Дэвид Пис. «Проклятый Юнайтед»: День тридцать первый
Источники/Благодарности/Об авторе
***
Под очередными раздутыми серыми небесами Йоркшира они снова грязные и задыхающиеся, грязные и задыхающиеся в своих фиолетовых спортивных костюмах со своими фамилиями на спине. Улыбок по-прежнему нет. Смеха по-прежнему нет. Лишь пятна у них на коленях, пятна на задницах. Я сдался по поводу улыбок здесь. Я сдался по поводу смеха теперь.
Морис и Сидни стоят в сторонке, склонив головы друг к другу, согнувшись и сгорбившись, шепчут и бормочут, шепчут и бормочут, шепчут и бормочут.
Джимми посередке, делает немного того, делает немного этого, шутит здесь и шутит там. Но никто не улыбается. Никто не смеется. Никто даже не слушает —
Кроме прессы и болельщиков. За оградой. Через проволоку —
Теперь их глаза устремлены на меня, осматривая и изучая, наблюдая и подмечая за мной, пристально, пристально и пристально глядя на меня —
Больше никаких зомби, думаю я. Больше никаких гребаных зомби, Брайан.
Я подхожу к Морису и Сидни. Я снимаю свисток с Сидни. Я снимаю манишку с Мориса и начинаю играть в пять на пять; я в одной команде, Кларки в другой.
Я знаю, что все они хотят подкатиться под меня, крепко так подкатиться, сбить с ног, опустить на землю, вернуть на землю, чтобы увидеть, как я снова упаду плашмя на лицо или на задницу —
Ушибленный и ноющий, ноющий и болящий, болящий и саднящий…
Но я прочитываю ход и забираю пас, забираю пас спиной к воротам, спиной к воротам, и я защищаю мяч от Маккуина, защищаю мяч от Маккуина, и я придерживаю его, придерживаю, и я поворачиваюсь, поворачиваюсь и бью по нему, бью с лета, с лета аккурат в верхний угол, в верхний угол и мимо руки Стюарта, мимо руки Стюарта, а мяч вращается, а мяч вращается, и попадает в заднюю часть сетки —
В заднюю часть гребаной сетки, гребаной сетки —
Но аплодисментов нет. Обожания нет. Любви здесь нет —
Ни улыбок здесь. Ни смеха здесь.
— Двести пятьдесят один гол, — говорю я им снова. — Забейте столько!
Но они уже уходят с тренировочного поля, возвращаются в раздевалку, снимают манишки и спортивные костюмы, бросают их на землю —
Грязные и задыхающиеся, задыхающиеся и замышляющие, замышляющие и заговорщические.
Пресса и болельщики. За оградой. Через проволоку —
Их глаза устремлены на меня, осматривая и изучая, наблюдая и подмечая за мной, пристально, пристально и пристально глядя на меня, но только когда я смотрю в сторону —
Я чувствую себя крайне больным. Я чувствую себя крайне больным. Я чувствую себя крайне больным.
Джон Джайлс подходит ко мне. Джон Джайлс говорит мне: «В воскресенье у меня встреча со сборной Ирландии, а потом поеду посмотреть на Шпор.
— Ты спрашиваешь меня или говоришь мне, ирландец?
— Говорю вам, я полагаю.
— Тогда скрещу пальцы, — говорю я ему. — Скрещу пальцы.
— А я-то думал, что вы не суеверный человек, — смеется он.
* * *
Тебе требуется мгновение, чтобы вспомнить. Чтобы вспомнить, почему звонит телефон. Чтобы вспомнить, почему звонят в дверь. Чтобы вспомнить, почему пресса и телевидение, ручки и микрофоны, камеры и свет — все это разбито лагерем возле твоего дома —
Чтобы вспомнить, почему трое твоих детей прячутся в своих комнатах, под кроватями, заткнув уши пальцами и закрыв глаза —
Тебе требуется это мгновение, чтобы вспомнить, что ты больше не являешься менеджером футбольного клуба «Дерби Каунти», что ты без места и без работы —
Но потом ты вспоминаешь, что ты не без места. У тебя все еще есть работа. У тебя все еще есть телевидение. Все еще есть ITV. Сборная Англии против сборной Польши. Отборочный турнир чемпионата мира —
Матч, который они должны выиграть. Сегодня вечером. Самая крупная история с 1966 года —
Даже больше, чем отставка Брайана чертова Клафа.
* * *
Кости. Мышцы. Сломанные кости. Разорванные мышцы. Плоть и мясо. Туши и трупы. Пресс-конференция в пятницу в обеденное время; здесь не должно быть никаких вскрытий, только пророчества; никаких оправданий, только оптимизм; уверенность, а не сомнения; надежда и никакого страха:
— Я лишь хотел бы, чтобы у меня был здоровый Дункан Маккензи, здоровый Пол Мэйдели, здоровый Майкл Джонс, здоровый Эдди Грей и доступный Билли Бремнер, чтобы взять их с собой на выезд против «Манчестер Сити».
— Вам также нужен доступный Хартфорд? — спрашивают они меня; спрашивают, потому что Аса Хартфорд из «Манчестер Сити» участвовал в несвершившемся трансфере «Лидса» в 1971 году, от которого Дон отказался по медицинским показаниям —
Пустота в сердце; Из-за Хартфорда, а не Реви.
— Он захочет покрасоваться перед нами, — говорю я им. — Многие игроки хотят этого.
Но они не улыбаются. Они не смеются. Они просто смотрят вниз на свои блокноты, свои блокноты в спиральных переплетах, и щелкают и щелкают кончиками своих шариковых ручек, щелкают и щелкают, щелкают и щелкают —
Туда и сюда. Туда и сюда. Туда и сюда —
Что-то в их глазах снова —
Туши, трупы и смерть.
* * *
На следующий день после твоей отставки из «Дерби» сборная Англии выходит на поле, разминается вечером на «Уэмбли», машет своим семьям и друзьям, позирует для официальных фотографий, успокаивает нервы, желудки и кишечник.
Ты спускаешься с подмостков, пересекаешь поле, этот священный газон, идешь к центральному кругу, к Рою Макфарланду, Дэвиду Нишу, Колину Тодду, Кевину Гектору, протягиваешь руку и говоришь им: «Не волнуйтесь, ребята. Все получится».
И они четыре раза пожимают тебе руку, но смотрят на тебя в замешательстве и отчаянии, с сомнением и страхом, с беспокойством в широко раскрытых глазах, с беспокойством на открытых ртах из-за того, что они видели, что они слышали —
То, что они чувствуют, но не понимают.
Но потом ты исчезаешь. Назад по этому полю, по этому священному газону, на свои подмостки, чтобы сидеть и смотреть на них сверху вниз и судить о них —
О сборной Англии и об Альфe Рамси.
Но сегодня вечером, пока ты сидишь и смотришь на Альфа Рамси, ты чувствуешь сожаление, сожаление обо всем, что ты сказал, ты сказал по телевидению, в таких вот эфирах, как этот, обо всем, что ты сказал, что причинило боль Альфу, причинило ему боль, и ты это знаешь —
— Как так получилось, что он не может выбрать команду из 2000 игроков? — ты вопрошал по телевидению, в таком эфире, как этот, после того, как сборная Англии проиграла в Италии в прошлом году —
Подобные вещи причинили ему боль, причинили ему боль, раздели его и оставили нагим; голым и ободранным для шепотов и слухов, которые говорят, что ты должен стать следующим менеджером сборной Англии, которые говорят, что это только вопрос времени, если произойдет немыслимое, если вдруг сборная Англии проиграет, если сборная Англия сыграет вничью —
Если сборная Англии не выйдет на Чемпионат мира —
Тогда настанет твое время. Тогда настанет твой час, если сборная Англии проиграет. Сборная Англии сыграет вничью. Сборная Англии не пройдет в финальную часть Чемпионата мира —
Эту надежду ты никогда не осмелишься высказать. Эту надежду ты никогда не осмелишься сказать вслух:
«Сборная Англия пройдет дальше, — уверяешь ты всю нацию по Независимому телевидению. — Этот польский вратарь — клоун, настоящий клоун».
Сборная Англии действительно доминирует в первом тайме, расположившись лагерем на польской половине поля, но этот клоун, этот абсолютный клоун, делает совершает сейв за сейвом от Мэйдели, Хьюза, Белла, Макфарланда, Хантера, Карри, Чэннона, Чиверса, Кларка и Питерса.
Затем, через десять минут после начала второго тайма, сборная Польши наконец выходит со своей половины поля и прорывается в атаку. Хантер промахивается с подкатом, и Лато уходит влево, уходит влево и спокойно навешивает мяч на Домарского, который пробивает аккурат под Шилтоном —
И наступает тишина, абсолютная тишина. На трибунах и на поле воцарилась тишина —
За исключением тебя на твоих подмостках, на телевидении, в твоем эфире, твой рот открывается и закрывается. Но никто не слушает. Даже тебя —
На своих подмостках. Суждения о сборной Англии. Суждения об Альфе Рамси.
Рамси раскачивается взад-вперед на скамейке внизу.
Но десять минут спустя сборная Англии сравняла счет после того, как на Питерсе сфолили, а Кларк хладнокровно реализовал самый важный пенальти в истории английского футбола. Но Англии все еще нужно забивать еще, забивать еще, чтобы победить, победить и пройти квалификацию, и поэтому Альф, раскачиваясь взад-вперед внизу, Альф выпускает Гектора. У Гектора дебют в сборной на эти две минуты матча. Гектора, чей удар выносится с линии, а затем слышит финальный свисток —
Этот финальный, финальный свисток и конец целой эпохи.
Это первый случай, когда сборная Англии не смогла пройти квалификацию на Чемпионат мира с тех пор, как она впервые приняла участие в соревнованиях в 1950 году. Впервые с 1950 года Англия не будет участвовать в Чемпионате мира, ее не будет в Западной Германии. Не в 1974. Не после этого вечера —
Этот вечер, который становится концом всего. Концом всего. Всего.
С высоты подмостков ты сидишь и смотришь вниз, как Бобби Мур идет по полю, чтобы обнять Нормана Хантера, Нормана Хантера, который винит себя, и ты смотришь, как Гарольд Шепердсон делает то же самое и уводит Хантера с поля —
«Хантер проиграл Чемпионат мира! Хантер проиграл Чемпионат мира!»
А потом ты видишь Рамси и смотришь на Рамси, смотришь, как он уходит по этому длинному-длинному туннелю в ту долгую-долгую ночь, и снова ты чувствуешь сожаление —
Сожаление. Сожаление. Сожаление —
Сожаление не только о том, что ты сказал, о том, что ты сказал по телевидению, о том, что, как ты знаешь, причинило ему боль, но и о том, что ты подумал —
О тех вещах, о которых ты думал и мечтал, мечтал и осмеливался надеяться —
Чтобы сборная Англии проиграла. Чтобы сборная Англии сыграла вничью. Сборная Англии не вышла на Чемпионат мира —
Чтобы Альф Рамси потерял работу менеджера сборной Англии —
Чтобы ты занял его место менеджера сборной Англии.
Но сейчас, этим вечером, ты чувствуешь сожаление, сожаление и ненависть, ненависть к себе.
Ты спускаешься с подмостков, пересекаешь поле, этот священный газон, спускаешься по туннелю и попадаешь в раздевалку сборной Англии.
— Как бы то ни было, — говоришь ты Альфу, — вы, должно быть, самый невезучий человек в футболе, потому что вы могли бы забить шесть или семь раз.
Но когда Рамси смотрит на тебя снизу вверх, смотрит на тебя с пола раздевалки, в его глазах нет принятия, только боль —
Боль и Страх.
* * *
Никогда не учусь, никогда, черт возьми, не учусь. Никогда не учился и никогда, сука, не научусь. Пиано-бар отеля «Драгонара», два часа ночи, пьяный до чертиков; пьяный до чертиков с джентльменами из местной прессы; с этими подонками и писаками, Гарри, Роном и Майком —
Что-то в их глазах снова...
Гарри, Рон и Майк были там на тренировке; Гарри, Рон и Майк были там на обеде; Гарри, Рон и Майк все еще здесь со мной сейчас, в два часа ночи, в пиано-баре отеля «Драгонара», слушали мои истории, смеялись над моими шутками и наливали мне выпивку —
Что-то в их глазах.
Я встаю. Я сажусь. Я снова встаю. Я указываю своим стаканом через бар и кричу: «Разве у тебя нет гребаного дома, куда можно пойти?»
Но Пианист Берт просто улыбается и сразу переходит к песне «Это одинокий Старый город».
— Я никогда не знал, как сильно скучал по тебе, — пытаюсь я петь, но кричу —
Гарри тянет меня обратно на диван.
Но я поднимаюсь на ноги, показываю пальцем и кричу: «Сыграй "Вывеси просушиться мои слезы"! Сыграй "Вывеси просушиться мои слезы!" Сыграй "Вывеси просушиться мои слезы!» или ты, мать твою, уволен!»
— Сядь, — говорит Рон. — Ладно тебе, Брайан, приятель, сядь...
— Так сделай это для моей малышки, — поет Майк. — И еще один...
— Заткнись! — говорю я ему, говорю им всем. — Это, сука, не та песня.
— Брайан, — говорят они. — Брайан, пожалуйста —
— Я хочу "Вывеси просушиться мои слезы", — говорю я бару, отелю, всему Лидсу. — Это все, что мне нужно. Сыграй "Вывеси просушиться мои слезы!" Гребаные придурки, вы все!
Но здесь никого нет. В пиано-баре никого нет —
Гарри, Рон и Майк отправились домой —
Пианист Берт тоже ушел домой —
Здесь нет никого, кроме меня, черт возьми —
Сейчас лишь я, черт возьми —
Клафи.
Бармен берет меня за ноги, официант берет за руки, но никто не забирает меня домой.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал — переводы книг о футболе, статей и порой просто новости.
