Это была действительно хорошая игра, — говорит Гарри. — Мы играли, наверное, в лучший футбол, в который когда-либо играли. Мы удерживали их преимущество в один мяч. Фантастика. Перед игрой им сказали, что они легко нас обыграют. Но я всегда буду помнить, что, когда они давали интервью после игры, они были достаточно любезны, чтобы сказать, какая у нас хорошая команда, и что нас нельзя недооценивать».
Прошло более полувека, и то, как много это значит для тренера, который руководил процессом, очевидно и понятно. Гордость, которую он все еще может испытывать, заслужив уважение величайшей клубной команды, когда-либо выходившей на поле, почти — но только почти — компенсирует то, что произошло в ответном матче.
«В последние две минуты нашей тренировки Вик Мис стал бить по мячу и поскользнулся. Он потянул мышцу. Мадридский «Реал» действительно был хорошей группой людей, и они сделали все возможное, чтобы он был готов играть против них, но всего, что они делали, было недостаточно. Он не мог играть. Потерю такого игрока, как Мис, в то время мы не смогли перенести. Сильной стороной моей команды был стартовый состав, но они были лучшими на дистанции. У нас не было игрока, который мог бы занять его место».
«Мы выбрали Эдди Ваутерса, который позже станет президентом клуба, и игра началась. Мои футболисты трижды коснулись мяча в первые четыре минуты. Все три раза были розыгрышами с центра поля». Два гола Эктора Риала обеспечили «Реалу» преимущество в два мяча. К перерыву они вели в три гола, а после перерыва добавили еще три. «Они могли бы набрать больше очков в крикете, — говорит Гарри. — Может быть, малорезультативный счет в крикете. Я не знаю, были ли они добры или нет, но они не воспользовались этим, как могли бы. Они нас размочалили, но они делали то же самое со всей остальной Европой. Они все время забивали по пять-шесть голов».
Грусть, конечно, давно рассеялась, уступив место чему-то среднему между восхищением и благоговением. Ни один тренер не назвал бы поражение со счетом 0:6 самым ярким моментом в своей карьере. Тем не менее, Гарри говорит об той игре не столько как об унижении, сколько как о чести просто наблюдать за ними вблизи. «Это была лучшая футбольная команда, которую я когда-либо видел. И это была команда еще до того, как они подписали Ференца Пушкаша. Там было 80 000 или 90 000 человек. Как тренер, ты стараешься не проигрывать в таких ситуациях, потому что у них были игроки, которые превосходили весь остальной мир. Но в чисто футбольном смысле ты просто стоял и восхищался ими».
К концу 1958 года Гарри выиграл чемпионат двух стран, а также кубок. Он сражался с великим мадридским «Реалом». Футбольная ассоциация, спустя пять лет после поражения от Венгрии, уже давно признала, что можно многому научиться у того, как играют на континенте и за его пределами. Тем не менее, ни разу никому не пришло в голову спросить 35-летнего жителя Ист-Энда, который был свидетелем этого развития событий из первых рук, чтобы воспользоваться его опытом. Предложений о работе от Футбольной лиги по-прежнему не поступало. Уолтер Уинтерботтом обучил Гарри и его сверстников и отправил их учить играть иностранцев. Даже когда Англия начала признавать, что иностранцы могут предложить взамен пару уроков, не было никаких попыток использовать ресурс, который они сами же и создали. Гарри является свидетельством «двойной потери», описанной Брайаном Глэнвиллом: Англия пострадала дважды, не сумев использовать свой тренерский талант и позволив другим извлечь из него выгоду.
«Кто-нибудь в Англии следил за мной? Нет. Я был вне страны. Я был в Европе. Власть предержащие — пресса, приближенные — понятия не имели, кто я такой. Никто не говорил, что я готов тренировать в Англии. Никто не интересовался».
Однако были и другие, кто внимательно следил за его карьерой. Последние два сезона Гарри в Бельгии после встречи с мадридским «Реалом» были разочаровывающими. «Антверпен» финишировал шестым и восьмым, и к лету 1960 года казалось, что перемены могут быть полезны для всех заинтересованных сторон. К счастью, в его бывшем клубе, «Панатинаикосе», его акции оставались высокими. «Один или два члена совета директоров сказали мне, что все эти годы наблюдали за моей карьерой, читали газеты, видели, кто чем занимается, — объясняет Гарри. — В 1960 году мне было всего 37 лет. Они сказали, что у них есть трехлетний опыт работы со мной, и они хотели бы, чтобы я снова пришел и помог».
Это было начало закономерности. Куда бы Гарри ни пошел, его, как правило, приглашали обратно. Как он говорит, слегка смущенно, он, должно быть, делает что-то правильно. Все началось с Афин: еще три года в «Панатинаикосе», еще два титула. В 1963 году он уехал на сезон в Израиль в «Хапоэль Тель-Авив», где ему удалось финишировать четвертым, несмотря на то, что ему пришлось подавлять забастовку игроков. Оттуда он еще на три года вернулся в «Антверпен». В 1971 году, после пребывания в кейптаунском «Эллинике», его снова позвал «Хапоэль», где он взял под свою опеку талантливого игрока по имени Рифат Турк. Турк стал первым арабским игроком, представляющим государство Израиль. Гарри дал ему прозвище «Джимми».
К этому моменту, как открыто признается Гарри, им двигало не только желание тренировать. По его словам, в молодости он не был жадным к деньгам человеком . Когда он вернулся в «Антверпен» в 1965 году, он не стал договариваться о контракте: он просто сказал своему президенту, что хотел бы, чтобы ему давали конкурентоспособную зарплату. Когда в 1968 году борьба за власть с одним из его игроков заставила его почувствовать, что его позиция несостоятельна, он не стал торговаться о компенсации. Он просто ушел.
Но, несмотря на то, что его карьера принесла ему много приключений и комфортную жизнь, она не была чрезмерно прибыльной. Он признает, что с течением жизни, когда ему нужно было содержать семью и планировать выход на пенсию, он стал более внимательно относиться к своим доходам. Тем не менее, было бы несправедливо характеризовать его как наемника. Он оставался в Тель-Авиве и работал, даже когда всего в нескольких километрах от города бушевала война Судного дня 1973 года [Также Октябрьская война, Арабо-израильская война 1973 года — военный конфликт между коалицией арабских государств с одной стороны и Израилем с другой стороны, происходивший с 6 по 25 октября 1973 года, прим.пер.].
«Однажды на выходных я увидел делегата матча, человека, который помогал мне с командой, — говорит он. — Назревали неприятности. Они были неизбежны. Я был в посольстве и разговаривал с людьми, которых я там знал, и они сказали, что нет, не о чем беспокоиться, все как обычно. Конечно, они говорят так, пока их семьи возвращаются в Великобританию».
«Я спросил своего делегата, и он тоже сказал, что беспокоиться не о чем. Он сказал, что когда его не будет рядом, вот тогда самое время беспокоиться. Я не видел его около пяти месяцев. Он был в запасе и его призвали. Все были на передовой. Она была в 30 километрах или около того. Вы можете ездить туда и обратно в течение дня. Некоторые из них возвращались на тренировки, потому что это было очень близко и потому что, как это часто бывает со спортсменами в таких ситуациях, у них были особые привилегии. Однако собрать их всех вместе было невозможно, потому что все они находились в разных областях и выполняли разные функции. Но да, мы остались».
Его воспоминания об Израиле, войне и обо всем остальном гораздо более теплые, чем воспоминания о последнем клубе, который он принял: в команде, представляющей Национальную нефтяную компанию в Иране. За ним охотились из-за его опыта в Израиле, из-за того, что он был знаком с условиями труда на Ближнем Востоке. Однако ничто из того, что он видел или слышал в Тель-Авиве, не подготовило его к тому, что он обнаружил на нефтяных месторождениях Абадана.
«Никому нельзя доверять», — говорит он. Он согласился на эту работу из-за предложенных денег и, главным образом, потому, что надеялся к пенсии купить дом в Англии. Клуб согласился предоставить кредит для его покрытия. Их щедрость дорого обошлась.
«Это были последние пару лет шаха. Ситуация была очень щекотливой, потому что, если ты делал какое-либо замечание, которое считалось антишахским, тебя могли выгнать. Было несколько англичан, которых выгнали из страны за шутку, ничего серьезного. Половина населения были его информаторами. Ты никогда, никогда не знал кто. Нужно было осторожно просто дышать»
«Моя работа заключалась в том, чтобы разговаривать с игроками наедине, но в течение трех минут каждый раз звучал звонок, и меня просили пойти к большому боссу. Он отвечал за маркетинг и связи с общественностью, а футбольная команда входила в его компетенцию. Всегда возникал окольный вопрос, а затем он спрашивал то, что действительно хотел знать: о чем вы говорили с этим игроком? Он был боссом, но я не принимал его взглядов на футбол».
Его пребывание там длилось недолго. Именно его успех в Израиле прельщал его потенциальных работодателей, но по мере разгорания революции, его прошлое в Тель-Авиве стало представлять проблему. Он ушел в 1976 году. В Футбольную ассоциацию поступило последнее предложение на его услуги, которое Гарри косвенно назвал «из арабской страны», но его опыт в Абадане был настолько горьким, что он сообщил им, что не намерен его принимать. Вместо этого его конечной остановкой была Норвегия, Клаузененген и школа, которая впервые раскопала Сульшера.
За чуть более чем 25 лет, прошедших с тех пор, как Уолтер Уинтерботтом отправил его в путь, Гарри успел поработать тренером в шести странах. Он выигрывал чемпионаты и кубки в Греции, Бельгии и Израиле. Он обучил сотни игроков, подчеркивая важность физической подготовки, но никогда не упуская мяч из виду.
По его словам, он не испытывал ничего, кроме уважения, до такой степени, что накануне финала Кубка чемпионов 1971 года между «Аяксом» и «Панатинаикосом» его пригласили в отель команда его бывшего клуба и представила, а не наоборот, нынешнему тренеру: Ференцу Пушкашу. «У нас была короткая беседа, — говорит он, сияя от гордости. — Это было всего несколько минут, но для меня это было очень важно. Я провел там несколько лет, а потом он пришел, чтобы отполировать команду и вывести ее на самый большой матч в европейском футболе».
На эти короткие мгновения они с «Галопирующим майором» [прозвище Ференц Пушкаша, прим.пер.] были равны: один человек, который в 1953 году показал, как далеко зашла Англия, и другой, который мог бы помочь остановить этот упадок, если бы только кто-нибудь догадался спросить, если бы только кто-нибудь вспомнил о нем.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
