Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 3: Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.2

Вступление

1. Устремление и иллюзия: Экономика нового футбола

2. Чтобы все по-настоящему? Игровой день в обществе зрелища

3. Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2

4. Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность

5. Футбол в сумерках. Британский эндшпиль

6. Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом

7. Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

Заключение/Благодарности

***  

III.

С момента образования Премьер-лиги только один клуб из-за пределов оси Манчестер-Лондон выигрывал титул — «Блэкберн Роверс» в 1995 году. «Ньюкасл Юнайтед» и «Эвертон» — единственные команды за пределами ядра, которые когда-либо занимали достаточно высокие места в Премьер-лиге, чтобы играть в Лиге чемпионов. Тем не менее, во всех регионах, составляющих полупериферию английского футбола, сохраняется устойчивая напряженность футбольной культуры; это места, где значительная часть населения вкладывает средства в смыслы и судьбы своих футбольных клубов: «Подъезжайте к Сандерленду на север по шоссе A19, и окажетесь в офисе газеты Sunderland Echo. На видном месте рядом с крышей расположено изображение футбольного мяча с руками, ногами, лицом и кепкой... если "Сандерленд" выиграл, он улыбается; если они проиграли, он хмурится; и если они сыграли вничью, его рот остается ровной линией»[52]. По мере того, как победы, ничьи и поражения чередуются на протяжении сезонов и десятилетий повествования, возникшие в результате столкновения экономики современного футбола с этими глубоко укоренившимися культурами, обладают сверхъестественной способностью раскрывать более широкие экономические и городские тенденции.

«Сент-Джеймс Парк» расположен на высоком холме в центре Ньюкасла. Это единственный крупный футбольный стадион в стране, который по своему виду и архитектурным амбициям действительно доминирует над городом, который он обозревает. В дни матчей схемы движения, которые начинаются на берегах Тайна, кажутся тянущимися вверх по лабиринтным уровням города к нему. От главных подходов через маленькие викторианские улочки «Сент-Джеймс» внезапно возвышается, демонстрируя свои новейшие серебряные трибуны, увенчанные огромной изогнутой стеклянной крышей и поддерживаемые самой длинной консольной конструкцией во всей Европе. Это сочетание смелого гражданского урбанизма и передовых архитектурных технологий восходит к короткой связи Тайнсайда с идеей о том, что культовая модернистская архитектура была путем к региональному росту и статусу. В начале 1960-х годов Т. Дэн Смит и Лейбористская партия Ньюкасла задумали «Бразилию [прим.пер.: имеется ввиду город Бразилиа] на севере». Поскольку город уже пришел в упадок, а его викторианские трущобы остались нетронутыми, Смит планировал переосмыслить регион и перестроить свой избирательный округ в рамках огромной программы муниципальных башен и бетонных комплексов. Собственные амбиции Смита переросли Тайнсайд еще до того, как большая часть архитектурного видения была реализована, когда он перешел на работу в Уайтхолл, отдел связей с общественностью и девелопмента недвижимости до своего осуждения и тюремного заключения за коррупцию в 1974 году[53].

Преемник Смита в качестве «Мистера Ньюкасл», как оба были известны, был сторонник политики Тэтчер сэр Джон Холл. Простой Джон Холл вырос в семье шахтера в шахтерской деревне Исингтон. Средняя школа позволила ему сбежать с шахт и устроиться на работу геодезистом в Национальный угольный совет — интересное место, откуда можно наблюдать за огромными участками земли, которые коллапс угольной промышленности сделал доступными на Северо-Востоке. Начав с застройки частным жильем и складских комплексов нового типа именно на таких заброшенных участках, Холл сколотил большую часть своего состояния, построив торговый комплекс Metrocenter в Гейтсхеде. Т. Дэн Смит представлял себе будущее за высотным государственным жильем и муниципальными художественными комплексами; Холл знал, что оно связано с жилищными пузырями и шопингом как развлечением. В 1992 году он купил «Ньюкасл Юнайтед» за £3 млн. у адвоката-патриция Гордона Маккига после ожесточенной публичной баталии, в которой Холл разыграл карту региональной политики. Холл не просто стремился купить футбольный клуб, это была «Нация Джорди, вот за что мы боремся»[54][прим.пер.: Джорди в Англии называют уроженцев Ньюкасла]. Холлу нравился футбол, но, как стало ясно из этого заявления, его амбиции всегда были намного больше. «Ньюкасл Юнайтед» должен был стать эмблемой не только города, но и всего региона. Это должен был быть не просто футбольный клуб, а, подобно испанским гигантам «Барселоне» и мадридскому «Реалу», мультиспортивный клуб. Вместе успехи его спортивных команд должны были вывести Северо-Восток из тяжелого экономического положения в эпоху процветания, основанную на развитии недвижимости, розничной торговли, культуры, спорта и развлечений; возможно, даже привести регион к эре политической автономии. Холл, проводя поистине странную параллель, предположил, что Джорди были «последними из могикан», но чаще всего его любимым сравнением было региональное возрождение Каталонии. Прежде всего, они не собирались томиться на дне Третьего дивизиона, когда гламур и деньги можно было найти на вершине. Холл назначил Кевина Кигана менеджером, потратил какие-то деньги на команду, поджог фитиль и наблюдал.

Это было то еще шоу. Мессианский пыл и неуемный оптимизм Кигана в сочетании с почти самоубийственной настойчивостью в атакующей игре заставили «Ньюкасл» взреветь: несколько повышений подряд, третье место в Премьер-лиге в их первом сезоне, а затем весной 1996 года они выглядели так, будто они обойдут «Манчестер Юнайтед» и титул уже у них руках. Но давление сказалось на всех, и команда сдалась. Публика, теперь известная в средствах массовой информации как Toon Army, разрослась и пела в таком количестве, какое в последний раз видели в Ньюкасле, когда они еще строили корабли на Тайне. В этом и был смысл: без кораблей, которые нужно было строить, или металла, с которым можно было работать, коллективное празднование «Ньюкасл Юнайтед» стало единственной оставшейся частью старой мужской культуры рабочего класса, которая в противном случае исчезла бы[55]. Когда в 1996 году за рекорную сумму был подписан контракт с Аланом Ширером, это стало возвращением блудного сына домой. На пресс-конференции его спросили, испортят ли его деньги, он ответил как по команде: «Нет, я сын рабочего по изготовлению листового металла». Толпа, в рабочий день собравшаяся на «Сент-Джеймсе» в значительном количестве, пришла в неистовство. В день матча, в ложе директоров Sky, они были избалованы выбором: показывать крупным планом голые трясущиеся животы на трибуне «Гэллоугейт Энд» или же образ обезумевшей, плачущей молодой женщины. Нация Джорди была карикатурно изображена безнадежными взвинченными романтиками и пьяными шутами.

У «Ньюкасла» был Ширер, но они, казалось, достигли пика; еще десять лет они не могли улучшить лучшие годы Кигана и часто были намного хуже. Команды по хоккею, баскетболу и регби, которые сэр Джон собрал на «Сент-Джеймс Парк», не вызывали особого интереса. Холл решил отказаться от председательства в клубе в 1997 году после успешного размещения акций публичной компании с ограниченной ответственностью «Ньюкасл Юнайтед» на фондовой бирже, что принесло ему миллионы фунтов стерлингов, что, как выяснилось, почти не было реальными инвестициями или финансовой щедростью. Бухгалтерские книги показали, что строительство нового стадиона в подавляющем большинстве случаев оплачивалось за счет выпуска облигаций, чрезвычайно высоких цен на билеты и займов от Холла клубу по заманчиво высоким процентным ставкам[56]. Его худшим наследием, однако, были его преемники, его сын Дуглас Холл и другой крупный акционер Фредди Шепард. Если отбросить продажность и некомпетентность, их специализацией было презрение к болельщикам «Ньюкасла», которые и делали их богатыми. Тайно записанный на пленку разговор с репортером News of the World в испанском баре для приватных танцев, Холл и Шепард смеялись над легковерием Toon Army, чей аппетит к покупке клубных футболок делал их «лопухами», а женщин Тайнсайда — повсеместно «шлюхами»[57].

Последняя расплата наступила в 2007 году, когда обе семьи продали «Ньюкасл Юнайтед» Майку Эшли — миллиардеру, торговцу спортивными товарами из Бэкингемшира. В целом, они заработали £145 млн. на своем руководстве Нацией Джорди. Это была любопытная встреча. Эшли действительно производит впечатление незамысловатого, хотя и стесняющегося публичности магната. Он с шестнадцати лет работал в розничной торговле, создал свою компанию Sports Direct, никогда никому ни по поводу чего не давал интервью, а затем вывел компанию на фондовую биржу, что принесло ему миллиард. Ему нравился футбол, пиво и тусовки со своими лондонскими приятелями, и теперь он хотел немного повеселиться. «Ньюкасл Юнайтед» отвечал всем требованиям; в конце концов, его ключевой розничной стратегией была покупка слабых, но ценных брендов. Эшли не только выкупил долю Холлов и Шепарда, но и покрыл значительные долги клуба и овердрафты (которые он сразу не заметил при покупке клуба), предоставил беспроцентные ссуды на £100 млн. на покупку игроков и, как можно подозревать, ожидал любви и успеха. Когда он впервые появился среди болельщиков «Ньюкасла» на игре с «Арсеналом» и вышел выпить пинту пива в Bigg Market, он почувствовал вкус любви, но с тех пор было очень мало любви или успеха. И для человека, который так стесняется публичности, было ужасно много плохого освещения. Многое из этого освещения он сделал себе сам. Команда высшего руководства Эшли в подавляющем большинстве базировалась в Лондоне, болельщики и местная пресса прозвали ее «мафией кокни» [прим.пер.: кокни — жители Лондона], и в нее входили такие светила, как менеджер казино Mayfair Дерек Лламбиас и типичный лондонский нахал Деннис Уайз. Их подход к региональным особенностям клуба был жестким, они вновь назначили, а затем быстро уволили Кевина Кигана с поста менеджера и пригрозили продать клуб Дубаю, в то время как предложение Эшли продать права на название «Сент-Джеймс Парк» подняло порицание, в котором он уже находился, на новый уровень. Второе пришествие Алана Ширера, на этот раз на пост главного тренера в 2009 году, возможно, и дало Эшли небольшую передышку, но не спасло «Ньюкасл» от падения и неудачного года в Чемпионшипе.

Если режимы Холла–Шепарда и Эшли в «Ньюкасле» выявили пределы футбольных притязаний клуба, референдум 2004 года о создании Северо-Восточной ассамблеи положил конец последним сохраняющимся элементам регионального политического проекта. Успешная кампания «Нет» мобилизовала целый ряд практических аргументов и привела к более широкому разочарованию в идее большего числа политиков, но в конечном счете отличительная идентичность других городов региона, Сандерленда, Хартлпула, Мидлсбро и Дарлингтона, и их общее отвращение к презумпциям «Нации Джорди», были более значительнее, чем любой из этих факторов. Непреходящая горечь матчей между «Сандерлендом» и «Ньюкаслом» является свидетельством уличной антипатии между региональным мегаполисом и прочими. Мидлсбро и Хартлпул сделали выбор в пользу спортивной и политической независимости, отвергнув прелести Тайнсайда и проголосовав за независимых мэров. В случае с Хартлпулом они избрали талисмана футбольного клуба — обезьяну по имени Ангус — мэром города в 2002 году. В своем человеческом обличье Стюарт Драммонд дважды переизбирался с увеличившимся большинством голосов и достойно занимал свой пост, отказавшись от костюма обезьяны и написав колонку в клубной программке. Трудно сказать, была ли его победа результатом того, насколько мало Хартлпул стал доверять своей склеротической правящей Лейбористской партии, или того, насколько сильно он любил свою футбольную команду, но, судя по протестным голосованиям, это определенно лучше, чем поддержка неофашистской Британской национальной партии.

Показателем относительного упадка футбола в Мидленде является то, что Кубок лиги и краткосрочное выживание в Премьер-лиге стали вершиной региональных достижений за последние двадцать лет. В 1990-х годах «Астон Вилла» завоевала два титула, а «Лестер Сити» — один на пике своего развития на рубеже веков, но победа «Бирмингем Сити» над «Арсеналом» в финале Кубка лиги 2011 года кажется символом этих пирровых побед — сигнализирующих о набранной форме, которая привела клуб к вылету — и обладания мажоритарным акционером в лице Карсона Ена, который был заключен в тюрьму на шесть лет судом Гонконга за отмывание денег. Города, которые сохранили позиции в высшем дивизионе — Ноттингем, Дерби, Ковентри и Лестер — наблюдали за тем, как их клубы выгорали, разорялись и/или были скуплены иностранными конгломератами. Эта участь оказалась болезненной для Восточного Мидленда, где волшебная эпоха Брайана Клафа, благодаря которой «Дерби Каунти» выиграл лигу в 1973 году, а «Ноттингем Форест» дважды выиграл Кубок чемпионов в 1979 и 1980 годах, кажется неповторимой при нынешнем режиме футбольной экономики. Но самое серьезное недомогание наблюдается в Бирмингеме, который, будучи вторым городом Великобритании с более крупной агломерацией, в которой проживает почти три миллиона человек, по всем нормальным демографическим и экономическим показателям должен был бы производить более успешные футбольные команды. Это повествование, которое могло бы рассказать о любом количестве аспектов экономического и культурного благополучия региона.

Отчасти это проблема городской географии, поскольку агломерация Западного Мидленда на самом деле глубоко фрагментирована. Вест Бромвич, Вулверхэмптон и Уолсолл — все они предпочитают Бирмингему свои собственные команды и мрачные городские центры[58]. Более того, в недавнем отчете городского совета Бирмингема стало ясно, что многие из почти двухсот этнических групп города оказываются полностью оторванными от какого-либо чувства гражданской принадлежности, в то время как белый рабочий класс, который когда-то олицетворял Брумми [прим.пер.: жителей Бирменгема], был рассеян по периферии и в некоторых случаях сидит и дуется на обочине города, который, как им кажется, они больше не знают[59]. Это эмоциональная картография анонимности, дислокации и забвения. Оуэн Хатерли, рассматривающий город с точки зрения его архитектуры и урбанистичности, утверждает, что Бирмингем — это «случайная квинтэссенция городской и пригородной английскости, воплощенная в полном отсутствии типологической региональности, оригинальности или эксцентричности»[60]. Эта структура чувств, отсутствие местной специфики, воплощает в себе два футбольных клуба.

«Астон Вилла» и «Бирмингем» расположены недалеко от небольшого коммерческого центра города, который сам отделен от викторианских пригородов кольцевыми дорогами и пустырями. Астон находится на севере, но самым красноречивым фактом об этом месте является то, что Астонский университет расположен вообще не рядом, а фактически базируется в центре города. Пожалуй, самым значительным сооружением в этом районе является пересечение автомагистралей М6 и А38, более известное как Спагетти-Джанкшн. Астон ощущается как место, через которое вы проходите, а не где останавливаетесь. После автомагистрали «Вилла Парк», несомненно, является самым заметным гражданским зданием. Он, по крайней мере, мог бы претендовать на какие-то архитектурные достоинства. Стадион был построен, когда клуб действительно входил в футбольную элиту, и представлял собой экстравагантное, но блестящее творение архитектора Арчибальда Лейча и председателя клуба Фреда Риднера. Трибуна «Тринити Роуд» была шедевром пары, построенной без каких-либо эстетических уступок модернизму, который проникал на многие стадионы. Её вход представлял собой великолепное сооружение из красного кирпича в стиле многих величественных гражданских зданий поздней викторианской эпохи. Она была украшена балюстрадами, красивыми коваными светильниками и голландскими фронтонами. Её боковые стены были украшены великолепной плиточной мозаикой, выполненной итальянскими иммигрантами в Бирмингеме. В соответствии с архитектурными особенностями города в целом, трибуна была снесена в 1994 году и заменена более представительскими помещениями и современным зданием поразительной посредственности. «Сент-Эндрюс», стадион «Бирмингем Сити», возможно, к счастью, никогда не имел такого архитектурного или декоративного наследия, которое можно было бы разрушить вандализмом. Его комплексная реконструкция в начале 1990-х годов сделала его функциональным, но воистину непримечательным.

Если футбольные стадионы Бирмингема мало чем отличают город или раскрывают что-то из его души, структура его фанатской культуры столь же пуста. Никогда не было никакого очевидного религиозного или социологического раскола, разделяющего фанатов «Виллы» и «Бирмингема». Сердце поддержки «Вилла» получила из промышленных районов северо-востока города — Перри Барр, Уиттон, Эрдингтон, Астон — и огромных северных государственных жилых комплексов 1940-1950-х годов, таких как Кингстендинг. «Бирмингем Сити» привлекал болельщиков из Спаркхилла и Спаркбрука на юго-востоке города, а также из поместий 1960-х годов на южной стороне, таких как Челмсли Вуд. В подавляющем большинстве они принадлежали к белому рабочему классу, и поддержка обоих клубов была ослаблена небольшим количеством новичков и пригородных болельщиков среднего класса. Среди более богатых пригородов Эджбастон и Солихалл были территорией Синих [прим.пер.: прозвище «Бирмингем Сити»], Саттон принадлежал «Вилле», хотя, опять же, их поддержка, скорее, зависит от близости, чем от чего-либо еще. Ирландцы из Хэндсворта, Перри Барра и Эрдингтона поддерживали «Виллу», но ирландцы из Спаркхилла были Синими, как и большая часть небольшой еврейской общины Бирмингема, сосредоточенной в Мозли. Чернокожих и южноазиатских болельщиков, несмотря на растущее присутствие их сообществ во всех этих районах, вообще не было видно до последних пятнадцати лет, и большинство азиатов выбрали «Виллу».

«Вилла», безусловно, была более успешной из двух клубов на протяжении многих лет и смогла привлечь поклонников за пределами города. Еще в конце 1890-х годов специальные фанатские поезда отправлялись на стадион, и сегодня у «Виллы» есть поддержка в небольших городах, таких как Стоурбридж и Киддерминстер. Клуб может привлечь поклонников даже из таких отдаленных мест, как Оксфордшир и Глостер, о чем свидетельствуют предпочтения Дэвида Кэмерона и принца Уильяма. Тем не менее, обычный бинарный контраст между охотниками за гламуром и сердцем и душой, коммерциализированным и аутентичным или длинной тенью старых сектантских разногласий между католиками и протестантами, которые оживили футбольное соперничество Глазго, Ливерпуля и Манчестера, не имеет цены в Бирмингеме. Оуэн Хатерли проводит еще один интересный контраст:

Манчестер, Ливерпуль, Глазго... каждый из этих городов, несмотря на недавний упадок, демонстрирует ошеломляющую гордость и масштаб мегаполиса. Бирмингем — нет, и, похоже, его это никогда особо не волновало. Он держится особняком. Он принципиально скромен... в отличие от своих конкурентов, он в массовом порядке не вывозит недовольных экспатов в Лондон. Тем не менее, ему никогда полностью не удается превратить эту скромность в достоинство, так что многочисленные последовательные планы по ее усилению с 1950-х годов привели к тому, что она стала казаться более, а не менее провинциальной[61].

Это не архитектурная или культурная картина, на фоне которой, скорее всего, будут показаны эпические футбольные баталии. Таким образом, футбольная культура города колеблется между двумя внутренними полюсами. Тот, на котором соперничество настолько непримечательно, что позволяет привлечь значительное количество болельщиков, которые будут ходить на более, чем одну команду. Другой, где преобладает нарциссизм мелких различий, придающий отношениям между Вилланами и Синими порой неприятный, насильственный оттенок[62].

Средние города Восточного Мидленда живут так же плохо. В 1991 году «Дерби Каунти» был спасен из лап газетного магната Роберта Максвелла Лайонелом Пикерингом, который заработал десятки миллионов на сети бесплатных местных газет в эпоху, предшествовавшую их уничтожению Интернетом. Пикеринг разумно потратил часть своего состояния и вывел «Дерби» в Премьер-лигу в 1995 году. Он и его коллеги-директора также профинансировали переезд на новый стадион в 1997 году. «Прайд Парк» был, по сути, измененной версией стадиона «Мидлсбро» «Риверсайд», расположенного в отдаленном и непривлекательном бизнес-парке на периферии Дерби. То, что казалось актом просвещенного покровительства, не всегда хорошо воспринималось. Как написал один болельщик «Дерби Каунти» о своем раннем опыте работы на стадионе: «Я чувствую себя так, словно приятный пожилой родственник подарил мне дорогой высокотехнологичный рождественский подарок, который просто не совсем то, о чем я просил»[63]. Хотя посещаемость сохранялась, переезд совпал с ухудшением формы, которое привело к тому, что команда вылетела в 2002 году и попала под внешнее управление. Спустя два консорциума местного бизнеса и футбольных приспешников клуб все еще был по уши в долгах и перешел во владение GSE, инвестиционной компании Эндрю Эпплби, американского владельца баскетбольного клуба «Детройт Пистонс» в НБА. Они унаследовали клуб, погрязший в скандалах. В 2009 году исполнительный директор «Дерби» и его финансовый директор, а также Мердо Маккей, ранее занимавший пост спортивного директора, и адвокат из Монако Дэвид Лоу были заключены в тюрьму за обман клуба почти на полмиллиона фунтов стерлингов. Эти четверо получали незаконные платежи от клуба, в то время как тот тонул в океанических долгах[64].

Дальше к югу курс «Ковентри Сити» был катастрофическим. В начале 1990-х годов они были членами-основателями Премьер-лиги. Председатель правления Брайан Ричардсон предлагал клубу построить новую многофункциональную арену еще в 1997 году, чтобы сохранить финансовую стабильность, но клуб не смог собрать деньги. После отставки Ричардсона новое правление, включая местного депутата от лейбористской партии Джеффри Робинсона, разработало план. Как и подобает близкому помощнику бывшего премьер-министра Великобритании Гордона Брауна, в хрипе Робинсона были все характерные признаки выкупа долга с привлечением заемных средств. Местные власти собирались построить новый стадион и владеть им, японская электронная фирма Ricoh собиралась спонсировать его и дать ему название, и к тому времени, когда дело дошло до переезда, «Ковентри Сити» собирались покинуть «Хайфилд Роуд» ради стадиона, которым они не владели, не могли заполнить и, откровенно говоря, не могли себе позволить арендовать. Это оказалось катастрофой. Примечательно, что на своем собственном веб-сайте компания Ricoh почти не упоминала футбольную команду, а в какой-то момент вообще не упоминала Ковентри. Удаленность стадиона от центра города, отсутствие общественного транспорта и его плачевная атмосфера в совокупности привели к снижению посещаемости более чем на треть. С тех пор как «Ковентри» покинул «Хайфилд Роуд», футбол так и не собрал аншлага. Фактически, находясь в собственности анонимной венчурной фирмы SISU, клуб и город остались вообще без дома. В 2008 году SISU купила испытывающий трудности клуб и начала дико сорить деньгами, в результате чего «Ковентри» вылетел в Лигу Один[65]. В начале 2013 года клуб был передан под внешнее управление его владельцами. Они перестали платить арендную плату Ricoh, с которым в течение ряда лет находились в ожесточенном конфликте, и начали планировать играть в другом месте. Затем внешнее управление фактически продало клуб обратно SISU через другую корпоративную организацию, хотя и без всех долгов, которые они понесли в первый раз. «Новые владельцы» отказались вести переговоры с Ricoh и договорились о том, что клуб разделит стадион с «Нортгемптон Таун», что потребовало более, чем стокилометровой поездки туда и обратно для разгневанных и разочарованных болельщиков «Ковентри»[66].

В 1990-х годах «Лестер Сити» казался воплощением разумной городской команды среднего размера, во главе которой стоял воплощение разумного флегматичного менеджмента Мартин О'Нил. Семь сезонов в Премьер-лиге, два Кубка лиги и два европейских турнира придали «Лестеру» уверенности и средств для строительства нового стадиона, спонсируемого одной из быстрорастущих отраслей города — империей картофельных чипсов Walkers. Но, как и в случае с «Дерби Каунти», финансовый просчет, за которым последовал крах ITV Digital в 2002 году, выявили слабые стороны клуба и отправил его под внешнее управление. Более десяти лет мариновавшийся в Чемпионшипе, клуб перешел от своих местных владельцев к сербо-американскому президенту футбольного клуба Милану Мандаричу, а от него к консорциуму тайских бизнесменов, возглавляемому Вичаем Раксриаксорном, владельцем магазина беспошлинной торговли King Power. Они вернулись в Премьер-лигу в 2014 году.

«Ноттингем Форест» был анклавом старой школы и казался столь же осторожным в своих деловых отношениях, но это тоже не принесло им ничего хорошего. Они стали компанией с ограниченной ответственностью только в 1982 году и сохранили строго регулируемую модель владения несколькими акционерами, которая удерживала аутсайдеров и поглощения на расстоянии. Однако из-за вылета из Премьер-лиги и финансового спада конца 1990-х годов они были проданы консорциуму бизнесменов, единственным вкладом которых была почти немедленная продажа Найджелу Даути. Торговец частными акциями и сторонник Лейбористской партии держал оборону и выплатил миллионы собственных денег, но не смог вывести клуб за пределы матчей плей-офф за право выйти в Премьер-лигу. Его запланированной отставке в 2011 году жестоко предшествовала его смерть в возрасте пятидесяти четырех лет; в качестве посмертного имущества клуб был продан кувейтской семье Аль-Хасави, которые многое обещали, но пока в основном тратили свое время на увольнение менеджеров.

События на другом берегу реки Трент в округе Ноттс были смесью благотворительности и фарса[67]. Сначала о благотворительности. Клуб провел 1990-е годы в долгах в низших дивизионах, ничего не добившись, прежде чем перейти под внешнее управление в 2002 году. Клуб был спасен, в первую очередь, Хейденом Грином, скромным владельцем абонемента клуба, который оказался миллионером. Он купил 49% клуба и арендовал у совета стадион, который затем сдал обратно клубу на очень скромных условиях. Он продолжал продавать свои акции, главным образом фонду поддержки, который стал мажоритарным владельцем, но великодушно откладывал сроки выплат. Теперь перейдем к фарсу. В 2009 году на сцене появилась неизвестная компания Qadbank Investments и ее дочерняя компания Munto Finance, обе зарегистрированные на Британских Виргинских островах. Все, что было известно о них — это то, что последняя базировалась в Швейцарии, управляя деньгами анонимных ближневосточных клиентов первой. Эта таинственная корпорация безуспешно пыталась купить BMW, команду Формулы-1, а затем, в результате головокружительной смены фокуса, остановилась на «Ноттс Каунти». Доверие болельщиков, столкнувшихся с возможностью получения денег и амбиций, которые могли бы вывести «Ноттс Каунти» на вершину, лопнуло. На несколько коротких месяцев безумия «Мидоу Лейн» должен был стать началом новой династии с Персидского залива в английском футболе. Свен-Йоран Эрикссон был принят на должность спортивного директора, были подписаны контракты с Солом Кэмпбеллом и другими бывшими игроками Премьер-лиги. Пять месяцев спустя британские налоговые органы получили приказ о ликвидации материнской компании клуба, Сол Кэмпбелл покинул клуб после одного неудачного выступления, а Qadbank покинул его так же, как и появился, быстро и загадочно.

Как и Мидленде, Северо-Запад был домом для половины членов-основателей Футбольной лиги, которая сделала Престон своей штаб-квартирой и где лига остается по сей день[68]. Ведущие клубы — «Блэкберн Роверс», «Престон Норт Энд», «Бернли» и «Болтон Уондерерс» — родом из фабричных городков Ланкаширских долин, которые процветали в конце девятнадцатого века, а затем стали свидетелями исчезновения текстильной промышленности и большей части легкой техники региона к концу двадцатого. Блэкпул, расположенный на побережье, был городом грехов в викторианском Ланкашире, но его туристическая индустрия и танцевальные залы пришли в упадок, а основная часть населения из рабочего класса предпочитала пакетные туры в солнечные страны и недорогие перелеты в европейские столицы для проведения мальчишников и девичников. Несмотря на проблемы региона, футбол был относительно успешным, и только «Престон» не смог провести сезон или два (в своем обычном призрачном существовании) в Премьер-лиге. Что поддерживало эти клубы, так это сочетание стойкой гражданской идентичности, которую они воплощают, и поколения местных парней, добившихся успеха, чья жизнь в налоговом изгнании привела к тому, что они впали в сентиментальную меланхолию, из-за которой хочется потратить большую часть своих денег на свой футбольный клуб.

Джек Уокер возглавил «Блэкберн Роверс», купив клуб из своего родного города в 1991 году, когда состояние, нажитое им на сталелитейном бизнесе, достигло полумиллиарда фунтов стерлингов. Он восстановил несчастный, но привлекательный «Ивуд Парк», купил конкурентоспособную команду, и они выиграли Премьер-лигу в 1995 году. «Уиган Атлетик», который был образован только в конце 1970-х годов, присоединился к двум городским регбийным клубам как часть империи спортивных товаров и команд Дэйва Уилана на «ДжейДжейБи Стэдиум». «Престон Норт Энд» и «Болтон Уондерерс» держались на плаву благодаря бизнесменам, родившимся в местных краях, но сейчас живущим в налоговой ссылке на острове Мэн: Тревор Хеммингс в «Престоне» и Эдди Дэвис в «Болтоне». Благотворителем «Бернли» был Барри Киддер, который сколотил состояние на скретч-картах и бинго-вставках в газетах и журналах. Это был бизнес, основанный на идее, что даже когда вы думали, что выиграли, на самом деле вы проиграли; довольно разумное приближение к опыту «Бернли», когда клуб попал в Премьер-лигу, а затем был быстро и позорно оттуда изгнан. Выход в АПЛ в 2014 году может позволить им сделать все это еще раз.

Болельщики были столь же страстными, хотя и менее сентиментальными. Игре 2009 года между «Блэкберном» и «Бернли» предшествовало то, что болельщики «Бернли» нарядили статую Джека Уокера в форму «Бернли» и комедийный парик, фотографии которого были размещены по всему Интернету. Это вызвало ответные граффити — надписи BRFC были разбрызганы по всему клубному магазину «Бернли». Справедливости ради, это было первое дерби на «Коттон Милл» за более чем тридцать лет. Наградой за ожидание стало огромное присутствие полиции, атмосфера, близкая к военному положению, и большая явка полицейских вертолетов и кинологических подразделений. Этого было достаточно, чтобы контролировать толпу на игре, но недостаточно, чтобы предотвратить массовые драки (вероятно, заранее подготовленные), вспыхнувшие между фанатами в двух местах центра Блэкберна. Матч-реванш в 2010 году был почти таким же ужасным, с массовыми драками внутри стадиона и за его пределами[69].

Сентиментальность была не единственной эмоциональной движущей силой футбола в Ланкашире — амбиции, эго и доступ к глобальному брендингу были частью мотивационного комплекса для этих владельцев — но сентиментальность была самой важной. В «Блэкпуле», принадлежавшем семье Ойстон, и в «Блэкберне», проданном фондом Джека Уокера индийским птицеводческим магнатам, ее больше не было. История «Блэкберна» очень похожа. Старшее поколение провинциальных филантропов и/или эгоистичных мультимиллионеров считает, что клуб, даже в Премьер-лиге, является бесконечной утечкой их богатства. Затем они продаются иностранной династии или олигарху, которые думают, что глобальный охват и культурный капитал от участия в этом соревновании стоят того, чтобы потратить на это сто миллионов фунтов стерлингов. Venkys заполучил «Блэкберн» вместе со ставшей уже привычной смесью чрезмерного энтузиазма, наивности и хаотичного авторитаризма, из-за чего клуб вылетел в их первом же сезоне в качестве владельцев[70].

История «Блэкпула» совсем другая. Когда-то здесь играл Стэнли Мэтьюз, и сейчас мало что напоминает о старой футбольной культуре в оттенках сепии, кроме того, что Мэтьюз выиграл Кубок Англии за «Блэкпул» в 1953 году. Оуэн Ойстон вырос в Блэкпуле, впитал в себя клуб и пробовал себя в актерском мастерстве, прежде чем заняться недвижимостью. В 1987 году он продал свой бизнес агентства недвижимости, как раз перед обвалом фондового рынка. Затем он приступил к приобретению отчетливо северной медиаимперии, состоящей из газет, радиостанций, ранних франшиз кабельного телевидения, конкурса «Мисс мира» и футбольного клуба «Блэкпул», как раз перед тем, как стадион превратили в супермаркет. Амбиции Ойстона в бизнесе, политике и футболе были фактически прекращены его осуждением и тюремным заключением за изнасилование в 1996 году; хотя он все еще является акционером клуба, с момента освобождения из тюрьмы он ведет затворнический образ жизни. В его отсутствие клубом руководил его сын Карл, у которого, похоже, нет ни сентиментальных привязанностей, ни региональных амбиций своего отца. Все это было бизнесом, в частности продажа половины клуба самому богатому человеку Латвии Валерию Белоконю, чьи деньги оплатили успешное выступление в Премьер-лиге. Как бурный уик-энд в Блэкпуле, сказочная затяжная пьянка, веселье, которое вы не можете себе позволить за игровыми автоматами и рулеточными столами на набережной, клуб провел год в Премьер-лиге, играя в возмутительный атакующий футбол, и это почти сошло ему с рук. Но настоящее волшебство происходило в другом месте. В результате уникального грэдграйндианского финансового контроля Ойстонам удалось платить своей команде в Премьер-лиге столько же, сколько и в Чемпионшипе, в то время как доходы увеличились более чем на £40 млн. Клуб получил неслыханную прибыль в £32 млн.[71] Они, конечно же, вылетели.

Хотя большой Юго-Восток часто называют регионом, он представляет собой сложный и разнообразный ландшафт, состоящий из затравленных зон открытой сельской местности, пригородных зон и предместий, усеянных такими разнообразными городскими поселениями, как древний Винчестер и современный город Хемел-Хемпстед, пролетарский Портсмут и позолоченные поместья Гилфорда. Если что-то и придает региону форму, так это, во-первых, общая реальность того, что он является большим спальным районом Лондона, а во-вторых, то, что, несмотря на множество небольших зон упадка, Юго-Восток был главным бенефициаром каждой недавней волны национального экономического роста и пузырей цен на недвижимость. Для городов, которые достаточно велики и достаточно удалены от магнитного притяжения Лондона, это открыло путь к определенному футбольному успеху; для тех, кто слишком близок или слишком беден, чтобы просто подняться по футбольной лестнице, произошел упадок и банкротство.

В коридоре шоссе М1, всего в пятидесяти километрах к северу от Лондона, Уотфорд был победителем, а Лутон — проигравшим. Оба города были преобразованы в девятнадцатом веке с появлением железных дорог, соединивших их с Лондоном и Севером, и оба были домом для широкого спектра обрабатывающих производств. За последние двадцать лет Уотфорд сохранил кое-что из этого и стал домом для группы многонациональных штаб-квартир. Лутон, который был центром шляпного дела и производства автомобилей, потерял и то, и другое и многое еще. «Уотфорд» так никогда не повторил успех своего второго места в старом Первом дивизионе, достигнутый в начале 1980-х годов при владельце Элтоне Джоне и менеджере Грэме Тейлоре, но в современную эпоху было по крайней мере одно краткое пребывание в Премьер-лиге. «Лутон», напротив, резко пошел вниз. Совсем недавно, в 1992 году, они были в высшем дивизионе. К 2009 году они обанкротились и вылетели в Конференцию, где провели пять сезонов в чистилище, прежде чем снова вернуться в лигу в 2014 году. По большей части болельщики «Лутона» не были счастливым племенем. Во время матча Кубка лиги с «Уотфордом» в 2002 году они затеяли драки в местных пабах и продолжили перепалку на стадионе, что означало, что игра была единственной, в которой не была соблюдена минута молчания в память о жертвах 9/11[72].

Джиллингем расположен в центре городского лоскутного одеяла, которым являются города Медуэй в Кенте — район с населением не менее четверти миллиона человек, протянувшийся вдоль реки Медуэй. Однако, несмотря на десятилетнее возрождение, клуб просто не может занять свои позиции, к большому разочарованию председателя Пола Скалли, который спас клуб от внешнего управления в 1995 году. Скалли зарабатывал свои деньги на копировальных аппаратах и использовал часть из них, чтобы поддерживать платежеспособность «Джиллингема». Он даже добился их повышения в Чемпионшип, но привлекательность лондонского футбола сдерживает толпу; скрытая миграция стала очевидной, когда «Чарльтон Атлетик» предложил автобусный маршрут «Вэлли-экспресс», чтобы забрать своих болельщиков из Кента и доставить их через Джиллингем в Юго-Восточный Лондон[73]. При таких неподходящих географических и экономических обстоятельствах, по-видимому, крайне важно обеспечить поддержку на местном уровне. К сожалению, Скалли, который пережил четырех жен и значительную личную трагедию, был подвержен вспыльчивому характеру, который привел к тому, что он в порыве досады уволил своего лучшего менеджера Тони Пулиса, публично разозлился из-за неявки болельщиков, а затем еще больше разозлил толпу, пожизненно запретив репортерам из местной газеты и бывшему председателю фонда сторонников появляться на стадионе. В настоящее время он проживает в Дубае, что не говорит о том, что он становится хоть сколько-нибудь ближе к жителям Джиллингема.

Непосредственно к западу от Лондона футбол можно найти в трех небольших городах. «Оксфорд» пережил худшее из трех клубов, выбыв из Футбольной лиги в 2006 году на четыре года, но они сохраняют внушающих страх поклонников и особое место в жизни города. Стадион «Кассам» — один из немногих архитектурных и социальных полюсов, который ближе расположен к фасаду массивного жилого комплекса Blackbird Leys, чем к шпилям университета[74]. «Суиндон Таун» провел один сезон в Премьер-лиге, но без внешнего вливания денежных средств в последнее время застрял в низших дивизионах. Напротив, «Рединг» добился значительных успехов. Сам город, вместо того чтобы быть истощенным своей близостью к Лондону, является бесконечным бенефициаром рабочих мест и инвестиций, хлынувших из его и без того чрезмерно развитых западных окраин. Клуб был куплен местным патрицием Джоном Маджески, чья огромная бизнес-империя была основана на журнале Thames Valley Trader. Его эгоизма и щедрости было достаточно, чтобы построить новый стадион — очевидно, «Маджески» — и команду, которая могла бы выйти в Премьер-лигу. «Рединг», у которого была значительная база легкой промышленности еще до современной лавины из офисных отделов и финансовых компаний, также обладал твердым ядром поддержки, которое, к счастью, переименовало стадион в «Сумасшедший дом». Они оставались с клубом в некоторые очень рискованные периоды в низших дивизионах, а на пике состояния клуба протестовали против плачевной игры команды. В назначенные ТРУСЫ-дни  (ТРудно с Усердием СЫграть?) они стали размахивать своими трусами на трибунах и выбрасывать надеванное нижнее белье на поле[75]. Именно такого рода эксцентричные поступки делают провинциальные футбольные клубы столь важными объектами сюрреалистической провинциальной гордости; однако экономика футбола означает, что старый союз этих фанатских культур с местными филантропами не ведет к успеху. Маджески, возможно, и не миллиардер, но его состояние исчисляется сотнями миллионов, и все же этого было сочтено недостаточно. В 2012 году он продал контрольный пакет акций клуба Антону Зингаревичу, сыну российского миллиардера.

Две восходящие звезды южного побережья представляют собой интересный контраст. «Брайтон энд Хоув Альбион» потерял свой старый стадион «Голдстоун» из-за первоначального предложения «отделить и продать супермаркетам», всегда отсутствующего председателя клуба Билла Арчера. За десятилетие массированной общественной и муниципальной мобилизации им удалось сохранить платежеспособность и в конечном итоге проложить путь к переезду на прекрасно оборудованный новый стадион в Фалмере, откуда они делают серьезную заявку на выход в Премьер-лигу[76]. Дальше по побережью «Борнмут» стремится срезать путь, замедляет процессы вовлечения сообщества и катапультируется из безвестности. Этот план объединил сомнительные таланты застройщика и серийного банкрота Эдди Митчелла и деньги его нового партнера, таинственного российского нефтехимического трейдера по имени Максим Демин. Демин держался в тени и оплатил самый большой зарплатный счет в их лиге, но Митчелл, чье поведение столь же велико и броско, как гротескные особняки миллионеров, которые он строит на ривьере Дорсет, этого не сделал. После домашнего поражения от «Честерфилда» он вышел на поле, крича в радиомикрофон и предлагая сразиться с толпой. «Парень в кожаной куртке, у которого глаза, кажется, вылезают из орбит... Почему бы тебе не перепрыгнуть через забор и не прийти со мной покумекать? Ну че, раз на раз?»[77] Таков брак денег, амбиций и авторитета в современной Англии.

В то время как все маленькие города на Юго-Востоке имели достаточно индустриальное прошлое, чтобы создать небольшую футбольную культуру, они были либо слишком малы, либо слишком близки к притяжению Лондона, чтобы взлететь. Единственными городскими районами, достаточно населенными рабочим классом и отличными от Лондона, чтобы обеспечить регулярное присутствие в Премьер-лиге, были соседние портовые города Саутгемптон и Портсмут. Оба пережили почти сорокалетний медленный спад, поскольку сокращение оборонных расходов и контейнеризация лишили их доков рабочих мест. В обоих уровень насильственных преступлений значительно выше, чем можно было бы предположить по их и без того плохому экономическому положению. Их унылый урбанизм, основанный на автомобилях и розничной торговле, лишил их гражданского пространства и идентичности, и в этом контексте футбольные клубы, похоже, приобрели большее значение для обозначения различий городов.

Встречи в первой половине двадцатого века были редки, «Саутгемптон» неизменно выступал в более высоком дивизионе, и атмосфера была соревновательной, но полностью дружественной. Первый зарегистрированный случай неприятностей в матчах между этими двумя командами относится к 1966 году, когда «Саутгемптон» обыграл «Портсмут» на «Фраттон Парк» на пути к выходу в Первый дивизион. Произошло вторжение на поле обеих групп болельщиков. С тех пор на матчах и около них происходила непрерывная серия инцидентов, наиболее заметным из которых был матч Кубка Англии 1984 года, в ходе которого чернокожие игроки «Саутгемптона» подвергались громким оскорблениям. В ходе последовавших боевых действий пятьдесят девять человек были арестованы на фоне масштабного ущерба, нанесенного району[78]. За последние полтора десятилетия их столкновения были неприятными, и в Интернете и на трибунах существует изощренный словарь взаимных оскорблений и атмосфера ожесточенного соперничества.

Совершенно непонятно, откуда взялась эта взаимная ненависть. Эти двое никогда не были прямыми экономическими конкурентами, поскольку Портсмут всегда был в первую очередь военным портом, а Саутгемптон — гражданским. Широко распространено мнение, что использование Портсмутом термина «Отбросы» для описания болельщиков «Саутгемптона» происходит от инцидента со штрейкбрехером в 1930-х годах, произошедшего с профсоюзными работниками корпорации Саутгемптона — утверждение, которое полностью непроверено. Странно, что современный гражданский трайбализм должен быть оправдан выдуманной историей лояльности и предательства рабочего класса. Оуэн Хатерли во время своего путешествия по архитектурным пустошам Саутгемптона задавался вопросом, не возникло ли это отчаянно ощущаемое, но выдуманное противостояние из-за неспособности должным образом восстановить район в 1960-х годах, когда лейбористское правительство Уилсона пыталось объединить их в Солент-Сити. «Футбольное соперничество "Саутгемптон"–"Портсмут" началось в конце 1960-х годов как раз в тот момент, когда Колин Бьюкенен... разрабатывал план "Саутгемптон-Портсмут Супер Сити". Можно было бы утверждать, что ненависть между Святыми и Помпи [прим.пер.: прозвища "Саутгемптона" и "Портсмута", соответственно] — то, что произошло вместо этого мегаполиса на южном побережье. Вместо настоящей современности мы получили тупой атавизм»[79].

«Саутгемптон», за исключением нескольких коротких, хотя и катастрофических лет под внешним управлением и низших дивизионах, сохранял свое место в Премьер-лиге. Клуб никогда не угрожал что-либо выиграть или куда-либо выйти — по крайней мере, с 1976 года и чудесной победы в Кубке Англии тогдашней команды второго дивизиона над «Манчестер Юнайтед». Но он упорно держался и взрастил несколько замечательных доморощенных талантов — Тео Уолкотта, Гарета Бэйла, Алекса Окслейд-Чемберлена и Люка Шоу — которые неизбежно были проданы в более богатые клубы из мегаполисов. «Портсмут» пошел ва-банк, и под руководством председателя правления Милана Мандарича выиграл Кубок Англии в 2008 году, первый титул клуба почти за шесть десятилетий. Городской совет почтил игроков, город увидел парад с автобусами с открытым верхом, а менеджеру Харри Реднаппу предложили свободу передвижения по городу. Мандарич воспользовался возможностью продать клуб с приличной прибылью. Покупателем, который не обратил особого внимания на бухгалтерию, был Александр Гайдамак, сын российско-израильского бизнесмена Аркадия Гайдамака, который занимался торговлей оружием, футболом и израильской политикой. Хотя Гайдамак-младший утверждал, что все это были его собственные деньги, интересно отметить, что вскоре после финансовых и юридических трудностей его отца финансирование «Портсмута» сыном иссякло. Клуб, финансы которого были совершенно неустойчивыми, перешел под внешнее управление в 2009 году. В какой-то момент казалось, что клуб будет куплен предпринимателем в сфере недвижимости из Дубая Сулейманом аль-Фахимоном, затем оказалось, что он находится в руках таинственного Али аль-Фараджа, саудовца, который никогда не появлялся на публике. Тем временем, чтобы удержаться на плаву, клуб взял кредит у Portpin, гонконгской компании, принадлежащей Балраму Чайнраю, который в конечном итоге вывел клуб из под внешнего управления, чтобы защитить свои собственные инвестиции. Затем он продал «Портсмут» россиянину Владимиру Антонову и сохранил за собой обеспеченное долговое обязательство на сумму £17 млн. перед самим клубом, гарантировав Чайнраю эти деньги, если он будет продан. Когда другие предприятия Антонова перешли под внешнее упавление, то же самое произошло и с «Портсмутом» — во второй раз. На заключительном отрезке все свелось к борьбе между доверием болельщиков «Портсмута» и Чайнраем и его союзниками, которые были полны решимости выжать из клуба все до последней копейки, прежде чем отпустить его и его долговые обязательства. Поскольку клуб сейчас находится в низшей лиге английского профессионального футбола, всего через пять лет после победы в Кубке Англии, вопрос был окончательно урегулирован в Высоком суде таким образом, что клуб перешел к фонду болельщиков «Портсмута».

Футбол в Йоркшире приобрел что-то от нуар-фильмов. Картина коррумпированных застройщиков, нечестной полиции и клановой элиты, нарисованная в триллерах Дэвида Писа «Квартет красной шапочки» [Red Riding Quartet], была недалека от истины, о чем совершенно ясно свидетельствуют результаты независимого расследования о «Хиллсборо»[80]. Что еще театральнее, было много поверхностного чванства и тайных сделок, в результате которых футбольные клубы обменивались под покровом ночи. Для региона, который ранее был олицетворением скупости, йоркширский футбол оказался особенно подвержен искушениям перерасхода средств и чрезмерного потакания своим желаниям. «Лидс Юнайтед» и «Брэдфорд Сити» «осуществившие мечту» и, продемонстрировавшие пиротехническую демонстрацию высокомерия, взорвались. Джеффри Ричмонд, получивший прибыль от продажи компании по производству прикуривателей, вывел «Брэдфорд» с низов лиги в Премьер-лигу и сразу же снова опустился вниз, обанкротив клуб и самого себя. После того, как клуб чудом выжил в Премьер-лиге в последний день сезона, последовали, по словам самого Ричмонда, «шесть недель безумия»: экстравагантные расходы, увеличение заимствований, ужасающе плохие трансферы и увольнение менеджера Пола Джуэлла, который был настоящим архитектором успеха клуба. Команда опустилась в нижнюю часть таблицы и оставалась там до тех пор, пока, к счастью, не избавилась от своих страданий из-за вылета. «Лидс» под руководством Питера Ридсдейла сделал то же самое, только крупнее, лучше и громче, неистово пробившись в полуфинал Лиги чемпионов в 2001 году, прежде чем пришло время расплачиваться. Последовали два вылета, внешнее управление и десятилетие вне Премьер-лиги.

В бывшей Социалистической Республике Шеффилд на протяжении двух десятилетий наблюдалась почти непрерывная неуспеваемость. В конце концов, это город, который может претендовать на старейший футбольный клуб в стране (ФК «Шеффилд», образованный в 1858 году) пускай и не входивший в число основателей Футбольной лиги, то есть два профессиональных клуба, которые играли важную роль во все эпохи английского футбола. «Шеффилд Уэнсдей» и «Шеффилд Юнайтед» оба были основателями Премьер-лиги. «Юнайтед» вылетел в 1994 году и с тех пор провел всего один сезон на вершине, в то время как «Уэнсдей» опустился до третьего эшелона, постоянно обремененный значительными и, кажется, неразрешимыми долгами. В Йоркшире все сюжетные линии мрачны, все концовки были запутанными, поскольку собственное графство Бога колеблется между двумя неприятными, но, казалось бы, неизбежными выводами: медленным, изнуряющим упадком или саморазрушительными попытками занять место на вершине.

IV.

Спортивная жизнь для большинства клубов на футбольной периферии всегда была мрачной. За последние двадцать лет концентрация богатства и статуса в центре спорта сделала провинциальный футбол в маленьких городках, по мнению некоторых, еще более безнадежным и далеким от реальности, чем когда-либо. По большей части игра проходила на ничем не примечательных, залатанных или пришедших в упадок стадионах, перед небольшими толпами, собранными из крошечных подведомственных территорий, и все это при нестабильном финансовом положении. В эпоху насыщенного освещения Премьер-лиги на телевидении и в средствах массовой информации привязанности и кошельки многих болельщиков переместились в мегаполис. По крайней мере, для трех десятков команд нет ничего, кроме сражений за выживание и безвестности в низших лигах, которых можно ожидать, казалось бы, вечно.

И все же публика по-прежнему приходит: более 20 000 человек в неделю, чтобы посмотреть, как «Вулверхэмптон Уондерерс» сражается в Лиге Один, более 15 000 — в «Портсмуте», находящемся у подножия четвертого яруса, 6 000 — в «Бристоль Роверс», где почти 11 000 зрителей при полном аншлаге наблюдали за их выходом в Конференцию. Если вы когда-либо проводили субботний день на стадионе «Бристоль Роверс», вы знаете, что футбол должен предлагать гораздо больше, чем любовь к искусству или вкус победы. Лишенные возможности делать что-либо, кроме как копаться в самом низу футбольного мира, фанатские культуры, коллективные удовольствия и цели футбола на периферии еще более отчетливо проявляются как упражнение в воображаемом сообществе. Эта роль усилилась за последние двадцать лет по мере того, как исчезли другие аспекты отчетливой местной идентичности. Региональная экономическая специализация и укоренившиеся местные фирмы были потеряны из-за глобальной конкуренции или иностранных слияний и поглощений, в то время как характерные местные главные улицы были гомогенизированы безвкусными фасадами сетевых магазинов и брендов.

В таком случае особенно прискорбно, что футбольные периферии служат охотничьими угодьями для самых продажных, вводящих в заблуждение и сомнительных владельцев клубов и директоров. В то время как небольшое количество крупных городов привлекает местных мультимиллионеров, даже случайных миллиардеров сейчас, крошечный финансовый капитал и зачастую большие долги клубов низшей лиги делают их легкой добычей для решительных. В эпоху резкого роста цен на недвижимость единственным реальным активом этих клубов стали их стадионы, или, скорее, земля, на которой их стадионы были неудобно пристроены. Используя модель, впервые предложенную Биллом Арчером в «Брайтоне» и Сэмом Хаммамом в «Уимблдоне», стадионы были отделены от своих клубов путем передачи права собственности на них подставным компаниям. Недобросовестные владельцы затем искали всевозможные способы перемещения, выселения и ликвидации своих собственных клубов в погоне за замельной сделкой с мега-супермаркетом или застройщиком птицефабрик. Там, где это не удавалось сделать, они решили взимать грабительскую арендную плату. Наряду с истощителями активов были романтики с мечтательными глазами, пользующиеся дурной славой проходимцы, отмыватели денег и прощелыги на последней взрывоопасной дуге эгоистичной жизни. Судьба фанатских кампаний по оспариванию и вытеснению этой галереи мошенников свидетельствует как о стойкости провинциального гражданского общества, так и о слабости их позиций.

Единственные клубы, которым за последние два десятилетия удалось выбраться из футбольных трущоб и попасть в Премьер-лигу — это клубы из средних, но изолированных городов Востока Англии: Халл Сити, Норвич Сити и Ипсвич Таун. Все три клуба не смогли сохранить свой статус в Премьер-лиге, а затем пережили огромные финансовые кризисы, когда вылетали из нее; «Халл» и «Ипсвич» были вынуждены войти под финансовое внешнее управление, а «Норвич» был спасен от подобной участи лишь в последнюю минуту. На протяжении большей части двадцатого века восточноанглийские клубы тихо процветали благодаря союзу местных бизнесменов-патрициев с их небольшим рабочим классом, набранным из отраслей легкой промышленности региона, сельскохозяйственного машиностроения и пищевой промышленности. В начале 1990-х «Норвич Сити» и «Ипсвич Таун» выступали в Премьер-лиге, причем в 1993 году «Сити» был достаточно хорош, чтобы занять третье место. Оба, однако, вылетели из лиги в 1995 году, прежде чем можно было бы закрепить там их длительное пребывание.

Короткий период успеха «Норвича» пришелся на режим Роберта Чейза, преуспевающего местного строителя, который спас клуб в середине 1980-х и мудро, но редко для председателя, сосредоточился на кирпичах и растворе, а не на подборе команды. Действительно, было известно, что он называл команду просто «футбольным отделом». Снижение эффективности футбольного отдела в конечном итоге поставило под угрозу остальные амбиции Чейза, поскольку за вылетом последовала срочная продажа игроков в сочетании со все более причудливыми решениями о расходах, включая печально известные толстые ковры для представительской зоны, огромный парк клубных автомобилей и радиостанцию в день матча. Длившаяся год кампания болельщиков по вытеснению Чейза завершилась мелким бунтом на «Кэрроу Роуд», в ходе которого были разбиты окна и толпу травили полицейскими собаками[81]. Чейз продал компанию, и его акции в конечном итоге оказались в руках телевизионного шеф-повара Делии Смит и ее мужа Майкла Винна Джонса. Пара извлекла выгоду из редкого сочетания аристократизма Норвича, характерного для кафедрального собора, и грубости пролетария маленького городка. С одной стороны, «Норвич» является домом для коммерческих операций Делии Смит и, без сомнения, обеспечивает лучшее питание на любом английском футбольном стадионе, будь то бургеры в день матча или ужины, отмеченные звездой Мишлен, доступные владельцам платиновых абонементов. С другой стороны, фан-зона на «Кэрроу Роуд», где собираются самые громкие фанаты «Норвича», известна тем, что поет хвалу Тони Мартину, фермеру из Норфолка, застрелившему подростка-грабителя в своем доме, песней «Есть только один Тони Мартин»; более выразительно, на мотив London Bridge is Falling Down, «Тони Мартин — наш друг, он стреляет в цыган»[82]. Эти две стороны клуба блестяще завершили игру, когда в перерыве на поле «Кэрроу Роуд» вышла эмоциональная, даже переутомленная Делия Смит. «Норвич» растратил лидерство в счете с 2:0 против «Манчестер Сити» в разгар борьбы клуба за выживание. В попытке разбудить сонную толпу она крикнула в микрофон: «Послание для лучших футбольных болельщиков в мире: нам нужен здесь двенадцатый человек. Где вы? Где вы? А ну-ка просыпайтесь! Давайте!» Это не тот тон, который используется в популярной кулинарии, и, похоже, на поле он также не сработал. «Норвич» проиграл со счетом 2:3 в добавленное время. Однако это принесло Смит признание трибун, которое ранее от нее ускользало[83]. Ее режим был достаточно жестким, чтобы пережить вылет и вернуться в Премьер-лигу, не разорившись. Он также приобрел странный, ироничный оттенок из-за своей аристократичности; изменение, вызванное назначением Стивена Фрая директором и футбольным послом и транслируемое ассоциацией клуба с альтер-эго диджея провинциального радио Стива Кугана — Аланом Партриджем[84].

В период расцвета «Ипсвича» в 1970-х годах у него был еще более общительный председатель в лице Джона Кобболда, который заметил о его стиле руководства в клубе: «Единственный кризис здесь — это когда у нас заканчивается белое вино в зале заседаний»[85]. Его преемником стал другой старый итонец, майонезный магнат Дэвид Шипшенкс, который показал себя образцом патрицианской ответственности и финансовой осмотрительности, вернув клуб в Премьер-лигу в 2000 году, не спустив все деньги: «Так много в футболе связано с кратковременной славой, которая столь часто приводит к взлетам и падениям. Мы вообще не такие»[86]. А потом они оказались именно такими. «Ипсвич» попал в еврокубки, потратил много денег на новых игроков и был быстро отправлен в низшую лигу из-за растущего долга и непосильной заработной платы, что закончилось периодом финансового внешнего управления. Финансовое спасение пришло в виде Маркуса Эванса, малоизвестного, но фантастически богатого бизнесмена, чья гостиничная и конференц-группа сколотила состояние на организации глобальных сетевых мероприятий для военной и профессиональной элиты. Однако он неохотно расставался с деньгами, которые могли бы вернуть «Ипсвич» в высшую лигу, и в последние годы проявлял все более параноидальное отношение к критике; настолько параноидальное, что клуб нанял полицейских в штатском, чтобы запугать продавца фэнзинов (и его детей) с улицы Портман-роуд[87].

До тех пор, пока «Халл» не получил повышение в 2008 году, «Сити» самоуничижительно хвастался, что он был крупнейшим в Англии клубом, который никогда не играл в футбол высшего класса, и эту судьбу часто приписывают преданности города регбийной лиге, за которую он мог поддерживать две команды, но на самом деле это не было никак не связано с уровнем владельцев клуба на протяжении многих лет. В середине 1990-х годов клуб находился в руках Кристофера Нидлера, который унаследовал его акции от своего отца. Он придерживался стратегии деструктивного застоя: не желал вкладывать деньги в команду, но в то же время эмоционально не мог позволить клубу уйти из семейных рук. Тем временем его правая рука, председатель Мартин Фиш, сумел оттолкнуть значительную часть сторонников. Список обвинений включал размещение огромного контингента выездных болельщиков «Брэдфорда» на домашней трибуне и вытеснение местных болельщиков; продажу заветной таблички с названием клуба, никому не сказав об этом; и доведение клуба до грани банкротства[88].

Нидлер в конце концов сдался, уступив маловероятной фигуре Дэвида Ллойда, мелкого теннисиста-профессионала, ставшего амбициозным магнатом оздоровительных клубов. У него, по крайней мере, был план, который состоял в том, чтобы объединить клуб футбольной лиги и лиги регби, создать то, что он назвал «американским городом досуга» и, конечно же, продать «Бутберри Парк» супермаркету. Халл не столько плохо отреагировал на обаяние Ллойда, сколько вообще почти никак не отреагировал. Так что он испытал немалое облегчение, когда нашел кого-то с еще более диким ви́дением незадачливых болельщиков «Халл Сити». Пришел Стивен Хинчклифф, человек, которого описывают как «живая, дышащая реклама Mercedes для подходящего и правильного человека»[89]. Нищим выбирать не приходится, и поклонники «Халла» приняли яркого Хинчклиффа. Городской совет, который единственный в Англии построил и управляет собственной телекоммуникационной компанией, продал ее за пару сотен миллионов и решил инвестировать в новый стадион для местных спортивных команд. Имея значительное население и новый стадион на подходе, Хинчклифф мечтал о Премьер-лиге. В конце концов он попал в тюрьму, а «Халл» так никуда и не вышел. Его безумно иррациональный розничный конгломерат FACIA в 1997 году разорился. В 2001 году он был приговорен к пяти годам за коррупцию и взяточничество, и футбольный клуб перешел под внешнее управление. Первоначально спасенный бывшими директорами «Лидса», которые бежали из-под обломков на «Элланд Роуд», клуб, наконец, приобрел владельцев с достаточно глубокими карманами и достаточно безрассудными инстинктами, чтобы вывести их в Премьер-лигу и остаться там еще на один сезон перед неизбежным вылетом и распадом в 2010 году. Последовал второй период внешнего управления, и теперь у клуба непогашенные долги в двадцать раз превышали те, что были накоплены всего за девять лет до этого. Обещание футбола Премьер-лиги, тем не менее, остается заманчивым, способным вызвать зуд даже у самого трезвого предпринимателя. «Халл» и его долги перешли в руки промышленника египетского происхождения Ассема Аллама, который за тридцать лет незаметно сколотил состояние в Халле со своей компанией по производству дизельных двигателей. Накопив что-то около £150 млн., он и его семья вложили в клуб пятьдесят миллионов и в 2013 году были вознаграждены возвращением в Премьер-лигу. «Халл Сити», возможно, был достаточно хорош для Премьер-лиги, но что касается Аллама — недостаточно хорош для мирового рынка. Он сменил название команды на «Халл Сити Тайгерс» и предпочел бы полностью отказаться от «Сити». «Название "Халл Сити" не релевантно, — сказал он. — Мне не нравится слово «Сити", потому что оно распространено... А речь идет об идентичности. "Сити" — паршивая идентичность»[90]. По крайней мере, на данный момент эти амбиции были сорваны: широко поддерживаемая кампания болельщиков против смены названия боролась с Алламом и дошла вплоть до Совета Футбольной ассоциации и победила.

У небольших городов региона дела обстояли не так хорошо, поскольку один за другим они были исключены из Футбольной лиги и отброшены в Конференцию: Бостон в 2007 году, Мэнсфилд на окраине восточного Ноттингемшира в 2008 году, Гримсби в 2010 году и Линкольн в 2011 году. Хотя все эти вылеты сопровождались определенной суматохой, некомпетентностью и невезением, ни одно из них не приобрело столь пантомимного качества, как крах «Мэнсфилд Тауна». Трудно сказать, следует ли владельцу и председателю правления Киту Хэслэму сыграть одну из Гнусных сестер, Злого колдуна или Али-Бабу и его сорок разбойников. Возможно, лучше всего представить его играющим всех трех, особенно последнего. За двенадцать лет работы в «Мэнсфилде» Хэслэм получил от клуба более полумиллиона фунтов в виде беспроцентных займов, еще полмиллиона получил от земли, которую он продал клубу для молодежной академии, которая так и не была построена, и в довершение всего получал щедрую зарплату в размере £66 тыс. в год. Что еще более примечательно, даже волшебно, так это то, что ему удалось извлечь столь значительную добычу в то время, когда клуб постоянно терял деньги и работал с прискорбно маленьким бюджетом.

Уровень презрения Хэслэма к «Мэнсфилду», казалось, достиг пика, когда в 2008 году было объявлено, что он продает клуб Джону Батчелору, имя которого гарантированно вселяло страх Божий в любой футбольный клуб. Батчелор сделал себе имя как неудачливый предприниматель, занимающийся автогонками, и еще более неудачливый директор футбольного клуба «Йорк Сити». Его короткое, но бурное правление в «Йорке» было эксцентричным. Стремясь завоевать американский рынок, он сменил название команды на «Йорк Сити Соккер Клаб». Он подписал контракт, хотя тот так и не был исполнен, на развитие стадиона клуба с Persimmon Homes, а затем помог себе несколькими очень крупными займами и дивидендами из клубной казны, прежде чем уйти, оставив их спускаться в Конференцию под управлением фонда болельщиков. Мастерским ходом Батчелора в «Мэнсфилде» было объявить о своей заявке и предложить клубу сменить название на «Харчестер Юнайтед», вымышленную звезду долгоиграющей мыльной оперы Sky «Команда мечты»: «"Харчестер" более раскручен, чем "Мэнсфилд". Это вовсе не оскорбление "Мэнсфилда", потому что это клуб с давними традициями, но это просто факт. Один клуб показывают по телевидению уже десять лет, а другой — нет»[91]. И он реально не шутил. Батчелор не только уже сменил название «Йорк Сити», но и в погоне за спонсорством своей несуществующей команды по автогонкам сменил свое собственное имя на Джон БэндКью. Даже у Хэслэма не было достаточно наглости, чтобы продать клуб Батчелору, чей доступ к финансированию в любом случае был довольно неясен. Вместо этого Хэслэм выплатил себе дивиденды в размере £2,36 млн. в 2008 году и сразу же потратил часть денег на покупку стадиона «Мэнсфилда»[92]. Несколько месяцев спустя «Мэнсфилд» вылетел из Футбольной лиги в последний день сезона. Болельщики хозяев решили штурмовать ложу директоров, и местный бизнесмен, который вел переговоры о покупке клуба у Хэслэма, воспользовался возможностью, чтобы ударить его по лицу. «Мэнсфилд» был бездомным, вылетевшим из лиги, разоренным и платил Хэслэму £120 тыс. год за игру на своем старом стадионе.

Что делает историю «Мэнсфилда» такой мрачной, так это то, что Хэслэм, похоже, никогда не демонстрировал ни искорки любви или романтики, ни полета фантазии, чтобы размыть резкие грани своей жадности. Для этого нужно отправиться на запад, к «Карлайл Юнайтед» и Майклу Найтону. Найтон пробовался как школьник в «Эвертоне» и тренировался в «Ковентри Сити», прежде чем травма положила конец его короткой карьере. Мечты рухнули, он продолжал зарабатывать достаточно денег на развитии недвижимости и управлении частной подготовительной школой в Хаддерсфилде, чтобы позволить себе роскошь налогового изгнания на острове Мэн. Летом 1989 года, когда бо́льшая часть страны переживала ужасное влияние «Хиллсборо» и, казалось бы, неудержимый упадок английского футбола, Найтон увидел в этом положительные стороны: мир, в котором коммерческая наглость, интеллектуальный маркетинг и новые телевизионные технологии позволили бы футбольным клубам использовать свои готовые и хорошо известные бренды и превратить их в многомиллионный бизнес. Задействовав некоторые из своих деловых контактов и получив огромный овердрафт от Bank of Scotland, Найтон с помощью очарования пробрался в офис председателя правления «Манчестер Юнайтед» Мартина Эдвардса. Оказавшись там, он нарисовал смелую картину грядущего футбольного мира — прежде всего финансовый потенциал новых систем телевизионной передачи, которые только зарождались, — и предложил Эдвардсу £20 млн. за его контрольный пакет акций «Манчестер Юнайтед». Эдвардс был заинтересован в продаже, и об этом переходе было объявлено на домашнем матче «Юнайтед». Найтон, вне себя от волнения, оделся в тренировочную форму и вышел на поле навстречу публике. Она смотрела, как он немного поимпровизировал с мячом, проделав разные трюки, после чего аккуратно забил три мяча в сетку ворот. Эдвардсу и остальным членам правления внезапно стало очень не по себе из-за того, кому они собирались передать клуб. Найтона убедили отказаться от предложения, и ему разрешили играть директора в течение трех лет[93]. Найтон никогда не собирался быть боссом в «Юнайтед», а именно им он и должен был быть. Он покинул клуб, чтобы стать боссом «Карлайл Юнайтед» как раз в тот момент, когда «Манчестер Юнайтед» начал свое восхождение к доминированию в английской игре, используя стратегию, удивительно похожую на ту, которую он впервые представил в 1989 году.

В течение нескольких славных лет «Карлайл Юнайтед» был идеальным средством для проявления блестящей способности Найтона к саморекламе, неистовых амбиций и неугасимого дружелюбия. Клуб обошелся дешево, всего в £75 тыс., у него не было местных конкурентов, и он владел большим количеством пустой земли со всевозможным потенциалом для развития. Найтон пообещал, что в течение десяти лет они будут в Премьер-лиге. Продвижение на третий уровень должным образом последовало в 1995 году, а в 1997 году в Камбрию пришла компания Auto Windscreens Shield. Затем импульс пошатнулся, и последовало вылет, причем сам Найтон теперь исполнял обязанности тренера. И все же, если не было успеха, то была мелодрама. Год спустя клуб был спасен от второго вылета подряд и вылета из Футбольной лиги на последних секундах финальной игры последним касанием матча — голкипер Джимми Гласс ударом ноги сравнял счет. За кулисами, и вот уже некоторое время проект Найтона рушился. Его подготовительная школа обанкротилась в 1997 году, но не раньше, чем выплатила то, что оставалось в банке компаниям семьи Найтон, прежде чем налоговые органы или кто-либо другой смог потребовать причитающееся. Позже, в смягчающих обстоятельствах, Найтон признал, что эти деньги были в основном использованы для «Карлайл Юнайтед». Больше не будучи неуязвимым предпринимателем, его другая публичная персона романтического визионера потерпела крах, когда репортер местной газеты сообщил, что Найтон сказал, что его внутреннее побуждение пришло от следования советам инопланетян, которые прилетали посмотреть на него в НЛО, когда он был маленьким. Деньги ушли; в 2002 году «Карлайл» перешел под внешнее управление, а Майкл Найтон ушел из клуба. Непреходящим символом правления Найтона была Новая Восточная трибуна; единственная значительная часть реконструкции, которой он руководил. Разумная, хотя и неординарная конструкция, трибуна также значительно длиннее поля, на которое она обращена. Следовательно, бо́льшая часть ее сидячих мест забита в один угол, ожидая перемещения самого поля, которого так и не произошло.

«Карлайл Юнайтед» был уничтожен некомпетентностью в сочетании с непомерными амбициями, в то время как «Честер Сити» и «Рексхэм» были попросту ограблены. В 1996 году Марк Гутерман возглавил «Честер Сити», его поведение лучше всего охарактеризовал многострадальный болельщик «Честера», который написал, что Гутермана «обычно описывают как манчестерского торговца недвижимостью, хотя это может означать что угодно. Марк, дородный парень в очках лет тридцати с небольшим, водит Aston Martin и любит, чтобы его видели на выездных матчах в компании гламурных женщин»[94]. На домашних играх его осаждали разгневанные кредиторы — стиральщик формы удерживал неоплаченные футболки, игроки оставались без зарплаты, а клуб был введен под внешнее управление. Показателем того, насколько низко пал авторитет Гутермана, стало то, что болельщики приветствовали предложение Терри Смита, совершенно неизвестного и относительно неудачливого игрока в американский футбол и тренера. Гутерман не мог поверить в свою удачу и смылся, оставив Смита за главного. Почти первым его поступком было уволить менеджера, взять управление на себя и опробовать несколько приемов из НФЛ: капитаны защиты, полузащиты и нападения, а также молитва Господня в раздевалке[95]. Это было ново, это было по-другому, но это не сработало. Смит увел «Честер» на дно лиги, с позиции, с которой, несмотря на его отставку с поста тренера, они так и не смогли сбежать. В свой первый сезон на посту главного тренера Смиту впервые за шестьдесят три года удалось вывести «Честер» из лиги. Следующий сезон в Конференции завершился массовым протестом против Смита, когда фанаты пронесли гроб «Честер Сити» по центру города; после финального свистка последней игры стюарды клуба бросили на поле свои куртки с улучшенной видимостью и развернули баннер «Смит — вон». Похоронным звоном для «Честера» стало прибытие Стивена Воана, известного как ливерпульский боксерский промоутер, а затем председатель полупрофессионального клуба «Барроу».

Примечательным поворотом событий стало то, что «Барроу» выдалось играть против «Честера» в четвертом отборочном раунде Кубка Англии всего через месяц после того, как Воан возглавил чеширский клуб. Чтобы избежать какого-либо конфликта интересов, Воан продал свои акции «Барроу» за бесценок художнику и декоратору из города по имени Бобби Браун, который продал их обратно Воану после игры. Затем Воан продал свои акции дальше, но пытался удержать стадион «Барроу», пока не был вынужден вернуть его по решению суда. Если такого стиля работы было недостаточно, чтобы обеспокоить «Честер Сити», то на интернет-сайтах «Барроу» было много другой информации. Воан, безусловно, вложил деньги в клуб и построил новую трибуну, но он никогда не был до конца откровенен в том, откуда взялись эти деньги. Подробности все еще неясны, но в своей автобиографии ведущий член ливерпульского синдиката по контрабанде кокаина Кертис Уоррен сообщает, что пролетел над стадионом «Барроу» на Холкер-стрит и заметил надпись: «Это принадлежит мне»[96].

В течение нескольких лет Воан, казалось, финансировал команду, и в 2007 году «Честер» снова поднялся в лигу. Несмотря на такого рода успех, многие по-прежнему с подозрением относились к председателю, и это отношение было подтверждено решением клуба почтить минутой молчания память значительного благотворителя, который недавно скончался. Колин Смит, как выяснилось, был вторым человеком в кокаиновой операции Кертиса Уоррена и был застрелен его бывшими колумбийскими торговыми партнерами. В следующем году дела «Честера» сразу же пошли на спад, а затем клуб перешел под внешнее управление, поскольку его гигантские долги стали ощутимыми. К этому времени сам Воан был признан виновным в мошенничестве с налогом с продаж на сумму в полмиллиона фунтов стерлингов в своей команде по регби в Уиднес, каруселью мошенничеств, при которых налог с продаж взыскивается с несуществующих товаров и фальшивых покупок[97]. Благодаря этому Стивену Воану выпала честь стать первым человеком, провалившим новый тест ФА на пригодность для директоров футбольных клубов. Воан ушел из правления, но клуб остался в руках семьи и закадычных друзей. Фанаты «Честера» в ответ организовали бойкот своего собственного клуба, и посещаемость упала с унылых 2000 до жалких пятисот. Затем домашняя игра против «Истборна» была отменена после протеста болельщиков, вышедших на поле. В начале 2010 года игроки, которым месяцами не платили, сорвались и отказались садиться в командный автобус, направлявшийся в Форест Грин; на следующей неделе полиция отказалась работать на домашнем матче против «Рексхэма», поскольку им тоже не заплатили. Налоговые органы совершили контрольный выстрел и закрыли «Честер Сити», который был исключен из Конференции незадолго до того, как с юридической точки зрения клуб был полностью распущен. В последний раз о Стивене Воане слышали, как он ударил полицейского в Ливерпуле и перенес свою страсть к боксу и футболу на Мальту[98].

В 2002 году «Рексхэм» был куплен нашим старым другом из Честера Марком Гутерманом, который сейчас работает с застройщиком Алексом Хэмилтоном. К приезду Гутермана, учитывая его неудачное пребывание в составе главных соперников клуба, отнеслись с большим подозрением. Он сказал болельщикам «судить о нем по подписаниям», и так им и следовало поступить; особенно по соглашению, подписанному двумя владельцами, где их план относительно клуба был изложен с весьма примечательной и освежающей откровенностью: «Руководство футбольного клуба "Рексхэм" должно осуществлять равный контроль с главной и единственной целью — извлечь максимальную выгоду из имущественных активов футбольного клуба в интересах Алекса Хэмилтона и Марка Гутермана»[99]. Верные своему слову, пара приобрела в собственность территорию ипподрома. и немедленно передал его Crucialmove, компании, принадлежащей Хэмилтону. Еще £300 тыс. были выплачены, по сути, им самим, за расторжение 125-летней аренды футбольного клуба стадиона, и в сделку был включен новый пункт, который позволял владельцам «Рексхэма» выгнать свой собственный клуб с их собственной площадки по уведомлению за двенадцать месяцев. Сразу стало понятно к чему это ведет. Хэмилтон должным образом отдал своей собственной футбольной команде приказ о том, чтобы осенью 2004 года они съехали. Однако план по размещению B&Q на месте стадиона провалился, и катастрофические финансы клуба привели к тому, что он попал под внешнее управление, которое, взглянув в документы, подали на Гутермана и Хэмилтона в суд на вполне обоснованных основаниях, что они действовали не в наилучших интересах компании, а занимались неприкрытым злоупотреблением своим положением. Стадион был возвращен, но ущерб был нанесен, и при новом владельце «Рексхэм» приобрел еще одну огромную кучу долгов. Почти десять лет спустя клуб пережил множество местных бизнесменов в качестве владельцев, период правления и в 2008 году вылет в Конференцию после восьмидесяти семи лет в лиге. Как и в случае со многими учреждениями, которые развалились в том году, они были спасены усилиями общественности и государственного сектора, поскольку теперь все зависит от фонда болельщиков, а «Рейскурт Граунд» был защищен, когда благотворительный местный университет купил право собственности.

Если границы Уэльса оказались суровыми футбольными пустошами, проклятой землей, притягивающей недоброжелателей, то Юго-Запад — скорее туманное и сбивающее с толку болото, где прогресс легко останавливается, амбиции тонут в зыбучих песках и нормальная логика рушится. Бристоль, в зависимости от того, как вы оцениваете его население, является примерно шестым или седьмым по величине городом Англии. Он хорошо связан с остальной частью страны и исторически обладал значительной индустриальной экономикой и значительным населением рабочего класса. И все же, несмотря на все эти основные предпосылки умеренного футбольного успеха, такового не было[100]. «Бристоль Сити», расположенный на юге города, провел пять сезонов в высшем дивизионе в эдвардианскую эпоху, но вернулся только на один сезон в период с 1976 по 1980 год. «Бристоль Роверс», который обосновался на востоке и севере города, почти все свое существование провел, прыгая между вторым и третьим уровнями лиги, если не прибывал на самом дне.

Идея о том, что город слишком мал для двух клубов и мог бы извлечь выгоду из слияния, никогда ни у кого не вызывала поддержки — факт, подчеркиваемый кислой антипатией и эпизодическим насилием, которые вызывали редкие матчи клубов в дерби. Действительно, по мере того, как удаленность Бристоля от новых футбольных центров становилась все больше, значимость и нестабильность дерби возрастали: в 1997 году «Роверс» на последней минуте сравнял счет у трибуны «Эштон Гейт», что вызвало вторжение на поле 400 болельщиков «Сити» и массовую драку; в 2004 году послематчевая потасовка, последовавшая за совершенно неважным матчем турнира Джонстоун Пейнт Трофи на «Мемориал Граунд» «Роверс» потребовал размещения вертолетов, спецназа и собак на благопристойных улицах Хорфилда и Бишопстона[101].

Конкурирующие виды спорта — регби и крикет в городе часто предлагаются в качестве альтернативного объяснения отсутствия футбольных успехов, но, хотя оба вида спорта получили значительную поддержку со стороны более состоятельных граждан Бристоля, ни Бристольский регбийный клуб, ни крикетный клуб графства Глостершир не являются силой, с которой приходится считаться в их собственном виде спорта, и ни один из них не привлекает такой толпы или пыла, которая могла бы серьезно подорвать футбольные команды. Скорее, разгадка слабых результатов Бристоля в футболе кроется в его городском ландшафте и географии. Центр Бристоля, когда-то являвшийся домом для крупнейшего порта за пределами Лондона, утратил почти все следы своей функционирующей морской и промышленной базы. Все операции были перенесены в прибрежный контейнерный порт Эйвонмут, расположенный в десяти километрах вниз по реке. Аналогичным образом, табачные фабрики и склады в рабочих кварталах Южного Бристоля закрылись, и многие из людей, которые жили там и в старых домах по всему центру города, были давно вывезены в периферийные поместья Хенгроув и Витхивуд на юге. Аэрокосмическая и машиностроительная промышленность в северной части города и старые зоны добычи полезных ископаемых на востоке административно даже не являются частью города, а находятся в Южном Глостершире и Северном Сомерсете, соответственно, Бристоль, намеренно или нет, возможно, более тщательно, чем любой другой город, очистил свои внутренние районы от традиционной социальной базы футбольного рабочего класса[102]. Судьба «Бристоль Роверс» является этому примером.

В послевоенную эпоху грязный, но всеми любимый стадион «Иствилл», расположенный недалеко от центра города, был домом, хотя «Роверс» лишь арендовали площадку и должны были делить ее с собачьими бегами, гоночным треком и воскресным рынком. В 1986 году стадион загорелся, и «Роверс» пришлось съехать. Временный отъезд стал постоянным, когда «Иствилл» снесли и заменили гигантским Tesco и еще более крупной IKEA. Последовало почти два десятилетия в дали от дома. «Роверс» проводили свои домашние матчи на «Твертон Парк» в Бате, в то время как городской совет отбивал все попытки найти место для нового стадиона поближе к их старому дому. Обычно аполитичные болельщики «Роверс» фактически участвовали в местных выборах 1994 года как Бристольская партия, пытаясь привлечь внимание к проблемам клуба. «Роверс» нашли временное пристанище на «Мемориал Граунд» регбийного клуба, и им посчастливилось оказаться в выигрыше, когда их арендодатели разорились, что позволило им выкупить стадион. Не сумев получить разрешение на строительство стадиона и студенческого жилья, они теперь предлагают переехать на северную кольцевую дорогу, которая находится за пределами собственно Бристоля, но ближе к рабочим окраинам Филтона и Кингсвуда. На этот раз их отъезд на периферию должен был состояться на их собственных условиях, и они собираются оставить ядовитую пилюлю для комфортных и слегка богемных кварталов Северного Бристоля. «Роверс» продаются в пользу компании Sainsbury, которая планирует построить вампирический супермаркет в начале того, что до сих пор было крупнейшей и наиболее успешной независимой торговой улицей Бристоля[103]. Серия судебных разбирательств не смогла их остановить, но некомпетентность совета директоров и менеджмента «Роверс» вполне может. После двух заигрываний с вылетом «Роверс» наконец-то прошел весь путь вниз и в последний день сезона 2014 года впервые выбыл из Футбольной лиги. Сможет ли команда, застрявшая в Конференции, выдержать грандиозные экономические прогнозы относительно нового стадиона «Филтон», еще предстоит выяснить.

«Бристоль Сити», всегда более крупный из двух клубов, оставался на «Эштон Гейт» на протяжении всего своего существования и, как и «Роверс», страдал от исхода рабочего класса из старых домов Эштона, Бедминстера и Саутвилла. Однако с начала 1990-х годов у него появился серьезно богатый владелец: Стив Лэнсдаун, который в 1980 году стал соучредителем инвестиционной брокерской компании Hargreaves Lansdown. К 2012 году, когда он отправился в налоговое изгнание на Гернси, сообщалось, что состояние Лэндсдауна составляло около полумиллиарда фунтов стерлингов. Проблема тогда заключалась не в нехватке средств, проблема была в том, что затронуло весь Бристоль — кажущаяся невозможность построить крупную инфраструктуру. Футбол — это всего лишь одно из узких мест в планировании. Бристоль, несмотря на свою репутацию музыкального новаторства, не может организовать себя так, чтобы построить арену разумных размеров для популярных выступлений, и его часто пропускают во время национальных туров. Его сети общественного транспорта смехотворны, и в эпоху культовых зданий ему не удалось построить ни одного такого. И правда, весь городской пейзаж наводит на мысль о месте, которое обошло стороной большинство лучших (и худших) образцов современной архитектуры. Это придает городу неоспоримое очарование, но за это приходится платить, а не только за его футбольные клубы.

За пределами Бристоля звездой региона является единственный клуб Сомерсета «Йовил Таун», который, что необычно для региона, богатого неразумием Нью-Эйдж и мистическими притязаниями, сменил причудливую романтику на утилитарную реальность. Они покинули старый «Хьюиш Парк» — площадку с самым большим уклоном поля из всех в низшей футбольной лиге — и выбрали что-то более ровное: надлежащее поле, стабильное управление и бережное отношение к финансам. Это дало результаты, и с момента переезда клуб поднялся в Футбольную лигу, а в 2013 году получил повышение в Чемпионшип, пусть и всего на сезон.

«Эксетер Сити», напротив, воспринял сверхъестественное с катастрофическими результатами. В 2002 году Джон Рассел и Майк Льюис купили клуб на деньги, обеспеченные их явно значительными бизнес-активами. На самом деле у них не было ни денег, ни активов, а в послужном списке были катастрофические отношения с футбольными клубами: у Рассела было три месяца в «Суонси», а у Льюиса — в «Скарборо», где он наблюдал за их вылетом в Конференцию. Их секретным оружием было привлечение иллюзиониста с еще большими способностями, чем у них. Ури Геллер, знаменитый фокусник израильского происхождения — хотя он и был самопровозглашенным обладателем паранормальных способностей — совершил свой большой прорыв в 1970-х годах, совершив глобальное турне по изгибанию ложек в ток-шоу западного мира. Обосновавшись в Уэст-Кантри, он утверждал, что любовь его сына к «Эксетер Сити» привлекла его внимание к клубу, а он — к Расселу и Льюису. Назначенный сопредседателем, Ури дал авторам заголовков все, что они хотели: «Я ни в коем случае не буду использовать какие-либо паранормальные способности, чтобы влиять на выступления или результаты на поле». На самом деле это было даже к лучшему. Его единственная предыдущая попытка повлиять на игру «Эксетер Сити» в 1997 году привела к тому, что он расставил кристаллы вокруг стоек ворот, и команда потерпела поражение со счетом 1:5[104].

Настоящей ценностью Геллера была его замечательная способность отвлекать всеобщее внимание именно от того места, где оно и должно быть. В течение следующих двух лет Рассел и Льюис рыскали по Эксетеру, выплачивая себе гигантские гонорары за консультации, переводя деньги на академию себе, пряча деньги за билеты в багажниках своих машин, выписывая чеки и жонглируя долгами. Тем временем Геллер договорился с фокусником Дэвидом Блейном, певицей Патти Буле и внеземным Майклом Джексоном приехать в «Эксетер Сити» на концерт по сбору средств, вырученные средства должны были распределиться между клубом и местными детскими больницами. Джексон въехал на стадион, размахивая зонтиком с заднего сиденья винтажного автомобиля с открытым верхом, пугающе похожий на Вилли Вонку с химической завивкой. Блейн развлек трибуны несколькими карточными фокусами, а Буле разразилась каким-то госпелом. Затем Джексон занял позицию и вскоре занялся фристайлом: «Мы приехали сюда, чтобы поддержать детей, больных СПИДом... и помочь народу Африки найти решение проблемы распространения СПИДа... Все возьмитесь за руки... Скажите им, что вы их любите... Я вижу Израиль, я вижу Испанию...» Толпа ликовала, ведра были наполнены мелочью, и никто не имел ни малейшего представления, под чем он был. Неважно, Джексон и Блейн были назначены почетными директорами клуба, и вскоре к ним присоединился Дэвид Проуз, тяжелоатлет, ставший актером, который сыграл, если не озвучил, Дарта Вейдера в «Звездных войнах». Геллер, всегда загадочный, объяснил новообретенную любовь Проуза к команде: «В "Эксетер Сити" есть что-то необъяснимое... в нем есть позитивная сила»[105]. И он подумал, что влияние может быть взаимным: «В этом есть психологическая ценность... вы можете себе представить, когда игроки команды соперника выходят на улицу, зная, что Дарт Вейдер наблюдает за ними». К сожалению, последствия были минимальными, и в 2003 году клуб вылетел из Конференции, а затем был быстро отправлен под внешнее управление с непогашенными долгами на сумму более £4 млн. Рассел и Льюис были арестованы и осуждены по целому ряду обвинений в растрате и мошенничестве. Ури Геллер перешел на реалити-шоу «Я знаменитость.... Вытащите меня отсюда!»

Еще в восьмидесяти километрах от Эксетера, самого западного клуба Футбольной лиги, «Плимут Аргайл» переживал хороший период, пять сезонов подряд играя в Чемпионшипе (2003-08). Что, конечно, было необходимо, так это доза инвестиций и предпринимательского энтузиазма, а также обычный план попадания в Премьер-лигу. В 2008 году эта хорошая новость пришла в виде сэра Роя Гарднера и Кита Тодда, застройщиков, которые на двоих приобрели 13-процентную долю в клубе. Вместе с малоизвестным Ясуаки Кагами, японским инвестором с токийским офисом, интересами в производстве игрушек и 38% клуба, они составили большинство[106]. Похоже, назревала очередная небольшая афера с недвижимостью, поскольку все трое основали новую компанию Mastpoint, которая взяла на себя управление «Хоум Парком» и вложила большую часть своей энергии в лоббирование того, чтобы Плимут стал городом-претендентом на проведение обреченного чемпионата мира 2018 года в Англии. Великолепное ви́дение, но катастрофическое исполнение: команда вылетела из лиги, а клубу угрожало банкротство, когда налоговые органы издали приказ о ликвидации трех четвертей миллиона фунтов, которые ему были должны. На тот момент расходы на заработную плату составляли астрономические 87% от оборота клуба — бюджет клуба Премьер-лиги выглядел скупее; общий долг вырос до £13 млн. Внешнее управление милостиво пришло в 2011 году, вынудив Гарднера уйти, но снятие Футбольной лигой 10 очков, гарантировало второй вылет, на четвертый уровень.

Сколько примеров нужно, чтобы продемонстрировать, что сочетание футбольных клубов низшей лиги с эгоизмом и заботой о себе застройщиков — это путь к финансовой катастрофе и коллективному обнищанию? Притяжение Футбольной лиги и далекого города на холме, коим является Премьер-лигой, продолжает будоражить воображение богатых людей с имущественными интересами, как бы мало они ни знали о футболе и как бы далеко они ни находились. Кевин Хини пробился в нижние строчки национального списка богачей со своей строительной компанией Cornish Homes. До тех пор он не интересовался футболом, но его убедили взглянуть на «Труро Сити», команду, которая за все время своего существования играла как минимум на семь уровней ниже Футбольной лиги. Он пришел к выводу, что три миллиона должны доставить их туда, купил клуб и расплатился[107]. Труро добился пяти повышений за шесть сезонов, выиграл Кубок Англии на «Уэмбли» в 2007 году, а в 2011 году начал сезон в Блю Сквер Юг, всего на два уровня ниже Футбольной лиги. В соответствии с региональными националистическими стратегиями регбийных клубов Корнуолла, Хини отказался от красно-черной полосы Труро, выбрав корнуэльскую националистическую палитру черного, белого и золотого цветов. К концу 2011 года стало ясно, что пузырь лопнул: игрокам не платили, налоговые органы готовились к очередному приказу о ликвидации, собственная компания Хини разорилась, и никто не хотел покупать у него стадион. Подобно многим некомпетентным людям и ворам, которые думали, что у них есть право относиться к общей собственности, накопленному культурному капиталу, который действительно составляет английские футбольные клубы, как к своей собственной, инстинкт Хини заключался в том, чтобы позаботиться о первой. Он продал стадион клуба компании своей жены и ушел.

V.

Что происходит, когда богач уходит или попадает в тюрьму? Учитывая, что причина, по которой владельцы отказываются от ситуации, заключается в том, что с клуба нечего взять, кроме долгов, цена покровительства и элитной филантропии — постоянная угроза внезапного исчезновения. Для организованных болельщиков изгнание этих проходимцев и рантье — это только начало их проблем. В десятках случаев за последние двадцать лет фонды болельщиков вмешивались, чтобы попытаться спасти что-то из обломков своего клуба: Йорк, Рексхэм, Честер, Карлайл, Суонси, Уиком и Дарлингтон — это лишь некоторые из примеров[108]. Доверие некоторых сторонников похоже на армию уборщиков с метлами, добровольно вызвавшихся убрать все разбитое стекло и сгоревшие мусорные баки после лондонских беспорядков 2011 года: благонамеренные, добросердечные, общественно-энергичный и готовые ввязаться, но лишенные идей, как предотвратить повторение ситуации. В то время как некоторые фонды и их члены идеологически привержены понятиям взаимности, демократии и коллективной собственности, большинство просто сосредоточено на выживании. Это само по себе не серьёзное достижение. Уровень самоотдачи, навыков и организованности, необходимый для удержания клуба низшей лиги на плаву, очень требователен. Неудивительно, что после периода борьбы с пожарами, борьбы с налоговыми органами и заключения сделок с кредиторами большинство фондов стали искать новых инвесторов и, возможно, представителей в совете директоров, вместо того чтобы консолидировать свое постоянное владение клубом. «Ноттс Каунти» и «Брентфорд», например, оба продали свои акции бизнесменам, которые, по их мнению, действительно изменили бы перспективы клубов.

Как и многие общественные организации в городах Англии, фонды поддержки находятся в мире, где все лучшие объекты недвижимости уже давно отобраны и которые при нынешних ценах будет невозможно приобрести. Хотя у них есть доступ к руинам, они редко имеют доступ к большому капиталу и обречены выполнять ремонтные работы под постоянным финансовым давлением. В нынешней футбольной лиге только три клуба полностью принадлежат болельщикам — «Эксетер Сити», АФК «Уимблдон» и «Уиком Уондерерс». Фонд «Эксетера» сумел не только спасти клуб, но и вывести его из Конференции и вернуть в лигу. Что еще более фантастично, АФК «Уимблдон», которые были основаны в 2002 году после того, как их старому клубу было дано разрешение переехать в Милтон Кинс, сумели подняться с девятого уровня английского футбола до четвертого уровня в Лиге Два всего за девять сезонов; они также зарекомендовали себя как один из самых социально настроенных и активных клубов в лиге[109]. Однако в обоих этих случаях они с чего-то начинали — либо с разорившегося клуба, но все еще имевшего свои позиции, либо с устоявшейся группы болельщиков, пусть и тех, у кого отобрали их клуб. Именно отсутствие любого из этих преимуществ делает развитие ФК «Юнайтед оф Манчестер» еще более замечательным, поскольку это действительно клуб и сообщество, созданные из воздуха.

Клуб был образован в 2005 году в результате бесед в традиционных пабах «Юнайтед» и в Манчестерском методистском зале, местах, которые четко отображали два течения фан-культуры, объединившихся для создания клуба: с одной стороны, группа фанатов, которые искали что-то похожее на старые впечатления от стоячего боления в день матча, пения, выпивки и духа товарищества; с другой стороны, организованные и политизированные члены культуры фэнзинов и ассоциации независимых сторонников, чьи сети были созданы в борьбе с Эдвардсом, BSkyB и Coolmore. Конечно, многие болельщики попадали в обе категории, и с самого начала в FCUM существовало сознательное разнообразие групп[110]. В то время как некоторые смотрели и продолжают смотреть «Манчестер Юнайтед» на стадионе и по телевизору, другие полностью порвали с «Олд Траффорд» — но для всех них выкуп Глейзерами с привлечением заемных средств был последней каплей. Семь лет спустя клуб находится на несколько уровней ниже Футбольной лиги и продолжает регулярно привлекать более 3000 зрителей. Команде пришлось играть на стадионе «Бери» «Гигг Лейн», но теперь в 2014 году планируется переезд на новый общественный стадион в Мостоне — районе на севере Манчестера, всего в двух шагах от Ньютон-Хит, откуда изначально и появился «Юнайтед». Огромный уровень добровольного труда, необходимый для того, чтобы это произошло, более чем 300 постоянных работников, дополненный сетью дружеских связей и ассоциаций, созданных на «Олд Траффорд», создали новое функционирующее футбольное сообщество в Манчестере. Обилие пения, кричалок и лирических измышлений, не говоря уже о пьянстве, появившемся в «Юнайтед», предполагает почти перформанс, воссоздание и переосмысление, которое пытается передать лучшее от старого футбола и его гражданской идентичности, но прививает это к особой культуре вовлеченности сообщества и демократии участия. «Не буду платить Глейзеру / Не буду работать на Sky / Все еще пою — "Сити" умирай»[111]. Возможно, более выразительно ФК «Юнайтед» поет: «Вот каково это — быть ФК / вот каково это — быть дома», и демонстрирует, что это возможно, в английском городе, где лучшая недвижимость была распродана сверхбогатым, а худшая оставлена гнить, чтобы найти других, разделяющих ваши ценности, и построить свой собственный Иерусалим.

***

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.